Охота в тропических лесах Голубой реки

        К манящей и заветной цели. Стремится смело юный дух; Скорбь, радость, что над ним довлели. Забвенью преданы все вдруг. К опасностям лесов суровым И к жизни меж зверями он Отныне должен быть готовым. Как муж разумный снаряжен. Но в шелестах ветвей склоненных Дух леса ласково шумит. Что страннику из кущ зеленых Про доблесть тихо говорит. В дали туманной исчезают Боль, счастье, что вкусил он встарь: Своей судьбы теперь он царь! Он всею грудью ощущает. Как чаша жизни веселит. Как сердце молодо стучит. Как тесен мир, где жил он годы, И как бескрайна ширь Природы.
        Следующие странички содержат в себе отрывки из моего дневника во время нашего путешествия в Россерес. Я постараюсь выбрать из них самое интересное; дневник мой наполнен названиями птиц, наблюдениями из жизни животных и другими заметками, из которых я уже сообщил некоторые в прежних отрывках. Теперь я по мере возможности ограничусь описанием нашей жизни, и только изредка при случае брошу взгляд в прибрежный лес.
        23 ноября. В обычное время отъезда, то есть в аасср, оставили мы Хартум на хорошо снаряженном судне. Общество наше состояло из двенадцати человек: доктора Фирталера, моей особы, как организатора экспедиции, нашего служителя немца, Али-ара, повара, охотника Томбольдо, работников Мохаммеда и Мукле, проводника и четырех матросов. Утром меня трясла ужасная лихорадка, тем не менее я настоял на отъезде, надеясь, что в лесах, при постоянном движении и деятельности, могу скорее выздороветь, чем оставаясь дольше в Хартуме. Диван паши приветствовали мы развевающимся флагом и тремя выстрелами; на них нам тотчас же ответили. Затем, пользуясь благоприятным ветром, мы быстро стали подыматься вверх по течению реки.
        Утро и вечер, невзирая ни на какие препятствия, посвящали охоте. Она доставляла нам столько добычи, что все остальное время дня мы были очень заняты. Я и теперь с удовольствием вспоминаю об этом самом приятном из моих путешествий. Мы жили славной охотничьей жизнью, никакая неприятность не омрачала нашего благо- получного путешествия; не было недостатка ни в добыче, ни в занятиях, ни в беседе; охотничьи забавы сменялись охотничьими приключениями. Вой гиен сделался обычным звуком, рев пантеры, ворчание гиппопотама утратили для нас свой ужас, и только Могучий, грозный львиный рев Из гор донесся в глубь лесов И в тишине ночной там прокатился...
        Когда царь лесов уже чересчур близко приближался к нам, волосы невольно становились дыбом. Но вместо того чтобы забегать вперед, я сделаю лучше точную выписку более интересных мест из моего дневника на пользу и назидание моим читателям.
        27 ноября. Утром охотились в почти непроходимом, девственном лесу, около деревни Камлин. Некоторые арабы обратили наше внимание на след одного эсседа (льва) и рассказывали про него, что он три дня назад задрал двух ослов и частью съел их, чем так напугал обитателей некоторых хижин на правом берегу, что они, оставив все свое имущество, перебежали на другой берег.
        При ближайшем исследовании узнаем, однако, что попали на след леопарда. Мы утешаем арабов, уверяя, что непременно нападем на этого зверя. В благодарность за это один из арабов вывел нас на свет Божий из совершенно непроходимых тропических лесов по различным, почти исчезнувшим тропинкам, видимым только для арабского глаза. Высокие мимозы красовались на украшенной цветами и сочной травой роскошной поляне; здесь был бы совершенный рай, если бы только "чертово отродье", кочующая саранча, не уничтожило этот чудный лес. Не видно более следов от нежных листьев и душистых цветов сочных могучих деревьев. Ветви и сучья приобрели теперь другую одежду. Плотно прижавшись друг к другу, сидят на них самые прожорливые насекомые; между ними нет никакого промежутка. Насекомые эти, уничтожив лиственное украшение дерева, принимаются обгладывать его кору.
        Многочисленность этих роев превосходит всякое описание и представляется вашим взорам, особенно когда начнешь трясти дерево. Тогда этот дикий рой затемняет воздух, но вместе с тем привлекает и врагов своих. Множество соколов, улетевших из Европы, чтобы спокойно пережить естественный акт линьки, имея под рукой обильную пищу, или неподвижно сидит на верхушках мимоз, или парит, качается и скользит в изменчивом и неутомимом полете над черно-серой тучей насекомых. Пока насекомые висят на ветвях, иглы и колючки деревьев не допускают ловких хищников спуститься между ними. Но вот саранча взлетает. В одно мгновение соколы спускаются на нее, пробиваются через густейшую массу и схватывают ловкими когтями гадких и вредных тварей. Они обороняются, больно кусают своими острыми жалами ноги сокола, но тот сильнее. Одним ударом сильного клюва голова саранчи разбивается, и победитель спокойно принимается пожирать добычу. Не теряя времени, он отрывает ей крылья, ломает хрупкие лапы и съедает лакомое блюдо, держась с большим искусством в воздухе. Не более как в две минуты опытный ловец наловил, ощипал и съел саранчу и снова торопится назад к не успокоившемуся рою, чтобы похитить кого-либо еще.
        Эта кажущаяся забава красивых соколов так нам понравилась, что мы не только не мешали им выстрелами, но даже помогали, все время потрясая деревья, покрытые саранчой. Вероятно, саранча знает, какого врага она имеет в лице соколов, потому что насекомые тотчас же разлетаются, как только одна из птиц внезапно влетает в середину роя.
        Вблизи опустошенной полосы леса лежит окаймленная деревьями и штамбовыми мимозами фула - болотце. Она, усеянная болотными и водяными птицами, вьющимися растениями и водяными лилиями, представляет волшебную картину: В лесу я водам тихим рад. Что. скрытые в тенистых чащах. Полудня золотом блестят В оправе тростников шумящих. Со дна. куда свой жаркий взор. Как стрелы, солнце лик вонзает. В ответ подводных трав ковер Цветы и листья посылает. На стебельках, что гибче змей. Качают волны цвет лилейный. Что как игрушка тех зыбей. Лишь прянет ветер тиховейный. Глубок стеблей подводных мрак. Там рыб прохладное жилище; Но цапля, их исконный враг. Найдет их там птенцам на пищу. Орла заслышав хриплый зов. Слетает цапля торопливо; А он. схватить ее готов. Чертит спирали горделиво.
        Что, кроме цапель, соколов и орлов, водяных лилий и покрывающих своими великолепными цветами всякое сухое место вьющихся растений, могла скрывать в своих недрах фула, осталось для меня тайной, открыть которую помешала лихорадка. Вследствие этого охота наша не имела особенного успеха, как и ночной поход на хищных зверей.
        3 декабря. Увидели первого гиппопотама. Днем он возился в реке и был окружен своими детенышами, с которыми, по-видимому, забавлялся. Далее добрались мы до более глубоких и больших следов, которые он оставил во время ночных переходов по лугам.
        Теперь мы недалеко от лежащего в степи города Муселле-миэ. Он находится на расстоянии одной мили от реки, ведет довольно обширную торговлю и служит центральной станцией для отправляющихся в Абиссинию купцов. Дня два спустя остановились мы в главном городке этой области Волед-Мединэ, где в то время стояли два батальона негритянского войска. Весь городок большей частью состоит из глиняных бараков - танака, между которыми кое-где попадается еще токули. Прежде известны были только эти последние жилища, до тех пор пока Муса-бей, временный правитель провинции Хартума, не велел вследствие часто случавшихся пожаров выжечь весь город и после этого принудил жителей выстраивать танаки. Этот жестокий способ предупреждения пожаров не достиг своей цели, потому что жители и теперь часто так много заготовляют соломы для корма верблюдов, что способствует пожарам, как бывало и прежде.

Туземцы на охоте
        Вечером мы получили приглашение на ужин к Саид-Гашему, первому писарю негритянского полка, и встретили у этого богача нашего хартумского знакомого военного инспектора Али-бея, который сообщил нам, что предпринимает такое же путешествие, как и мы. Хозяин задал нам большой пир.
        Тишендорф в первый раз ночью услышал рев льва в лесу на противоположном берегу, а другое четвероногое животное, вероятно гиена, вынудила его поспешно возвратиться к судну.
        От Волед-Мединэ Голубой Нил поворачивает к востоку, но вскоре опять возвращается к западу и к своему первоначальному направлению с юга на север. Вследствие этого изгиба образовался полуостров, названный туземцами Джизирст-эльфиль - Слоновый остров. Лет десять назад в пространных лесах полуострова, вероятно, часто встречались целые стада слонов; но мы приметили там только обезьян и птиц. В кустах висели замечательные летучие мыши, из которых мы убили несколько штук. Цвет этого животного темный, зелено-оливковый; перепонки крыльев похожи на пропитанную маслом бумагу. К одной убитой нами самке прицепился полувзрослый детеныш, который и после смерти матери не выпускал ее соска. Он уже мог летать. Я полагаю, что ночью мать и детеныш летали порознь и только днем соединялись вместе.
        На одной равнине, поросшей высокой, колючей и в высшей степени пахучей "травой" - более точного определения, как неботаник, дать не могу - убил я старого самца аравийской дрофы, называемой здесь хубара. Королевские журавли, серые журавли и журавли-красавки попадались часто, но были очень робки.
        15 декабря. Теперь мы приблизились к городу Сеннару. Из большой деревни Вади-Абах, в которой вчера закупили съестные припасы, уже видны горные хребты, поднимающиеся на несколько миль южнее старого города Фунги. Река до того извилиста, что северный попутный ветер помогал нам только на небольших пространствах, остальное время должны были плыть на веслах. Мы, однако, не теряли времени при этом медленном плавании. Оба берега, как бы наперерыв один перед другим, старались снабдить нас богатой добычей. Ползучие растения попадаются чаще и становятся все больше и крепче; обыкновенно они щеголяли своими чудесными цветами. Почва здесь кажется необыкновенно плодородной; она черна как уголь и дает роскошные растения. Несмотря на это, равнины по обоим берегам реки мало приспособлены к земледелию, но они во всех направлениях перерезаны хорами - сухими руслами*.

* В 1925 году близ Сеннара закончено сооружение плотины длиной 3025 метров, перегораживающая Голубой Нил и образующая водохранилище объемом 78! миллион кубометров, В настоящее время ('еннарская провинция — главный хлопковый район Судана. Город Сеннар соединен с Хартумом рельсовым путем, проходящим и через Волед-Мединэ, или, как говорят теперь, Вад-Медани (Уэд-Медани).

        Наконец подъезжаем мы к плавучему острову, сплошь покрытому птицами. При первых выстрелах они тотчас же улетают в лес, расположенный на правом берегу. Я переправляюсь туда и через несколько минут нахожу узкое, не более шестисот лагов в длину, болото, по которому снуют сотни болотных птиц. Для меня было совершенно непонятно, как это болотце может прокармливать такое огромное количество птиц, тем более что я заметил между ними большие стаи ненасытных, зобатых аистов и марабу. Среди этой пестрой толпы бросились мне в глаза две птицы огромной величины, похожие на аистов, которые, летая, выказывали только два преобладающих цвета своих перьев: черный и белый. Позже я узнал великолепного седлоклювого аиста*.

* Птиц этих назвали так потому, что у них на задней части клюва есть возвышение, имеющее форму седла. - А. Брем.

        Преследуя орлана, я однажды попал в лес мимоз, какого до сих пор никогда не видывал. Высокие великолепные деревья стояли довольно редко на открытой равнине и образовали, сплетаясь наверху ветвями, величественный и тенистый свод. Я был в настоящем высокоствольном лесу. Попугаи кричали на верхушках деревьев; но они умели так ловко прятаться между листьями одного цвета с их перьями, что я, в особенности в полумраке наступающего вечера, не мог рассмотреть ни одного из них. Только орлан достался мне в добычу.

Представление охотничьих трофеев
        Доктор Фирталер и Томбольдо также сошли на берег и преследовали Марабу, которые расселись уже по деревьям на покой. Первые выстрелы вызвали такой испуг, что все старания поймать их живьем остались безуспешными. Они пришли в такое смятение, что в течение целого вечера мы могли слышать одно хлопанье их крыльев. Издали доходил страшный рев леопарда, непосредственно подле нашего судна высовывал из воды свою неуклюжую голову гиппопотам и ревел время от времени под самым нашим ухом. В довершение всего мы слышали к концу ночи страшный голос царя лесов.
        На следующий день судно бросило якорь близ города Сеннара, окруженного густейшим лесом. Снова в лесу ворчал, рычал или очень своеобразно ревел леопард, подавая надежду, что желание наше сразиться с ним исполнится. Поэтому 17 декабря мы пристали к самому берегу напротив города и оказались таким образом близко к месту охоты и далеко от города, который приводил моего прилежного слугу в совершенный восторг и тем отвлекал его от дела. Для нас, немцев, этот бедный городишко не представлял ничего интересного, зато лес - очень много.
        Сеннар, столица уничтоженного турками королевства Дарфунги, был, по словам Бруса, построен в XVI столетии неграми-шиллуками. В прежние времена он был средоточием власти и цивилизации восточного Судана; теперь же превратился в незначительное местечко. Народонаселение его вместе с двумя тысячами негритянского войска, состоит едва из 10 тысяч человек, между тем как во времена королей Фунги здесь насчитывалось до 25 тысяч жителей. Сеннар во всех своих частях грязнее и беднее Волед-Мединэ, на месте рынка всего несколько жалких лавчонок, где можно купить только самые необходимейшие предметы повседневного употребления турок. Для потребностей туземцев два раза в неделю устраивается большой базар - "сук", на который стекаются жители всех окрестностей, кто пешком, кто на ослах или на верблюдах. В этом городе рано прекращается веселая ночная жизнь, потому что гиены еще до полуночи посещают улицы города. Мы были приглашены на ужин к майору Керим-эффенди вместе с приехавшим сюда за несколько дней перед нами Али-беем и, возвращаясь домой по главным улицам города, слышали, как наперебой выли гиены.
        На большую песчаную мель, к которой мы пристали, ежедневно после полудня выплывало несколько крокодилов. Я убил одного полувзрослого; другой, громадной величины, хотя и смертельно раненный, успел скрыться в волнах реки. Томбольдо убил в ближайшем лесу тремя зарядами дроби удава (называемого здесь "ассала"). Змея была в восемь французских футов длины и весила пятнадцать фунтов. Мы велели сварить кусок этого мяса. Его белоснежный цвет много обещал, но оказался жестким и упругим, так что мы едва могли разжевать его. Вкусом мясо змеи было похоже на куриное.
        Томбольдо отыскал неподалеку от места нашей стоянки большую фулу, существование которой мы уже предполагали по множеству летавших здесь водяных птиц. Очень узкая, едва заметная тропинка, ведущая на высоту береговой равнины, давала нам возможность проникнуть в чащу леса. Здесь мы встретили такую же жизнь птиц, какую наблюдали в других дождевых прудах; но наше внимание привлекла только пара седлоклювых аистов, которые с полным достоинством прохлаждались между обитателями болот. После долгого утомительного преследования мне удалось подойти к самцу шагов на двести и послать ему смертельный выстрел. Обладание драгоценной птицей крайне обрадовало нас; мы измеряли этого исполинского аиста с живейшим интересом и удивлением.
        22 декабря. Покинули Сеннар и после двухдневного путешествия приехали опять к очень большим лесам, то есть к таким, которые на огромном пространстве не пересекались ни деревней, ни безлесными равнинами, ни ручьями, ни тянувшимися вдоль долины таггерами*.

* Под таггерами (спина) жители Судана подразумевают лежащие внутри страны возвышенные над берегом равнины или тянущиеся вдоль речных долин горные хребты. — А. Брем.

        Иначе говоря, в этом месте берега Голубого Нила покрыты непрерывным лесом. Утром 24 декабря мы поднялись по образованной дождем лощине на высокий берег и прошли через пространную равнину к необозримому лесу. Равнина покрыта пахучей травой, но очень бедна птицами.
        Только немецкий перепел, зимовавший здесь, взлетал иногда из-под самых наших ног. Я надеялся найти здесь дрофу и для этого направился дальше от берега.
        Не замечая того, я все более и более отклонялся от предложенного направления и после долгого блуждания в траве, в рост человеческий, попал на протоптанную дорогу, которая привела к лагерю номадов. Меня встретил громкий лай собак. Несколько старых женщин угомонили их и дали возможность войти в лагерь.
        Меня мучила жажда, и я попросил воды, но мне подали кислого молока, потому что во всей местности не нашлось ни капли воды. Только позднее показались молодые женщины, несшие за спиной на широких ремнях, проходящих по лбу, полные мехи с водой. Меня напоили свежей нильской водой и указали настоящую дорогу.
        Через полчаса ходьбы я дошел до обильной водой халы, которую многие дикие гуси избрали местом гнездования и в настоящее время собрали здесь многочисленное общество.
        В лесу почти на каждом кусте сидело несколько чудесных, тогда мне еще не знакомых, щурок, из которых я убил более двенадцати штук. Стада рогатого скота номадов сделали лес проходимым, и в нем, казалось, поселилось самое разнообразное сообщество животных. Пройдя с полмили по дороге, ведущей с высокого берега к руслу реки, я пришел к судну и объявил моим сотоварищам и служителям, что мы пробудем здесь несколько дней. На крутом скалистом берегу мы открыли целую колонию увиденных нами в лесу щурок. Они устраивают гнезда, имеющие форму хлебной печи с более чем восьмьюдесятью входами. Вот причина скучиванья этих миленьких птичек.
        Величественный мир тропического леса до сих пор заглушал в нас всякое стремление к цивилизованным местам и к удовольствиям общественной жизни. Сегодняшний вечер был иным. После ужина мы сварили пунш и при звоне стаканов попытались насколько возможно прогнать стремящиеся к отчизне мысли. Но это не вполне нам удалось. Сегодня на нашей родине справляют великий праздник - Рождественский сочельник. Естественно, что мы мысленно в кругу близких! Никто не зажег для нас елки, но первобытный лес захотел доставить нам праздничные удовольствия.
        По другому берегу прошло целое стадо слонов на водопой, и до нас доносились их громкие приветствия. Трубные звуки этих великанов были сигналом, чтобы вызвать голоса первобытного леса на всеобщее соревнование, так оживилось и зазвучало теперь вокруг! В ночной тиши раздалось рыканье льва, бывшего довольно далеко от нас; и на мгновение смолкло все живущее; затем высунул из воды голову гиппопотам и заворчал, как бы пытаясь состязаться со львом; по ту сторону, на мели, запищали стрижи, в лесу хором завыли совы и гиены, а через весь этот хаос голосов и звуков раздавался серебристый голосок тропических кузнечиков.
        Вот какова была музыка первобытных лесов в ночь под Рождество; праздничным подарком для нас было удовольствие именно сегодня в первый раз услышать голоса слонов.
        27 декабря. Если бы я перечислил орнитологу все виды птиц, которые мы встретили на полмили в окружности от упомянутой фулы, и сообщил, что многие виды насчитывали сотни индивидуумов, то он в высшей степени поразился бы удивительным богатством тропиков. В Европе никогда не встретишь на таком маленьком пространстве подобного сборища птиц. В своем дневнике я отметил более семидесяти видов птиц, встреченных здесь; а сколько еще ускользнуло от нашего внимания - определить не могу. Бедность германских лесов не допускает ни малейшего сравнения с жизнью животных в тропических лесах. В северо-восточной Африке, где только есть деревья и вода, можно видеть многие тысячи этих веселых существ.
        Но рядом с птицами замечаем мы множество змей. Вчера проползла, не более как на расстоянии полутора футов от ног нашего доктора, чрезвычайно ядовитая змея и скрылась в высокой траве, прежде чем он успел послать в нее заряд дроби. Была ли то египетская очковая змея, которую очень боятся жители Судана, или змея другого рода, я не знаю, но знаю, что укус ее всегда смертелен. Ужи и виперы длиной от полутора до двух футов попадаются часто, и мы невольно схватываемся за ружье, когда какая-нибудь из бесчисленных здесь ящериц зашевелится в кустах. Мы убивали каждую попадавшуюся нам змею, потому что никогда не могли распознать, ядовитая это випера или безвредный уж.
        Сегодня утром убили на охоте самку антилопы величиной с косулю; эта антилопа не принадлежит к обыкновенным явлениям и доставила нам такое же вкусное жаркое, как обыкновенные газели.
        Погода стоит хорошая. Дует постоянный северный ветер, очень благоприятный для нашего путешествия. Но мы нарочно замедляем движение, чтобы возможно больше извлечь из леса добычи. Пища наша состоит в основном из мяса убитых животных и привезенных из Хартума сухих продуктов (риса, гороха, чечевицы, бобов). Свежие овощи попадаются очень редко. Туземцы обыкновенно отказывают нам в этих необходимых припасах, даже когда мы предлагаем за них двойную цену. Они слишком недоверчивы и, вероятно, считают нас за турецких солдат, которые редко платят и все, что им нужно, берут силой.

Египетская кобра
        А между тем местное население принуждает нас следовать этому дурному примеру. Али-ара крадет для нас баранов и кур и уже потом платит за них владельцам; или же силой приводит к нам на судно шейха какой-нибудь деревни и задерживает его. Чтобы "освободить драгоценного главу", бежит к нам все сельское общество, умоляет дать свободу пленнику и обещает покориться нашей воле. Затем притаскивают в изобилии баранов, кур, яиц, масло и т. п. и ужасно удивляются, когда мы за выбранное нами платим настоящую цену. По окончании дела шейх оставляет судно с бакшишем в руках и с пожеланиями всякого благополучия нашим особам вступает в кружок своих подчиненных и тихонько говорит им: "Эти люди сумасшедшие, они платят за то, что прежде похитили. Ей-богу, это удивительно!" Около полудня оставили мы богатый добычей лес и продолжали идти при попутном ветре. Вечером достигли деревни Терере, окрестности которой, по словам Томбольдо, должны быть богаты животными, за которыми стоит охотиться. Нубиец идет в деревню и приносит оттуда известие, что номады приблизились вчера к реке и привели за собой львов, всегда преследующих их стада. Слоны, говорят жители деревни, показались было несколько дней назад в огромном количестве на их полях и могли произвести там страш ное опустошение, но благочестивый факиэ составил амулеты, прикрепил их на высоких шестах в поле, и они оказали свое действие. Слоны, которые не выносят такого рода заклинаний, были до того напуганы словами святого человека, что ни один из них не посмел зайти в столь надежно защищенные поля. Томбольдо уверял меня, что это средство очень действенно.
        По дороге встретили мы девять плотов, нагруженных тонкими жердями (рассас), которые употребляются для постройки танаки. Плоты эти отправились из Хартума пять месяцев назад; с большим трудом люди собирали жерди в лесах и подвергались всем лишениям и трудностям путешествия по воде и на суше для того, чтобы, возвратясь в Хартум, выручить от пятнадцати до тридцати гульденов. Такое предприятие дает в день максимум 12 крейцеров каждому участнику.

Антилопы в прибрежных зарослях
        28 декабря.Мы переехали на противоположный берег в деревню Тахеле. Здешние жители хотят показать мне среди белого дня одного льва, которого они очень боятся и который задрал у них несколько голов скота, а в прошлую ночь даже одного верблюда, но теперь, должно быть, лениво отдыхает в густой тени низкого кустарника. Обещают подвести к хищному зверю на расстояние выстрела, прежде чем он меня заметит. Пылая страстью к охоте, я сообщил моим спутникам и служащим о намерении сразиться со зверем и просил их поддержать меня. Однако доктор и все служители наотрез отказались идти со мной на охоту. Итак, к моему великому сожалению, я должен был пропустить этот прекрасный случай, потому что было бы глупостью и безрассудной смелостью пойти в первый раз одному на охоту за львом.
        На следующий день мы пришли к одному факиэ, хижина которого находилась в глубине леса. Небольшие, близлежащие поля, составляли все его богатство. Неподалеку мы опять нашли гнездящуюся колонию щурок. Подле них лежал огромный крокодил, которому я намеревался всадить пулю из ружья.
        Я сделал большой обход, чтобы незаметно подобраться к нему, осторожно приполз через окружающий меня кустарник и прилег наконец на берегу, заранее радуясь его смерти из чистой жажды мести. Но место, на котором он грелся на солнышке, оказалось пусто.
        "Постой же ты, дьявол!" А он преспокойно плавал в реке, высунув голову из воды, не подозревая о своем смертельном враге. Я весь дрожал, горел желанием убить его и наслаждался тем, что чудовище будет скоро в моих руках. Его серо-зеленые глаза сверкали, я боялся, как бы они не увидели меня, а потому не стал более терять времени. Тихонько приподнял смертоносное орудие, быстро и метко прицелился, спустил курок - и пуля попала в цель. Высоко поднялись волны. Раненный в голову зверь забил страшным хвостом и заметался, как сумасшедший, на поверхности воды. Вдруг с ним сделались судороги, он открыл вооруженную зубами пасть, испустил страшный крик и опустился в мутные волны медленно текущего потока. Это была самая лучшая охота на крокодилов из всех, на которых мне случалось бывать. Эти хищные твари попадаются здесь так часто, что мы иногда за день плавания насчитывали их более двадцати.
        Всю ночь провели вблизи хижины факиэ, а на другое утро с восходом солнца двинулись пешком. Лес почти от самой опушки оказался непроходимым, кроме протоптанных дорог, которые шли по всем направлениям и доходили до берега реки, откуда спускались к самой воде. Проложены они были слонами; это мы могли заключить по лежащим на них таким огромным кучам помета, каких ни один другой зверь наложить не мог; они состояли из остатков листьев, сучков толщиной в палец и длиной от 3 до 4 дюймов, кусков древесины и древесных волокон. На илистом речном берегу мы ясно могли отличить следы слонов от следов гиппопотамов и диких буйволов. На всем своем пути эти мощные обжоры произвели опустошения. Самых же зверей мы не видели, хотя по совершенно свежим следам могли заключить о недавнем их присутствии; они, вероятно, возвратились на таггеру. Некоторые, наполовину теперь заросшие поля хлопчатника были почти опустошены.
        Здесь на Голубом Ниле жители слишком ленивы или беспечны, чтобы преследовать слонов, довольно часто разоряющих их владения, и таким образом завладеть приносящей большие выгоды слоновой костью. Негры Белого Нила, значительно отличающиеся во многих отношениях от жителей Судана, вырывают глубокие ямы, в которые попадаются слоны. Затем длинными острыми и тонкими копьями наносят им удары в затылок, вытаскивают убитых животных из рва, съедают мясо и при помощи огня выламывают из челюстей бивни. Мы в нашем лесу легко могли бы убить слона, если бы были снабжены надлежащим оружием, но, к сожалению, у нас были ружья, из которых можно стрелять только маленькими пулями.
        На многих песчаных островах лежали крокодилы поразительной величины, в реке возились три гиппопотама. Они быстро ныряли с короткими промежутками и, подобно китам, с шумом выбрасывали из ноздрей попавшую туда воду. Мои большей частью метко попадавшие пули, казалось, не очень тревожили их; да я и не думаю, чтобы они хоть раз пробили их толстую кожу головы. Если пуля задевала их, то они издавали яростный рев, похожий на рев наших быков, но только гораздо громче, отплескивали от себя с явным гневом воду и ныряли несколько дольше обыкновенного.
        Сегодня было очень жарко. К вечеру стало немного прохладнее. Мы пристали к правому берегу реки и с наступлением ночи развели большой огонь, потому что на берегу лежало без всякого употребления несколько сухих толстых деревьев. Через несколько минут на берегу показалась ярко освещенная пламенем гиена, которая пристально поглядела на нас и начала жалобно выть. Все общество громко расхохоталось, не подумав о том, чтобы послать гиене пулю. Эти хищные звери здесь очень обыкновенны. Каждую ночь слышим мы громкие, но вместе с тем отвратительные вокальные концерты. Стоит только одной подать голос - и тотчас завоет вся стая. Никто и не думает бояться их.
        3 января 1851 года. Вчера в полдень с севера поднялся сильный ураган, принудивший нас остаться на якоре. Только к вечеру мы смогли продолжать путь. Вскоре после отъезда увидели на одном из берегов нескольких стервятников, сидевших на падали. Мы подошли к берегу. Один из номадов разогнал птиц и после осмотра мертвого животного разразился громким плачем. На наши расспросы он отвечал, что сегодня утром у него пропал его любимый бык и что теперь он нашел его мертвым на берегу: крокодил откусил голову этому двухлетнему животному. "Шуф иль малааун, я аху-ана! (Да будет он проклят, братья мои!)" - сказал Томбольдо. Вечером мы застрелили огромную цаплю, птицу, попадающуюся только изредка и которую я описал выше.
        У моего ружья сломался винт, придерживающий оба курка. Это, конечно, крайне неприятное обстоятельство. Но, по счастью, я нашел точно такой винт в нашем запасном ящике, приделал его и снова привел охотничье оружие в надлежащее состояние.
        На другой день достигли мы местечка Каркоди на правом берегу реки. На другом берегу лежала деревня Зеро, разрушенная неграми. Самое интересное, что мы увидели в Каркоди, была ручная, бегающая на свободе жирафа. Красивое доверчивое животное тотчас прибежало к нам, как только мы пристали к берегу, ело из рук хлеб и зерна кукурузы и так ласкалось к нам, как будто мы были его старые знакомые.
        Мы узнали здесь, что абиссинцы, которые редко живут с турками в добром согласии, снова ворвались в турецкие владения и что Салоех-эффенди, майор стоявшего в Сеннаре линейного батальона, получил приказание выступить против них. Жители верхней речной области совсем не так обеспечены турецкой защитой, как можно бы предполагать. С востока им угрожают абиссинцы, а с запада негры Белого Нила. Абиссинцев, обыкновенно называемых "макате", очень боятся; свирепость их, должно быть, настолько же ужасна, насколько велика храбрость*.

* Говорят, что они кастрируют всех, попавших к ним в плен. - А. Брем.

        Они вырезают из бедер живых зверей куски мяса, чтобы съедать их сырыми или, по их мнению, сочными; абиссинцев считают в некоторых странах людоедами. Говорят, что они с безумной смелостью лезут на смерть, подставляют свои щиты под пули и штыки турецких солдат и выдерживают, не отступая, убийственный огонь этих орудий. Их наступательные орудия состоят обыкновенно из луков и стрел, редко из ружей большого калибра, которые они заряжают закругленными кусками железа; абиссинцы не безопасные враги турецкого правительства, так как совершают свои походы во всякое время года.
        Каркоди окружено с трех сторон холмистой, поросшей отдельно стоящими деревьями, но богатой дичью халой, которая на некотором расстоянии от деревни превращается в лес. Но это не тот великолепный лес мимоз. Состоит он почти из одних небольших кустообразных деревьев, покрытых длинными стручьями, которые туземцы называют каратом и употребляют для дубления очень прочной кожи. Кустарник страшно колюч и до того густ, что делает лес столь же непроходимым, как делают непроходимыми первобытные леса ползучие растения. Многочисленная стая журавлей выбрала эту чащу для ночлега, и каждый вечер долетал до нас их ночной крик.
        Однажды после обеда я спрятался в этой чаще вместе со слугой Муклэ и убил двух из прилетевших птиц. Но между тем наступила ночь, и мы заблудились в спутанном низком и тернистом кустарнике, так что никак, не могли отыскать выхода. Иглы раздирали наше легкое платье и изранили все тело. В короткое время мы лишились большей части одежды. Муклэ был неутешен. "Прокляни, Господи, эти иглы и воздай тебе, эфенди, за то, что ты меня среди ночи, ву хихе аатухе эль нахс (а она ведь враг людской), водишь по лесу!", - вскричал он в отчаянии, тщетно пытаясь отыскать дорогу. Лай деревенских собак благополучно вывел нас наконец в открытую степь.
        6 января. Я вторично убил огромного крокодила; но и он также погиб для меня, хотя и долго пролежал на берегу без сознания.
        Турецкое платье, которое мы носим здесь, до того незнакомо, что поражает даже зверей. Вчера я подошел довольно близко к стаду рогатого скота и вдруг увидел, что все быки с пригнутыми к земле головами и поднятыми кверху хвостами устремились на меня. Я встретил фыркающих животных чувствительными выстрелами дроби и благополучно прогнал их обратно.
        10 января. Мы оставили Каркоди после обеда, но отъехали только на полмили вверх по реке, потому что решили поохотиться в лесу, обещающем богатую добычу; и не обманулись в наших ожиданиях. Мы удачно поохотились и только на следующий день вечером отправились дальше. С наступлением ночи достигли деревни Тиббебе.

Селение на Голубом Ниле
        В полночь нас разбудил шум. Загорелся один из токулей, пламя распространялось с поразительной быстротой. В продолжение получаса двадцать пять этих соломенных хижин превратились в пепел. Пламя горевших жилищ достигало высоты более сорока футов, и от него шел такой сильный жар, что мы боялись за наше судно и велели оттащить его шагов на сто в сторону.
        Во время пожара пронзительные отчаянные крики женщин оглашали воздух. Туземцы не имели ни малейшего понятия о возможности потушить огонь. Никто не думал о том, чтобы принести из близлежащей реки воды. Старались только перерезать огню дорогу, и больше ничего не делали. Пламя охватывало все вокруг с неимоверной быстротой и, подобно змее, взбиралось по кустарникам и тернистым заборам, которыми обыкновенно обнесены хижины. Дерево горело, как сера, и огонь доставал до самых отдаленных хижин. Что было охвачено разрушающей стихией, то погибало; достаточно было пяти минут, чтобы превратить токуль в пепел до самого основания.
        Большая часть населения деревни смотрела с немым отчаянием на всепожирающий пожар. Лишь немногие работали и, чтобы предохранить себя от жара, держали перед собой кожаные щиты и соломенные рогожи. Некоторые мужчины старались спрятать скот, другие разбивали глиняные сосуды с маслянистым зимзимом, потому что они давали продолжительную пищу огню, другие относили в сторону анакарибы и другую домашнюю утварь. Женщины закрывали себе лицо, плакали и кричали.
        На другой день, часа через полтора после отъезда, наша лодка проплыла мимо деревни Зумурко и причалила к берегу. С удивлением мы вступили в величественный лес, состоящий из высокоствольных деревьев. Нас приветствовали гортанные крики сотен обезьян, смешивавшиеся с криком бесчисленного множества попугаев, которые лазали взад и вперед по зеленым верхушкам. Томбольдо нашел гнездо большой абиссинской птицы-носорога с одним почти оперившимся птенцом величиной с домашнего петуха, но никак не мог поймать осторожных родителей, которые предпочли покинуть своего птенца, чем подвергнуться опасности.
        Жители деревни Зумурко принесли на продажу пять только что пойманных обезьян. За каждую из них мы заплатили по пиастру и привязали их на нашем судне крепкими веревками. Там сидели они, спрятав голову под руки, с выражением глубочайшего уныния и пренебрегали всякой предлагаемой им пищей.
        До сих пор мы были очень довольны результатами путешествия. Наша охота всегда была чрезвычайно обильной. В лесу, населенном множеством цесарок, мы стреляли этих вкусных птиц столько, сколько нужно для еды. Удавалось убить и антилопу. Со времени нашего отъезда из Хартума мы набили 800 тушек птиц.
        Сегодня я насчитал на очень небольшом песчаном острове девяносто пять королевских журавлей. Журавлей-красавок и серых журавлей было еще больше. Журавли в полном смысле слова покрывают целые отмели и соединяются в стаи в несколько сот и даже тысяч экземпляров. При таких условиях охотиться приятно. По счастью, мы все, за исключением Тишендорфа, оставались здоровыми. Его же все еще мучила лихорадка.
        Переехав 18 января очень незначительный, но тем не менее очень страшный для нашего трусливого экипажа шеллаль, мы достигли 21 января дождевого пруда, но пробыли в нем всего несколько часов, потому что наш проводник обещал провести нас к другому пруду, который он называл даже биркетом - озером. Мы добрались туда дня через два и нашли фулу, настолько большую, что она действительно заслуживала название биркета. Она лежала на расстоянии не более восьми минут от берега реки и служила в описываемое время убежищем нескольким гиппопотамам с их детенышами. Быть может, они и родились тут; по крайней мере, мне казалось, что биркет был очень удобен для спокойного и тихого пребывания этих животных. Вокруг них лежали плодородные поля, с которых они без всякого затруднения могли добывать пищу.
        Мы нашли здесь, кроме известных уже нам птиц, еще и змеиную птицу северо-восточной Африки в порядочном количестве, но ее легче было наблюдать, нежели убить. Прежде чем в нее выстрелить, надо было по грудь погрузиться в воду, и только тогда, благодаря счастливому случаю, дробь могла попасть в ее тонкую змееподобную шею, которая одна торчала из воды. Несмотря на все затруднения, сопряженные с этой охотой, мы все-таки убили трех птиц и многих других поранили. Раненые не дались нам в руки, благодаря своему необыкновенному искусству плавать, но и четвертая птица, убитая Томбольдо, также пропала.
        Нубиец хотел было притащить к себе плавающую по воде мертвую птицу, как вдруг работающий на берегу араб закричал ему, чтобы он "во имя милосердия Божия" поспешил на берег, потому что за ним плывет гиппопотам. Томбольдо оглядывается и видит, что яростно фыркающий зверь быстрыми прыжками приближается к нему и уже грозит настичь. Но тут Томбольдо пустился бежать, ему посчастливилось достигнуть леса раньше, чем его страшный враг покинул озеро. Чудовище преследовало его до самого берега, и только в лесу охотник почувствовал себя в безопасности, потому что ружье его, заряженное дробью, не заслуживает даже названия оружия против такого зверя. Нет сомнения, что попадись он животному, приведенному в ярость пулями, застрявшими в его шкуре, то оно растерзало бы моего славного охотника; тем более известно, что гиппопотам, ослепленный яростью, бросается на предмет даже совершенно безвредный. Как рассказывает Рюппель, гиппопотам убил четырех быков, привязанных к колодезному колесу, совершенно непонятно за что.
        "Оборони меня, о Боже, от дьявола! Господь, прокляни этих гиппопотамов! И мой славный нырок пропал", - сердито сказал мне Томбольдо. И тут начал он просить меня послать этим малайнам, то есть проклятым, побольше пуль в их шкуру. Неудивительно, что гиппопотамы оттого все более свирепели. При нашем прибытии они были довольно спокойны, но на другой день стало опасным спускаться в воду.
        После двухдневной остановки поехали дальше. Служители обратили наше внимание на появляющиеся здесь эбеновые, или черные, деревья - саджер-эль-бабанус. На Белом Ниле попадаются они несколько севернее. Те черные дерева, которые видал я, имели скорее вид кустарника, нежели дерева, и редко были выше тридцати футов. Дерево бабануса не особенно замечательно, но все-таки годно к употреблению; здесь же оно сгнивает или высыхает без всякой пользы.
        27 января. Около полудня прибыли мы к довольно большому лагерю арабов баггара. Они вчера только перебрались сюда с противоположного берега и расположили свои палатки под тенистыми мимозами на берегу реки. Вскоре несколько человек подошли к нашему судну и стали рассматривать разложенные на соломенной рогоже чучела птиц. Через несколько времени к ним присоединились еще люди, среди которых были и женщины, так что вскоре около нас собралась половина всего населения палаток.
        Женщины разукрасили голову, шею, руки ожерельями из кораллов и янтаря, отдельные куски которого были полдюйма в диаметре. Некоторые вплели в волосы толстые медные кольца или продели их в ноздри; но одна из этих красавиц затмила всех: она украсила волосы совершенно необыкновенным убором из двенадцати или пятнадцати медных наперстков и с чисто европейской претензией нравиться иногда закидывала свою голову для того, чтобы производить звон этими наперстками, весьма жалкий и прозаический.
        Девушки и женщины были прикрыты только платком, обнимавшим их бедра, остальное же тело было совершенно обнажено. Они, все без исключения, были безукоризненно хорошо сложены и выказывали зубы такой необыкновенной чистоты и правильности, что не одна европейская женщина позавидовала бы им. Столь же красивы, как и зубы, были черные глаза красавиц, а у молодых - полная и действительно пластично сложенная грудь. Одежда невольниц и маленьких девочек состояла из коротких передничков; мальчики ходили совершенно голые.
        Мне было приятно разговаривать с этими детьми природы. Точные изображения Библии воспроизводятся ими во всей их чистоте, но нимб, в котором представляется ребенку пасущий овец Иаков или черпающая воду Ревекка, к сожалению, исчез. И теперь, как и прежде, можно видеть пастуха, стоящего с посохом или копьем у своего стада; как и прежде, подходит к реке девушка со старинными, сохранившимися сосудами почерпнуть воды, и так же завертывается она в складки своей одежды, как и несколько тысяч лет назад, но все это может казаться библейским только издали. Если подойти поближе, вся эта патриархальная картина исчезает в тумане: жирный запах в высшей степени грязной "библейской" одежды чувствительнее для нас, чем это могло быть при чистоте нравов наших праотцов. Фантазия входит в более узкие рамки, несмотря на то, что какой-нибудь старец приглашает нас в свою хижину точно такими же словами, какими некогда Авраам приглашал к себе странствующих ангелов.

Палаточный лагерь
        Прежде всего я показал женщинам бусы. Они понравились им, но были слишком хрупки. Потом подал я им свое зеркало; и был вознагражден за него нескончаемыми криками радости. Зеркало переходило из рук в руки, от женщин к мужчинам и от них опять к женщинам и, казалось, служило всем, в особенности женщинам, несказанной забавой. Я получил его обратно только тогда, когда все они по нескольку раз рассмотрели внимательно свои лица.
        Некоторые красавицы, как это ежедневно полагается, намазали себе кожу коровьим маслом, и одна из них примешала еще к нему толченого корня куркумы, что придавало ее лицу желтый, шафранный цвет. Она не переставала смотреться в зеркало и, казалось, с таким же удовольствием любовалась своим желтым цветом лица, с каким любуются некоторые из моих прекрасных соотечественниц "искусственным" цветом своих нежных щечек.
        Наконец я принес естественную историю Каупа и показал им на картинках людей и зверей. Крики удовольствия раздавались каждый раз, как я развертывал перед ними изображение какого-нибудь знакомого им животного. Замечательно то, что они, никогда даже не слыхавшие о картинах, тотчас же узнавали всякий типаж; они каждый раз то жестами, то подражанием голоса или описанием наружности представляли мне точные признаки нарисованного животного. Больше всего понравились им изображения людей. Изображение негра послужило предметом бесконечных острот и неудержимых насмешек.
        К вечеру оставили мы этот счастливый люд и пристали после нескольких часов пути к маленькой деревушке, лежащей неподалеку от Россереса. Тут узнали, что знакомый наш, Али-бей, возвратился из своего путешествия в Кассалу и лежит больной в Россересе.
        Сегодня в пути видели по правому берегу реки только пальмовый лес, в котором редко живут дикие звери. На другом берегу могло быть иначе, потому что вечером раздавался голос "лютого зверя"; вероятно, он был голоден и злился на бакару, которая лишила его добычи, быков и диких коз номадов, и увела их в безопасные места.
        Рано утром явились двое слуг Али-бея и от имени своего господина просили нашего доктора навестить его. На случай, если бы мой товарищ захотел ехать верхом, они привели отлично оседланного жеребца. Но доктор, пользуясь попутным ветром, предпочел сделать этот визит на лодке и посетил полковника тотчас же по приезде нашем в Россерес.
        Али-бей лежал в выстроенной на самом берегу рекубе, больной в лихорадке, но ему становилось уже лучше, а при помощи некоторых лекарств он скоро выздоровел.
        От него мы узнали подробнее о его путешествии. Он взял с собой для прикрытия со стороны Фасокла двести пятьдесят солдат из негров, но, несмотря на это, на него все-таки напали свободные негры гор Таби. По его показанию, более двух тысяч негров напали на отряд. Хотя от двадцати пяти до тридцати темнокожих были убиты пулями, но они нисколько не устрашились битвы, напротив, с полным презрением смерти бросались на штыки солдат. Полученные раны посыпали землей, чтобы остановить кровотечение, и, несмотря на них, продолжали драться. Наконец все-таки не устояли против огнестрельного оружия, и Али-бей беспрепятственно достиг золотых рудников. С каким ожесточением дрались они, можно было видеть по убитым и раненым: один унтер-офицер получил более двадцати ран копьем.
        На обратном пути Али взял с собой еще пятьдесят солдат и велел отпустить каждому из них по пятьдесят патронов. На этот раз путешествие совершилось без препятствий. Они проходили мимо места битвы, но не нашли на нем ни одного трупа, и это послужило новым доказательством того издавна существующего мнения, что якобы все свободные негры - людоеды. Али-бей, человек здравомыслящий, теперь сам твердо и непоколебимо поверил этому. Добряк был бесконечно рад, что ему удалось уйти целым и невредимым из этой "чертовой страны", и он уверял нас, что при нашей малочисленности привести в исполнение подобное путешествие из Фасокла в Кассалу было безумием. "Советую вам, - сказал он нам ломаным итальянским языком, - не ходить в эти от сотворения мира проклятые Богом страны, где вы легко можете лишиться шкуры; конечно, если, несмотря на все мои предостережения, вы хотите безумствовать, то это другое дело".
        Россерес, прежняя столица королевства Фунги, лежит на правом берегу Голубого Нила на расстоянии доброй четверти часа от нее, на несколько минут южнее 12 градуса северной широты. Со стороны реки город, в настоящее время едва заслуживающий своего названия, ограничен необозримым, почти непроницаемым пальмовым лесом, с остальных же трех сторон довольно заросшими степями. В настоящее время Россерес представляет как бы соединение нескольких местечек, разделенных между собой полосами полей или степей и носящих отдельные названия. С тех пор как стоявшее здесь прежде войско перевели в Фасокл и Кассал, базары опустели, и торговля стала незначительна. Видны только токули, но ни одной танаки. Токули во избежание пожаров построены очень далеко друг от друга, а потому город кажется больше, чем он есть на самом деле. Число жителей доходит до двух тысяч человек. Местоположение города невыгодно. Он расположен на нескольких холмах и страдает недостатком воды. Каждый вечер встречается множество женщин и ослов - обычных переносчиков тяжестей у суданцев, - тянущихся длинной вереницей к реке, чтобы набрать воды, необходимой для питья.
        В это время жители местечка страшно боялись макатов. Они сожгли пальмовый лес, чтобы уничтожить верное убежище своего страшного врага, и выстроили себе на другом берегу реки и на островах, омываемых этим же потоком, легкие соломенные хижины, чтобы при первом появлении вражеских воинов иметь возможность убежать туда. Но макаты, к величайшему благополучию бедных обитателей этих стран, не появились, напротив, опустошив несколько пограничных деревень, снова удалились; быть может, это было вызвано тем, что они услыхали о приближении целого батальона негритянского войска, который шел на них из Сеннара.
        В Россересе мы хотели пробыть до 4 февраля. Но не могли долее продолжать путешествие на юг, потому что река обмелела и проводник наш боялся, что при дальнейшей проволочке мы не пройдем через некоторые мелкие места.
        Охота была довольно обильна, вероятно, на противоположном берегу она была бы еще лучше. Но идти туда мы не смели, так как там бродили негры таби.
        Каждую ночь из леса с противоположной стороны доносился рев льва; по рассказам туземцев, в нем часто бывали и слоны. О гиенах и гиппопотамах я не упоминаю более, потому что не проходило дня, чтобы мы их не видали или не слыхали. Вскоре после нашего отъезда, который, по обыкновению, последовал в аасср, увидал я двух диких буйволов, которые пили у потока, но не попал в них из ружья не по причине слишком большого расстояния, а из-за темноты. Ночью попеременно с обоих берегов реки слышался рев льва. До позднего часа тихо спускались мы вниз по течению.
        На следующий день пристали к озеру (биркету), наполненному гиппопотамами и змеиными птицами. Охотились там целый день и хотели с наступлением сумерек убить еще нескольких пеликанов, которые прибыли сюда после полудня в большом количестве. Я застрелил две птицы; Томбольдо в это время охотился на другой стороне. Обратный мой путь лежал через тернистое, поросшее лесом хлопковое поле. Один из сопровождавших меня нуоиицев нес ружье и добычу.
        Мы уже почти достигли конца берега, когда нубиец обратил мое внимание на три темных возвышающихся в виде холмов предмета, которых я, сколько мне помнится, днем не видал. Ночь была так темна, что я принял их за кучи земли и беззаботно пошел на них. Страшный рев показал мою ошибку; три вышедших из воды гиппопотама стояли теперь в пятидесяти шагах от меня.
        "Хауен аалейна я рабб! (Помилуй нас. Господи!), - воскликнул в ужасе нубиец. - Беги, эффенди, спасайся, ты погибнешь, если промедлишь хоть одну минуту". И, бросив застреленных пеликанов, в несколько прыжков исчез в кустарнике. Что чудовища заметили нас, было очевидно. Тотчас они стали надвигаться на нас; нубиец был прав, бегство было единственным спасением. Настоящего оружия у меня не было, мое ружье нельзя было назвать оружием, а безоружный человек - не человек.
        Я бросился вслед за нубийцем. Шипы кустов разрывали платье, царапали кожу, колючие ветви хлестали по лицу, все тело болело - ни на что не обращал я внимания! За мной мчалось разъяренное животное, оно приближалось все ближе и ближе, страх смерти придавал мне силы, но надолго ли? В отчаянии я стремительно бежал все далее и далее, никакие препятствия для меня не существовали, бессознательно перескакивал через страшнейшие колючие преграды. Положение было ужасно: вокруг темная ночь, а позади - страшный враг; я не знал более, где я и что со мной.
        О, небо! - я упал! Но упал в воду! Слава Богу! Я попал в реку, и в нескольких шагах от меня приветливо светился огонек с нашего судна. Быстро переплыл узкую бухту, отделявшую меня от полуострова, к которому пристал наш корабль, вышел на берег, и был спасен! На высоком берегу, с которого я свалился, осталось ревущее животное. Дрожа всем телом и совершенно выбившийся из сил, добрался я до корабля.
        Томбольдо воротился позднее меня и, продолжая бежать без разбору, оказался еще в большей опасности. Убегая от зверя, он взял то же направление, что и я. Гиппопотам был от него уже в нескольких шагах, когда Томбольдо вдруг зацепился одной ногой за шипы кустарника и упал. Ружье выстрелило, но не ранило, однако преследующее его животное на минуту остолбенело, а Томбольдо мгновенно вскочил и бросился к реке. Когда он был уже в безопасности, то вспомнил, что всего несколько часов назад в этой же бухте, которую только что переплыл, видел трех громадных крокодилов.
        В страшном волнении пришел он к нам. "Братья, обратился он к матросам и другим слугам, - благодарите Бога вместе со мной за мое спасение! Если с помощью милосердного я благополучно доберусь до Хартума, то обещаю вам пожертвовать большой мешок фиников. Ла иллаха иль аллах, Мохаммед рассуль аллах! (Рука смерти была простерта надо мной), но эльт хамду лиллахи — аллах керим! Саллах эль небби я ахуана! (Восхвалите пророка, братья мои, - аллах керим! Бог милосерден!)" Один из матросов купил в близлежащей деревне Секан молодую красную мартышку, самое отвратительное создание. Ее безбородая морщинистая морда похожа на физиономию безобразной старухи.
        Рев льва слышим мы теперь каждую ночь.
        20 февраля. Последнее время мы по ночам очень удачно охотились на журавлей-красавок. Птицы эти, по-видимому, собираются к перелету. Мы встречаем на некоторых песчаных островах такие многочисленные стаи, в которых можно насчитать до шести тысяч птиц. Теперь они в полной красе.
        Третьего дня утром дул сильный и холодный северный ветер. Мы страшно зябли, кутались в одеяла и только через несколько часов после восхода солнца решились выйти на холодный воздух. В полдень дошли до опустошенного саранчой леса, где застрелили много соколов, которые, как обычно, охотились за насекомыми.
        Река значительно обмелела, так что в некоторых местах ее можно перейти вброд. Проводник наш часто жалуется на недостаток воды и уверяет, что в настоящее время Голубой Нил становится почти несудоходен. Зато ночью прошли мы очень глубокое, окруженное высокими скалами место реки, которое вследствие очень тихого течения называется Биркет-эль-фелата (Мертвое озеро). К полудню прибыли в Сеннар.
        Дня через два мы снова сходимся с судном Али-бея и отправляемся вместе с ним дальше. В продолжение дня встретили более тридцати крокодилов, при мелководье опасные враги были видны издалека. Стрелял я во многих, но убил только одного.
        Вечером остановились мы у лесистого берега и посетили Али-бея на его судне. Чубуки дымились, полковник был очень разговорчив и весел. Как вдруг лицо его омрачилось: невдалеке послышалось рычание льва.
        "Черт побери этих проклятых животных, - сказал он, — ни одной ночи нельзя провести спокойно. Я велю отойти к острову, чтобы предохранить себя от них". Едва успел он договорить, как другой лев не более как в двухстах шагах отвечал первому. И вот начался страшный, дикий дуэт.

Он поднял голову и вот
Протяжно, яростно ревет. Шерсть дыбом стала у пантер.
Бегут газель и дромадер.
Нырнуть и крокодил готов.
Заслышав львиный гневный зов.

        Не только шерсть пантеры, но, кажется, и волосы самого Али-бея встали дыбом.
        -Господа, я сейчас прикажу переехать к острову, вы ведь, вероятно, не захотите остаться здесь? Конечно нет, полковник.
        -В таком случае я должен буду просить вас возвратиться на ваш корабль, потому что, право, я не настолько сумасшедший, чтобы без всякой нужды лезть в опасность. "Buona note signori". (Покойной ночи, синьоры (итал.).
        Он действительно тотчас велел отъехать от берега и почувствовал себя в безопасности только тогда, когда на острове был разведен большой огонь. Мы остались у берега, но не скрою, что рыканье львов и у нас по временам поднимало волосы дыбом.
        Рев льва можно было бы назвать выражением его силы; его голос единственный в своем роде и превосходит голос любого другого живого существа. У арабов есть для этого очень точное определение: "раард" (греметь). Описать его невозможно. Он исходит как бы из груди льва, будто хочет разорвать ее. В ужас приводит он каждого. Воющая гиена, рычащая пантера, мычащее стадо - все смолкают; горластая обезьяна карабкается на самые высокие ветви дерева; газель стремительно убегает; навьюченный верблюд дрожит, не слушает криков погонщика, сбрасывает ношу и всадника и ищет спасения в бегстве. Даже человек, который так разумен, так превосходит своим разумом всякое животное, физически слаб перед львом.

И тот, кто презирал и страх, и колебанье.
Впервые ощутит здесь сердца замиранье.

        На другое утро мы остановились вблизи селения, чтобы купить там свежих овощей. Суданец-торговец сказал нам, что они ни одной ночи не бывают гарантированы от нападения львов, которые даже днем иногда появляются из чащи леса.
        С наступлением вечера прошли мы устье Диндера, маленькой речки, текущей из абиссинских гор в Бахр-эль-Алзраке, которая во время дождей превращается в большую реку; в настоящее же время она была не больше нашей Эльстер*. Здесь мы простились с царицей пальм - дулеб, потому что далее к северу она уже больше не попадается.

* Небольшая река в Германии.

        Но пора и вам возвращаться домой. Заряды наши почти все вышли. Тушки птиц уже не помещались в сундуках, так что мы их большими кучами навалили на соломенную палатку. За это время собрали более четырех тысяч шкурок и вообще были довольны результатом нашего путешествия. Теперь в лесах становится тише. Даже между зверями заметно приближение смертоносного, сухого времени года. Листья с деревьев опадают, пернатые гостьи улетают в более южные, более богатые водой страны; охота наша стала менее обильной.
        25 февраля. После обеда и молитвы послал я одному из семи спящих крокодилов пулю прямо в грудь так, что она положила его на месте. Длиной он был в десять французских футов, и в нем оказалось более тридцати полузрелых яиц. Мне показали только двадцать шесть, потому что остальные матросы тотчас съели. Сначала они хотели съесть и всего крокодила, но одумались и решили отвезти его на рынок в Волед-Мединэ. Поэтому сегодня уничтожен был только хвост. Матросы нашли белое нежное мясо очень вкусным; нам, европейцам, запах мускуса, который он издавал и после варки, был до того противен, что мы не могли взять в рот ни кусочка. Люди наши порядочно нажились в Волед-Мединэ продажей этого приятного для суданцев кушанья. На вырученные деньги купили меризы и устроили себе настоящий пир.
        В Волед-Мединэ встретили мы нашего дорогого Пеннэ. Каждый уважаемый житель города устраивал ради него какое-нибудь увеселение, на которое и мы всякий раз приглашались. Один пир следовал за другим; они стали превращаться в вакханалии и даже в оргии и скоро так опротивели нам, что мы уже первого марта отправились дальше. Вскоре после нашего отъезда убил я еще одного журавля-красавку, но тотчас же увидел, что за ним плыл крокодил, которого мне удалось прогнать только несколькими меткими выстрелами. Птица неслась к берегу вниз по реке с отстреленной ногой. Я сделал из нее чучело, и она до сих пор находится в моей коллекции.
        6 марта. Мы приехали в Хартум. Тут я нашел письмо от своих родителей. Для так называемой третьей экспедиции барона Мюллера не было ни писем, ни векселей.