"Отрывок" («На жизнь надеяться страшась»)

«ОТРЫВОК» («На жизнь надеяться страшась»), юношеское стих. Л. (1830); принадлежит к лирич. произв., открывающим филос. тему в раннем творчестве Л. В типичной для него форме монолога-исповеди гражд. мотивы сливаются с философскими, объединяемые скорбной мыслью о собств. судьбе («На жизнь надеяться страшась, / Живу, как камень меж камней»). Переживание глухого одиночества рождает внутр. замкнутость и приводит к отказу от непосредств. общения вследствие нравств. несовершенства людей. Это романтич. отчуждение связано со стремлением Л. к углубленному самопознанию: уже в этом стих. анализ жизни от юности до старости (своего рода логич. проекция собств. будущего, сочетающаяся с попыткой представить будущее всего человечества), хотя и выражен в декларативной форме, предвосхищает в самых общих чертах индивидуальные черты лермонт. поэтики. Невозможность реализовать хранимый в душе «пламень неземной» герой связывает, с одной стороны, с ближайшим светским окружением, где господствуют «злато», «приличья цепи», попирающие естеств. чувства любви и дружбы, а с др. стороны — с двойственностью человеческой природы, к-рая рисовалась раннему Л. в метафизич. противоположностях ангельского (вера в благость бытия) и демонич. начал. Однако эти значимые для лермонт. лирики антитезы здесь, в отличие от более поздних стихов, не захватывают реальной сложности лирич. героя Л., а служат отвлеченными, исходными постулатами, в рамках к-рых поэт стремится выразить свое отношение к миру. Отказ от «пути любви и славы» приводит человека к утрате чувства жизни и к преждевременной старости («Лицо мое вам не могло / Сказать, что мне пятнадцать лет»). Но одновременно ничтожны надежды на торжество ангельского начала в человеке, ибо они противоречат реальности человеческого опыта. Так возникает мысль о судьбе, о законе, о роке, первоначально касающаяся только героя, обреченного на одиночество и страдание («Но велено ему судьбой, / Как жил, погибнуть в тишине»), а затем и всего людского рода («Ужель единый гроб для всех / Уничтожением грозит?»). В последних строфах стих. общий печальный «закон» связывается не с извечной двойственностью человеческой природы и не с трагич. предопределенностью судьбы человечества, а с моральным несовершенством социального окружения («пышный свет»), к-рое, в свою очередь, мыслится преходящим. Безрадостная судьба поколения («мы») — ступень на пути к всеобщей гармонии, возможной в будущем («Наш прах лишь землю умягчит / Другим, чистейшим существам»). Эти мечты о социальной утопии, данной как антитеза современности («Не будут проклинать они; / Меж них ни злата, ни честей / Не будет...»), не получат дальнейшего развития в лермонт. лирике, но мысль о зависимости трагизма нынешнего поколения от морального состояния об-ва и от покорности нынешнего человека господств. нравам останется и в зрелых стихах Л. В этом же стих. «мрачность» бытия совр. поколения выступает закономерным наказанием за сотворенное в мире зло («Вот казнь за целые века / Злодейств, кипевших под луной») и искупается его страданием. Личная судьба вписывается, т.о., в жизнь всего поколения и в историческую (хотя еще и схематически представляемую) жизнь человечества. Острое переживание личного одиночества, выражение к-рого получает в стих. отвлеченно-условную и одновременно обнаженно-автобиографич. форму (см. Автобиографизм), сливается с гражд. пафосом, направленным на отрицание господств. моральных норм, и с филос. раздумьями о нравств. и историч. роли поколения. Медитативный тон стих. свободно вмещает разнообразные интонации — от исповедальных до ораторских (поддержанных характерными формулами: «праведную кровь», «приличья цепи») и саркастических («Они со смехом не прольют!»). Мотивы «Отрывка» будут затем развиты в зрелой лирике, в «Думе», где пророчество о судьбе поколения выразится в сходных образах (ср.: «Мы сгибнем, наш сотрется след...» и «Над миром мы пройдем без шума и следа...»). Автограф — ИРЛИ, тетр. VI. Заглавие в автографе заключено в скобки. Датируется 1830 по нахождению в тетради. Впервые — последние три строфы со стиха: «Теперь я вижу: пышный свет...» — «ОЗ», 1859, т. CXXVII, № 11, отд. I, с. 251—52, в ст. С. С. Дудышкина «Ученические тетради Л.». Впервые полностью — Соч. под ред. Висковатого, т. 1, М., 1889, с. 99—101.

Лит.: Гинзбург (1), с. 64; Эйхенбаум (12), с. 334—35; Максимов (2), с. 3; Коровин (4), с. 13—14, 20—21; Удодов (2), с. 59, 86—87.