БОЛЬНОВ

БОЛЬНОВ
(Bollnow) Отто Фридрих (1903—1991) — немецкий философ. Доктор наук по теоретической физике (1925). После знакомства с трудами Хайдеггера начинает профессионально заниматься философией, защищает докторскую диссертацию по философии Ф.Якоби. Профессор философии и педагогики (Геттинген, 1931—1939; Майнц, 1946—1953; Тюбинген, 1953—1970), профессор психологии и педагогики (Ги-сен, 1939—1946). Почетный доктор Страсбургского университета (1975). Основные сочинения (всего порядка 30 книг): ‘Философия жизни Ф.Х. Якоби’ (1933), ‘Дильтей. Введение в его философию’ (1936), ‘Сущность настроений’ (1941), ‘Экзистенциальная философия’ (1943, семь переизданий к 1992), ‘Человек и пространство’ (1953), ‘Новая защищенность. Проблема преодоления экзистенциализма’ (1955), ‘Рильке как поэт нашего времени’ (1956), ‘Философия жизни’ (1958), ‘Мера и чрезмерность человека’ (1962), ‘Французский экзистенциализм’ (1965), ‘Философия познания’ (в двух томах: 1970, 1975), ‘Исследования по герменевтике’ (в двух томах: 1982, 1983) и т.д. Базовыми философскими программами, конституировавшими философское творчество Б., выступали: а) разработка ‘новой теории познания’, фундируемой герменевтическим истолкованием ‘целей, сущности и функций познания во взаимосвязи с жизнью человека’; б) дополнение герменевтической ‘историчности’ личностной составляющей; в) ‘этическая’ трансформация иррационализма и нигилизма философии первой половины 20 в. акцентированно оптимистическим мировоззрением плюралистической ‘философии добродетелей’. Главную задачу собственной рефлексии экзистенциальной философии Б. видит в представлении ее как целостного течения, несмотря на ее различные формы проявления у отдельных мыслителей. Б. намечает путь ее ‘преодоления’, высветляя основные категории философии экзистенциализма и предлагает позитивное их рассмотрение. Для этого Б. рассматривает ключевые позиции ‘философии жизни’, инициировавшей, по его мнению, бытие экзистенциальной философии, и, в частности, тезис о текучести, изменчивости всего существующего. Именно последнее положение заставило экзистенциальных мыслителей сформировать ‘нечто’, что давало бы опору человеку в его бытии: ‘Это предельное, глубинное ядро человека обозначают заимствованным у Кьеркегора, понятием существования’. Б. анализирует эволюцию понятия ‘существование’ до его конкретизации в качестве ‘человеческого существования’. Б. противопоставляет гегелевского ‘абстрактного мыслителя’, уклоняющегося от решения задач в своей жизни ‘существующему мыслителю’, чье мышление обусловлено определенными задачами и трудностями жизни. Пытаясь осмыслить сущность философии экзистенциализма, Б. ссылается на Хайдеггера, который представлял свои философские интенции не в качестве экзистенциальной философии, но как ‘онтологию человеческого бытия’. Именно эта ссылка дает возможность Б. определить экзистенциальную философию как постоянно выходящую за свои пределы, и поэтому выступающую у каждого мыслителя ‘лишь частью того обширного целого, которое само больше не должно постигаться исходя из экзистенциальной философии’. Отсюда невозможность свести философию экзистенциализма к отдельному мыслителю: ‘Заложенное в понятии существования голос ‘что’, которое экзистенциальная философия запечатлевает в качестве выражения ее специфического требования именно в этом понятии, е особенной остротой подчеркивает, что окончательная внутренняя действительность личного бытия человека уклоняется от любого содержательного истолкования’. Существование может быть лишь целиком обретено или целиком утеряно, но как ‘внутреннее’ оно не противостоит внешнему, а дается путем ‘основополагающего прыжка’, трансцензуса: ‘Существование исчезает, как только его полагают схваченным, и присутствует лишь в бесконечном свершении самого этого отрицания’. Больнов поясняет эту характеристику на примере ‘негативной теологии’: последняя полагает, что сущность Бога можно постичь лишь косвенно за счет выдвижения и последующего отрицания любого возможного о нем высказывания, чтобы в процессе этого отрицания постичь непосредственно уже неизрекаемую сущность Бога. Опыт экзистенциального переживания строится на почве страха и отчаяния в результате высочайшего напряжения: ‘Ничто’ является не тем, в чем человек растворяется, а тем, что отбрасывает человека к самому себе’. В связи с этим понятие человеческого существования, позволяющее его отличить от всех внешних предметов, выявляет способность человека относиться к самому себе. Одновременно с существованием как отношением к самому себе полагается, по мысли Б., трансценденция, соотнесенность с иным, преодоление, переход. Движение существования осуществляется лишь при сопротивлении окружающей ему действительности, поэтому мир в экзистенциальной философии предстает как враждебный, тревожный: ‘Мир — то, посредством чего человеческое бытие оказывается существенным образом ограниченно’. Мир дает нам некое сообщество, совместное бытие, доказательством которого выступает одиночество: ‘Другой может отсутствовать лишь в совместном бытии’. Человеческое существование характеризуется, по Б., двумя модусами: подлинностью и неподлинностью. Прорыв к подлинности предполагает отход от ‘массы’ или законов ‘Man’, нивелирующих человека, уничтожающих его ‘единственность’. Мир, указывает Б. становится лишенным смысла фоном, а человек в своем личном бытии не способен еще обрести свою сущность. Б. различает личное бытие и экзистенциальное существование, которое предстает как собственная возможность человека, цель, предоставленная личному бытию: ‘Сущность личного бытия заключена в его существовании’. Противопоставляя бездушной коллективности коммуникацию, как прорыв к подлинности в своем самоопределении, Б. не дает человеку полных гарантий: коммуникация, с его точки зрения, характеризуется открытостью и вовлеченностью, что само по себе не исключает риска непонимания, использования человека в чьих-то целях. Следствием этого выступает ‘пограничная ситуация’, где граница — то, что определяет человека, некая его глубинная сущность, но не ограничение извне: ‘Мы становимся сами собой тогда, когда с открытым взором вступаем в пограничную ситуацию’. Здесь со всей полнотой разворачивают себя такие экзистенциалы как отчаяние, страх, смерть, заставляющие человека отказываться принимать разумность мира, понимать самого себя. Но лишь ‘победивший страх’, осознавший абсурдность человеческого существования обретает свободу и защищенность — полагает экзистенциальная философия. Последним прибежищем человеческого существования выступает смерть: ‘Вопрос о смерти — это вопрос, что означает смерть в качестве предстоящего конца человеческой жизни’. Б. интерпретирует поэзию Р.-М.Рильке, который предлагает смерть в качестве собственного результата в жизни человека, последнего крика души: ‘Господи, дай каждому его собственную смерть!’. Смерть преподносится как плод; то, что зачаточно включено в нашу жизнь и что должно нами в ней заботливо выращиваться: ‘Лишь за счет знания о смерти человеческая жизнь вздымается к его (подлинного существования) вершине’. Страх перед смертью, потрясающий все существо человека, касается не его органического состояния, но духовного: ‘Это страх относительно ценности пропадающего личного бытия’. Смерть выбивает человека из повседневности и опрокидывает его планы и расчеты, но обладая ‘двойным направлением’ она в тоже время заставляет перетряхнуть себя и задуматься об абсолютно существенном, что выразилось в понятии ‘решимости’. В решимости, поясняет Больнов, достигается такое состояние человеческой жизни, в котором абсолютная внутренняя ценность отдельного мгновения делается независимо от его временного протяжения. Это состояние характеризуется предельным напряжением, дающим смысл не сколько из достижимого успеха, но из ‘безусловности вовлеченности’. Экзистенциальная философия различает природное и экзистенциальное мгновение. В последнем, протекающим как миг, присутствует исполнение вечного. Временность как структурная форма, выражающая конечность человеческого существования обнаруживается и в историчности. Экзистенциальную философию, по Б., волнует поведение человека по отношению к той или иной исторической реальности: тревожное отношение к миру повторяется и в отношении к исторической действительности и наполняет жизнь человека ‘героическо-трагическим’ существованием. Б. отталкивается от исходных посылок философии существования, но как уже указывалось, считает основной своей задачей осмысление ее, и соответственно, переосмысление сущности человеческого существования. Человек способен преодолеть самого себя, занять собственную позицию, найти свой ‘дом’ вне дома: ‘Антропологическая функция дома становится проблемой там, где мир обнаруживается в его неуютности, тревоге и опасности... Поэтому дорога к пониманию (значению) дома ведет через экзистенциальный опыт (познания) бездомности человека’. Б. апеллирует к разуму человека и мере, способным дать новые ценности, что обретается в результате постоянной работы духа человека. Повторение человеком самого себя, возвращение дает возможность достичь своей цели: ‘Человек живет в противоречии со своей внутренней сущностью и своим фактическим состоянием, но ему дана внутренняя перспектива поворота, чтобы возвратиться к своей собственной сущности’. Новые экзистенциалы, которые предлагаются Б., способны, по его мнению, обуздать поток иррациональных сил в человеке, проявляющихся в разрушительной силе техники, функционализации жизни. В работе ‘Мера и чрезмерность человека’ Б. подчеркивает значимость пропорции между рациональным и иррациональным, которое обретается верой в самого себя, ‘решимостью’ и вовлеченностью. Попытка придать экзистенциальной философии позитивную направленность обозначила гуманистический пафос перспектив человека, пробуждающих его нравственные силы, заложенные в экзистенции. Последние годы жизни Б. занимают вопросы теории познания. Нравственное совершенствование человека связывается им с общением, в котором язык объявляется универсальным средством воспитания: через Слово идет развитие добродетелей индивида. ‘Человекоцентрированность’ произведений Б. наглядно подтверждает то, что любые философские изыски 20 в. отторгают проблематику ‘онтологии Вселенной’, утверждая в статусе ‘основного вопроса философии’ всевозможные тематизмы ‘человековедения’.