СТРАДАНИЕ

СТРАДАНИЕ

— состояние болезни, горечи, печали, страха, тревоги. С. в философии чаще всего рассматривается в двух аспектах: как необходимый удел человека, поскольку он подвержен болезням, старению, смерти; как единственно возможный путь к преображению, к совершенствованию личности.
В иудейско-христианской религиозной традиции С. есть результат божественной кары за грехи. Жизнь большинства людей, согласно А. Шопенгауэру, бьется между двумя полюсами: С. и скукой. С. возникает от неудовлетворенных желаний, когда же желания удовлетворяются, — наступает скука. Что бы ни дала природа, что бы ни дало счастье, кем бы мы ни были и чем бы ни владели, нельзя избыть С. присущего жизни. С. неслучайно выпадают на долю человека, от случая зависит только форма, только вид, какой они принимают. Вся художественная литература свидетельствует, по Шопенгауэру, о том, что С. имеет отрицательный, а не положительный характер, она никогда не изображает окончательное или постоянное счастье, а только С. на пути к нему.
О положительном характере С. писал М. Экхарт, полагая, что С. — быстрейшее животное, которое довезет вас до совершенства. С. — это знак любви Бога к человеку. Человек должен страдать для того, чтобы стать человеком. Человек, считал Ф.М. Достоевский, должен быть глубоко несчастливым, тогда он будет счастлив. Только С. раскрывает человеческую природу; пройдя через испытание свободой, через С. через наказание, человек раскрывается в бездонной сложности своего бытия, раскрывается антиномичный и иррациональный характер его природы. Эти же идеи получили развитие в философии Ф. Ницше, который считал, что в каждом человеке живут тварь и творец, в каждом есть глина, грязь, бессмыслица, хаос, человек страдает по необходимости и должен страдать, чтобы из твари стать творцом, закалить, сформовать и «обжечь» себя, добиться твердости молота. Со С. тесно связано понятие сострадания, которое является основой христианской морали — через сострадание человек очищается, преодолевает собственный животный эгоизм. Сострадание — это и опыт непосредственного мистического проникновения в чужое Я. Однако, с т.зр. Ницше, сострадание умаляет человеческое достоинство, принижает человека. Человек, пытающийся выковать из себя человека, достоин не сострадания, а любви. Сострадание, по Ницше, — черта рабской морали.

Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

СТРАДАНИЕ

        претерпевание, противоположность деятельности; состояния боли, болезни, горя, печали, страха, тоски, тревоги. Вопрос о смысле (цели, оправданности) С. невозможен с т. зр. антич. мировоззрения. С. выпадает на долю человека по закону, безразличному к отд. лицу (рок), поэтому сострадание не включалось в перечень традиц. антич. добродетелей, стоики называли его подлежащей преодолению порочной страстью. В рамках иудейско-христ. религ. традиции, рассматривавшей события человеч. жизни как результат личных отношений между человеком и верховным началом, С. осмыслялось как божеств. кара за грехи (искупление), как свойство несовершенного мира творений. Ветхозаветное переживание С. негативно (С.— свидетельство брошенности человека, от которого отвернулся его бог); по Новому завету искупительная жертва Христа придаёт С. значение залога спасения; ср.-век. христ. мистика оценивает С. как знак любви бога к человеку. В христианстве сострадание выступает в качестве универс. отношения к миру, из крого проистекает заповедь любви к ближнему. Рационализм нового времени объявляет С. следствием неадекватного знания (Синоза, Лейбниц). Сострадание оценивается различно в зависимости от того, видят ли в нём эгоистич. основу (Декарт, Гоббс, Спиноза) или рассматривают как подлинное чувство (Ф. Хатчесон, Юм, А. Смит, утилитаризм, Руссо). С точки зрения Канта сострадание имеет огра-нич. моральную ценность: как долг человечности его следует культивировать, но само по себе оно несвободно, пассивно, иррационально, «легально», т. е. не противоречит требованиям морали, но слепо, неразумно, а потому неморально. Бытие «несчастного сознания», по Гегелю, оказывается болью также из-за собств. непрояснённости: стремясь к самоутверждению, оно тщетно и ошибочно ищет его в своей эмпирической (преходящей), а не истинной (всеобщей) единичности. Бурж. индивидуализм гармонию между единичным и всеобщим считает недобросовестной иллюзией; постулат единства заменяется постулатом несовместимости всеобщего и индивидуального, временного и телесного бытия. Существ. характеристикой индивидуального бытия признаются непросветлённое, бессмысленное С., бедственность и нищета, вытекающие из неполноты сущности человека. Придерживаясь такой т. зр., Шопенгауэр основанием морали объявляет сострадание, полагая, что «нравств. пружина» должна быть «эмпирической», т. е. сильно и непосредственно действующей и преодолевающей мощные эгоистич. побуждения. Он видит в сострадании опыт мистич., непосредств. проникновения в чужое «Я», слияния с ним, ведущего к познанию тождественности всего сущего. У Шпенглера С. выступает как критерий и содержание подлинной духовности: в этом смысле он говорит о тоске и о страхе, живущих в душе ребёнка и художника. Ценность С. подчёркивает Кьеркегор. Ницше ценит С. как средство к величию души и отвергает сострадание как депрессивное состояние, умаляющее ценность жизни. В экзистенциализме структура «подлинного бытия», «экзистенции», открывается через С. («страх» Хайдеггера, «пограничные ситуации» Ясперса).

        Марксизм, вскрывая источник социальных бедствий в классово антагонистич. формациях, разоблачает апо-логетич. направленность концепций, которые мистифицируют С. и приписывают ему непреодолимый характер. Вместе с тем марксизм отвергает безответственно-оптимистич. утопии всеобщего счастья и открывает перспективу реальной борьбы за справедливое обществ. устройство, в котором человек обретает себя как творец своей судьбы. Марксистско-ленинская этика, высоко оценивая гуманизм морального требования сострадания, выступает против его абсолютизирования, превращения в абстрактный принцип, оторванный от условий классовой борьбы и реальных социальных отношений.

        Map к с К. и Энгельс Ф., Святое семейство, Соч., т. 2; Очерк истории этики, М., 1969; Аверинцев С. С., Унижение и достоинство человека, в его кн.: Поэтика ранне-визант. литературы, М., 1977; Jaspers К., Psychologie des Weltanschauungen, В., 19222; Mensсhing G., Die Bedeutung des Leidens im Buddhismus und Christentum, В., 19302.

Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.

СТРАДАНИЕ

физическая или нравственная боль, мучение: состояния горя, страха, тревоги, тоски. В рамках христ. религиозной традиции, рассматривавшей события индивидуальной жизни как результат взаимоотношений между человеком и Богом, страдание выступало божественной карой за грехи (искупление). Одновременно страдание – это средство избавления от греха, нравственного совершенствования и спасения, т.е. благо; по Евангелию, искупительная жертва Христа придает страданию значение залога спасения, а сострадание выступает в качестве универсального отношения к миру, из которого проистекает заповедь любви к ближнему. У Шопенгауэра основанием морали служит сострадание, при котором сильная нравственность преодолевает мощные эгоистические побуждения. Он видит в сострадании непосредственное проникновение в чужое Я, слияние с ним, ведущее к познанию тождественности всего сущего. По Шпенглеру, страдание – критерий и содержание подлинной духовности, по Ницше – средство к величию души. В экзистенциализме структура экзистенции (существования) открывается через страдание («страх» у Хайдеггера, «пограничные Ситуации» у Ясперса).

Философский энциклопедический словарь. 2010.

СТРАДАНИЕ

    СТРАДАНИЕ — претерпевание, противоположность деятельности; состояние боли, болезни, горя, печали, страха, тоски и тревоги. Идея страдания живых существ, включенных в бесконечную цепь перерождений (сансара), лежит в основе традиции древнеиндийского умозрения, прежде всего буддизма (т. н. “четыре благородные истины” Будды), считающего главной психологической причиной страдания эмоциональную привязанность человека к преходящим вещам и видящего путь к преодолению страдания и освобождению от сансары в достижении отрешенности и бесстрастия. Для античного мировосприятия вопрос о смысле (цели, оправданности) страдания почти невозможен (ср., однако, представление Эсхила о том, что через страдание Зевс учит человека мудрости). Страдание выпадает на долю человека по закону, безразличному к отдельному лицу (рок). Классическая античная философская мысль следует идеалу “невозмутимости духа”. Так, Сократ стремится даже перед лицом смертельной опасности не унизить себя, делая что-нибудь “рабское” (Платон. Апология Сократа 38 d). Этот же идеал выражен в определении Аристотелем катарсической сути трагедии, которая предполагает действие, совершающее “путем сострадания и страха очищение подобных аффектов” (Аристотель. Об искусстве поэзии 1449 b).

    В рамках иудео-христианской религиозной традиции страдание осмыслялось как божественная кара за грехи, как непременная принадлежность несовершенного тварного мира. Ветхозаветное переживание страдания негативно (страдание — свидетельство богооставленности человека). В христианстве искупительная жертва Христа делает страдание залогом спасения. Самое страшное зло — мученическая смерть Христа — сердцевина христианской надежды. Апостол Павел утверждает: “... мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, для Еллинов безумие...” (1 Кор. 1, 23). В “Страстях Христовых” сосредоточено все возможное человеческое страдание от предательства до богооставленности. Искупительным является то страдание, которое отдано Христу, т. е. сострадание, так как он соединил муки всех людей. Те, кто измучены страданием, благодаря вере входят через сострадал ние в спасительное таинство “Страстей Христовых”. Парадокс веры, становясь у Августина основанием историософской доктрины, приводит к синтезу догматов свободы воли и провиденциального присутствия Бога в преисполненной эяа и страдания жизни людей, в истории “града земного”. В результате утверждается направленность единого исторического процесса, в котором обнаруживается провиденциальный смысл духовного и социального кризиса и гибели Рима и античного мира в целом, а также связанного с этим человеческого страдания. С точки зрения Августина, история разомкнута жертвой Христа, которая дала начальную точку отсчета Новому времени. В свете Нового завета история предстает как процесс, направленный к спасению человека; она содержит в себе направление следования—восхождения, в котором Бог — цель, человек — путь (Августин. О Граде Божием, XI, 2). Средневековая христианская мистика расценивает страдание как знак любви Бога к человеку: “Страдание — та лошадка, которая быстрее всего привезет нас к совершенству”, — утверждает Майстер Экхарт. Позднее Лютер, возражая Эразму Роттердамскому (который полагал, чтосвободная воля самого человека “может оставаться правильной”, так как “разум затемнен [грехом], но не погашен”), настаивает на несоизмеримости божественного провиденциального разума и человеческого рационального выбора и произволения, и тем самым — на мистериально-искупительном значении страдания: “Если бы я мог хоть каким-нибудь образом уразуметь, как это Бог милосердный и справедливый являет нам столько гнева и несправедливости, то не было бы нужды в вере. Ныне, когда понять этого нельзя, как раз есть место обучению вере, и это следует проповедовать и возвещать. А именно то, что когда Бог убивает, то Он учит вере в жизнь”.

    Рационализм Нового времени объявляет страдание следствием неадекватного знания (Спиноза, Лейбниц). Сострадание оценивается по-разному в зависимости от того, видят ли в нем эгоистическую основу (Декарт, Гоббс, Спиноза) или рас.сматривают как подлинное чувство (Ф. Хатчесон, Д. Юм, А Смит, утилитаризм, Руссо). С точки зрения Канта, сострадание имеет ограниченную моральную ценность: как долг че

    ловечности его следует культивировать, но само по себе оно несвободно, пассивно, иррационально, “легально”, т. е. не противоречит требованиям морали, но слепо, неразумно, а потому неморально.

    Вместе с тем еще во 2-й пол. 18 в. намечается возможность переоценки страдания. Это связано, в частности, с преодолением запрета на миметическое воспроизведение в поэзии безобразного, отвратительного и страшного, напр., хищных зверей и трупов, как того, в чем “душа наша не видит... никакой примеси удовольствия” (Лессинг. Лаокоон, XXIV—XXV). Но уже в “Вертере” Гёте в описании самоубийства героя происходит деконструкция данной связующе-нормативной схемы мимесиса: “Когда к несчастному пришел врач, он нашел его безнадежным; пульс еще бился, все члены были парализованы. Он выстрелил себе в голову над правым глазом; мозг вытек наружу. Ему сделали обильное кровопускание из руки. Кровь текла, он все еще дышал”.

    Шопенгауэр подчеркивает искупительный смысл страдания, объявляя основанием морали сострадание. При это он полагает, что “нравственная пружина” должна быть “эмпирической”, т. е. сильно и непосредственно действующей и преодолевающей мощные эгоистические побуждения. Он видит в сострадании опыт мистического непосредственного проникновения в чужое “Я”, слияния с ним, ведущего к познанию тождественности всего сущего. Нищие считает страдание условием душевного величия, хотя и лишает его какого-либо искупительного смысла и отвергает сострадание как депрессивное состояние, умаляющее ценность жизни. В экзистенциализме структура “подлинного бытия”, “экзистенции”, открывается через страдание (“страх” Хайдеггера, “пограничные ситуации” Ясперса). Опыт 20 в. делает непопулярным наивный раннебуржуазный оптимизм и гедонизм, видевший в страдании некое недоразумение. Непроясненное страдание утратившего самого себя “абсурдного” человека (абсурд, по словам Камю, — это “состояние души, когда пустота становится красноречивой, когда рвется цепь каждодневных действий, и сердце впустую ищет утраченное звено”) становится исходной интуицией философии и искусства. В современной культуре образ конечного человеческого бытия “дается как опыт смерти... немыслимой мысли” (М. Фуко). Одной из существенных характеристик культуры постмодерна становится страх перед будущим и перед принятием решения, поскольку утрачивается культурный контекст научно-технической цивилизации.

    Лит.: Очерк истории этики. М., 1969; Швейцер А. Культура и этика. М., 1973; Аверинцев С. С. Унижение и достоинство человека.— В кн.: Он же. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; Льюис К. С. Страдание. М„ 1991; Страдание,— В кн.: Словарь библейского богословия. Брюссель, 1990; Козловски П. Культура постмодерна: общественно-культурные последствия технического развития. М., 1997; Guard'iniR. Das Ende der Neuzeit. Basel (Hess), 1950; Jaspers K. Psychologie der Weltanschauungen. B., 1922; MenschingG. Die Bedeutung des Leidens im Buddhismus und Christentum. B., 1930.

    A.A. Чанышев

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.