СМЕРТЬ АВТОРА

’СМЕРТЬ АВТОРА’
парадигмальная фигура постмодернистской текстологии, фиксирующая идею самодвижения текста как самодостаточной процедуры смыслопорождения. В аксиологической системе постмодернизма А. символизирует идею внешней принудительной каузальности, в ситуации которой линейный тип детерминизма предполагает и линейное объяснение явления через указание на его единственную и исчерпывающую причину, в качестве которой для текста выступает А., ибо, по оценке Р.Барта, в системе отсчета традиционной западной рациональности ‘внешняя причина причиннее других причин’ (см. НЕОДЕТЕРМИНИЗМ). В контексте культуры классического западного образца оформляется стиль мышления, предполагающий конституирование не только выраженного противостояния субъекта и внеположенного ему объекта (см. БИНАРИЗМ), но и акцентированной парадигматической фигуры отнесения любого результативного процесса к субъекту как агенту этого процесса, мыслимому в качестве А. На уровне мышления повседневности это проявляется в практикуемой обыденным языком формуле так называемого ‘примысленного субъекта’ в грамматических конструкциях, передающих ситуацию безличного процесса (в диапазоне от древнегреческого ‘Зевс дождит’ — до современного английского ‘it is raining’, — в отличие от семантически изоморфных, но структурно принципиально иных ‘дождит’ в русском или ‘ploae’ в молдавском языках). На уровне концептуальных культурных образований данная установка проявляется в особом типе структурирования философских моделей космогенеза, восточные и западные экземплификации которых оказываются в исследуемом контексте радикально альтернативными. Так, восточная натурфилософская традиция ориентирована на парадигматическую фигуру спонтанности космического процесса: от раннего даосизма до философской модели мироздания, основанной на концепции ‘цзы-жань’ (‘само-качества’), объясняющей сущность вещей всеобщим космическим резонированием одинаковых ‘жань’ (‘качеств’), — ‘чжи-жань’, т.е. качество созданное, привнесенное извне, мыслится как навязанное и остается на аксиологической периферии. В отличие от этого, для европейских философских космогонии характерны такие модели становления и дальнейшего развития мироздания, которые предполагают фиксацию и выделение изначального субъекта — инициатора и устроителя космического процесса, — последний трактуется в данном контексте в качестве целенаправленного процесса деятельности данного субъекта, а потому — подчиненного изначальной цели и разумной логике (см. ЛОГОЦЕНТРИЗМ). Данная презумпция пронизывает собою всю западную традицию классического философствования (от техноморфных моделей античной натурфилософии, где фигура ‘нуса’ и ‘логоса’ функционально занимают семантическую позицию субъекта как носителя не только инициирующего импульса, но и логического сценария космогенеза, — до установок классического новоевропейского деизма), репрезентируя собою то, что, двигаясь в терминологическом ряду Деррида, можно было бы обозначить в качестве ‘трансцендентного А.’ (см. ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ ОЗНАЧАЕМОЕ). В противоположность этому, постмодернизм отвергает классическую интерпретацию текста как произведенного А. ‘произведения’: ‘присвоить тексту Автора — это значит... застопорить текст, наделить его окончательным значением, замкнуть письмо’ (Р.Барт). Соответственно, если ‘произведение включено в процесс филиации’, то текст не предполагает наличия внешней по отношению к нему (вневербальной) причины, ибо он есть не что иное, как преходящее состояние процессуальности письма, что и находит свое выражение в презумпции ‘С.А.’: по выражению Р.Барта, ‘что касается Текста, то в нем нет записи об Отцовстве’. В рамках данного подхода на смену понятию ‘А.’ постмодернистская философия выдвигает понятие скриптора (см.), снимающее претензии субъекта на статус производителя или хотя бы детерминанты текста. Важнейшим выводом из данной установки является идея о порождении смысла в акте чтения, понимаемого Деррида как ‘активная интерпретация’, дающая ‘утверждение свободной игры мира без истины и начала’. В этом контексте Дж.Х.Миллером формулируется положение о Читателе как источнике смысла: ‘каждый читатель овладевает произведением ... и налагает на него определенную схему смысла’. Фигура читателя конституируется как фигура ‘не потребителя, а производителя текста’ (Р.Барт). Однако постмодернизм не завязывает процедуру смыслопорождения на фигуру Читателя в качестве ее субъекта, внешнего причиняющего начала (ибо в этом случае фигура Читателя была бы эквивалентна фигуре А.). Тема ‘основополагающего субъекта’, которому вменялось в обязанность ‘вдыхать жизнь в пустые формы языка’, однозначно относится Фуко к философии традиционного плана. (Постулируя, что ‘на самом деле все дискурсы, наделенные функцией-автор, содержат эту множественность Эго’, Фуко даже в математическом дискурсе выделяет по крайней мере три симультанных Эго. Так, согласно Фуко, ‘Эго, которое говорит в предисловии математического трактата и которое указывает на обстоятельства его написания, не тождественно — ни по своей позиции, ни по своему функционированию — тому Эго, которое говорит в ходе доказательства и которое появляется в форме некоего ‘я заключаю’ или ‘я предполагаю’; в одном случае ‘я’ отсылает к некоторому незаместимому индивиду — такому, который в определенном месте и в определенное время выполнил некоторую работу; во втором — ‘я’ обозначает план и момент доказательства, занять которые может любой индивид, лишь бы только он принял ту же систему символов, ту же игру аксиом, ту же совокупность предварительных доказательств. Но в том же самом трактате можно было бы также засечь и третье Эго — то, которое говорит, чтобы сказать о смысле работы, о встреченных препятствиях, о полученных результатах и о стоящих еще проблемах; это Эго располагается в поле математических дискурсов — уже существующих или тех, что только должны еще появиться’.) Постмодернизм же, по П. де Ману, утверждает ‘абсолютную независимость интерпретации от текста и текста от интерпретации’. По оценке Деррида, реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, но ‘моменты самотолкования мысли’. В трактовке Т.Д'ана, Л.Перроч-Муазес и др., А., Читатель и Текст растворяются в едином вербально-дискурсивном пространстве. В аспекте генерации смысла как чтение, так и письмо — это ‘не правда человека.., а правда языка’: ‘уже не ‘я’, а сам язык действует, ‘перформирует’ (Р.Барт). По оценке Р.Барта, современная лингвистика показала, что ‘высказывание ... превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих’. Текст, по П. де Ману, ‘не продуцируется деятельностью сознания субъекта — автора или читателя’, но является имманентной процессуальностью языка. Смысл трактуется в качестве не привнесенного субъектом, но автохтонного: он самопричинен, по Делезу, ‘в связи с имманентностью квазипричины’. Смыслопорождающее значение признавалось за самодвижением языка уже в сюрреализме (техника автоматического письма). Феномен аутотрансформации текста зафиксирован Э.Ионеско: ‘текст преобразился перед моими глазами. Это произошло ... против моей воли. ...Предложения ... сами по себе пришли в движение: они испортились, извратились’. Самодвижение языка отмечено И.Бродским: поэт ‘есть средство существования языка. ...Язык ему подсказывает или просто диктует следующую строчку’. Аналогичные идеи высказаны в рамках неклассической философии: по Гадамеру, ‘сознание индивида не есть мерка, по которой может быть измерено бытие языка’; Сартр формулирует тезис о том, что язык есть ‘саморазвивающееся безличное начало, действующее через и помимо человека, ... героем становится язык’; Р.Барт ссылается на идею Малларме о том, что ‘говорит не автор, а язык как таковой’. Способность производить ‘эффект смысла’ Фуко признает за ‘структурами языка’, обладающими, по Кристевой, ‘безличной продуктивностью’, порождающей семантические вариации означивания. Смыслогенез предстает, по Дж.В.Харрари, как самоорганизация текстовой ‘самопорождающейся продуктивности ... в перманентной метаморфозе’. (см. также АНТИ-ПСИХОЛОГИЗМ, ОЗНАЧИВАНИЕ, СКРИПТОР, СМЕРТЬ СУБЪЕКТА.)