ПРЕДМЕТ

ПРЕДМЕТ

Слово предмет появилось в русском литературном языке конца XVII — начала XVIII в. Оно вошло в украинский литературный язык из польского. В польском же языке слово рrzedmiot служило для выражения понятий, связанных с латинским ученым термином оbjectum (чешск. předmět); ср. стар. немецкое Gegenwurf, совр. Gegenstand. В конце XVII — начале XVIII вв., когда украинский литературный язык щедро делился с русским языком своими культурными достижениями, он передал русскому языку и слово предмет.

Однако в первой третиXVIII в. значение и употребление слова предмет еще не вполне установилось. Так, В. К. Тредиаковский в своем «Слове о мудрости, благоразумии и добродетели» предлагал выражать лат. оbjectum словом предлежащее³¹⁶. Ср. чешск. předmět (хорватск. prédmet, по-видимому, заимствовано из русского или чешского)³¹⁷.

Во второй половинеXVIII в. в слове предмет уже обозначилось несколько значений, соответствующих отчасти значениям немецкого Gegenwurf, отчасти французского objet.

В «Словаре Академии Российской» указывались такие четыре основных значения: «1) Все то, что представляется зрению. Цветы суть предметы зрения. Глас есть предмет слуха. Вселенная есть предмет разума человеческого. 2) Вещество какой-либо науки, художества, ремесла и проч. Протяжение тел есть предмет геометрии. 3) Причина, повод, побуждение кого к чему. Быть предметом любви, желания, презрения, смеха. 4) Цель, намерение, конец. Учения предметом есть просвещение разума или исправление сердца. Он имеет своим предметом славу, честь, корысть» (сл. АР 1822, ч. 5, с. 173).

По-видимому, последние два значения наметились только во второй половине XVIII в. Именно о значении `цель, намерение, конец' писал А. П. Сумароков: «предметом могла бы назваться цель, а не видь моих устремлений, если бы такое слово и существовало».

А. С. Шишков, комментируя такую фразу, выписанную из сочинений новейших писателей карамзинской школы: «Народ, не думая о предмете кровопролития, в исступлении своем веселился общим бедствием», — замечает: «Слово предмет хотя также есть новое и переводное, ибо нигде в старинных книгах нет оного; однако же оно довольно знаменательно, так что с успехом в язык наш принято быть может; но при всем том и оное часто заводит нас в несвойственные языку нашему выражения. В вышесказанной речи предмет кровопролития есть некая загадка, или излишняя кудрявость мыслей, равно как и в следующей речи: всякое тиранскоеизгнание, всякое убийство, было тогда предметом благодарения и жертвы. Почему мысль сия была бы хуже или слабее выражена, если б сказано было: За всякое жестокосердое изгнание, за всякое убийство приносились тогда благодарения и жертвы? Сим образом речь сия есть ясная и чистая русская, а вышесказанным образом оная есть французско-русская. Чем короче какая мысль может быть выражена, тем лучше: излишность слов, не прибавляя никакой силы, распространяет и безобразит слог: мы слово предмет, последуя французскому слогу, весьма часто без всякой нужды употребляем, как, например: в старину было многое очень стыдно, что ныне составляет честь и предмет похвальбы. Для чего не просто честь и похвальбу? Или: молодые господа в своих собраниях имеют обыкновенными предметами осмеяния легковерности невинных женщин. На что здесь имеют предметами осмеяния легковерности? Для чего не просто осмеивают легковерность? Сверх сего не странны ли следующие и сим подобные выражения: доставляя избыток свой в других предметах потребностей; занимательность предмета и проч.? Негде случилось мне прочитать чувствительное, как ныне называют, описание о человеке, который удит рыбу: с дрожащим сердцем приподнимает уду и с радостью вытаскивает предмет пропитания своего. Мне кажется, мы скоро будем писать: дрова суть предметы топления печей. О! Какие сделаем мы успехи в словесности, когда достигнем до того, что вместо подай мне платок, станем слуге своему говорить: подай мне предмет сморкания моего» (Шишков, Рассужд. о ст. и нов. слоге, с. 181—183).

А. С. Шишкову казалось, что писатель карамзинской школы только и мечтает: «нельзя ли во всякую строку, к стати или не к стати, поместить вкус, предмет, картина, моральность, потребность?» (там же, с. 292). «Где французы скажут: objet, goût, tableau, там у нас должно говорить: предмет, вкус, картина, нимало не рассуждая о том, хорошо ли и свойственно ли то нашему языку, или нет?» (с. 344) [ср. «избрать невесту в предмет своих желаний» (с. 347)].

В пародическом письме к автору «Рассуждения о старом и новом слоге»: «Какую странность взяли вы себе за предмет?» (там же, с. 423). Ср. также: «Потребностей моих единственный предмет» (с. 434). См. в журн. «Северный Вестник» (1804 г., ч. 1, с. 172): «Первое из сих слов имеет в предмете один только успех».

Ср. у Е. Ф. Будде: «Старое значение слова ”предмет“ видно из след. письма Карамзина: ”Все для меня исчезло, и в предмете остается одна могила“» (Погод. Др. после 1803 г., к брату, без даты). Срв. у Пушкина в ”Полтаве“ 1828 года: ”Одно имела я в предмете: твою любовь“ Песнь вторая. Соч. III. 123. Подлинное значение слова ”предмет“ можно видеть из следующего места журнала ”Чтение для вкуса“... 1791, ч. 2, с. 191—192: ”Красные маргаритки и цикорейные цветки, которых блеск более мечется в глаза, нежели блеск золота“» (Будде, Очерк, с. 71).

В светском жаргоне XVIII в. под влиянием французского оbjet слово предмет получает значение `она, возлюбленная, зазноба'.

У Н. А. Некрасова в «Прекрасной партии»:

Кто... водевилей не писал

На бенефис предмету.

У А. Н. Островского в комедии «Свои собаки грызутся— чужая не приставай»: «...без нее [любви] все-таки скучно... А как есть предмет, так то ли дело!...». У Тургенева в «Рудине»: «Рудин пожелал познакомиться с моим предметом; да чуть ли не я сам настоял на том, чтобы представить его.

— Ну, вижу, вижу теперь, в чем дело,— перебила Александра Павловна, — Рудин отбил у вас ваш предмет, и вы до сих пор ему простить не можете... Держу пари, что не ошиблась!

— И проиграли бы пари, Александра Павловна: вы ошибаетесь. Рудин не отбил у меня моего предмета, да он и не хотел его у меня отбивать...».

Это значение позднее распространяется в речи помещичьей дворни и в связанных с нею профессиональных диалектах. Например, в повести Д. Н. Мамина-Сибиряка «Около господ» говорится о лексике егерей: «Господа были поделены между егерями и почему-то назывались ”предметами“. У Адама главным ”предметом“ был Павел Игнатьич с его приятелями. Мировой судья достался ”цыгану“, который этим был крайне недоволен».

В словаре1847 г., однако, были указаны как общеупотребительные лишь два значения слова предмет: «1) Все, что представляется уму, чувствам, или воображению. Предметы зрения. 2) Причина, побуждение, цель. Быть предметом любви. Сделаться предметом смеха» (сл. 1867—1868, 3, с. 910).

Статья ранее не публиковалась. В архиве сохранилась рукопись (9 листков разного формата) и машинопись (5 стр.). Здесь печатается по рукописи с внесением ряда необходимых поправок и уточнений.

О слове предмет В. В. Виноградов пишет также в кн. «Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка» (М., 1935, с. 52), где цитирует рассуждения А. П. Сумарокова о слове предмет (см. с. настоящего издания), и в работе «Великий русский язык»: «...русским языком в конце XVIII — в начале XIX в. был воспринят от французов и самостоятельно переработан самый метод ограничения и дифференцирования понятий и их оттенков. Достаточно сослаться на семантическую историю таких слов, как тонкий, утонченность, острый, живой, влечение, развлечение, рассеяние, рассеянный, чувствительность, состояние, положение, расположение, вкус, умеренность, умеренный, влияние, склонность, наклонность, развитие, участие, сдержанность, сдержанный, честь, достоинство, человечность, бесчеловечный, предмет, вещь, личность и т. п.» (с. 122). — Е. X.

³¹⁶ Почему-то принято русификацию слова предмет вести от В. К. Тредиаковского (ср. Преображенский, 2, С. 124).

³¹⁷ См. Маretić T. Ruske i ćeške rijeći u kniževnom hrvatskom jeziku, «Rad jugoslavenske akademije. Znanosti umsetnosti», kn. CVIII, Zagreb, 1892.