Письма Лермонтова

П́́ИСЬМА Лермонтова. Последнее издание Л. (см. Собр. соч. в 4 томах, т. 4, М., 1981) включает всего 54 письма (в ЛАБ их было 50) и четыре отрывка, приписываемых Л. Первое из сохранившихся писем Л. датируется осенью 1827, последнее — 28 июня 1841. Многие П., гл. обр. к М.А. Лопухиной и А. М. Верещагиной (см. Верещагины), написаны на франц. языке. Если письма А. С. Пушкина, занимающие неск. томов в собрании его соч., полны суждений о лит-ре, критич. оценок собств. творчества и насыщены острой полемикой, то все это отсутствует у Л. Только в юношеских П. есть упоминание о трагедии Ф. Шиллера «Разбойники», к-рую будущий поэт видел на моск. сцене, и рассуждение об У. Шекспире: «...этот гений необъемлемый, проникающий в сердце человека, в законы судьбы» (Письмо к М. А. Шан-Гирей; февр. 1831 или 1832). Есть еще два-три упоминания о собств. произведениях («Маскарад», «Тамбовская казначейша», «Княгиня Лиговская»), и этим исчерпывается все, относящееся непосредственно к лит-ре в письмах Л. Корреспондентами Л. были гл. обр. близкие друзья и родные. Он не успел вступить в тесную и длит. связь с литературно-журнальной средой, почти не вел переписки с литераторами. К тому же многие его письма, в к-рых могли быть затронуты и лит. темы, до нас не дошли. Тем не менее сохранившиеся П. поэта представляют исключит. интерес. Эти драгоценные документы заключают в себе правдивую повесть о жизни Л., его исканиях, надеждах и разочарованиях, они заменяют ненаписанную им автобиографию и служат прямым дополнением к его творчеству как предельно искренняя исповедь поэта. Одни и те же мотивы легко проследить и в лирике, и в письмах Л. Напр., тема одиночества в «свете», противопоставления себя «обществу», характерная для ранних стихов Л. («...Я любил / Все обольщенья света, но не свет, / В котором я минутами лишь жил» — «1831-го июня 11 дня»), параллельно развивается также в его письмах: «Нет, друг мой! мы с тобой не для света созданы...» (Н. И. Поливанову; 7 июня 1831). Спустя год: «...одну добрую вещь скажу вам: наконец, я догадался, что не гожусь для общества...У меня нет ключа от их умов — быть может, слава богу!» (С. А. Бахметевой; август 1832). Дальнейшее отчуждение от «общества», усиление враждебности к «свету», поэтически зафиксированное в лирике, также находит свое отражение в письмах. Если 28 авг. 1832, обращаясь к М. А. Лопухиной, Л. упоминает «образчики здешнего общества» и лишь иронизирует по поводу его безликости (сравнение с образцово подстриженным франц. садом, в к-ром «хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями»), то позднее его суждения становятся несравненно более резкими. Он уже прямо говорит (в письме тому же адресату, 1838), что опыт, приобретенный в «свете», дал ему «оружие против общества: если оно будет преследовать меня клеветой (а это непременно случится), у меня хоть будет средство отомстить; нигде ведь нет столько подлости и столько смешного, как там» (М. А. Лопухиной; кон. 1838; VI, 740). В том же письме Л. с негодованием говорит о двуличии «света»; явно имея в виду обличит. строки «Смерти поэта», направленные против аристократии, он пишет: «Все эти люди, которых я поносил в своих стихах, стараются осыпать меня лестью». Во многих случаях в лермонтовских письмах заключены как бы автокомментарии к стихам. Иногда же они содержат если не замыслы, то, во всяком случае, зерна будущих творений. Так, слова одного из П. к М. А. Лопухиной (4 авг. 1833): «...Я только слегка коснулся удовольствий жизни и, не насладившись ими, чувствую пресыщение» — позднее превратились в чеканные строки «Думы», в инвективу, обращенную ко всему поколению. Из короткого сообщения о битве при р. Валерик в письме к А.А. Лопухину, поражающего своим лаконизмом и сухой точностью информации, выросло стих. «Валерик». В нем — незабываемые картины кровавой сечи, горькие мысли о назначении человека, о чудовищности войны. Примечательно, что в стих., отмеченном, по словам В. Г. Белинского, «стальною прозаичностью выражения», Л. пытался сохранить «прозаизмы» своего письма. «У нас были, — писал он Лопухину из Пятигорска, — каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками» (12 сент. 1840). В черновом варианте «Валерика» этому соответствуют такие строки: «Чечня восстала вся кругом; / У нас двух тысяч под ружьем / Не набралось бы...» (II, 288). В лермонт. прозе также можно проследить нек-рые мотивы, первоначально намеченные в П. Так, беглые суждения о себе, о своем умонастроении, иногда грустные, иногда насмешливые (напр., «Моя жизнь доселе была цепью разочарований, а сейчас они вызывают во мне смех и над собой, и над другими...» — М. А. Лопухиной; 4 авг. 1833), высказанные в письмах к друзьям, в той или иной мере нашли отзвук в «Герое нашего времени» — в горьких или иронич. признаниях Печорина; строки писем, в к-рых идет речь о «беспрерывном странствовании» по Кавказу, о живительном действии горной природы («Для меня горный воздух — бальзам; хандра к чорту, сердце бьется, грудь высоко дышит...» — из письма к С. А. Раевскому; 2-я пол. ноября — нач. дек. 1837), находят соответствие в худож. описаниях Кавказа и развертываются в целые картины, напр. в «Княжне Мери»: «Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка...» (VI, 261). Ср. также строки из пятигорского письма (1837) М. А. Лопухиной («...из моего окна я вижу каждое утро всю цепь снеговых гор и Эльбрус»; VI, 730) и начало «Княжны Мери». Одни и те же впечатления питали и зарисовки подлинной жизни, содержащиеся в письмах Л., и его худож. творчество (стихи и прозу), а также и его живопись, пронизывая все проявления щедро одаренной натуры глубоким внутр. единством. По письмам можно проследить, как укреплялось реалистич. начало в творч. мировосприятии Л., как происходило становление личности поэта, изживавшего в прямом соприкосновении с действительностью романтические увлечения недавних лет. О тесной внутр. связи эпистолярного и лирич. творчества у Л. свидетельствует и то, что многие его стихи включены в письма. Проникнутые одним и тем же настроением, стихи часто служат продолжением письма, поэтич. развитием его мыслей. Письмо же, в свою очередь, дает пояснительный материал, помогая глубже понять смысл стихов, атмосферу, в к-рой они возникли. В письмах Л. к друзьям появились первые редакции стих. «Для чего я не родился», «Парус», «Он был рожден для счастья, для надежд», «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою»), «Ребенка милого рожденье», «Челнок» («По произволу дивной власти») и др. При крайней скудности точных биографич. данных о Л. особую ценность приобретают даже немногие фактич. сведения, заключенные в письмах. Именно из них известно о его попытке принять участие в сб-ке, задуманном воспитанниками Пансиона; о его раннем интересе к Шекспиру; о жизни в воен. школе и в полку; о положении его в «свете»; о путешествиях изгнанника «то на перекладной, то верхом» и о его воен. маршрутах (см. Военная служба); о пребывании в Ставрополе, Пятигорске, Черкасске, Тифлисе; о взаимоотношениях поэта с близкими ему людьми. Письма Л. — надежный первоисточник для знакомства с движениями его сердца и мятежного духа, с его мыслями и настроениями разных лет, часто высказанными с исключит. откровенностью. И при этом они — образцы эпистолярной прозы, искрящейся умом, юмором, иронией, психологич. и поэтич. наблюдательностью. Согласно разысканиям, произведенным В. А. Мануйловым, можно считать, что доныне известна лишь небольшая часть писем Л. Установлено, что им были написаны десятки писем к Е.А. Арсеньевой (сохранилось 7); от обширной переписки с М. А. Верещагиной дошло всего 3 письма; есть сведения о написанных, но пропавших письмах к М. А. Лопухиной, Н. Ф. Ивановой, С. А. Раевскому, а также к А. А. Краевскому, В. А. Вонлярлярскому, М. П. Розенгейму и др. литераторам. Все это потери невосполнимые. Автографы писем Л. хранятся в ГПБ, ИРЛИ, ЦГАЛИ и др. Неск. П. известны только по первым публикациям. Немногие сохранившиеся П. к Л. опубл. в издании: ЛАБ, т. 6, с. 463—74.

Лит.: Скворцов Б. Н., Жизнь и личность М. Ю. Л. по его письмам, в кн.: Филологич. записки, в. 5—6, Воронеж, 1914; Мануйлов (2); Филатова Г. В., Об эпистолярном наследии М. Ю. Л., в сб.: Проблемы лит-ры и эстетики, Орджоникидзе, 1976.