Семейство лошадиные

Семейство лошадиные

        Лошади отличаются средней величиной, прекрасным сложением, относительно сильными конечностями и худощавой вытянутой головой, имеющей большие, живые глаза, заостренные подвижные уши средней величины и широко открытые ноздри. Шея толстая, с сильными мускулами, тело округлено и мясисто, волосы мягкие и короткие, но плотно прилегают к коже; на шее они образуют гриву, на хвосте также удлинены. Единственный палец, вооруженный изящным копытом, представляет достаточный признак для отличия лошадей от всех остальных непарнокопытных. В каждой половине верхней и нижней челюсти зубная система состоит из трех резцов, шести длинных четырехгранных коренных зубов с извилистыми складками эмали на жевательной поверхности и одного маленького, немного загнутого тупоконического клыка (последнего иногда не бывает). В скелете бросается в глаза длина черепа, причем лишь одна треть приходится на мозговую коробку, а две трети - на лицевые кости. Спинных позвонков 16, поясничных - 8, крестцовых - 5, число же хвостовых доходит до 21. Из органов пищеварения особого внимания заслуживает узкий пищевод, отверстие которого в желудок снабжено клапаном. Сам желудок представляет простой, не разделенный на части, продолговато-округлый небольшой мешок.
        Первоначальной областью распространения лошадей, останки которых мы впервые встречаем в третичных пластах, должно считать большую часть северного полушария. В Европе дикие лошади, по-видимому, вымерли не слишком давно: они встречались в западной Европе, например в Вогезах, еще в XVI столетии; в Азии и Африке они еще и теперь бродят табунами по горам и высоко лежащим степям*.
* Наиболее архаичные формы лошадиных - ослы и зебры - сохранились в Африке, более прогрессивные лошади и куланы - населяют Евразию.

        В Америке, где лошади вымерли раньше, они сначала одичали; даже в Австралии есть уже одичавшие лошади**.
* * В конце плейстоцена (10-12 тыс. лет назад) лошади в Западном полушарии полностью вымерли. Лишь в XVI в. в Новый Свет были завезены домашние лошади; некоторые из них одичали.

        Пищей им служат травы и другие растения; в неволе они научились есть и животные вещества: мясо, рыбу, саранчу.
        Все лошади - живые, бодрые, подвижные, умные животные; движения их привлекательны и горды. Обыкновенная походка видов, живущих на свободе, представляет довольно быструю рысь, при ускоренном беге - легкий галоп. Мирные и добродушные по отношению к другим животным, которые не причиняют им вреда, они боязливо избегают человека и больших хищников, но в случае крайности мужественно защищаются от врагов зубами и копытами. Их размножение незначительно: кобыла после продолжительной беременности рождает лишь одного жеребенка***.
* * * Возможно, одна из причин быстрого вымирания непарнокопытных — слишком низкий темп воспроизводства.

        Человеком порабощены по крайней мере два, а вероятнее - три вида этого семейства. Никакая история, никакие сказания не говорят нам о том времени, когда они впервые были обращены в домашних животных; достоверно неизвестно даже, в какой части света были приручены первые лошади. Полагали, что этим мы обязаны народам средней Азии; однако у нас нет никакого надежного указания относительно времени и народа, у которого это приручение произошло****.
* * * * Предположительно лошадь была одомашнена древними индоевропейцами в степях Поволжья и Приуралья (а возможно и Южной Сибири) около 5 тыс. лет назад.

        "На древнеегипетских памятниках, - сообщает мне мой ученый друг Дюмихен, - изображения лошадей не попадаются до времен Нового царства, следовательно, ранее XVIII или XVII столетия до нашей эры. Лишь после освобождения Египта от иноземного ига азиатских гиксов, которые владычествовали там почти половину тысячелетия, то есть с начала нового царства, изображения и надписи доказывают нам, что лошадь употреблялась у древних обитателей долины Нила. Я вовсе не думаю, однако, что лошадь была неизвестна египтянам раньше XVIII века до Рождества Христова, на основании отсутствия указаний на древних памятниках или, лучше сказать, на основании того, что до сих пор не найдено еще памятника, относящегося к более раннему времени, на котором изображена лошадь. Таким образом, нет никаких доказательств в пользу выставленного Эберсом предположения, что введение этого животного в Египет произведено гиксами. Относительно этого вопроса я вполне разделяю взгляд Шаба, что все дошедшие до нас свидетельства заставляют думать, что у этих варваров не было ни повозок, ни лошадей, древние египтяне должны были знать лошадь уже задолго до владычества этих диких племен, так как для приручения коня и изобретения упряжи для него потребовалось, конечно, гораздо более продолжительное время пребывания лошади в стране фараонов. Здесь начиная с XVIII столетия лошадью пользовались для военных целей.
        Походы египтян Нового царства совершенно изменяют свой вид. Между тем как на памятниках Старого царства мы находим лишь изображения тяжело- и легковооруженных пеших войск, с этого времени запряженные конями военные колесницы занимают первое место в рядах египетских войск, с этого же времени их завоевательные походы простираются далеко в глубь соседней Азии, до стран, лежащих на Евфрате и Тигре. И такому употреблению для военных целей коня и колесницы, столь характерному для того времени, египтяне, по-видимому, научились действительно лишь от азиатских народов, записных наездников, конечно хорошо знакомых с лошадью; к ним, однако, не принадлежали гиксы, так как это был пастушеский народ. Но лошадь употребляли не исключительно для войны; различные надписи свидетельствуют вне всякого сомнения, что древние египтяне пользовались ею также при домашних и сельских работах. Мы читаем, что на лошади знатный египтянин выезжает из своего поместья, на ней же предпринимает он путешествие*, запряженных лошадей выводит для обработки полей, у земледельца "лошадь падает, таща плуг" и т. д. Короче, множество мест указывает, что уже в Древнем Египте умели всесторонне пользоваться этим благородным домашним животным".
* Египтяне. как и большинство средиземно- морских народов, использовали лошадей только как упряжное животное, хотя современные им индоевропейцы наверняка уже умели ездить верхом. Для сельскохозяйственных работ использовались в основном быки и ослы, лошадей же запрягали в боевые и праздничные колесницы. Боевая конница появилась в начале первого тысячелетия до нашей эры у ассирийцев; очевидно, они переняли навыки верховой езды у скифо-сарматских (индоевропейских) племен. Ассирийцы же изобрели седло и некоторые важные части верховой сбруи. В Европе седло было изобретено вторично германцами и римлянами в IV в. н. э.

        Несравненно более скудные данные, чем египетские источники, дают относительно первых периодов приручения лошади остальные памятники. Мы принимаем, что в Индии и Китае ее употребляли в качестве домашнего животного приблизительно в то же время, что и в Египте, но мы не в состоянии доказать этого; мы нашли ее остатки в свайных постройках Швейцарии, относящихся к позднейшему каменному веку, но не можем точнее определить это время.
        Еще и теперь в степях юго-восточной Европы во множестве бродят табуны лошадей; одни считают их дикими родоначальниками нашего домашнего животного, другие думают, что это одичавшие его потомки. Эти лошади, которых называют тарпанами (Equus cabal обладают всеми качествами настоящих диких животных, каковыми их считают татары и казаки. Тарпан маленького роста, у него тонкие, но сильные ноги с длинными бабками, довольно длинная и тонкая шея, относительно толстая горбоносая голова, остроконечные, направленные вперед уши и маленькие, живые, со злым огоньком глаза; шерсть густая, короткая, волнистая, на задней части ее можно назвать почти курчавой; зимой же она становится жесткой, крепкой и длинной, особенно на подбородке, где она образует нечто вроде бороды; грива короткая, густая, взъерошенная и курчавая, хвост средней длины.
        Летом в окраске преобладает равномерный черно-бурый, желтовато-бурый или грязно-желтый цвет; зимой волосы делаются светлее, иногда даже белыми, а грива и хвост равномерно-темного цвета*.
* Наиболее распространенной мастью тарпанов была мышасто-серая с черными ногами, гривой, хвостом, "ремнем" по спине. Нередко на передних ногах просматривались неясные поперечные полоски.

        Пегих тарпанов не встречается никогда, вороные редки.
        Первые подробные данные о тарпане, сколько мне известно, доставил Гмелин на основании наблюдений, которые он мог произвести в 1769 году; дальнейшими сведениями мы обязаны Палласу. Их показания довольно согласованы между собой. "Лет двадцать тому назад, - говорит первый, - здесь, около Воронежа, водилось довольно много диких лошадей; но так как они приносили много вреда, то их отгоняли все далее и далее в степи и очень часто рассеивали их". Гмелин рассказывает далее, как он получил новое известие о присутствии этих животных и, выехав затем на охоту, увидел их в окрестностях уездного города Боброва. Вместе с ними была русская кобыла. Убив жеребца, вожака стада, и двух кобыл, он, кроме того, овладел живым жеребенком. Паллас тоже считает лошадь и тарпана за один вид.
Тарпан (Equus caballus)
Тарпан (Equus caballus)
        "Я начинаю более и более предполагать, - говорит он, — что дикие лошади, бродящие в яицких и донских, а также в Барабинской степи, по большей части не что иное, как потомки одичавших киргизских или калмыцких лошадей, или они произошли от жеребцов, принадлежавших бродившим здесь прежде пастушеским народам; эти жеребцы уводили то отдельных кобыл, то целые табуны и давали с ними приплод". Иначе высказывается Радде; он пишет мне следующее: "В начале 50-х годов к востоку от нижнего Днепра тарпаном называли лошадь гнедой масти, неуклюжего сложения, малого роста, с тяжелой головой и несколько дугообразным очертанием морды. Эту лошадь там считали не одичавшей, а дикой. По словам господ Базелль, которые имели большие поместья в низовьях Днепра (на их слова вполне можно положиться), тарпан держался в степях маленькими табунами, и за ним охотились. С этими рассказами совершенно согласуются сообщения швейцарцев Мерца и Филиберта в имении Атиманай у Азовского моря, недалеко от цветущих поселений менонитов и вюртембергцев. И здесь местные жители и переселенцы считают это животное диким. Я присоединяюсь к этим взглядам".
        Об образе жизни тарпанов рассказывают приблизительно следующее: тарпанов встречают всегда табунами, которые могут состоять из нескольких сот голов. Обыкновенно большой табун распадается на меньшие общества, похожие на семейства; во главе каждого из них стоит жеребец. Эти стада занимают обширные открытые и возвышенные степи и перекочевывают с места на место, идя обыкновенно против ветра. Они чрезвычайно внимательны и пугливы, осматриваются, высоко подняв голову, прислушиваются, настораживают уши, раздувают ноздри и почти всегда вовремя замечают угрожающую им опасность. Жеребец - единственный властелин общества. Он заботится о безопасности его, но зато не терпит никаких беспорядков между своими подчиненными. Молодых жеребцов он прогоняет, и, пока они сами не сманят или не завоюют себе нескольких кобыл, они следуют за большим табуном лишь на известном расстоянии. Заметив что-нибудь подозрительное, жеребец начинает фыркать и быстро двигать ушами, выбегает, высоко подняв голову, в известном направлении, пронзительно ржет, если замечает какую-нибудь опасность, и тогда весь табун срывается с места самым безумным галопом. Иногда животные исчезают как по волшебству: они прячутся в каком-нибудь овраге и ждут, что будет. Хищных животных храбрые и воинственные жеребцы не боятся. На волков они бросаются с ржанием и сбивают их наземь ударами копыт передних ног. Басня, будто бы они становятся кругом табуна головами внутрь и непрерывно бьют задними ногами, давно опровергнута.
        Обитатели степей, разводящие лошадей, боятся тарпанов еще больше, чем волков, так как они часто причиняют им большой вред. По сведениям, собранным Гмелиным, они охотно держатся поблизости больших стогов сена, которые русские крестьяне ставят часто на расстоянии от селений, и сено им так нравится, что два тарпана в одну ночь могут уничтожить целый стог. Гмелин полагает, что этим обстоятельством легко можно объяснить, почему они так жирны и круглы.
        Тарпана трудно приручить; это животное кажется неспособным переносить неволю. Перед его крайне живым характером, силой и дикостью оказывается бессильным даже искусство опытных в обращении с лошадьми монголов. "Осип Шатилов, - замечает Радде, - получил в конце 50-х годов живого тарпана и послал его императорской Академии наук, которая передала его Брандту. При спокойном содержании в конюшне тарпан вел себя очень хорошо, пока от него требовали, только чтобы он ежедневно съедал даваемое ему сено; в остальном же он как был, так и оставался злым, капризным животным, которое при всяком удобном случае настойчиво пыталось кусать и лягать подходившего к нему и не поддавалось даже самому кроткому обращению. Так как в Академии его считали лишь одичавшей лошадью, то по прошествии некоторого времени подарили одному любителю лошадей11. Благодаря значительному вреду, который тарпаны приносят разведению лошадей в степях, уводя с собой часто целые табуны, за ними ревностно и ожесточенно охотятся. Особенно преследуют жеребцов, так как если их убивать, то кобылы рассеиваются и легко становятся добычей охотников*.
* Последние лесные тарпаны были истреблены в Восточной Пруссии в 1814 г., степные тарпаны "продержались" в Таврических степях до 90-х годов XIX в., последний из них умер на конном заводе в 1918 г. В 30 — 50-х годах в Германии и Польше велась селекционная работа по выявлению скрытых признаков тарпана среди домашних лошадей. Полученная порода обладала всем набором внешних черт тарпана. Однако генетически эти лошади являются не тарпанами, а всего лишь "тарпаноидами".

        Приведенные данные оставляют нерешенным вопрос о происхождении домашней лошади (Equus caballus ferus); существующие воззрения противоречат друг другу**.
* * Предком домашней лошади обычно считают степного тарпана, реже - лошадь Пржевальского.

        Образ жизни тарпана не позволяет делать предположений относительно того, чем он был первоначально, так как лошади дичают легко и быстро. Этот факт убедительно доказывают табуны, населяющие степные области Южной Америки. Бросим же прежде всего взгляд на них, основываясь на указаниях надежных людей.
        "Основанный в 1535 году город Буэнос-Айрес, - говорит Азара, - был впоследствии покинут. Уезжавшие обитатели его позаботились о том, чтобы собрать всех своих лошадей. Но 5-7 лошадей остались и были предоставлены самим себе. Когда в 1580 году тот же город был снова занят и населен, нашли множество лошадей, потомков этих немногих оставленных, но совершенно одичавших. Уже в 1596 году каждому было позволено ловить этих лошадей в свою пользу. Таково происхождение бесчисленных стад лошадей, которые бродят южнее Рио-де-Лаплаты". Циммароны, как называют этих лошадей, живут теперь во всех частях пампасов многочисленными табунами, которые иногда могут состоять из нескольких тысяч голов. Каждый жеребец собирает себе столько кобыл, сколько может, но остается вместе с ними в обществе прочих лошадей табуна. Особого вожака не бывает.
        Циммароны причиняют много вреда, так как не только уничтожают хорошие пастбища, но также уводят домашних лошадей. К счастью, они никогда не являются ночью. С удивлением приходится замечать, что дороги, по которым они проходят, иногда бывают покрыты их навозом на протяжении нескольких километров. Не подлежит никакому сомнению, что они отыскивают дороги, чтобы испражняться. А так как все лошади имеют привычку обнюхивать испражнения других животных того же вида и увеличивать их количество своими, то такие места, покрытые навозом, возрастают до размеров настоящих гор. Дикари в пампасах едят мясо циммаронов, именно жеребят и кобыл. Они также ловят некоторых из них, чтобы приручать; испанцы же не употребляют их ни на что и крайне редко ловят дикую лошадь для приручения.
        Лошади Южной Америки проводят весь год под открытым небом. Через каждые 8 дней их сгоняют вместе, чтобы они не рассеивались, осматривают их раны, очищают и обмазывают коровьим пометом и время от времени, приблизительно через 3 года, обрезывают жеребцам гриву и хвост. Об улучшении породы никто не думает. Пастбища там плохие, так как почву покрывает единственный вид травы. Весной эта трава сильно вырастает, но производит тогда у лошадей понос и поэтому истощает их. Летом и осенью мустанги поправляются и даже жиреют, но, как только их начинают употреблять для езды, они спадают с тела. Зима - самое худое время для них. Трава вянет, животные должны довольствоваться жесткой, вымокшей от дождей соломой. Эта пища вызывает у них потребность в соли. Можно наблюдать, как они по целым часам остаются на солончаках и лижут соленую глину. При содержании в конюшне они не нуждаются в соли. Лошади, которых лучше кормят и о которых больше заботятся, уже через несколько месяцев приобретают короткую и блестящую шерсть, крепкие мускулы и благородные формы.
        "Обыкновенно, - говорит Ренггер, - лошади эти живут стадами в определенной области, к которой привыкли с юности. Каждому жеребцу поручают 12-18 кобыл; он собирает их вместе и защищает от чужих жеребцов. Если ему дают слишком много кобыл, то он более не охраняет их. Жеребята живут с матерями до третьего или четвертого года. Матки обнаруживают большую привязанность к жеребятам, пока те еще сосут, и иногда защищают их даже против ягуара. Нередко им приходится выдерживать битвы с мулами, в которых временами возбуждается нечто вроде материнской любви. Тогда они стараются хитростью или силой уводить жеребят и дают им сосать свое лишенное молока вымя, но бедные существа, конечно, погибают при этом.
        Когда лошади достигают возраста несколько более 2 или 3 лет, из молодых жеребцов выбирают одного, дают ему молодых кобыл и приучают его пастись вместе с ними в определенной местности. Остальных жеребцов кастрируют и соединяют в особые стада. Все лошади, принадлежащие к одному табуну, никогда не смешиваются с другими и так крепко держатся вместе, что бывает трудно отделить нескольких пасущихся лошадей от остальных. Если нарушают такой порядок, например когда сгоняют вместе всех лошадей одной фермы, то они тотчас же снова отыскивают друг друга. Жеребец ржанием призывает к себе своих кобыл, мерины отыскивают друг друга, и каждое стадо снова отправляется на свое пастбище. Для 1000 и более лошадей нужно менее четверти часа, чтобы разделиться на кучки по 10-30 голов. Я, кажется, заметил уже, что лошади одинаковой величины или одной масти легче привыкают друг к другу, чем разные, а также что чужие, ввезенные из Банда-Орианталь и Антре-Риос, соединяются преимущественно между собой, а не с местными лошадьми. Животные эти обнаруживают притом большую привязанность не только к своим товарищам, но и к своим пастбищам. Я видел некоторых, которые вернулись на старые, привычные места, пройдя расстояние в 80 часов пути.
        Чувства этих почти диких животных кажутся более острыми, чем у европейских лошадей. Слух их крайне тонок; ночью они движением ушей показывают, что улавливают самый легкий, для всадника совершенно неслышный шорох. Зрение их, как у всех лошадей, довольно слабое; но благодаря жизни на свободе они приучаются различать предметы на значительном расстоянии. При помощи обоняния они составляют себе понятие об окружающих предметах. Они обнюхивают все, что кажется им незнакомым. С помощью этого чувства они научаются узнавать своего хозяина, упряжь, сарай, в котором их седлают, умеют различать в болотистых местностях трясины и находить в темную ночь или в густой туман дорогу к своему жилищу или пастбищу. Хорошие лошади обнюхивают своего седока в то время, когда он садится в седло, и я видел таких, которые или вовсе не позволяли всаднику сесть на себя, или не слушались его, если на нем не было пончо или плаща, какой всегда носят деревенские жители, укрощающие и объезжающие лошадей. Если они пугаются какого-нибудь предмета, то их легче успокоить, дав обнюхать этот предмет. На большом расстоянии они, правда, не чуют. Я редко видел лошадь, которая могла бы узнать о присутствии ягуара в 50 шагах и даже менее. Поэтому в населенных местностях Парагвая они составляют самую обыкновенную добычу этого хищника. Когда в сухие годы источники, откуда мустанги привыкли пить, пересыхают, то они скорее погибнут от жажды, чем отыщут другие, между тем как рогатый скот ходит за водой часто на расстояние до 10 часов пути. Вкус у них развит по-разному: некоторые легко приучаются к конюшенному корму и привыкают есть различные плоды и даже сушеное мясо, другие готовы скорее околеть от голода, чем тронуть иную пищу, кроме обыкновенной травы. Осязание у них очень притуплено уже с молодости благодаря жизни под открытым небом и тому, что их мучают комары и слепни".
        Жизнь одичавших лошадей в льяносах*, расположенных далее к северу, мастерски описал нам в коротких словах Гумбольдт: "В продолжение лета вертикальные лучи солнца, никогда не закрываемого облаками, совершенно выжигают и обращают в пыль весь травяной покров этих неизмеримых равнин; почва постоянно трескается, точно разорванная мощными подземными толчками.
* Одичавшие лошади существуют во всех частях света. Особенно популярны североамериканские мустанги некрупные лошади легкого сложения, произошедшие от лошадей конквистадоров. Первые мустанги появились в Америке, вероятно, в 40-х гг. XVI в. Их численность быстро выросла до миллионов голов. В настоящее время сохранилось не более 17 тыс. мустангов в Северной Америке, в Южной они, видимо, истреблены. Больше всего одичавших лошадей сейчас в Австралии. В России одичавшие лошади встречаются в Прикаспии, на некоторых Курильских островах. Несмотря на многие поколения, выросшие на воле и подвергавшиеся естественному отбору, мустанги и другие одичавшие лошади не вернули себе признаков дикой лошади. У них длинные "лежачие" или полустоячие гривы и челки (у всех диких лошадиных — только стоячие), может быть самая разнообразная масть. Лишь дикие лошади Камарга, в южной Франции, во взрослом состоянии всегда светло-серые.

        Окруженные густыми облаками пыли, мучимые голодом и томимые жаждой, там бродят лошади и рогатый скот, первые - высоко вытянув шею и нюхая против ветра, чтобы по влажности воздуха угадать близость еще не совсем высохшего озера. Более рассудительные и хитрые мулы стараются другим образом утолить жажду. Одно шарообразное и ребристое растение, дынный кактус, заключает под своей колючей оболочкой обильную водоносную мякоть. Мул сбивает передними ногами шипы и пьет прохладный сок кактуса. Но черпать из этого живого растительного источника не всегда безопасно; часто можно видеть животных, которые хромают, занозившись шипами. Когда наконец за палящим дневным жаром наступает прохлада ночи, столь же продолжительная, то и тогда лошади и рогатый скот не могут отдохнуть. Вампиры преследуют их во время сна и садятся на их спины, чтобы высосать кровь.
        Когда после продолжительной летней засухи наступает благодатное дождливое время года, декорация совершенно изменяется. Едва только смочится поверхность земли, как степь начинает покрываться прекрасной зеленью. Лошади и рогатый скот выходят на пастьбу, радостно наслаждаясь жизнью. Однако в высокой траве прячется ягуар и верным прыжком схватывает лошадь или жеребенка. Реки скоро выходят из берегов, и те же самые животные, которые томились несколько месяцев от жажды, должны теперь вести жизнь земноводных. Кобылы с жеребятами отступают на более высокие места, которые выдаются в виде островов над поверхностью воды. С каждым днем пространство суши уменьшается. Вследствие недостатка пастбища стеснившиеся животные плавают по целым часам и скудно питаются цветущими верхушками трав, выступающих над поверхностью бурой болотной воды. Многие жеребята тонут, многих схватывают крокодилы, раздробляют их тело ударами хвоста и проглатывают. Нередко на бедрах лошадей остаются следы зубов крокодила в виде больших рубцов. Среди рыб они тоже имеют опасного врага. Болотная вода кишит электрическими угрями. Эти замечательные рыбы обладают достаточной силой для того, чтобы своими электрическими ударами убивать самых крупных животных, особенно если сразу разрядить в известном направлении все свои батареи. Одну степную дорогу около Ури-Туку пришлось оставить вследствие того, что в маленькой речке, пересекающей путь, накопилось такое множество угрей, что они ежегодно оглушали многих лошадей, которые тонули во время переправы".
        Надо сказать, однако, что лошади сами часто приносят себе более вреда, нежели самые опасные враги. Ими иногда овладевает сильнейший испуг. Сотни и тысячи их, как бешеные, бросаются в бегство, не останавливаясь ни перед каким препятствием, взбегают на скалы или разбиваются в пропастях. Они внезапно появляются на стоянках путешественников, ночующих в открытой степи, бросаются между огнями через палатки и повозки, наводят панический страх на вьючных животных, срывают их с привязи и увлекают навсегда в своем живом потоке. Так рассказывает Муррей, который испытал и пережил такое нападение. Далее к северу индейцы увеличивают собой число врагов, которые отравляют существование этим животным. Они ловят их, приучают к седлу и пользуются ими на охотах, при этом так мучают, что даже самая бодрая лошадь погибает в короткое время. Как у бедуинов Сахары, так и у индейцев лошадь часто становится причиной самых кровавых битв. У кого нет лошадей, тот старается украсть их. Конокрадство пользуется у краснокожих почетом. Шайки воров целыми неделями следуют за кочующими племенами или караванами, пока не найдут случая отогнать всех верховых животных. Американских лошадей ревностно преследуют также ради шкур и мяса. Около Лас-Нокаса, как рассказывает Дарвин, еженедельно убивают большое число кобыл ради шкур. На войне отряды войск, посылаемые в дальний путь, берут с собой для пропитания только стада лошадей. Эти животные еще и потому удобнее для них, чем рогатый скот, что допускают большую подвижность войска.
        Что домашние лошади могут дичать еще и в настоящее время, мы узнаем от Пржевальского. Во время своих путешествий по Монголии этот прекрасный наблюдатель видел маленькие табуны одичавших лошадей, которые еще лет за десять до того жили в домашнем состоянии; оставленные на произвол судьбы жителями китайской провинции Ганьсу во время дунганских смут, они в течение короткого времени стали настолько пугливыми, что убегали от человека, как настоящие дикие лошади*.
* Лошадь Пржевальского (Е. przewalskii), найденная в Джунгарии второй экспедицией Н. м. Пржевальского в 1877 г., иногда рассматривается как один из подвидов дикой лошади наряду с тарпанами. Последние дикие лошади этого вида наблюдались в Западной Монголии в 60-х годах XX в. Ведется планомерное разведение лошади Пржевальского в зоопарках (всего в неволе более 500 голов), первую партию (около 40 животных) в настоящее время уже выпустили в места былого обитания.

        Описание или хотя бы перечисление почти бесчисленных пород домашней лошади не входит в рамки этого сочинения**.
* * Всего в мире зарегистрировано более 200 пород лошадей.

        Здесь будет достаточно присовокупить несколько слов к прекрасным изображениям, которыми мы обязаны искусной руке Кампгаузена, более для того, чтобы объяснить подписи, чем с целью дать полные описания.
        Выше всех пород лошадей стоит еще и теперь арабская лошадь. "Чистокровные лошади, - пишет граф Врангель, - не имеют более благородного представителя, чем чистая арабская лошадь; она стоит на границе между естественными и культурными расами и в качестве благороднейшего животного в мире одинаково приводит в восхищение и естествоиспытателя, и знатока лошадей, и поэта".
Арабская лошадь
Арабская лошадь
        Древность этой расы, во-первых, вовсе не так велика, как принимают обыкновенно и как охотно готовы уверять арабы. Они держатся того мнения, что пять самых замечательных семейств их лошадей происходят от пяти кобыл царя Соломона, что еще подтвердил Абд-эль-Кадер, споря с Блентом. Но граф Врангель, опираясь на исследования А. Баранскиса, указывает, что лишь в IV веке нашей эры Аммиан Марцеллин упоминает о быстрых лошадях сарацинов: "В VII столетии, во времена Магомета, лошадь всюду употребляется в Аравии и с этого времени становится предметом настоящего культа сынов пустыни".
        По общепринятым требованиям арабов благородная лошадь должна соединять в себе пропорциональное сложение, короткие и подвижные уши, тяжелые, но изящные кости, сухую морду, ноздри "такой же ширины, как пасть льва", прекрасные, темные, выпуклые глаза, "по выражению похожие на глаза любящей женщины", несколько изогнутую и длинную шею, широкую грудь и широкий крестец, узкую спину, крутые бедра, очень длинные истинные ребра и очень короткие ложные, поджарое тело, длинные голени "как у страуса" с мускулами "как у верблюда", черное одноцветное копыто, тонкую и редкую гриву и густой хвост, толстый у корня и тонкий к концу. У арабской лошади должны быть четыре широкие части: лоб, грудь, бедра и сочленения; четыре длинные: шея, верхние части конечностей, брюхо и пах; четыре короткие: крестец, уши, стрелка и хвост. Эти качества доказывают, что лошадь - хорошей породы и быстра на бегу, так как она в таком случае сложением своим похожа на "борзую собаку, голубя и верблюда сразу". Кобыла должна иметь "мужество и ширину головы дикой свиньи, привлекательность, глаза и рот газели, веселость и ум антилопы, плотное сложение и быстроту страуса и хвост короткий, как у гадюки".
        Породистую лошадь узнают и по другим признакам. Ей нравятся деревья, зелень, тень, проточная вода, притом в такой степени, что при виде этих предметов она ржет. Она не пьет, пока не коснется воды ногой или ртом. Губы ее всегда сжаты, глаза и уши всегда в движении. Свою шею она быстро вытягивает направо и налево, как будто хочет говорить с седоком или просит о чем-нибудь. Далее утверждают, что она никогда не спаривается со своим близким родичем. По нашим понятиям, арабская лошадь очень мала, так как едва достигает 1,5 м высоты, очень редко более. Настоящие неджедские лошади, по В. Г.
        Пэльгрэву и Винченти, в среднем тоже не превосходят этой величины. Пэльгрэв не видел ни одной, которая достигала бы вышины 1,6 м. Де Вогренан описывает неджедских лошадей даже как очень маленьких и определяет рост их лишь в 1,32-1,43 м. Понятно само собой, что животные такой незначительной величины, хотя и могут спорить с нашими крупными чистокровными лошадьми, но лишь по выносливости, а не по быстроте на бегах.
        В глазах арабов лошадь - самое благородное из всех созданных животных, и потому она пользуется почти таким же уважением, как знатный человек, и большим, чем обыкновенный смертный. У народа, скудно населяющего обширное пространство этой части земного шара, народа, который несравненно менее привязан к земле, чем мы, жители Запада, главное занятие которого составляет скотоводство, лошадь должна быть в величайшем почете. Она необходима арабу для жизни, для существования, с помощью ее он кочует, путешествует, верхом на ней пасет свои стада, благодаря ей блистает в битвах, на празднествах, общественных собраниях; он живет, любит и умирает на коне. Любовь к лошади у араба - врожденное чувство, особенно у бедуина: он всасывает с молоком матери уважение к этому животному. Это благородное создание - самый надежный товарищ воина, самый верный слуга властелина, любимец всего семейства. Вот поэтому-то араб и наблюдает за лошадью с тревожной заботливостью, изучает ее нрав, потребности, воспевает ее в своих стихах, прославляет в песнях, находит в ней самый приятный предмет для беседы. "Когда творец пожелал создать коня, - поучают восточные мудрецы, - он сказал ветру: я хочу, чтобы от тебя родилось существо, назначенное для того, чтобы носить моих поклонников. Это существо должно быть любимо и почитаемо моими рабами. Оно должно внушать страх всем тем, которые не слушаются моих заповедей". И он создал лошадь и воззвал к ней: "Я сделал тебя совершенной. Все сокровища земли лежат перед твоими глазами. Ты будешь повергать под свои копыта моих врагов и носить на спине моих друзей. Ты станешь седалищем, с которого будут возносить ко мне молитвы. По всей земле ты должна быть счастлива и почитаема больше всех остальных созданий, так как тебе будет принадлежать любовь господина земли. Ты должна летать без крыльев и побеждать без меча!" Вследствие такого мнения сложилось поверье, что лошадь может быть счастлива лишь в руках арабов; этим, говорят, объяснялось прежнее нежелание уступать коней иноверцам, которое теперь, правда, уже строго не соблюдается. Абд-эль-Кадер, когда он находился еще на высоте своего могущества, наказывал смертью всех правоверных, на которых ему доносили, что они продали христианам одну из своих лошадей.
        Все арабы полагают, что благородные лошади уже целые тысячелетия сохраняются в одинаковом совершенстве, и потому заботливо следят за разведением своих коней. На жеребцов хорошей породы существует очень большой спрос: владельцы кобыл ездят далеко, чтобы достать для случки таких жеребцов. В вознаграждение за это владелец жеребца получает в подарок известное количество ячменя, овцу и бурдюк молока. Брать деньги считается постыдным; тот, кто захотел бы сделать это, приобрел бы позорное название "продавца любви лошади". Только в том случае, если от знатного араба требуют, чтобы он одолжил своего благородного жеребца для случки с обыкновенной кобылой, он имеет право отвергнуть просьбу. Во время беременности с лошадью обращаются очень осторожно, однако на ней не ездят лишь в последние недели. В то время как кобыла жеребится, должны присутствовать свидетели, чтобы удостоверить происхождение жеребенка. Жеребенка воспитывают с особой тщательностью и с юности смотрят на него как на члена семьи. Поэтому-то арабские лошади стали домашними животными, и их можно смело пускать в палатку хозяина или к детям.
        С 18-го месяца начинается воспитание благородного создания. Сначала ездить на нем пробует мальчик. Он водит лошадь на водопой, на пастбище, чистит ее и вообще заботится о всех ее потребностях. Оба учатся одновременно: мальчик становится наездником, жеребенок - верховым конем. Но никогда молодой араб не заставит доверенного ему жеребенка работать слишком много, никогда не будет требовать от него того, что выше его сил. За каждым движением животного следят, обращаются с ним с любовью и нежностью, но не терпят упрямства и злости. Лишь на третий год надевают на него седло; по окончании третьего года постепенно приучают напрягать все свои силы. Лишь тогда, когда лошадь достигла седьмого года, ее считают выученной. Поэтому арабская поговорка говорит: "Семь лет для моего брата, семь лет для меня и семь лет для моего врага". Нигде не проникнуты так сознанием силы воспитания, как в пустыне. "Всадник обучает свою лошадь, как муж свою жену", - говорят арабы. При этом надо, однако, заметить, что, по отзыву беспристрастных знатоков, искусство верховой езды стоит у арабов на очень низкой ступени: они по большей части очень плохие или по крайней мере грубые наездники и умеют ехать лишь шагом или неправильным галопом.
        Хорошо воспитанная породистая арабская лошадь неутомима, хотя об этом рассказывали и очень много басен. В. С. Блент много раз объездил весь Восток со специальной целью ознакомиться с самыми лучшими лошадьми и закупить их; он составил себе очень высокое мнение об арабской расе и высказывает об этих лошадях и их всадниках в главных чертах следующее: "Арабская лошадь - смелый скакун, может быть самый смелый во всем свете. О быстроте ее бега сравнительно с быстротой чистокровной английской лошади я не могу говорить на основании опыта; однако я не думаю, чтобы на расстоянии 3 английских миль арабская лошадь имела какие-либо шансы обогнать английскую скаковую лошадь, исключая разве тот случай, когда эта последняя была второстепенного качества. На протяжении 5 миль дело принимает другой оборот, и я уверен, что на 20 милях лишь отличная английская лошадь может равняться с арабской. Она, по-видимому, способна проходить с тяжелой ношей значительные расстояния, не уставая. Хотя об этом рассказывают очень много, но едва ли возможно выяснить что-либо определенное о действительной быстроте их, так как бедуины не устраивают регулярных скачек. Если бы даже они хотели, то не умеют объезжать своих лошадей так, чтобы они могли вполне проявить все свои беговые способности. Их приходится очень сильно погонять, чтобы они прошли галопом без остановки более 1-2 английских миль. Даже при необходимости торопиться лошади постоянно прерывают езду остановками и отдыхом, так что непрерывная езда в течение целого дня для них вещь незнакомая. Тем не менее арабы проезжают таким образом, то есть галопом, прерываемым частым отдыхом, чрезвычайно большие расстояния и остаются в пути иногда целый месяц; в течение этого времени их лошади получают очень недостаточный корм и часто целые дни не получают воды, к тому же они подвергаются всем переменам погоды - жаре, холоду и сильному ветру. Таким образом, лошадей ценят более за их силу и выносливость при неблагоприятных условиях, чем за быстроту".
        Кроме того, Блент не раз указывает на то, что бедуины проявляют более гордости, что владеют хорошей лошадью, чем привязанности к ней; они очень хорошо знают ее цену в продаже и обращают более внимания на происхождение лошади, чем на ее качества. Об этом, впрочем, Винченти высказывается совсем иначе; он говорит: "Бедуин требует, безусловно, чтобы родители кобылы были свободны от недостатков, но безукоризненная кобыла неизвестного происхождения дороже ему, чем имеющая недостатки, но могущая похвастаться блестящим родословным древом". Происхождение жеребенка определяется по матери, то есть принадлежность его к тому или иному семейству лошадей определяется по кобыле, а не по жеребцу.
        Арабы различают много семейств лошадей; каждая область, каждое племя хвалится своими. В Аравии, вообще в областях, лежащих между Красным морем и Евфратом, различают, по словам Блента, 21 породу или семейство, из них 5 самых знаменитых, которые соединяются вместе под названием "кхамса" и представляют собой породы, произошедшие, как было уже сказано, от пяти кобыл Соломона. Наиболее древняя и благородная называется "кехилан" или, как указывает Нибур, "кохлани".
        Интересно послушать похвалы, расточаемые благородной лошади. "Не говори, что это животное - моя лошадь, скажи, что оно - мой сын! Она бегает быстрее бурного ветра, быстрее, чем взгляд скользит по равнине. Она чиста, как золото. Ее взор ясен и зрение так остро, что она видит волосок в темноте. Она догоняет на бегу газель. Орлу она говорит: я несусь по воздуху так же, как ты! Когда она слышит пение девушек, она ржет от радости, а свист пуль поднимает ее дух. Из рук женщин она выпрашивает себе подачку, а врага бьет копытом в лицо. Когда она может бежать по желанию ее сердца, она проливает из глаз слезы радости. Для нее все равно, чисто ли небо или бурный ветер пылью застилает солнце, так как благородный конь презирает ярость бури. На этом свете нет лошади, ей равной. Она несется с быстротой ласточки, она так легка, что могла бы танцевать на груди твоей возлюбленной и та не ощутила бы ее тяжести. Поступь ее так спокойна, что на полном скаку ты можешь выпить на ее спине полную чашку кофе, не пролив ни капли. Она понимает все, как сын Адама; ей недостает лишь языка".
        Рядом с настоящей арабской лошадью стоит берберская лошадь - северной Африки и Сахары*.
* Берберская лошадь относится к той же группе пород, что и арабская. Сюда же относят и туркменских ахалтекинцев (аргамаков).

        Эта восточная порода нашла широкое распространение в Европе. "Все знатоки лошадей согласны между собой в том, - говорит граф Врангель, - что эта лошадь происходит от древней нумидийской расы, которая приобрела известность еще во времена Пунических войн. Меньше единогласия существует относительно древнейших предков берберской лошади. Абд-эль-Кадер утверждал, правда, очень определенно, что берберская раса арабского происхождения. Однако другие авторы, познания которых в истории, конечно, превосходят познания, приобретенные храбрым эмиром в течение его славной жизни, защищают так же решительно взгляд, что берберская лошадь есть самостоятельная порода, возникшая в северной Африке. Как обстоит дело в действительности, решить трудно. Самые благородные берберские лошади разводятся в Тунисе; ближе всего к ним стоят лошади в алжирской части пустыни Сахары и последнее место занимают марокканские лошади.
        Самый благородный родственник арабской лошади в Европе - это английская чистокровная верховая лошадь. Многие знатоки утверждали даже, что различие между этими обеими расами заключается лишь в небольших отклонениях, вызванных измененными условиями жизни, и что, следовательно, в жилах английской чистокровной лошади течет несмешанная восточная кровь. Это утверждение свидетельствует, однако, о недостаточном знакомстве с историей английской лошади, так как родословная этой расы доставляет нам, напротив, неопровержимое доказательство того, что в ней нет ни одной лошади, для которой можно было бы доказать исключительно восточное происхождение как с отцовской, так и с материнской стороны". Автор на основании исторических данных принимает, что в Англии существовала уже облагороженная порода, прежде чем кто-нибудь стал думать о скрещивании с восточной кровью*.
* Английская верховая - вторая порода чистокровных лошадей - выведена при участии арабской породы. Отличается наивысшей резвостью на скачках, но менее вынослива, чем арабская лошадь.

        Он указывает далее, что драгоценнейшие качества благородной лошади - быстрота, выносливость и энергия - могут быть получены и укреплены лишь путем упражнения на скачках. Как по форме тела, так и по качествам современная чистокровная лошадь во всех отношениях превосходит своих предков; между ними существует большое число прекрасных лошадей, которые достигают вышины 1,75 м и более.
Английская чистокровная верховая
Английская чистокровная верховая
        Сложение стало пропорциональнее и благороднее, чем у арабского коня. Их вывозят во все страны, населенные европейцами, чтобы облагораживать местные породы лошадей.
        В Германии на разведение лошадей стали обращать должное внимание лишь в начале прошлого столетия. До того времени довольствовались обыкновенными лошадьми и не старались облагородить породу. В конце XVII века коневодство в Германии стояло, вероятно, повсюду на более низкой ступени, чем в средние века, когда, как известно, с Востоком поддерживались несравненно более оживленные сношения. О местном коневодстве не было и речи. В Пруссии лишь Фридрих Вильгельм I поставил его на более твердую почву. Прежде всего, чтобы снабдить свои придворные конюшни хорошими лошадьми, он в 1732 году построил конный завод Тракенен и тем положил начало разумному облагораживанию древней прусской породы, оставленной до того времени без внимания. Путем многократного скрещивания с восточными и особенно с английскими чистокровными лошадьми постепенно получили тракененскую лошадь , прекрасно сложенную, выносливую и вообще хорошую во всех отношениях. В настоящее время ее с полным правом можно назвать немецкой лошадью, тем более что Тракененский завод и его отделения имели и теперь еще имеют огромное влияние на разведение и облагораживание всех вообще прусских лошадей. Точно так же они имеют величайшее значение для немецкой кавалерии. "Поэтому вполне понятна та гордость, - пишет граф Врангель, - с которой все германские наездники указывают на восточную Пруссию, где находится этот завод".
Тракененская порода
Тракененская порода
        Лошади крупных пород могут достигать высоты 1,8 м в загривке. Лошади тяжелых бельгийских, французских или английских пород имеют массу в среднем 750 кг, часто даже 800 кг, в редких случаях - 900-1 000 кг*.
* Крупнейшие лошади принадлежат к двум породам тяжеловозов бельгийским барбансонам и английским шайрам. Они достигают массы 1,5 т, в холке бывают до 2-2,2 м.

        Самая маленькая лошадь - шетландский пони с густой, длинной, косматой гривой и пушистым хвостом достигает обыкновенно 90 см вышины, иногда лишь 85 и даже 82 см, следовательно, не больше крупной собаки.
Шетландский пони
Шетландский пони
        Сообразно с особенностями и рабочая сила лошадей бывает чрезвычайно различной. В общем можно сказать, что лошадь может нести до 175 кг, следовательно, в среднем около четверти своей массы, но по твердой дороге везет 2500 кг, а ломовики даже 3000-3500 кг, то есть тяжесть, которая в среднем по крайней мере в 4 раза превосходит ее собственную массу**.
* * Рекордный вес груза, свезенного парой тяжеловозов, составил 51 т.

        При таких условиях лошадь проходит около 4 км в час, а ненагруженная за то же время шагом - около 5 км; крупные лошади с более легким ходом идут шагом несколько быстрее. Выездные лошади спокойной рысью проходят 1 км в 4-5 минут, рысаки - то же расстояние почти вдвое скорее, самые лучшие рысаки в упряжи на ипподроме могут пробегать 1 км в 1,5-1,6 минуты. Скаковые лошади, которые вместе со всадником и седлом весят немногим более 400 кг, пробегают по ровной дороге в среднем 900 м, иногда даже 1000 м и более в минуту. Ноша легкой кавалерийской лошади равна 46 кг, не включая сюда веса всадника в 60-70 кг; дневной переезд ее - 22-30 км, усиленный переезд - 50-60 км. При непродолжительных поездках очень хорошие лошади, запряженные в легкий экипаж, могут проходить ежедневно средним счетом не более 70-80 км.
        В настоящее время домашняя лошадь распространена почти по всему земному шару. Ее нет лишь в самых холодных странах и на некоторых островах, где человек еще не нуждается в ней. Сухие местности она предпочитает влажным болотистым, хотя может есть более грубое сено, чем другие домашние животные. Лошадей при разведении держат в диком, полудиком или домашнем состоянии. В первом случае, например в России, табуны целый год остаются в степи и предоставлены самим себе. Рождающиеся там лошади очень выносливы, сильны и неприхотливы, но никогда не достигают такой красоты, как рожденные и воспитанные под присмотром человека. В полудиком состоянии табуны лошадей бродят от весны до осени по лесам или обширным пастбищам, а зимой их держат на конюшнях и ухаживают за ними.
        Наконец, высшую степень заботливости человека о лошади мы видим на конных заводах, где разведение ведется под строжайшим присмотром*.
* В XIX е. во Франции (район Перш) была выведена знаменитая порода тяжеловозов першероны.

Першерон
Першерон
        Коневодство, как и требует его высокое значение для народного хозяйства, стало наукой. Ему посвящают все более и более крупные научные силы. Первое и главнейшее условие успеха заключается в умелом и искусном выборе производителей, причем должно постоянно иметь в виду ту специальную цель, которой хотят добиться в потомстве. После выбора родителей результат разведения обусловливается главным образом целесообразным воспитанием жеребят, так как задатки хороших качеств, унаследованных от родителей, развиваются лишь при биагоприятяых для них условиях.
        К сожалению, лошадь подвержена многим болезням. Важнейшая из них - наколенный грибок, опухоль и позднейшее затвердение пяточного сочленения; мыть - опухоль желез под нижней челюстью; короста - сухая или мокрая сыпь, при которой выпадают волосы; сап сильное воспаление носовой перегородки, которое страшно заразно и переходит даже на человека, острое бешенство, болезнь мозга, или оглум, - подобное же страдание; серые и черные бельма на глазах и другие. Кроме того, животное мучают многочисленные внутренние и наружные паразиты.
        Лошадь может достигать 40 лет и более, но с ней часто так дурно обращаются, что иногда она стареет уже в 20 лет, и нужно признать, что она лишь в редких случаях достигает 30 лет. Лошадь, на которой ездил в турецкую войну австрийский фельдмаршал Ласи, по приказанию императора пользовалась заботливым уходом и, как говорят, достигла 46-летнего возраста*.
* Максимальный достоверно зарегистриро- ванный срок жизни лошади составил 62 года.

        О качествах, привычках, нраве и особенностях лошадей, короче, об их духовной жизни я предоставляю говорить Шейтлину: "Лошадь имеет способность различать пищу, жилище, пространство, время, освещение, цвет, форму, также семейство своего хозяина, соседей, друзей, врагов, товарищей, людей и вещи. Она может воспринимать впечатления и представления, имеет память и большую разностороннюю восприимчивость к различным состояниям своего тела и души. Она при различных условиях бывает в хорошем или дурном расположении духа, довольна окружающей обстановкой или требует, чего ей хочется, она способна даже к страстям, например к любви и ненависти. Лошадь очень умна и легко усваивает дрессировку, так как чрезвычайно понятлива.
        Многие животные видят и слышат лучше лошади. Она обладает также не особенно тонким обонянием и вкусом, а осязание вообще слабое, несколько тоньше лишь на губах. Зато ее способность изучать до мелочей близкие предметы удивительна: она научается точно узнавать все ее окружающее, тем более что с этим связана превосходная память. Всякий отлично знает, как хорошо помнит лошадь места, свою конюшню, дороги и мосты, как верно она узнает тропинку, по которой хоть раз прошла. Она даже знает дорогу гораздо лучше, чем тот, который ею управляет. Уверенная в своем знании, она на перекрестке упрямится и не хочет идти не по настоящей дороге. Всадник или кучер может спокойно спать и в самую темную ночь, предоставив выбор дороги лошади. Многих пьяных извозчиков выручали таким образом их лошади и спасали путникам жизнь и имущество. Как быстро узнает она постоялый двор, в который хоть раз заезжала, и всегда вполне уверена, что надо опять заехать! Она как будто подозревает, что извозчик или всадник не так хорошо знает этот постоялый двор, как она, как будто бы она должна показать им дорогу. Но, раз миновав постоялый двор, она опять бежит совершенно спокойно, как бы убедившись в своей ошибке, и признает, что хозяин поступил справедливо, так как он не хотел теперь заезжать туда. Однако она узнает постоялый двор не по вывеске и охотно бежит мимо тех, в которых никогда еще не была. Своего прежнего хозяина и работника она сразу узнает по прошествии многих лет, подбегает к нему, ржет, видя его, лижет и обнаруживает искреннюю радость; она только не знает хорошенько, как выразить свой восторг. Она тотчас замечает, если на нее сядет кто-нибудь чужой, а не хозяин, и иногда оглядывается назад, чтобы вполне удостовериться в этом. Она отлично понимает значение слов сторожа и вполне им повинуется. Она идет из конюшни к колодцу, к повозке, позволяет надевать сбрую, бегает за работником, как собака, сама идет обратно в конюшню. На нового человека или на новую лошадь она смотрит осмысленно. Все новое сильно возбуждает ее: новая телега, новая карета - все это ей интересно.
        Кто хочет научить лошадь исполнить что-нибудь, как человек, тот должен по крайней мере учить ее по-человечески, а не побоями, угрозами или голодом, действовать лишь добрым словом и обращаться с ней совершенно так, как добрый и умный человек обращается с другим. Что влияет на человека, то влияет и на лошадь. Во многом лошади очень похожи на детей и в хорошем, и в дурном. Вместе с памятью места лошадь обладает и понятием о времени. Она научается идти в такт, ехать рысью, галопом и танцевать. Она умеет также различать время, знает, утро ли, полдень или вечер. Она не лишена также музыкального чувства и, как воин, любит звук трубы. Весело бьет о землю копытом, когда слышит этот звук, призывающий к скачке или к битве; знает и понимает также барабанный бой и вообще все звуки, внушающие ей мужество или страх. Она узнает пушечную пальбу, но неохотно слышит ее, если ей пришлось видеть на поле сражения других коней, убитых выстрелами. Гром тоже неприятен ей. Может быть, на нее дурно влияет гроза.
        Лошадь очень подвержена страху и в этом отношении походит на человека. Она пугается необыкновенного звука, необыкновенного предмета, развевающегося знамени, рубашки, вывешенной из окна и колеблемой ветром, тщательно осматривает каменистую дорогу, осторожно входит в ручей или реку.
        На узких горных тропинках она вся дрожит, так как знает, что должна надеяться лишь на свои ноги и не может ни обо что опереться. Молнии очень боится и в грозу дрожит и потеет. Если одна лошадь бросается в бегство, то другая, неиспуганная, может удержать ее; обыкновенно же испуг овладевает и другой, и обе мчатся под влиянием все возрастающего страха, бешено летят через все, что попадается на пути к дому, и останавливаются лишь на дворе или у стены. Сколько несчастий прямо или косвенно в подобных случаях причиняет это животное, которое обыкновенно так разумно, послушно и благонравно, которое повинуется хозяину, работнику, женщине, девушке - словом, каждому, кто с ним хорошо обращается! Лошадь, как дитя, может удивляться, смущаться, пугаться от незначительных обстоятельств, но ее легко можно вывести из заблуждения и благодаря ее уму нетрудно познакомить с новыми предметами. Ясно, что ум ее может помутиться, как у человека, что она может сойти с ума. Не одна лошадь была уже безвозвратно испорчена грубым обращением, руганью и побоями конюхов, была лишена всех своих ценных внутренних качеств и сделалась совершенно глупой и сумасшедшей. Напротив, хорошее обращение облагораживает лошадь, высоко ставит ее и делает получеловеком.
        У лошади есть одно лишь истинное удовольствие - скачка. Она от природы странник. Только ради удовольствия пасущиеся лошади в русских степях скачут, галопом следуют по целым часам за повозкой, уходят даже на расстояние дневного пути с уверенностью, что найдут длинный обратный путь. На пастбищах они весело резвятся, бьют передними и задними ногами и делают разные шалости, скачут вместе, кусают друг друга. Есть такие задорные, которые постоянно дразнят других. Молодые дразнят даже людей. Это замечательный факт! Животное, которое пытается играть с человеком, должно ведь чувствовать себя близким к нему, почти видеть в нем себе подобного! Жеребец - страшное животное. Его сила громадна, его мужество непомерно, его глаза мечут огонь. Кобыла гораздо тише, добродушнее, послушнее, уступчивее; поэтому ее часто и предпочитают жеребцу. Лошадь способна ко всяким чувствам. Она любит и ненавидит, бывает завистливой и мстительной, коварной и т. д. Ни одна лошадь не похожа на другую. Одна зла и любит кусаться, другая доверчива и кротка. Или природа, или воспитание, или и то и другое вместе сделали их различными.
        Как различна судьба лошадей! Жребий большинства их таков, что в молодости их любят и кормят овсом, в старости заставляют возить тяжести и дают жесткую траву, бьют и презирают. Многих коней оплакивали люди и справедливо воздвигали им мраморные памятники. У них есть детство для игр, молодость для щегольства, зрелый возраст для работы, наконец наступает возраст, в котором они становятся более вялыми и слабыми; они цветут, созревают и увядают!"
         Кулан, или джигетай (Eqims hemionus)i описан Палласом, который открыл его, следующим образом: "Этих джигетаев нельзя, собственно, называть ни лошадьми, ни ослами. По своему внешнему виду они представляют нечто среднее между теми и другими. Кулан имеет некоторые прекрасные статьи, которые ставят его гораздо выше осла. Крайне легкое тело, тонкие конечности, дикий и быстрый взгляд и прекрасный цвет волос - вот его преимущества. Стоячие уши, имеющие более красивую форму, чем у мула, тоже не безобразят его. Таким образом, можно было бы и не обращать внимания на то, что его голова несколько тяжела, а маленькие копыта имеют такую же форму, как у осла.
Кулан (Equiis hemionus)
Кулан (Equiis hemionus)
        Его обезображивают только прямая острая спина и некрасивый коровий хвост, такой же, как у осла. Он несколько больше ростом, чем маленькая порода мулов, и почти равен клепперу. Форма головы тяжелая, грудь велика, снизу угловата и несколько сдавлена. Спинной хребет не вогнут и не округлен, как у лошади, и не так прям и угловат, как у осла, а плоско выгнут кнаружи, и хребет образует тупой угол. Уши длиннее, чем у лошади, но короче, чем у обыкновенных мулов. Грива короткая и стоит дыбом, совершенно как у осла; хвост и копыта также сходны с ослиными. Грудь и плечи узки и далеко не так мясисты, как у лошадей, задняя часть также худощава, конечности же чрезвычайно легкие и тонкие и притом довольно высокие. Масти кулан светлой желто-бурой, нос и внутренняя сторона ног - чало-желтоватые, грива и хвост черноваты, а вдоль спинного хребта пробегает изящная полоска в виде черно-бурого ремня, который расширяется на крестце и снова суживается к хвосту"*.
* Величина, пропорции, окраска куланов из разных регионов очень различны.

        С этими данными согласно описание Радде, но оно во многих отношениях дополняет их. Зимой волосы достигают длины 2-5 см и кажутся в это время косматыми и мягкими, как верблюжья шерсть; кончики их серебристо-серые, у корня они бледного железно-серого цвета; летом волосы немного длиннее 1 см и имеют несколько более светлый желтовато-рыжий цвет с серым налетом; на морде, более чем на треть ее длины - от рта до внутреннего угла глаза, и желобок между ветвями нижней челюсти становятся постепенно светлее, переходя в почти чистый белый цвет, между тем как нижняя сторона лишь между передними ногами переходит в не совсем чистый белый цвет. Полоска по средней линии спины, окрашенная в темно-бурый цвет, переходящий в желтый и серый, к середине спины суживается от ширины пальца до ширины менее 1 см, затем быстро расширяется, на крестце достигает в поперечнике 3 пальцев, сохраняет эту ширину на всем протяжении таза, потом очень быстро суживается и пробегает по спинной стороне хвоста в виде тонкой продольной полоски; она всюду резко отделяется от цвета тела. По бокам тела лишь в паху окраска становится светлее. На ногах цвет тоже постепенно переходит в более светлый по направлению сверху вниз; полоса бурых длинных волос шириной в палец окружает все основание копыта и на передней стороне ноги поднимается вверх, постепенно светлея. Вся длина тела равняется приблизительно 2,5 м, из них на голову приходится 50 см, на хвост без кисти - 40 см; вышина у загривка колеблется между 1,3 и 1,5 м; А. Вальтер определил, однако, в 1887 году высоту в плечах одного большого, совершенно взрослого жеребца лишь в 1,11 м.
        До новейшего времени источником сведений о жизни кулана служило данное Палласом описание; лишь с начала 50-х годов мы получили ценные дополнения к этому первому сообщению. Более подробными сведениями мы обязаны Ходжсону, Адамсу, Хэю, Эверсману, Радде, Северцову, А. Вальтеру, Пржевальскому и А. Русинову. Я попытаюсь сопоставить в дальнейшем изложении различные данные и дать по возможности полную картину жизни этого предполагаемого прародителя осла.
        Кулан - дитя степи**.
* * Исторический ареал куланов охватывал всю засушливую зону Азии - от Аравии, Сирии, Малой Азии и Предкавказья до Монголии, Тибета, СевероЗападной Индии.

        Хотя он предпочитает жить около озер и рек, но не избегает и бесплодных, безводных пустынь, точно так же он не боится и гор, если только они носят степной характер, не покрыты лесом. Главным образом на основании различного местонахождения пробовали различать джигетая и кулана. Считали невозможным, по крайней мере невероятным, чтобы одно и то же животное могло жить и на низменных равнинах, и на высоких горах (более 3000 м над уровнем моря). По мнению братьев Шлагинтвейт, кулан, несомненно, должен был бы погибнуть в низменности. Это ни на чем не основанное воззрение самым решительным образом опровергает Пржевальский, который видел, бесспорно, одно и то же животное пасущимся и на высоких горах северного Тибета, и на богатых лугах около Куку-Нора*.
* Сейчас этих куланов обычно разделяют на два вида - джигетай и кианг.

        Ни разреженный воздух высоких гор, ни палящий солнечный жар летом и ледяная стужа зимой в степях, ни резкие горные вьюги, ни горячие облака песка, поднимаемые ветром в пустыне, не препятствуют распространению этого закаленного в непогодах животного. Хотя он вовсе не зависит от человека, однако один человек оказывает влияние на его распространение. Там, где бродячие пастушеские народы еще не посещали обширных пространств степей, кулан может жить, а там, где пастух со своими стадами регулярно проходит взад и вперед, он спугивает кулана. Эта дикая лошадь требует полной, ничем не стесняемой свободы. Поэтому она водится только там, где среди роскошных пастбищ расстилаются пространства настолько бедные, бесплодные и пустынные, что даже невзыскательный предшественник оседлого человека избегает их.
        Уже во времена Палласа, после того как в степях была учреждена пограничная стража, в русских владениях редко видели табуны под предводительством старого жеребца, а только случайно забежавших отогнанных молодых жеребцов или отдельных кобыл. В настоящее время эти быстрые животные оттеснены еще далее, но не истреблены вовсе в расширившихся за это время пределах России. Их даже можно встретить у самой границы Европы. Они живут еще теперь в значительном количестве в некоторых частях Акмолинской области, далее в степной полосе между Алтайскими горами и озером Зайсан и встречаются к востоку и югу отсюда во всех удобных местах в южной Сибири и Туркестане, хотя и не в таком большом числе, как в пустынных степях Монголии и северо-западного Китая или в горах Тибета. "В Туркменских степях, - пишет Вальтер, - кулан еще и теперь встречается на всем их протяжении в довольно значительном числе. Он удалился в нетронутые пустыни лишь из частей, оживленных Закаспийской железной дорогой и новыми военными постами. В начале постройки железной дороги часто замечали большие стада около линии в окрестностях Казанчика и между Душаком и Кара-Бендом. Теперь они, по-видимому, исчезли оттуда. Чаще встречаются они, как говорят, на бесплодных степных равнинах к северу от Атрека, а особенно их много вдоль афганской границы, как и вообще в холмистой пустыне между Тедженом и Мургабом. Так, недалеко от колодца Адам-Илень, между Пуль-и-Хатун и Акрабатом, я встретил много их в апреле 1887 года рядом с бесчисленными стадами сайгаков"*.
* В настоящее время туркменский кулан сохранился лишь в заповедниках.

        Общественность составляет основную черту характера этой дикой лошади. Кулан пасется на высоких горах вместе с дикими баранами, тибетской антилопой и яком, а на низменностях вместе с сайгой. Они мирно живут также вместе с отделившимися от стада лошадьми. Русинов пишет мне, что лошади боятся куланов и удаляются от них, так как им, по-видимому, противен запах их родичей; этого не подтверждает, однако, одно собственное мое наблюдение. Когда мы 3 июня 1876 года пересекали степь около озера Зайсан, причем не раз наталкивались на куланов, мы увидели двух лошадей, стоявших на хребте длинного холма, которых признали было за диких. При нашем приближении одна из них убежала, а другая пошла прямо к нам: это была домашняя лошадь. Она, вероятно, убежала из своего стада, заблудилась в степи и за недостатком более подходящего общества присоединилась к куланам; теперь она оставила их, чтобы снова примкнуть к лошадям. Она без сопротивления позволила поймать и взнуздать себя и несколько минут спустя так равнодушно бежала рядом с нашими верховыми животными, точно никогда не пользовалась полнейшей свободой.
        Любимая пища куланов - степная полынь и одно кустообразное колючее растение, называемое баялыш, которое часто встречается именно в Голодной степи. Во время переселений эти животные, обыкновенно столь разборчивые, должны довольствоваться и другими растущими в степи травами; зимой же им приходится есть побеги тамарисков и других кустарников, хотя эта пища так мало пригодна для них и так их обессиливает, что они делаются похожими на бродячие скелеты**.
* * Осенью и зимой табунки — "гаремы" куланов объединяются в большие стада по несколько сот голов. В зависимости от обилия корма и наличия водопоев куланы совершают незначительные сезонные кочевки.

        При скудном корме они пасутся почти во всякое время дня, при обильном они тоже заняты едой очень долго; после заката солнца они отдыхают, однако, как уверяют киргизы, всегда лишь короткое время. Относительно времени, когда куланы спариваются и когда жеребятся, указания расходятся. В западной части области распространения первое приходится на время между серединой мая и серединой июля, последнее приблизительно месяцем раньше, так как продолжительность беременности такая же, как у лошади. Свое мнение, будто кулан в Тибете жеребится зимой, Хэй подкрепляет замечанием, что кобыла, убитая им в августе, имела почти доношенного жеребенка и что он никогда не видел летом жеребят, которым могло быть менее 6 месяцев от роду; однако это воззрение, должно быть, не совсем верно или, по крайней мере, относится к исключительным случаям. Мы поймали 3 июня жеребенка, которому, очевидно, было всего несколько дней***.
* * * Гон куланов приходится в среднем на май-июнь, жеребенок рождается через год - с апреля по июль включительно. Первые дни он лежит в укрытии. Перед родами самка уходит из табуна и возвращается обратно на второй неделе, когда детеныш окрепнет.

        Тот, кто когда-нибудь видел куланов на их родине и на полной свободе, без колебаний назовет их высокоодаренными животными. Их движения невольно очаровывают зрителя; в восторге и изумлении он старается уловить взором изящные формы этих быстрых животных. "Удивительнейшее зрелище, - как вполне справедливо говорит Хэй, - представляют куланы, когда с необыкновенной быстротой взбираются на горы или ловко спускаются вниз, никогда не спотыкаясь". Куланы, которых мы преследовали, мчались по степи через холмы и долины, точно дразня нас своей быстротой и неутомимостью. Ни один всадник не может догнать их; они соперничают в быстроте с любой антилопой*.
* Максимальная скорость кулана заметно выше, чем у лошади, 70—75 км ч, но с этой скоростью животное может бежать не более нескольких минут. Крейсерская скорость, с которой куланы могут бежать многие часы, - 40-50 км ч. что также недостижимо для лошади.

        Точно так же и в искусстве лазания по горам они едва ли уступают серне или горному козлу.
        Острота их чувств и духовные дарования соответствуют их физической силе. Киргизы называют их упрямцами; самоуверенность и храбрость, любопытство и отвага вот главнейшие черты их характера. Если их не преследуют, они не спеша трусят своей дорогой и весело помахивают своими всегда подвижными хвостами; в случае же преследования они бросаются легким, изящным и очень быстрым карьером, но и тут время от времени останавливаются, все смотрят в одном направлении, прислушиваются и затем с прежней быстротой беззаботно и резво мчатся далее вперед, вытянувшись в одну линию. Обыкновенно, хотя и не всегда, они убегают, еще издали завидев человека. Одно из животных, по словам Хэя, стоит на страже по большей части на расстоянии 100-200 метров от табуна. Этот часовой, заметив угрожающую опасность, не торопясь приближается к товарищам, предупреждает их об опасности, становится во главе, и весь табун убегает или рысью, или полным галопом. Спугнутый кулан бежит всегда против ветра, поднимает на полном бегу голову и вытягивает свой длинный хвост. Жеребец должен не только собирать табун, но и заботиться также о его безопасности, он постоянно обегает его кругом и в случае опасности подает знак к бегству. Нередко он бежит рысью прямо на приближающегося охотника, и в таком случае его легко застрелить. Иногда он долго следует за всадником. "Раз, - рассказывает Хэй, - два кулана долго бежали за пони, на котором ехал верхом один из моих слуг, и настолько приближались к нему, что он даже боялся нападения с их стороны". То же сообщает Бальдвин, который на охоте должен был отгонять этих любопытных животных.
        Кулан легко уходит от преследования крупных хищников. В западноазиатских степях, впрочем, и нет таких, которые преследовали бы куланов; живущие здесь волки не смеют нападать на здоровых диких лошадей, так как они прекрасно умеют защищаться своими сильными копытами. Нападению волков могут подвергнуться разве что истомленные, больные экземпляры, идущие в стороне от стада. В южных и юго-восточных частях области распространения куланов врагом их может являться тигр; но так как степи лишь местами доставляют удобное для него местопребывание, а этих мест куланы избегают, то, вероятно, и он не причиняет им значительного вреда. Более опасным врагом оказывается человек. Кочующие степные пастухи страстно любят охоту за куланами, тем более что она требует от охотника большой ловкости. Редко удается, даже на волнистой местности, подкрасться на расстояние ружейного выстрела. Только пуля, попавшая в грудь, сваливает это сильное, выносливое животное; раненное в живот или с раздробленной ногой, оно убегает почти с такой же быстротой, как и здоровое; скрывшись наконец из глаз стрелка, оно прячется в какой-нибудь яме, умирает здесь и становится тогда добычей волков, а не охотника. Поэтому киргизы и монголы предпочитают подстерегать дикую лошадь на водопое или ставить на нее петли в то время, когда самый опасный ее враг, зима, приходит на помощь человеку.
        В восточной Сибири, по словам Радде, охота производится иным образом: "Охотник, намеревающийся подстеречь пугливого джигетая, выезжает рано утром на светло-рыжей лошади и направляется в горы. Тихо едет он по пустыне через горы и долины и высматривает дичь. Увидев ее издали, он старается незаметно приблизиться к ней, и тогда-то начинается настоящая охота. Своей быстроногой маленькой лошадке охотник подвязывает хвост, чтобы он не мог свободно развеваться по ветру, после ведет ее на какое-нибудь высокое место, а сам ложится на землю шагах в ста от того места, где спокойно пасется его лошадь; положенное на короткую рогатку ружье его приготовлено к выстрелу.
        Джигетай замечает лошадь и, приняв ее за кобылу своей породы, направляется к ней стремительным галопом. Но, подбежав на короткое расстояние, озадаченный, он останавливается и так стоит несколько мгновений. Это самая удобная минута для выстрела. Охотник целит обыкновенно прямо в грудь и нередко кладет животное на месте. Однако случается, что оно падает только после пяти всаженных в него пуль. Несмотря на тонкое чутье джигетая, его чаще всего удается подстеречь, когда он в ветреную погоду пасется в широком месте какой-нибудь долины и медленно передвигается". Туркмены вместо лошади употребляют на охоте верблюдов. "Я видел, - рассказывает Вальтер, - как сарыкские туркмены охотились на кулана с помощью верблюда. Заметив издали джигетая, охотник медленно гонит перед собой ничем не нагруженного верблюда, позволяя ему время от времени останавливаться для того, чтобы попастись; таким образом подходят они к намеченной дичи, по возможности на расстояние выстрела, при этом охотник тщательно избегает попасть под ветер, все время прячется за верблюда и направляет ствол ружья под грудью или шеей своего живого щита".
        Выгода, приносимая охотой на кулана, довольно значительна. Киргизы и тунгусы высоко ценят его мясо. Первые сравнивают его с мясом лошади, вторые считают его особенным лакомством. По словам Вальтера, туркмены его тоже очень любят. Кожа с крупа и бедер продается бухарцам, которые из нее выделывают сафьян*.
* Шагреневая кожа из одноименного знаменитого романа Оноре де Бальзака - не что иное, как выделанная особым образом (со вдавливанием зерен) шкура кулана.

        Остальную кожу разрезают и сплетают для ремней и уздечек. Кожа хвоста вместе с длинной кистью волос обладает, по поверью тунгусов, целительной силой: если больному животному дать втянуть в себя дым от сожженного на угольях куска этой кожи, оно наверное выздоровеет.
        В последнее время в отечестве кулана сделано немало попыток приручить его, но полного успеха еще ни разу не достигнуто. Русинов сообщает, что некоторым киргизам удавалось время от времени поймать жеребят; они заставляли кобыл выкармливать и выращивать их. Маленькие дикари скоро привыкают к своим кормилицам, сосут их с таким же удовольствием, как собственных матерей, выказывают детское послушание, не покидают их даже в более зрелом возрасте, а свободно пасутся с домашними животными и держатся с ними вместе вблизи юрт. Таким образом, пока они молоды и бесполезны, они возбуждают самые лучшие надежды. Однако поведение их совершенно изменяется, как только они начинают входить в полную силу. Оба кулана, которых нам показывал Русинов, пойманы были вскоре после своего рождения и выкормлены киргизскими кобылами. Первое свое лето они провели в табуне, к которому принадлежали их кормилицы, и с ними же легко пережили зиму в холодной конюшне. Очень скоро они привыкли есть сено, овес и печеный хлеб, охотно шли на зов человека и на предложенные им лакомства, позволяли даже себя гладить и только не любили, чтобы дотрагивались до их спины. Возмужав, однако, ни разу не допустили оседлать себя, но кусались, били задом и страшно бесились, когда хотели им надеть узду. Запрячь их в экипаж не было никакой возможности. С каждым годом становились они злее и неукротимее, так что наконец должны были отложить все попытки к приручению их.
        В сказаниях и рассказах киргизов куланы играют важную роль. Одно из самых древних сказаний говорит следующее: когда-то жил один киргиз, по имени Каргер-бей, который был так же богат, как и скуп. Он умер, не оставив после себя наследников. Но его богатство все-таки никому не досталось, потому что все его стада, в знак поучительного примера соотечественникам, были превращены в диких степных животных: овцы - в сайгаков, лошади - в куланов. С тех пор те и другие населяют пустыню.
        Другая дикая лошадь Азии, составляющая, может быть, один вид с куланом, есть онагр древних; о нем не раз упоминается в Библии. Ксенофонт встречал много этих диких лошадей вблизи Евфрата, Страбон, Варрон и Плиний - в Малой Азии, а Марселин - в земле курдов. Склатеру, который сравнивал всех ныне живущих диких лошадей между собой, кажется более чем вероятным, что водящийся в пустыне Индии дикий осел не отличается от онагра. От Тристрама же мы знаем, что этот последний живет еще и в настоящее время не только в Месопотамии, но также и в Палестине; нередко пойманных онагров привозили и в Дамаск. Итак, область его распространения простирается от Сирии, через Аравию, Персию и Белуджистан до Индии и даже далее на юг (как говорит Стерндаль), до Гуджарата, а на восток - не далее 75 градуса восточной долготы.
        Онагр (Eqiins onager) значительно меньше джигетая, однако выше ростом и тоньше сложен, чем обыкновенный осел. Голова его еще выше и больше, чем у кулана, толстые губы покрыты густыми, жесткими, щетинистыми волосами, уши довольно длинные, но все-таки короче, чем у обыкновенного осла. Преобладающий цвет шерсти этого животного - красивый белый с серебристым блеском, переходит на верхней части головы, на боках шеи и туловища и на бедрах в светло-рыжий. На плечах сбоку тянется белая полоса шириной в руку, другая полоса идет вдоль всей спины и на задней стороне бедер, посередине ее проходит узкая полоса в виде шнурка кофейно-бурого цвета. Шерсть онагра еще мягче и шелковистей, чем у лошади. Зимние волосы ее можно сравнить с шерстью верблюда, летние же в высшей степени нежные и гладкие. Торчащая кверху грива состоит из мягких шелковистых волос длиной около 10 см, кисть хвоста почти в пядь длины.
        По образу жизни онагр напоминает кулана. Жеребец ведет стадо, состоящее из кобыл и жеребят обоих полов, но, как кажется, жеребцы менее ревнивы, чем у родственных видов; по крайней мере, говорят, что часто во время переходов многие жеребцы соединяются вместе, однако при этом они нередко кусают друг друга. В быстроте бега онагр отнюдь не уступает джигетаю. Уже Ксенофонт утверждал, что онагр далеко опережает даже самую лучшую лошадь; новейшие писатели также отдают справедливость быстроте его бега. Путешественник Портер с удивлением говорит об этой дикой лошади. В провинции Фарсе его прекрасная борзая собака погналась за каким-то диким животным, которое его проводники приняли за антилопу. Тотчас же погнались за ним полным галопом, и благодаря ловкости собаки удалось снова увидеть его. К немалому удивлению, увидели, что мнимая антилопа была на самом деле дикая лошадь. "Я решился, - говорит путешественник, - погнаться на необыкновенно быстром арабском коне вслед за этим красивым животным, но все усилия моего коня догнать его были напрасны; вдруг дикая лошадь остановилась, и это дало мне возможность посмотреть на нее вблизи. Но потом она опять пустилась бежать с быстротой молнии, прыгая, лягаясь, играя на бегу, как будто она нисколько не устала и травля доставляла ей удовольствие". Внешние чувства онагра, особенно зрение, слух и обоняние, так тонки, что в открытой степи к нему совершенно невозможно подойти. Крайне умеренный, он приходит к водопою не чаще, чем через день, почему его почти невозможно подкараулить. Самая любимая его пища - солончаковые растения; он также любит горькие травы, такие, как одуванчик, осот. Не пренебрегает он различными видами клевера, люцерной и другими бобовыми растениями. Но ему не нравятся все душистые, бальзамические, а также болотные и колючие растения, ранункулы и репейник. Соленую воду он любит более, чем пресную, но она должна быть чиста, мутной он никогда не пьет.
        О времени случки и рождения детеныша ничего не известно, однако можно предполагать, что последнее бывает весной. Мясо онагра высоко ценится всеми народами, живущими в странах, где он чаще водится. Даже арабы, которые вообще очень разборчивы в пище и ни за что не станут есть ручного осла, считают мясо онагра чистым. Вероятно, то же самое было и у евреев. Мы знаем, что римляне любили лакомиться молодыми онаграми. Плиний рассказывает, что лучшие онагры водились во Фригии и Ликаонии. "Мясо жеребят этого животного было известно как лакомство: его называли Lalisiones. Меценат первый ввел обычай подавать на своих пирах мясо жеребят мулов вместо этой чужестранной дичи".
        Персы употребляют не только мясо дикого осла, но и его желчь как средство против болезней глаз. Поэтому все эти народы усердно охотятся за этим благородным животным. Персы выезжают на охоту целой гурьбой, останавливаются на расстоянии 8-10 км от тропинок, где обыкновенно можно встретить диких ослов, и затем преследуют их, сменяя друг друга, до тех пор, пока они, усталые, не сделаются их добычей. Еще поступают иначе: роют ямы, покрывают их ветвями и травой и наполняют до известной высоты сеном, чтобы упавшие туда животные не повредили себе членов; затем загоняют онагров в долины, где устроены эти ямы; пойманных жеребят продают на племя за очень дорогую цену. От этих жеребят, когда они вырастут, происходят от случки с домашними ослами самые красивые и самые ловкие верховые ослы, какие только встречаются в Персии и Аравии. Они сохраняют все хорошие качества своих диких предков: красивое строение тела, бодрую осанку, быстроту бега, терпение и умеренность. Нибур говорит, что среди арабских верховых ослов есть много таких, цвет которых совершенно одинаков с цветом онагра*.
* В связи с вымиранием онагра на Ближнем Востоке такие гибриды сейчас неизвестны.

        Дикий вид, от которого происходит домашний осел, живет в Африке. Африканский дикий осел (Eqmts dsinus), от которого происходит домашний осел, встречается в двух разновидностях.
Дикий осел (Equus asimis)
Дикий осел (Equus asimis)
        Первая из них - нубийский осел (Equus asimus asimis) - походит по величине и наружному виду на своего домашнего потомка в Египте, но по нраву и образу жизни - на диких азиатских родичей. Он велик ростом, сложен стройно и красиво, светло-рыжего цвета, нижняя сторона туловища светлее; на спине ясно обозначена черная полоса, другая проходит крестообразно по плечам, а на наружной стороне голеней находится несколько более или менее ясных поперечных волос. Грива короткая и прямостоящая, кисть хвоста большая и длинная.
        Сомалийский осел (Equus asinus somaliensis) от нубийского осла отличается большей величиной и более длинной висящей гривой; он серого цвета, с неясной полосой на спине. Плечевого креста совсем нет, на ногах многочисленные черные поперечные полосы. Его родина - Сомали. Нубийский степной осел, который нам более известен, водится в степях верхней Нубии. Он часто встречается около Атбары, главного притока Нила, а также в равнинах земли Барка; область его распространения доходит до берегов Черного моря. Здесь он живет в таких же условиях, как джигетай и онагр. Каждый жеребец ведет стадо, состоящее из 10-15 кобыл, он его охраняет и защищает. Он очень пуглив, осторожен, так что охота на него в высшей степени трудна. От одного путешественника, который проехал путь между Красным морем и Хартумом, я узнал, что дикие ослы, так же как и лошади в Парагвае, прибегают на лагерный огонь, останавливаются за несколько сот шагов от него и стоят как бы в изумлении; при малейшем движении в лагере они поспешно убегают, высоко подняв хвост. Говорят, они нередко уводят в свои стада ручных ослиц. Все употребляемые на юге и, вероятно, также в Абиссинии ручные ослы, как кажется, происходят от этого вида, потому что, по уверению арабов, дикие ослы так необыкновенно похожи на ручных, что можно ошибиться и не отличить их. Мне показывали ослов, которые, как уверяли, были пойманы и приручены. Я не проверял справедливость этих слов. Могу только сказать, что эти ослы отличались от других лишь немного более гордой осанкой и большей выносливостью*.
* Нубийский осел достигает в холке 110-120 см, весит 200-220 кг. Сомалийский осел крупнее - до 165 см в холке, вес — до 250 кг. Грива у сомалийского осла хотя и длинная, но не висящая, а окраска не серая, а светло-бежевая.

        Полосатые ноги этого животного, в особенности сомалийского осла, - достойный внимания признак. Они показывают, что осел является переходом от своих азиатских сородичей к зебрам.
        Домашний осел. Степного нубийского осла приручали уже в древние времена; пойманные дикие животные употреблялись для облагораживания ослиной расы. Древние римляне тратили большие суммы на это облагораживание, а арабы до сих пор занимаются этим.
Домашний осел
Домашний осел
        Если сравнить осла, который в западной Европе везет мешки на мельницу или тележку с молоком, с его южными собратьями, то можно легко принять их за различные виды - так мало сходства между ними. Северный осел, как известно, ленивое, упрямое, часто строптивое животное, которое обыкновенно, хотя и несправедливо, считается олицетворением глупости и простоты; южный же осел, особенно египетский, - прекрасное, живое, чрезвычайно работящее и терпеливое существо, которое в исполнении своей работы не только не уступает лошади, но даже во многих отношениях превосходит ее. Зато о нем заботятся гораздо больше, чем о европейском осле. Во многих восточных странах так же стараются сохранить чистоту ослиных пород, как и самых кровных лошадиных; для этого ослов кормят очень хорошо, не мучают в молодости и за это могут требовать от взрослых услуг, которых был бы не в состоянии оказать наш осел.
        Совершенно правы те, которые прилагают много стараний к делу разведения ослов, потому что на Юге это домашнее животное в полном смысле слова; его можно встретить как во дворцах богачей, так и в хижинах бедняков; он самый необходимый слуга для жителей Юга. Уже в Греции и Испании попадаются очень красивые ослы, хотя они еще далеко уступают ослам восточных стран, особенно тем, которые употребляются в Персии, Туркмении и Египте*.
* Наиболее мелки и неказисты как раз "восточные" беспородные ослы (так называемые ишаки) Средней и Центральной Азии, Ирана, Индии. Африки.

        Греческий и испанский ослы по величине равняются маленькому мулу; их шерсть гладкая и мягкая, грива довольно длинная, кисть хвоста очень длинная; уши также длинные, но красивой формы, глаза блестящие. Большая выносливость, легкий, скорый шаг и мягкий галоп делают этого осла превосходным для верховой езды. Некоторые имеют от природы иноходь, как, например, самые крупные из всех когда-либо виденных мною ослов, так называемые ослы испанских угольщиков, которые главным образом служат для того, чтобы доставлять уголь с гор на юг. Кроме ослов большого роста в Греции и Испании встречаются менее крупные, но они все-таки более стройные и красивые и покрыты более красивой шерстью, чем наши домашние ослы, Но арабские ослы, особенно те, которых разводят в Йемене, еще красивее этих прекрасных животных. Здесь существует два сорта ослов: одни большие ростом, смелые, проворные, крайне пригодные для верховой езды, другие меньше ростом, более слабые, употребляемые обыкновенно для переноски тяжестей. Первые произошли, вероятно, от скрещивания с онагром и его потомками. Подобные же породы встречаются в Персии и Египте, где платят очень дорого за хорошего осла. Пригодный для верховой езды осел там стоит выше в цене, чем посредственная лошадь.
        Ослы лучшей породы встречаются только у самых знатных людей в стране. Такой осел бывает ростом с обыкновенного мула и, начиная с длинных ушей, так на него похож, что их трудно различить. Стройное телосложение и гладкая, мягкая шерсть составляют его отличительные особенности. Обыкновенный осел, который есть у всякого жителя страны, средней величины, но тем не менее очень прилежен, крайне умерен в пище и очень терпелив. Ночью он получает свою главную пищу - твердые бобы, которые он раздробляет с громким шумом; днем же ему по временам дают то пучок свежего клевера, то пригоршню бобов. "Не может быть животного лучше и полезнее, чем этот осел, - говорит Богумил Гольц. - Рослый мужчина может сесть на осла, который бывает часто не более шестинедельного теленка, и несется на нем в галоп. Эти, по-видимому, слабые животные идут превосходной иноходью. Но мне кажется просто сверхъестественным, откуда они берут силы носить на себе целыми часами рысью и даже галопом взрослого человека по самой сильной жаре: это уже переходит в область тех ослиных тайн, которые не нашли еще автора, разгадавшего их". Верховому ослу коротко стригут шерсть на всем теле, кроме бедер, где ее оставляют длинной, но вырезают там разные линии и фигуры, так что это придает животному совершенно особенный вид.
        В древние времена одичавшие ослы встречались на некоторых островах Греческого архипелага и на острове Сардиния; в настоящее время они еще попадаются в Южной Америке*.
* Одичавшие ослы в некоторых районах Ближнего Востока и Средней Азии заняли экологическую нишу вымерших здесь куланов и онагров.

        Такие ослы, избежавшие человеческого влияния, принимают в скором времени нравы своих диких предков. Жеребец составляет себе стадо и борется за него с другими не на жизнь, а на смерть; он чуток, осторожен, бдителен и нелегко покоряется опять воле человека. В Южной Америке такие дикие ослы встречались в прежнее время чаще, теперь же они почти совсем исчезли.
        Восточная часть Индостана и Средней Азии, северная и восточная Африка, южная и средняя Европа и, наконец, Южная Америка - все это страны, в которых больше всего ослов**.
* * Имеются е виду, конечно, домашние ослы. Больше всего ослов в Китае; в Латинской же Америке гораздо более распространены мулы.

        Чем суше страна, тем ослы в ней лучше. Сырость и холод осел менее переносит, чем лошадь. Поэтому в Персии, Сирии, Египте и южной Европе находятся самые лучшие ослы, в средней Африке и в средней Европе, составляющих границу области их распространения, - самые плохие. Правда, в средней Европе и во внутренней части Африки осел находится большей частью в пренебрежении, тогда как в странах северной Африки и в Азии, по крайней мере, стараются его облагородить через скрещивание. Испанец, например, украшает своего осла различными кистями и бантами, пестрыми лентами, красивыми чепраками и утверждает, что его осел гордится своими украшениями и что внимание хозяина доставляет ему удовольствие. Тем не менее он обращается со своим четвероногим слугой очень дурно, заставляет его голодать, много работать и бьет его самым безжалостным образом. То же самое бывает и в большей части стран Южной Америки. "В Перу, - пишет мне Гаскарль, - осел самое жалкое существо; там он всеобщее вьючное животное. Он должен таскать на себе камни и бревна для постройки дома, воду для хозяйства и другие тяжести одним словом, все то, что нужно человеку, но чего он, по своей лени, не хочет сам носить; при этом полновесный цамбо (помесь индейца и негра) садится сзади и безжалостно бьет бедное животное. Два всадника на одном осле также не редкость".
        Нигде, как кажется, ослы так часто не употребляются для верховой езды, как в Египте. Здесь в больших городах эти покладистые животные совершенно необходимы для удобства жизни. Их нанимают так же, как мы нанимаем кареты, и совсем не считается стыдом пользоваться ими. При тесноте улиц некоторых городов они одни умеют сокращать и облегчать дорогу. В Каире их можно видеть везде среди непрерывного людского потока, теснящегося по улицам. Погонщики ослов в Каире образуют особое сословие, настоящую касту; они способствуют характерности города так же, как минареты и пальмы. Они необходимы как туземцам, так и иностранцам; никто не может приносить так много пользы и в то же время никто не умеет так досадить, как эти погонщики. "Настоящая потеха и вместе с тем настоящее мучение, - говорит Богумил Гольц, - иметь дело с погонщиками ослов. Невозможно понять, добры они или злы, строптивы или услужливы, ленивы или расторопны, лукавы или наглы; они представляют собой смесь всевозможных качеств. Путешественник встречает их, как только он высадится на берег в Александрии. С восхода и до заката солнца стоят они со своими животными на всякой площади. Прибытие парохода - целое событие для них: тут они стараются овладеть несведущим и, по их мнению, глупым иностранцем. Они сначала заговорят с новоприезжим на трех или четырех языках, и горе ему, если он станет говорить по-английски: тотчас же из-за него возникает драка между погонщиками; это продолжается до тех пор, пока он не сделает лучшего, что только он может сделать, а именно не взлезет на первого попавшегося осла и не велит везти себя в какую-либо гостиницу". Такими они кажутся сначала; но только тот, кто знает арабский язык и может вместо тарабарщины, составляющей смесь из трех-четырех языков, говорить с ними на их языке, узнает их хорошо.
        "Посмотри, господин, на этого осла, которого я тебе предлагаю; ведь это настоящий паровоз! Сравни его с теми, которых выхваляют тебе другие погонщики. Они развалятся под тобой, потому что это жалкие создания, а ты сильный человек! Но мой осел! Он побежит под тобой, как газель". "Вот кахиринский осел, - говорит другой, - его дед был самец газели, а праматерь - дикая лошадь. Эй ты, кахиринец, побеги и докажи господину, что я говорю правду! Не посрами своих родителей, иди с Богом, моя газель, моя ласточка!" Третий хочет превзойти обоих, называя своего осла Бисмарком, Мольтке и т. п., и это продолжается в том же роде до тех пор, пока путешественник не сядет на одного из ослов. Тогда погонщик начинает дергать, толкать, бить осла или колоть его заостренной на конце палкой, только после этого животное пускается галопом; сзади же бежит сам погонщик, крича, понукая осла, ободряя его, болтая и надрывая свои легкие так же, как осел, бегущий перед ним. Так мчатся они по улицам между животными и всадниками, между уличными повозками, навьюченными верблюдами, экипажами и пешеходами, и осел ни на одно мгновение не теряет своей бодрости, но скачет очень приятным галопом до цели путешествия. Каир - это высшая школа ослов. Только там можно узнать и научиться ценить, уважать и любить это прекрасное животное.
        К обыкновенному европейскому ослу можно вполне применить слова Окена: "Домашний осел так опустился вследствие постоянно дурного с ним обращения, что он теперь почти не похож на своих прародителей. Он отличается от них не только гораздо меньшим ростом, но и цветом шерсти, которая у него более бледного серо-пепельного цвета; уши его тоже длиннее и более дряблые, чем у дикого осла. Бдительность перешла у него в упрямство, проворство - в медленность, живость - в леность, ум - в тупость, любовь к свободе - в терпение, мужество - в равнодушие к побоям".
        Походка осла необыкновенно тверда. Только иногда он вдруг ни за что не хочет сойти с места, а иногда же, напротив того, вдруг пускается вскачь. Всегда следует смотреть на его уши, потому что он постоянно ими двигает и выражает посредством их, как и лошадь, свои чувства и намерения. Он не обращает внимания на побои и из-за них не ускоряет шага, что указывает частью на его упрямство, частью на толщину его кожи. Очень хорошо знает своего хозяина, но не может быть и речи о том, чтобы он так привязался к нему, как лошадь. Однако подбегает к нему и выказывает некоторую радость. Замечательно то, что осел заранее чувствует изменение погоды: перед дурной погодой печально свешивает голову или же весело прыгает, если будет вёдро.
        Все внешние чувства ручного осла хорошо развиты. Выше всего стоит слух, за ним следует зрение, а потом обоняние; осязание его очень слабо, вкус также не особенно развит, потому что иначе он бы, наверное, был требовательнее и жаднее, чем лошадь. Его умственные способности, как говорит Шейтлин, не так ничтожны, как обыкновенно думают. Он обладает превосходной памятью и всегда найдет дорогу, по которой раз прошел. Хотя он кажется глупым, но иногда бывает очень хитер и лукав, и он совсем не так добродушен, как обыкновенно полагают. По временам он даже выказывает ужасное коварство. Иногда вдруг останавливается посреди дороги, и тогда его даже побоями нельзя заставить двинуться с места; иногда бросается вместе со своей ношей на землю, кусается и брыкается. Многие думают, что причиной тому его тонкий слух, что его пугает и оглушает всякий шум, хотя, вообще говоря, он не труслив, а только капризен. Если ему завяжут глаза, то он останавливается на месте; то же самое бывает, если ему закроют или заткнут уши; только когда он может владеть всеми своими чувствами, он продолжает путь.
        Осел довольствуется самой плохой пищей и самым скудным кормом. Трава и сено, до которых ни одна порядочная корова не дотронется и которыми пренебрегает лошадь, для него составляют лакомство; он даже предпочитает чертополох, колючие кустарники и травы. Но он очень разборчив в питье: ни за что не станет пить мутной воды; она может быть солона, но непременно чиста. В пустынях часто не знают, что делать с ослом, потому что, несмотря на сильную жажду, он не хочет пить мутной воды из кожаных мехов.
        У нас время случки ослов бывает в последние весенние и первые летние месяцы, на Юге же продолжается целый год.
        Через 11 месяцев после случки (обыкновенно принимают время в 290 дней) ослица жеребится одним, очень редко двумя совершенно развитыми, зрячими детенышами, облизывает их с большой нежностью и дает им уже через полчаса после рождения свое вымя. Через 5-6 месяцев осленок может быть отнят от матери, но он еще долгое время всюду следует за нею. Даже в самой ранней юности осел не требует никаких особенных забот и попечения; он довольствуется, так же как и взрослые ослы, всякой пищей, которую ему дадут. Он малочувствителен к переменам погоды и потому редко хворает. Это очень живое, резвое животное, выражающее свою шаловливость и внутреннее душевное довольство забавными прыжками и движениями. Он радостно встречает всякого осла, а также привыкает и к человеку. Когда его хотят разлучить с маткой, то встречают сопротивление с обеих сторон; если же это сопротивление не поможет, то оба выражают свое горе и тоску тем, что испускают по целым дням жалобные крики или, по крайней мере, выказывают сильное беспокойство. Мать мужественно защищает свое детище, когда ему грозит опасность, и даже иногда жертвует собой для него; она даже готова идти в огонь и в воду, чтобы только защитить своего осленка. Уже на втором году жизни осел достигает полного роста; но только на третьем году входит в силу. Несмотря на то что ослы должны много работать, они живут довольно долго. Были случаи, что ослы жили 40-50 лет.
        Уже с древних времен случали лошадь и осла и через такое скрещивание получали помеси, которые называются мулами, если отец - осел, и лошаками, если мать - ослица. Как те, так и другие по своему наружному виду похожи более на мать, но нрав свой более наследуют от отца*.
* Лошак невелик, имеет лошадиную голову, хвост и голос, очень своенравен. Мул же — скорее лошадь (до 160 см в холке) с головой, хвостом, копытами и голосом осла. Из-за крупных размеров, выносливости и большей покладистости предпочитают разводить мулов, а не лошаков. Оба варианта гибридов осла и лошади бесплодны, поэтому в специальных хозяйствах по разведению мулов держат породистых ослов-производителей.

        Один древний латинский писатель рассказывает, что Каракалла в Риме в 211 году нашего летосчисления выпускал на арену вместе с тиграми, слонами и носорогами также и "гиппотигров". Едва ли можно сомневаться в том, что этот писатель под именем "гиппотигры", то есть "тигровые лошади", подразумевает один из видов зебры — африканской полосатой лошади. Теперь различают пять видов полосатых диких лошадей; вопрос, справедливо ли это разделение на отдельные виды, должен пока остаться нерешенным**.
* * Сейчас выделяют 4 вида зебр, один из них истреблен человеком. Большинство зебр относят к подроду Hippotigris - буквально "лошадетигр".

        Квагга (Equus quagga) походит своим внешним видом и строением тела более на лошадь, чем на осла. Туловище ее стройное, голова небольшая и красивая; уши короткие, ноги сильные. Вдоль всей шеи поднимается короткая и прямостоячая грива. Покрытый с самого основания волосами хвост длиннее, чем у прочих полосатых лошадей, но короче, чем у лошади. Шерстью квагга походит на лошадь; волосы коротки и плотно прилегают к телу. Главный цвет шерсти гнедой, на голове более темный; на спине, крестце и на боках - светлее; живот, внутренние стороны бедер и волосы - чисто-белые.
Квагга (Equus quagga)
Квагга (Equus quagga)
        По голове, шее и плечам тянутся беловато-серые, впадающие в рыжий цвет полосы; на лбу и висках они расположены вдоль и очень часты, на щеках же идут поперек и довольно далеко отстоят друг от друга; между глазами и ртом они образуют треугольник. На шее насчитывают до десяти таких полос, которые видны и в гриве, на плечах — до четырех и на всем туловище еще несколько полос, которые к заду становятся все бледнее. Вдоль всей спины до самого хвоста тянется черно-бурая полоса, окаймленная рыжевато-серым. Уши с внутренней стороны покрыты белыми волосами, снаружи они желтовато-белые, окаймленные темно- коричневой полоской*.
* Квагга многочисленными стадами некогда населяла Южную и ЮгоЗападную Африку. В природе последние табуны квагг были перебиты в 1878 г. Существовало несколько типов окраски квагг. Брем описывает вариант, считающийся сейчас классическим.

        Самки и самцы очень похожи друг на друга; только самка немного меньше ростом, и хвост у нее короче. Взрослый самец достигает 2 м, с хвостом - 2,6 м длины; вышина его у загривка - около 1,3м.
        Саванная, или бурчеллова, зебра (Equus bwrchelli), бесспорно, самое благородное животное этой группы, так как видом своим больше всего напоминает коня; она почти такого же роста, как квагга. Длина ее - 2 м, вышина холки - 1,3 м. Туловище круглое, с очень выгнутым затылком; ноги крепкие, грива поднимается в виде гребня на 13 см вышины, хвост, как у квагги, или, лучше сказать, как у лошади, почти до корня покрыт волосами и довольно длинен; уши узкие и не очень длинные.
Саванная, или бурчеллова, зебра (Equus burchelli)
Саванная, или бурчеллова, зебра (Equus burchelli)
        Мягкая, гладко лежащая шерсть наверху светло-рыжего цвета, внизу - белая. Четырнадцать узких черных полос тянутся вверх по всей лицевой части, начиная с ноздрей. Семь из них уклоняются в сторону и соединяются с таким же числом полос, идущих сверху вниз. Остальные тянутся вкось по щекам и соединяются с полосами на нижней челюсти; глаза окаймлены темным кольцом. По середине спины идет темная полоса с белой каймой. По шее тянутся десять широких черных, иногда раздвоенных полос, между которыми виднеются узкие бурые полоски. Последняя полоса раздваивается книзу и соединяется с тремя-четырьмя другими полосками. Такие же полосы идут кругом всего туловища, но редко видны на ногах, которые чисто-белого цвета; однако существует так много отступлений, что нельзя еще составить общего правила на этот счет. У зебры восточно-африканского прибрежья полосы, окаймленные желтым, шире, чем у южных видов.
        У зебры Чапмана (Equus burchelli chapmani) ноги покрыты полосами до самых копыт, но и тут встречаются исключения. Цвет шерсти колеблется между желтым с шоколадными полосами и белым с почти черными полосами. Этот вид, как уже заметил Бюклей, почти ничем не отличается от бурчелловой зебры.
        Горная зебра (Equus zebra) почти такой же величины, как саванная, но отличается от нее тем, что все ее тело покрыто полосами. При более тщательном исследовании выступают еще другие отличительные признаки. По телосложению она менее походит на лошадь, чем на осла, и преимущественно на джигетая. Туловище ее полное и сильное; ноги стройные, шея изогнутая, голова короткая, морда толстая, хвост не очень длинный, покрыт короткими, только на конце удлиняющимися волосами, так что похож на ослиный; грива густая, но очень короткая. По белому или желтоватому фону тянутся от самой морды до копыт косые полосы блестящего черного или рыжевато-бурого цвета; только задняя часть брюха и внутренняя сторона бедер не покрыты полосами. Вдоль спины видна темно-бурая полоса, другая тянется вдоль брюха*.
* Особое устройство копыт помогает этой зебре без труда двигаться по каменистому грунту. Два подвида распространены в горах Южной и Юго-Западной Африки. В середине XX века горных зебр только в Намибии было 50-75 тыс., сейчас в природе сохранилось около 8 тыс. особей.

        Наконец, зебра Греви (Equus grevyi) может считаться ближайшим родичем саванной зебры, однако полосы у нее гораздо многочисленнее и уже.
        Европейцы, вероятно, познакомились прежде всего с зеброй. Нельзя сказать с полною достоверностью, что убитая Каракаллой зебра принадлежала именно к этому виду, так как описание ее не совсем точно*.
* Зебра Греви была открыта в 1882 г. и названа в честь тогдашнего президента Франции Жюля Греви.

        Также позднейший наблюдатель Цилосторг, писавший около 425 года о больших, диких и пятнистых ослах, дает весьма недостаточное описание этого дикого животного. Первые более подробные сведения имеем мы от тех португальцев, которые после своего переселения в восточную Африку впервые познакомились с зеброй. В 1666 году первая настоящая зебра была привезена в Каир одним послом из Эфиопии в подарок султану. О жизни зебр на свободе читаем мы позднее у Кольбе, Шпаррмана, Левальяна, Лихтенштейна, Буршеля, Гарриса и Бема, а в новейшее время многие наблюдатели, начиная с Кювье, доставили нам сведения о жизни его в неволе.
        Область распространения всех столь схожих видов этого семейства различна, но до сих пор еще не совсем точно разграничена; очень вероятно, что тут встречаются и некоторые ошибки, тем более что различные виды еще не вполне определены. Настоящая родина зебр - восточная Африка. В ближайших к экватору странах западной Африки и во всей области Конго, за исключением ее отдаленнейшей юго-восточной части, они не встречаются вовсе. На северо-востоке их область распространения ограничена 10 и 5 градусами северной широты, а на западе - течением Нила. "Они не встречаются, - говорит В. Юнкер, - далее 33-34 градуса восточной долготы; я видел тигровых лошадей только южнее озера Виктория".
        Зебры живут обществами от 10 до 30 голов; говорят, что их часто встречали стадами в 100 голов и более; но тогда они, вероятно, собирались для переселения в другие местности**.
* * Как и у других лошадей, у зебр бывают табунки "гаремного" типа (5-15 особей), объединяющиеся в стада при кочевках. Жеребцы подтверждают свой ранг и статус "семьянина" периодическими жестокими стычками с претендентами. У зебры Греви между взрослыми особями не существует стойких семейных привязанностей: жеребцы территориальны и привязаны к местности, кобылы с жеребятами широко кочуют.

        Каждый вид, как замечают, живет отдельно. Может быть, зебры боятся своих близких родичей, других же животных они не чуждаются. Почти все наблюдатели единогласно утверждают, что среди стад квагг почти постоянно встречаются антилопы гну и страусы и даже буйволы. Говорят, что страусы - постоянные спутники диких лошадей, вероятно, потому, что последние умеют из бдительности и осторожности этих птиц-великанов извлекать для себя величайшую пользу. По наблюдению Гарриса, квагги часто соединяются с полосатым гну, а обыкновенная квагга - с обыкновенным гну; можно сказать, что вышеупомянутые животные друг без друга чувствуют себя неловко. Подобная дружба некоторых животных с более пугливыми и умными, чем они сами, вовсе не редкость. В таких случаях самые осторожные члены подобных смешанных стад руководят всем обществом. Пока они спокойны, все стадо ни о чем больше не заботится, как о добывании пищи и приятном препровождении времени; когда они начинают выражать беспокойство, все стадо становится настороже; когда же они пустятся бежать - все общество бежит за ними без оглядки.
        Все зебры — необыкновенно быстрые, подвижные, бдительные и пугливые животные. Они носятся с быстротою ветра как по равнине, так и по горам*.
* Скорость зебр достигает 50-60 км/ч.

        Всаднику на хорошей лошади нетрудно догнать сомкнувшийся тесными рядами табун зебр, между тем как самый быстрый ездок не догонит одиноко скачущую пеструю лошадь. Рассказывают, что молодые квагги охотно дают себя поймать, если охотнику удастся вскочить в середину стада и отделить их от матерей; тогда они добровольно следует за лошадью, как прежде за собственной матерью. Вообще между зебрами и домашними конями, по-видимому, существует известная дружба; по крайней мере, квагги часто присоединяются к коням путешественников и спокойно пасутся среди них.
        О жизни зебр в восточной Африке сообщает нам Бем, который часто их встречал табунами в сто голов и более. "Они наносят иногда большой вред полям, особенно просяным. Встречаются преимущественно в степях, однако днем их часто можно видеть в редких лесах, где они, спасаясь от солнца и оводов, стоят, тесно прижавшись друг к другу. Особенно часто находят там пары во время течки. Вечером, при закате солнца, эти животные выступают одно за другим длинными вереницами из леса в степь. Точно так же лошади спускаются вечером на водопой под предводительством сторожевого жеребца. В их сообществе встречаются также ибисы, буйволы, антилопы, которые тогда служат сторожами не очень бдительным зебрам, между тем как буйволы со своей стороны полагаются на бдительность зебр. Последние совсем не пугливы и при приближении охотника только медленно удаляются от него; и вообще если в открытом месте с ними нет антилоп, то подкрасться к ним довольно легко. Тогда они весело скачут по всей степи. Впрочем, они живучи, и нелегко подстрелить их. Ржание издали удивительно похоже на лай целой своры собак. Мясо только что убитого животного приторно и сладковато, но вообще оно недурно на вкус. Они часто попадаются в когти льву. В июле и сентябре мы видели часто жеребят; а в середине октября была убита однажды кобыла с вполне выношенным жеребенком"**.
* * Сезон размножения у зебр привязан к сезону дождей, вес родившегося жеребенка — 30 кг. Зебры становятся половозрелыми раньше других лошадиных - в 2 года, живут до 30-35 лет, в среднем 20 лет.

        Все вышесказанное относится к кваггам и другим родственным видам. Совершенно иначе живут настоящие зебры. По словам Гарриса, они держатся исключительно горных стран, добровольно не спускаются в равнины и никогда не смешиваются со своими родичами. На горах зебра выбирает самые дикие и отдаленные местности и, кроме того, обыкновенно ставит сторожа на выступ скалы, откуда удобнее всего обозреть всю окрестность. При малейшей тревоге все пестрое стадо пускается в бегство и несется вдоль крутых обрывов, мимо зияющих пропастей с такими быстротой, проворством и уверенностью, что человек не может следовать за ними, и охотнику редко удается убить из своего дальнострельного ружья хоть одно из этих горделивых животных. Справедливее будет, впрочем, сказать, что зебры живут не исключительно на гористых местностях, а только предпочитают их; точно так же и пестрых квагг можно встретить как на горах, так и на равнинах.
        Относительно пищи полосатые лошади не очень прихотливы, однако им далеко до непритязательности осла. Родина доставляет им все необходимое для жизни, а когда корм в одном месте уничтожен, они отыскивают себе новые благоприятные места. Когда засуха уничтожила всю зелень в тех степных пространствах, которые составляют их любимое местопребывание, они предпринимают, подобно всем животным, живущим стадами в южной Африке, временные путешествия. Замечено, что они в это время в сообществе с различными видами антилоп посещают обработанные земли и причиняют жителям большой убыток. Но с наступлением дождливого времени добровольно оставляют населенные места, где подвергаются стольким неприятностям или, по крайней мере, беспокойствам, и возвращаются на свои старые пастбища.
        Голос полосатых коней так же мало напоминает ржание лошади, как и крик осла. По описанию Кювье, квагга до 20 раз подряд испускает слог "оа-оа"; другие же путешественники утверждают, что она кричит: "Ква-ква" или "Квага", и таким образом объясняют происхождение готтентотского названия этого животного; о голосе зебр я не имею никаких сведений и со своей стороны могу сказать только, что никогда не слыхал, чтобы они кричали или ржали*.
* Голос сосанных зебр напоминает двухсложный лай, но ему предшествует еще один звук (нечто вроде сипения) на вдохе, такой же, как у осла, перед очередной "руладой".

        Все внешние чувства зебр очень развиты. Уши чувствительны к малейшему шуму, и глаза редко ошибаются. В умственном отношении почти все равны между собою. Всем свойственны необузданное стремление к свободе, своеволие, некоторая доля дикости, иногда коварство и большое мужество. От нападений хищных зверей они храбро защищаются копытами и зубами**.
* * Зебра — основная дичь после гну для львов, гиен, гиеновых собак. Изредка на зебр нападают леопарды, совсем редко - гепарды. Зебра может дать эффективный отпор хищник)? (особенно жеребцы, буквально убивающие гиен), но обычно спасается бегством. Полосатая окраска не служит камуфляжем, как предполагали ранее, а сбивает с толку нападающего хищника. Полосы мельтешат перед глазами, зрительно разбивают корпус копытных и мешают следить за выбранной жертвой в суматохе. Другая функция окраски - опознавание членами группы.

        Гиены благоразумно держатся от них в стороне. Вероятнее всего, один только могучий лев успешно справляется с зеброй; дерзкий леопард нападает только на самых слабых. Злейшим врагом полосатой лошади опять-таки является человек. Трудность охоты на этих животных и красота их меха, для которого находят разнообразное употребление, побуждают европейцев к преследованию этих в сущности безобидных животных. Многие колонисты южной Африки страстно за ними охотятся, но и абиссинцы, кажется, не менее усердно их преследуют, так как их знатные люди любят украшать шею своих лошадей бахромой, составленной из пестрой гривы этих диких родичей коня. Европейцы убивают зебр пулями, туземцы - метательными копьями; но чаще всего попадают эти красивые звери в западни, где их убивают без труда или берут в неволю. Туземцы ценят только убитых животных, так как мясо их они считают лакомством, и, по словам Гарриса, даже иногда оспаривают у льва остатки им убитых зебр.
        Зебр несправедливо считали неукротимыми. Ничья твердая рука не бралась еще до сих пор за приручение этих чудных животных, никто не стремился серьезно к достижению этой цели. Некоторые отдельные попытки удались, другие оказались безуспешными. Квагг несколько раз удавалось приучить возить экипажи и носить тяжести: так, например, в Англии Паркинсу удалось довести пару этих красивых животных до того, что они позволяли себя впрягать в легкий экипаж и ездить, как на обыкновенных лошадях. По другим сообщениям, подобные попытки оказывались неудачными. Кювье рассказывает, что одна пойманная квагга иногда спокойно позволяла подходить к себе близко и даже гладить, но вдруг, без всякой видимой причины, начинала бешено лягаться и даже пыталась кусать своего хозяина. Когда ее хотели перевести из одной загородки в другую, она бесилась, падала на колени и грызла зубами все, что только могла захватить. Шпаррман рассказывает следующее о первом опыте приручения зебр, сделанном богатым поселенцем Капской области. Этот человек воспитал нескольких молодых пойманных зебр и поведение их, казалось, было вполне хорошим. В один прекрасный день ему пришла мысль запрячь в свой экипаж хорошеньких животных. Он сам взял в руки вожжи и поехал на своих бегунах. Езда была, вероятно, очень быстрая, так как после довольно значительного промежутка времени счастливый обладатель зебр очутился в своей конюшне без чувств, рядом с совершенно изломанным экипажем; зебры же стояли совсем смиряо. За другой молодой зеброй в детстве заботливо ухаживали, а впоследствии некоторое время не обращали на нее внимания, отчего ее прежняя кротость и понятливость перешли в лукавство и злобу. Тем не менее одному смелому наезднику вздумалось укротить это животное. Но едва успел он вскочить ей на спину, как зебра начала бешено бить задом, ударилась о землю и осталась лежать вместе со своим всадником; потом мгновенно вскочила опять на ноги, спрыгнула с высокого берега реки в воду и там сбросила седока; но тот крепко держался за поводья и был благополучно вытащен самой зеброй, которая подплыла к берегу. Тут животное дало всаднику такой чувствительный урок, что он, без сомнения, не забыл его во всю жизнь: зебра внезапно повернулась назад и откусила своему укротителю ухо.
        Эти и подобные им опыты запугали жителей Капской области и заставили их прийти к заключению, что приручение зебр - дело невозможное; но все серьезные наблюдатели не сомневаются, что со временем пестрых лошадей можно будет употреблять для домашних услуг*.
* Особого смысла в одомашнивании зебры, по видимому, нет.

        Все зебры легко переносят неволю в Европе. При хорошем корме они чувствуют себя отлично, а при хорошем уходе плодятся. Вейнланд в издаваемой прежде им, а теперь Ноллем газете "Зоологический сад" поместил описание всех животных, которые плодились в неволе. Из сообщенных им сведений мы узнаем, что зебры скрещивались не только с себе подобными, но и с другими копытными*.
* В неволе зебры и лошади дают бесплодное потомство - "зеброидов", нередко весьма причудливой окраски - с узкими темными полосами или рябью по более светлому фону, с контрастными полосатыми ногами при однотонном корпусе и т.п.

Жизнь животных. — М.: Государственное издательство географической литературы. . 1958.

Игры ⚽ Нужен реферат?

Полезное


Смотреть что такое "Семейство лошадиные" в других словарях:

  • Лошадиные — ? Лошадиные † Гипогиппус (реконструкция) …   Википедия

  • ЛОШАДИНЫЕ — семейство млекопитающих отряда непарнокопытных. Ок. 20 родов; ряд вымерших гиракотерий, мезогиппус, миогиппус, гиппарион и др.; единственный современный род лошади. Самые древние лошадиные жили в эоцене в Сев. Америке, откуда позже проникли в Ст …   Большой Энциклопедический словарь

  • Семейство Тапиры (Tapiridae) —          К семейству тапиров относятся наиболее примитивные непарнокопытные, у которых на передних ногах по 4 пальца, а на задних по 3. На передних и задних ногах наиболее сильно развит третий палец, который несет основную нагрузку. Пальцы имеют… …   Биологическая энциклопедия

  • ЛОШАДИНЫЕ — (Equidae), семейство непарнокопытных. Известны с эоцена Сев. Америки. Древнейший представитель эогиппус (Eokippus), или гиракотерий, был размером с лисицу, с четырёхпалыми передними конечностями; коренные зубы сходны с зубами кондилартр. В… …   Биологический энциклопедический словарь

  • ЛОШАДИНЫЕ — (Equidae), семейство отряда непарнокопытных, представленное единств. родом Equus. К нему, кр. домашних л. и осла, относятся л. Пржевальского, зебры , дикие ослы и полуослы. Все они отличаются длинными тонкими конечностями с одним третьим пальцем …   Справочник по коневодству

  • ЛОШАДИНЫЕ — семейство млекопитающих отр. непарнокопытных. Ок. 20 родов; ряд вымерших гиракотерий, мезогиппус, миогиппус, гиппарион и др.; единств. совр. род лошади. Самые древние Л. жили в эоцене в Сев. Америке, откуда позже проникли в Ст. Свет. Эволюция Л.… …   Естествознание. Энциклопедический словарь

  • лошадиные — семейство млекопитающих отряда непарнокопытных. Около 20 родов; ряд вымерших  гиракотерий, мезогиппус, миогиппус, гиппарион и др.; единственный современный род  лошади. Самые древние лошади жили в эоцене в Северной Америке, откуда позже проникли… …   Энциклопедический словарь

  • Семейство полорогие —         (Bovidae)** * * Семейство полорогих, или бычьих самая обширная и разнообразная группа парнокопытных, включает 45 50 современных родов и около 130 видов.         Полорогие животные составляют естественную, ясно очерченную группу. Как ни… …   Жизнь животных

  • Семейство верблюдовые —         Верблюды отличаются мозолистыми подошвами, отсутствием рогов и недоразвитых пальцев, раздвоенной верхней губой и особенностями зубной системой. Устройство зубов служит отличительным признаком верблюдов, отделяющим их от жвачных.… …   Жизнь животных

  • Лошадиные —         лошади (Equidae), семейство из отряда непарнокопытных. Включает 3 подсемейства, объединяющие около 20 родов, в том числе ряд вымерших (гиракотерий (См. Гиракотерии), Анхитерий, Мезогиппус, Миогиппус, Мерикгиппус, Гиппарион, Плиогиппус) и… …   Большая советская энциклопедия


Поделиться ссылкой на выделенное

Прямая ссылка:
Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»