"Дары Терека"

«ДАРЫ ТЕРЕКА», стих. Л. (1839). Принадлежит к циклу песен и баллад, навеянных мотивами гребенского казачьего фольклора, с к-рым поэт познакомился во время поездок по предгорьям Кавказа (ср. «Казачья колыбельная песня»). Казачьи станицы по Тереку — в то время воен. форпосты Кавк. линии — ставились на высоком берегу, «гребне», отсюда сами казаки — «гребенцы». По сравнению с ранними опытами обработки фольклорных источников поэт особенно бережно относится здесь к образной системе и стилю нар. песен. В «Дарах Терека» это не только общефольклорный мотив одушевления реки и моря и троекратное, с нарастающей настоятельностью, обращение Терека к Каспию, но и специфич. образы: удалой казак, девица «с светло-русою косой», вороной конь. Вместе с тем Л. не связывает себя с определенным источником, свободно переплавляет и сочетает фольклорные мотивы, подчиняя их собств. поэтич. видению. В близком к «Дарам Терека» гребенском сказе о Червленом городке изображение событий важно само по себе, образы одноплановы; в стих. Л. события, мотивы, образы формируют многомерную художественную систему, полную поэтического смысла. Сюжетность, романтич. яркость фигур и ситуаций сближают стих. с жанром баллады. Однако свойств. балладе «единство действия» здесь отсутствует; в рамку «внешнего» сюжета (Терек приносит Каспию свои дары и «старик» воспламеняется любовью к «красотке молодице») вставлены еще два независимых друг от друга сюжета: один — связанный с кабардинцем, второй — с молодой казачкой. Другая особенность — минимум фабульного движения, неразвернутость сюжетных ситуаций. Наиболее статичен «сюжет» кабардинца, данный лишь в виде горестного эпилога: воды Терека несут тело воина, павшего на поле битвы. Интенсивнее развернут (но вместе с тем и затемнен) второй «внутр.» сюжет: между смертью «красотки молодицы» и тем, что по ней «не тоскует» (хотя сам ищет смерти в бою) «лишь один во всей станице казачина гребенской», угадывается тайная трагич. связь. Что касается третьего («внешнего» и, по существу, служебного) сюжета, то его развернутость и законченность сугубо условна, как и сам этот фантастич. сюжет — «страсть» «старца-моря» к мертвой красавице. Можно сказать, что все это не столько самостоят. сюжеты, сколько набегающие одна на другую поэтич. картины, составляющие вместе сложное худож. целое и выражающие общее поэтич. мироощущение; в этом смысле стих. обнаруживает близость не столько к балладе, сколько к нар. песенной традиции. Поэтич. мир стих. — «роскошное видение богатой, радужной, исполинской фантазии» (Белинский). Наряду с впечатляющими образами человеческой красоты, здесь возникает поражающий поэтич. смелостью образ Каспия: «И старик во блеске власти / Встал, могучий, как гроза, / И оделись влагой страсти / Темно-синие глаза». Композиц. центр стих. — образ Терека, складывающийся в результате сложного взаимодействия разнообразных худож. средств. Это и «опорные» словесные характеристики (Терек «буйный», «сердитый», он «разбегается», его «слезы брызгами летят» и т.п.), и муз. инструментовка стиха: внутр. рифмы, звуковые повторы (напр., созвучия однотипных грамматич. форм «пригнал», «замолчал», «взыграл», «встал» вместе со звукосочетанием ал в словах валун, удалой, малой, алая, кинжал), и аллитерации («разорил родной Дарьял»), с необычайной щедростью рассыпанные по всей балладе, придающие особую энергию и без того энергичному ритму 4-стопного хорея. В результате в стих. возникает ритмико-интонац. динамика, к-рая воспринимается как эмоц. эквивалент стремит. горного потока. ««Дары Терека» есть поэтич. апофеоза Кавказа. Только роскошная, живая фантазия греков умела так олицетворять природу, давать образ и личность ее немым и разбросанным явлениям», — писал Белинский (IV, 535). А годом раньше, после первого знакомства со стих., он воскликнул: «Черт знает — страшно сказать, а мне кажется, что в этом юноше готовится третий русский поэт и что Пушкин умер не без наследника» (Письмо к В. П. Боткину от 9 февр. 1840 — XI, 441). Стих. иллюстрировали: И. К. Айвазовский, М. А. Зичи, Ф. С. Козачинский, Д. И. Митрохин. Положили на музыку: М. В. Иванов-Борецкий, С. М. Ляпунов, К. Ю. Давыдов. Автограф неизв. Впервые — «ОЗ», 1839, т. 7, № 12, отд. III, с. 1—3. Датировано Л. («Стихотворения», 1840).

Лит.: Белинский, т. 4, с. 174, 535, 544, 642; т. 5, с. 48, 434; т. 11, с. 441; Шевырев; Мендельсон, с. 165—95; Семенов (2), с. 118—39, 421—24; Семенов (5), с. 79—80, 102, 103, 133—35; Нейштадт, с. 198; Гинзбург (1), с. 114; Эйхенбаум (6), с. 331; Эйхенбаум (7), с. 69; Сигал, с. 344—45; Пумпянский, с. 416; Попов А. В., М. Ю. Л. в первой ссылке, «Труды Ставропольского гос. пед. ин-та», 1949, в. 3, с. 31—33; его же, М. Ю. Л. на Тереке, в кн.: Рус. писатели в нашем крае, Грозный, 1958, с. 44—45; Андроников (13), с. 395—97, 398—407; Наровчатов (2 изд.), с. 106—08; Пейсахович (1), с. 439; Коровин (4), с. 87—88; Вацуро (5), с. 247—48.