Перелет птиц и жизнь их на чужой стороне

        Привет шлют нам птицы, летят через море. Домой устремляясь в эфирном просторе. Когда ласточек уж нет И поблекнул розы цвет. Когда песен соловья Уж в саду не слышу я — Сердце спросит так тревожно: Мы увидимся ль опять?

Долина Нила
        Вернетесь ли вы еще когда-нибудь в наши края, найдете ли опять эту дальнюю, дальнюю дорогу? Какое беспокойное чувство заставляет вас покинуть родину, какое обманчивое ожидание вынуждает расстаться с нами; куда летите? Куда стремитесь вы, пернатые воздушные пловцы, веселые певцы лесов? В какую страну направляете свой полет? О, вернитесь, вернитесь к нам назад! Так скажет или, по крайней мере, подумает вслед улетающим птицам каждый любитель этих милых созданий; когда сердце чувствует, что птицы готовятся поки нуть пусты иные, негостеприимные страны, то и для него они теряют свою прелесть.
        Каждый ребенок радуется, увидав на вершине башни в феврале или марте первого скворца, возвратившегося назад из своего далекого путешествия. Сидя там, он машет крылышками, которые еще не совсем защищают его от весенних бурь и снегов, и приветствует весну своей весенней мелодией.
        Разве ты не понимаешь его веселой песни, не видишь той радости, с какой он возвращается на родину? Ты спрашиваешь, хорошо ли ему было на чужой стороне? Нет, конечно нет! Он спешно оставляет место своего зимнего пребывания, стремится на родину. А как он обрадовался, узнав через неизвестных нам вестников, что у него дома уже наступила весна! Как весело стал расправлять крылышки и пробовать голосок, точно хотел испытать их силу для предстоящего далекого пути и для громкого веселого пения на родине.
        Он думал только об одном: скорее в обратный путь! С грустью он улетает от нас и весело возвращается назад.
        Вот он опять здесь, но откуда он, этот веселый вестник все оживляющей весны? На юг улетел, с юга же и вернулся. Но хорошо ли было ему на чужой стороне, и какая страна света дала ему приют на время суровой зимы? Птицы улетают в далекие южные страны. Я отправился за ними и действительно нашел некоторых из них, но только некоторых. Мы, прикованные к земле, конечно, не понимаем, что для крылатых жителей земли нет расстояний, мы никак не хотим понять того, что воздушные путешественники пролетают пространства в часы и дни, для чего нам нужны целые недели. Что мы называем путешествием, для них, парящих и летающих, кажется небольшой веселой прогулкой.
        Перелет птиц во многих отношениях нам еще не понятен. Я наблюдал многих птиц на их зимних квартирах, но одно осталось для меня все-таки неразъясненным: что побуждает птиц делать такой длинный перелет, прежде чем они достигнут цели; что заставляет их покидать места, которые снабжали их всем необходимым для жизни и благосостояния, по крайней мере, по нашему человеческому разумению.
        "Птицы покидают наши страны, - говорил знающий натуралист Науман* в своем замечательном сочинении, - для того, чтобы избежать холода и недостатка в пище, они летят целой вереницей в более теплые страны, во время пути у них остается та же температура и та же пища в изобилии до места их зимнего пристанища, и снова возвращаются назад, как скоро исчезают причины, побудившие их к этому.

* Науман Иоганн А ндреас (1744 1826). Знаменитый натуралист, отец немецкой орнитологии. Опубликовал в 1801 году четырехтомную, богато иллюстрированную сводку "Естественная история сухопутных и водоплавающих птиц северной Германии и прилежащих земель".

        Как постепенно усиливающийся холод выгоняет их от нас, так, наоборот, приятное для них потепление возвращает их обратно и т. д.".
        Наблюдения поселили во мне сомнение относительно истины этих взглядов. Не может быть, чтобы один только недостаток в пище и тепле вынуждал их переселяться. Должны быть и другие причины к этому. Вот что еще говорит Науман, почти противореча самому себе: "Стремление перелетать в более теплые страны есть врожденное свойство птиц, и родителям не нужно показывать дороги своим птенцам. Птицы, взятые молодыми из гнезда и воспитанные в большой комнате в полной свободе, совершенно подтверждают это предположение. Когда настает время перелета, они постоянно кружатся по ночам в своей темнице*".

* А у этих птиц нет недостатка ни в пище, ни в тепле. - А, Брем.

        Стремление побывать в чужих странах, желание покинуть в определенное время свою родину и снова вернуться действительно основывается на врожденном подсознательном чувстве птиц. Иначе мы бы видели их перелет только в холодных странах, а не в тех, которые лежат под вечно светлым и безоблачным небом.
        Как можно иначе объяснить, что дрозд, ласточка, щурка и другие птицы, живущие под 12 градусом северной широты не могут там спокойно оставаться на зиму? Наши ласточки, выросшие в холодном климате, не останавливаются ни на один день в своем полете ни в Египте, ни в Нубии, ни в богатых насекомыми степях и лесистых местностях восточного Судана; они летят в сердце чужой части света. Но зачем же так далеко? Почти в каждом леске, на каждом кусте в Верхнем Египте летом появляются веселые, расторопные щурки; там они выводят своих птенцов и снова покидают эти края, когда многочисленная семья их подрастет и выучится сама добывать себе корм.

Обыкновенный перепел
        Естествоиспытатель с большим удивлением встречает в Кордофане перепела, живущего в лесах Германии. Он видит, как суданские аисты в известное время соединяются в стаи и собираются в путь; затем он наблюдает, что тысячи молодых уток проводят зиму в озерах и прудах Нижнего Египта, тогда как другие длинными вереницами летят вверх по Нилу и отдыхают разве только под 4 градусом северной широты.
        Чудесная султанская курица оставляет богатые пищей рисовые поля Египта и улетает на юг в известные периоды, согласующиеся со временем перелета европейских птиц; прилетающий с севера соловей соединяется со своим египетским представителем и летит с ним в тропические страны; живущего в Египте пеликана тоже заражает всеобщая страсть к странствиям, и он многочисленными стаями направляется к экватору; и все они улетают не от недостатка пищи. Чего же хотят они, чего ищут вдалеке? Зачем странствуют, когда могли бы спокойно жить на своей родине? Все это вопросы, на которые до сих пор нет точного объяснения*. Но мы не будем больше заниматься необъяснимыми предметами; мне хочется перечислить моему читателю самых знакомых перелетных птиц, которых я встречал на их зимних квартирах, и рассказать ему об их жизни на чужой стороне.

* Брем совершенно прав, кладя в основу перелетов наследственный инстинкт, который, однако, проявляется в конкретных условиях окруж-ающей птицу среды (погода, наличие пищи и т. д.). Неизвестное во времена Брема кольцевание птиц разъяснило многие вопросы.

        Большинство орлов остаются в Египте, только немногие виды, преимущественно мелкие, переселяются в более южные страны. Их можно встретить на всех озерах и по всему течению Нила, чаще всего в пальмовых рощах, далеко отстоящих от деревень. Вместе с ними встречаются благородные соколы; в Египте их соединяет надежда на хорошую добычу; но поодиночке соколов можно встретить и в тропических лесах восточного Судана; при их ловкости и силе в полете целые сотни миль не составляют для них ни малейшего препятствия. Все остальные соколы залетают дальше, чем благородные виды. Различные соколы стаями от 30 до 100 птиц нападают на многочисленные рои саранчи, опустошающие деревья и поля, и истребляют их, как лакомое кушанье. Сарычи, ястребы и бакланы прилетают только поодиночке и всегда остаются в Египте. Коршуны распространяются по всей северо-восточной Африке и без шума скользят в своем полете, а камышовый лунь с громким криком перелетает через тростниковые леса, поля и степи. Болотная сова летит до Судана.
        Наш козодой зимует в тропических лесах между 15 и 10 градусами северной широты, ласточки перелетают через все знакомые мне страны северо-восточной Африки; касатка не долетает так далеко на юг. Сизоворонка и зимородок постоянно прилетают в Египет; первая далее попадается в тропических лесах. Птички певчие долетают до самой внутренней Африки; только пеночки, малиновки, камышовые славки, мухоловки, чеканы остаются большей частью в Египте. Трясогузки, кажется, проводят зиму повсюду в северо-восточной Африке, только желтая трясогузка не бывает в Египте. Из дроздов прилетает туда чудный певец лесов черный дрозд; он живет преимущественно в садах, в апельсиновых и оливковых рощах и необыкновенно дик.

Султанка
        Наш милый скворец поселяется в Нижнем Египте, но, вероятно, немногие долетают туда - золотисто-желтый дрозд не довольствуется первобытными лесами и летит дальше; между врановыми страсть к путешествию оказывается только у грача; он попадается в нильских долинах.

1 Обыкновенный козодой 2 - Краснашейный козодой
        Редкие гости на Ниле зяблик, коноплянка, щегол; чаще встречаются толстобрюхие стрепятки. Наших овсянок я не встречал южнее 30 градуса северной широты; коньки - бодрые путешественники - попадаются там чаще. Из лазающих птиц перелетают вертишейки и кукушка; первая долетает только до Судана, а вторая, как и ласточка, летит в самую глубь незнакомой страны. Зуек остается в Египте, стрижи летят южнее.
        Журавли с берегов Волги стремятся к берегам Судана, аисты еще дальше, цапли уживаются везде. Из породы куликов достигают Египта только бекасы; дергачи, пастушки и лысухи летают, плавают и бегают до 13 градуса северной широты. Каждую зиму появляются в Египте в одиночку лебеди и многочисленные стаи белолобых казарок, уток, чаек, белых и черных крачек.
        Какое отрадное чувство испытывает натуралист-европеец, живущий на юге, когда видит северных птиц, прилетающих к нему. Он встречает их как старых знакомых, потому что птицы знают свой родимый дом. Ему кажется, будто бы они принесли поклоны с его далекой дорогой родины. А как быстро осваиваются птицы, какими доверчивыми становятся на чужой стороне! Орел, который дома на севере выбирает самую высокую сосну или дуб, здесь довольствуется для своего ночлега тоненькой пальмой или высоким сикомором; грачи кажутся на египетских полях, как бы у себя на родине; пеночки так же ловко, как дома, скользят между колючими мимозами и густыми деревьями, между изгородями боярышниковых и можжевеловых кустов. Как у старинных немецких замков или церковных башен, так и у арабских мечетей и минаретов вьются ласточки. Чеканы громоздятся в царстве камней необозримой степи; коньки весело селятся в египетском болоте; некоторые породы жаворонков бродят по нубийским полям; водяные птицы плещутся и кувыркаются во всех каналах и притоках Нила.
        Но все же это не настоящая жизнь. Птицы знают, что они на чужбине. Все время своего перелета они держатся большими стаями; многие виды линяют, и все молчат, ни одна птица не поет здесь своих песен. Ни одна из перелетных птиц не устроит на чужбине другого очага, ни одна не совьет гнезда, ни одна не снесет яйца.
        С нетерпением, как кажется, ожидают они времени возвращения домой. И становятся веселыми, когда это время приближается. Или чувство любви так сильно овладевает ими, или радость скорого возвращения охватывает их? Я не знаю. Но, вероятно, они почувствовали, что весна на их родине уже близка, что пришло время возвращения; чем иначе можно объяснить их необыкновенную радость? Веселый скворец блестит своими перьями на февральском египетском солнце, вспархивает на спину буйвола и поет на ней "родную песенку"; жаворонок весело вьется под небесами и заливается; перепел в густом пшеничном поле повторяет свое звонкое "пикпервик".
        Когда солнце еще выше восходит на севере, то милое пение умолкает, певуны улетают, спеша в свое отечество. Пшеница Египта склоняет под серпом тяжелые колосья, но перепел не останавливается более в этих стеблях, он уже давно улетел на милую родину. Тише и уединеннее становится на юге. Одна за другой улетели наши птицы; остались одни туземные, они вьют гнезда и несутся. Только через несколько месяцев снова появляются стаи перелетных птиц, и мы с тоской следим за ними.
        Чрез эфирные пределы Быстр, уверен птиц полет. В солнечные страны Юга Путь далекий их ведет. Вновь, сверкая опереньем. Вы хотите уцелеть? Дайте ж мне ваши крылья. Чтобы вслед я мог поспеть!