Гнедовский, Борис Васильевич

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Гнедовский.

Борис Васильевич Гнедовский
Основные сведения
Гражданство	Российская империя  СССР Российская Федерация
Дата рождения	13 августа 1914(1914-08-13)
Место рождения	Санкт-Петербург, Россия
Дата смерти	22 марта 1998(1998-03-22) (83 года)
Место смерти	Москва, Россия
Работы и достижения
Архитектурный стиль	русское деревянное зодчество
Градостроительные проекты	восстановление Петрозаводска
Реставрация памятников	Кижи, Ростовский Кремль, Малые Корелы, Музей-заповедник Шушенское

Борис Васильевич Гнедовский (31.07 [13.08 нов. ст.] 1914, Санкт-Петербург — 22.03.1998, Москва) был в 50-80 гг. XX века одним из ведущих архитекторов-реставраторов, знатоком народного деревянного зодчества России.

Ранние годы: Сибирь и Ленинград

Его рождение совпало с началом Первой мировой войны. Мать Клавдия Евгеньевна Гнедовская, одна из первых женщин врачей, окончившая в 1913 г. Томский университет и успевшая проработать около года в глухом таежном «медвежьем углу» Енисейской губернии, считала своим долгом в условиях войны как можно быстрее включиться во врачебную практику. Через три недели после рождения сына, с 22 августа 1914 г., она уже была ординатором (помощником главного хирурга) в Курском лазарете для раненых. Курск стал официальным местом рождения Гнедовского, ибо зарегистрировать его в Петербурге она не успела. Вернувшись через полтора года в Петроград, она в июле 1917 г. все же была вынуждена уехать с сыном в родной Томск. Здесь, сначала в Томске, затем в Омске прошли детство и юность Гнедовского (1917—1932 гг.) Сибирь дала ему спортивную закалку (зимой — дальние лыжные пробеги, летом — быстротечный Иртыш с двумя рядами островов на стремнине). Сибирь предопределила его крепкое здоровье, выносливость и неиссякаемый заряд душевной энергии. Они помогли ему выстоять на тяжелых дорогах Отечественной войны, пережить неприятности мирного времени.

В Сибири начался путь Гнедовского в архитектуру: последовав примеру родного дяди В. Е. Гнедовского, он окончил три курса известного в Сибири Омского архитектурно-промышленного техникума им. М. В. Врубеля, затем в 1933 г. поступил на архитектурный факультет института им. И. Е. Репина Академии Художеств в Ленинграде. Ленинград покорил его своей красотой. Особенно полюбил он Пригороды с их прекрасными парками. Освоившись с учёбой, он расширил круг занятий: стал слушателем вечернего музыкального университета, часто бывал в театрах, на факультете организовал диспуты на актуальные темы культуры, выпускал «листки искусства» — рецензии на новые кинофильмы и спектакли, посещал студию рисунка художника Рудакова… Одновременно занимался спортом: бокс и лыжи, волейбол и плавание. Открытый характер помог ему приобрести большой круг приятелей, чувство студенческого братства сохранял он всю жизнь.

В мастерской учителя — известного академика Л.В Руднева — в 1939 году Гнедовский «на отлично» защитил диплом «Приморский парк в Сочи» и получил звание архитектора-художника. На защите был отмечен его интерес к ландшафтной архитектуре и вопросам планировки больших пространств.

Финская война 1939 года, к счастью, коснулась его лишь слегка. Он был включен в состав отряда лыжников, которые должны были взаимодействовать с регулярными войсками Красной армии. Однако, когда отряд подвергся внезапному обстрелу, его срочно вернули в город. А «дыхание войны», возможно, сказалось на недооформленном виде дипломных чертежей, сделанных явно в спешке.

Первой работой в Архитектурно-планировочном отделе Ленсовета стал проект парка в Стрельне; затем он предполагал участвовать в конкурсном проекте реконструкции центра города. В начале 1940 г. его приняли в члены Союза архитекторов СССР. Но уже в феврале срочно, прямо с работы, он был призван в армию.

Великая Отечественная война

Семь армейских лет — важная страница в биографии Гнедовского. Почти полтора довоенных года и Отечественная война 1941—1945 гг. в значительной степени отражены в его письмах матери в Омск. При всей своей краткости, вызванной общими требованиями военной цензуры, а иногда и внешними обстоятельствами, эти письма ярко отражают этапы войны на том участке фронта, где служил Гнедовский. «Волею судеб» этим участком оказалась Белоруссия, и даже больше — его пути пролегали по тем землям, где жили его предки в конце XVIII—XIX вв.

По словам Гнедовского, в армии с самого начала были к нему «очень предупредительны». Из-за предшествующих репрессий в армии не хватало специалистов, и его знания строительного дела для руководства Белорусского военного округа были истинной находкой. Тем более, что намечались большие работы вдоль новых рубежей на землях Западной Белоруссии. Он оказался в самой гуще тех событий. Так определилось его место в инженерно-технических войсках, в которых он служил во время Отечественной войны.

Первый день войны он встретил в Минске. Это, очевидно, и спасло ему жизнь, ибо с речки Нурец под Брестом, непосредственно на границе, где он квартировал, он уехать бы не успел. Самым тяжелым временем за всю жизнь он считал те две недели, когда он пешком добирался до Смоленска, догоняя свою часть: бомбежки, угроза расстрела как «диверсанта», контузия, полевой военный госпиталь… Только 3-5 июля он смог послать в Омск первую короткую весточку: «Жив, здоров».

Инженерные войска, в период отступления обслуживавшие штаб Г.К Жукова, когда началось наступление, оказались весьма востребованными. "Времени почти нет. Сплошная дорога. Мосты, взорванные и не взорванные, гати через болота, объезды и одиноко торчащие трубы пожарищ… Не успеваю приехать в мой штаб, как на мою голову валятся телеграммы: «Немедленно выехать туда-то, обследовать то-то». Из другого письма: «После войны мне не придется краснеть ни перед кем… в Орше я был вместе с нашими передовыми частями, в Борисове на следующий день, в Минске в день его взятия…» Памятью о тех днях служат 4 медали, среди которых «За боевые заслуги».

Война перевалила за середину и перед Гнедовским все чаще вставал вопрос о возвращении к мирной жизни. «Я очень истосковался по своей основной профессии… Как-то я буду работать? Не ослабла ли рука? Не придется ли учиться с начала?» И вновь в другом письме: «…с ужасом думаешь о том, что отвык от серьёзной работы, что большинство штатской архитектурной молодежи уже „обошло“ тебя, далеко ушло в своем развитии». Не удалось несколько попыток демобилизации, несмотря на ходатайства Комитета по делам архитектуры. «Чины у меня большие… это печально, так как снижает шансы на успех», — объяснял он матери.

Последним пунктом продвижения с войсками на запад стал для Гнедовского Кенигсберг (ныне Калининград), взятый штурмом 9 апреля 1945 г. Но армия не отпускала его ещё целых два года. И только в феврале 1947 г. случайное стечение обстоятельств позволило ему, наконец, снять погоны. Пройдя долгий путь от рядового до инженер-майора, Гнедовский в армии (особенно в предвоенные годы и в период наступления) приобрел бесценный опыт организации строительных работ в экстремальных условиях. Это пригодилось ему потом, при архнадзоре на объектах мастерской Л.В Руднева, при руководстве большими коллективами в Ростове, Ярославле, Шушенском. Но пребывание в армии в одном из технических отделов Министерства обороны после войны было для него пустой тратой времени — ему шел уже 33-ий год!

Возвращение в архитектуру: мастерская Руднева и восстановление Петрозаводска

Восстанавливать утраченный профессионализм Гнедовский стал в мастерской своего учителя Л.В Руднева в институте Центрвоенпроект. Здесь он встретил своих старых друзей студенческих лет. В 1947—1950 гг. он участвовал в проектировании и контроле за ходом строительства таких крупных объектов, как Дом правительства в Баку, Дворец культуры и науки в Варшаве, здание Министерства обороны на Фрунзенской набережной в Москве, Центральная спортивная база вооруженных сил…

Работой в мастерской Л. В. Руднева Гнедовский не ограничивался. Уже летом 1947 г. по заказу Управления по делам архитектуры Карелии они совместно с Л. М. Лисенко выполнили архитектурно-археологический обмер всемирно-известных памятников — Спасо-Преображенской и Покровской церквей Кижского погоста. Это произошло накануне капитальной реставрации памятников в 1950-х гг. и имеет большое значение в их историографии — именно тогда они были зафиксированы в обшивке XIX века.

Для Гнедовского эта работа стала важным этапом в изучении срубных конструкций, он впервые столкнулся с логикой построения сложных венчаний древних русских храмов, почувствовал их мощь и красоту. Немаловажную роль в этом сыграла его дружба с потомственным кижским плотником М. К. Мышовым, раскрывшим ему многие «хитрости» своего ремесла.

В том же 1947 г. по заказу Научно-исследовательского музея Ленинградской Академии художеств Гнедовский выполнил копии обмерных чертежей Спасо-Преображенской церкви в качестве экспозиционных (в отмывке и без указания размеров). Шесть листов обмера церкви, как и чертежи дипломного проекта 1939 г. (7 листов) хранятся в архиве музея.

В течение трех летних отпусков Гнедовский участвовал в обследовании памятников деревянного зодчества, а в 1950 г. перешел на постоянную работу в местную научно-реставрационную мастерскую, окончательно определив свой дальнейший профессиональный путь. В период работы в Карелии Гнедовский в последний раз обратился к той области архитектуры, которую ценил в нём Л. В. Руднев, определив его в письме от 1945 г. как «талантливого и серьёзного архитектора, компетентного в вопросах градостроительства». Результатом его глубокого изучения «архитектурной биографии» Петрозаводска стал целый ряд статей в местной печати и проект реконструкции т. н. «Круглой площади» — единственного в городе историко-архитектурного ансамбля.

Реставрация памятников деревянного зодчества

Карелия (1947—1952)

Но основное внимание Гнедовского было сосредоточено на обследовании, фиксации, а в ряде случаев — и разработке проектов реставрации памятников народного деревянного зодчества — храмов, жилых усадеб, хозяйственных построек. Автора интересовала не только архитектура сельских построек, но и самые, казалось бы, незначительные детали: гвоздь с фигурной шляпкой, оконные и дверные задвижки, петли, емкости для хранения зерна. С особой тщательностью фиксирует он конструктивные детали. Все это пригодится ему в будущем при руководстве практической реставрацией.

Гнедовским выполнены проекты реставрации двух древнейших храмов в Карелии — церкви Флора и Лавра в селе Мегрега (вблизи Олонца) 1613 г. и церкви Петра и Павла (Богоявления) в селе Чёлмужи (на восточном побережье Повенецкой губы Онего) 1605 года. В музее-заповеднике Кижи стоят два памятника карельской архитектуры — дом Яковлева и амбар из деревни Коккойла, выявленные Гнедовским в период экспедиций.

За 5 лет работы в Карелии Гнедовский собрал большой графический материал, который представил в ноябре 1952 г. на заседании сектора истории архитектуры Института истории искусств АН СССР. Присутствовавшие И. Э. Грабарь, И. В. Маковецкий, М. А. Ильин и другие ученые отмечали, что «памятники Карелии впервые подверглись детальному обследованию, на основании которого представляется возможным поставить вопрос о наличии национальных карельских элементов в архитектуре». Предлагалось продолжить эту работу и подготовить к печати.

Казалось бы, перед Гнедовским открывалась прекрасная перспектива серьёзной научной деятельности, а также практическая реставрация изученных им памятников Карелии. Но ряд объективных и субъективных причин вынудили его прекратить так удачно начавшуюся деятельность. В 1952 г. он покидает Карелию и возвращается сюда лишь эпизодически. Так, в Кижах впоследствии он отметил два юбилея: в 1964 г. 250-летие Спасо-Преображенской церкви, 1974 г. — свое 60-летие, выступив на семинаре с докладом «Строительные приемы плотников-зодчих на Русском Севере». Коллеги-петрозаводчане никогда не забывали того вклада, который внес Гнедовский в изучение памятников деревянного зодчества этого края в первые послевоенные годы. В наше время доктор наук В. П. Орфинский включил в текст статьи о Б. В. Гнедовском в энциклопедии «Карелия» слова «один из основателей реставрационного дела в Карелии».

Ярославль (1953—1960)

Вернувшись в Москву, Гнедовский не оставляет мысли о продолжении исследования и реставрации памятников сельской деревянной архитектуры. Наряду с Карелией другим местом концентрации подобных памятников издавна славился Русский Север, прежде всего — Архангельск. В феврале-марте 1953 г. он едет в Архангельск и знакомится с В. А. Лапиным, инициатором создания музея под открытым небом. Ему и руководителям области он «пришелся ко двору», однако отсутствие финансирования не позволяло приступить к этой работе. (До её начала оставалось чуть менее 10 лет, но важно отметить, что архангелогородцы остались верны договоренности с Гнедовским, несмотря на настоятельные предложения других специалистов).

Между тем, годы 1953—1960 отмечены новым поворотом в творческой судьбе Гнедовского. Вот как он сам рассказывал об этом.

«В 1953 году над Ростовом-Ярославским пронесся смерч небывалой силы. Были сброшены в озеро Неро церковные главы, сорваны крыши вместе со стропилами. Бесценные фрески оказались незащищенными перед лицом непогоды. Комитет по делам архитектуры объявил своего рода «междугородное реставрационное ополчение». В распоряжении Ярославской специальной научно-реставрационной и производственной мастерской (ЯСНРПМ) было направлено около 100 кровельщиков и плотников. И я был назначен руководителем работ. Но уже в ближайшее время выяснилось, что ЯСНРПМ плохо оснащенная, не в силах решать возникшие перед ней «ростовский задачи». Ярославский обком КПСС … предложил мне (на время аварийной работы в Ростове) принять на себя руководство. Дав согласие на год, я «застрял» в Ярославле на шесть лет».

Столь долгое пребывание Гнедовского на посту директора как бы противоречило его творческим устремлениям. Но это объяснялось несколькими причинами. Его непосредственным начальником до 1959 г. оставался знакомый ещё с военных времен архитектор И. И. Бобровский, который полностью ему доверял и поддерживал все его инициативы, расширяющие деятельность ЯСНРПМ, в частности, включение в план наиболее ценных памятников, привлечение консультантов из Москвы, издание научно-популярной литературы и т. п. Работать в Ярославле в те годы Гнедовскому было интересно. «Из рук» И. И. Бобровского, что немаловажно, он получил квартиру в прекрасном центре города, что не мог не ценить архитектор, воспитанный на красоте Ленинграда. Здесь, наконец, он стал семейным человеком, у него появился собственный Дом.

Под руководством Гнедовского ЯСНРПМ в течение двух-трех лет выросла в крупную, хорошо оснащенную специализированную организацию с собственной производственной базой, где трудились мастера разного профиля. Особенно славился керамический цех, поставлявший изразцы не только на памятники Ярославля, но и в другие города. Творческий потенциал обеспечивали высокопрофессиональные архитекторы, техники, инженеры, реставраторы живописи.

Первоочередные противоаварийные работы по Ростовскому кремлю переросли в капитальную реставрацию. Объектами реставрации в Ярославле стали ансамбль Спасского монастыря, Гостиный двор завершались работы по фасадам Богоявленской церкви, шли ремонтно-реставрационные работы по памятникам центра города, готовящегося отметить своё 950-летие. Параллельно работали строительные участки в Угличе, Переславле, Тутаеве… По инициативе Гнедовского ЯСНРПМ провела две научно-практические конференции, 1959 г. — в Доме архитектора в Москве. Научная и архитектурная общественность была хорошо знакома с работами мастерской.

Свою роль директора Гнедовский рассматривал не только как администратора, он считал себя ответственным за научно-методическую направленность работы мастерской при решении и проектных, и производственных задач. Особенно близки были ему вопросы восстановления конструкция из дерева, которые он постоянно консультировал. Так, при его непосредственном участии решались сложнейшие проблемы воссоздания шатров башен Ростовского кремля.

Успехи ЯСНРПМ радовали, приносили Гнедовскому чувство удовлетворения. Но они оставались в стороне от его собственных творческих интересов, сложившихся в Карелии. Он смог преодолеть этот разрыв используя свободное от работы время. Дома на большой чертежной доске всегда лежали рукописи и чертежи…

1950-е годы — время повышенного интереса общественности к проблемам сохранения памятников архитектуры. Организации, отвечающие за их содержание, стали привлекать специалистов для решения вопросов, связанных с физическим спасением памятников из дерева. Первые заказы на проектную документацию и н руководство реставрацией таких памятников Гнедовский получил из управление культуры соседних с Ярославлем областей, затем их круг расширился. Перечислим «поименно» объекты, которыми Гнедовский занимался в Ярославле. Всего за 1954—1960 гг. их было 5.

Спасо-Преображенская церковь села Спас-Вёжи, 1628—1713 гг. (Костромская область) В 1954—1955 гг. Гнедовским были выполнены исследования, архитектурно-археологические домеры конструкций, проект реставрации и руководство работами по перевозке памятника на территорию Ипатьевского монастыря с полной реставрацией. Опубликована статья. Влюбленный в этот выдающийся по своей архитектуре храм, автор впоследствии писал:

«… Памятник производит неизгладимое, почти ошеломляющее впечатление, подобно кораблю с высоко поднятыми парусами паря над окружающим его свободным пространством монастырского двора. Композиция храма предельно проста: повышенный четверик и трапезная окружены висящей на консолях галереей и вместе с алтарным прирубом увенчаны крутыми клинчатыми кровлями. Их коньки подняты буквально на пределе технических возможностей срубных конструкций. Именно эти кровли, а отчасти и сваи, придают сооружению уникальный характер. Спасо-Преображенская церковь – своего рода итог многовекового развития наиболее традиционного клетского типа храмов с двускатными кровлями».

Судьба памятника трагична. Простояв в стенах Ипатьевского монастыря почти полстолетия, она при попустительстве монастырских властей сгорела 4 сентября 2002 года. Через 7 дней «Костромские ведомости» крупным шрифтом возвестили с горечью: «Перед городским юбилеем сгорел один из наших исторических символов». Приходится утешаться тем, что автор реставрации не дожил до этой трагедии, а мы знаем Спасо-Преображенскую церковь хотя бы и по чертежам и фотографиям, а не в её позднем обличии, стоявшей на мощных каменных опорах и обшитую по фасадам в XIX веке.

Церковь Ризоположения из села Бородава, 1485 г. (Вологодская область) Ранняя дата строительства памятника, одного из древнейших сохранившихся, требовала особенно бережного отношения, поэтому в 1955 г. Гнедовским было выполнено предварительное обследование. В отчете он дал глубокую характеристику как объемному решению, так и особенностям «почерка» строителей храма. Памятник, по его словам,

«символизирует собой значительное усложнение клетского типа храма, далеко ушедшего вперед по сравнению с архаичными памятниками, подобными Муромской часовне… Сочетание объемов, где повышенная центральная часть не находит своего выражения (не читается) в плане, в истории русского зодчества почти нигде не встречается. … Попадая в трапезную через монументальную косящатую дверь, невольно поражаешься несоответствию интерьера тем представлениям, которые мы обычно имеем о внутреннем пространстве более или менее древних памятников. Здесь нет бревен «в два обхвата»… нет никакого ощущения «русской дорики» - архаичности, которую воспевали многочисленные стилизаторы».

Памятник с 1958 г. стоит в стенах Кирилло-Белозерского монастыря, отреставрированный под руководством Гнедовского. Справедливо считая, что его исследование «не имеет срока давности», научные сотрудники опубликовали рукопись Гнедовского, пролежавшую на архивной полке 50 лет.

Церковь Иоанна Богослова на Ишне, 1686—1687 гг. (Ярославская область) Это единственный в области памятник деревянного зодчества XVII в., который ко времени проведения реставрационных работ в Ростовском кремле находился в запущенном, обветшавшем состоянии. На него, стоящего всего в трех км. От центра города, не мог не обратить внимания «деревянщик» Гнедовский. Как только в Кремле освободилась часть плотников, он организовал здесь ремонтно-реставрационные работы. Однако, большие утраты древней архитектуры (новое завршение, часть галереи и крыльцо, новая колокольня) не позволили даже поставить вопрос о целостной реставрации храма. По обмерам, выполненным знатоком древнерусского деревянного зодчества А. В. Ополовниковым, был изготовлен макет, воплотивший в себе проект реконструкции. Как директор Гнедовский был лишен возможности участвовать в разработке проектной документации, но опубликованную статью они писали вместе. Отмеченную в ней «тесную связь с местной, ростовской школой каменного зодчества», подмеченную Гнедовским, бывшим в курсе новых открытий В. С. Баниге в Ростовском кремле, высоко оценили известные историки архитектуры Н. Н. Воронин и А.Г.Чиняков.

В отличие от этих, хорошо известных древних памятников деревянного зодчества России, два других, затерянных в глухих, труднодоступных местах на северо-востоке Европейской части страны, были практически «открыты» Гнедовским. Осенью 1957 г. по заказу Пермской реставрационной мастерской, с которой Гнедовский поддерживал творческую связь, он обмерил и составил проект реставрации Спасо-Преображенской церкви в селе Янидор Чердынского района Пермского края, 1702 г., отметив её уникальную форму завершения — яркий образец искусства местных плотников. Впоследствии проект был осуществлен Г. К. Канторовичем при перевозке памятника в музей деревянного зодчества в Хохловке.

В 1958 г. по запросы Кировского управления культуры им было обследовано сооружение на заводской территории в городе Слободском — с целью определения его историко-художественной ценности. Можно себе представить себе, какой какой восторг вызвал у исследователя тот факт, что под поздней обветшавшей обшивкой скрывался хорошо сохранившийся памятник древнерусского деревянного зодчества начала XVII века. В заключении Гнедовский подчеркивал, что не только следует сохранить, но и произвести полный цикл реставрационных работ, ибо это самое раннее из дошедших до нашего времени крепостных сооружений из дерева. Однако практические работы по башне-часовне Михаила Архангела были проведены позднее, в середине 1960-х гг.

Москва: ЦНРМ

В 1961 г. Гнедовский перешел на работу в Центральные научно-реставрационные мастерские Госстроя РСФСР (ЦНРМ) в Москве. Здесь он, наконец, осуществил свою давнюю мечту — вплотную занявшись исследованием и реставрацией памятников народной деревянной архитектуры.

«Ярославское дело»

Его ждали храмы Вологодской земли, на Вятке, сельские поселения на Архангельщине… Но на пике его творческой активности, в 1965 г. на него обрушилось тяжелейшее испытание, которое он выдержал только благодаря все ещё недюжинному здоровью, мудрости и чувству моральной правоты. Это так называемое «ярославское дело».

Чуть ли не в день четвёртой годовщины его прощания с Ярославлем, 16 октября 1965 г. в газете «Советская культура» вышла статья «Ярославские неурядицы». В ей резко критиковалась реставрация ансамбля Ростовского кремля и церкви Иоанна Предтечи в Ярославле, где якобы из-за раскрытых кровель по вине реставраторов погибли фрески, до этого находившиеся в хорошем состоянии.

Уже через 10 дней Гнедовский направил главному редактору «Советской культуры» и в высший орган по охране памятников — Научно-методический совет Министерства культуры СССР обоснованный протест с предложениями: «Предвзятая оскорбительная трактовка вопроса Ю.Бычковым целиком направлена против коллектива ярославских реставраторов… не постеснявшегося в угоду внешней „хлесткости“ погрешить против истины… Судьба древнерусских стенописей — результат сложной совокупности причин, из которых на первом месте стоит длительный период небрежения к памятникам. Выяснение этих причин может быть результатом обсуждения вопроса на профессиональном уровне Научно-методического совета…» Одновременно в Ярославле был составлен «Акт проверки фактов, изложенных в статье», со ссылками на документы, подтверждавшими, что все работы в Ростове велись в соответствии с решениями Научно-методического совета. «Защитив» таким образом Ростовский кремль, ярославцы не смогли также поступить в отношении церкви Иоанна Предтечи, поскольку по ней ремонтно-реставрационные работы не требовали согласования. И «пробный шар», запущенный Ю.Бычковым, нашел искомую цель — все обвинения оказались сосредоточены на работах по церкви Иоанна Предтечи в Ярославле. Несмотря на давление из Москвы, ярославская прокуратура «не нашла состава преступления». Научно-методический совет «отмолчался», недаром архитектор Л. А. Соболева отметит в декабре 1966 г., что «обсуждение данного вопроса опоздало на целый год». Для авторов «ярославского дела» Гнедовский стал «легкой добычей»: от Ярославля он уже был оторван и не мог рассчитывать на защиту местных властей, Научно-методический совет не стал поддержкой, а в кармане его не было партбилета…

Как и большинство «показательных судов», суд в Ярославле был инициирован «сверху»: он был связан с организацией Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПиК) и должен был продемонстрировать особую заботу руководства страны о памятниках культуры. Уже прошел на экранах сюжет С. В. Михалкова о нерадивом председателе колхоза, который сгубил старую церковь. Но этого показалось мало: надо было осудить «недобросовестных профессионалов»… От наиболее «громких» дел суд в Ярославле отличался только тем, что был известен в сравнительно узком кругу архитектурной и научной общественности.

Это были годы суда над И.Бродским, разгона демонстрации и газетной травли в период суда над Синявским и Даниэлем. Позднее Вениамин Каверин писал: «Драма, разыгравшаяся в феврале 1966 г., открывает собой так называемую эпоху застоя… Семь лет — одному, пять — другому. Пустяк на фоне истории… Но мы не забыли этот пустяк, оставивший большую трещину на общественном сознании». Ещё за два месяца до суда в защиту обвиняемых выступили Д. С. Лихачев, И. В. Маковецкий, Н. Н. Померанцев. Все они хорошо знали и высоко ценили успехи ЯСНРПМ и работу её руководителя в предшествовавший период.

Итоги суда, обвинительный характер приговора были предопределены. К осени 1966 г. следователь по особо важным делам при Прокуратуре РСФСР старший советник юстиции Трусов подготовил обвинительное заключение. Среди экспертов не было ни одного специалиста по стенописям. Заседание Судебной коллегии по уголовным делам Яроблсуда состоялось 15-23 сентября 1966 г. Гнедовский отмечал «саму обстановку „показательного“, сенсационного процесса, rulf в зале непрерывно вспыхивали юпитеры и жужжали съемочные аппараты». Суд был широко разрекламирован, его показывали по Всесоюзному ТВ. Приговор гласил: «Устанавливается преступная халатность при организации реставрационных работ по памятнику архитектуры церкви Иоанна Предтечи в Ярославле», Б. В. Гнедовский и В. В. Насонов признаются виновными по статье 172 УК РСФСР". Практически он был списан с обвинительного заключения со всеми фактическими ошибками, но не содержал показании, данных во время суда свидетелями защиты. Суровый процесс над «преступниками» свелся к удивительно легкому наказанию: обоим «дали» по 1 году исправительных работ по месту работы с удержанием 20 % заработка (у Насонова с учетом трех детей — 10 %).

На столь легкое, практически формальное «наказание» могло повлиять несколько факторов. Полной неожиданностью для суда стало выступление (а не письменное ходатайство, как обычно в таких случаях) общественного защитника. Секретариат Союза архитекторов СССР делегировал в Ярославль авторитетного специалиста, члена правления Союза Л.АПетрова, руководителя крупнейшей реставрационной организации в стране, речь которого основывалась на глубоком знании вопроса.

Процесс проходил в атмосфере явного возмущения жителей города, о чём свидетельствовал чиновник: «Необходимо отметить непопулярность среди ярославской общественности, хорошо знакомой с многолетней успешной работой ЯСНРПМ. Газета „Ярославский рабочий“ не сочла возможным осветить этот, казалось бы, актуальный для города и области процесс, поскольку в редакцию поступило много писем трудящихся, выражавших недоумение и протест по поводу искажения сути дела». Инициаторам судебного процесса была важна не мера наказания, а лишь обвинительный характер приговора. И они его получили. Это «развязало им руки» и вдохновило на продолжение подобной деятельности.

17 ноября 1966 г. в «Советской культуре» вышла вторая статья Ю.Бычкова, который не скупился на такие характеристики реставраторов, как «деляги», «разрушители культуры», «акт вандализма». В ближайших номерах газеты появились статьи сходного характера: «Астраханская стена», «Спор в Кадашах», «Реставраторы с бульдозерами».

6 декабря 1966 г. собрался, наконец, Научно-методический совет. В протоколе заседания читаем:

«… идет систематическое охаивание деятельности советских реставраторов, науськивание, улюлюканье. Происходит дезинформация общественного мнения… вины Гнедовского и Насонова нет…» (Л. А. Давид).

«Предметом обсуждения должна стать не отдельная статья, а та принципиальная линия, которая проводится газетой… Следует обратить особое внимание на несвоевременность подобных „судов“ над теми, кто в трудных условиях делал все возможное для спасения памятников… Вынесенный судом в Ярославле приговор реставраторам — ошибка, которую необходимо исправить». (Н. Н. Воронин). Таковы факты истории «ярославского дела». Но в чём была сама суть проблемы? Не вдаваясь в технологические подробности, о чём можно узнать из сохранившихся и переданных в Московское общество «Мемориал» документов, ограничимся цитатами из статьи известного журналиста Ю.Айхенвальда, опубликованной через погода после суда в специализированном журнале Еженедельнике РТ, 1967, № 10, с. 7: «На процессе развернулась такая картина. Около 20 лет в церкви Иоанна Предтечи был склад химического завода, крыши текли, окна были выбиты… сернистый газ заводской котельной губительно действовал на фрески. Он разъедал и железо крыш… Архитекторы-реставраторы выпрямили колокольню, грозившую рухнуть на храм, перекрыли кровлю и преступили к ремонту 15 глав церкви».

И далее:

«В текст телепередачи вкралась досадная ошибка: там говорилось, что своды церкви были длительное время совсем без кровли по вине реставраторов. На процессе это не подтвердилось, ничего не сказано об это м и в решении суда». В этой же статье приводится мнение художника-реставратора И. М. Гудкова: «Многолетнее промокание стен и сводов может сказаться годы спустя. Видите белое пятно? В прошлом году его не было. И хотя кровля давно в порядке, нет гарантии, что болезнь не проявится вновь. Искусство… остается под угрозой. И белые пятна на сводах церкви, где почти два десятилетия, до самой середины пятидесятых годов дырявая кровля пропускала потоки воды, где и прежде, и сейчас некому сбрасывать с галерей снег — трагическое напоминание всем „недопонимающим“… Разве художники, приславшие на процесс общественного обвинителя, не могли прислать защитников фресок с рабочим инструментом?» Ближайшие коллеги, не говоря уже об умудренных опытом старых ученых, не придавали значения судебной истории. Но молодые члены ВООПиК, не дававшие себе труда разобраться в проблеме и следуя пословице «дыма без огня не бывает», смотрели на Гнедовского как на «разрушителя памятников». От него требовалась максимальная выдержка, концентрация душевных и физических сил. Моральной поддержкой ему служила увлеченность работой. Но было ещё одно средство: именно в эти годы, как бы протестуя против творящейся несправедливости, он написал тексты к нескольким популярным изданиям о памятникам архитектуры Ярославля, вышедшим в издательстве «Советская Россия». Но главное — стал инициатором сбора материалов к изданию книги «Ярославль» в известной «белой серии» «Искусства». Судебный процесс, к сожалению, вынудил редакцию в последний момент снять его фамилию с 1 издания, вышедшего в 1968 г. Но 2 и 3 издания вышли с его именем (в 1971 и 1981 гг.)

Кировская область

А в ЦНРМ он был поглощен сразу несколькими проблемами, которые тоже спасали его от судебной «отравы».

Крепостная башня с надвратной часовней Михаила Архангела, в г. Слободском, 1610—1614 гг. (Кировская обл.) «Познакомившись» с ней ещё в 1958 г., Гнедовский посвятил исследованию её архитектуры и проектированию реставрации, а затем и руководству производством работ несколько лет. При раскрытии от поздних наслоений памятник ответил на многие вопросы: были найдены волоковые и косящатые окна, дверь на галерею, следы галереи, фрагменты восьмискатного завершения, части перекрытия проездной арки по первому ярусу… Оставалось решить какими будут венчающая главка и крыльцо на галерею. Из трех вариантов реконструкции он выбрал наиболее лаконичное решение: отказаться от постамента под главкой и от двух симметричных крылец, с учетом того, что памятник строился прежде всего как фортификационное сооружение, а время его возведения было очень неспокойным в этом крае, где действовали вооруженные отряды.

Восстановленный в середине 1960-х гг. памятник привлечет к себе внимание автора ещё раз в 1973 г., когда по решению Министерства культуры СССР он станет экспонатом проходившей в Париже выставки «Великие традиции русской деревянной скульптуры с древнейших времен до наших дней».

Его появление перед входом в крупнейший выставочный зал столицы Франции Гран-Пале для большинства стало сенсацией. Однако, разработка и перевозка срубных конструкций, характерных для древнерусского зодчества, была известна издавна и в данном случае отличалась только дальностью расстояния и наличием государственных границ. «Михаилоархангельская башня-часовня прекрасно предваряла основную экспозицию выставки. Предельно ясной была органическая связь и общность художественных вкусов зодчих и резчиков, их одинаковое понимание и использование свойств самого материала — дерева… „Пришелец“ из далекой Вятской земли достойно представлял во Франции древнерусскую культуру», — писал в эти дни Гнедовский. В августе 1973 г. памятник вернулся на Вятку. Успенская церковь Александро-Куштского монатыря, находившаяся на грани обрушения по ветхости, в 1962 г. была обмерена по заказу вологжан, с которыми Гнедовский не терял связи со времен, когда шли работы по Ризоположенской церкви села Бородава. Из всех авторских работ она оказалась самой загадочной, а её исследование — самым сложным. В литературе она упоминалась как древнейший памятник шатрового типа на крестчатом плане. Однако, здесь автора ждало разочарование — шатер оказался достаточно поздним. Зато удалось выявить фрагменты храма XV в., уцелевшие в пожаре начала XVI в., а также определить модульную систему, применявшуюся при перестройках XVI и XVII вв., обнаружить детали древнего декоративного убранства и храмозданной надписи. После реставрации в стенах Спасо-Прилуцкого монастыря (Вологда). Памятник предстал как одно из самых совершенных творений зодчих Древней Руси. К сожалению, подробные отчет по исследованию и пояснительная записка по проекту реставрации, представляющие несомненную ценность как пример глубокого исследования древнего деревянного храма, несущего на себе следы многих перестроек, не опубликованы.

Церковь Ильи Пророка в Белозерске, 1690 г. — ещё один деревянный храм на Вологодской земле, реставрированный на рубеже 1960—1970-х гг. по проекту и под руководством Гнедовского. Образец ярусного типа храма, отличается очень простыми формами, сближающими его с окружающей рядовой застройкой. Его ценность заключается главным образом в том, что он служит хорошим высотным ориентиром в панораме этого древнего города.

Наконец, в Спасской (Никольской) церквив селе нижний Починок на реке Моломе (Кировская обл.) 1667, 1716 гг. Гнедовский восстанавливал крыльцо, обрушившееся за несколько лет до этого. Все детали крыльца сохранились, поэтому работа не представляла трудности. Но Гнедовского памятник привлек своими художественными особенностями и выигрышным положением в ландшафте. Это образец влияния каменного зодчества на творчество местных плотников, которые «создали один из шедевров русского деревянного зодчества начала XVIII века, по силе эмоционального воздействия не уступающий своим более знаменитым современникам и менее известный только из-за своей труднодоступности». К сожалению автор не мог обследовать верх храма, получившего новое покрытие в начале XX века и, возможно, скрывающий какие-либо следы первоначального завершения.

В творческом наследии Гнедовского 1950-х — начала 1970-х годов — более десятка исследованных деревянных храмов XV—XVIII веков, в числе которых: клетские с клинчатыми кровлями, шатровые, ярусные, с восьмискатными покрытием. Архитектура каждого из них по своему уникальна.

«Русские плотники хорошо знали конструктивные, технологические и эстетические свойства различных пород дерева. Их изобретением был, например, лемех, обладающий особой долговечностью и великолепными декоративными свойствами. Подобно создателям классической архитектуры, они разрабатывали свою систему «оптических поправок»: это и легка кривизна или ступенчатость высоких кровельных скатов, лишающие силуэт здания излишней жесткости; и округлая отеска внутренних граней проемов, придающая им пластичность; и чуть вспарушенный потолок, создающий иллюзию большей высоты помещения»

, — этот вывод автор сделал на основании многолетних наблюдений.

Малые Корелы (начало)

Перейдя в 1961 г. На работу в ЦНРМ, Гнедовский получил получил возможность приступить к осуществлению своей давней мечты — созданию Архангельского музея народного зодчества. Но для этого надо было изучить «исходный материал» — сельскую застройку области. Поэтому начиная с лета 1962 г. Он один или вместе с В. А. Лапиным (который к этому времени стал руководителем Архангельской реставрационной мастерской) в течение нескольких сезонов исходили-изъездили несколько регионов, обследуя и фиксируя наиболее ценные историко-архитектурные сооружения. В июле 1966 г. (за два месяца до суда…) Гнедовский на научной конференции в Архангельске «Памятники культуры Русского Севера» заявил о себе как о будущем строителе музея под открытым небом, выступив с докладом «Памятники деревянного зодчества Пинежского, Каргопольского, Ленского районов Архангельской области как объекты экспозиции музея под открытым небом». В 1968 г. он уже докладывал в Министерстве культуры РСФСР свои предложения по общей концепции музея и предварительному генплану.

«На географической карте отчетливо видно, как территорию Архангельско области, равную по площади нескольким европейским государствам, рассекают синие полосы. Это великие северные реки: Онега, Северная Двина, с притоками Пинегой и Вагой, Мезень, Печора. Разделенные глухими лесами, земли вдоль течения этих рек веками находились в условиях естественной природной изоляции. Славянские поселенцы, выходцы из Новгорода, Ростова, Твери, Москвы принесли в этот суровый край свои обычаи, технические навыки, свою художественную культуру. Сложились отдельные архитектурно-художественные школы. Они развивались в общем русле древнерусского искусства, но каждая имела свои местные особенности… Именно это разнообразие архитектурных форм различных регионов и определяет структуру музея. Он разделен на секторы…»

С 1968 г. первым стал Каргопольско-Онежский сектор.

Шушенское

Однако сам Гнедовский был вынужден почти на два года прервать работу по Архангельскому музею: руководство «перебросило» его на более «актуальные» в то время объекты, связанные с подготовкой празднования 100-летия со дня рождения В. И. Ленина. Парадоксально, но не прошло и полугода, как с Гнедовского и Насонова «по амнистии» была снята судимость, и замминистра культуры СССР (В. И. Попов) и замминистра культуры РСФСР (В. М. Стриганов) поручили беспартийному Гнедовскому возглавить ответственнейшую работу по организации обновленных музеев В. И. Ленина, за которую «отвечали головой» (значит доверяли).

Сначала ему было поручено участие в создании грандиозного мемориального комплекса в Ульяновске, где его задачей была, согласованная по срокам с руководителей проекта Б. С. Мезенцевым, реставрация деревянных домов Ульяновых. Сроки были оговорены, работы по переборке деревянных конструкций налажены… Внезапно ему поручают другой объект — на основе двух усадеб музеев В. И. Ленина в селе Шушенском Красноярского края — создание музея-заповедника в пределах центральной части села, границы которой уже определены эскизными предложениями архитекторов Л. А. Петрова и К. М. Губельмана. В июле 1968 г. Гнедовский выезжает на место. Время не ждало: к весне 1970 г. все работы должны быть закончены. Чтобы ощутить грандиозность задачи обратимся к словам самого Гнедовского: «[В Шушенском] …на территории двух смежных кварталов во времена В. И. Ленина стояло 29 изб 8 флигелей и около 100 надворных построек… к 1968-69 гг. сохранилось 17 изб, 3 флигеля и 12 надворных построек. Большинство из них перестроены… появилось много новых сооружений. Исчезли почти все старые ворота и заплоты … По берегу реки Шуши к дому Петровой вела набережная с железобетонными балюстрадами, цветочными дорожками… высажены фруктовые деревья, сирень… В домах Зырянова и Петровой гладкая штукатурка стен и потолков, белая окраска окон, дверей, регистры парового отопления, современные люстры исказили облик крестьянского жилища, нарушился „эффект присутствия“, казалось бы совершенно обязательный для мемориальных зданий».

Гнедовский сумел в кратчайшие сроки, буквально "на ходу, сплотить большой коллектив архитекторов-реставраторов, приехавших из Москвы, Новгорода, Пскова, Костромы, Горького. И как когда-то в Карелии, как недавно в Архангельске, при нём развернулась экспедиционная работа по сбору материалов, характеризующих местные особенности крестьянской архитектуры. «Обследование этого района в таких масштабах производилось впервые. Оно имело и чисто научное историко-архитектурное значение, так как удалось установить превалирующие типы местных крестьянских жилищ и хозяйственных построек этой интересной, фактически никогда не обследованной территории, изобилующей памятниками народного деревянного зодчества.

… Эти земли сравнительно быстро заселяются выходцами из центральных областей государства, ссыльными. Все они приносят в Сибирь свои вкусы, свои строительные традиции. И тем не менее специфические природные условия Саянских предгорий ускоряют процесс сложения местной архитектурной школы.»

Особенности местного сельского строительства хорошо «читаются» на улицах старого Шушенского, 29 усадеб которого восстановлены с максимальной достоверностью. Главным критерием при подборе недостающих строений была степень их подлинности и соответствие фотографиям, запечатлевшим застройку села в начале XX столетия, обнаруженную в музее Минусинска. Действенную поддержку реставраторам, ограниченным беспрецедентно сжатыми сроками, Гнедовский чувствовал и со стороны научного консультанта И. В. Маковецкого, и — повседневно — со стороны начальника штаба по строительству музея Т. А. Медведя. Музейная экспозиция — по сути дела, музей под открытым небом, с включением мемориальных домов — открылась ровно в срок — 12 апреля 1970 г.

Музей-заповедник Шушенское стал уникальным воспроизведением жизни сибирского села на рубеже XIX—XX веков, возникшим благодаря слаженной совместной работе архитекторов-реставраторов, строителей, этнографов, историков, музейных сотрудников.

Малые Корелы (продолжение)

Два крупнейших в России музея под открытым небом (наряду с Кижами), созданием которых руководил Гнедовский, расположенные в разных концах страны — один в северном Архангельске, другой — на юге Красноярского края, столь же различны по принципам формирования, как и по срокам строительства. Если «Шушенское» строилось менее двух лет, то Архангельский музей «Малые Корелы» — в течение двух десятилетий. Но даты их открытия отстоят друг от друга всего на 3 года. Первая очередь Архангельского музея, который к тому времени уже насчитывал уже более 20 памятников, открылась для посетителей 1 июня 1973 года.

«В нашем понимании музеи под открытым небом — это прежде всего музеи архитектуры, которые образуют прекрасную среду для организации пространства многогранных проявлений духовной и материальной народной культуры. В ансамбле произведений крестьянских зодчих, резчиков, художников, а также предметов прикладного искусства — бытовой и хозяйственной утвари — роль зодчества особенно весома. Оно ведет заглавную тему музея, отнюдь не подавляя и не заглушая другие его голоса», — эта характеристика Гнедовского впрямую относится к Архангельскому музею деревянного зодчества в Малых Корелах.

Музей построен по принципу размещения памятников на свободной, специально выбранной территории — это музей типа «скансен». Удачный выбор участка — залог его успешного существования в будущем. В окрестностях Архангельска такой участок было нелегко найти. «В панораме музея природа, как хорошая оправа, лишь подчеркивает пластику деревянных сооружений. Они же, в свою очередь, оживляют, одухотворяют ландшафт, обогощают его своими силуэтами».

В 1975 году Гнедовский совместно с О. Г. Севан разработали уточненный генплан, который стал основой проектов детальной планировки отдельных секторов. Авторами перевозки и реставрации установленных в музее памятников является целая группа архитекторов. Но есть и авторские работы Гнедовского: это дома Щеголева и Туробова из деревни Ирта, стоящие в Северо-Двинском секторе, и «улица амбаров» в Пинежском секторе. Это лишь малая часть того, что было им выявлено и обследовано, зафиксировано в чертежах во время экспедиций 1960-х годов. Многие сооружения, стоящие в музее, в том числе «черные избы», ветряные мельницы, амбары свезены в музей буквально накануне их исчезновения.

Гнедовский оставил нам краткую, но емкую характеристику традиционной сельской застройки Русского Севера. Это «…родина громадных, похожих на дворцы, бревенчатых крестьянских домов, объединяющих под одной крышей жилые и хозяйственные помещения, в том числе скотный двор… Доминантой крестьянской усадьбы всегда было отапливаемое жилое помещение — изба. Конструкция срубных построек позволяет выявить на фасадах расположение помещений, стены которых видны по вертикальным рядам торцов бревен. Поэтому избы обычно классифицируются как четырёхстенки, пятистенки, шестистенки, крестовые.

Как и влучших образцах профессиональной архитектуры, их конструкция не маскируется, лишь частично подвергаясь декоративной обработке. Наружная поверхность бревенчатого сруба избы служит выигрышным фоном для резных деталей, выполняющих не только декоративную, но и функциональную роль… Для тех, кто однажды приобщился к великой художественной культуре Русского Севера, не кажется слишком смелым провозглашение архитектуры „матерью искусств“…не случайно бытует в русском искусстве термин „домовая резьба“, он объединяет в своем понятии филигранную резьбу наличников и прилечин, обобщенную скульптурность венчающих кровлю „коней“, причудливые крючья — „курицы“ консолей, стилизованную резьбу пристенных скамей и опечий».

Архангельский музей деревянного зодчества насчитывает более ста сооружений. В 1980-х годах Гнедовский оставил за собой научно-методическое руководство развитием музея в составе Ученого совета. Детальное проектирование и архитектурный надзор перешел к О. Г. Севан.

Святилище Реком (Северная Осетия)

Соглашаясь на руководство реставрацией святилища Реком в Цейском ущелье Северной Осетии в 1971 году, Гнедовский вступал в неведомую ему область сложной истории древней культуры края. Необычность задачи заключалась в том, что Реком является не только уникальным историко-архитектурным памятником, но и почитаемой в Осетии древнейшей святыней. Следовало учесть и огромную археологическую ценность заповедной территории Цея, и тем более — самой «поляны Рекома». Это требовало не только высоко профессионализма, но чрезвычайно деликатного отношения ко всему комплексу возникающих проблем.

Срубные конструкции трех сооружений были в руинированном состоянии, требовалось, прежде всего, определить назначение каждой детали. Одновременно с обмером и исследованием сохранившихся фрагментов, выполнявшимся им совместно с группой архитекторов, приходилось осваивать громадный пласт исторических материалов (литературу, легенды, данные предшествовавших археологических раскопок). Его «путеводной звездой» стали консультации известного кавказоведа доктора наук Е. Г. Пчелиной, которая совместно с архитектором-художником И. П. Щеблыкиным в 1936 году проводила здесь раскопки и реставрацию памятника. Её помощь оказалось решающей в успешной работе Гнедовского. Но свою лепту в изучение Рекома внес и он сам.

В числе основных особенностей архитектуры Рекома Гнедовский отмечал конструктивные детали, сближающие осетинский памятник с произведениями русского народного зодчества. И сходство «проступает в способах сопряжения углов постройки, в конструкции потолков, в формах резных столбов. Но особенно ярко прослеживается это сходство в устройстве кровель. Разница между ними только в том, что русские плотники использовали для крючьев корневища деревьев, а осетинские — целые стволы. Несмотря на ощутимую разницу в общем художественном облике этих деталей, осетинский вариант кровельных крючьев — по местному, байрагов — находит неожиданный отклик в элементах внутреннего убранства русских памятников: в рисунках резных опечий изб и изогнутых консолей некоторых храмов».

Реставрационные работы по ансамблю Рекома были осуществлены за два года (1971—1972). Но они не коснулись вопросов, связанных с обеспечением его технической сохранности: отсутствовал отвод «верховодки», микроклимат способствовал разрастанию зелени… Через 10 лет Гнедовский отмечал: «…зелень губительна для деревянных конструкций, которые сегодня находятся в аварийном состоянии». Мысль о Рекоме — «змееобразном существе» языческих легенд ещё долго будоражила воображение Гнедовского. В 1983 году он прочитал доклад «Архитектура культовых сооружений Цейского ущелья как исторический источник» на Международном симпозиуме по грузинской культуре в Тбилиси. В 1985 году он отправил в переводе в Грецию статью на эту тему (официально, через советский комитет ИКОМОС). Но все усилия обратить внимание на этот интереснейший памятник остались втуне. Только в издании 2000 года в качестве приложения к основному тексту, касающемуся памятников русского народного деревянного зодчества России, статья о Рекоме была опубликована, но малым тиражом. Основной вывод автора: «скорее всего, архитектура памятника — результат многовекового сотрудничества грузинских и осетинских строителей, своеобразный сплав художественных устремлений многих поколений народных мастеров, отразивший сложную историю этого древнего края».

Москва: Росреставрация

С 1974 по 1987 годы Гнедовский в рамках объединения «Росреставрация» Министерства культуры РСФСР участвовал в организации ряда региональных реставрационных мастерских, но самое главное — возглавил специализированную научно-проектную мастерскую по памятникам деревянного зодчества. Вот как вспоминает о своей работе в эти годы О. Г. Севан: «Моя деятельность в АРМ № 6 по реставрации памятников деревянного зодчества продолжалась с момента её возникновения в 1974 году в тресте „Росреставрация“ с вплоть до 1986 года в институте „Спецпроектирование“. Сегодня уже очевидно, что это был „звездный период“ работы творческой мастерской, специализирующейся не столько на отдельно стоящих „деревяшках“, сколько на музеях под открытым небом. Мастерская была создана по предложению известного архитектора-реставратора Бориса Васильевича Гнедовского, который в те годы был её бессменным руководителем. Именно при нём территория обследуемых и реставрируемых памятников была огромна: Архангельская, Вологодская, Иркутская, Кировская, Пермская, Ульяновская и др. области, а также Кавказский регион. Обладая профессиональными качествами в области реставрации, порядочностью и несомненным обаяние, он был не только руководителем мастерской, но и наставником для своих подчиненных. В нашей совместной работе по формированию музея деревянного зодчества в д. Малые Корелы под Архангельском, как и музея Вологодской области, он доверял и поддерживал любые мои научные и поисковые начинания, был деликатен в своих замечаниях и, что важно для руководителя любого ранга, не мешал и не завидовал в работе. Если мне лично и моим коллегам… удалось продвинуть и реализовать наши проекты, то это во многом было заслугой разумного руководства Б. В. Гнедовского».

В течение 12 лет с 1976 по 1988 год Гнедовский был членом советского комитета ИКОМОС — международной организации по вопросам сохранения памятников при ЮНЕСКО. Участие в двух международных комитетах — по народной архитектуре и по деревянным конструкциям значительно расширило его знание европейского опыта и одновременно дало возможность на ежегодных сессиях информировать зарубежных коллег о российской практике. Так, очень полезной стала письменная дискуссия членов комитета о самом понятии «памятник народной архитектуры»; разработанные им совместно со своим сыном М. Б. Гнедовским критерии отбора таких памятников вошли в итоговый документ, представленный комитетом в ИКОМОС, и были использованы им непосредственно в собственной практике.

«Создать лучшее будущее для некоторой части нашего прошлого» — этот девиз ЮНЕСКО стал для Гнедовского конкретной задачей оптимального сохранения памятников народных строителей, которые Венецианской хартией 1964 г. «были уравнены в правах с произведениями Большой архитектуры». С другой стороны, на многочисленных конференциях, в обращениях к руководству организацией, отвечающих за сохранность сельских памятников зодчества, он не уставал повторять, что система ценностей, принятая для профессиональной архитектуры, не может быть автоматически перенесена на зодчество народное, «поскольку оно развивалось на основе особой глубоко традиционной эстетики, отличающейся от регламентированной. Объекты народной сельской архитектуры, воплощающие в своей структуре коллективный опыт многих поколений — это анонимная „архитектура без архитектора“… Также мало совпадают понятия их мемориальности стиля, градостроительных особенностей». И далее: «Органический и животворных характер народного зодчества во многом объясняется изначальным единством заказчика, зодчего и исполнителя. Строителями большинства сельских сооружений были сами крестьяне. Наиболее сложные и важные постройки, крепости, мосты, крупные общинные храмы возводили те же выходцы из крестьянской (позднее из посадской) среды, передававшие традиции плотницкого мастерства из поколения в поколение. Мастерство это очень ценилось».

В должности руководителя мастерской или эксперта по поручению Министерств культуры РСФСР и СССР Гнедовский в эти годы дает заключения по проектам музеев под открытым небом Грузии и Мордовии; помогает в подборе участков для музеев Перми и на Вятке; участвует в разработке проектных предложений по организации заповедных зон старой застройки городов (Самары, Ульяновска, Пятигорска, Иркутска, Томска и др.); консультирует работы по реставрации мемориальных памятников, выстроенных из дерева (дом Плеханова в Липецке и др.)

Но особую заботу вызывают у него сельские поселения: «Это последние древние автографы в малоизученной книге народного зодчества, которые тускнеют и истлевают на наших глазах. Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что уже в ближайшем будущем человечество будет располагать в лучшем случае зарисовками, фотографиями, обмерами или описаниями отдельных образцов. Но они никогда не заменят утраченного оригинала… Спасти то, что ещё возможно спасти!»

Наряду с вопросом «что сохранять?» не менее важным был и вопрос «как сохранять?» К 1970-м годам отпало существовавшее в течение предшествующих десятилетий противостояние сторонников и противников музеев под открытым небом свозимого типа, т. н. «скансенов». Их необходимость была доказана самой жизнью. В 1985 году Гнедовский начал готовить издание иллюстрированного альбома, посвященного наиболее известным музеям народной архитектуры и быта, однако, издать его он не успел. (Лишь 2002 году этот текст издан в виде скромной публикации малым тиражом). Рассматривая различные варианты адаптации памятников сельской архитектуры, Гнедовский с сожалением отмечал: «В нашей практике не получили развития распространённые на Западе музеи так называемого „Локального типа“, когда памятники музеефицируются на их исконных местах. Отстаем мы и в строительстве музеев под открытым небом производственного профиля или посвящённых какой-нибудь отрасли сельского хозяйства. Региональные архитектурно-этнографические музеи стали своего рода стереотипом. Тиражируя их содержание и структуру, мы вольно или невольно способствуем подавлению не только иных форм сохранения и адаптации, но и других форм музеефикации».

В руководимой им мастерской разрабатывался проект музея солеварения в Соликамске Пермской области, начиналась работа по проектированию туристических баз на основе селений Цмити Дзивгис в Северной Осетии. Но Гнедовский считал, что этого явно мало, напоминая о неисчерпаемых возможностях использования пустеющих селений для развития зон отдыха, народных промыслов и т. п. Со времен Карелии Гнедовский не оставлял популяризаторской деятельности, выступая с лекциями, печатая статьи в газетах, издавая буклеты. Его перу принадлежит более 50 научно-популярных статей и книг, посвященных памятникам Карелии, Ярославля и Ростова, Русского Севера, Вятской земли, Енисейского края.

В практике Гнедовского не было храмов с перекрытием «небом» — вторым наряду с иконостасом композиционным и смысловым центром культового здания. И все же в 1974 году он публикует статью «К вопросу о происхождении перекрытий „небом“ в древнерусском деревянном зодчестве», включая русские деревянные храмы в контекст истории мировой архитектуры. Ему принадлежит статья о конструктивных особенностях русского деревянного зодчества в составе многотомной «Энциклопедии ремесел», изданной в Париже в 1986 году. Ряд статей о музеях под открытым небом находим мы и в изданиях ИКОМОСа, в польском специализированном журнале. Наконец, в Обзорной информации Государственной библиотеки им. Ленина за 1987 год подведен итог развития темы музеев под открытым небом за предшествующие десятилетия.

В 1988 году Гнедовский участвовал в организации и проведении международного совещания в Кижах. Наряду с обсуждением технических вопросов реставрации конструкции Спасо-Преображенской церкви, он прочитал доклад «Малоизвестные художественные приемы русских народных зодчих». «Что бы ни строили умелые руки народных мастеров — избу, мельницу, храм — все несло на себе отзвук высокого художественного вкуса. Происходило удивительное слияние функционального, технического, художественного начал. Народные мастера России превращали сооружения из дерева в подлинные произведения искусства». Это было его последнее публичное выступление. Оно казалось символичным. Начав изучение народного творчества в Кижах, он через 40 лет здесь же подвел под ним черту — итог своей профессиональной деятельности, ставшей для него смыслом жизни.

Последние десять лет своей жизни он тяжело болел. Первопричиной болезни стала тяжелая контузия, полученная во время войны. О возможных последствиях той контузии его предупреждал врач полевого госпиталя ещё в 1941 году. Борис Гнедовский скончался в своей квартире в Москве в 1998 году от инсульта.

I. Основные публикации Б. В. Гнедовского

1. История Круглой площади (к 250-летию Петрозаводска). На рубеже, — Петрозаводск, 1952, № 12, с. 61-67.

2. Место рождения Петрозаводска. На рубеже, — Петрозаводск, 1953, № 8, с. 46-53.

3. О насущных вопросах формирования архитектурного облика Петрозаводска. Ленинское знамя, Петрозаводск, 16 августа 1953.

4. Возникновение и развитие ансамбля площади им. 25-летия Октября в Петрозаводске. Архитектура СССР, 1954, № 8, с. 33-35.

5. Ростов Ярославский. Путеводитель по архитектурным памятникам. — Ярославль, 1957. (В соавторстве с В. С. Баниге, В. Г. Брюсовой, Н. Б. Щаповым).

6. Реставрация башенных покрытий Ростовского кремля. Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области. Вып. I. Древний Ростов. — Ярославль, 1958, с. 71-79.

7. Деревянная церковь на реке Ишне. Памятники культуры. Исследование и реставрация. Вып. 1, М., 1959, с. 95-108 (в соавторстве с А. В. Ополовниковым).

8. Клетская Спасо-Преображенская церковь села Спас. Памятники культуры. Исследование и реставрация. Вып. 3, М., 1961, с. 92-109.

9. Зодчество Древней Руси. Альбом. М., Прогресс, 1969. (автор текста и составитель).

10. Мемориальный музей «Сибирская ссылка В. И. Ленина» в Шушенском. На стройках России, 1970, № 1, с. 13-17.

11. Ярославль. Тутаев. М., Искусство, 1971 (2 изд.), 1981 (3 изд.) (в соавторстве с Э. Д. Добровольской).

12. Дорогами земли Вятской. М., Искусство, 1971 (в соавторстве с Э. Д. Добровольской).

13. Musees commemoratifs en URSS. Experience acquise lors de la creation du muse consacre a l’exile siberien de Lenin a Chouchenskoie. ICOMOS Bulletin, 1971, #2, pp. 116-124.

14. Русский Север. Альбом. М., Советская Россия, 1972 (автор текста и составитель).

15. К вопросу о происхождении перекрытий «небом» в древнерусском деревянном зодчестве. Культура Средневековой Руси. Ленинград, 1974, с. 126—130.

16. Из опыта восстановления Шушенского мемориала. Труды НИИ культуры. № 13, М., 1974, с. 23-38.

17. Опыт создания музея «Сибирская ссылка В. И. Ленина» в Шушенском. Реставрация и исследования памятников культуры. Вып. 1, М., 1975, с. 109—113.

18. Les traits particuliers de la reanimation des constructions anciennes en bois ru Nord de la Russie. Momentum. XV—XVI. 1977. pp. 57-60.

19. Вокруг Архангельска. М., Искусство, 1978 (в соавторстве с Э. Д. Добровольской).

20. Архангельский музей-заповедник деревянного зодчества. М., Советская Россия, 1978.

21. Вверх по Енисею. М., Искусство, 1980 (в соавторстве с Э. Д. Добровольской).

22. О создании музеев русской народной архитектуры. Acta scansenologica, Том 2 — Sanok, 1981, s. 73-84.

23. Архитектура культовых сооружений Цейского ущелья как исторический источник (тезисы IV Международного симпозиума по грузинскому искусству). Тбилисти, 1983.

24. Кижи. Альбом. М., Советская Россия, 1985 (автор текста и составитель).

25. Larchitecture en bois dans la Russie du Nord. La charpente et la construction en bois. Encyclopedie des Metries. Tome ¼. Paris. 1986, pp. 181-197.

26. Заповедный Север. Архитектура, искусство, ландшафт. Альбом. М., Советская Россия, 1985 (автор текста и составитель).

27. Музеи под открытым небом в СССР. Развитие принципов формирования структуры. М., 1987. (Серия музейное дело и озхрана памятников. Обзорная информация. Вып. 2. НИО "Информкультура ГБЛ СССР. (В соавторстве с Э. Д. Добровольской).

Посмертные издания

28. Строительные приемы плотников-зодчих на Русском Севере. Из выступления Б. Гнедовского в 1974 г. на семинаре в Кижах. Реставратор. М., 2002, № 5, с. 76-79.

29. Церковь Положения риз в деревне Бородава Кирилловского района Вологодской области. Предисловие М. Н. Шаромазова. Деревянное зодчество: проблемы, реставрация, исследования. Вологда, 2005, с. 51-58. (Публикация научного отчета по исследованию памятника Б. В. Гнедовским в 1955 г.) См.: http://art-con.ru/node/961

30. Памятники народного деревянного зодчества России в музеях под открытым небом. 12 старейших музеев народного зодчества и быта. М., 2002. (Издание рукописи 1985 г.)

II. Литература

1. А. В. Серегин. Опыт лучших — всем реставрационным мастерским. Бюллетень технической информации Госстроя РСФСР. 1956, № 3-4, с. 30-31. Агалецкая Н. А. Следуйте примеру ярославцев. Бюллетень технической информации Госстроя РСФСР. 1957, № 5, с. 30.

2. Айхенвальд Ю. Неделя в Ярославле. Еженедельник РТ. 1967, № 10, с. 7.

3. А. Т. Беляев, Б. А. Гущин, В. А. Гущина. Гос. историко-архитектурный и этнографический музей-заповедник Кижи. Каталог. Петрозаводск, 1973, с. 10, 11, 20, 21, 25.

4. О. Г. Севан. Малые Корелы. Архитектура СССР, 1990, № 3, с. 95.

5. Л. А. Бостем. Из истории создания Архангельского гос. музея деревянного зодчества. Материалы международной научно-практической конференции «Музей под открытым небом в современных условиях». Архангельск, 1995, с. 5, 6, 9-11, 14-16.

6. Памятники народного деревянного зодчества России в творчестве Бориса Гнедовского. 40 лет в реставрации. 1947—1988. Автор-составитель Э. Д. Добровольская. М., 2000.

7. И. Н. Шургин. Старейшие деревянные памятники России. Русское деревянное зодчество. М., 2001, с. 34, 35, 40.

8. О. Г. Севан. Малые Корелы. Институту Спецпроектреставрация 25 лет. Реставратор, М., 2002, № 1, с. 35.

9. Архитекторы и архитектурные памятники Пермского края. Краткий энциклопедический словарь. Г.К[анторович]. Гнедовский Борис Васильевич. Пермь, 2003, с. 30-31.

10. А. В. Слабуха. Архитекторы приенисейской Сибири. Конец XIX — начало XXI века. Иллюстрированный биографический словарь. Гнедовский Борис Васильевич. М., 2004, с. 73-75.

11. И. А. Смирнов. Музей памятников деревянного зодчества в Кириллове. Деревянное зодчество: проблемы, реставрация, исследования. Вологда, 2005, с. 62, 63.

12. И. Н. Шургин. Деревянная церковь во имя Ильи Пророка в Белозерске. Деревянное зодчество: проблемы, реставрация, исследования. Вологда, 2005, с. 74.

13. «Карелия». Энциклопедия, т. I, Петрозаводск, ПетроПресс, 2007, с. 255—256. Статья: Гнедовский Борис Васильевич.

14. Е. Л. Скопин, Н. В. Кривошеина. Гнедовский Борис Васильевич. Памятники архитектуры, градостроительства и монументального искусства Кировской области. Материалы к своду памятников истории и культуры Кировской области. Вып. 4. Киров, 2010, с. 300, 301.

15. Э. Д. Добровольская. Музей-заповедник «Шушенское». История создания. 1968—1970. Издание музея-заповедника, 2010.

III. Источники

1. Архив семьи

2. Архив НИ музея Академии Художеств (СПб). Сведения 1999 г.

3. Архив Московского общества «Мемориал». Сведения 2004—2005 гг.

Примечания