Иоанн Никольский (Тверской)

Иоанн Никольский (Тверской)

Священномученик
Икона сщмч. Иоанна Никольского
родился	4 января 1878(18780104), Тверская губерния
умер	25 августа 1937
почитается	в православии
прославлен	2000 год / Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви / Москва
в лике	священномучеников
день памяти	12 (25) августа
подвижничество	мученическая кончина

У этого термина существуют и другие значения, см. Иоанн Никольский.

Священномученик Иоанн Никольский (Никольский Иван Михайлович; 4.01.1878, селе Ляцково Бежецкого уезда Тверской губернии — 1937) — один из святых новомучеников Российских. Родился в семье псаломщика Михаила Никольского. Учился в Тверской Духовной семинарии, по окончании которой был рукоположен во священника и направлен служить в одно из сёл Кимрского уезда^[1].

Биография

Первый арест

Во время гонений на Церковь, в 1929 году отцу Иоанну поступило распоряжение доставить к 10 ноября 25 пудов (около 410 кг) ржи на государственный хлебосдаточный пункт. Он получил повестку только 12 ноября, так как был в отъезде. Привезя на следующий же день зерно, был арестован за то, что опоздал на три дня. Суд приговорил о. Иоанна к конфискации всего имущества и ссылке за пределы Кимрского района^[2].

Отец Иоанн решил переехать с семьей в Тверь, так как там жил его двоюродный брат, протоиерей Василий Владимирский. Архиепископ Фаддей (впоследствии прославленный как святой) определил о. Иоанну служить в храме Рождества Христова. Вскоре отец Василий вместе с многими другими, наиболее выдающимися тверскими священниками был арестован ОГПУ, осуждён и отправлен в ссылку. Оставшиеся на свободе священники стали чаще посещать семьи сосланных собратьев, так как те остались без кормильцев. Соответственно отец Иоанн часто заходил к супруге о. Василия, Надежде Николаевне, которой было уже 72 году, но у которой не оставалось никого из родных.

Второй арест и ссылка

Эти посещения квартиры заключённого не прошли мимо бдительного глаза ОГПУ и 29 января 1933 года отец Иоанн был арестован и посажен в Тверскую тюрьму. Поскольку ОГПУ не располагало никакими доказательствами его вины, следователь пытался добыть их у соседей семьи Владимирских, но тщетно. Лишь 14 марта, через полтора месяца после ареста, отца Иоанна вызвали на первый допрос. Следователь спросил, как он относится к советской власти.

— Как человек верующий, — ответил о. Иоанн, — я считаю советскую власть Богом поставленной, и ей следует повиноваться не только за страх, но и за совесть. Причин быть враждебным советской власти я не вижу. Она дала право гражданам свободно исповедовать свою религию, верующим дала возможность организовываться в общины, оградила их права определенными законами и инструкциями. Повиновение советской власти я считаю своим долгом и веду себя как священнослужитель и как гражданин строго в рамках законности, чтобы не принести вред государству и не подвергать себя опасным взысканиям. — Но в душе-то вы всё-таки враг советской власти, — сказал следователь. — Да, временами я чувствую обиду, — ответил священник, — но не на советский закон или власть, а на представителей низших органов советской власти, которые, проводя политику высших органов власти, незаконно притесняли меня. Но я подавлял в себе чувство обиды и покрывал его христианским терпением и покорностью или обращался за защитой к высшим органам власти, и не напрасно.

Тогда следователь поинтересовался, с какими целями подсудимый посещал квартиру отца Василия, не читал ли он там газет, как комментировал то, что читал, и не было ли в это время других людей в квартире. Отец Иоанн ответил:

— Владимирский — мой двоюродный брат; как родственник, не имея других знакомых в городе, я заходил к нему, а когда его выслали, заходил к его жене, интересуясь, что пишет брат и как себя чувствует.

На следующий день в тюрьме о. Иоанн написал заявление прокурору по наблюдению за органами ОГПУ. Он писал:

«При допросе 14 марта следователь Агафонов показания мои записал кратко и иногда неточно, чем искажается их смысл, при подписании протокола допроса лишил меня возможности сделать оговорку... Следователь очень интересовался, читал ли я в доме Владимирского газеты. Я пояснил, как и было, что, когда хозяйка занята была домашними хлопотами и я оставался один, я читал, что попадало под руку, книги или газеты. Непродолжительные разговоры наши вращались больше около личности ее мужа, теперь умершего. Вести какие-либо разговоры о политических событиях не располагали ни обстоятельства, ни обстановка. Письма от Владимирского получались все тревожные: его обокрали, оставшись без теплой одежды, он студился, хворал, окончательно слег и помер. Жене его, убитой горем и в слезах, было не до посторонних разговоров. К квартире Владимирских прилегают три квартиры, отделяющиеся от нее легкими переборками и занятые посторонними жильцами. Кто же решится в такой обстановке устраивать чтение газет и обсуждение их в смысле критики политики существующей власти, на чем так настаивает гражданин следователь? Кто еще ходит к Владимирской, я не знаю. Случалось, что при мне заходили к ней по своим делам незнакомые мне женщины и, поговорив, уходили. Следователь Агафонов сказал мне, что в деле есть еще показания свидетелей о том, что в мае месяце мы трое: я, Флоренский и Владимирский, в квартире последнего читали газеты, делали какие-то политические выводы, злорадствовали; другое показание, что я где-то говорил о пришествии антихриста, о близкой кончине мира. Следователь не опросил меня по содержанию этих показаний, отказал мне дать очную ставку, между тем эти показания, если только они есть в деле, чисто провокаторские или корыстные... По показанию свидетеля, дело было в мае прошлого года. Владимирский в это время был уже в исправительно-трудовом учреждении, а Флоренский в 1930 году выехал из Калинина и не бывает здесь... Уверяю Вас, гражданин прокурор, что показания мои вполне искренни, и прошу сделать распоряжение, чтобы Тройка при обсуждении моей виновности, считалась с моими показаниями, написанными моею рукою, а не показанием, записанным неточно с моих слов следователем. Прошу Вас еще дать мне возможность иметь очную ставку со свидетелями, дававшими обо мне показания заведомо ложные. Виновным себя в антисоветской пропаганде я не признаю, тем более что я давно поставил себе жизненным правилом быть в стороне от политики...»[3]

Это заявление конечно во внимание принято не было. 26 апреля Тройкой ОГПУ отец Иоанн был приговорён ссылки на три года в Казахстан. Уже через три дня священника отправили по этапу в Алма-Ату^[4].

Вернулся отец Иоанн на родину в Калининскую область в 1936 году. Вскоре начались новых гонений на Церковь. Несмотря на заключение в тюрьмы и ссылку, отец Иоанн продолжал служить Богу и Церкви и был назначен архиепископом Фаддеем в храм села Кунганово Высоковского района Тверской епархии. Там священник продолжал служить, стараясь ревностно проповедовать во время службы, но в разговоры на политические темы не вступал, понимая как внимательно следит за ним ОГПУ.

Третий арест и расстрел

Тем не менее 4 августа 1937 года отец Иоанн был снова арестован. Уже то, что он, будучи дважды осужден, ни на следствии, ни в ссылке, ни вернувшись домой, так и не отказался от священнического служения, было достаточной причиной для ареста. ^[5].

«Дежурные свидетели», вызванные сразу же после ареста показали по указанию следователя, что «священник говорил, что советская власть закончится и люди пойдут к Божьему храму с повинной головой; что к священнику в дом ходят люди, что на вопрос, почему к нему не приезжает его матушка, он ответил, что она боится бесов, и он сам ездит к ней в Тверь, а в проповеди в храме говорил, что сейчас в России идет гонение на верующих»^[6]. 8 августа состоялся допрос отца Иоанна.

— Расскажите о вашей контрреволюционной деятельности против советской власти, — попросил следователь. — Контрреволюционной деятельности с моей стороны не было. Если были какие разговоры несоветского порядка, то несознательно, но я таких случаев не помню. Иногда у меня были сомнения в правильности проводимой политики советской власти, но я их сам рассеивал. Помню, однажды по радио я слышал, что лён убрали за 60 дней, в то время когда картофель и другие плоды не были убраны, вот это я считал неправильным, но потом подумал, что возможно, лён нужнее. — Следствие требует от вас правдивых, откровенных показаний о вашей контрреволюционной деятельности. — Других показаний я дать не могу, так как считаю свои показания правильными. Никакой контрреволюционной работы я не проводил совершенно[7].

На этом следствие закончилось. 22 августа тройка при УНКВД по Калининской области приговорила отца Иоанна к расстрелу за «антисоветскую деятельность»^[8]. 25 августа 1937 года священник Иоанн Никольский был расстрелян ^[2].

Реабилитация

Был реабилитирован 24 мая 1989 года Тверской областной прокуратурой.

Прославление

Причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания. День памяти — 25 августа (или 12 по старому стилю).

Примечания

1. ↑ Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 4582-С. Л. 4.
2. ↑ ^{1 2} Там же. Л. 17.
3. ↑ Там же. Л. 17—18.
4. ↑ Там же. Л. 21.
5. ↑ Там же. Арх. № 21058-С. Л. 3.
6. ↑ Там же. Л. 12.
7. ↑ Там же. Л. 14.
8. ↑ Там же. Л. 16.

Литература

• Иеромонах Дамаскин (Орловский) Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3. — Тверь: «Булат» , 1999. Стр. 135—137, 589—590.
• Деяние Юбилейного Освященного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви о соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века. Москва, 12—16 августа 2000 г.
• Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937—1938. Т.1. Тверь: «Альба», 2000. Стр. 318.