"Расстались мы; но твой портрет"

«РАССТАЛИСЬ МЫ; НО ТВОЙ ПОРТРЕТ», стих. Л. (1837), восходящее к раннему стих. «Я не люблю тебя; страстей...» (1831), афористич. концовка к-рого («Так храм оставленный — все храм, / Кумир поверженный — все бог!») без изменений перешла в данное стих. Центр. мотив — неугасшая любовь к утраченной возлюбленной, символич. «заменой» к-рой является ее портрет; мотив этот осложнен темой преходящих «новых страстей», не вытесняющих первую, а лишь подчеркивающих ее. Лирич. темы образуют в стих. контрастные пары-противопоставления: «Расстались мы; но твой портрет / Я на груди моей храню»; «И новым преданный страстям / Я разлюбить его не мог». Завершается стих. символическо-иносказат. сравнением. Традиционные для любовной лирики метафоры «храма» и «бога», помещенные у Л. в реальный психологич. контекст, лишаются условно-поэтич. ореола и, получая новое ценностное значение, резко повышают лирич. напряженность стих. Тем же целям служит и сплошная мужская рифма. Стих. является образцом лирич. миниатюры, характерной для поэтики Л. В стих. «Расстались мы...» получили художественно завершенное выражение лирич. ситуации и темы стихов 1830—32, в частности сушковского цикла. Уже в «Стансах» («Взгляни, как мой спокоен взор») возникает мотив первой и единств. любви, сохраняемой при всех увлечениях; он варьируется в стих. «Раскаянье» и особенно «К Л. — » («Подражание Байрону»). К 1831 относятся три стих., созданные почти одновременно (в тетради черновых автографов они следуют друг за другом): «Силуэт», «Как дух отчаянья и зла», «Я не люблю тебя; страстей...». Все они объединены мотивом разлуки и неугасшего чувства и предвосхищают его воплощение в «Расстались мы...» — силуэт как образ возлюбленной, метафора души-храма, где она обитает как божество. Центр. мотив подсказан лирикой Дж. Байрона («Stanzas to a Lady on leaving England», 1809; ср. также рассказ Байрона о портрете-миниатюре Мэри Чаворт, к-рый он носил при себе). Но если в ранних стихах мотив неизгладимости любовного чувства связан с еще живым для поэта образом возлюбленной, то замена ее образа портретом в этом стих. говорит о существ. переакцентировке мотива: это верность не столько самой возлюбленной, сколько идеалу «вечной любви», памяти чувства самого лирич. героя. Происхождение концовки стих. связывают с афоризмом Ф. Р. Шатобриана: «бог не уничтожился оттого, что храм его пуст» (1807, ср. «Замогильные записки», кн. 6, гл. II); вариации этой формулы есть у А. Ламартина и повторяются у Л. в «Вадиме» (гл. XVII). Стих. в известной мере ориентировано на элегию Е. А. Баратынского «Уверение» («Нет, обманула вас молва», опубл. 1829), к-рое Л. в разговоре с Е.А. Сушковой в 1834 противопоставлял элегии А. С. Пушкина «Я вас любил: любовь еще, быть может» (1829), также с близкой лирич. ситуацией. Как и у Л., у Баратынского изображено парадоксальное сочетание чередующихся увлечений с верностью прошлой любви и введено сравнение эмоц. памяти с храмом. В том же разговоре Л. упомянул о своем намерении усовершенствовать посв. Сушковой стих. «Я не люблю тебя...»; возможно, это было одним из импульсов к созданию стих. «Расстались мы...», переадресованного, по мнению мн. исследователей, В.А. Лопухиной. Положили на музыку более 20 композиторов, в т.ч.: Б. Н. Голицын, Г. А. Лишин, Л. Д. Малашкин, Ф. М. Блуменфельд, А. В. Богатырев. Черновой автограф — ГИМ, ф. 445 № 227 а (тетр. Чертковской б-ки). Копия — ИРЛИ, тетр. XV. Впервые — «Стихотворения» Л. (1840), где датировано 1837.

Лит.: Голицын Б. И., К истории прежней цензуры, «ИВ», 1888, т. 31, № 2, с. 515—16; Дюшен (2), с. 128—29; Гинцбург, с. 151; Эйхенбаум (3), с. 42—44; Бем, с. 283; Сушкова, с. 175—76; Удодов (2), с. 136—39; Лотман (2), с. 169—79; Глассе А., с. 119.