Шиллер Фридрих

Ш́́ИЛЛЕР (Schiller) Фридрих (1759—1805), нем. поэт, драматург и мыслитель. В России известен с кон. 18 в. В нач. 19 в. приобрел популярность благодаря многочисл. переводам (в частности — В. А. Жуковского) и постановкам на сцене его трагедий «Разбойники» («Die Räuber», 1781) и «Коварство и любовь» («Kabale und Liebe», 1784). Прогрес. часть рус. общества воспринимала Ш. как выразителя идей свободы, страстного борца за права и достоинство личности. Ш. был первым иностр. автором, к к-рому Л. обратился еще в 1828 в поисках родств. мыслей и сюжетов. Поэтич. переделки Л. охватывают разные жанры творчества Ш.: лирику («К Нине» — «An Emma», 1796; «Встреча» — «Die Begegnung», 1797), эпиграмму [«К*» («Делись со мною тем, что знаешь») — «An*» («Teile mit mir was du weisst»), 1796], филос. дистих («Дитя в люльке» — «Das Kind in der Wiege», 1796; Л. изменил форму оригинала), балладу [«Перчатка» — «Der Handschuh», 1797; «Баллада» («Над морем красавица-дева сидит») — «Der Taucher», 1797], драматич. отрывок («Три ведьмы» — из «Макбета» У. Шекспира в переделке Ш., 1800). Все эти произведения лишь условно можно назвать переводами, хотя отд. их части близки к оригиналу. Иногда Л. стремится передать непривычные для своего времени особенности стиха Ш. («Перчатка»). Баллады Ш. дали Л. основу для первых сюжетных стихотворений вне жанра поэмы, а показанная в них ситуация (жестокость возлюбленной) будет разрабатываться и в собств. лирике рус. поэта («Видение» и др.). Обращение Л. к балладам Ш. произошло, видимо, не без воздействия Жуковского, соответствующие переводы к-рого («Перчатка», «Водолаз», 1831) появились, однако, позднее. Эмоциональный тон обработок Л. ближе к подлиннику, чем у Жуковского. Для вольных переводов и переделок Л. из Ш. характерна тенденция к сохранению, а подчас и усилению пафоса и трагизма оригинала, что сопровождается изменением и расширением словарно-образного диапазона.

Ф. Шиллер. Гравюра Дж. Хопвуда.

Тогда же Л. знакомится с драматургией Ш. Весной 1829 он писал М. А. Шан-Гирей об исполнении «Разбойников» в моск. театре с П. С. Мочаловым в гл. роли (VI, 406). Моск. постановки «Разбойников» и «Коварства и любви» упоминаются в драме «Странный человек» (V, 225, 233). Между ранними пьесами Л., а отчасти и более поздней драмой «Два брата» и драматургией молодого Ш. обнаруживается преемств. связь, к-рая выражается в общности пафоса социального протеста, жанрово-композиц. и стилистич. принципов. Правда, идейная основа драматургии Л. 1830—31 не является результатом влияния Ш. — она сложилась на рус. почве как реакция на социально-политич. условия окружавшей Л. действительности и под воздействием декабристских идей; пример Ш. мог, однако, служить Л. опорой в идейном отношении и имел значение для творч. метода Л.-драматурга, во многом определив существ. черты образного воплощения замысла. Шиллеровское начало, в частности, проявляется в общей эмоц. напряженности, взволнованности речи положит. персонажей, резко противопоставленных старшему поколению и «свету», в их манере думать, вести себя, бурно реагируя на события, в характере филос. и моральных сентенций, высказываемых ими. В первой, написанной белым стихом драме Л. «Испанцы», где действие происходит в Испании во времена инквизиции, М. Яковлев усматривал сходство со стихотв. историч. драмой Ш. «Дон Карлос» (1787), однако сходство это ограничивается общностью историч. фона и местного колорита, общей идейной направленностью и особенностями ритмики стиха — совпадений в фабуле или текстуальных заимствований нет. Более определенные фабульные параллели (мотив измены любимой девушки, антагонизм между сыном и отцом) и конкретные черты сходства можно обнаружить между драмами Л. «Menschen und Leidenschaften» (с ее характерным двучленным нем. заглавием) и «Странный человек», с одной стороны, и «мещанской трагедией» Ш. «Коварство и любовь» — с другой. Однако и здесь проявились важные черты своеобразия Л. В отличие от раннего Ш., вводящего в свои трагедии фигуру злодея, к-рый готовит гибель героя, Л. первые свои прозаич. драмы строит так, что герой погибает гл. обр. как жертва собств. душевных переживаний и порождающих их жизненных условий. Роль злодея (Дарья в «Menschen und Leidenschaften», Арбенин-отец в «Странном человеке») не упразднена, но значительно осложнена рядом новых моментов, изменяющих ее смысл, или отодвинута на задний план. В «Маскараде», в сущности, уже отсутствуют отголоски драматургич. практики Ш., но драма Л., как показал Б. Эйхенбаум, связана с теоретич. взглядами Ш., развитыми им в статьях «О трагич. искусстве» («über die tragische Kunst», 1792), «О патетическом» («über das Pathetische», 1793), «О возвышенном» («über das Erhabene», 1801); Л. осуществляет здесь принцип двойного сострадания, вызываемого и жертвой (Нина), и виновником ее гибели (Арбенин). Драма Л. «Два брата» расстановкой гл. персонажей (два брата-антагониста и их старый отец) и соотношением их характеров отчасти перекликается с «Разбойниками», но одновременно и резко отличается от них. Ничего героич. в драме нет, действие происходит в современной Л. будничной обстановке. Александр Радин — это как бы Франц Моор из «Разбойников», переставший быть злодеем, превратившийся в носителя идеи нравственного протеста, в мстителя обществу за свою неудавшуюся судьбу и духовное одиночество. Юрий Радин — как бы Карл Моор, утративший активность и ореол героя-жертвы, научившийся скептицизму, хотя и сохранивший долю сентиментальности. В драме нет персонажа, против к-рого автор старался бы возбудить негодование читателя и зрителя. Виновником интриги, приведшей к катастрофе, выступает Александр, но он же — одна из жертв катастрофы. Это свидетельствует об усложненности и обогащении принципов драматургии Л. по сравнению с ранними драмами Ш. Для Л., т.о., имел значение в осн. «бунтарский» период в творчестве Ш., те его драмы, в к-рых выразились тираноборческие тенденции, горячий протест молодого поколения бурж. интеллигенции против социальной несправедливости, устарелых обществ. норм. Носителями этого протеста нем. драматург делает героев из феод.-аристократич. среды (Карл Моор, Фердинанд, маркиз Поза), у Л. аналогичную роль играют молодые дворяне-интеллигенты (Юрий Волин, Владимир Арбенин, Юрий Радин).

Лит.: Дюшен (2), с. 41—45; Шувалов С. В. (1), с. 317—20; Яковлев, с. 79—101, 165—94, 235—59; Гинзбург (1), с. 36—37, 95; Нейман Б., Драматургия Л., в кн.: М. Ю. Л., Драмы, М. — Л., 1940, с. 18—20, 44—45; Эйхенбаум Б. М., М. Ю. Л., в кн.: Классики рус. драмы, Л. — М., 1940, с. 110—12, 116—25; Эйхенбаум (6), с. 9—10, 14—16; Эйхенбаум (12), с. 125—36, 209—11, 216; Дурылин С. (4), с. 15—42; Федоров (1), с. 134—45, 201—11; Федоров (2), с. 234—43, 286—311; Немировский М. Я., с. 23—33; Гаркави (2), с. 274—96; Fröberg Th., Lermontow als übersetzer deutscher Gedichte, в кн.: Jahresbericht der St.-Katharinen-Schule, SPB, 1905, S. 32—58; Duchesne (1), p. 236—39; Manning C. A., The dramas of Schiller and Lermontov, «Philological quarterly», 1929, v. 8; Fischer R., Schillers Widerhall in der russischen Literatur, B., 1958, S. 16; Kostka E. K., Schiller in Russian literature, Phil., 1965, p. 49—80; Германов Г., Романтическата драма на М. Ю. Лермонтов и Шилеровата традиция, «Славянска филология», София, 1973, т. 13, с. 91—102.