Скотт Вальтер

СКОТТ (Scott) Вальтер (1771—1832), англ. писатель-романтик, шотландец по происхождению. Создатель жанра историч. романа. В рус. печати первые сведения о С. появились в 1810-е гг. В 20— нач. 30-х гг. были переведены на рус. яз. все его романы, мн. стихи и др. соч. Л. знакомился с творчеством С. сперва по рус. и франц. переводам, затем — в оригинале. По свидетельству А. П. Шан-Гирея, он, обучаясь в 14—15 лет англ. языку, наряду со стихами Дж. Байрона и Т. Мура читал «поэтические произведения Вальтера Скотта...» (см. Воспоминания, 1972, с. 35). Учащиеся Пансиона во время пребывания там Л., как вспоминал Д. А. Милютин, «...зачитывались переводами исторических романов Вальтера Скотта...» (там же, с. 77). О том, что Л. в Школе юнкеров читал С. на англ. яз., свидетельствовал А. М. Меринский (там же, с. 134). Ранний интерес Л. к С. поддерживался семейными преданиями о шотл. происхождении рода Лермонтовых. Связанному с ними стих. «Желание» («Зачем я не птица») придан условный шотл. колорит в духе баллад С. Вероятно, Л. знал и его балладу «Томас Рифмач» («Thomas the Rhymer») о полулегендарном шотл. поэте-прорицателе 13 в. Томасе Эрселдауне, прозванном Лермонт (Learmont). Совокупное воздействие Байрона и С.-поэта сказалось в ранних поэмах Л., в т.ч. в «Исповеди» и особенно в «Измаил-Бее», где ч. 2 предпослан эпиграф из поэмы С. «Мармион» (1808), развитый затем в строфе 28. В известной мере параллельны взаимоотношения героев у С. и Л.; эпизод встречи врагов у костра («Измаил-Бей», ч. 2, строфы 20—31) был ранее разработан в поэме С. «Дева озера» («The lady of the lake», 1810, песнь 4, строфы 29—31; песнь 5, строфы 1—9). Мотив влюбленной девушки, к-рая под видом оруженосца неузнанная следует за героем (у Л. — Зара, переодетая Селимом), Л. мог встретить не только в поэме Байрона «Лара» (Калед), но и в «Мармионе» (Констанция) и в балладе С. «Властитель огня» (1801; Розалия). Как полагает В. Мануйлов, в «Поле Бородина» Л. внутренне полемизировал с поэмой С. «Поле Ватерлоо» («The field of Waterloo», 1815). Тема «Казачьей колыбельной песни», возможно, подсказана «Колыбельной песней ребенка вождя» («Lullaby of an infant chief», 1815), что отмечал еще С. П. Шевырев. Косвенно связано с поэзией С. стих. «Югельский барон», пародирующее «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» (1822) — пер. В. А. Жуковского баллады С. «The eve of St. John» (1800). Отношение юноши Л. к романам С. отразилось в драме «Menschen und Leidenschaften» (д. 1, явл. 6): Любовь Волина читает роман об англ. революции 17 в. «Вудсток, или Всадник» («Woodstock, or the Cavalier», 1826) — «прекрасную книгу» (V, 151), по ее словам. В драме «Испанцы», создавая образы Моисея и Ноэми, Л., видимо, ориентировался (наряду с героями Г. Лессинга) на образы Исаака и Ребекки в романе С. «Айвенго» (1819). Опыт англ. романиста Л. учитывал и в «Вадиме». В гл. 14, говоря о толках толпы, автор замечает: «...если б рассказывать все их мнения, то мне был бы нужен талант Вальтер-Скотта и терпение его читателей» (VI, 51); т.о., передачу нар. «мнений», побуждений, движущих массами, Л. считал существ. особенностью романов С. В то же время обстоят. манера изложения у С. представлялась ему устаревшей. Попытки исследователей установить конкретные параллели между «Вадимом» и романами «Черный карлик» («The black dwarf», 1816) (С. Родзевич) и «Пуритане» («Old Mortality», 1816) (Б. Нейман) мало убедительны. Сомнительной представляется и указанная Д. Якубовичем зависимость поэмы «Беглец» от сходных эпизодов в романах «Роб-Рой» (1818) и «Пертская красавица» («The fair maid of Perth», 1828).

Вальтер Скотт. Гравюра Дж. Хопвуда.

Однако в процессе работы над «Героем нашего времени» Л., несомненно, вспоминал С. Обрамление новелл, образ фиктивного издателя в предисл. к «Журналу Печорина», передача рассказчику случайно уцелевших бумаг Печорина в «Максиме Максимыче» — все это представляет аналогию повествоват. приемам шотл. романиста, к-рые в России начал осваивать А. С. Пушкин. В «Княжне Мери» Печорин в ночь перед дуэлью читает роман С. «Шотландские пуритане» (т.е. «Old Mortality»; во франц. или рус. переводе), первоначально в автографе: «Похождения Нигеля», т.е. роман «The fortunes of Nigel», 1822): «Я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом. Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..» (VI, 322). По мнению Б. Эйхенбаума, давая в руки Печорина политич. роман о нар. восстании против деспотич. власти, Л. намекал на «высокое назначение» его героя, оставшееся неосуществленным. И. И. Панаев в «Литературных воспоминаниях» приводит слова Л. в передаче В. Г. Белинского, беседовавшего с ним в апр. 1840: «Я не люблю Вальтер Скотта...в нем мало поэзии. Он сух»; и далее доказывал, что в Купере «...несравненно более поэзии, чем в Вальтер Скотте...» (см. в кн.: Воспоминания, 1964, с. 242—43). Д. Якубович полагал, что Панаев преувеличил критич. отношение Л. к С. Из письма Белинского к В. П. Боткину следует, что Л. только сказал, «что Купер выше Вальтер Скотта, что в его романах больше глубины и больше художественной целости» (XI, 509).

Лит.: Шевырев (2), с. 534; Спасович (2), с. 393; Дюшен (2), с. 115—18; Шувалов (1), с. 314—15; Родзевич (2), с. 14—16; Дашкевич (2), с. 483—84, 511—12; Нейман Б. В., «Испанцы» Л. и «Айвенго» Вальтер Скотта, «Филологич. зап.», Воронеж, 1915, в. 5—6, с. 709—21; Нейман (2), с. 81—88; Яковлев, с. 122—24; Якубович Д. П., Роль Франции в знакомстве России с романами Вальтера Скотта, в кн.: Язык и лит-ра, т. 5, Л., 1930, с. 137—84; Якубович, с. 243—72; Томашевский, с. 470—73; Мануйлов (11), с. 238—40; Эйхенбаум (12), с. 221—23, 255—58; Пиксанов, с. 36—39; Левин Ю. Д., Прижизненная слава Вальтера Скотта в России, в кн.: Эпоха романтизма, Л., 1975, с. 21; Duchesne (1), p. 292—94; Вальтер Скотт. Биобиблиографич. указатель, М., 1958.