Подотряд змеи

        Важнейшим отличительным признаком змей является присущая им подвижность лицевых костей, которая способствует необычайному расширению рта. Многие другие пресмыкающиеся животные имеют, как мы видели, такую же внешнюю форму тела, как змеи. Приняв это во внимание, можно сказать, что змеи характеризуются вытянутым, червеобразным телом, одетым в твердую, так называемую чешуйчатую кожу. Голова и хвост слабо отграничены от туловища. Согласно воззрению новейших исследователей, змеи представляют своеобразно развившуюся боковую ветвь чешуйчатых пресмыкающихся и не отличаются от последних какими-либо важными признаками. Отсутствие плечевого пояса и мочевого пузыря, чему придавали большое значение, нужно рассматривать как особенность, которая была предуготовлена образом жизни некоторых первобытных ящериц.
        Голова змей никогда не бывает очень велика; обыкновенно она шире, чем остальное туловище. Только у немногих видов она особенно резко отделена от шеи или от туловища. Голова яйцевидной или треугольной формы, обыкновенно сдавлена сверху вниз, то есть, иначе говоря, сплющена. Ротовая щель столь велика, что пасть, по-видимому, заходит далее задней границы головы. Ушного отверстия нет; глаза расположены почти над серединой ротовой щели, сбоку и вблизи края челюсти. Носовые отверстия всегда расположены впереди, часто совсем близко к верхушке рта. Чешуйчатый покров головы более или менее отличен от покрова туловища. Обособленной шеи нет; туловище начинается по большей части непосредственно позади головы и переходит незаметным образом в более или менее удлиненный хвост. Последний имеет форму полного или усеченного конуса. Длина туловища и хвоста больше их ширины в 20-90 раз. Голова, туловище и хвост одеты твердой кожицей, которую, по словам Карла Фогта, "неправильно называют чешуйчатой кожицей, так как в действительности покров этот представляет одно неразделенное целое и ясно состоит из настоящей кожи и лежащей над ней верхней кожицы.
        По форме различают два рода чешуек. Одни, имеющие в длину большие размеры, чем в ширину, и снабженные часто посредине килем, встречаются преимущественно на спинной поверхности животного; другие, большей частью шести или четырехугольной формы, имеют в ширину большие размеры, чем в длину, и главным образом встречаются на брюшной стороне туловища и на голове11. Щитки, покрывающие верхнюю сторону головы, имеют такие же названия, как и у ящериц. Из щитков, покрывающих нижнюю сторону, мы различаем: пару самых передних чешуевидных горловых щитков, расположенных сзади бороздковых щитков широкие, идущие вплоть до заднепроходного щитка брюшные щитки; кроме того, покрывающую заднепроходное отверстие полукруглую, одиночную или парную, чешуйку - заднепроходный щиток и находящиеся на нижней поверхности хвоста, парные или непарные, хвостовые щитки.
        "Для змей характерны бороздковые щитки, из которых обыкновенно две пары лежат друг за другом на подбородочной борозде, и два нижнегубных щитка, лежащих большей частью посредине, позади подбородочного щитка. Нижнегубные щитки, расположенные по бокам, впереди бороздковых щитков, заполняют спереди границы подбородочной борозды".
        Нельзя сказать ничего общего относительно окраски и рисунка кожи, так как они представляют необычайно большое разнообразие. Существуют змеи одноцветные, а также с пестрыми пятнами, с узором, состоящим из колец, решеток, полосок, точек, пятен в виде облаков и т. д. Одни виды невзрачны, другие же щеголяют великолепными красками. Но всегда рисунок и окраска стоят в известной зависимости от местности, в которой обитает змея. У живущих в пустынях преобладает песочно-желтая окраска, у древесных форм - зеленая. Змеи, ползающие по почве, покрытой растительностью, имеют пестрое одеяние, а пресноводные — соответственно темноте иловатых вод - носят темное одеяние. Морские змеи, напротив, щеголяют яркими - желтой и черно-голубой - красками, которые согласуются с разноцветными волнами тропических морей. Это соответствие окраски и местности не всегда наблюдается непосредственно, но путешественники, изучившие на основании собственных наблюдений богатство красок тропических стран, непременно заметят его, точно так же как наши охотники на змей знают, как хорошо они приспособляются к почве, по которой движутся. Заслуживает внимания замечательное исключение из этого правила. Именно - чешуйки роющих змей, проводящих полжизни под землей, отчасти окрашены в яркие цвета, отчасти же имеют металлический блеск, подобный блеску полированной стали. Хотя окраска и рисунок не могут быть изменяемы произвольно, не усиливаются при возбуждении и не ослабевают во время сна, но, тем не менее, являются постоянными только до известной степени. Именно только общий отпечаток их существует у всех экземпляров данного вида. Строго говоря, окраска и рисунок значительно варьируют, у одних видов больше, у других - меньше. Наша гадюка, например, имеет около 12 названий, потому что прежние исследователи принимали отдельные разновидности за особые виды, которым и давали названия. При этом возраст и пол оказывают влияние более значительное, чем обыкновенно думают.
        Простота и однообразие внешней формы тела обусловлены строением костного скелета, который состоит только из черепа, позвоночного столба и ребер. Существующие же у некоторых семейств укороченные тазовые и ножные бугорки, расположенные соответственно задним конечностям других пресмыкающихся, служат лишь намеком на конечности*.

* Ближайшими родственниками змей часто считают безухих варанов (Lanthanotidae), сейчас представленных одним видом — Lanthanotus borneensis, однако в последнее время их сближают с гекконо-подобными предками, среди которых были и безногие формы.

        Эти костные бугорки заслуживают нашего внимания, особенно если сопоставить их с наблюдениями Карлсона, который нашел у небольшого числа змей остатки плечевых мускулов и кровеносных сосудов передних конечностей. Вышеупомянутые данные заставляют нас признать, что змеи произошли в старину из четвероногих, ящерицеобразных форм**.

* * Причины утраты конечностей окончательно до сих пор не установлены. Одни специалисты считают, что это произошло в результате перехода к роющему образу жизни, другие связывают это с обитанием в водной среде или среди травы и камней.

        Важнейшей и самой своеобразной по форме и устройству частью скелета является череп. Он состоит, не считая менее важных для нас костей, из затылочной кости, теменных, лобных, височных, скуловых, носовых и слезных костей, клиновидной и межчелюстной костей, двух верхнечелюстных и двух небных костей и связанных с ними нижнечелюстных костей, состоящих из нескольких частей. Еще более, чем незначительная величина части черепа, заключающей мозг, бросается в глаза сильная подвижность челюстного аппарата.
        "Межчелюстная кость, - говорит Карл Фогт, - связана плотно с носовой костью; верхнечелюстные, крыловидные и нёбные кости, напротив, являются очень подвижными у большинства змей, главным образом у ложноногих, ужей и гадюк, и могут двигаться из стороны в сторону, а также вперед и назад. Столь большая подвижность зависит от нижнечелюстных костей. Длинная чешуевидная сосковидная кость связана с черепом только посредством связок и мускулов и несет на конце также длинную стержневидную, направленную косо вниз квадратную кость, с которой сочленена нижняя челюсть. Эта последняя состоит обыкновенно из двух, совершенно отдельных, стержневидных, лишь слегка изогнутых половин, которые соединены впереди только рыхлыми, растяжимыми волокнами; отделение их обозначается снаружи на так называемой подбородочной борозде, находящейся на нижней поверхности головы". Такое устройство позволяет змеям значительно расширять свой рот и проглатывать добычу гораздо более значительных размеров, чем, по-видимому, это допускает отверстие рта. К голове непосредственно примыкает туловище, так как у змей нет различий между шейными, грудными, поясничными, крестцовыми и хвостовыми позвонками. Уже начиная со второго, третьего или четвертого позвонка, лежащего позади черепа, все позвонки снабжены парой ребер, отличающихся от ребер туловища только меньшей величиной. Начиная с указанных, все позвонки, лежащие сзади, имеют более или менее одинаковое строение. Они связаны друг с другом настоящим шарообразным сочленением, причем сочленовная головка предыдущего позвонка входит в полушарообразную ямку последующего, и имеют ребра, связанные с телами позвонков также шарообразным сочленением. Ребра имеют особенное и очень важное значение, так как они заменяют у змей недостающие конечности.
        Они оканчиваются в мускульном слое, связанном с большими брюшными щитками, и придавливают их, когда движутся спереди назад, своими задними концами, выпячивающимися к поверхности, по которой должно совершаться движение. Таким образом, они представляют ряд рычагов, из которых каждый если и не вполне соответствует конечности, то, во всяком случае, исполняет ее роль. Следовательно, будет справедливо, если мы скажем, что змеи ходят на своих ребрах. У некоторых видов змей шейные ребра расширены также и вбок. В хвостовой части ребра уменьшаются мало-помалу и наконец совершенно исчезают. Соответственно видам и величине змей число позвонков колеблется в широких пределах. Только в исключительных случаях число их бывает менее 200, у отдельных же видов оно превышает 430. Грудная кость отсутствует у всех змей, так как ребра оканчиваются свободно; у них также нельзя заметить следов плечевого пояса и передней пары конечностей.
        Не менее чем кости скелета, заслуживают внимания зубы, так как по своему строению они представляют важные отличия и служат для определения семейства и подсемейства змеи. Зубы помещаются не только в верхней и нижней челюсти, но часто также на межчелюстной кости и по большей части на нёбных и крыловидных костях. Зубы всегда прирастают к костям, на которых они сидят, и, по мере надобности, заменяются новыми. Эти последние развиваются или позади, или рядом со старыми зубами и заключены с ними в общую складку слизистой оболочки. Различают три рода зубов: плотные, бороздчатые, то есть такие, которые снабжены на своей изогнутой передней поверхности глубокой бороздой, идущей от корня до кончика, и полые, продырявленные в передней части корня и рассеченные щелеобразно недалеко от верхушки. Все зубы дугообразны, очень остры и крючковаты. Они служат только для укуса и удерживания добычи; змеи никогда не разрывают и не перетирают пищу. Плотные зубы образуют конус, состоящий из твердого зубного вещества и покрытый тонким слоем эмали. Бороздчатые зубы представляют собой, по-видимому, недоразвитые полые зубы, так как можно допустить, что края борозды у последних срослись и образовали трубку. "Сообразно с таким качеством зубов, - замечает Карл Фог, - построен и верхнечелюстной аппарат. У большинства неядовитых змей, снабженных плотными зубами, верхняя челюсть очень длинна и несет непрерывный ряд зубов. За этим рядом внутри следует второй, образованный существующими почти у всех змей зубами, сидящими на нёбной кости и на непосредственном ее продолжении - крыловидной кости. У так называемых подозрительных змей с бороздчатыми зубами верхняя челюсть короче и усажена в передней части маленькими крючковатыми зубами, а в задней - большими бороздчатыми зубами. У аспидов и морских змей верхняя челюсть совсем коротка и усажена расположенными позади больших продырявленных ядовитых зубов маленькими, плотными, крючковатыми зубами. Наконец, у гадюк верхняя челюсть имеет вид совсем коротенькой косточки, усаженной несколькими ядовитыми полыми зубами, продырявленными вблизи верхушки".
        Изобилие мускулов является следствием своеобразного устройства скелета. Межреберных мышц можно насчитать столько же, сколько и ребер. Кроме них вдоль спины проходят мышцы, имеющие много точек прикрепления у различных ребер и позвонков. Это позволяет им не только проявлять значительную силу, но и действовать в самых разнообразных направлениях. Все мышцы, как и вообще у всех пресмыкающихся, имеют очень бледную окраску.
        Вытянутой форме туловища соответствуют и внутренности. Отверстие дыхательного горла расположено в передней части пасти. Дыхательное горло тянется под пищеводом и рядом с ним и состоит из тонких растяжимых хрящевых колец. Эти кольца в передней части горла замкнуты, а в задней соединены перепонкой. Гортань не ясно обособлена, надгортанный хрящ почти всегда отсутствует.
        Кольца сзади постепенно расширяются и переходят в легкие, образующие один или два больших полых мешка. Легкие тянутся до конца брюха.
        Удавы и питоны, по исследованиям Шульце, снабжены двумя одинаково развитыми легкими, имеющими почти одинаковые размеры в длину; у гадюк и морских змей только одно легкое. Между ними существуют многочисленные переходные формы, характеризующиеся в основном уменьшением левого легкого. Отношение передней, деятельной и участвующей в дыхании, части легкого к задней, более или менее гладкой, варьирует у различных семейств. Так, у удавов и у водных ужей существует незаметный переход от одного отдела легкого к другому, а у очковых змей эти отделы резко разграничены. Легкие змей, которые по другим признакам стоят ближе всего к ящерицам, походят, в общем, на легкие ящериц. Маленькое сердце, значительно удаленное от головы и у некоторых аспидов лежащее даже в начале второй трети туловища, состоит из двух совершенно обособленных предсердий и одного не вполне разделенного желудочка. Органы пищеварения отличаются своей простотой. Пищевод длинный и очень мускулистый; желудок представляет собой.
        собственно, только расширение пищевода и имеет сходство с длинным мешком. Короткие и мало извитые тонкие кишки отграничены от желудка только уменьшением диаметра. Почки, яичники и семенники очень вытянуты; печень - в виде длинной и сравнительно крупной лопасти; желчный пузырь значительных размеров; поджелудочная железа велика.
        В жизни змей важную роль играют некоторые железы, которые особенно развиты у ядовитых видов этого подотряда. Вследствие этого понятно, почему они стали предметом точных исследований. В голове змей существуют шесть пар желез и одна непарная. Из этих желез не все, но большая их часть встречаются одновременно. Таковы: передние подъязычные железы, задняя подъязычная, носовая, слезные, нижние и верхние защечные и губные железы и, наконец, ядовитые. Ядовитые железы, расположенные почти всегда позади и ниже глаз над верхней челюстью, очень велики, продолговаты, листоватой структуры и имеют внутри значительную полость. Они, кроме того, характеризуются длинным выводным протоком, тянущимся вперед к наружной поверхности верхней челюсти. Выводной проток открывается впереди и над ядовитым зубом в окружающий их чехол, так что отделение железы может изливаться в зуб. Ядовитая железа окружена очень сильным мускулом, который, совместно с жевательным мускулом, служит для сжимания железы. У некоторых ядовитых змей железа эта тянется назад так далеко, что отчасти лежит на ребрах. Ее присутствие констатировано у всех змей, имеющих полые зубы. У змей же с бороздчатыми зубами ее заменяет сходная с ней железа. Эта последняя мягкого, губчатого строения, никогда не бывает окружена мускулистым чехлом и, таким образом, является недоразвитой и менее приспособленной к введению яда в рану. Она, впрочем, часто подвергается небольшому сжатию от действия переднего височного мускула.
        Спинной мозг по своей массе значительно превосходит головной. Последний необычайно мал; спинной же мозг, наоборот, сообразно длине позвоночного столба, внутреннюю полость которого он заполняет, очень велик и объемист. Следствием этого является необычайная раздражимость мускулов, тупость сознания и слабость остальных душевных способностей. Преобладающим чувством, несомненно, является осязание, т. е. способность ощупывать предметы. Язык, с давних пор считающийся жалом и теперь еще многими невеждами рассматривающийся как орган нападения, служит не для вкуса, а исключительно для осязания. Поэтому язык имеет для змеи громадное значение. Он очень длинен, тонок, спереди разделен на две заостренных половины и покрыт роговой массой. Он помещается в мускулистом чехле, проходящем под дыхательным горлом и открывающемся невдалеке от отверстия горла, вблизи верхушки нижней челюсти. Язык может втягиваться в этот чехол или очень далеко выдвигаться и вообще отличается необыкновенной подвижностью. Вырезка в верхней челюсти, которая и при закрытом рте образует еще отверстие, облегчает попеременное высовывание и втягивание языка, так как он постоянно имеет свободный выход. Орган зрения змей по своей остроте может быть поставлен в один ряд с языком, отлично приспособившимся к осязанию. Впрочем, несомненно, глаз у змей менее совершенен, чем у остальных пресмыкающихся. Своеобразная особенность глаза заключается в его кажущейся неподвижности, которая придает ему вид стеклянного глаза. Вместо подвижных век у них существует прозрачная кожица, которая "вделана, подобно часовому стеклу, в желобок круглой глазной впадины и образует капсулу, соединяющуюся внутри с носовой полостью посредством длинного протока слезного канала". Эта прозрачная кожица, которую некоторые неправильно уподобляют роговице или даже рассматривают ее как таковую, представляет часть верхней кожи. Самый наружный ее слой во время общего линяния сбрасывается в виде одного куска вместе с остальной верхней кожей. Вследствие этого и прозрачность ее увеличивается после линяния и постепенно уменьшается в промежутке между двумя линьками. Нужно заметить, что при подобной линьке внутренний слой глазной капсулы остается. Итак, эту капсулу можно рассматривать как замкнутое, так сказать, прозрачное веко, под которым глаз может свободно двигаться. Зрачок либо круглый, либо продолговатый и в последнем случае вытянут или в горизонтальном, или в вертикальном направлении. Горизонтальный зрачок мы наблюдаем у дневных змей, а вертикальный - у ночных. Радужная оболочка отливает яркими цветами, у одних золотым, у других серебряным, у третьих ярко-красным и у четвертых зеленым цветом. Орган обоняния, о существовании которого мы можем судить снаружи по ноздрям, открывающимся с каждой стороны между глазом и вершиной верхней челюсти на боковой стороне или сверху рыла, по-видимому, далеко уступает по развитию органам осязания и зрения. Ноздри прикрыты у некоторых видов кожистыми клапанами или подвижными крышечками. Носовые трубки коротки, окостенелая носовая раковина, слизистая оболочка которой снабжена лишь немногими веточками нервов, очень проста. О присутствии органа слуха мы узнаем лишь тогда, когда удалим чешуи с боковых сторон головы, так как слуховые проходы целиком скрыты под кожей. Настоящей барабанной полости нет, равн ы м образом отсутствует и барабан ная перепонка, улитка же существует и, в общем, похожа на улитку птиц.
        Очертанием тела обусловливаются присущие змеям движения и, само собой разумеется, до известной степени и образ жизни, так как привычки у животных, по крайней мере посредственно, вытекают из строения их тела. Движения змей разнообразнее, чем обыкновенно считают незнакомые с ними. Змеи, во всяком случае, скорее, чем большинство остальных представителей этого класса, заслуживают названия пресмыкающихся животных. Они ползают не только по ровной почве, но и в гору и под гору; они ползают вверх по деревьям, между сучьями их, двигаются по поверхности воды и скользят по дну реки. Следовательно, они ползают, лазают, плавают и ныряют и все это проделывают приблизительно с одинаковым проворством и ловкостью. Их многочисленные ребра, сочлененные только с позвонками, а внизу свободные, приводятся в действие при ползании: каждое отдельное ребро становится, как замечено, ногой, подпоркой и рычагом, который не только поддерживает тело, но и приводит его в поступательное движение. Ползающее движение происходит несколько иначе, чем думают неспециалисты, и иначе, чем рисуют неопытные живописцы. Это движение совершается не посредством вертикальных дугообразных изгибов, а посредством боковых волнообразных. Все позвонки очень легко изгибаются в боковом направлении, и ребра так же легко передвигаются спереди назад. Когда змея хочет двигаться вперед, тогда она вытягивает попеременно то одни, то другие боковые мускулы и изгибает вследствие этого тело в горизонтально расположенную волнообразную линию. Вместе с тем она настолько вытягивает ребра вперед, что они занимают почти перпендикулярное или перпендикулярное положение первоначальному. При последующем изгибе она приводит ребра в наклонное положение, спереди назад, т. е. двигает ими так же, как другие животные двигают ногами. Острые края брюшных щитков, направленные книзу, облегчают, вследствие трения о почву, поступательное движение вперед и не допускают соскальзывания назад. Пока змея движется по гладкой поверхности, ее движение совершается очень легко: тело целиком находится в деятельном состоянии. Многочисленные пары ребер служат для опоры, и в это время остальные подтягиваются одновременно вперед и приводятся в действие в тот момент, когда первые прекращают движение. Каждый изгиб, который описывает тело, очень скоро сменяется другим, поэтому передвижение может совершаться очень быстро; с другой стороны бесконечное число изгибов, которое должно описать тело при поступательном движении, замедляет скорость. Когда змея ползет через узкие проходы, в которых она не может совершать движения тела в стороны, тогда она пользуется исключительно своими ребрами как подпорками, причем опирается на свои чешуйки. Лазание есть, строго говоря, не что иное, как ползание по отвесным плоскостям. Древесный ствол, если только его кора не слишком гладкая, не представляет никакого затруднения змее, желающей обвиться вокруг него. Она очень быстро взбирается на него винтообразными извивами, причем все время подвигается вперед. При этом она не сползает вниз благодаря острым задним краям брюшных щитков. Многие древесные змеи имеют по обеим сторонам брюшных щитков угловатые края и даже выдающиеся гребни, проходящие вдоль краев брюшных щитков. Эти гребни очень полезны змеям при лазании. Даже по ветвям они ползают почти с такой же уверенностью и поспешностью, как и по гладкой почве, особенно если листва густая. Змея совершает точно такое же движение и во время плавания; несомненно, при этом главнейшим органом движения является хвост. Все змеи умеют плавать; впрочем, те, которые обыкновенно не ищут воды и не живут в ней, очень скоро, по-видимому, устают от движения по воде. У настоящих морских змей, у которых хвост сплюснут с боков и снабжен еще кожистой оторочкой, плавательное движение, более чем у других представителей отряда, похоже на плавание угря.
        "Немногие из животных, - утверждает Ласепед, - столь проворны, как змеи. Когда они бросаются на добычу или убегают от врага, то уподобляются стреле, выпущенной из лука сильной рукой; каждая часть в отдельности действует тогда как стальная пружина, которая отскакивает с силой. Кажется, будто их беспрестанно отталкивает все, к чему они прикасаются, будто они летают по воздуху, только дотрагиваясь до земли. На высочайшие верхушки деревьев они взбираются быстрее, чем птица: они с такой быстротой извиваются вокруг стволов и ветвей, что за ними едва можно уследить взором". Это описание очень напоминает преувеличенные описания древних, ибо ни одна змея не движется в действительности так, как описывает Ласепед. "Извилистое движение змей, - говорит Ленц, - значительно обманывает глаз, и так как немного людей взяло на себя труд точно измерить скорость его, то вообще допускает, что быстрота этого движения очень велика; но ни одна змея не движется настолько быстро, чтобы нельзя было скорым шагом, а не бегом идти рядом с ней*.

* Скорость передвижения американских полозов 11 километров в час.

        Они движутся, сравнительно медленнее, чем ящерицы, лягушки, мыши и т. п. По мху и по степи с короткой травой они двигаются быстрее всего, потому что им помогает колючая подстилка, а по голой земле они ползут медленнее. Если их положить на стеклянную пластинку, тогда им очень трудно двигаться вперед. С крутых горных утесов они сползают так легко, что кажется, будто они летят, и притом так быстро, что никогда нельзя узнать, какого вида змея и какой величины".
        Только небольшое число змей в состоянии поднимать переднюю треть своего туловища; описания, утверждающие противоположное, без сомнения нужно признать ложными. Большинство змей не поднимают голову выше чем 30 см над землей. Исключение составляют немногие, например очковые змеи; многие из них могут извиваться настолько, что если их взять за хвост и держать вниз головой в висячем положении, то и тогда они достают головой до руки или кисти.
        Дыхание вполне бодрствующих и деятельных змей совершается непрерывно и сопровождается заметным движением ребер, попеременно поднимающихся и опускающихся. Дыхание сопровождается также легким расширением головы и жевательным движением челюстей. В общем, дыхание слабое и увеличивается только с наступлением гнева. Хорошим признаком наступления гнева служит сиплое продолжительное шипение, прерывающееся только на короткое время, которое заменяет собой недостаток голоса. Одна змея, водящаяся в Африке, по словам Ливингстона, так часто прерывает шипение, что звук его делается похожим на блеяние козы. В немецких владениях в юго-западной Африке туземцы рассказывают об этой змее, которую они называют "ондара", совершенно удивительные и ужасные вещи, хотя, впрочем, не могут ее точно описать. Может быть, это иероглифовый питон (Python sebae), который, несмотря на свою величину, безопасен для человека. Своеобразное сиплое шипение видов североамериканского рода Pituophis зависит, по Уайту, от присутствия надгортанного хряща. Этот последний у других змей или совсем отсутствует, или же является в виде маленькой бородавки. У Pituophis же он тонок, имеет форму лопаточки и служит подвижной затворкой голосовой щели.
        Кроме осязания, а у некоторых видов и зрения, остальные чувства у змей слабо развиты, и даже осязание развито только как способность ощупывать предметы. Мы согласны также с важной ролью языка у змей, хотя мы очень хорошо знаем, что значение его совершенно иное, и притом даже более важное, чем думали древние. Змеи, впрочем, могут и без помощи языка совершать обыденные отправления, хотя и не с такой легкостью. Об этом мы можем судить по наблюдениям, произведенным в этом на правлении. Ленц отрезал у кольчатого ужа половину языка - змея пользовалась оставшейся половиной как целым языком и выказывала в своем поведении почти такое же проворство, как и до операции. Гадюка, у которой вышеупомянутый наблюдатель отрезал от языка столько, что она могла высовывать только маленький кусочек, также не выказывала в своих движениях никакой заметной перемены. Мы имеем из собственного опыта данные, утверждающие выводы, противоположные тем, к которым, по-видимому, приходит Ленц. У арабов, кроме заклинателей и опытных ловцов змей, господствует распространенное, как и у нашего народа, мнение, что змеи смертоносно жалят языком. Поэтому, надеясь обезопасить себя от яда змей, арабы стараются отрезать им язык. Изувеченные подобным способом совершенно невинные змеи нередко попадали в наши клетки. Они выживают в неволе очень продолжительное время, движутся так же, как и змеи с целым языком, и шевелят кончиком языка, который вновь никогда не вырастет, так же, как неповрежденным языком. Несмотря на все это, они никогда не едят, не пьют, становятся более нечувствительными, чем всякая другая змея, не обращают внимания ни на пищу, ни на другие предметы, и вследствие этого скоро наступает безусловная и жалкая смерть.
        По моим наблюдениям и сведениям, змея, лишенная языка, не может как следует ни двигаться, ни жить. Непреложный факт, что змея, если только она не отдыхает вытянувшись, беспрестанно шевелит языком, и притом двигает им во всех направлениям, желая исследовать предметы, находящиеся перед ней. Факт также и то, что она никогда не пьет и не входит в воду, прежде чем не коснется языком ее поверхности. Неоспоримо и то, что она исследует языком не только умерщвленную добычу, прежде чем проглотит ее, но, если только жертва даст ей время, исследует и саму жертву до того, как ужалит. Даже в том случае, когда она боится, что намеченная жертва убежит от ее охотничьего аппетита, она все-таки частыми движениями языка делает попытку произвести обычное исследование. "По-видимому, - говорит Ленц, - она осязает не только те предметы, которых касается своим языком, но получает представления и о предметах, находящихся на расстоянии 1 см от ее языка. В этом можно убедиться, если дать возможность змее уйти из ящика, банки или т. п. Когда она выдвинет за край ящика свою голову и заметит пред собой пустое пространство, тогда она, все время двигая языком, начинает ползти по наружным стенкам его. Если мы пустим змею на дерево, то она всегда касается языком той ветви, на которую желает перейти. При этом она не считает необходимым коснуться языком каждой ветви. Если запереть змею в коробку, в которой проделаны отверстия, то она высовывает свой язык через них. При погружении змеи в сосуды, наполненные спиртом или водой, можно видеть, как она боязливо старается отыскать языком отверстия в стенках сосуда.
        Кольчатый уж во время плавания держит голову над поверхностью воды и при этом беспрестанно высовывает язык, точно он ползет по суше; даже плавая под водой, он ведет себя так же. Чем бодрее змея, тем чаще и скорее она шевелит языком. Рассвирепевшая гадюка так быстро шевелит языком, что многие считали видимое при этом мерцание за электрическое явление". Частое повторное втягивание языка, несомненно, имеет целью увлажнить его и тем самым увеличить его восприимчивость.
        О так называемой особенной выразительности глаза змей рассуждали и говорили больше, чем предмет того заслуживает. "Глаз змей, - говорит Линк, - более выразителен, чем у других животных, и передает не только характер змеи, но и настроение духа в данную минуту. Спокойным и кротким, но не без блеска он бывает у миролюбивых змей, неприятным - у тех, которые собираются ранить, но не умерщвлять; грозным и страшно сверкающим бывает глаз гадюки, которая во время ярости носит смерть на кончике своих зубов. Но даже самой кроткой змее придает своеобразное выражение стекловидная кожа, покрывающая глаз, а также и относительная неподвижность глазного яблока, которое движется только с трудом и сильными толчками". Вторая часть описания совершенно справедлива, первая же - приписана глазу змей самим наблюдателем. Несмотря на стекловидность, глаз не представляет ничего необыкновенного. Грозность и неприятность взгляда зависят не столько от строения глаз, сколько от положения под покрывающими их в виде свода щитками или чешуйками. Эти щитки и чешуйки особенно развиты у ночных ядовитых змей и производят такое же впечатление, как, например, выпяченные бровные отростки хищной птицы.
        Насколько мы можем судить, за чувством зрения следует, по своей тонкости, слух, хотя, по-видимому, орган слуха развит слабее, чем орган обоняния. Тупоумие змей становится очень заметным во время исследований остроты чувств, и потому наблюдателю трудно прийти к какому-либо определенному выводу. Опыты, произведенные Ленцем и другими, доказали только, что змеи мало обращают или совсем не обращают внимания на различные звуки, если только последние не слишком потрясают воздух или почву. С другой стороны, путешественники, перед которыми индийские и египетские заклинатели змей фиглярничали, наблюдали, что змеи, повинуясь звукам флейты, выделывают своеобразные движения. Я сам, будучи в Египте, очень часто присутствовал на подобных зрелищах и пришел к такому же выводу, к какому пришли и другие наблюдатели. Я также думаю, что змеи, действительно, обращают некоторое внимание на раздающиеся звуки духового инструмента, который заклинатели змей держат в руке. Впрочем, я только упоминаю о высказанном мнении, ибо я, быть может, был введен в обман, а Ленц и другие натуралисты, признающие слух в высшей степени слабым, могут быть правы. Ричарде не имел возможности убедиться в Индии в том, что ядовитые змеи, принесенные фокусниками, выказывают какое-либо пристрастие к музыке. Он считает весьма вероятным, что вообще змеи очень мало восприимчивы к действию звуков.
        Так же трудно уяснить себе степень развития чувства обоняния. "Что чувство обоняния у змей развито очень слабо, - говорит Ленц, - я заключаю отчасти из того, что обонятельный нерв очень короток, отчасти из того, что никогда не наблюдается, чтобы змеи отыскивали или исследовали что-либо обонянием; у млекопитающих же это очень легко наблюдать. Кроме того, я заключаю это из следующего наблюдения. Я брал палочку, обмоченную в табачный сок, и держал ее пред носом гадюк, медянок, эскулаповых змей и обыкновенных ужей. Ни одна из них не обратила никакого внимания на палочку. Табачный сок, как известно, не только обладает сильным запахом, но и отличается способностью легко умерщвлять этих змей или же, по крайней мере, вызывать у них заболевание. Поэтому я вправе был ожидать, что змеи, если бы чувство обоняния их было тонко, убегут от запаха табачного сока". При этом кстати привести еще одно замечание. Все животные обоняют только тогда, когда втягивают носом воздух, или, другими словами, когда различные запахи приходят в соприкосновение с обонятельными нервами. Змеи же, как известно, вдыхают очень редко и неравномерно. Поэтому возможно, что змеи в течение опытов Ленца не производили дыхательных движений. Бетхер до перенесения в спирт уничтожал чувствительность многих змей парами эфира или хлороформа. При этом он замечал сильное возбуждение у змей именно в тот момент, когда он подносил бумажку, смоченную летучей жидкостью. На основании этого он не считает возможным отрицать у змеи чувство обоняния. Еще решительнее говорит в пользу того, что у змей обоняние ясно выражено, факт, указанный Вернером: ужи отыскивают в темноте между большим количеством различных видов земноводных именно ту лягушку, которую они преимущественно употребляют в пищу. Возможно, что при этом выборе не принимает участия вкус, а единственно только обоняние.
        Легче, чем о других чувствах, за исключением осязания, мы можем составить себе понятие о чувстве вкуса у змей, так как можем смело утверждать, что он совершенно не развит. Это подтверждается как исследованием языка, так и наблюдениями над живыми змеями. Аристотель уверяет, конечно, что язык разделен на две части единственно с целью доставить лакомкам змеям двойное наслаждение во время принятия пищи. Однако в языке не нашли вовсе окончаний вкусовых нервов, и на каждой змее, умерщвляющей добычу, можно наблюдать, что язык во время глотания втягивается в язычный чехол. С другой стороны, известно, что они делают различие между разнообразной добычей. Однако мы не имеем права приписать это явление чувству вкуса, но главным образом - осязанию или обонянию. Утверждение Аристотеля, столь точного наблюдателя в остальном, что змеи — самые хитрые лакомки, столь же ошибочно, как и его замечание, что змеи не знают меры в употреблении вина и напиваются допьяна. Недавно Лейдиг нашел бокаловидный орган чувств в ротовой полости гадюки, быть может служащий для вкусовых ощущений; впрочем, более точно этот орган не исследован*.

* Современные представления о характере функционирования органов чувств змеи свидетельствуют о существенной роли обоняния, хотя в ряде случаев важное значение для ориентации имеют органы зрения, слуха и терм и ческого чувства. На верхнем нёбе змей расположен парный анализатор химического чувства (Якобсонов орган), распознающий информацию о веществах, находящихся в воздухе или на различных предметах (в том числе и пище), которых касается язык

        Библейское изречение "будьте мудры, как змеи, и бесхитростны, как голуби" следует понимать только в переносном смысле. На самом же деле змеи не выказывают не только никакой мудрости, но, как было сказано выше, понятливость у них очень слаба. Совершенно справедливо принимают, что между низкоорганизованными пресмыкающимися змеи стоят ниже всех. Во время своей охоты они ясно выказывают известную долю хитрости и, по-видимому, часто поступают умно со своими врагами; к своим воспитателям они до известной степени привыкают. Впрочем, они ни при каких обстоятельствах не выказывают большей понятливости, чем другие пресмыкающиеся. У них не только внешние чувства тупы, но вообще они тупоумны. Только Аббот не признает правильности этого воззрения и считает одиннадцать тщательно исследованных им североамериканских видов змей умными животными. Черному ужу он приписывает умение не только приобретать опытность и становиться подозрительным, но и сохранять в памяти определенные случаи. Другие виды подражают, по-видимому сознательно, почти точным образом гремучей змее, и это подражание обеспечивает им безопасность. Третьи узнают своих воспитателей.
        Все это, однако, не может заставить нас отказаться от мнения, относящегося ко всем змеям вообще.
        Змеи встречаются во всех частях света, но не в одинаковом количестве. Они также подчиняются общим законам распространения пресмы- кающихся. Число видов быстро убывает в высоких широтах.
        Кроме обильной пищи змеи всегда ищут местности с норками и убежищами и избегают местностей, которые не предоставляют им возможности прятаться. Швейнфурт с удивлением заметил, что в стране Бонго нет совсем змей, а если и есть, то очень мало. На расспросы он получил объяснение, справедливость которого и подтверждает. В этой каменистой стране, сказали ему, нет чернозема, а чернозем, глубоко растрескиваясь во время засухи, представляет змеям удобное убежище для отдыха, а особенно во время степных пожаров. То же самое мы можем наблюдать и в Европе. Так, в окрестностях Берлина гадюка появляется местами необычно часто, в других же местах ее совершенно нет. В первых местах она находит убежища, во-вторых же - не находит. Вообще, замечено, что змеи появляются тем чаще, чем разнообразнее местность. Совершенное отсутствие их является исключительным случаем; они обитают как в пустыне, так и в лесу, как в горах, так и на низменностях. Теплота и влажность нравятся им более, чем зной и сухость, хотя и в последних условиях они переносят невероятное. Несмотря на отсутствие ног, они умеют располагаться: одни - на ровной почве, другие - на крутых склонах, третьи - в болоте, четвертые - в воде озер, рек и даже морей; отдельные экземпляры даже живут под землей, и немало - в листве деревьев. По-видимому, змеи упорно держатся раз выбранного местопребывания, следовательно, они обходят очень маленький участок. Они также и странствуют в ограниченной степени; так, они переплывают реки или другие воды, чтобы поселиться на противоположном берегу или на островах; они приходят из лесу или из степи в города и села. Вообще же змеи не любят кочевать и обыкновенно выбирают местопребывание по возможности такое, которое имело бы укромные уголки, и в окрестностях его подстерегают добычу. Весьма вероятно, что по своей воле они кочуют только в период спаривания и перед наступлением зимы. Они бывают вынуждены переселяться, когда местность, в которой они обитают, изменяется настолько, что они лишаются убежища и пищи или возможности уютно погреться на солнце. Обыкновенно змей находят вдали от человеческих жилищ, но это потому, что вблизи жилых мест человек преследует их и прогоняет. Сами же змеи нисколько не боятся близости своего непримиримого врага и появляются около людей часто весьма нежелательным способом. У нас нередко можно встретить змей в садах, расположенных посредине города. В южных странах они часто появляются в домах. Посещения совершают ночные змеи, самые опасные, и они нередко становятся очень неприятными. Мне не раз случалось во время моего пребывания в Африке наталкиваться в жилищах на змей и находить их даже на моей постели под ковром. Все путешественники, посещавшие тропические страны, испытывали то же самое. "Единственное, что беспокоит иностранца в жилищах динков, - говорит Швейнфурт, - это шуршание змей, которые шумят в соломе крыши над головою испуганного путника". Уоллеса они посещали не только на суше, но и на борту его корабля, и однажды только благодаря счастливой случайности он избежал укуса одной ядовитой змеи, которая свернулась в его постели. В Индии подобные посещения представляют обыденное явление, и из нескольких тысяч людей, погибающих там ежегодно от укусов змей, немалая часть бывает укушена внутри своих жилищ. Еще и теперь дело обстоит здесь немного лучше, чем две тысячи лет тому назад, и слова Неарха, переданные Страбоном, сохраняют свою силу. Теперь еще, как во времена Страбона, случается, что при наводнении змеи появляются в большом количестве в человеческих жилищах и принуждают людей поднимать свои постели или даже покидать свой дом и двор. Своеобразное устройство поселений на столбах во внутренней Африке объясняется основательной боязнью змей, посещающих по ночам эти хижины.
        Местности, в которых в течение года внешние условия не меняются, постоянно доставляют змеям приблизительно одинаковые удобства, а именно: достаточное количество пищи, приятную теплоту и воду для купания. Естественным следствием этого является то, что здесь жизнь змей из года в год протекает почти одинаково. Совсем иначе обстоит дело там, где смена времен года обусловливает различный образ жизни. Во всех местностях, где зима холодная или же жаркая, сухая, змеи вынуждены защищаться от действия холода или засухи. Все виды змей, обитающие в северной части нашего умеренного пояса, прячутся с наступлением зимы в глубокие норы и пребывают в них в состоянии оцепенения в течение неблагоприятного времени года. То же самое можно наблюдать и в тропиках, хотя здесь засуха неприятна только видам, обитающим если не в воде, то во влажных местах. Некоторые виды во время зимней спячки собираются часто группами. Возможно, что скопление это оказывается необходимым, так как масса змей, рассеянных по определенной области, с трудом может найти подходящую нору. Утверждают, что в Северной Америке гремучие змеи собираются во время зимы дюжинами в одной и той же зимней берлоге. То же самое наблюдается и у наших гадюк. Приведенное предположение, как показывает нижеследующее, оказывается очень вероятным. Относительно самой зимней спячки, т. е. времени, когда наступает оцепенение и сколько оно продолжается, невозможно произвести удовлетворительных наблюдений на свободе. Для этого нужно поступить так, как поступил Ленц, у которого перезимовали 30 змей и почти такое же число ящериц.
        "Для этого опыта, - говорит он, - я выбрал в нижнем этаже комнату, обращенную окнами на юг, и разместил животных частью в открытых ящиках, частью в ящиках, прикрытых стеклянными пластинками. Дно этих ящиков было покрыто слоем отрубей толщиной в 8 см, и в каждом находился сосуд с водой. В течение первых трех недель ноября змеи почти всегда находились, при открытом окне, при температуре от 2 до 4 градусов тепла. Все же они становились более вялыми и медлительными и были холодны на ощупь. В течение последней недели ноября на дворе начало морозить; я запер окно, и в комнате в течение этой недели было только 1,5-2 градуса тепла. Я произвел осмотр и нашел следующее: два обыкновенных ужа, находившихся в открытом ящике, заползли под отруби, стали довольно неповоротливы, хотя еще двигались и шевелили языком; один очень большой уж, находившийся в ящике, прикрытом стеклянной пластинкой, ползал еще, хотя и медленно, шевелил языком и даже шипел, когда его сильно беспокоили; две медянки ползали еще произвольно и не прятались в отруби; четыре эскулаповы змеи были бодрее всех, хотя все-таки как бы полу оцепенели; двенадцать гадюк лежали свернувшись вместе в виде толстого клубка; теч которых я вынимал поодиночке, надувались, шевелили языком, шипели и очень медленно ползали; четыре гадюки в другом ящике и три в третьем ящике лежали уже давно свернувшись поодиночке; некоторые еще ползали; совсем молодые гадюки частью лежали, спокойно свернувшись, частью ползали, шипели и надувались, когда их трогали; ни одна из гадюк не зарылась в отруби.
        Когда по прошествии нескольких дней стало теплее и температура повысилась до 4-5 градусов, я открыл в комнате окно и впустил свежий воздух. Все змеи сделались несколько бодрее; когда же температура снова упала до 1-2 градусов, они стали опять очень спокойны: при температуре 0 градусов я с удивлением заметил, что все стали неспокойны, а те, которые уже в течение большого промежутка времени лежали на одном и том же месте, переменили место. Даже большая куча, состоявшая из двенадцати гадюк, переменила место, хотя на третий день возвратилась на прежнее. В этот день я умертвил трех гадюк, влив им в пасть табачного сока; все они околели, но примерно в три раза медленнее, чем летом. Все змеи (а также веретеницы и ящерицы) в состоянии оцепенения проявляли такую живучесть, что почти ни одна из них не околела, между тем как летом многие из них умирали от табачного сока.
        На четвертый день, девятого декабря, в комнате вдруг стало два градуса мороза, а ночью могло понизиться и до трех градусов. На следующее утро я произвел осмотр и обнаружил следующее: девять гадюк совершенно замерзли, сделались тверды, как палки, все более или менее свернулись и были совершенно без признаков жизни; черный зрачок стал ледяного цвета, что доказывало, что и жидкости глаза замерзли. В большой куче все еще были живы и двигались и только одна из них, лежавшая как раз посередине, одеревенела, как палка. Все незамерзшие очень мало двигались, когда я их трогал; зрачок их был еще черный, а тело — мягкое. Из четырех эскулаповых змей самые большие замерзли, и зрачок стал ледяного цвета; из ужей самый большой совершенно замерз; другие же скрылись под отруби и еще не оцепенели. Когда я взглянул на часть замерзших змей, лежавших предо мною, то я и не подозревал, что они бездыханны; мне казалось очень подозрительным то обстоятельство, что многие из них находились в таком положении, точно они оцепенели во время движения: они выглядели так, точно хотели двигаться вперед. Только когда я дотронулся до них, то понял, что они околели".
        Из наблюдений нашего исследователя вытекает, что змеи, подобно другим животным, подвергающимся зимней спячке, в течение своего оцепенения должны находиться в местах, защищенных от действия мороза*.

* Собственная температура тела змей в среднем обычно меньше, чему ящериц на 8-10 °С

        При теплой, тихой погоде уже в марте можно снова заметить в средней Германии змей. Они уже оставляют свои зимние убежища, чтобы погреться на солнце, вечером же, вероятно, снова возвращаются в свою норку. Они тогда еще не помышляют об охоте и размножении, ибо настоящая летняя жизнь начинается у них только в начале апреля. Когда они отправляются осенью на покой, тогда они жирны; когда же они выходят весной, то почти половина их жира истрачена.
        Большинство безвредных змей - дневные животные, многие же из подозрительных, снабженных бороздчатыми зубами, и почти все ядовитые змеи - ночные. Первые с наступлением темноты возвращаются в свое убежище, где в полном покое проводят ночь, и только много времени спустя после восхода солнца вновь появляются. Ядовитые змеи и днем довольно часто показываются, хотя в состоянии сонливого покоя, ибо их деятельность начинается только с началом сумерек. Кто зажжет костер в таких местах, где встречаются ядовитые змеи, тот убедится, что все гадюки принадлежат к ночным животным. Привлеченные светом костра, они сползаются со всех сторон, и ловец, напрасно старавшийся днем поймать хотя бы одну обыкновенную, носатую или аспидовую гадюку, ночью может получить богатую добычу. Когда нам приходилось ночевать в африканских степях, то нас часто беспокоили рогатые гадюки, и не раз мы по целым часам караулили их со щипцами в руках, чтобы моментально схватить подползшую змею и бросить ее в костер. Эффельдт ловил в окрестности Берлина обыкновенных, а в Штирии носатых гадюк подобным же образом. Он или разводил костер и приманивал змей огнем, или же выходил на охоту с фонарем в руке; даже в тех местах, где днем он понапрасну искал, он находил многих гадюк лежащими у своих нор. Все, кто держит ядовитых змей в неволе, уверяют, что они если и не исключительно, то обыкновенно едят только ночью, что они только в темноте становятся деятельными и выходят на охоту.
        Все без исключения змеи, образ жизни которых мы знаем, питаются другими животными, и главным образом такими, которых они сами поймают и умертвят. Способы, которые они применяют для добывания насущного пропитания, очень разнообразны*.

* Крайне интересный способ охоты "изобрели" плюющиеся кобры (африканские Naja nigricollis. Hemachatus haemachatus и индонезийская Naja naja sputatrix), которые выстреливают ядом за счет сжатия височной мышцей ядовитой железы, развивая при этом давление в 1.5 атмосферы. Трахея в этот момент пережимается, чтобы при выдохе не произошло "распыление" струйки яда, что повлияло бы на точность прицела. При каждом выстреле кобра расходует около 3,7 (максимально - до 6,8) мг яда. В состоянии значительного раздражения она выпускает "пулеметную очередь" из 28 плевков, расходуя, таким образом, более 130 мг яда. Яд выплевывается всего лишь за четверть секунды, причем само выбрасывание совершается через 0.07 секунды после того, как змея начинает открывать рот.

        Это известно каждому, кто держит в неволе в большом количестве разнообразных змей. Большинство их подстерегают добычу, проходящую вблизи их местопребывания, затем неожиданно бросаются на нее и наносят смертельный укус или схватывают и проглатывают, немедленно или предварительно задушив свою жертву. Относительно способа охоты ядовитых змей у нас недостает наблюдений. Это объясняется тем, что эти змеи большей частью деятельны только ночью, а мы их изучаем в большинстве случаев днем в состоянии покоя, а не во время их энергичной деятельности. Поэтому неповоротливость их в сравнении с подвижностью неядовитых, большей частью дневных змей кажется нам больше, чем какова она в действительности. Этим мы вовсе не хотим сказать, что ядовитая змея может поспорить в быстроте и ловкости с безвредными змеями. Ядовитая змея не нуждается в избытке силы настолько, насколько неядовитая. Ее оружие столь страшно, что достаточно ей только прикоснуться к своей жертве и сделать ей своими ядовитыми зубами ранку в один миллиметр глубины, и жертва в ее власти. Безвредная же змея хотя и подстерегает добычу, подобно ядовитой, но все же охотится чаще и правильнее, чем какая-либо ядовитая змея. Если она удачно поймает невнимательную добычу, то ей приходится еще напрягать силы, чтобы удержать ее; в этом ей помогают внимательность, вытянутое строение, ее более значительная, в сравнении с ядовитой, длина тела и, следовательно, большая подвижность и гибкость.
        Если за разнообразными змеями ухаживать надлежащим образом, обеспечивая им прежде всего необходимое тепло, то они, вероятно, ведут в клетке образ жизни, немногим отличающийся от жизни на свободе. Бесполезное передвижение им не нравится; они любят больше спокойно пребывать на одном и том же месте. Некоторые из них лежат по целым часам более или менее неподвижно в песке или на песке между камнями, представляющими для них удобное убежище, а также и в воде. Другие отдыхают свернувшись, более свесившись, чем лежа, на удобных для них ветвях. Все они, пока их не потревожат, находятся, по-видимому, в благодушном настроении духа, и для них остальной мир как бы не существует. Но вот приближается человек, раздающий пищу, и вытряхивает свою подачку в клетки пойманным змеям. При этом он руководствуется видом змей и их потребностями: в одну клетку он бросает лягушек, в другую определенное количество рыбы; в клетку, наполненную удавами и большими ядовитыми змеями, он кидает живого кролика, голубя или какое-нибудь другое теплокровное позвоночное животное. Но даже и после этого ядовитые змеи нередко не обращают по целым часам внимания на жертву. Чаще же они надуваются характерным образом, по-видимому рассердившись на предмет, нарушивший их покой, иногда шевелят языком, поднимают грозно голову и этим приблизительно и довольствуются. Удавы, питоны и ужи, если они сколько-нибудь голодны, не теряют ни одной минуты, а начинают тотчас же преследовать добычу, попавшую в их владения. При этом одни, напрягши все свои силы, бросаются на добычу со всей возможной быстротой, другие же стараются подкрасться к ней осторожно, медленно и правильно. Брошенная в клетку лягушка не успеет даже узнать, в каком обществе она находится, а проворный уж хватает ее уже за заднюю лапу. Она напрасно работает остальными конечностями, стараясь освободиться, на самом же деле медленно подвигается все глубже и глубже в глотку ужа, причем жалкие движения передних конечностей как бы прощаются с внешним миром. Немногим лучше приходится кролику, голубю, курице, положенным перед удавом; разница только в том, что их удав сначала удушает нижеописанным способом. Животное, брошенное ядовитой змее, также погибает в течение ночи; впрочем, часто замечали, что змея, умертвивши жертву, не трогала ее. Видимо, в таких случаях змея была неголодна, и убивала свою жертву единственно по злобе и с досады за причиненное беспокойство.
        Замечательно, что все змеи очень хорошо знают, как они должны обходиться со своей добычей. Лягушек и рыб они проглатывают животрепещущими, ящериц же, млекопитающих животных и птиц сперва душат. Пока змея не убедится в смерти добычи, до тех пор она не освобождает ее из своих петель и только затем пожирает жертву обычным способом.
        Хотя из вышесказанного должно быть ясно, что змея всякую добычу проглатывает целиком, однако я считаю нужным еще раз подчеркнуть тот факт, что змея не может раздробить добычу или откусить от большого животного какую-либо часть. Мне стыдно было за состояние нашего просвещения по естествоведению, когда я прочел в выдающихся немецких газетах страшную историю, выдуманную каким-то американцем. В этой истории рассказывалось, как североамериканские змеи нападают, на глазах у трепещущего от страха, но, к счастью, спасшегося всадника, на лошадь и вырывают у нее из живого мяса один кусок за другим. Ужасный рев лошади переходит в стоны, и это продолжается до тех пор, пока чудовища не умертвят ее. Рассказ этот беспрепятственно распространялся и даже попал на страницы таких журналов, которые, как правило, сообщают только достоверные факты. Каждый школьник, усвоивший первоначальные сведения по зоологии, должен был бы знать, да и знал, вероятно, что весь рассказ от начала до конца выдуман.
        В зависимости от рода и величины змеи добыча, которую они преследуют, бывает очень разнообразна. Исполины этого отряда могут проглатывать животных величиной с козулю; так, Фалькенштейн и Пехуэль-Леше достали из застреленного питона еще совершенно свежую взрослую антилопу, у которой, к удивлению, недоставало головы, но ни одна косточка не была сломана. Другие змеи довольствуются более мелкими тварями, например грызунами, маленькими птицами, пресмыкающимися всякого рода (исключая черепах) и рыбами. Низшие же животные служат пищей только для червеобразных, карликовых и других мелких змей и, быть может, для молодых разнообразных видов, которые только в зрелом возрасте охотятся за позвоночными.
        Наблюдения наши над питанием змей еще скудны и поверхностны; однако мы можем утверждать, что каждый вид змеи предпочитает более или менее определенный вид животного, иногда питается исключительно одним видом.
        Что отдельные представители змей пожирают птичьи яйца, известно со времен Плиния, который следующим образом описывает, как это происходит. "Змеи, - говорит он, - объедаются яйцами, и нужно при этом удивляться их искусству, ибо они проглатывают яйца, если только пасть может схватить их, целиком и разбивают их в брюхе посредством извивания тела, или же, если они еще очень молоды и малы, обвивают яйцо своим туловищем и постепенно сдавливают его так сильно, что как бы отрезают от него часть, и, крепко держа оставшуюся, выпивают содержимое. В первом случае они выплевывают скорлупу подобно тому, как удаляют с усилием перья проглоченной целиком птицы". Исключая вскрытие яиц и выбрасывание скорлупы, все данные Плиния подтверждены более новыми наблюдениями. Последние твердо устанавливают тот факт, что змеи действительно крадут яйца, уносят и проглатывают их, раздробляют их внутри тела и переваривают. Африканские щитохвостки, например, похищающие яйца у голландских колонистов, и индийский род Elachistodon, по-видимому, совершенно приспособились к питанию яйцами. Их зубы недоразвиты, а нижние отростки передних позвонков превратились удивительным образом в зубовидные органы. У обоих родов эти нижние отростки удлинены необычайно, в виде зубов, покрыты эмалью и продырявливают прикрепленную к ним часть пищевода. Как только яйцо подойдет под ряд этих зубовидных отростков позвонков, оно раздробляется, и в тот же момент пасть закрывается, так что ни одна капля жидкого содержимого яйца не пропадает. Многие змеи, кроме позвоночных, пожирают еще и беспозвоночных; некоторые виды, вероятно, едят даже мягкотелых и ракообразных. Весьма вероятно, что при сильном голоде ими питаются даже те виды, которые обыкновенно охотятся за крупной добычей. Наблюдали, что змеи, по-видимому с истинным наслаждением, пожирали куколок муравьев, а в их желудках находили кузнечиков. Индийские толстоголовые змеи питаются исключительно ночными насекомыми*.

* В питании змей, действительно, прослеживается самая разнообразная стратегия. Например, тропические толстоголовые змеи (Amblycephalidae) едят только моллюсков.

        Вера в чудесное и сверхъестественное породила удивительное, существующее еще и ныне, поверье. До последнего времени даже натуралисты не страшились употреблять слова "магическая сила змеи" и приводить их в связи со способом, посредством которого змеи добывают себе пищу. Наблюдали, что многие животные, например мыши и птицы, приближались без боязни к тем змеям, которые их затем схватывали и проглатывали. Из этого делали приблизительно такой вывод: так как инстинкт, который должен предупреждать животное о всякой опасности, угрожающей ему, в этих случаях не действовал и совершенно покинул бедную мышь или птичку, то можно предположить присутствие другой, сверхъестественной силы. Если бы захотели вполне поверить бесчисленным рассказам, которые нам передавали о волшебной силе змей различные путешественники, то нужно было бы, без сомнения, согласиться с их воззрениями. Познакомившись с последними, приходишь к тому, что их нужно, безусловно, отбросить, и видишь, что наблюдения могут быть сами по себе правильны, а заключения неверны. На основании моих многократно повторенных наблюдений дело объясняется просто тем, что животные, околдованные, по мнению путешественников, не считают змею, которая им угрожает, столь страшным животным, какова она в действительности. Лихтенштейн рассказывает, что он во время одной из поездок в южную Африку наблюдал одну змею во время ее охоты за полевой мышью. "Бедный зверек был настигнут как раз у своей норки и вдруг, хотя змея не тронула его, остановился, как бы обессилев от страха. Змея вытянула свою шею по направлению к мыши, открыла пасть и, по-видимому, пристально смотрела на нее. Животные некоторое время были неподвижны. Но как только мышь сделала попытку убежать, голова змеи быстро отреагировала на это движение, как бы желая отрезать ей путь к отступлению. Эта игра продолжалась почти 4 минуты, пока мое приближение не положило ей конец. Змея быстро схватила мышь и убежала со своей добычей в ближайший кустарник, куда я напрасно погнался, желая ее умертвить. Так как я уже много слышал о силе змей, околдовывающих маленьких млекопитающих животных, то для меня было очень важно увидеть собственными глазами доказательство этому. Я, впрочем, оставляю нерешенным вопрос, оказал ли ядовитый запах змеи расслабляющее действие на преследуемую мышь, или же просто взгляд и уверенность в неизбежности смерти были причиной последней". Сообщение Лихтенштейна вполне отражает ту эпоху (начало нашего столетия), в которую оно написано.
        Не ядовитый запах, не уверенность в неизбежной гибели, а просто любопытство заставило мышь поступать так, как она поступила. Я убедился в этом, наблюдая за пленными змеями. Ни млекопитающее животное, будь это глупый кролик или старая, опытная крыса, ни птица, если бы даже это был недоверчивый, не раз наученный горьким опытом воробей, не понимают, что представляет собой змея. Если вообще они обратят на нее внимание, то приближаются к ней неловко, с любопытством, рассматривают или обнюхивают ее. Они позволяют змее трогать их языком и только тогда отскакивают немного, когда язык защекочет какое-либо чувствительное место. Старые, сильные крысы, помещенные к большим змеям, не только вовсе не робеют пред ними, а, напротив, выказывают часто совершенно неожиданным образом собственную отвагу. Одна из них, которую я пожертвовал пленной гремучей змее, не обращала никакого внимания на грозный шум и шипение змеи, напротив, когда почувствовала голод, прогрызла дыру в туловище змеи, вследствие чего последняя жалким образом околела. Не нуждается в длинном объяснении то, что нельзя приписывать какой-либо змее ядовитый запах. Многие змеи, особенно ядовитые, конечно, не издают особенно приятного запаха, напротив, после еды, во время пищеварения, они пахнут очень неприятно. Но, конечно, невозможно признать, что этот запах мог приводить млекопитающих в бесчувственное состояние. Несколько иначе, хотя с такой же легкостью, объясняется боязливое поведение различных птиц у гнезда при виде приближающейся змеи, что наблюдали вышеупомянутые путешественники. В таких случаях, как известно каждому наблюдателю, более слабые птицы охотно прибегают к искусству притворяться, для того чтобы отвлечь внимание замеченного врага от яиц и обратить его на себя. Они при этом жалобно кричат, приближаются, как бы околдованные, к врагу, порхают и прихрамывают на земле, как будто у них ослабели крылья и ноги, падают, как мертвые, с высоты веток на траву и т. п. Этим они вводят в обман каждого не особенно опытного врага, не исключая и человека. По всей вероятности, таковы и были обстоятельства, наблюдаемые путешественниками. Такого же мнения придерживаются исследователи Мютцель, Никольсон, Ричарде, мисс Гоплей и другие, которые имели возможность наблюдать на свободе змей и поступки их жертв. При этом может случиться, что от глаз наблюдателя, заметившего странные поступки животного, ускользнуло, как оно было укушено или схвачено. Так, Руссель с удивлением обнаружил, что курица, которую он только поднес к древесной змее, вдруг начала корчиться, точно в предсмертных судорогах. Когда он ближе расследовал дело, то нашел, что древесная змея образовала концом хвоста петлю вокруг шеи курицы и едва не удушила последнюю. Как всегда, так и в этом случае чудесное исчезает при беспристрастном наблюдении.
        Так как змеи проглатывают всякую пищу нерасчлененной и даже целых животных, которые вдвое шире, чем голова змеи, то заглатывание требует значительных усилий и совершается медленно. За редкими исключениями, змеи схватывают добычу всегда спереди за голову, крепко держат ее зубами, двигают вперед одну сторону головы, зацепляют зубами, затем подвигают другую сторону головы. Таким образом, они захватывают добычу попеременно то одним, то другим рядом зубов, пока добыча не попадет целиком в пасть. Вследствие значительного давления происходит усиленное отделение слюны, которая облегчает прохождение пищи через отверстие рта, которое постепенно расширяется донельзя. Во время заглатывания очень большой добычи голова принимает безобразно расширенную форму и каждая косточка челюстного аппарата как бы вывихнута. Как только добыча проглочена, голова быстро принимает свой первоначальный вид. Случается, что змеи схватывают и стараются проглотить животных, которые слишком велики даже для их невероятно растяжимого челюстного аппарата. Тогда они часами лежат на одном месте с добычей в пасти, причем дыхательное горло у них выдвинуто далеко вперед, чтобы не прерывать дыхания. Они лежат и тщетно силятся одолеть массу; иногда, впрочем, им случайно удается вытащить из нее зубы и, сильно тряхнув головой, выбросить ее вон. Иные утверждают, что змея не может освободиться от схваченной и проглатываемой пищи и, в случае слишком крупной добычи, должна задохнуться; это совершенно неверно. Ядовитые змеи схватывают свою жертву только после того, как она околеет, и притом с известной осторожностью, чтобы не сказать с нежностью. Они при глотании не пользуются своими ядовитыми зубами, но отодвигают их как можно дальше в сторону и действуют главным образом нижней челюстью.
        Переваривание совершается медленно, но очень энергично*. Сначала переваривается та часть добычи, которая находится в нижней части желудка.

* Полоз и гадюка за 118 часов способны полностью переварить домовую мышь.

        При этом одна часть, переваренная, переходит в кишки прежде, чем другая начнет перевариваться. Если проглочено несколько животных, то они, если только не слишком малы, помещаются не рядом, а всегда одно позади другого. Если при этом желудок полон, тогда остальные пребывают в пищеводе до тех пор, пока не смогут подвинуться дальше. Не перевариваемые части или остатки пищи, особенно перья и волосы, удаляются через задний проход. В виде исключения или только слабосильные и больные змеи изрыгают их через рот. То же бывает и с полупереваренными кусками добычи, если змея испугана или чем-нибудь обеспокоена. Количество пищи зависит от погоды и увеличивается с повышением температуры; но змей, собственно, нельзя назвать прожорливыми. Они хотя и проглатывают зараз много пищи, но зато могут оставаться в течение нескольких недель и даже месяцев без всякой пищи. Шуберт рассказывает, что один удав - анаконда (Eunectes nntrimts) — голодал в течение 500 дней.
        Дюмерил, посвятивший всю свою жизнь изучению змей и написавший вместе с Биброном относительно этой животной группы важное сочинение, поймал во время одной прогулки гадюку, думая, что это гадюковый уж, был укушен и находился в течение многих дней в большой опасности. На этот факт следует обратить особое внимание, потому что он слишком ясно доказывает, что наружные отличия безвредных и ядовитых змей могут быть, и во многих случаях действительно бывают, в высшей степени незначительны. При наружном осмотре невозможно безусловно признать ядовитую змею. Конечно, это не относится ко всем видам или подсемействам, потому что морские змеи, гремучники и некоторые гадюковые могут быть узнаны и по наружным признакам. К тем, которых нельзя отличить по наружному виду, относится обыкновенная гадюка, которая обманула даже опытный глаз такого исследователя, как Дюмерил. В некоторых учебниках зоологии отличительные признаки ядовитых змей приведены совершенно неправильно. Это правда, что виды, ведущие ночной образ жизни, обыкновенно имеют короткое туловище, сильно утолщенное посредине и в поперечном разрезе треугольное. Правда, что они имеют конусовидный хвост, тонкую шею и треугольную голову, очень широкую сзади. Правда, что по строению своих чешуек они часто отличаются от безвредных змей. Совершенно справедливо и то, что глаза у них большие, зрачок представляет вертикальную щель и глаз защищен выдающимся надглазным щитком и поэтому имеет злобное и лукавое выражение. Но все эти признаки характерны только для ночных ядовитых змей и совершенно непригодны для дневных, а также для аспидов и для морских змей, ибо большинство представителей последних двух групп по виду так же невинны и безвредны, как и какая-либо неядовитая змея. Одна из многочисленных групп аспидов, в ядовитости которых теперь уже никто не сомневается, снаружи так привлекательна и кажется столь добродушной, что даже очень опытные исследователи за нее заступались, а подтверждением ее безвредности служили прежние рассказы о том, что эти змеи являются игрушкой для детей и женщин. Только исследование зубов позволяет сделать безошибочный вывод относительно ядовитости или безвредности змеи.
        Замечания такого рода считаю своим долгом предпослать описанию змей для того, чтобы, насколько это возможно, предостеречь неспециалистов и новичков, желающих изучить змей, от легкомысленного обращения с этими опасными тварями.
        Кто вспомнит, как велико число людей, ежегодно гибнущих от ядовитых змей, сколь многие у нас подвергаются благодаря им по меньшей мере продолжительной болезни, тот поймет ужас, овладевающий каждым неопытным человеком при виде змеи, тот уразумеет также рассказы, предания и выдумки древних и новых народов, в которых идет речь о змеях.
        Ядовитые виды змей хотя и не в состоянии совершенно обезлюдить страну, в которой обитают, однако приносят жителям такой вред и такое стеснение, о котором мы, жители Севера, бедного ядовитыми змеями, не имеем и понятия*.

* Ядовитые змеи составляют лишь 13% всего видового разнообразия этой группы пресмыкающихся.

        Фэйрер, английский врач, занимался в течение многих лет изучением действия змеиного яда и регистрировал во время своего пребывания в Индии число укушенных и умерших от отравления змеиным ядом людей в течение каждого года. Данные, полученные от правительства, поистине ужасны. Фэйрер обращался за сведениями к начальству; ответы были получены не отовсюду или же не давали возможности составить себе ясную картину положения дела. Тем не менее результат этих исследований для 1869 года поразительный.
        Общее число укусов по тем сведениям, которые он получил, было для этого года не менее 11416 и, по мнению Фэйрера, далеко от истины. Многие укусы змей не были записаны: туземные правительственные чиновники только в исключительных случаях обращают внимание на подобные ежедневные происшествия, а туземцы привыкли к неизбежности укусов и не считают нужным сообщать о них.
        По мнению Фэйрера, число людей, погибающих от укусов змей, достигает ежегодно, по крайней мере, 20 тысяч. Хотя население Индии очень многочисленно и составляло в то время 120 миллионов, этот факт не теряет значения и подтверждает, по-видимому, высказанное уже во времена римлян утверждение, что в Индии ядовитые змеи представляют ужасное бедствие. Я могу к этому прибавить, что в сравнении с ними тигры, пантеры и волки оказываются невинными и безвредными существами. С того времени индийским правительством ежегодно собираются статистические данные относительно числа смертных случаев, которые в известных частях английских владений могут быть приписаны укусам змей, и эти данные докладываются в известные периоды времени парламенту в напечатанном виде.
        В этих официальных докладах приведена для последних лет следующая таблица относительно людей, погибших от укусов змей, а также число убитых змей.

        Год        Умерло человек        Убито змей

        За этот промежуток времени была выплачена огромная сумма вознаграждения за убитых и доставленных змей. При этом, однако, оказалось, что индийцы, чтобы заслужить большее вознаграждение, устраивали настоящие садки для разведения змей.
        Это большое число смертных случаев людей, мало-помалу удвоившееся со времени первых и неполных исследований Фэйрера, кажется вероятным, но на самом деле преувеличено. Это просто грандиозный обман, и вышеприведенные официальные данные нужно рассматривать не только как неточные, но следует признать их как заведомо совершенно неверные. Снискавшие себе доверие как наблюдатели и охотники в пустынях Индии, например, Балдуин, Форсит, Кинлох, Мацентайр, Невелл, Рис, Сандерсон, Шекспир, Стерндаль и другие совершенно не приводят сведений, которые хотя бы сколько-нибудь могли служить подтверждением официальных данных. Большинство охотников считает даже совершенно лишним говорить о змеях и об исходящей от них опасности.
        Форсит только вскользь упоминает, что не раз терял собак вследствие укусов змей. Гарбе рассказывал, что, действительно, видел вскоре после высадки нескольких ядовитых змей, но прошло больше года, пока он снова во время своих поездок увидел одну змею, которую и убил палкой. Выражая свое мнение об опасных индийских животных, он говорит: "Все эти животные в действительности не столь злобны и вредны, как их описывают в учебниках зоологии". Заслуживающие доверия врачи, правдивые колонисты и путешественники из тропических стран, в которых фауна змей одна и та же или очень сходная, ручались письменно и устно за то, что вышеприведенные данные ошибочны и не следует им придавать ни малейшего значения. Если бы эти числа колебались в пределах сотен, тогда, вероятно, они не привели бы нас к раздумью и не возбудили бы никакого сомнения. Но, когда мы благодаря Монике и другим узнаем, что на всей Яве и на Суматре только изредка можно услышать о смертных случаях от укусов змей, когда мы узнаем, что в Кохинхине и Камбодже убыль людей вследствие отравления змеями считается ничтожной, тогда мы невольно становимся в тупик и спрашиваем себя, чем объяснить такие невероятные потери от укусов змей именно в английской Индии. На это мы от знатоков тамошних порядков получаем ответ, что почти каждый смертельный случай, например все детоубийства, частые, возбуждающие ужас самоубийства вдов, и все те случаи, которые по разным причинам не могут быть обнародованы — все это сваливается на ядовитых змей. Кроме того, сборщикам податей часто выдают за мертвых тех людей, которые впоследствии оказываются невредимыми. Наконец, благодаря способу доставления сведений ненадежными туземными чиновниками, которые, не обращая внимания на последствия их легкомысленного отношения к делу, не боятся заносить на бумагу числа, полученные совершенно произвольно. Благодаря, повторяем, всему этому совершенно изменяется, если и не совершенно исчезает, правильность цифровых данных, принимаемых на веру правительством.
        Если бы было желание или возможность произвести подобные исследования и в других странах, где живет большое количество змей, тогда получились бы результаты если и не тождественные, то, во всяком случае, приближающиеся к результатам, полученным на Яве. Впрочем, все путешественники, особенно Чуди, уверяют, что в Бразилии дело обстоит подобно тому, как в Индии. "Из моих сообщений относительно ядовитых змей, - говорит он, - не следует выводить заключение, что при каждой прогулке подвергаешься опасности быть укушенным ими и что поездка в девственные леса представляет беспрестанную борьбу с кроталами и змеями шарарака. Богатая фантазия путешественников слишком преувеличила действительность; но тем не менее все же совершенно справедливо, что в Бразилии ядовитые змеи очень часто встречаются и там ежегодно сотни людей становятся их жертвами.
        Один из моих знакомых поймал в своей беседке в Рио-де-Жанейро в течение двух лет девять различных видов змей в количестве более 30 экземпляров и сохранил их в спирте. Каждый помещик в Бразилии знает, что в его саду или парке живет множество этих пресмыкающихся животных. Путешествующему естество- испытателю, который входит в леса, обыскивает кустарники, переворачивает камни, нужно самым настоятельным образом посоветовать брать с собой при своих поездках несколько метров узкого бинта и склянку нашатырного спирта".
        В Африке дело находится в таком же положении. Сообщение Висмана, которое может быть приведено как противоречащее этому, стоит особняком. "В стране Башилангов, в средней Африке, - пишет Висман, - змеи, особенно ядовитые, встречаются очень часто. Можно наблюдать много несчастных случаев из-за них. При постройке станции Лулуабург на площади, имеющей 300 квадратных метров, было убито 26 ядовитых змей и укушено 6 человек, которые все, впрочем, были спасены". Удивительно уже то, что были укушены африканцы, которые, конечно, в совершенстве знают опасность. Но еще удивительнее, что все они остались живы. Другой рассказ повествует о тех же происшествиях, но точнее: "В окрестностях Лулуабурга было удивительное множество змей; до нашего сведения дошло не менее 11 случаев укусов людей змеями. Из них четыре имели смертельный исход, другие же можно было, к счастью, своевременно вылечить аммиаком, и они прошли без продолжительного вреда для здоровья". Напрасно мы стали бы ждать подобных рассказов из других областей, например в сообщениях наблюдателей, проживших там целые годы и имевших поэтому случай точно исследовать состояние вопроса и тщательно проверять происшествия. Так, Монтейро из южной половины Нижней Гвинеи совсем не рассказывает о подобных несчастных случаях. Драйсон считает удивительным, что в южной Африке так редко слышишь об укусах змеями. Селус, Джемс Александр, Ганс Шинц и многие другие, имевшие удобнейший случай точно изучить положение дела, не сообщают ничего противоречащего. Относительно области нижнего Конго Гессе сообщает: "Страна богата змеями; я собрал 29 различных видов, между ними 9 ядовитых. Некоторые из последних встречаются очень часто, и, в самом деле, удивительно, что так редко люди подвергаются укусам змей. Это тем более странно, что туземцы не носят никакой обуви на ногах и вследствие этого совершенно не защищены от нападения этих животных, если последние имели такую склонность — нападать. Но, очевидно, змеи вовсе об этом не думают: они убегают от людей и кусаются только тогда, когда их рассердят. Во время моего трехлетнего пребывания в Конго мне стал известен только один бесспорный смертельный случай от укуса змеи". С этим согласуются сведения, полученные Бюттикофером в Либерии. "Змеями, - пишет он, - и притом настолько же ядовитыми, насколько и неядовитыми, Либерия особенно богата".
        При всем разнообразии внешней формы и строения, а также образа жизни ядовитые змеи, тем не менее, имеют в своих ядовитых органах такой признак, который позволяет с уверенностью и при некотором навыке и с известной легкостью отличить их от безвредных змей. Именно, у всех в верхней челюсти находятся крупные продырявленные зубы, которые могут или стоять одиноко, или же сопровождаться маленькими плотными зубами. Верхняя челюсть у всех ядовитых змей сравнительно коротка, а у видов, ведущих ночной образ жизни, она укорочена до маленькой косточки. У них верхняя челюсть необычайно подвижна, так как она опирается сзади на тонкий стебелек - поперечно-нёбную кость (Transpalatinum), которая, в свою очередь, опирается на крыловидную кость и при посредстве первой, управляемой своими мускулами, может двигаться в направлении, перпендикулярном к поперечно-нёбной кости. У дневных ядовитых змей зуб укреплен в верхней челюсти более внутри, чем у ночных ядовитых змей. У тех и у других видов ядовитых змей зуб связан с челюстью не корнями, а только связками. На самом деле он неподвижен. Что у гадюковых ядовитый зуб может быть повернут назад, зависит только от подвижности плотно соединенной с ним верхней челюсти; у аспидов эта подвижность не больше, чем у неядовитых змей, т. е. ядовитый зуб укреплен неподвижно и может совершать только движения влево и вправо, каковые и совершает преимущественно верхняя челюсть у большинства змей. Верхняя челюсть у гадюковых имеет на нижней поверхности с каждой стороны две или более мелких ямок, которые стоят вплотную друг к другу и в которые помещаются основания ядовитых зубов. Обыкновенно у них образуется только один зуб с каждой стороны; но так как в каждой челюсти существует всегда несколько (1-6) развивающихся замещающих зубов, то может случиться, что образуются одновременно два из них - в каждой ямке по одному. Между замещающими зубами, расположенными на кости неплотно, зуб, ближайший к ядовитому, бывает всегда самым развитым. По обеим сторонам зуба десна образует чехол, в котором помещается ядовитый зуб, когда верхняя челюсть находится в покое.
        Ядовитые зубы отличаются от остальных зубов более значительной величиной, ясно выраженной шиловидной формой и, по словам Штрауха, построены у всех ядовитых змей по одному и тому же основному плану. Кроме полости, находящейся у основания и служащей для питания зуба, - она встречается у всех змей без исключения - каждый ядовитый зуб имеет еще полость, проходящую вдоль, по длине его. Эта полость помещается всегда на передней выпуклой стороне зуба и открывается впереди наружу двумя отверстиями. Одно из этих отверстий, всегда более или менее округлое, находится вблизи основания зуба и способствует вхождению яда в зуб, так как при открывании гадюкой пасти и при обусловливаемом этим перемещении зуба оно располагается под выводным протоком ядовитой железы. Нижнее же отверстие, расположенное у верхушки зуба и служащее для выбрасывания яда, имеет вид щели. У большинства ядовитых змей оба эти отверстия соединены друг с другом тонкой, еле заметной щелью, так что, следовательно, полость не вполне замкнута спереди; напротив того, у меньшинства змей эта полость совершенно замкнута и вместо щели мы находим весьма часто тонкую линию. Поэтому различают бороздчатые и гладкие ядовитые зубы, другими словами, такие, у которых полость имеет спереди щель, и такие, у которых канал совершенно закрыт. Впрочем, щель на бороздчатых ядовитых зубах едва ли имеет какое-либо физиологическое значение, так как она всегда так узка, что змеиный яд не может пройти сквозь нее наружу.
        Все исследователи, производившие наблюдения над образованием и ростом ядовитых зубов, сходятся в том, что возникновение трубки всегда предшествует образованию борозды и что канал может возникнуть только благодаря схождению или же срастанию краев этой борозды. По исследованиям Шлегеля, каждый зуб змеи на первых стадиях развития состоит из широкой поверхности с завернутыми внутрь краями, следовательно, имеет на своей передней поверхности борозду. Эта борозда у плотных зубов исчезает очень рано, а на задних бороздчатых зубах подозрительных змей не исчезает и сохраняет у бороздчатых ядовитых зубов на всю жизнь форму более или менее узкой щели; она только у гладких ядовитых зубов остается более открытой, а когда зуб вырастет, тогда она замыкается посредине и принимает форму трубки, сохраняющей еще вверху и внизу часть борозды.
        У змей различных видов и различной величины ядовитые зубы отличаются по длине. Так, все дневные ядовитые змеи имеют сравнительно маленькие, а все ночные — сравнительно большие зубы. У нашей гадюки ядовитые зубы достигают длины 3-4, самое большее - 5 мм, у копьеносной куфии они имеют в длину 25 мм*.

* Самые крупные ядовитые зубы у габонской гадюки (до 4.5 см). Основания обломанных ядовитых зубов все равно остаются ядовитыми. Более того, на смену им у аспидных змей со временем вырастают не менее ядовитые зубы-заменители.

        Они тверды и хрупки, как стекло, необычайно остроконечны, так что, подобно острой иголке, легко проникают в мягкие предметы, даже в мягкую кожу. С твердых же предметов они соскальзывают или даже отламываются, если удар, который нанесла змея, был силен. Если один из зубов потерян, тогда на его место выходит следующий за ним замещающий зуб. Подобная смена зубов совершается с известной регулярностью даже без всякой внешней причины - раз в год, а может быть, и чаще. Развитие и образование зубов совершается необыкновенно быстро. Ленц нашел, что молодые гадюки, которых он вынул, по его расчету, из беременных самок за 4 или самое большее за 6 дней до рождения, еще не имели вовсе ядовитых зубов. Те же, которые должны были родиться, по его мнению, на следующий день, имели уже вполне развитые ядовитые зубы. Так же быстро, как новообразование, происходит и замена потерянных или же насильно вырванных ядовитых зубов. Если они попросту выломаны, тогда часто уже по истечении трех дней, а самое позднее через шесть недель появляется на их месте замещающий зуб. Зубы не возобновляются только в том случае, если, как это делают заклинатели змей, вырезать также слизистую оболочку, в которую погружен ядовитый зуб, и выломать часть верхней челюсти, т. е. разрушить все зачатки зубов.
        Каждая ядовитая железа отделяет сравнительно небольшое количество жидкости: железа здоровой двухметровой гремучей змеи отделяет не более 4-6 капель. Но достаточно маленькой доли подобной капли, чтобы в течение нескольких минут отравить кровь большого млекопитающего животного**.

* * Предполагают, что возникновение ядовитого аппарата связано с заглатыванием крупной добычи, которую необходимо обездвижить.

        Железа изобилует ядом, и он сильнее действует, если змея продолжительное время никого не кусала***.

* * * Израильская гадюка может сделать подряд 23 укуса, но с каждым укусом концентрация яда уменьшается.

        Возобновление способности отделять яд совершается очень быстро, и свежеприготовлен- ный яд также в высшей степени силен****.

* * * * В действительности только через 16 дней после израсходования яда он восстанавливается в ядовитом аппарате е полном объеме, а через 40 дней - и в исходной концентрации

        Сам по себе яд, сравниваемый со слюной и рассматриваемый за таковую, представляет водянистую, прозрачную, окрашенную в слабый желтый или зеленый цвет жидкость. Эта жидкость в воде опускается на дно, а при легком встряхивании смешивается с водой. Она окрашивает лакмусовую бумажку в красный цвет, и, следовательно, действует, как кислота. Яд, по исследованиям Мютцеля, состоит из белкового вещества, которое и есть самая существенная его составная часть; вещество это свертывается в абсолютном алкоголе, но не при нагревании; яд содержит также сходное вещество, но более сложного состава, которое не оказывает никакого действия и свертывается как при нагревании, так и в алкоголе, желтое красящее вещество и неопределенную массу (эти две последние составные части растворяются в алкоголе), жир, свободные кислоты и, наконец, соли; кроме того, в нем есть хлор и фосфор; яд легко высыхает на предметах и тогда блестит, как лак, и по целым годам сохраняет, по исследованиям Манджили, свои свойства. По Армстронгу и Брунтену, которым Фэйрер передал для исследования яд очковой змеи, он представляет бурую сиропообразную жидкость и содержит 43-45 процентов углерода и 13-14 процентов азота. При прибавлении азотной кислоты, спирта и при нагревании яд свертывается. Никоим образом не удалось получить из него твердое, кристаллическое вещество. Присутствие белковых веществ легко обнаруживается разнообразными способами.
        Относительно действия яда твердо установлено, что оно тем интенсивнее, чем больше змея и чем теплее погода, и что это действие у различных ядовитых змей отличается только по степени интенсивности*.

* Свою силу яд сохраняет до 23 лет.

        Прежде считали, что яд может быть проглочен без вреда; в результате новых опытов обнаружено, что яд, даже сильно разбавленный водой, будучи введен в желудок, оказывает еще довольно сильное действие, при проглатывании вызывает боли и нарушает деятельность головного мозга, всасывается, преимущественно слизистыми оболочками, и может вызвать опасные припадки**.

* * Ядовитость змей — понятие условное. Американский герпетолог установил, что для смертельного исхода для человека достаточно 15 капель яда гремучника. 3 капель яда кобры или 0.5 капли яда морской змеи. Но одна и та же змея может быть в разной степени ядовита в зависимости от условий. Степень ядовитости змеи зависит от ее состояния, возраста того, кого она кусает, и т. д. Токсичность яда детенышей кобр намного больше, чем у взрослых .

        По исследованиям Фэйрера, яд змеи может вызвать смерть, если его ввести в достаточном количестве в желудок, в глаз или же поместить на брюшину. Тем не менее, старый вывод из опыта остается в силе: змеиный яд серьезно угрожает жизни только тогда, когда он непосредственно введен в кровь. Чем совершеннее система кровообращения, тем опустошительнее действие яда: теплокровные животные после укуса змей умирают гораздо скорее и вернее, чем пресмыкающиеся, земноводные и рыбы.
        В общих чертах ход отравления, произведенного змеями, протекает у всех животных более или менее одинаково, хотя следующие за укусом припадки могут быть и, по-видимому, бывают разного рода. По мнению древних, действие яда каждого вида ядовитых змей различно. Это яснее всего видно из описания Лукана, который описывает поход Катона по африканским пустыням после битвы при Фарсале. Сначала Лукан рассказывает басню о возникновении ядовитых змей и образно описывает, как страшные ядовитые животные выросли из капель крови, упавших на землю из отрубленной головы Медузы; затем он переходит к отдельным случаям укусов змеями и к несчастной развязке, вызванной ими, и говорит буквально следующее: "Сквозь полчища этих мерзких чудовищ вел Катон свое закаленное войско и видел, как многие из его спутников жалким образом погибают от маленьких ран. Знаменосец Аул наступил на змею дипсу; она поворотила голову и ужалила его. Он едва почувствовал укус животного, и рана сама по себе казалась совершенно несерьезной. Но скоро яд проник во все его тело; нёбо начало становиться сухим, язык - сохнуть, никакой испарины не выходило из кожи, ни единая слезинка не падала из глаз. Несчастный бросил знамя и неистово стал искать, измученный страшнейшей жаждой, воду. Он пил и пил, и его все более томила жажда; наконец, он перерезал свои жилы, начал пить свою собственную кровь, но не мог все-таки утолить жажду. Объятый страхом, Катон приказал войску поспешно идти вперед; но скоро смерть должна была показать себя ему в еще более страшной форме. Ногу Сабелла укусил маленький сепс. Он оторвал животное рукой и исколол его копьем; рана была мала, но тотчас же вокруг нее кожа отпала кусками, так что видны были голые кости. Беспрерывно поднимаясь дальше, болезнь распространялась; мясо превратилось в гнилой гной, и, когда оно исчезло также с головы, тогда начали гнить и распадаться даже кости, так что нельзя было более распознать человеческий труп, но вместо него только пятно, окрашенное ужасным гноем. Марсийский воин Назидий был ужален гадюкой. Огненный румянец начал пылать на его лице, и кожа натянулась; опухоль всего тела скоро зашла так далеко, что нельзя было более узнать фигуру, так что удивленным взорам войска представился только громадный ком. Никто не отважился положить на костер такой труп, который все еще увеличивался, а каждый искал спасения в бегстве. Тулл был уязвлен подковчатым ужом. Из всей кожи начал тотчас течь красноватый ядовитый гной, и глаза, рот и нос наполнились им. Несчастный Лев умер, ужаленный змеей, причем он моментально потерял сознание. С одного древесного ствола сползла вниз быстрее шипящей стрелы змея, названная африканцами Iaculus (удавчик), и поразила Павла, пролезши со свистом через его голову. Мурр проколол копьем василиска. Яд проник через копье в руку; но он сам отсек ее мечом".
        Конечно, нет необходимости говорить о том, что эти события не могли совершаться так, как их описывает Лукан; но все же из них делается очевидным, что они основаны на наблюдении случаев, имевших место в действительности. Однако они преувеличены в такой же мере, в какой поэты умеют заставить нас поверить в самые невероятные происшествия. К сожалению, и теперь еще очень часто люди бывают ужалены змеями, поэтому мы в точности знаем не только видимые припадки, но также ощущения и чувства ужаленных. Непосредственно после укуса замечаются две расположенные рядом маленькие проколотые раны, если же существовал только один ядовитый зуб - то одну рану, и часто даже из них не течет кровь. Жертва же обыкновенно испытывает сильную, ни с чем не сравнимую боль, которая проходит по телу, как электрический ток; во многих же случаях бывает и обратное явление: укушенный думает, что он только оцарапался шипом, и поэтому вовсе не считает боль опасной. Следующие непосредственно за этим усталость всего тела, чрезвычайно быстрый упадок сил, припадки головокружения и повторяющиеся обмороки - первые безошибочные признаки начинающегося изменения крови. Очень часто появляется рвота, часто даже с кровью; почти так же часто появляется понос, иногда начинается кровоизлияние изо рта, носа и ушей.
        Дальнейшее изнеможение проявляется в усиливающейся сонливости и в заметном ослаблении мозговой деятельности; в высшей степен и повреждается деятельность органов чувств, так что, например, может появиться совершенная слепота или глухота. С увеличением слабости уменьшается ощущение боли, и, когда приближается конец, тогда отравленный, по-видимому, вовсе не ощущает страданий, но постепенно в полностью бессознательном состоянии умирает. При быстром ходе разрушения крови укушенная конечность обыкновенно незначительно распухает, а при медленном ходе, напротив, распухает в безобразную массу, и опухоль распространяется тогда и на другие части. Многие укушенные не только выглядят как мертвецы, но у них наблюдается также своеобразная холодность тела - естественное последствие нарушенного кровообращения, так как отравление вызывает разрушение крови. Но не всегда заболевший испытывает указанные симптомы; часто он по целым часам мучится от ужаснейших страданий и его нервная система возбуждена до такой степени, что раздражает самым ужасным образом каждое движение, каждый шорох около него. Укушенные люди жалостливо рыдают, укушенные собаки жалобно воют по целым часам, пока наконец не наступит бессознательное состояние и не последует сравнительно тихая смерть.
        Чем змея больше, сильнее и богаче ядом, чем дольше она не уязвляла, чем теплее погода и чем змея яростнее, тем быстрее и опаснее действует ее яд. Важнейшие явления болезни сходны, в общем, с вышеописанными; но течение болезни гораздо быстрее, и поэтому иногда появляются другие признаки. Почти непосредственно за укусом следуют: оглушение и сильное , непроизвольное выделение мочи и кала, расширение или сужение зрачка, медленное и неправильное дыхание, судороги, дрожание мышц, нечувствительность кожи, а сознание и деятельность органов чувств сохраняются до последней минуты, затем паралич, сопровождаемый судорогами и конвульсиями или без них. Смерть обыкновенно обусловлена удушением, так как деятельность сердца продолжается дольше дыхания. Опытами установлено также, что животные, которым был введен змеиный яд, оставались долгое время в живых благодаря искусственному дыханию, с помощью которого судороги могли быть временно остановлены. Смерть может наступить уже через 20 минут после укуса, а когда яд попадает в полую вену, смерть наступает почти мгновенно. По Джону, вскоре после укуса температура тела немного повышается, а позже сильно падает. Деятельность сердца ускоряется, но слабо; появляются кровотечение в пищеварительном канале и разлитие желчи. Нередко в числе первых признаков наблюдается потеря речи. При вскрытии трупа не наблюдают трупного окоченения, а в правом желудочке находят дегтеобразную мягкую свернувшуюся кровь, а левый желудочек пуст. Сосуды головного мозга и мозговых оболочек наполнены в изобилии темной кровью, печень и легкие тоже изобилуют кровью; печень распухшая и окрашена в темный цвет.
        Если течение болезни, вследствие ли примененного средства или же вследствие того, что количество яда, введенного в рану, было слишком мало, принимает другое направление, тогда за этими первыми общими явлениями наступает продолжительная болезненность, прежде чем приходит полное исцеление. К сожалению, слишком часто бывает, что человек, возвратившийся к жизни, страдает вследствие укуса змеи несколько недель, месяцев и даже лет, так что вся его жизнь отравлена в буквальном смысле одной только капелькой ужасной жидкости.
        Несть числа противоядиям, которые издавна применялись и теперь еще применяются против укусов змей. К сожалению, при этом еще значительную роль играет суеверие. Применяют также и средства, которые оказываются более или менее рациональными: вырезывание или прижигание раны; привязывание особых змеиных камней: с одной стороны, благодаря своей пористости они в состоянии высасывать яд, а, с другой стороны, давление, производимое ими на рану, препятствует дальнейшему распространению яда; прикладывание измельченных корней и листьев; принятие внутрь растительных соков, нашатырного спирта, хлора, мышьяка и других ядов и т. п. Однако, несмотря на это, до сих пор не известно ни одного верного и заслуживающего доверия средства. По-видимому, лучше всего действует винный спирт, выпитый или принятый внутрь в большой дозе все равно в какой форме - в виде ли алкоголя, рома, арака, коньяка, водки или же крепкого вина. Это средство не новое, но известное уже с незапамятных времен и применяется в самых разнообразных частях земного шара. Уже Марк Порций, Катон Цензорий советуют давать человеку или домашнему животному, ужаленному змеей, истертый тмин в вине; Цельзий рекомендует вино, приправленное перцем и чесночным соком. Далматинцы, ужаленные гадюкой, пьют вино до опьянения и выздоравливают. Ловцы гадюк применяют против укусов змеи только вино. Североамериканцы сравнительно мало обращают внимания на укусы гремучих змей, если у них есть достаточное количество водки. Они напиваются ею, сколько могут, проспят свой хмель и не испытывают никаких вредных последствий от змеиного яда.
        Жители Индии не признают другого средства, кроме настойки дикой конопли или табака на водке. Малайцы на Калимантане считают человека, укушенного ядовитой змеей, спасенным, если только он выпьет водки до опьянения*.

* Современные представления о первой медицинской помощи укушенным змеями исключают употребление алкоголя, так как он расширяет кровеносные сосуды и ускоряет всасывание яда .

        Горькие пьяницы могут быть укушены змеей несколько раз, и это им не принесет никакого вреда. К сожалению, не приведены доказательства того, что при укусе яд попадал в рану, а свидетели могли, как это часто бывает в Индии, впасть в ошибку. В новейшее время одни врачи применяют также винный спирт в различной форме, другие же, среди них и опытный Ричарде, не признают за ним никакого целебного действия и даже считают вредным принятие его в больших количествах. Что алкоголь не действует как противоядие, другими словами, не разрушает змеиный яд, доказано опытами; но он повышает деятельность сердца, которая ослабевает вследствие отравления, больше и быстрее, чем другое возбуждающее средство. Поэтому он оказывает прекрасную услугу и может быть особенно рекомендован к применению в самом начале, так как водку можно иметь в каждом селе.
        При уходе за больным, укушенным змеей, всякая излишняя нежность вредна, а нужно только одно - быстро и решительно действовать. Фэйрер на основании своих многочисленных опытов дает вкратце следующее наставление для ухода и лечения человека, укушенного ядовитой змеей. Тотчас же после укуса взять какую-нибудь тесьму, обернуть ее выше укушенного места, вокруг пораненной конечности и завязать как можно туже, даже, в случае необходимости, с помощью рычага. На некотором расстоянии выше первого так же туго наложить вокруг конечности второй, третий и четвертый бинт. Затем произвести быстрый надрез над раной и позволить крови сочиться или же высосать ее; затем взять для прижигания горящий уголь, раскаленное железо или, если есть, ляпис или какое-нибудь другое едкое вещество. Если укушен палец на руке или на ноге, можно отсечь или отрезать зараженный член; если этого сделать нельзя, тогда, по крайней мере, вырезать рану настолько глубоко, насколько это можно сделать, не причиняя вреда. Больного оставить в покое и не надоедать ему всевозможными предложениями, как это обыкновенно принято при уходе. Если появятся первые признаки отравления, давать ему нашатырный спирт, сильно разбавленный водой, или еще лучше нагретый спирт, водку, глинтвейн с водой. Рациональнее давать не слишком много за один раз, а как можно чаще, маленькими дозами. При наступлении слабости положить на живот горчичник или горячий компресс, направить на сердце и грудобрюшную преграду гальванический или электрический ток; можно применить обливание холодной водой. Если больной захочет принять противоядие, в которое он верует, дать ему просимое; важнее всего внушить ему как можно более бодрости**.

* * Со времен Брема существенно изменились принципы лечения при отравлении змеиным ядом. Наиболее эффективным считается применение так называемых противозмеиных сывороток: противопоказано использование жгутов, прижигание области укусов, употребление алкогольных напитков, производство надрезов и т. д.

        Буддисты, догматы которых воспрещают умерщвлять животных, помещают пойманную ядовитую змею в корзинку, сплетенную из пальмовых листьев, и доверяют ее волнам реки. У нас также встречаются глупые люди, которые вследствие непонятной чрезмерной чувствительности требуют пощады для гадюки, приносящей пользу пожиранием мышей, и осмеливаются называть умерщвление змей бесполезной жестокостью. Но с ними, конечно, не стоит спорить, так как они не ведают, что говорят. "Живее берите камни и дубины и безжалостно бейте вредное существо, хотя бы оно, угрожая, приподнималось и шипело с расширенной шеей", - говорит уже Виргилий, и мы присоединяемся к нему. Мы убиваем ядовитых змей и, поступая так, делаем правильно. Напротив того, разумные люди не считают нужным говорить о пощаде, ибо только беспощадное истребление увеличит нашу безопасность. К счастью, и в Индии есть много людей, которые, поощренные наградами, назначенными правительством, посвящают себя истреблению ядовитых змей. В Северной и Южной Америке змеям не оказывают никакого снисхождения, никакой пощады. Кто увидит в Северной Америке ядовитую змею, тот не ленится сойти с лошади или из экипажа, чтобы умертвить ее; кто может в Бразилии захватить змею, тот, хотя и не без страха, убивает ее со злобой и смертельной ненавистью. Много и неядовитых змей становятся жертвами этой ненависти: но кто же захочет поставить это в вину людям, которые ежегодно испытывают последствия укусов змей? Нет такого места, где человек может похвалиться тем, что одержал полную победу над ядовитыми змеями, и, пока продолжается истребительная война против них, преждевременно требовать безусловной пощады безвредным змеям. Человек никогда не истребит ядовитых змей; он может только уменьшать их количество. Это доказывают те страны, в которых утвердился земледелец, именно Соединенные Штаты и Бразилия*.

* Уничтожение ядовитых змей сейчас разрешено лишь в населенных пунктах и в двухкилометровой зоне вокруг них. Большинство видов ядовитых змей ныне крайне редки и охраняются.

        При постепенном увеличении площади обрабатываемых почв число змей, особенно ядовитых, значительно уменьшается, и со временем в этих местностях человек будет иметь возможность жить без страха. До тех пор мы и все разумные люди будем согласны с Виргилием**.

* * В наше время яды приносят и пользу человеку. Из них изготавливают кровоостанавливающие препараты: лебетокс (в бывшем СССР) и стипвен (в Англии). Из яда кобры вырабатывают кобротоксин, который оказывает обезболивающее и успокоительное действие при спазмах сосудов сердца, бронхиальной астме, злокачественных опухолях.

        Во многих учебниках зоологии говорится, что змеи не пьют. Опыты, произведенные над пленными ужами и гадюками, по-видимому, указывают на то, что они никогда не пьют воду. Но эти опыты ничего не доказывают, так как наблюдение, и притом повторенное несколько раз, доказывает нам обратное. Все змеи пьют, одни вбирая воду полными глотками, причем заметно двигая челюстями, другие же схватывают языком капли воды и росу или же смачивают ими свой язык. Я особенно обращаю на это внимание, так как Леали еще в 1870 году уверял, что никто не видел, как змеи пьют. Эффельдт же, наблюдательность и опытность которого я вполне признаю, писал Ленцу, что даже те змеи, которые во время питья погружают голову в воду, пьют всегда лакая, другими словами, никогда не пьют с втянутым языком. Я имел случай наблюдать на воспитанных мною гремучих змеях совершенно обратное: они пили, когда их сильно томила жажда, с настоящими жевательными движениями челюстей, т. е., хлебая, а не лакая. Если змей после долгого путешествия в узких ящиках, наполненных песком, перенести в обширную клетку, они, томимые голодом и жаждой, исследуют ее по всем направлениям; найдя наконец сосуд с водой, змеи убеждаются прикосновением языка в присутствии усладительного питья, погружают в него морду поверх глаз и иногда пьют так много, что, как очень верно замечает Эффельдт, "совершенно разбухают". Многие виды явно страдают и околевают, если они лишены воды; другие же, по-видимому, могут удовлетворять свою жажду несколькими каплями в день или даже пьют раз в течение нескольких недель. Эффельдт поставил пред своими пленными змеями сахарную воду, вино и молоко и заметил, что некоторые из них, будучи лишены воды, пьют слегка подслащенную воду и молоко, вином же и сильно подслащенной водой, напротив, постоянно пренебрегают. Молодая гремучая змея, которая не хотела есть, но пила молоко, по истечении нескольких месяцев околела.
        В жизни змей линька, или сбрасывание с себя кожи, имеет еще большее значение, чем в жизни птиц *.

* Сейчас установлено, что линька пресмыкающихся связана с деятельностью щитовидной железы. Роговой эпидермис отпадает за счет наслоения нового рогового слоя, куда поступает много гипотоничной лимфатической жидкости. Поэтому линяющему организму нужно много воды, и змеи перед линькой любят, например, забираться в водоемы.

        Это сбрасывание - первое, через что проходит молодь, только что вылупившаяся из яйца, и что взрослые животные претерпевают в течение года несколько раз. Сбрасывание начинается отделением тонкой стекловидной кожицы на губах, результатом чего является возникновение большого отверстия. Затем образуются две лопасти: одна - на верхней части головы, другая - на нижней челюсти. Эти лопасти отворачиваются и все дальше и дальше завертываются, так что в конце концов внутренняя часть становится наружной.
        По Бугону, в сброшенной коже, по крайней мере у обыкновенных ужей, отсутствует всегда самый крайний конец. Для освобождения от своей "сорочки" на свободе змеи пользуются мхом, вереском и другими растениями и вообще шероховатыми поверхностями и в состоянии в короткое время закончить сбрасывание кожи; в ящике же они понапрасну прилагают усилия для достижения той же цели и только в редких случаях сбрасывают целиком всю кожу. По наблюдениям Ленца, у наших змей первая линька начинается в конце апреля и в начале мая, вторая - в конце мая и начале июня, третья - в конце июня и начале июля, четвертая - в конце июля и начале августа, наконец, пятая - в конце августа и в начале сентября. У видов, обитающих в теплых странах, сбрасывание совершается таким же образом. Относительно последних у нас в настоящее время имеется только немного данных. По Гартману, гремучие змеи линяют только два раза в год. Фэйрер и Ричарде наблюдали в Индии, что находящиеся в неволе кобры меняют свою кожу каждый месяц даже зимой и "во время линьки, без всякого сомнения, слепы". Если пленным не хватало воды, тогда сорочка отделялась по частям. "Я очень сомневаюсь, - продолжает Ричарде, - чтобы у свободно живущих змей линька происходила так же часто, как у находящихся в неволе. Я несколько раз наблюдал, что птицы употребляют змеиные сорочки как подстилки для своих гнезд". Непосредственно перед линькой все змеи пребывают в покое, после же нее они становятся гораздо бодрее. Применение теплых ванн значительно облегчает сбрасывание кожи пленным змеям.
        Несколько дней спустя после первой весенней линьки начинается размножение. Оно в известной степени возбуждает змей, но никоим образом не столь сильно, как об этом болтают. Очень вероятно, что определенные виды в период спаривания собираются в группы и долгое время пребывают вместе. По крайней мере, наблюдали, что некоторые ядовитые змеи во время спаривания спутываются в форменный клубок и целыми часами остаются в такой удивительной связи. Древние, которые, по-видимому, наблюдали подобные сплетения у многих змей, объясняли себе их причину суеверным образом, называли клубок змеиным яйцом и приписывали ему чудодейственную силу. Обыкновенно же находят спаривающихся змей, самца и самку, тесно сплетенными и покоящимися на излюбленных местах. Они лежат по целым часам на солнце на одном месте, не шевелясь. Соединение животных очень тесное, потому что цилиндрический половой орган самца, усаженный на внутренней поверхности твердыми шипами и выворачивающийся при спаривании, прочно удерживается в половых органах самки. Еще не знают, сколько времени продолжается спаривание, но нужно думать, что несколько часов: Эффельдт нашел вечером дюжину сплетенных гадюк и обнаружил их на следующий день в том же положении*.

* Обнаружено, что у змей Bothrops insularis, живущих только на одном из островов на юге Бразилии, площадь которого всего лишь 3 кв. км, большинство самок имеют кроме яичников еще семенники и копулятивные органы, самцов. Такой гермафродитизм, видимо, позволяет повысить темпы размножения, не увеличивая числа обитателей на ограниченной площади острова.

        "Если змеи сцепились, - говорит Ленц, - то можно их очень спокойно наблюдать на умеренном отдалении. Если подойти ближе или же ударить их, они стараются дать тягу. Но им не так легко это совершить, потому что они обвиты вокруг друг друга и поэтому не способны ползать. Сначала они стараются улизнуть вместе, но замечают, что это им не удается. Тогда они отчасти или совсем распутываются и уползают. Так как они еще крепко соединены шипами самца и каждая желает пойти своей собственной дорогой, то как одна, так и другая тянут и меньшей приходится следовать за более крупной. Подобное бегство совершается, конечно, очень медленно. Если же начать их сильно и без перерыва бить, или же наступить на них, тогда они наконец с помощью сильного толчка отрываются друг от друга".
        По истечении 4 месяцев яйца числом от 6 до 40, а у ложноногих и до 100 кладутся во влажных темных местах, если вид не относится к тем змеям, которые откладывают настолько развитые яйца, что молодь разламывает скорлупу яйца или непосредственно вслед за кладкой, или уже в теле матери. Только относительно некоторых удавов известно, что они регулярно высиживают яйца. Шнек утверждает, что он вынул из одного североамериканского водяного ужа (Thamnophis sirtalis) даже 78 молодых экземпляров. Подобные количества детенышей мы наблюдали также и у аспидов*.

* У некоторых змей (обыкновенной гадюки, североамериканского водяного, или подвязочного, ужа, великолепной денисонии, многих морских змей) есть зачатки истинного живорождения. Они обладают даже примитивной плацентой.

        Мать не оказывает никакой помощи при разламывании скорлупы и вообще мало или совсем не заботится о вылупившихся детенышах. Последние растут необычайно медленно, но, вероятно, рост продолжается до конца их жизни, хотя в более зрелом возрасте, конечно, растут несравненно медленнее, чем вначале. Они могут достичь глубокой старости.
        Значение змей в сравнении с остальным животным миром так мало, что можно справедливо утверждать, что и без них равновесие природы не нарушилось бы**.

* * Значение змей в природе Брем явно недооценивал, равно как и для человека. Изготовление изделий из змеиной кожи давно стало прибыльным промыслом.

        Во всяком случае, некоторые из них приносят пользу уничтожением мышей и друг их вредных грызунов; но польза, которую они приносят этим человеку, как я уже говорил, более чем уравновешивается тем вредом, который наносят, по крайней мере, ядовитые виды. Потому нельзя назвать несправедливой ту ненависть, которую питают ко всему этому подотряду. У нас, конечно, нетрудно отличить два местных вида ядовитых змей от безвредных видов. Но уже в Западной Европе встречается, как мы слышали, один уж, который по наружному виду так похож на одну из ядовитых змей, что даже знаток змей Дюмерил смог ошибиться и схватил вместо мнимого ужа гадюку, укус которой подверг опасности его жизнь. Во всех остальных частях света встречаются змеи, относительно которых, несмотря на наше знание, ушедшее далеко вперед, неизвестно, ядовиты ли они или безвредны. Кто хочет проповедовать пощаду змеям, должен, по крайней мере, ограничиваться только Германией; этим он еще не принесет беды***.

* * * Ежегодно регистрируется около 68 тысяч смертельных случаев от укусов ядовитых змей, что во много раз меньше количества людей, погибающих под колесами автомобилей.

        Я вовсе не желаю защищать змей, так как наши безвредные виды поедают главным образом таких животных, которые, несомненно, более полезны нам, чем их хищники. В Северной Америке также сильно жалуются на опустошения, которые производят среди молодой рыбы водяные ужи. Тот, кто истребляет всех змей, не причиняет этим, повторяю, никакого вреда, а тот, кто хоть раз примет ядовитую змею за неядовитую, может поплатиться за это жизнью или здоровьем.
        Просвещенный человек, который очень хорошо понимает, что неразвитые люди всегда считают зло сильнее добра, а язычники особенно боялись злых существ, найдет очень понятным, что в преданиях и мифологии древних народов змеи играли важную роль. Предания почти всех народов упоминают о них то со страхом и отвращением, то с любовью и благоговением. Змеи считались олицетворением быстроты, хитрости, врачебного искусства, даже времени. Уже в седую старину, как и теперь еще у диких народов, существовало поклонение змеям. Так, в Индии им поклонялись как олицетворению мудрости, у других народов - как олицетворению лживости, коварства и обольщения. Что римляне оказывали змеям божеские почести, видно из сведений, сообщаемых их писателями. "Городу Риму, - говорит Валерий Максим, - боги уже часто давали доказательства своего особенного благоволения. Однажды город в течение трех лет посещался чумой, и ни боги, ни люди не помогли тяжкой беде. Наконец жрецы вопросили Сивиллины книги и нашли в них, что прежнее здоровое состояние может быть достигнуто, только если бог Эскулап будет привезен из Эпидавра. Было послано посольство искать утешения и помощи. Эпидавряне приняли римлян любезно и повели посольство в храм Эскулапа. Само божество выказало знаками свое благоволение. В Эпидавре иногда видели змею, появление которой каждый раз приносило особенную благодать и которая поэтому была почитаема так же высоко, как и сам Эскулап. Во время пребывания римлян показалась эта змея медленно двигалась, кротко озираясь вокруг, по самым населенным частям города. Это она повторяла в течение трех дней, а народ смотрел на нее с благоговением. Наконец змея решительно направилась к римскому военному кораблю. Там она привела перепуганный ею экипаж в сильный трепет, но, не обращая внимания ни на кого, поползла в каюту посланника Огулния и свернулась там с величайшим удобством. Тогда послы, увидев собственными глазами, что они владеют богом, стали решать, как бы оказать ему подобающую почесть; они поблагодарили учтиво и сердечно жителей Эпидавра и отплыли в радостном расположении духа. После благополучного плавания корабль остановился в Антиуме. Там змея, остававшаяся раньше при всех остановках на корабле, выползла из него, направилась к портику Эскулапова храма, где стояло ветвистое миртовое дерево, и обвилась вокруг высокой пальмы. Здесь она отдыхала три дня, и ей приносили обыкновенную пищу. Послы боялись, что она не возвратится на корабль; но она добровольно оставила дерево и снова направилась на корабль. Наконец послы высадились у устья Тибра. Там змея поплыла на остров, на котором ей воздвигли храм. С ее прибытием Рим освободился от чумы".
        Подобные воззрения удержались до последнего столетия и в настоящее время существуют еще у различных народов Европы, Азии и Африки. Согласно довольно распространенному предрассудку, змеи приносят счастье; индийцы и малайцы твердо убеждены, что убийство змеи влечет за собой несчастье. Так, по сообщению Ричардса, индийцы утверждают, что не надо убивать ядовитую змею, укусившую человека, иначе укушенный непременно умрет. Заклинатели змей остерегаются их убивать, так как иначе, по их словам, они потеряют свою власть над змеями. Подобное же суеверие нашел Пим в Америке у караибов. Мартене замечает, что, согласно предрассудку, на Амбоине, кто убьет питона, тот скоро потом сам умрет; однако проповедник Валентийн, уже достаточно просвещенный для своего времени, утверждает, что, убив питона в собственном доме, он не испытал иного вреда, кроме увеличения числа крыс. Но суеверие сумело объяснить и этот факт в свою пользу: дух змеи, говорили, бессилен относительно проповедника. По словам Крапфа, галласы считают змею родоначальницей людей и выказывают к ней высокое почтение. Когда Гейглин убил одного африканского питона вблизи жилища негров динка, они были очень рассержены и, жалуясь, говорили, что им принесет несчастье насильственная смерть их предка, уже давно мирно жившего у них. Это подтверждается и дополняется замечанием Швейнфурта, что змеи являются единственными животными, которым негры динка и шиллук на Белом Ниле поклоняются, как богам. Динка называют змей своими братьями и считают преступлением убивать их. Различные свидетели рассказывали Швейнфурту, что некоторые змеи лично известны хозяину жилища, в котором они поселились, что он называет их по именам и обращается с ними как с домашними животными.
        По словам Ливингстона, в странах у озера Ньяса убить змею - преступление, даже если она сделалась в тягость жителям своим грабительством. Говорящие по-арабски купцы, путешествующие по тем странам, утверждали даже, что на островах названного озера живут змеи, обладающие даром человеческой речи; по воззрению этих простодушных людей, они происходят от первородного змия, соблазнившего нашу праматерь Еву. Прежде чем смеяться над дикими народами, вспомним сначала о сардинцах: воззрения их очень мало отличаются от воззрений дикарей. "О наших змеях рассказываются чудеса в собраниях женщин, - говорит Четти. - В прежние времена змеи были пророчицами и знали будущее. Я охотно верю, что подобные сказки только для шутки рассказываются нашими образованными женщинами; но многие итальянцы видят в змее существо, достойное полнейшей их привязанности и уважения. Когда змея заползет в хижину крестьянина или пастуха, она указывает на предстоящее счастье; если бы кто-нибудь вздумал дурно ее встретить, это сочли бы столь же глупым, как прогнать счастье, приближающееся к дому. Поэтому все местные женщины стараются удержать змей и с особенной заботливостью ежедневно кладут им корм перед норами, в которых они поселились. Я знаю одну женщину, делавшую это в течение двух лет1'. Тюрингенские и южногерманские крестьяне смотрят на змею так же, как сардинцы: и в их глазах заползшая в жилище змея считается вестницей приближающегося счастья.
        Неудивительно, что подобные воззрения уже в отдаленнейшие времена должны были вести к тому, чтобы видеть в змеях совсем не то, что они в действительности. Им приписывались всевозможные качества, злые и добрые, и они занимали место то божества, то злого духа. Им придавались не только несуществующие свойства, но также крылья, ноги и другие члены, головное украшение вроде короны и т. п., потому что главную роль тут играло воображение, а не действительное наблюдение. Для сведущих людей змеи долгое время были источником больших доходов, потому что для одурачивания слепо верующей толпы ими легче пользоваться, чем всякими другими животными. Я не буду перечислять приводимых Плинием и другими римскими, а также греческими писателями лечебных, волшебных и тому подобных средств, добывавшихся из тела и отдельных частей различных змей. Достаточно сказать, что мы обязаны римлянам и грекам теми приготовляемыми из гадюк лекарствами, которые на много пережили средние века. Еще в последнем столетии для европейских аптек собирались сотни тысяч различных змей из рода гадюк, преимущественно в Италии и Франции. Доходило до того, что покупали огромное множество египетских ядовитых змей, так как европейских не хватало. Уже знаменитый врач императора Октавиана Августа - Антоний Муза - употреблял гадюк в качестве лекарств; но только лейб-медик императора Андромах Критский открыл тэриак. Еще в прошлом столетии он приготовлялся почти во всех европейских аптеках под наблюдением врачей, обязанных исследовать все составляющие его вещества. Особенно славилась тэриаком Венеция, едва ли менее Рима, где его приготовляли иезуиты. Тэриак прописывался для очищения крови при лишаях, проказе, чесотке, золотухе, зобе и как противоядие при отравлениях; он обладал совершенно теми же целебными свойствами, какие приписываются разным современным чудесным лекарствам. Кроме тэриака врачи прописывали вареных и жареных гадюк, супы, студни и сироп из них, порошок из сердца и печени и спиртовые вытяжки из разных частей тела от лихорадок, оспы, падучей, паралича, апоплексического удара, гниения зубов. Жир считался отличным лекарством при ушибах, ранах и при глазных болезнях; он также принимался внутрь чахоточными и втирался в лицо кокетками для уничтожения морщин и улучшения цвета лица. Вера в целебность гадючьего жира держалась до самого последнего времени, и даже такой свободный от предрассудков человек, как Ленц, не мог вполне отделаться от нее, по крайней мере в прежние годы. Во всяком случае, это заблуждение, как и всякое другое, имело и одно хорошее следствие: оно существенно содействовало уменьшению численности гадюк. В настоящее время ни один разумный человек не верит больше в подобные лекарства прошлых столетий и десятилетий, потому что сегодня в фармакогнозии самым блестящим образом выразилось благотворное влияние развития естественных наук. Но именно поэтому является обязательным полнейшее покровительство естественным врагам змей.
        К успокоению всех, боящихся змей, и к радости всех противников этого опасного или возбуждающего страх племени полчища его врагов очень многочисленны. У нас змей преследуют кошки, лисицы, куницы, хорьки, барсуки, ласки, ежи, дикие и домашние свиньи; в южных странах - виверры и мангусты; в южной Африке, согласно Фиску, - также некоторые ящерицы, а равно самым упорным образом преследуют их змееяд и малый подорлик, ястреба, вороны, сороки и сойки, аисты и другие болотные птицы, а также их родственники в жарких странах. Самым лучшим истребителем змей является птица-секретарь; но и другие ее родичи выказывают достаточную деятельность, именно местные породы ястребов, орлов и грифов, совершенно независимо от многих куриных и голенастых. Все они заслуживают уважения и защиты рассудительных людей, потому что большей частью не только уничтожают змей, но и совершенно возмещают полезную деятельность этих последних.
        Приручение змей или, по крайней мере, содержание их в неволе известно с древности. Уже египтяне, по-видимому, держали в своих жилищах змей и между ними также страшную египетскую кобру. Элиан сообщает, что фокусники совершенно так же пользовались этими змеями, как и в настоящее время, и так же часто, как и теперь, подвергались смертельным укусам. У Марциала мы читаем, что женщины иногда клали холодных змей вокруг своей шеи. По сообщению Светония, у императора Тиберия была змея, которую он очень любил и всегда кормил из рук. Император Гелиогабал, по словам Элия Лампридия, иногда приказывал собирать много змей и выпускать их до восхода солнца в дни народных игр, чтобы позабавиться ужасом людей, из которых многие погибали от укусов змей или в давке. При дворах индийских князей содержание змей в неволе было самой обыкновенной вещью, если верить старинным писателям.
        Большинство змей легко привыкают к неволе и выживают в ней годы или, по крайней мере, месяцы. Гадюки, пойманные старыми, не всегда берут корм в плену, но, видимо, только потому, что им устраивают жилье неподходящим способом*.

* В бразильском институте Бутан-тан в Сан-Паулу расположен первый и до сих пор один из наиболее крупных змеиных питомников, основанный еще в 1899 году. Здесь содержится несколько десятков тысяч ядовитых змей, от которых получают 5-6 л яда в год .

        Для их благополучия необходимо тепло, и притом влажное; в их клетке непременно должен быть бассейн с водой для купания. Чтобы приучить их к корму, надо сначала давать им живых животных; когда гадюки согласятся хватать и проглатывать их, можно перейти и к мертвым, а позже даже к кускам мяса.
        Змеи различных родов, посаженные в одну клетку, иногда уживаются между собой, иногда дерутся; часто случается также, что одни пожирают других, как это бывает и на свободе.
        Относительно подразделения змей на семейства и роды мнения современных специалистов так же далеко расходятся между собой, как и относительно определения видов. В то время как Гюнтер в 1858 году устанавливал 630 видов, а Ян в 1863 году - 780, Уоллес в 1876 году считал необходимым принять круглым счетом 970 видов. Напротив того, в 1885 году Гюнтер довел это число до 1800, а Буланже в 1891 году снова сократил его до 1500. Но из 315 родов, принятых в 1886 году Коппом, мы считаем только половину хорошо обоснованными*.

* Сейчас специалисты насчитывают около 3 тысяч видов змей, относящихся к 480 родам из 18 семейств.

        Не подлежит никакому сомнению, что древние подразумевали под своими драконами наших современных гигантских змей. Поразительная величина этих животных, их значительная сила и всеобщий страх перед змеями вообще делают очень понятными преувеличения, в которых повинны древние; по тем же причинам простительны и сверхъестественные представления о них, еще и теперь сохранившиеся у многих людей, вместе с излюбленными преувеличениями некоторых путешественников и натуралистов. Мы не должны удивляться, что, чувствуя себя слабым перед подобным чудовищем, человек от страха все преувеличивал вдвое и его воображение наделяло этих страшилищ несуществующими частями тела. Так называемые задние шпорцы гигантских змей, в настоящее время принимаемые за укороченные зачатки ног, не были замечены древними, но зато древние присвоили отвратительным в их глазах созданиям своеобразные лапы и удивительные крылья. С течением времени из непонятных сказок восточных людей постепенно выросли образы, для которых разумный человек тщетно искал оригиналы, потому что сведения о самих гигантских змеях были почти потеряны. Тем упорнее держались необразованные люди излюбленного описания большого дракона, или горыныча, извергнутого на землю на погибель всему миру. С понятием о драконе постепенно связывалось понятие о дьяволе, пока слово "дракон" не сделалось его прозвищем. Еще и теперь оно употребляется в этом смысле простонародьем в Германии, например тюрингенскими крестьянами, в других отношениях очень образованными.
        Во времена старика Геснера, т. е. к концу XVI столетия, люди еще не были так просвещенны, как теперь. В те времена наше всеобщее неверие было присуще немногим и сказкам охотно верили даже те, кто называл себя натуралистом. Геснер добросовестно потрудился над описанием драконов и ради этого выбрал из древних писателей все казавшееся ему важным. Не хочу лишать это описание его старинной окраски и потому предоставляю говорить самому моему старому другу. "Название "дракон" происходит у греков от острого зрения, и под ним часто подразумеваются змеи вообще. Но собственно драконами следует называть тех змей, столь больших и тяжелых телом, которые величиной превосходят всех прочих, поэтому должны быть рассматриваемы относительно змей так же, как большие киты относительно других рыб. Августин говорит, что на Земле нет ни одного животного больше дракона... Элиан пишет, что в Мавритании живут драконы в тридцать шагов длиной; по-видимому, у мавров нет для них никакого особого имени, и они зовут их просто "убивателями слонов", эти драконы доживают до глубокой старости. Во времена Александра Великого один индиец выкормил и воспитал двух драконов, одного длиной 46, а другого 80 локтей, и Александр Великий пожелал видеть их ради их замечательной величины. У египтян, говорит Элиан, есть сказание, что в правление царя Филадельфа из Эфиопии были привезены в Александрию два живых дракона, один 14 и другой 13 локтей длины. Также во время Эвергета оттуда привезли трех, по 7 и 9 локтей длиной; одного из них с большими издержками прилежно воспитывали и кормили в храме Эскулапа. Элиан сообщает также, что Александр Великий видел в Индии много редких животных; между прочим, он нашел там одного дракона, которого, однако, пощадил по просьбе индийцев, считавших его священным. Говорят, дракон этот был 70 локтей длины; услышав приближение войска Александра, он так страшно засвистал, что сильно перепугал всех. Он не вылезал совершенно из норы, а только высовывал голову. Глаза его по величине равнялись большому щиту... В Эфиопии водится много драконов, особенно к югу, вследствие близости солнца и сильного зноя; они по большей части длиной 20 локтей. В большом числе драконов находят также в Индии, Нубии, Ливии и тому подобных жарких странах; они иногда бывают 15 шагов длиной и по толщине походят на бревна; но индийские, как правило, крупнее и страшнее живущих в Мавритании... Они подразделяются на два рода: одни держатся в горах и гористых местах, велики, проворны, быстры и имеют гребень; другие же живут во мхах и болотах, ленивы, спокойны, неповоротливы, и у них нет гребня... Также у некоторых имеются крылья, а у некоторых нет. Августин пишет: дракон часто лежит в своей норе, но, как только почувствует сырость в воздухе, вылезает, взлетает в высоту при помощи своих крыльев и улетает с большим шумом. У некоторых драконов нет ног, и они ползают грудью по земле, у других есть ноги... У одних рот маленький, вроде трубочки; у других же, водящихся в Индии, Мавритании и подобных местах, рот так велик, что драконы эти проглатывают целиком птиц и других животных. Язык их раздвоен. Зубы сильны и велики, остры и похожи на острую пилу. У драконов весьма острое зрение и хороший слух; они редко спят, и оттого поэты называют их стражами сокровищ. Где живет дракон, там воздух портится от его свиста и ядовитых испарений. Он питается всякой пищей — яблоками, травами, яйцами, птицами и разными животными. Он может очень долго жить без пищи и в особенности долго воздерживается от нее, когда становится стар и достигает присущей ему величины. Но когда дракон получает пищу и набрасывается на нее, то не скоро насыщается. Во Фригии, как сообщает Элиан, существуют драконы длиной 10 шагов; во время кормежки все они выползают из своих нор к реке Риндако, упираются на хвост, поднимают вверх все тело и вытягивают вверх шею; так они ждут с раскрытой пастью пролетающих мимо птиц и, как только завидят их, притягивают к себе своим дыханием и проглатывают. Так они поступают до захождения солнца, после чего прячутся и подкарауливают возвращающийся домой скот, похищают и калечат его, а также часто умерщвляют пастухов... Орел постоянно враждует с драконом, так как ест и змей... Кроме того, драконы ведут постоянную войну со слонами. Как сказано, в Эфиопии водятся драконы 30 шагов длиной; у них нет особого имени - их просто называют "убивателями слонов". Когда подобный дракон узнает, что слоны объедают некоторые деревья, он прилежно высматривает это, влезает на такое дерево, прикрывает свой хвост листьями и ветками, переднюю часть тела свешивает вниз, как канат. Когда затем слон подойдет, чтобы объесть верхние ветки, дракон неожиданно бросается ему прямо в глаза, вырывает их и так опутывает и оплетает слона, что он остается на месте. Часто драконы залегают около тропинок, по которым ходят слоны, и, спрятавшись, поджидают их; передних пропускают и нападают на самого заднего, чтобы первые не могли прийти ему на помощь; связывают хвостами ему ноги так, что он не может идти дальше, и убивают его. Плиний говорит, что драконы так велики, что могут обвить и стянуть все туловище слона; но иногда и слон растаптывает и убивает дракона. Точно так же, когда драконы нападут на слона и обовьют его, он трется о скалы или деревья, чтобы растереть и измолоть своих врагов; но тут дракон употребляет другую хитрость - обвивается вокруг ног слона, так что он не может двигаться... У драконов мало или совсем нет яда, поэтому к ним причисляются змеи, которые приносят более вреда наносимыми им ранами, чем ядом... Надо заметить, что драконы по природе своей не ядовиты, но в некоторых странах находят и ядовитых. Драконы, как и другие змеи, не так вредны в холодных странах, как в Африке и подобных жарких местах; поэтому Лукан говорит: "Вы, драконы, считавшиеся до сих пор во всем свете безвредными, в Африке, однако, вы особенно ядовиты и вредны"... Отправляясь на охоту за людьми или животными, драконы всегда сначала едят ядовитые травы и коренья; впрочем, они наносят больший вред хвостом, чем зубами, и кого они схватят хвостом, тот погиб. Их укус не силен и не болезнен, так как у них маленький рот, и они при нападении пользуются не столько зубами, сколько проявляют свою силу хвостом..." Если припомнить преувеличения, в которых даже в настоящее время повинны некоторые путешественники, то, вероятно, придется примириться с вышеприведенным описанием. Еще и теперь рассказывают об удавах 50 футов длиной; еще и теперь не стыдятся писать, что такие чудовища нападают на лошадей, рогатый скот и других животных, душат их и проглатывают, и если в список их жертв не зачисляют слонов, то, может быть, только по тому, что забыты древние истории. Возможно, что прежде удавы достигали большей величины, чем теперь, когда против них выступает лучше вооруженный человек и укорачивает их жизнь своим страшным оружием; но никогда не бывало таких змей, каких описывают нам древние. По собственному опыту я знаю, как бывает трудно правильно судить о длине змей. Очень сильно ошибается даже привычный человек, проверяющий позже свои оценки точным измерением. Даже маленьким змеям, длиной в метр, легко прибавить лишнюю треть, когда видишь их спокойно лежащими перед собой и поэтому имеешь достаточно времени для запоминания их вида. Со змеями же 3 метра длиной трудности и ошибки оценки удваиваются и утраиваются; когда же подобная змея двигается, просто невозможно точно оценить ее длину. Не сумею сказать, отчего это, собственно, происходит, но могу лишь утверждать на основании фактов, что всякий пытающийся определить на глаз длину змеи, постоянно ошибается в большую сторону и постоянно снова впадает в ту же ошибку, даже неоднократно убедившись в ней. Самообман открывается, лишь когда приложишь к змее точную меру. Поэтому неудивительно, что живое воображение туземцев южных стран, еще менее нашего способное удерживаться в границах, вдвое и втрое преувеличивает настоящую величину змей. Иной индиец или южноамериканец с видом полнейшей достоверности рассказывает о виденном или убитом им удаве в 50 футов длины; он заявляет натуралисту, спокойно измеряющему убитую змею в 6 метров, что она далеко превосходит по величине всех виденных им змей того же рода.