"На буйном пиршестве задумчив он сидел"

«НА БУЙНОМ ПИРШЕСТВЕ ЗАДУМЧИВ ОН СИДЕЛ», стих. позднего Л. (1839), завершающее цикл «провиденциальных» стихов, в к-рых лирич. герой предчувствует свою гибель «на плахе» или в изгнании («Настанет день — и миром осужденный», «Не смейся над моей пророческой тоскою» и др.). Стих. не закончено: сохранилось три строфы (последняя в автографе зачеркнута). В основе сюжета — пророчество о грозящей собравшимся гибели под «секирой», произнесенное среди пиршественного веселья не названным по имени героем. Стих. написано как бы от имени очевидца; в отличие от ранних «провиденциальных» стихов, в ореоле трагич. жертвы выступает здесь не лирич. «Я» поэта, а некое объективированное лицо. В публикации 1857 стих. появилось под редакторским назв. «Казот» (может быть, цензурного происхождения); однако интерпретация стих. как поэтического рассказа о пророчестве Казота, широко известном в передаче Ж.Ф. Лагарпа, весьма вероятна, и теперь считается общепринятой. Согласно Лагарпу, франц. писатель Жак Казот (1719—92), роялист, мистик-иллюминат, погибший на гильотине, в 1788 на вечере в кругу вельмож и членов Академии предсказал революцию и насильств. смерть большинства присутствующих, в т.ч. и свою собственную. С легендой о Казоте стих. сближает его «мемуарный» характер и сходство ряда деталей (экспозиция пира с неумеренным весельем гостей, задумчивость предсказателя и т.п.). Рассказ Лагарпа был неск. раз перепечатан в рус. сб-ках, журналах и газетах («ВЕ», 1806, № 19, с. 201—09; сб. «Нек-рые любопытные приключения и сны из древних и новых времен», М., 1829; «Лит. приб. к «РИ»», 1831, № 19, с. 722—24) и использован в беллетристике (Н. Греч, «Черная женщина», 1834, и др.). Образно-лексич. строй стих. характерен для описаний Франц. революции (1789—94): «дряхлеющий мир» — предреволюц. франц. монархия, «секира» — поэтич. эвфемизм, обозначающий, как и у Пушкина, гильотину во время якобинского террора; ср. «Сашка», стих. 860. Не вполне ясна последняя (зачеркнутая) строфа: по прямому ее смыслу следует, что герой, в отличие от Казота, должен один стать жертвой грядущих событий. М. б., Л. контаминировал неск. мотивов; так, аналогичный мотив есть в знаменитом предсмертном «ямбе» А. Шенье «Когда блеющему барану...» («Quand au mouton bê lant la sombre boucherie», 1794), построенном на контрасте между судьбой обреченного и судьбой его друзей, остающихся наслаждаться жизнью. С фигурой Шенье, казненного франц. поэта, связана у Л. первонач. кристаллизация мотива насильств. гибели в стих. «Из Андрея Шенье», позднее — «К***» («Когда твой друг с пророческой тоскою») и «Не смейся над моей пророческой тоскою», где ощущаются следы воздействия пушкинской элегии «Андрей Шенье». В поэме «Сашка» картинам Франц. революции, с описанием казни Шенье, посвящены строфы 77—80-я. В 1839 из этого комплекса мотивов выделились два самостоятельных, но генетически связанных замысла: элегия «Памяти А. И. Одоевского» и стих. «На буйном пиршестве...», записанное рядом с ней и восходящее ко всей группе стихов о Шенье. Однако в отличие от них и др. стихов «провиденциального» цикла, где предчувствие героем собств. гибели неизменно объединяется с темой любви, возникающей на фоне социального катаклизма, в данном стих. любовная тема вообще отсутствует. Рассказ о Казоте, вероятно, привлек внимание Л. как драматич. эпизод, позволявший сконцентрировать в пределах одного стих. весь комплекс уже сложившихся историч. ассоциаций. Стих. иллюстрировала Т. А. Маврина. Автограф — ГИМ, ф. 445, № 227а (тетр. Чертковской б-ки), л. 55. Впервые — «Совр.», 1854, т. 43, № 1, отд. 1, с. 8, под назв. «Отрывок», без 3-й строфы и с пропуском слова «безумными» во 2-м стихе; вторично — «Совр.», 1857, т. 65, № 10, отд. 1, с. 189, под назв. «Казот» и с восстановленной 3-й строфой. Датируется 1839, т. к. записано рядом со стих. этого года «Памяти А. И. Одоевского».

Лит.: В. Г., Объяснение к стих. Л. «Казот», «РА», 1892, № 7, с 382—86; Любович (3), с. 91—96; Федоров (2), с. 337—38; Найдич (9), с. 122—23.