Славянофилы и Лермонтов

СЛАВЯНОФ́́ИЛЫ и Лермонтов. С. как представители самобытной общественно-филос. и лит.-критич. рус. мысли заявили о себе в кон. 30-х гг., но сформировавшимся общественно-идеологич. направлением славянофильство стало уже после смерти Л. Лит.-критич. творчество С. составило одну из ветвей рус. романтизма. Историко-лит. сродство — принадлежность к рус. романтизму 2-й четверти 19 в. — обусловило определ. общность ряда этич. и эстетич. проблем и установок в творчестве Л. и С., напр.: обращение к истории и стремление «поверять» ею совр. жизнь; нац. самосознание личности и народа; симпатия к нравств. устоям простого народа; «естественность» («органичность») и «целостность» как верные свидетельства подлинности и жизненности нравств. и эстетич. явления; неприятие зап. «буржуазности» и др. Лит.-типологич. сродству сопутствовало биографич. сближение: в лит. среду Л. входили в 1835—36 С. А. Раевский и А. А. Краевский, высказывавшие тогда суждения, близкие к идеям формирующегося славянофильского лагеря; позже — А. С. Хомяков и Ю. Ф. Самарин. Однако проблема Л. и С. не исчерпывается историко-типологич. и биографич. близостью: важно непосредственное соотнесение творчества Л. с рядом специфически славянофильских идей. Его правомерность подтверждают общие суждения совр. историков лит-ры, частично проводивших подобное сопоставление: «множество точек пересечения имелось у славянофилов» с Л. (Кулешов, с. 116); «чисто эмоционально у Л. с Хомяковым — вообще со С. — удивительно много общего: те же краски и ноты, любовь к старорусскому, московскому, живое чувство старины» (Журавлева, с. 19). У Л. и классиков славянофильства (А.С. Хомяков, И. В. Киреевский и П.В. Киреевский, К.С. Аксаков и И. С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, Н.М. Языков) оказался сходным ряд идейно-эстетич. суждений (в их специфич. совокупности), касающихся прежде всего нац. самобытности России и духовного достояния народа. Их сближали: страстная любовь к отчизне; утверждение самобытности рус. культуры («...Когда-то русские будут русскими?» — «Странный человек»); интерес к прошлому народа и к нар. поэзии (см. Автобиографические заметки I>7Максимов (2), с. 170)], — несомненно дороѓ́а и С. (в программной ст. "О мнениях "Современника" исторических и литературных", 1847, они называют "Родину" этапным произв. в рус. лит-ре); но в ее облике непосредственно не присутствует одна из главных и определяющих для С. нац. черт — "сиянье веры" христианской (ср. стих. Хомякова "Ключ", 1835, и ""Гордись!" — тебе льстецы сказали", 1839). В стих. "Спор", переданном через Самарина в журн. "Москвитянин", славянофильскому умонастроению созвучна монумент. картина рус. историч. динамизма, признание неизбежности покорения Кавказа; но историч. поступь России лишена у Л. к.-л. религ.-этич. мотива, к-рый выдвигали С., называя Россию "Востоком" по отношению к европ. "Западу" (подразумевая в ней прежде всего хранительницу православного — восточного христ. вероучения); у Л. Россия противостоит "дряхлому Востоку" (Закавказью и Ближнему Востоку) и несет первозданному ("естественному") Кавказу цивилизацию, чреватую, однако, и бедствиями ("И железная лопата / В каменную грудь, / Добывая медь и злато, / Врежет страшный путь"). Особенно далеки от умонастроения С. лермонт. мотивы демонизма, разочарования в жизни и богоборчества (см. Богоборческие мотивы). У С. была остро обличит. поэзия («Ода», 1830, «Не говорите: «То былое»», 1844, Хомякова, «Клеймо домашнего позора», 1849, И. Аксакова) и публицистика, проникнутые «неприятием крепостнической и бюрократической России», негодованием против «космополитизма...двора и света» (Старикова Е. В., Литературно-публицистич. деятельность славянофилов, в кн.: Лит. взгляды и творчество славянофилов, 1978, с. 79, 103). Но преобладал в их творчестве патриотич. пафос, подчеркивались положит. качества рус. народа, в свете к-рых бледнели социальные и нравств. язвы совр. России. У Л. любовь к России чаще сопровождается чувством трагич. боли за несовершенства страны, презрением к соотечественникам-рабам, прислуживающим самовластью, к гонителям «Свободы» и «Гения», горечью от нравств. равнодушия и бездействия целого поколения. С. надеялись преодолеть противоречия между человеком и обществом, гармонически слить в недалеком будущем личность с общиной и обществом («миром») посредством свободного развития исконных национально-религ. начал (в т.ч. готовности рус. человека к самоограничению, самопожертвованию и нравственно-очищающему страданию); Л. же обладал обостренным чувством индивидуальности, противостоящей миру, доходил до прямого противопоставления личности и совр. «отечества» («Прощай, немытая Россия»), хотя одновременно выражал и трагизм существования одиночки, оторванной от родины, от других людей, и страстное желание избыть «сиротство», отверженность от «света» («Мцыри», «Тучи», «Листок»). В концепции С. большую роль играла церковь (особенно в объединении людей «соборно»); у Л. же отношение к церкви как культурно-организац. началу осталось невыявленным. Одна из гл. целей С. — усилить антитезу России и Запада, отделить рус. духовную культуру и социальное развитие от совр. западной цивилизации и бурж. прогресса; Л. же больше интересовался общим драматич. противоречием культуры, цивилизации и «природности», естественности. С., отстаивая «соборность», ориентировались на религ.-нравств. и культурно-бытовой уклад простого народа, подчас идеализируя его жизнь, желали опрощения быта и культуры привилегиров. сословий; Л., ценя нар. культуру, сближая «лермонт. героя» с нар. сознанием и «простонародной стихией» [напр., в стихах «Завещание», «Валерик», «Родина»; см. Максимов (2), с. 150—77], все-таки обстоятельно и постоянно анализировал личность «ума зрелого», осознавшую себя, широко образованную. С., может быть, благодаря их близости к природному, деревенскому быту и нравств. ориентации на крест. стихию, с одной стороны, а с другой — благодаря гл. вниманию к «надприродному», религ. преображению личности, фактически не занимались темой «человек и природа» в ее противоречивости, в ее напряженности, т.е. как раз в тех аспектах, кои были столь важны для Л. С. видели в прошлом России трагич. противоречия, но стремились подчеркивать светлые, гармонич. начала Киевской и даже Московской Руси (см. очерк Хомякова "Тринадцать лет царствования Ивана Васильевича", 1845), а Л. акцентировал именно трагич. коллизии ("Боярин Орша", "Песня про...купца Калашникова") (см. Общественно-историческая проблематика в творчестве Лермонтова). С кон. 40-х гг., в связи с углублением европ. и индивидуалистич. начал в рус. жизни, С. стали более сдержанно оценивать творчество Л., усматривая в нем преим. «западника» — байрониста, проповедника индивидуалистич., «эгоистич.» свойств.

Лит.: Висковатый П., Неизд. стихи Л., «Русь», 1884, № 5, с. 33—36; Висковатый, VI, 219—20, 228; Гинзбург (1), с. 198—203; Азадовский (1), с. 238—57; Эйхенбаум (12), с. 117—23; Ефимова М. Т., Юрий Самарин и его отношение к Л., в кн.: Пушкинский сб-к, Псков, 1968, с. 40—47; ее же, Несколько замечаний к проблеме «Л. и славянофилы», в кн.: Материалы X науч. конференции Псков. гос. пед. ин-та, в. 3, Псков, 1969; Шагалов А. Ш., Рус. средневековье в творчестве Л., в сб.: Вопросы рус. лит-ры, М., 1970; Егоров Б., Славянофильство, в кн.: Краткая лит. энциклопедия, т. 6, М., 1971; Кулешов В. И., Славянофилы и рус. лит-ра, М., 1976, с. 116—29; Журавлева (6); Вацуро (5), с. 237—38; Лит. взгляды и творчество славянофилов, М., 1978, с. 314, 321, 337—55, 373 (см. также указат.); Гиллельсон (3); Краевский, в кн.: Воспоминания.