"Не верь себе"

«НЕ ВЕРЬ СЕБЕ», стих. позднего Л. (1839), где переплелись центральные для его поэзии, повторяющиеся в разнообразных вариациях темы одиночества художника, драматич. взаимоотношений поэта и об-ва и где впервые так остро и трагично прозвучало сомнение в принципиальной возможности диалога между ними. Уже в «Думе» Л. с горечью констатировал: «Мечты поэзии, создания искусства / Восторгом сладостным наш ум не шевелят». С таким отношением к поэзии совр. поколения поэт не мог не считаться. Стих. открывается эпиграфом из «Пролога» к «Ямбам» О. Барбье. В 1-м стихе Л. сделал характерное изменение: вместо «Que me font après tout les vulgaires abois / De tous ces charlatans...» («Какое мне в конце концов дело до грубого крика всех этих шарлатанов...») в эпиграфе стоит «Que nous font...» («Какое нам дело...»), — как бы произносимое от имени «толпы», осуждающей современных поэтов. Стих. «Не верь себе» намечало выходы за пределы лиризма, содействовало созданию новых форм поэзии. Поэтич. осмысление важнейших проблем современности, в т.ч. и места поэта в обществ. жизни, в сб. 1840 явилось как бы творч. реализацией эстетич. принципов, выявляющихся в данном стих. Оно порою воспринимается лишь как критика эпигонского романтизма, подделок под поэзию, как выступление против узкого романтич. субъективизма или т. н. лазаретной поэзии, поглощенной воспеванием страданий. На самом деле здесь речь идет о лирич. поэзии, к-рая оказывается ненужной «толпе». Наличие в стих. элементов самокритики, характерных и для «Думы», подтверждается тем, что мн. черты «молодого мечтателя» присущи и поэзии зрелого Л. Сами слова «мечтатель», «мечты» в устах Л. вовсе не означают беспочвенного мечтательства, а лишь констатируют одну из главных особенностей поэзии («Мечты поэзии, создания искусства...»; ср. также в «Журналисте, читателе и писателе»: «И мир мечтою благородной / Пред ним очищен и обмыт...»). Указание на «болезненность» вдохновения не следует понимать как отрицание Л. этого необходимого условия творчества, но как предостережение художника от искушения принять за вдохновение «личную взволнованность, представляющую факт его личной судьбы, но не факт искусства...» [Асмус В. (1), с. 126]. Слова «оно тяжелый бред души твоей больной», обращенные к «мечтателю», почти буквально перенесены из написанного в 1838 и оставшегося ненапечатанным «Посвящения» к лопухинской ред. «Демона»: «И примешь за игру иль сон воображенья / Больной души тяжелый бред». Образ «толпы» в «Не верь себе» представляет значительное завоевание поэзии Л. Он противостоит изображению «толпы» в романтич. лит-ре. Лермонт. «толпа» изображена сложно и трагично. Она имеет право оценивать и судить поэта и его творчество, т. к. превосходит его тяжестью душевного опыта, скрытого под маской «приличий». Вместе с тем она не принимает поэзии жизненных противоречий и страданий, также потому, что не подготовлена к этому в силу неразвитости сознания («простодушия»). Формула «играючи идет...дорогою привычной» свидетельствует скорее не о выдержке и терпении, а о том, что «толпа» не понимает трагичности своего положения. Осмысливая конфликт между поэтом и «толпой», Л. отступает от его интерпретации и в собств. раннем творчестве, где вина за непонимание поэта всегда лежала только на «толпе», и оспаривает собств. прежний взгляд на поэтич. творчество как «небесный дар». В стих. разрушается ореол избранничества поэта, «толпа» иронически сравнивает его с разрумяненным трагич. актером, «махающим мечом картонным». Ей смешны «плач и...укор» поэта, ибо занятый собою, своими «волненьями», «мечтатель» не видит страданий других людей, «а между тем из них едва ли есть один, / Тяжелой пыткой не измятый». Идея значимости другой личности — и именно человека толпы — впервые в рус. поэзии возникает в стих. «Не верь себе». Уравнивая по значительности страдания поэта и толпы, автор оставляет их чуждыми друг другу, исполненными взаимного неприятия. Но это отчуждение прискорбно для автора, и его горечь прорывается в язвительных взаимообличениях «мечтателя» и «черни», обличениях, конечно же, с «голоса» автора. Знаменательно, однако, что эпиграф и концовка стих. не только созвучны по смыслу и тону (иронич. «укор» поэту, одержимому лирич. самоизлиянием) между собою, — они также скрещивают голос толпы с голосом автора (не случайно заменено в эпиграфе-цитате единств. число «мне» на множеств. число «нам»). Это слияние «голосов» в ударных композиц. местах акцентирует правоту «толпы». Взаимодействие автора, толпы и «молодого мечтателя» в стих. многопланно. Автор «изнутри» воспроизводит аргументы «молодого мечтателя», понимая своего «оппонента» и сочувствуя ему, и одновременно опровергает их «со стороны» как несостоятельные. Доказательство идеи-тезиса («не верить себе») в стих. происходит с помощью антитезы: вдохновение — бред больной души; дар небес — избыток сил; тайная печаль — гной душевных ран. «Авторское слово» динамично, напряженно и, несмотря на повелит. интонацию («не верь, не верь себе...», «жизнь...в заботах истощи...», «не унижай себя...»), учитывает т.з. и толпы, и «молодого мечтателя». О нем можно говорить как о предтече немонологич. слова, принцип изображения к-рого найдет предельное развитие в творчестве Ф. М. Достоевского. Стихотворение окрашено горькой иронией. Смысл стих. не был понят мн. современниками. С.А. Бурачок иронически посоветовал автору «оборотить совет прекрасный самому себе». С.П.Шевырев отнес «Не верь себе» к числу немногих оригинальных стих. Л., расценив его, однако, всего лишь как выпад против «поэтов притворной грусти» («Москвитянин», ч. 2, № 4, 1841, с. 534). Пафос стих. был чужд писателям-романтикам, в частности В. Ф. Одоевскому, к-рый в эпилоге «Русских ночей» (созданном еще при жизни Л.) сетовал на то, что современное иск-во утратило подлинное значение: «Поэт потерял свою силу; он потерял веру в самого себя — и люди уже не верят ему; он сам издевается над своим вдохновением — и лишь этой насмешкой вымаливает внимание толпы...». Высоко оценил стих. В. Г. Белинский, включив его, вместе с «Думой» и «Поэтом», в поэтич. «триумвират». Он находил, что в «Не верь себе» поэт указывает тайну истинного вдохновения, «открывая источник ложного» (IV, с. 523). Стих. положил на музыку Н. И. Казанли. Автограф неизв. Впервые — «ОЗ», 1839, т. 3, № 4, отд. III, с. 277—78, затем в сб.: «Стихотворения» Л. (1840), где датировано 1839.

Лит.: Белинский, т. 3, с. 190—91; т. 4, с. 523—24; Висковатый П., Ответ на статью Миклашевского «М. Ю. Л. в заметках его товарища», «РС», 1885, № 2, с. 476—77; Котляревский, с. 161—63; Брюсов В., Оклеветанный стих, «Беседа», 1903, № 11, с. 786—88; Розанов И. (1), с. 246—47; Пумпянский, с. 402; Эйхенбаум (10), с. 95—97; Эйхенбаум, О поэзии, Л., 1969, с. 308—10; Максимов (2), с. 93, 96; Коровин (2), с. 44—45; Григорьян (1), с. 71—77; Гинзбург (2), с. 167—71, 232—33; Тойбин И. М., Стих. Л. «Не верь себе», «НДВШ. Филол. науки», 1964, № 3 (27), с. 15—25; Усок (2), с. 225—28; Андроников (13), с. 567.