Татищев, Михаил Игнатьевич

— думный дворянин, потом окольничий, дипломат при Борисе Годунове и Василии Шуйском, сподвижник князя М. В. Скопина-Шуйского, сын царского казначея Игнатия Петровича T., впервые упоминается в 1596 г. по случаю пожалования его званием ясельничего. Первые следы его дипломатической или посольской службы встречаются под 1598 г., когда он был послан в Литву для официального извещения об избрании на царство Бориса Годунова, затем в следующем году он в с. Святых Отец встречал сына шведского короля Эрика, изгнанного из Швеции и искавшего счастья в России. В декабре 1600 г. Т. принимал видное участие в ведении переговоров с польским посольством, имевшим во главе Льва Сапегу и приехавшим для установления "вечного мира" между Россией и Польшею. Обнаружившиеся не время совещаний несогласия часто вели к жарким спорам, переходившим нередко в брань. Как видно из документальных данных того времени, именно Т. был невоздержнее других на язык и часто необдуманными и резкими выражениями давал повод к бурным сценам. Во время одного из совещаний он, не обинуясь, назвал Сапегу лжецом, на что в ответ получил имя конюха; подобные любезности продолжали сыпаться с обеих сторон и в результате имели то, что Сапега оставил заседание, на время прервал переговоры, бил на Т. челом, и ему "в ответах ходить не велено".

В мае 1604 г. Т., по поручению царя Бориса, поехал в Грузию, вместе с иверийским архимандритом Кириллом, приезжавшим в Москву для опровержения изветов, взведенных на грузинского царя Александра русскими сановниками Нащокиным и Леонтьевым. Миссия Т. была двоякая: с одной стороны добиться официального, скрепленного присягой утверждения Грузии в подданстве Москвы, и с другой — разрешить щекотливое "ceмейственное дело": найти в Грузии жениха дочери и невесту сыну Бориса. В августе Т. приехал в г. Затем, но не застал там царя Александра, находившегося вместе с значительной частью своего войска у персидского шаха. Т. принял младший сын Александра, Юрий, искренний сторонник Москвы; он много жаловался на бедственное положение Грузии, всегда угрожаемой со стороны Турции и Персии, и извинял своего отца, который только ввиду таких угроз принужден был идти с войском в персидский стан, несмотря на то, что тем самым наносилось оскорбление Москве и московскому царю, в чьем подданстве считалась Грузия; только решительные меры со стороны Москвы — постройка крепостей в Грузии и присылка туда значительного войска — могут удержать, по мнению Юрия, эту страну в фактическом подданстве Москвы, ибо могущество последней при наличных условиях парализуется ее дальностью, а Турция и Персия, благодаря своей близости, во всякое время в состоянии оказать на Грузию такое давление, которому нет возможности сопротивляться. Как бы в подтверждение слов Юрия, вскоре разнеслась весть, что к Загему идет турецкое войско: угроза была налицо, отразить ее собственными силами Юрий не мог, а помощь Москвы была далека. Юрий обратился к Т. с просьбою дать ему для отражения неприятеля стрельцов, сопровождавших московское посольство. Опасаясь без царского указа удовлетворить просьбу, ибо этим как бы объявлялась война Турции, Т. долго колебался, но в конце концов, чтобы удостоверить Иверию в действительности забот об ее судьбе со стороны Московского государства, дал 40 стрельцов, которые и присоединились к 6-тысячному отряду грузин. Огнестрельное оружие этой горсти русских оказало решительное действие: после стычки, произошедшей 7 октября 1604 г., турки, полагая численность русского отряда гораздо большей, чем то было на деле, поспешно бежали. На следующий день при помощи тех же стрельцов Юрию удалось разбить толпы полудиких обитателей берегов р. Кумы. Положение русских после этих побед все более упрочивалось, и влияние Т. росло с каждым днем, в январе 1605 г. он даже взял с Юрия и народа присягу в подданстве, но в марте того же года произошел резкий поворот в течении дел. Из Персии к этому времени возвратился царь Александр с старшим сыном Константином, который принял в Персии магометанство и был явным сторонником шаха, даже настолько, что по поручению последнего собрал войско и с помощью персов собирался идти к Шемахе. Т. выступил решительным противником этого похода, предпринимаемого под влиянием Персии, а царя Александра неоднократно предостерегал против старшего сына, в котором он подозревал нечистые замыслы. Опасения Т. оправдались в самой неожиданной форме: 12 марта Константин умертвил отца в младшего брата и объявил себя царем Грузии. Этот дворцовый переворот означал еще большее усиление персидского влияния в делах Иверии и умаление влияния Москвы. Т. это отлично понимал, хотя Константин и объявил ему, что Александр убит случайно, а Юрий — как недруг России, только прикидывавшийся ее доброжелателем, что произошедший переворот нисколько не изменяет отношений Грузии к Московскому государству, и он, Константин, "готов во всем усердствовать царю христианскому" Борису. Отвергнув предложенные ему Константином дары, Т. в прямой и категорической форме поставил вопрос о подданстве Грузии Москве, на что Константин, тяготевший к Персии, но вместе с тем боявшийся России, дал уклончивый ответ, уверяя, что хотя до поры до времени он останется магометанином и в подданстве у шаха, на деле же будет "другом России и защитником христианства". Такой ответ не удовлетворил T., и он уехал из Загема, объявив Константану, что Борис добровольно не уступит Грузии шаху, который своим несомненным содействием убийству Александра и Юрия нарушил добрые отношения между Россией и Персией.

Из этой части Грузии, Кахетии, Т. отправился в западную ее часть, Карталинию, к владетелю которой, Юрию, и прибыл 15 апреля 1605 г. Там Т. должен был, по поручению Бориса, видеть племянника Юрия, Теймураса, предназначавшегося в женихи дочери московского царя, и заодно и дочь Юрия, Елену, которую, по совету архимандрита Кирилла, Борис хотел видеть женою своего сына Феодора. Теймураса, взятого персидским шахом в заложники, Т. уже не застал в Карталинии, почему как на женихе дочери царя остановился на другом родственнике Юрия, юном князе Хоздрое. Будучи принят Юрием с большими почестями, T. предложил ему вступать в подданство России и отпустить в Москву Елену и Хоздроя, "если они имеют достоинства, нужные для чести вступить в семейство Борисово". "А сия честь велика, — говорил T.: — император и короли шведский, датский и французский искали ее ревностно". Юрий, получив уверения в военной защите от персидского шаха, объявил себя подданным Москвы и представил на суд Т. жениха и невесту. В донесении царю T. писал о них: "Хоздрою 23 года от рождения; он высок и строен; лицо у него красиво и чисто, но смугло; глаза светлые карие, нос с горбинкой, волосы темно-русые, ус тонкий... в разговорах умен и речист...; одним словом хорош, но не отличен; вероятно, что полюбится, но не верно.. Елена прелестна, но не чрезвычайно: бела и еще несколько белится; глаза черные, нос небольшой, волосы крашеные; станом пряма, не слишком тонка; в лице не довольно полна". Т. хотел взять в Москву и жениха и невесту, говоря, что последняя будет жить у царицы, учиться языку и навыкать русским обычаям, но Юрий отпустил только Хоздроя, удержав Елену, которая, кстати, не нашла бы уже жениха. По дороге в Москву T. узнал, что турки жестоко отомстили русским в Дагестане за свое поражение в Грузии, почему, опасаясь всяких случайностей в пути, он оставил Хоздроя в Сионской земле, а сам поспешил в Москву, куда и прибыл 5 ноября 1605 г., уже в царствование Лжедимитрия. В своих донесениях о поездке в Грузию T. дал подробное описание этой страны, весьма ценное как свидетельство наблюдательного очевидца.

Тонкий умом и гибкий характером, Т. умел быстро приспособляться ко всяким обстоятельствам. Пользуясь раньше доверием Бориса, он лестью и угождением вскоре приобрел такое же доверие и у Самозванца, сделавшись одним из постоянных участников пиров и увеселений в царских покоях. Когда же узнал о заговоре против Лжедимитрия и взвесил шансы его более чем вероятного успеха, он примкнул к заговорщикам и перестал льстить Самозванцу, сделавшись по отношению к нему даже дерзким. Однажды за царским столом кн. Василий Шуйский, видя блюдо телятины, заметил, что русские в пост не могут есть мяса. Лжедимитрий начал спор с Шуйским. Встал Т. и заговорил в поддержку Шуйскому, но так резко и в таких дерзких выражениях, что его вывели из-за стола, посадили в тюрьму и хотели сослать в Вятку. Этот случай вызвал много толков при дворе; приближенные Лжедимитрия предполагали, что Шуйский завел разговор с умыслом, а T., обычно столь дипломатичный, осторожный, изысканный в своих выражениях, инсценировал свою выходку с намерением вызвать царя на какое-нибудь резкое выражение, которое могло бы ему повредить. Как бы то ни было, через две недели Басманову удалось исхлопотать прощение T. y Лжедимитрия, не отличавшегося злопамятством.

Т. был одним из видных участников как в подготовлении падения Самозванца, так и в самом акте свержения его. Уже во время переговоров с послами Сигизмунда, Олесницким и Гонсевским, относительно "союза и дружбы" между Россией и Польшей, из речей T., смелых, часто иронических, нередко дерзких, видно, что он чуял грядущую перемену, верил в нее и в ее успех. 17 мая 1606 г., в день восстания, Т. был во главе ворвавшейся во дворец толпы и собственноручно заколол своего спасителя от ссылки, Басманова, когда тот, убежденный сторонник Лжедимитрия, пытался успокоить расходившиеся страсти. В следующие дни после переворота Т. наряду с другими боярами вел переговоры с задержанными в Москве в качестве заложников польскими послами Олесницким и Гонсевским. Во время восстания разъяренной толпой были убиты многие поляки, никакого отношения к Лжедимитрию не имевшие и ни в чем неповинные. Естественно было опасаться мести со стороны Польши за невинно погибших, почему все усилия бояр были направлены к тому, чтобы доказать, что Польша и Сигизмунд и являются единственными виновниками в воцарении Лжедимитрия, почему и должны примириться с последствиями. Однако, когда Гонсевский привел ряд фактов, свидетельствовавших о том, что русские сами виноваты в воцарении Самозванца, что они сдавали ему города, что они признали его истинным царевичем и короновали в Москве, а король, нередко даже оскорбляемый Лжедимитрием, здесь ни при чем, — бояре не нашлись что возразить. Из затруднения их вывел T., который перевел вопрос в другую область, указывая, что Польша, терзаемая внутренним восстанием (рокошем), находится в тягостном положении, выход из которого для нее не в войне, а в мире с Москвою. В конце концов он добился признания от поляков, что в деле Лжедимитрия никто не виноват.

В 1607 г. Т. был возведен в окольничие и стал заседать в Большой думе с боярами, а в 1608 г. — в эпоху Тушинского вора — был назначен воеводой в Новгород, куда вскоре прибыл и известный герой Смутного времени, кн. Мих. Вас. Скопин-Шуйский для сбора ратных людей и переговоров со шведами о помощи Москве. Когда новгородцы стали оказывать москвичам "расположение подозрительное", Скопин-Шуйский, рассчитывавший на их и псковитян помощь, решил искать ее в другом месте. T., сопровождая князя, с многочисленной дружиной также оставил Новгород. Ни в Ивангороде, куда они сначала направились, ни в Орешке их однако не приняли. Новгородцы одумались и пригласили Скопина-Шуйского обратно. Вернулся в Новгород и Т., пользовавшийся полным доверием князя и бывший его правой рукой. В начале 1609 г. распространилась весть, что отряд мятежников под начальством Кернозицкого идет к берегам Ильменя. Чтобы помешать переправе их через Мсту, Скопин хотел вызвать сильный отряд в Бронницы. Предводительствовать этим передовым отрядом вызвался Т. В это время несколько новгородцев донесли Скопину, что Т. собирается изменить и нарочно выпросился идти в Бронницы, имея в виду помочь Кернозицкому овладеть Новгородом. Ввиду такого важного донесения Скопин призвал T., собрал также всех ратных людей и объявил о доносе, имея в виду путем допроса обеих сторон и народного обсуждения добиться истины. Но толпа, услышав обвинение, взволновалась, пришла в смятение, набросилась на Т. и умертвила его, не дав сказать ему ни слова в оправдание. Похоронен, однако, T. был — в монастыре св. Антония — с почестями, из чего можно думать, что уже вскоре после убийства новгородцы пришли к убеждению, что их подозрения были ошибочны. Карамзин считает Т. "едва ли виновным" в взведенной на него измене, а Соловьев говорит по этому поводу: "Трудно представить себе, чтобы этот человек, так сильно стоявший за старину, убийца Басманова, один из самых ревностных заговорщиков против первого Лжедимитрия, хотел передаться второму. Гораздо вероятнее, что Татищева не любили за его характер, не хотели быть под его начальством... и, быть может, доносчики сами не хотели своим доносом сделать большого вреда ему".

"Дела польские", в Московск. архиве минист. иностран. дел, №№ 24, 26, 27. — "Никоновская летоп.", т. IV, стр. 108. "Дополнения к Актам Историч.", т. I, стр. 268—269. — "Акты Археограф. Экспедиции", т. II, стр. 42. — "Древняя Российск. Вивлиоф.", изд. 1791 г., т. ХII, стр. 271, 284; т. XIX, стр. 390; т. XX, стр. 66. — "Временник Московск. Общ. Истор. и Древност. Российск ", т. VIII, отдел "Смесь", стр. 22. — "Русская Историческ. Библиот.", т. I, стр. 20; т. XIII, стр. 389, 392, 410—428, 740. — "Лобановский Родословец". — "Памятники дипломатическ. сношений", т. II, стр. 694. — "Разрядные книги", т. І, стр. 141, 149, 150. — "Собрание Государств. Грамот и Договор.", т. II, стр. 235. — Сказание "Еже содеяся", "Чтен. Московск. Общ. Ист. и Древн. Росс.", 1847 г., т. XI, стр. 20. — "Сказание современника о Дмитрии Самозванце", изд. Устрялова, т. І, стр. 60, 300—304; т. II, стр. 163, 168, 200, 209, 231, 235, 236, 249, 259—261. — В издан. Археограф. Комис. записках о России Шиле, стр. 9; Масса и Геркмана, стр. 88, 232. — Adelung, "Uebersicht der Reisend.", II, p. 13. — Карамзин, "История государства Российск.", изд. Эйнерлинга, т. X, прим. 465; т. XI, стр. 37—42, 44, 148, 162, 169; прим. 38, 47, 91—95, 98, 99, 560; т. ХII, стр. 10, 89, 90; пр. 367, 368. — С. М. Соловьев, "История России", изд. т-ва "Обществ. Польза", кн. II, стр. 697, 700, 795, 798, 832, 833, 884—С. Ф. Платонов, "Очерки по истории смуты", стр. 295, 298, 306, 308, 386—389, 595. — Костомаров, "Смутное время", "Вестн. Европы", 1872, июнь, и "Собрание сочинений", т. II, стр. 172. — Проф. Иконников, "Биография кн. М. В. Скопина-Шуйского", "Древн. и Новая Россия", т. П, стр. 28—32. — С. С. Татищев", "Род Татищевых, 1400—1900 гг.", СПб. 1900, стр. 17—21, 25, 176, 212—215, 244—216, 257, 338, 341, 342. — Белокуров, "Сношения России с Кавказом", стр. 377—414, 420—517. — Н. П. Лихачев, "Разрядные дьяки XVI стол.", СПб. 1888, стр. 198, 225, 424. — "Zycie Lwa Sapiehy" в "Zycia slawnych plakow", Бобровича, t. IV. — "Trebickiego posolstwo Lwa Sapiehy", "Histor. Russ. Monum.", I, № XXXI. — О переговорах с Олесницким и Гонсевским, ibid., t. II, №№LXXVI и CI. — "Справочный энциклопед. словарь", Крайя-Старчевского, т. 10, s. v.

{Половцов}

Татищев, Михаил Игнатьевич

сподвижник Скоп.-Шуйского, окольничий с 1607 г.; воевода в Новегороде, † 1609 г. (убит народом).

{Половцов}