"Морская царевна"

«МОРСКАЯ ЦАРЕВНА», баллада Л., одно из последних его стих. (1841). По теме и сюжету включается в круг баллад о русалках, как оригинальных, так и переводных, получивших распространение в рус. поэзии 1830-х гг. (ср. «Русалку» самого Л.). Нек-рые из них имеют близкую строфич. организацию: двустишия с парной мужской рифмовкой (ср., напр., «Чудная бандура» Д. П. Ознобишина, опубл. 1836). Наиболее близкий из этих аналогов — баллада А. С. Пушкина «Яныш-королевич» (из цикла «Песни западных славян», опубл. 1836), с к-рой в лермонт. балладе есть прямые точки соприкосновения: образ водяной царицы у Пушкина и морской царевны у Л. В стих. использован фольклорный мотив превращения, проходящий три стадии (маска, снятие маски, узнавание): сначала царевич видит прекрасную царскую дочь; затем происходит как бы снятие маски — красавица предстает отталкивающим морским «чудищем»: «Хвост чешуею змеиной покрыт, / Весь замирая, свиваясь дрожит». Наиболее трагичен последний момент — узнавание, когда царевич узнает в нем живое, по-человечески страдающее и гибнущее существо: «Бледные руки хватают песок, / Шепчут уста непонятный упрёк». У Л., как это свойственно жанру баллады, финал превращения — смерть, в то время как в сказочном фольклоре смерть лишь стадия превращения, за к-рой следует возрождение. В «Морской царевне» Л. сведены воедино три важных мотива лермонт. поэзии — тайны, любви и смерти (см. Любовь, Смерть в ст. Мотивы), однако смысл их взаимосвязи, нерасторжимости в данном стих. остается непроясненным. В основе стих. лежит балладный принцип недосказанности; но если в классич. балладе тайна, оставаясь нераскрытой, тем не менее определенно мотивирована (как правило, мистически), то здесь Л. атмосферу балладной таинственности лишает сверхъестественной или др. объясняющей мотивировки, подчеркивая ее особую глубинную простоту (что, в частности, выражено в едва ли не натуралистич. описании смерти-агонии морской царевны). В отличие от традиц. баллады, в «Морской царевне» не только мотивы любви и смерти, но и сюжет в целом переводятся в символич. план, сообщающий стих. многозначность смыслов и возможных толкований.

Илл. К. А. Савицкого. Карандаш. 1891.

«Непонятный» упрек морской царевны скорее всего обращен не к витязю как виновнику ее смерти (иначе в нем не было бы ничего непонятного), а «в никуда», т.е. к самому бытию, к его «непонятным» законам, по к-рым всякое «сообщение», соприкосновение двух миров неизбежно катастрофично, чревато трагизмом взаимного непонимания и неузнавания. Однако авторский голос, скрыто присутствующий в самом «рассказывании» сюжета, в последнем двустишии явно этически акцентирован: «Едет царевич задумчиво прочь, / Будет он помнить про царскую дочь!». Царевич оказался причиной гибели морской царевны, сделав ее своей «добычей» («Гляньте, как бьется добыча моя...»); но при этом он не стремился «присвоить» красоту, он только хотел таким способом узнать ее настоящую природу. Гибельным оказывается стремление снять покров тайны с бытия, но главное — сам путь искания подлинного в бытии, в основе к-рого лежит недоверие к самоявленной ценности. Смерть морской царевны, т.о., — следствие убеждения в том, что истина обязательно скрыта под обманчивой оболочкой видимого и поэтому требует непосредственного, «опытного» обнаружения, что она м. б. продемонстрирована, т.е. явлена чужому взгляду вне собств. стихии существования. Сам герой баллады также стал жертвой своего проверяющего опыта: царевич «уходит» из баллады другим, не отважным и победительным витязем, а навсегда обреченным помнить о морской царевне и ее гибели. Стих. иллюстрировали: М. А. Врубель, В. А. Серов, В. И. Комаров, С. С. Соломко, М. А. Зичи, К. С. Петров-Водкин, К. А. Савицкий, В. В. Топорков. Положили на музыку: Ц. А. Кюи, С. Н. Василенко, Р. М. Римский-Корсаков и др. Автограф — ГПБ, Собр. рукописей, Л., № 12 (записная книжка, подаренная В. Ф. Одоевским), лл. 12—13. Впервые — «ОЗ», 1843, т. 28, № 5, отд. I, с. 1—2. Датируется маем — нач. июля 1841 по положению в записной книжке.

Лит.: Белинский, т. 8, с. 94; Герштейн Э. Г., К вопросу о дуэли Л., в кн.: Год двадцать второй, Альманах 16, М., 1939, с. 505—06; Пумпянский, с. 391; Томашевский Б., Пушкин, кн. 2, М. — Л., 1961, с. 389; Наровчатов (1), с. 103—05.