ПАНЕЦИЙ

ПАНЕ́ЦИЙ

(Παναίτιος) Родосский (ок. 185–110/9 до н.э.) – др.-греч. астроном, географ, историк, историк философии и религии, философ, реформатор стоицизма, смягчивший его первоначальный ригоризм, предначертатель рим. стоицизма. Учитель Цицерона. П. исключил из стоицизма кинич. опрощенство, связал стоицизм с Сократом, Платоном, Аристотелем, Ксенократом, Теофрастом и Дикеархом. В отличие от первых стоиков, много занимавшихся вопросами космологии и логики, его интересовала по преимуществу проблема целесообразности в природе, красоты в ней и в человеке (Cic. De nat. deor. II, 29, 73; 61, 153; A. Schmekel, Die Philosophie der mittleren Stoa in ihrem geschichtlichen Zusammenhange, В., 1892, S. 187; Cic. De off. I 4, de fin. III 22, 75; Epist. 115, 3.4; De nat. deor. II 45, 115). Для П. человек являлся единым и прекрасным, вполне гармоничным организмом. Если он умирает, то продолжает жить в своем потомстве благодаря всегдашнему действию мирового разума (Cic. De off. I 4, 11). Картину вечного возрождения человечества, несмотря ни на какие катастрофы природы и общества, в силу вечной закономерности всего существующего по П. рисует Полибий. Даже теоретическое признание судьбы не мешало П. проповедовать самостоятельность и самоопределяемость человеческой личности, связывая это воззрение нерушимым образом с учением об "обязанностях" (Cic. De off. I 4, 11). Отсюда меньшая, чем у первых стоиков, строгость учения о бесстрастности мудреца, привлечение удовольствия как живого принципа моральной жизни наряду с долгом и обязанностями, толкование естеств. потребностей как необходимых для достижения высшего блага (Clem. Alex. Strom. II 21,129, St.-Frucht.). Стоич. логос везде у П. на первом месте (ср. Cic. De off. I 30, 107; De leg. I 7, 21 с). Вместе с ним П. признавал, по-видимому, только звездных богов, в то время как все прочие боги являются для него только поэтич. выдумками (см. А. Schmekel, Die Philosophie der mittleren Stoa..., В., 1892, S. 190). Однако бог-логос не действует у него, как у древних стоиков, извне и свыше, он постепенно вырастает в человеке в результате гармонизации естеств. аффектов (Cic. De off. I 4, 14; 33, 120; III 8, 35) и постепенного приближения к идеалу-логосу. П. старался заботиться о простых смертных, к-рые еще далеки от "мудрости", но хотят стремиться к ней, и предписывал им вместо абс. морали терпеливое исполнение "обязанностей" (там же, III 3, 13; Sen. Epist. 116, 5). Это не было полным разрывом с этикой Древн. Стои, а только нек-рым ее смягчением, т.к. П. проповедовал и вполне стоич. строгости (ср., напр., Cic. De off. II 24, 51; 17, 60). Мораль и польза для П. совершенно одно и то же, и быть в противоречии между собой они могут только при неправильном их понимании (там же, III 7, 34), что каждый раз требует особого рассуждения (там же, III 2, 7) и, конечно, с опорой на разум (там же, I 29, 90). П. не страшат ни болезни, ни страсти, т.к. он умеет находить в них разумную сторону и то, с чем необходимо бороться (Aul. Gell. 12, 5). При всех страданиях и неприятностях жизни П. предлагал подражать Анаксагору, к-рый при известии о смерти сына сказал, что смертность его сына была ему давно хорошо известна (Plut, de coh. ira, 16). П. вслед за Аристотелем ввел различение теоретич. и практич. добродетелей (Diog. L. VII 92). Здесь П. тоже учил о следовании природе (Aul. Gell. XII 5), но как стоик он, конечно, различал естеств. и противоестеств. удовольствия (Sext. adv. math. XI, 73), признавая за благо, кроме самодовлеющей добродетели, также и здоровье, силу и способности (Diog. L. VII 128), а единой целью всех добродетелей – счастье, к к-рому каждая добродетель идет по-своему (Stob. Eel. II, p. 63, 26, Wachsm.). В своем учении о гос-ве различал разные формы власти, синтезируя по-аристотелевски демократию, монархию и аристократию (Diog. L. VII 131) вместо абсолютного монархизма древних стоиков. Индивидуальное бессмертие души он едва ли признавал, потому что под душой он, как и древние стоики, понимал теплое дыхание, уходящее в небо (Cic. Tusc. I 18, 42), а Гомера и Платона он критиковал за их учения о бессмертии души, исходя из смертности всего существующего (там же, I 32, 79). Под человеч. личностью он понимал совокупность всех природных данных как самого человека, так и влияющей на него внешней среды.

В своей трактовке религии он шел гораздо дальше древних стоиков. Не отвергая целиком мантики и астрологии, он во всяком случае в них сомневался (Cic. De div. I 3, 6; Diog. L. VII 149), а подразделяя религию на философскую, государственную и поэтическую (деление это было, по-видимому, принято в Стое, ср. Doxogr. Graec. 295, а 6–14 Diels³), резко нападал на поэтов как бесплодных фантазеров и обманщиков. В философии он признавал только аллегоризм с безусловным исключением мифологии в чистом виде. Однако и филос. религия, согласно П., не имеет особой ценности, к-рую он признавал только за гос. религией, необходимой для воспитания граждан, для организации их обществ. жизни.

Соч.: Panaetii et Hecatonis librorum fragmenta, collegit H. N. Fowler, Bonn, 1885; Panaetii Rhodii fragmenta, ed. M. van Straaten, Leiden, 1952; 1962.

Лит.: История философии, т. 1, [M.], 1940, с. 307, 335, 336; История философии, т. 1, М., 1957, с. 152; Besançon Α., Les adversaires de l'Hellénisme à Rome, [Lausanne], 1910 (thèse); Meylan L., Panaétius et la pénétration du stoicisme à Rome, "Revue Theologique", 1929; Tatakis Β. Ν., Panétius de Rhodes, P., 1931; Labowski L., Die Ethik des Panaitios, Lpz., 1934; Tatakis R. Ν., Ρohlenz M., Antikes Führertum. Cicero "De officiis" und das Lebensideal des Panaitios, Lpz., 1934; Bréhier É., Sur une des origines de l'humanisme moderne, в его кн.: Études de philosophie antique, P., 1955, p. 131–34; Grilli Α., Studi panezianl, "Studi italiani di filologia classlca", 1957, v. 29; Schuhl P.-M., Panaitios et la philosophie active, "Revue philosophique de la France et de l'étranger", 1960, No 2, p. 232–33.

А. Лосев. Москва.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960—1970.