Поэма

ПО́́ЭМА, один из центральных жанров поэзии Л., важный для понимания рус. романтизма в целом. За период 1828—41 Л. создал ок. 30 П. Сам же он опубл. три П.: «Песню про...купца Калашникова» и «Тамбовскую казначейшу» в 1838, «Мцыри» в 1840. «Хаджи Абрек» напечатан в 1835 без ведома автора. Лирико-эпич. жанры особенно отвечали интересу Л. к внутр. миру личности: «вырастая» из лирики, развивая те же мотивы, П. не только сохраняла возможность самораскрытия героя, но и показывала его «со стороны» — в действии, в противоборстве с миром, в эпич. отношении к важнейшим общечеловеческим проблемам. Наследуя непосредственно предшествующие жанровые традиции русской и западной П. (декабристов, А. С. Пушкина, Дж. Байрона), поэмы Л. воплотили особый, последекабрьский этап в истории рус. романтич. П. Ок. 20 поэм Л. написал в 1828—36. По словам А. П. Шан-Гирея, он «...никогда не думал выпускать в свет» ранние П. (Воспоминания, 1972, с. 51). Однако в ученич. произв. Л. выявились не только черты т. н. «массовой литературы» 1830-х гг., но и предпосылки его самобытности как поэта. В П. 1828—36 Л. прошел путь от беспомощных «Черкесов» до таких интересных и во многом оригинальных произв., как «Измаил-Бей» и «Боярин Орша», испробовав мн. разновидности жанра (см. Жанры): поэму-исповедь, самую характерную для Л., поэму-фрагмент («Два брата» и др.), драматич. П. («Азраил») и стихотв. повесть («Сашка»). Герои ранних П., модифицируясь и эволюционируя, предваряют всех осн. героев поздних П. Так, из пассивно-элегич. «кавказского пленника» (1828) вырастут вольнолюбивые, гордые, но обреченные на бездействие Джюлио, Азраил, Сашка. Корсар (1828) положит начало ряду героич. личностей («Последний сын вольности», «Исповедь», «Боярин Орша») — предшественников Мцыри. В 1829 возникнут сразу две ипостаси демонич. героя: земная («Преступник») и астральная (1-я ред. «Демона»). Разнородные влияния как русских, так и западных авторов обусловили обилие реминисценций и заимствований в ранних поэмах Л.; на мн. П. сказалось влияние Пушкина («Черкесы», «Кавказский пленник», «Преступник», «Две невольницы», «Литвинка» и др.); заметное, но непродолжит. влияние В. А. Жуковского и И. И. Козлова («Кавказский пленник», «Корсар») сменилось воздействием романтич. поэтики и проблематики Байрона, раннего Ф. Шиллера, отчасти декабристов. Характерная для декабристов тема нац.-освободит. борьбы затронута Л. уже в первых его П. («Черкесы», «Корсар»), а в 1831 стала основой «Последнего сына вольности». Творчески перерабатывая достижения своих «учителей» и даже полемизируя с ними (как, напр., с Пушкиным в «Кавказском пленнике»), Л. дает и нечто новое, предельно обостряя трагич. коллизии: особый поворот темы найден в кавк. П. 1830—33 «Каллы», «Аул Бастунджи», «Измаил-Бей», «Хаджи Абрек», соединивших нац. проблемы с общечеловеческими; во многом оригинальны у Л. «астральные» герои (ранние ред. «Демона», «Ангел смерти», «Азраил»), в к-рых выделена внутр. противоречивость и глубина страдания; с новой силой прозвучал протест против законов, сковывающих личность и ее чувства («Исповедь», «Боярин Орша»). Мн. поэмы Л. представляют собой монолог или диалог героев, т. к. именно герой служит осн. рупором авторского сознания; сюжетные перипетии часто лишь раскрывают внутр. мир гл. героя. Не случайно почти все поэмы Л. носят названия, связанные с гл. героями. Причем, если в поэмах Байрона и Пушкина даются особые «психологические портреты», то у Л. роль такого «портрета» играет вся П. В ранних лермонт. П. сосредоточенности на внутр. мире личности соответствует минимальная степень временн́́ой и пространств. определенности (в «Азраиле» и «Моряке» она отсутствует вовсе). На первом плане оказывается не сам предмет изображения, а связанные с ним чувства и настроения; степень экспрессивности в ранних П. так велика, что существенно подавляет пластическое в описаниях природы, событий и героев. К сер. 30-х гг. в системе поэм Л. выявляются изменения; демоническое, разрушит. начало (см. Демонизм) ограничивается в правах и оценивается критически, хотя отрицающая несовершенный мир демонич. позиция не потеряла для автора привлекательности; злу все чаще противопоставляется добро, отрицающему взгляду — утверждающий. Противопоставление жизненных позиций в пределах одного произв. нередко переходит в их борьбу, в трагич. «несомкнутость правд» (Д. Максимов). Постепенно усложняется худож. структура поэм Л.: увеличивается количество героев, появляются новые субъективные формы (автор-герой, рассказчик). Стремление Л. декларировать новую позицию привело к появлению т. н. иронических поэм: «Сашка» [1835—36(?)], «Монго» (1836), «Тамбовская казначейша» (1836—38), «Сказка для детей» (1838—40). Подготовленные в какой-то мере предельно натуралистич. юнкерскими поэмами 1834 («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша»), они осваивают не экзотический, а современный бытовой материал, делая это во многом реалистич. средствами. Объектом авторской иронии здесь стали не только пошлость и проза жизни вообще и светского общества особенно, но и образы, бывшие наиболее поэтичными в романтич. произв. Л. Насмешливо, хотя и сочувственно изображены разочарованный «лишний человек» («Сашка») и демонич. герой, оказавшийся чертом «неизвестного ранга» («Сказка для детей»), а в любовной ситуации «Тамбовской казначейши» неожиданно проглядывают черты, пародирующие Демона и Тамару. По существу, автор иронизирует здесь не только над героями, но и над своими прежними романтич. идеалами, отношение к к-рым остается, однако, противоречивым. Новые устремления Л. воплощал и в рамках прежнего романтич. жанра: иронически сниженный Демон «Сказки для детей», как и Печорин, оказался рядом с высоким героем романтич. «Демона», прошедшим через всю творч. жизнь поэта (1829—39). В 1839 появился другой «вершинный» герой Л. — Мцыри. Воплотив «любимый идеал» Л. (Белинский, IV, 537), Мцыри, чуждый эгоцентризму, трагически одинокий, но жаждущий общения с природой и близкими по духу людьми, по значительности и силе чувств соперничает с Демоном. Оставаясь в рамках романтизма, поэмы Л. постепенно сближались с поэзией действительности, что проявилось в объективизации худож. мира его поздних П. Осн. носителем речи становится преим. автор-повествователь (см. Автор. Повествователь. Герой); он вводит в П. множество проникнутых мыслью описаний — пейзажей, портретов, жанровых сцен, детальных, красочных картин объективного мира. Усиливается роль среды в характеристике героев и в развитии действия: события уже невозможно перенести в иное время и место без ущерба для концепции произведения. В поэмах Л. отразились идеи и настроения мыслящей молодежи России 30-х гг.: раздумья о судьбе и значении личности, отзвуки декабрист. настроений в новых историч. условиях (см. Декабристы), жажда переосмыслить "вечные проблемы", интерес к национально-патриотич. проблематике и фольклору (см. Фольклоризм). Своеобразие поэм Л. — как в постоянном присутствии активного, сильного, мятежного элемента, в обострении трагич. коллизий, так и в максимализме автора, в т.ч. его этич. императива (см. Этический идеал). В «Демоне» и «Мцыри» Л. органически соединяет специфически-нац., экзотич. материал с художественно-символич. и филос. воплощением «вечных вопросов». Особенно ярко это проявилось в последних вариантах «Демона», где «астральный» герой действует на кавк. фоне. В отличие от предшественников (напр., Т. Мура, А. де Виньи и др.), Л. в «астральных» поэмах сосредоточен гл. обр. на внутр. конфликте героя, на показе трагизма и обреченности его порывов к добру и счастью. И тем не менее кавк. «фон» вовсе не пассивен в «Демоне», т. к. включен в сферу, утверждающую ценность, красоту жизни и противостоящую презрительному всеотрицанию Демона. Демонич. герои Л., мстя всему миру, воплощают в себе идею индивидуалистич. бунта (см. Мщение в ст. Мотивы); но в источниках их ненависти порой таится и максималистская жажда идеала. Отсюда — муки душевной раздвоенности, неудовлетворенности и миром и собой. «Демон» и «Мцыри» стали вершиной и завершением рус. романтич. П. Вместе с тем поэмы Л. в целом отразили не только увлечение романтизмом в 30-е гг., но и общую для рус. лит-ры тенденцию к сближению с действительностью (см. Романтизм и реализм). В творч. сознании Л. они стали как бы промежуточным звеном между его лирикой и прозой, т. к. процесс объективизации в творчестве Л. привел в конечном итоге к созданию романа «Герой нашего времени». Эволюция поэтики жанра. Эволюция проблематики в значит. степени предопределила поиски Л. и в области поэтики П. (построение характера героя, сюжет, композиция, поэтич. язык). В первых поэмах Л. более всего ориентируется на «Кавказского пленника» Пушкина, т.е. на самые ранние образцы русской байронич. П., тесно связанные с элегич. традицией 20-х гг., следы к-рой есть и в ранней лирике Л. Эта традиция в разной мере сказывается в построении характера Кавказского пленника, Корсара, Джюлио, даже Вадима («Последний сын вольности») и Измаил-Бея, постепенно ослабевая в нач. 30-х гг. В ее пределах обрисовывается тип героя, обремененного тяжелым душевным опытом, разочаровавшегося в любви и в жизни. В П. такого рода акцент преим. ставится на психологии героя; в ней обычны психологизиров. пейзаж, элегич. ламентация, лирич. отступление; сюжетное начало нередко ослаблено. У раннего Л. наиболее полным выражением этой традиции была П. «Джюлио» (1830), впитавшая ряд мотивов лирики 1829—30; по многим особенностям (вплоть до стиха — пятистопного ямба с парной мужской рифмовкой) она близка к «отрывкам», филос. медитациям Л. этого времени (нек-рые фрагменты «Джюлио» прямо вошли в стих. «1831-го июня 11 дня»). Вместе с тем уже в ранних поэмах Л. ищет обостренных ситуаций и экстраординарных характеров, ориентируясь на поэтику и проблематику «восточных поэм» самого Байрона. При этом меняется как тип героя, так и принципы построения; резко повышается лирич. экспрессивность, сюжет драматизируется. Центр. место в развитых образцах такой П. принадлежит «герою-преступнику», изгою, находящемуся в состоянии войны с обществом и нарушающему все его этич. законы; в ней нередки мотивы «незаконной любви», инцеста, убийства кровных близких и пр. (ср. вражду братьев в П. «Два брата», «Измаил-Бей» и «Аул Бастунджи»; отцеубийство и инцест в «Преступнике», кровомщение в «Хаджи Абреке» и пр.). Над обычным преступником байронич. героя поднимает сила его любви и страдания; он выступает как жертва общества и мститель ему, и вина его осмысляется как трагич. вина. Предельным обобщением героя такого типа были «астральные» герои Л. — Демон, Азраил, Ангел смерти, несущие бремя надмирной вины и сверхчеловеческого страдания. В этих П. намечается конфликт, лежащий в основе и лирич. циклов Л. 1830—32; герой стремится найти путь к возрождению в любви к женщине, однако и эта любовь разрешается трагически: изменой или гибелью любимого существа (см., напр., Ивановский цикл). В отличие от элегич. героя, байронич. герой не столько размышляет, сколько чувствует и действует; образ его раскрывается в драматич. сюжетных перипетиях. Байронич. П. строится как цепь эпизодов, обозначающих кульминац. вершины действия, между ними — сюжетные эллипсы, создающие общую атмосферу тайны («вершинная композиция»). Тайной облечена предыстория героя, скрытая или сообщаемая косвенным намеком. Герой лишен быта и повседневной жизни; событийная канва его биографии сообщается иногда в форме его исповеди, приобретающей автономный характер (ср. «Исповедь», фрагменты к-рой вошли затем в «Боярина Оршу» и «Мцыри»). В той или иной мере чертами байронич. П. отмечены почти все лермонт. П. 1829—36; однако Л. (как и Пушкин) тяготеет к большей эпичности повествования. При всей близости героев и конфликтов уже ранние лермонт. П. можно подразделить на две группы, отличающиеся по теме и проблематике, а отчасти и по поэтике. Одна — «кавказские П.» («Каллы», «Измаил-Бей», «Аул Бастунджи», «Хаджи Абрек»); в них повествоват. элемент особенно силен; в рассказ входят пейзажные описания, быт, этнография, элементы кавк. фольклора. Поведение героя Л. стремится здесь мотивировать нац. обычаями и особенностями нац. психологии. В «Измаил-Бее» Л. создает сложный характер «европеизированного» горца и намечает социальную проблематику кавк. войны, для чего прибегает к отступлениям. Все это осложняет и иногда расшатывает каноны байронич. П. Завершением этой линии творчества у Л. явилась «горская легенда» «Беглец» (1837—1838) — прямая попытка обрисовать отличный от европейского тип культуры и нац. характер. Другая группа П. связана с русским (редко — с зап.-европейским) средневековьем («Последний сын вольности», «Исповедь», «Литвинка», «Боярин Орша»). Среди них «Последний сын вольности» возникает в кругу лирич. тем, отчасти навеянных декабристской поэзией, постоянно обращавшейся к подлинной или легендарной др.-рус. истории [ср. у Л. «Новгород» («Сыны снегов, сыны славян...») и др.]. Тем не менее черты национально-культурной специфичности здесь ослаблены; по характеру героя и структурным особенностям эти П. более всего приближаются к байронич. П. Для них характерен эмоционально-символич. «северный» пейзаж, сюжетная однолинейность, «вершинность», отсутствие лирич. отступлений. Почти все они написаны четырехстопным ямбом со сплошными мужскими рифмами — размер байронич. П. (ср. «Шильонский узник» Жуковского). В этой группе особенно заметна эволюция. Уже в «Боярине Орше» (1835—36) обозначается характер с чертами нац., историч. и социальной определенности (Орша); он противопоставлен романтич. герою Арсению как равновеликий антагонист. Т. о., нарушается обычное в романтич. П. единодержавие героя. По конфликту и проблематике «Боярин Орша» непосредственно подготавливает основанную на материале рус. фольклора «Песню про...купца Калашникова», где Л. впервые обращается к нац. конфликту и нац. характеру. «Демон» и «Мцыри» появляются как завершающий этап эволюции обеих групп П. Экспозиция, жанровые формы, стих, даже центр. монологи «Мцыри» идут от «Исповеди» и монолога Арсения в «Боярине Орше», однако получают новый смысл и функцию. Место действия в «Мцыри» — Кавказ, и кавк. поэмами подсказана концепция образа, уже весьма удаленного от байронич. прототипа: Мцыри — «естественный человек», живущий инстинктом и эмоцией, к-рые влекут его к родине, свободе и любви как естественным и высшим ценностям. Конфликт «Демона» также определился в пределах ранних П.; вариант его дают условно-ориентальные «Азраил» и «Ангел смерти», занимающие как бы промежуточное положение между двумя описанными группами П. В 1-й «кавказской» ред. «Демона» (1838) действие переносится в Грузию и в осн. чертах складывается образ Тамары, к-рый ставится рядом с образом Демона, также нарушая первоначальное единодержавие героя. От редакции к редакции углубляется разработка этого образа и вместе с тем деформируется первоначальная идейная структура: мотив ревности Демона к ангелу и любви ангела к Тамаре остается как реликт; в «грехопадении» Тамары открывается смысл жертвенного и искупит. страдания, что находит соответствие и в поздней лирике Л.; с др. стороны, концепция «Демона» отчасти вбирает в себя проблематику «Маскарада»: экстремальная любовь оказывается губительной и для избранницы героя, и для него самого, т. к. крах надежд на перерождение еще усугубляет его безысходное одиночество. «Демон» в большей степени, нежели «Мцыри», сохраняет связь с традицией байронич. П., однако, подобно «Мцыри», значительно расширяет ее проблематику и худож. канон и обогащается поздним худож. опытом Л.

Лит.: Белинский, т. 4, с. 543—44; Гинзбург (2); Эйхенбаум Б. М., Поэмы Л., в кн.: М. Ю. Л., Полн. собр. соч., т. 2, М. — Л., 1941, с. 519—27; Соколов (2); Соколов (4); Фохт У. Р., Поэмы М. Ю. Л., «Уч. зап. Моск. обл. пед. ин-та», 1960, т. 85, в. 6; Максимов (2); Мелихова, Турбин; Недосекина (1); Неупокоева И. Г., Рев.-романтич. поэма 1-й пол. 19 в., М., 1971, с. 269—90; Филатова Г. В., Кавк. поэмы М. Ю. Л., М., 1967 (автореф. дисс.); Недосекина Т. А., Ранние поэмы М. Ю. Л., Л., 1973 (автореф. дисс.); Удодов (2); Фохт (2), с. 72—119; Березнева, с. 16—25; Манн (2), с. 197—232.