Шереметев, Феодор Иванович

(в иночестве Феодосий; ум. 17 февраля 1650 г.) — пользовался большим влиянием среди Московского боярства и в значительной степени содействовал избранию в цари Михаила Феодоровича Романова. В первые годы правления Михаила Феодоровича, в 1613—1619 гг., а затем в последние, с 1633 no 1646 г., Ф. И. Ш. находился во главе московского правительства и был постоянным сторонником "воли всей земли", т. е. Земского Собора, в важных, решающих вопросах тогдашней внутренней и внешней политики Московского государства. После смерти своих родителей он остался ребенком: отец его, Иван Васильевич Меньшой Шереметов, был убит ливонцами в 1577 г., а мать Домна (в иночестве Евникия) Михайловна, рожд. кн. Троекурова, ум. 10 марта 1583 г. Во время малолетства Феодора Ивановича, имениями его заведовала старшая его сестра Елена Ивановна, вдова сына Иоанна Грозного, царевича Ивана Ивановича, принявшая иночество в Новодевичьем монастыре в Москве и именовавшаяся даже в официальных документах "царица старица Леонида". Жалуя сноху, царь Иоанн Грозный не оставлял без внимания ее брата и, незадолго до кончины своей, разбирая вещи царевича Ивана Ивановича, подарил из этих вещей Ф. И. Ш. "шапку скорлатну, низану жемчугом, с собольим околом".

Первое сведение о службе Ш. относится к 1591 г., когда он получил золотой — в награду за деятельное участие в обороне Москвы от нападения крымского хана Казы-Гирея. Год спустя, 14 июня 1592 г. он присутствовал на крестном обеде царевны Феодосии, дочери царя Феодора Ивановича. Всем званым к столу указано было сидеть без мест, и дворянин Ф. И. Ш. "сидел в скамье" вместе с четырьмя Годуновыми, родственниками правителя, и со своим будущим тестем, кн. Бор. Камбулат-Черкасским. Затем нет никаких сведений о его службе до 1597 г.; 12 мая этого года он присутствовал при приеме цесарских послов в Грановитой палате. Когда в 1598 г., после кончины царя Феодора Ивановича, временное правительство, состоявшее из патриарха Иова и бояр, разослало воевод в порубежные польские города, — Ф. И. Ш. был отправлен в Чернигов. По-видимому, он недолго оставался там, так как участвовал в подписании грамоты об избрании на царство Бориса Годунова и вскоре после того стоял у сказки боярства кн. Феод. Андр. Ноготкову-Оболенскому.

В ноябре 1600 г, царь Борис положил опалу на Романовых и их ближайших свойственниках, — кн. Черкасских и кн. Сицких, по извету холопа Романовых о намерении их извести царя с помощью каких-то трав и кореньев. У Ш., также находившегося в свойстве с Романовыми, по родной своей сестре, старице царице Леониде, бывшей замужем за царевичем Иваном Ивановичем, мать которого — первая жена царя Иоанна Грозного, была Анастасия Романовна, родная тетка Феодора Никитича Романова, — царь Борис отобрал двор с палатами в Кремле, против Николы Гостунского, и разорил этот двор, велев разломать "26 житей палатных и погребных". Кроме того, Годунов отписал в дворцовые села родовую рязанскую вотчину Ш., село Песочню с деревнями. Вслед за тем, 2 февраля 1601 г., Ш. был послан главным воеводой в Сибирь, в тогдашнюю столицу Сибирского царства, г. Тобольск; в товарищи к нему назначены: Евст. Мих. Пушкин и дьяк Тимофей Кудрин, да головы: кн. Василии Рубец-Мосальский и Григорий Образцов. Ш. оставался там на воеводстве до 1603 г., когда был сменен кн. Андр. Вас. Голицыным. Сведения о Тобольском воеводстве Ш. весьма скудны. Известно лишь, что при нем построена в Тобольске церковь Св. Николая Чудотворца на горе, на взвозе Пермском, что положено основание г. Томску, и что в апреле 1602 г. он отправил в Москву, к царю Борису двенадцать посланцев от "Пегой орды", князьков Кичея с товарищами.

По возвращении Ш. в 1603 г. в Москву, является двухлетний перерыв в сведениях о его службе. В 1605 г. после сражения царского войска с самозванцем под Добрыничами, Ш. был послан царем с большим войском под Кромы, где укрывались казаки, приверженцы самозванца. Ш. стал усиленно обстреливать городские стены из пушек, но Кромы не сдавались, а московских ратных людей было много побито. В помощь к Ш. пришла из Родогостского острога главная рать, под начальством князей Феод. Ив. Мстиславского и Вас. Ив. Шуйского, так что под стенами Кром собралось около восьмидесяти тысяч ратников, и царское войско могло бы легко справиться с деревянным городком и его жителями. Несколько времени спустя, когда город был сожжен стрельбой из пушек, а осажденные прятались в землянках, воеводы, как говорят, стали удерживать войско от решительных действий, объявив, что "царь Борис не хочет кровопролития и желает принудить осажденных к покорности голодом". Между тем, вскоре были пропущены в Кромы, среди бела дня, посланные из Путивля сто подвод с съестными припасами и пятьсот казаков. Такого рода действия ясно доказывают, что воеводы "не радели" царю.

По смерти Бориса Годунова и по вступлении на престол сына его Феодора, князья Мстиславский и Шуйский были отозваны в Москву, начальство над войском под Кромами вверено П. Ф. Басманову и кн. Мих. Петр. Катыреву-Ростовскому, а Ш. послан с прибылым полком в Орел, за 39 верст от Кром. Мало-помалу стали отправляться в Путвиль многие из воевод и рядовых дворян и присягать на верность мнимому царевичу Дмитрию; вслед за другими поехали в Путивль для присяги кн. Вас. Вас. Голицын и Ф. И. Ш.. 25 мая 1605 г. самозванец двинулся с войском из Путивля в Москву. Перед въездом в Орел, он был встречен стоявшим там с прибылым полком Ш., духовенством и народом, выступившими к нему с хлебом-солью, с крестами, образами и колокольным звоном.

Вскоре по приезде в Москву, самозванец стал возвращать многих опальных Годуновского царствования и прежде всего своих мнимых родственников, как напр. Нагих и Романовых На повышение он тоже не скупился, и Ш., пожалованный из дворян прямо в бояре, занял 16-е место в Государственной Думе, которую самозванец преобразовал по образцу Польского Сената. Незадолго до свадьбы Лжедмитрия с Мариной Мнишек, Ш. был назначен воеводой 18-тысячного отряда новгородского и псковского войска, отправляемого в Крым. Неизвестно с точностью, успел ли принять начальство над этим отрядом Ф. И. Ш. до убийства Лжедмитрия; известно только, что стараниями кн. Вас. Ив. Шуйского и его соумышленников этот отряд был задержан, под каким-то предлогом, в семи верстах от Москвы, и в ночь на 17-е мая, по распоряжению кн. Шуйского, введен в столицу разными воротами: историк Шереметевых А. П. Барсуков, высказывает лишь предположение, что отряд этот состоял под начальством Ф. И. Ш.. Достоверно известно, что это войско не принимало непосредственного участия в кровавой расправе с самозванцем и поляками, но для кн. Шуйского было важно присутствие в Москве сильного отряда, готового исполнить его приказания.

Еще при жизни Лжедмитрия появился в Астраханской области лже-Петр, выдававший себя за небывалого сына царя Феодора Ивановича. По восшествии же на Московский престол Вас. Ив. Шуйского, донские и терские казаки взяли город Астрахань и засели там с самозванцем лже-Петром. Ш. велено было постараться возвратить Астрахань, но дело это оказалось далеко не легким, так как сам астраханский воевода кн. Ив. Дм. Хворостинин стал во главе мятежников, число которых увеличивалось с каждым днем. Несмотря на деятельную помощь ногайского князя Иштерека и всей его орды, Ш. не мог взять Астрахани и расположился в трех верстах выше ее, на одном из островов Волжской дельты, называемом Балдинским. Ш. построил на острове острог, в котором нашли приют полторы тысячи купцов, выехавших со всем имуществом из Астрахани и из других мест по берегу Каспийского моря, беспощадно опустошенных казаками, и отражал нападения мятежников, предводимых кн. Хворостининым. Ужасно было положение пленных, отводимых в Астрахань, так как их подвергали истязаниям; тяжело было и тем, которые находились на острове — они терпели голод, холод и заболевали цингой. Несмотря на все это, Ш. перешел в наступательные действия, и 19 мая 1607 г. послал царю Василию Ивановичу донесение, что "Астраханские и Терские изменники, воры и богоотступники, узнав свои воровские затейные вины, добили челом государю и крест все целовали". Царь Василий Иванович был очень обрадован этим донесением и разослал окружную грамоту, в которой заявлял, что ему "многие службы показали" ратные люди, которые были с боярином и воеводой Ф. И. Ш., и что служили же ему и "прямили" ногайские люди, Иштерек князь и мурзы, со всей Ногайской ордой. Увидав, что на Волге делать больше нечего, казаки уехали к "Северскому вору", т. е. второму Лжедмитрию, захватив с собой и лже-Петра. Восстанавливая порядок в понизовых городах, Ш. дошел уже до Царицына, а кн. Хворостинин не унимался и в конце концов сбил с толку ногайцев, которые снова отпали от московского царя и принялись всюду грабить. Этим обстоятельством объясняется, что и в 1608 г. Ш. находился еще в Понизовье.

В конце августа, или в начале сентября 1608 г., когда второй Лжедмитрий, прозванный Тушинским вором, стоял уже под Москвой, Ш. получил приказание идти со своей Низовой ратью на защиту Москвы. Царь Василий Иванович возлагал большие надежды на Ш., а также на кн. Мих. Вас. Скопина-Шуйского с новгородцами, псковичами и "немецкой ратью", т. е. шведами. Ш. не только удалось удержать в повиновении поволжских инородцев, но когда он пришел в ноябре в Казань, то в его войске были черемисы, чуваши, мордва и даже башкиры. Прибыв в Казань, Ш. вошел в сношения с нижегородским воеводой кн. Ал. Андр. Репниным и его товарищем Андр. Сем. Алябьевым и послал к ним отряд, с помощью которого мятежники были отбиты от Нижнего, Балахны, Ворсмы и с. Павлова. По пути в Нижний, Ш. разбил наголову воровских людей под Чебоксарами и под Свияжском. Известия об успехах Ш. и о его приближении к Нижнему оживили Москву. Он пришел в Нижний весной 1609 г., после того, как ввел некоторый порядок в Понизовом краю, привлекая сторонников Тушинского вора к покорности царю Василию Ивановичу Шуйскому. Лично для Ш. остановка в Нижнем представляла то удобство, что у него был там собственный двор в Каменном городе, у Ивановских ворот. Пробыв в Нижнем до просухи, Ш. выступил в поход, как только сошла вода и поспел подножный корм для лошадей. Муром присягнул царю Вас. Ив., не дожидаясь прихода Ш., а Касимов сдался лишь после упорной защиты. Царь Вас. Ив. торопил Ш. с походом в Москву и, воздавая ему похвалу за усердную службу, укорял за медлительность. Он послал в Касимов к Ш. кн. Сем. Вас. Прозоровского и Чепчугова со многими дарами и с жалованным словом "за службу, что он государю служил и прямил", но в то же время поручил посланцам выговорить ему, что "идет мешкотно и государевым делом не радеет". После такого строгого и незаслуженного выговора, Ш. поспешил во Владимир, который, также как и Муром, сдался ему без боя. Во Владимире Ш. получил от царя Вас. Ив. похвальную грамоту от 28 мая 1609 г., в которой он торжественно заявлял о заслугах перед отечеством Ш. и его войска и побуждал его к скорейшему выступлению под Троицкий монастырь. Царь не принимал во внимание, что Ш. должен был не только сообразоваться с движением кн. Скопина-Шуйского, который лишь переправлялся еще через Волгу, под Тверью, но и рассеять скопище воров в Суздале, чтобы не оставить его в тылу войска, при выступлении под Троицу. Во исполнение царского приказания, Ш. пошел к Суздалю, не успев разведать ни о местности, ни о действительной силе воровских шаек, находившихся под предводительством Феод. Кир. Плещеева, Андрея Просовецкого и прибывшего из Троицкого табора пана Лисовского. Поход этот завершился поражением, и ратные люди Ш. вернулись во Владимир с большим уроном. Ш. оставался во Владимире в ожидании кн. Скопина-Шуйского, о действиях которого получал точные сведения от ярославского воеводы кн. Силы Ив. Гагарина. Ярославль и Владимир были в то время главным средоточием царских войск, и царь Василий Иванович, — убедившись, наконец, что нельзя распоряжаться из Москвы, не зная всех местных обстоятельств, — в грамотах к ярославцам от 28 июня и 26 июля, приказывал ссылаться с Ш., предоставляя "промышлять государевым и земским делом, смотря по тамошнему делу, как Бог наставит". Кн. Скопин-Шуйский пришел в Александровскую слободу поздней осенью 1609 г., а 11 ноября прибыл туда из Владимира и Ш. с понизовой ратью. Почти одновременно с Ш. приехали в Александровскую слободу из Москвы с ратными людьми кн. Ив. Сем. Куракин и кн. Бор. Мих. Лыков. Главное начальство над всеми войсками, собравшимися в Александровской слободе, принял на себя кн. Скопин-Шуйский. С этого времени Ш. отошел на второй план, и при торжественном вступлении войск в Москву в начале марта 1610 г. все приветствия народа относились к кн. Скопину, а Ш. был чествуем наравне с другими боярами и ратными людьми, следовавшими за кн. Скопиным.

Когда царь Вас. Ив. Шуйский был сведен с престола, в народе и между боярами, как известно, вышло сильное разногласие относительно избрания царя. Ш. и его "старинный друг" кн. Влад. Тимоф. Долгоруков примкнули к патриарху Гермогену и настаивали на избрании которого-либо из двух кандидатов: кн. Вас. Вас. Голицына или юного Мих. Феод. Романова; перевес оказался, однако, на стороне доброжелателей польского королевича Владислава. Впредь до созвания земского собора, правление государством было поручено боярской думе, во главе которой стоял кн. Феод. Ив. Мстиславский, а одним из семи ее членов был Ш.. 5-го августа 1610 г. Ш. участвовал в ведении переговоров с гетманом Жолкевским, относительно условий избрания на Московский престол Владислава, а две недели спустя приносил на Девичьем поле, в торжественной обстановке, присягу на верность королевичу. Предполагалась назначить Ш. в число членов посольства к королю Сигизмунду, но назначение это было почему-то отменено. Считая Владислава законным московским царем, Ш. писал в сентябре 1610 г. под Смоленск канцлеру Льву Ив. Сапеге, заявляя о своей верности и преданности "государю Владиславу Жигимонтовичу всеа Русии". Очевидно, что Ш. при первой же возможности хотел выхлопотать себе обратно отобранную у него Годуновым в 1600 г. рязанскую вотчину село Песочною и просил об этом Сапегу. Хлопоты увенчались успехом: 25 ноября 1610 г. Ш. получил от Сигизмунда грамоту на эту вотчину, а дворянам Коробьиным, в владении которых она в это время находилась, была дана королем грамота на другие вотчины. Убедившись, что Сигизмунд хочет приобрести Московское государство не для королевича Владислава, а лично для себя, гетман Жолкевский решил уехать из Москвы, надеясь уговорить Сигизмунда быть умереннее в своих требованиях и оставить мысль о необходимости взять силой Смоленск и Москву. И бояре, и простой народ, с сожалением думали о разлуке с гетманом. Перед самым отъездом, к нему пришло около ста человек знатных москвичей, в том числе и Ш., и упрашивали его остаться, указывая ему на то, что без него поляки начнут своевольничать и ссориться с москвичами. Жолкевский не изменил однако своего решения и оставил вместо себя в Москве Гонсевского, а кн. Мстиславский, Ш. и многие другие бояре, в знак почтения, проводили его далеко за город.

После убийства Тушинского вора началось земское освободительное движение, по многие бояре, в том числе и Ш., не пристали к нему, оставаясь верными присяге королевичу Владиславу. В январе 1611 г. была отправлена ими грамота королю Сигизмунду и королевичу Владиславу, с извещением о сборах Прокопием Ляпуновым рязанского ополчения и о том, что он со всей Рязанью отложился от Владислава. 19 марта 1611 г., во вторник на страстной неделе, население Москвы, обнадеженное приближением Ляпуновского ополчения, поднялось на поляков; произошла ужасная резня. На другой день все большие бояре, в том числе и Ш., выехав в Белый-город, хотели уговорить москвичей, чтобы они прекратили кровопролитие, но москвичи не слушали их и начали в них стрелять. По приказанию Гонсевского Москва была зажжена, и страшный пожар истребил всю столицу, за исключением Кремля и Китай-города, в котором и заперлись поляки, а с ними волей-неволей патриарх Гермоген и думные бояре, следовательно, и Ш.. Во все время осадного сиденья Ш. заведовал казенным двором. Денежная казна до того оскудела, что жалованье польским жолнерам пришлось выдавать вещами из царской сокровищницы. Но Ш. и его товарищи делали все, что только могли, для сбережения этих сокровищ, а потому наиболее ценные вещи они отпускали не иначе, как в заклад, оставляя за собой право выкупа; а те вещи, которые употреблялись при венчании царей, даже и в заклад не отпускали.

22 сентября 1612 г. Китай-город был взят земским ополчением, предводимым к. Трубецким и кн. Пожарским, и положение Кремлевских сидельцев, уже давно страдавших от голода и болезней, стало еще невыносимее. Ровно месяц спустя, 22-го октября 1612 г., поляки сдали кн. Пожарскому Кремль, и Кремлевские сидельцы, в том числе и Ш., очутились наконец на свободе после 18-ти месяцев страданий и тяжкой неволи. Когда бояре выходили из Кремля, казаки хотели броситься грабить их, но земские люди взяли их под свою защиту и заставили казаков удалиться. Что же касается Ш. и прочих думных бояр, то им были оказаны особые почести; летописец говорит, что "кн. Дм. Мих. Пожарский прия их с честию". — Добрые отношения временного правительства собственно к Ш. выразились, между прочим, в том, что оно на первых же порах поспешило вознаградить его за лишения осадного сиденья, предоставив в его владенье, грамотой от 25 ноября 1612 г., взамен отобранного у него царем Борисом отцовского Кремлевского двора, дворовое место в Кремле же, у Никольских ворот, при церкви Св. св. Бориса и Глеба. Место это принадлежало сначала Дм. Ив. Годунову, а потом кн. Мих. Вас. Скопину-Шуйскому. Право на владение Ш. этим местом было утверждено жалованной грамотой от 19 мая 1613 г. Впоследствии Ш. развел там два сада, исправил старые здания и выстроил много новых, так что было 62 палаты.

Надо полагать, что еще до открытия земского собора, на котором предстояло выбрать царя на Московский престол, происходили об этом частные совещания. Ш. состоял в переписке с Филаретом Никитичем Романовым, находившимся в польском плену. По всему вероятию, Филарет Никитич не предполагал, что земские люди намереваются избрать на престол его сына Михаила, так как в одном из писем к Ш. настаивал, чтобы непременным условием избрания было ограничение самодержавия. К концу января 1613 г. в Москву съехались выборные от городов для участия в земском соборе. Ш. прочитал в заседании вышеупомянутое письмо Филарета Никитича. Узнав, что хотят избрать на царство Мих. Феод. Романова, мать его, инокиня Марфа Ивановна, написала Ш. и умоляла употребить все влияние, чтобы отклонить избрание ее сына, так как он слишком молод и положительно неспособен царствовать. Присутствовавшие на земском соборе настаивали на своем выборе и просили Ш. уговорить Марфу Ивановну отпустить Михаила Феодоровича на Московское царство. Эта настойчивость тронула Ш. и он, — по свидетельству Страленберга, — со слезами на глазах, доказывал необходимость обдумать доводы, выставляемые матерью избираемого царя. "Я же с своей стороны — прибавил Ш. — считаю долгом быть беспристрастным, чтобы никто не мог сказать, что я больше думаю о своих родных, чем о благе отечества. Если молодость избранника явится причиной новых несчастий родины, совесть моя будет чиста пред Богом и людьми". Одновременно с этим — по словам П. И. Мельникова — Ш. писал кн. В. В. Голицыну, находившемуся вместе с митрополитом Филаретом в польском плену, убеждая кн. Голицына "не чинить смуты", так как в Москве в то время существовала целая партия, стоявшая за кандидатуру в цари московские кн. В. В. Голицына. В одном из писем к нему Ш. говорит следующее: "князь, не чини смуты! Помиримся на Мише Романове: он молод (ему было в то время 15 лет) u разумом еще не дошел u нам (т. e. боярам) будет поваден". Представители земли, как известно, выбрали в цари Мих. Феод. Романова, по всей вероятности не без влияния со стороны Ф. И. Ш.. Во главе посольства к избранному царю был поставлен Ф. И. Ш. вместе с рязанским архиепископом Феодоритом.

По прибытии в Ярославль, послы узнали, что Михаил Феодорович находится в Костромском Ипатьевском монастыре. 13 марта 1613 г. посольство остановилось на правом берегу Волги, против самой Костромы, в подгородном селе Новоселке, принадлежавшем князьям Глинским. Послали спросить Мих. Феод. и его мать, когда могут быть приняты послы? Прием назначен на следующий день, 14 марта. После заутрени, при звоне костромских колоколов, посольство земского собора торжественно направилось к Костроме, откуда навстречу им выступило духовенство с чудотворной иконой Феодоровской Божией Матери, в сопровождении народа, жителей Костромы и окрестных деревень. Все это соединилось в в один общий крестный ход и приблизилось к Ипатьевскому монастырю, у ворот которого стояли Мих. Феод. с матерью, окруженные монастырской братией. После молебна архиепископ Феодорит, а затем Ш. произнесли речи по наказу, полученному от земского собора. С третьего часа дня до девяти часов (т. е. приблизительно с семи часов утра то трех часов пополудни, по теперешнему исчислению часов, так как в Московской Руси до Петра Великого часы дня считались с восхода солнца) продолжали уговаривать Марфу Ив. благословить сына на царство. Когда, в конце концов, было получено согласие, Ш. немедленно послал земскому собору извещение об этом. С тех пор постановили праздновать 14 марта Феодоровской иконы Пр. Богородицы.

С 14 марта 1613 г. Ф. И. Ш. становится во главе правительства вновь избранного царя-отрока, хотя в Боярской Думе считался первенствующим по-прежнему кн. Ф. И. Мстиславский. Правление Московским государством Ф. И. Ш. от имени Мих. Феод Романова вместе с Земским Собором продолжалось шесть лет, до 1619 г., т. е. до возвращения из польского плена царского отца, митрополита Филарета Никитича. Политическое значение Ш. не только возобновилось, но возросло после женитьбы царя Мих. Феод. на Евд. Лук. Стрешневой, а в особенности после кончины патриарха Филарета Никитича в 1633 г.

На Ш., как на представителе земского собора при царе Михаиле Феодоровиче, лежала прежде всего обязанность устроить "шествие" государя в Москву и делать от его имени распоряжения, которые восстановили бы порядок, нарушенный долголетними смутами. Перед отъездом из Москвы, Ш. просил земский собор выслать к нему боярский список и государеву печать, чтобы не было задержки в выдаче грамот; но печать была прислана лишь после многократных напоминаний уже в Ярославль, куда Мих. Феод. с матерью прибыл 21 марта, в сопровождении посольства от земского собора. Вследствие распутицы они пробыли в Ярославле почти месяц, до 16 апреля. Из Ярославля была послана 23 марта земскому собору первая грамота юного царя, которой он извещал о своем согласии принять царский венец. Между Москвой и Ярославлем завязалась деятельная переписка, всецело лежавшая на Ш.. Из этой переписки видно, напр., до какой степени была разрушена Москва в последние годы смуты: когда речь зашла о приготовлении помещения для Мих. Феод. и его матери, то с трудом удалось приспособить для царя терем царицы Анастасии Романовны, а для инокини Марфы Ивановны хоромы в Вознесенском девичьем монастыре. Ш. с товарищами неоднократно писал от имени царя земскому сбору, чтобы "на Москве и по городам, и по дорогам убивств и грабежей и никакого насильства не было". Собор успокаивал, что о грабежах и воровствах заказ учинен крепкий, и просил поспешить приходом к Москве.

Кроме переписки с Москвой, Ф. И. Ш. с товарищами приходилось делать разные спешные распоряжения по городам, составлять жалованные грамоты, наводить справки по челобитьям, подаваемым государю, и т. и. Между прочим Ш. подал государю челобитную и о своем собственном деле — о возвращении в его вотчину в Бежецком верху крестьян, частью насильно уведенных кн. Сицкими, частью бежавших во время смуты.

16 апреля 1613 г. царский поезд выступил из Ярославля и через неделю прибыл к Троице. Ежедневно приходили к царю известия о новых грабежах и убийствах, производимых казаками. Вследствие этого, Мих. Феод. заявил, что останется в Троице-Сергиевском монастыре, пока не перестанет литься кровь христианская. Ш. и его товарищи, с дозволения царя, отписали земскому собору, чтобы были приняты решительные меры к прекращению разбоев. Через два дня после этого, по усиленной просьбе Казанского митрополита Ефрема, Ш. и всех выборных людей, Мих. Феод. согласился выехать из Троицкого монастыря, не дожидаясь ответа от земского собора, и прибыл в Москву 2-го мая.

11-го июля 1613 г. произошло торжественное венчание на царство Михаила Феодоровича. В качестве заведующего Казенным двором, Ш. роздал регалии лицам, назначенным их нести, а затем участвовал в шествии царя в собор; перед миропомазанием царь снял с себя венец и дал его держать своему дяде Ив. Никит. Романову, скипетр поручил кн. Дм. Тим. Трубецкому, а державу кн. Дм. Мих. Пожарскому. По случаю торжества венчания были розданы награды, и Ш. получил за "Московское осадное сиденье" из поместья в вотчину сельцо, что было деревня Курова, в рязанском уезде, да огородное место в Москве, за деревянным городом (впоследствии Белым каменным городом), за Петровскими воротами. Раньше это место принадлежало Дм. Ив. Годунову, а потом кн. Скопину-Шуйскому, и находилось приблизительно в местности, занимаемой теперь малой Дмитровкой, недалеко от Страстного монастыря. На этом месте были возведены постройки и оно представляло из себя нечто вроде загородного двора.

В декабре 1614 г. Ш. участвовал в подписании ответной грамоты Боярской Думы панам рады, приславшим на имя бояр грамоту, в которой они упрекали их за измену королевичу Владиславу, за продолжение войны и за притеснение пленных поляков. Бояре приняли эту грамоту и ответили на нее только потому, что желали мира и тишины. В своем ответе они доказывали, что с их стороны не было никакой измены королевичу Владиславу, так как король Сигизмунд "сына своего на Московское государство во время, когда просили, не дал, а хотел сам Московским государством завладети". — "И вам де, панам рады, — писали бояре, — ныне и впредь того, чтобы королевичу Владиславу быти на Московском государстве и поминати не пригоже, то дело уже бывшее!"

В августе 1615 г. в Москве было получено донесение псковского воеводы Вас. Петр. Морозова о приходе шведского короля Густава Адольфа с 16-тысячным войском. 20-го августа был назначен идти на помощь к Морозову Ш. с ратными людьми, которым было приказано собираться в Ржеве. В отряде Ш. было всего 4597 человек, в том числе дворяне и дети боярские, "которым назначено быть с послы на Свейском посольстве", следовательно кроме ратного дела имелось в виду и посольское, чем и объясняется назначение Ш. в этот поход. Дальше Ржева ему не привелось идти, потому что шведский король, получая преувеличенные сведения о движении из Москвы многочисленной рати, ушел из-под Москвы. В ожидании новых распоряжений из Москвы, Ш. расположился в Ржеве, был застигнут врасплох нападением Лисовского и шесть недель отбивался от его приступов. Еще 13-го октября Ш. нашел случай сообщить в Москву о своем бедственном положении, но там медлили с высылкой помощи, потому что лица, окружавшие царя, скрывали от него настоящее положение дел, а иные, как напр. братья Салтыковы (племянники великой старицы Марфы Ивановны), недоброжелательствовали Ш.. Когда до царя дошло наконец известие об осаде Ржева Лисовским, он послал на выручку осажденных кн. Мих. Петр. Барятинского, но тот предпочел остаться вдали, и Ш. собственными средствами "отсиделся" от Лисовского. Кн. Барятинский был строго наказан за ослушание и за то, что выпустил Лисовского, по уходе которого Ш. и его товарищу кн. Вас. Петр. Ахамашукову-Черкасскому велено было распустить ратных людей по домам, а самим ехать к Москве.

В продолжение всего 1616 г. мы не встречаем имени Ш. в служебной росписи: он овдовел 1-го марта этого года, а на другой день после смерти жены его Ирины Борисовны умер их новорожденный сын Феодор; и мать, и сын погребены в Новоспасском монастыре. Лишь в самом конце 1616 г. или в начале 1617 г. Ш. был назначен начальником разбойного приказа; но о деятельности его за время управления этим приказом мы ничего не можем сказать, потому что все дела погибли в страшный Московский пожар 1626 г. В июне 1617 г. Ш., с титулом наместника псковского, вел переговоры с английским послом Джоном Мериком. Англичане хлопотали о свободной торговле в Московском государстве и о предоставлении им пути по Волге в Персию и иные восточные земли, а рекой Обью в Китай и восточную Индию. Переговоры тянулись долго; Джон Мерик должен был представить обстоятельные записки, как англичане намерены торговать с Персией и как будут ходить в Индию. В конце концов с московской стороны дело свели к предложению, чтобы английский король заключил наступательный союз с царем Михаилом Феодоровичем против польского короля. Мерик уклонился от переговоров, но сказал, что если царь сошлется с английским королем, то весьма вероятно, что он поможет ему против Сигизмунда.

В конце декабря 1617 г. поляки решили послать в Москву комиссара с предложением назначить съезд для переговоров о трехмесячном перемирии. Предложение это было принято, и 5 марта 1618 г. царь Михаил Феодорович назначил быть на съезде с литовскими людьми и говорить с ними о мире: боярину Ф. И. Ш., боярину кн. Дан. Ив. Мезецкому, окольничему Арт. Вас. Измайлову и думному дьяку Петру Третьякову. Съезд этот не состоялся, вследствие благополучного окончания сейма, на котором были назначены деньги для продолжения войны с Москвой. В начале сентября 1618 г. на земском соборе между прочим была составлена роспись, кому какую нести службу в случае осады Москвы поляками. В числе тридцати лиц, которые должны были остаться во время осады в Москве, назван и Ш. со своими товарищами по посольскому делу. Одновременно с приготовлениями к осадному сиденью шли в Москве приготовления к посольскому съезду, так как было известно, что Польше, по случаю войны с Турцией, в сущности не до московских дел. 11-го сентября 1618 г. главному послу, Ш., было дано, по государеву указу, особое знамя из червчатой тафты се белой опушкой, с вышитым изображением св. св. князей Владимира, Бориса и Глеба. После неудачного приступа поляков к Москве, королевич Владислав послал к боярам своего секретаря Гридича к предложением заключить перемирие. В течение октября уполномоченные с польской и с московской стороны три раза съезжались за Тверскими воротами (в Москве) и все безуспешно. Поляки продолжали укорять за измену Владиславу; Ш. предлагал оставить бесполезные разговоры, а толковать о заключении перемирия на двадцать лет, причем требовал уступки Смоленска, Рославля, Дорогобужа, Вязьмы, Козельска и Белой. После отступления Владислава от Москвы по направлению к Троице состоялся четвертый съезд, на этот раз за Сретенскими воротами; поляки предложили заключить вечный мир, с условием уступить крепости и города, взятые при прежних польских королях, и, кроме того, отдать Владиславу Псков с окрестными землями. Ш. соглашался толковать о перемирии на двадцать лет с тем, чтобы поляки, сохранив за собой Смоленск, возвратили прочие крепости. Несколько дней спустя Владислав опять прислал в Москву своего секретаря Гридича, для заключения предварительного договора о мире. С ним скоро сговорились, и 19 ноября, после подписи предварительных договорных статей, Ш. с товарищами поехали в Троице-Сергиев монастырь, а оттуда в деревню Деулино, в трех верстах от монастыря, по Углицкой дороге. Два съезда в Деулине были неудачны; на втором из этих съездов дело едва не дошло до вооруженного столкновения с поляками, и Ш. полагал, что миру не бывать. В этом затруднительном положении он и его товарищи прибегли к заступничеству Пр. Сергия и с особым усердием помолились у его раки. Два дня спустя сами поляки прислали звать наших уполномоченных на съезд, который состоялся 1-го декабря 1618 г. и закончился перемирием на 14 лет и 6 месяцев, следовательно до 1-го июня 1633 г. Послы вернулись в Москву после ухода в Литву королевича Владислава; 9-го декабря они были у царя у руки, затем обедали за царским столом, а после обеда получили награды за посольскую службу. В жалованной грамоте сказано, что Ш. доставил "земле нашей и всему государству — тишину и покой и унятие крови". За эту важную услугу государству он получил зараз четыре награды; 1, соболью шубу, крытую золотным атласом, с золочеными пуговицами, ценой в 162 р.; 2, серебряный золоченый кубок с крышкой; 3, придачу к прежнему его денежному окладу, к 500 рублям, — ста рублей и 4, из черных волостей вотчину с крестьянами и 500 четвертями земли.

Оставалось исполнить еще одну статью Деулинского договора — добиться возвращения из плена отца царя Михаила Феодоровича, митрополита Филарета Никитича, и прочих пленников, находившихся в Польше около девяти лет. По договору поляки обязаны были привезти пленников для размена в Вязьму к 1-му марта 1619 года. Ш. с товарищами и со свитой отправились в Вязьму к назначенному сроку, но им долго пришлось прожить там в ожидании польских уполномоченных, задержанных на сейме. Когда приехали в Дорогобуж польские комиссары, во главе которых стоял Гонсевский, и привезли с собой пленных, то начались длинные переговоры о съезде при речке Поляновке, в 17 верстах от Вязьмы. 30-го мая открылся съезд, и Гонсевский выставил на вид якобы жестокое обращение с польскими пленными и медлил разменом, надеясь получить больше того, сколько было положено по Деулинскому договору. Ш. с товарищами не нашли возможным исполнить польские требования и уехали назад в Вязьму. На другой день Гонсевский прислал сказать им, что если не будут исполнены все его требования, то он уедет в Польшу, увезет с собой митрополита Филарета и в таком случае возобновятся военные действия. Ш. с товарищами ответили посланным: "Новых статей, мимо наказа государя и совета бояр, принять не можем; угроз же никаких не боимся, ратных людей у нас самих довольно и поближе вашего".

Видя твердость митрополита Филарета и царских послов, польские уполномоченные согласились наконец на размен пленных, который и произошел 1-го июня. Все посольство стояло на берегу, и когда Филарет Никитич, переехав по мосту через реку Поляновку, вышел из колымаги, Ш. приветствовал его речью от царя Мих. Феод. и правил челобитье от великой инокини Марфы Ивановны. На другой день Филарет Никитич и все посольство отправилось в Вязьму, откуда Ш. послал к царю с сеунчем о состоявшемся размене пленных и о здоровье Филарета Никитича. Пока они оставались в Вязьме, царь неоднократно присылал бояр спрашивать о здоровье своего отца, а стольника кн. Вас. Петр. Ахамашукова-Черкасского послал с жалованным словом, а также о здоровье спросить "великих полномочных послов", Ш. с товарищами. — Ш. сопровождал Филарета Никитича и в его торжественном шествии в столицу, куда они прибыли 14 июня 1618 г.

По возвращении Филарета Никитича из плена, Ш. был по-прежнему близок к царю Михаилу Феод. и, наряду с его родственниками — Ив. Никит. Романовым и кн. Ив. Бор. Черкасским, пользовался большим уважением не только в семье царя, но и среди бояр. Так напр. старейший боярин и последний представитель своего рода, кн. Феод. Ив. Мстиславский, назначил их троих своими душеприказчиками, и они выполнили его духовное завещание после смерти его, последовавшей 19 февраля 1622 г. Что касается влияния на дела государственного управления, то такового не могло быть при жизни "великого государя" патриарха Филарета Никитича, тем более, что отношения его несколько изменились к Ш., как это видно из письма Филарета Никитича к царю в 1630 г., где он, называя своих приятелей, не включает в число их Ш..

В февраля 1623 г., на свадьбе астраханского царевича Мих. Мих. Кайбулина с Марьей Григ. Ляпуновой, Ш. был, по указу государя, посаженным отцом у жениха, который приходился ему двоюродным племянником. Во второй половине сентября 1623 г. Ш. было поручено ехать в Нижний Новгород, чтобы собрать сведения о состоянии здоровья сосланной туда царской невесты — Марьи Хлоповой, главными недоброжелателями которой были Салтыковы — племянники матери Мих. Феод., Марфы Ивановны. Вместе с Ш. указано ехать: Чудовскому архимандриту Иосифу, ясельничему Богд. Матв. Глебову, дьяку Ивану Михайлову, придворным докторам — Артемию Дию и Валентину Бильсу, а также лекарю Балсырю. Ш. не ограничился расспросами, но и сам наблюдал за здоровьем Хлоповой: 16 октября, вслед за врачебным освидетельствованием ее, Ш. отправил в Москву подробное донесение обо всем, что было сделано, и "оговоры" Хлоповой выяснились как нельзя лучше. Вследствие этого, племянники инокини Марфы Ивановны — Салтыковы были высланы из столицы на житье в дальние вотчины, а Марфа Ивановна, оскорбленная этой ссылкой, поклялась, что не будет видеться с сыном, если царицей будет Хлопова, 1-го ноября тот же нижегородский городовой приказчик, который возил в Москву донесение Ш., передал ему царскую грамоту, что государь "Марью Хлопову взять за себя не изволили" и чтобы Ш. с товарищами ехал немедленно в Москву.

В 1624—25 годах с Ш. местничались: дважды кн. Дан. Ив. Шибановский-Долгоруков, за обедами у царя и у патриарха, и кн. Андрей Вас. Сицкий, назначенный в товарищи к Ш., который с весны 1624 г. часто "ведал" Москву во время богомольных походов царя. Ш. оба раза одержал верх, и князья Долгоруков и Сицкий были посланы в тюрьму. 19-го сентября 1624 г. на свадьбе царя Мих. Феод. с княжной Марьей Влад. Долгоруковой Ш. был "у постели" царя вместе с отцом царицы, своим другом кн. Влад. Тимоф. Долгоруковым, а жена Ш., боярыня Марья Петровна, с женой кн. Владимира Тимофеевича, княгиней Марьей Васильевной, были у царицыной постели. Когда Ш. и кн. Долгоруков, по должности постельничих, стлали к подклети атласы, по которым должны были идти государь с государыней, кн. Долгоруков бил челом государю на Ш., но не по поводу места, или старшинства, а недружбой, как сказано в разрядной записке. Такое небывалое челобитье могло быть вызвано ссорой Ш. с кн. Долгоруковыми из-за этой свадьбы царя Мих. Феод. Весьма возможно, что Ш. уже в то время подготовлял для Мих. Феод. невесту, желая увеличить свое влияние на слабохарактерного царя, а потому недружелюбно отнесся к браку его с княжной Долгоруковой. Что царь не разгневался на Ш. после челобитья кн. Долгорукова, это видно из того, что когда на четвертый день после свадьбы он отправился в обычный осенний поход к Троице — Ш. опять "ведал" Москву. Весной 1625 г. Ш. обедал за царским столом и присутствовал при приеме персидского посла. Царь Мих. Феод., овдовевший 6-го января 1625 г., задумал год спустя вступить во второй брак, и 4-го февраля 1626 г. произошла торжественная свадьба его с Евдокией Лукьяновной Стрешневой, которая, по словам Страленберга, была из сенных девушек двора Ш.. И на этой свадьбе царя постельничим был Ш., а 8-го февраля он обедал за царским столом вместе с патриархом Филаретом Никитичем и прочими духовными властями. Жена Ш., по свойству его с государем, получила чин приезжей боярыни царицы Евдокии Лукьяновны, т. е. пользовалась правом приезда к царице в известные праздники или торжественные дни и сопровождала ее в богомольных выездах в Московские монастыри.

3-го мая 1625 г., когда царь Миx. Феод. был у Троицы, а Москву ведал Ш., произошел ужасный пожар — сгорели Китай-город и Кремль. Ш. понес такие большие убытки во время этого пожара, что, несмотря на свое богатство, не обошелся без частных займов, для возобновления обгоревших хором. Он не успел расплатиться при жизни со всеми долгами, как это видно из духовного завещания, написанного 29-го ноября 1645 г. — В 1626—1629 гг. Ш. обедал у царя, когда он справлял новоселье после пожара, а также по случаю крестин царевен Ирины и Пелагеи и царевича Алексея. Во время заведования Москвой в отсутствии государя, Ш. приходилось вести обширную переписку с воеводами городов, разбирать и проверять их отписки, снимать допросы с гонцов и т. д. В 1628 г. к этим хлопотливым обязанностям присоединилось еще начальство над Печатным приказом, деятельность которого в это время не ограничивалась приложением государственной печати к разным крепостным бумагам, выдаваемым частным лицам. После Московского пожара 1625 г., во все концы государства были разосланы писцы для нового описания и межевания земель и составления писцовых книг, сгоревших во время пожара. Возникало множество тяжб, нередко кончавшихся новыми крепостями или полюбовными сделками, а потому обязанности начальника Приказа печатных дел усложнились.—22-го марта 1629 г. Ш. с тремя племянниками участвовал в торжественном шествии в Чудов монастырь для крещения царевича Алексея Михайловича; все они шли у каптаны, т. е. у возка с опущенными тафтяными завесами, в котором везли новорожденного царевича. После крещения был у царя стол в Столовой избе, а затем подносили царевичу дары; Ш. поднес каменную кружку, которая в описи царской казны, составленной в 1640 г., оценена в 60 рублей. В половине июня 1629 г. царь Мих. Фед. со всей семьей отправился к Троице, и Ш. на этот раз участвовал в богомольном походе, продолжавшемся дольше обыкновенного.

В начале 1630 г. Ш. вместе с несколькими другими боярами был "в ответе" со шведским послом Мониром, которому было поручено известить царя Мих. Феод. о заключении с Польшей перемирия и вместе с тем, просить дозволения купить в Московском государстве беспошлинно хлеб, крупу, смолу и селитру. В том же 1630 году Ш. сдал заведование Печатным приказом окольничему Далматову-Карпову, а сам назначен состоять у "приказных дел".

Ш. не участвовал в войне с Польшей 1632—34 гг. и "отставлен" даже от сбора подвод для перевоза хлебных запасов под Смоленск, вследствие тяжкой болезни, а затем кончины единственного сына его от второго брака, стольника Алексея Феодоровича († 28 августа 1623 г.). Феодор Иванович похоронил его временно в Москве, в Афанасьевском монастыре, составлявшем московское подворье Кирилло-Белозерского монастыря, намереваясь по первому пути перевезти его тело в Кирилло-Белозерский монастырь, где были уже погребены многие Шереметевы. Прошло три месяца в переписке между Ш. и игуменом и братией Кирилло-Белозерского монастыря. Ш. послал туда 44 лошади во вклад по душе сына своего и просил сообщить оценку. Оказалось, что произведенная монахами оценка всех лошадей в 300 p., была ниже действительной стоимости, а потому Ш. сделал свою оценку в 400 p., которая и была принята братией Кирилло-Белозерского монастыря. В конце ноября 1632 г. Ш. и ближайшие родственники его — кн. Яков Куденет. Черкасский и кн. Никита Ив. Одоевский повезли тело Алексея Феодоровича из Москвы и прибыли в Кирилло-Белозерский монастырь в половине января 1633 г. Вскоре по погребении сына, Ш. отправился в обратный путь и 13-го февраля участвовал уже в богомольном походе царя Мих. Феод. в Троицкий монастырь.

В течение всего 1633 года "безголовная и бесконечная беда", — как выразился о своем горе сам Ш. в одном из писем в Кирилло-Белозерский монастырь — по-видимому, сильно удручала его. По долгу службы он участвовал в разных придворных торжествах, как напр. 16 июня 1633 г., в крестинном поезде новорожденного царевича Ивана Михайловича, но мысли его постоянно обращались к месту упокоения его сына Алексея, рядом с которым он желал быть погребенным.

Вскоре после отступления в начале 1634 г. от Смоленска московского войска, бывшего под начальством М. Б. Шеина, начались между Польшей и Московским государством переговоры о мире. Посольство правил Ш., а товарищами у него были: окольничий кн. Алексей Мих. Львов, дворянин Степ. Матв. Проестев и два дьяка, в сопровождении 500 человек стольников, стряпчих, дворян Московских, жильцов, детей боярских и дворян городовых. Выехали они из Москвы на страстной неделе, в начале апреля 1634 г., и более тридцати раз сходились на съезжем месте при реке Поляновке, в особых шатрах. Несмотря на всю свою опытность в переговорах с поляками, Ш. находился иногда в весьма затруднительном положении вследствие неумеренных требований польских комиссаров. Лишь 3-го июня подписан был так наз. Поляновский договор о вечном мире между Московским государством и Польшей, по которому Владислав отказался окончательно от титула Московского царя и от притязаний на Московский престол, обязавшись возвратить подлинный договор Жолкевского и другие акты, относящиеся к смутному времени; с нашей стороны уступлены полякам несколько городов. Ш. заключил даже негласное условие с поляками, что "если Владислав умрет, не оставив потомства, то они изберут себе в короли русского царя". После подписания мирного договора, польские комиссары предложили насыпать на месте съездов два Кургана и поставить на них два столба, с обозначением государевых имен, времени заключения договора, а также имен всех посольских чинов. Ш. отклонил предложение комиссаров и получил за это одобрение от Московского правительства.

Царь Мих. Феод. был очень доволен заключением Поляновского мирного договора и выслал стольника Вас. Вас. Бутурлина для почетной встречи Ш. в селе Кубинском, находящемся на Смоленской дороге. По прибытии в Москву, Ш. с товарищами обедали 5-го июля 1634 г. за царским столом, а после обеда посольский думный дьяк и печатник Иван Грамотин объявил им милостивое царское слово и государево жалованье. Ш. были даны: соболья шуба, крытая золотным атласом, стоимостью в 225 p.; серебряный золоченный кубок с крышкой; денежной придачи к прежнему окладу 100 p. и из черных волостей в вотчину 1000 четвертей земли. После Поляновского договора Ш. стал именоваться "ближним боярином" и был заметно отличен 19-го марта 1635 г. при совершении торжественного обряда царской присяги в соблюдении вечного мира с Польшей. В день, назначенный для присяги, польские послы отправились сначала в Ответную палату вместе с Ш. и его товарищами, для приведения в известность второстепенных статей Поляновского договора. По окончании переговоров, Ш. с товарищами вышел в Золотую палату к государю, а затем туда же приглашены и послы. Во время крестного целования, Ш. держал скипетр государя; кн. Ив. Бор. Черкасский держал царский венец, кн. Дм. Мих. Пожарский мису под крестом, поднесенным государю кн. Андр. Вас. Хилковым, а дьяк Грамотин подложил под крест утвержденную крестоцеловальную грамоту. На другой же день кн. Хилков подал челобитную, что ему невместимо было быть меньше Ш., но что он был на этой службе, не желая оставить государева дела. Хотя царь не принял челобитной и сказал кн. Хилкову, что он "не делом" бьет челом на Ш., тем не менее Ш. ударил челом государю о бесчестьи и обороне, доказывая, что с ним можно быть не только кн. Андрею Хилкову, но и отцу его, кн. Василию Дм. Хилкову. Вместе с Ш. подал челобитную на кн. Хилкова и кн. Дм. Мих. Пожарский. Через три дня после присяги, польские послы были приглашены к царскому столу в Золотую палату; за большим столом сидели четыре боярина, участвовавших в обряде присяги. После отъезда польских послов, кн. Хилков опять бил челом на Ш. 26 марта, прося принять у него челобитную "с случаи", т. е. с послужным списком, но и на этот раз государь не взял челобитной и тем прекратил дело.

30-го января 1637 г. Ш. присутствовал при приеме польского гонца Адама Орлика, занимая свое обычное место на лавке бояр, по левую сторону государя. Два года спустя, в январе 1639 г., Ш. вел переговоры с секретарем голштинского посольства Олеарием, которому царь предлагал перейти на службу в Московское государство, в качестве придворного астронома и географа. Олеарий, по-видимому, согласился было принять это предложение, но почему-то дело не состоялось, и 15 марта Олеарий уехал из Москвы вместе с прочими членами посольства. В том же 1639 г. Ш. было поручено царем Михаилом Феодоровичем принимать челобитные на сильных людей, поступавшие на царское имя в Приказ приказных дел. После же кончины кн. Ив. Бор. Черкасского († 4 апр. 1642 г.) Ш. стал, по выражению современников, "тайнейшим и начальнейшим боярином в царстве". 12 апреля 1642 г. царь указал Ш. "ведать свой государев большой наряд", т. е. велел сидеть в приказе Большой Казны — одном из важнейших учреждений, которое всегда поручалось ближнему боярину. В его же заведовании находились: Стрелецкий, Иноземский, Рейтарский, Аптекарский и Оружейный приказы и приказ Новой Четверти. — Должность начальника Аптекарского приказа еще более приближала Ш. к царю Мих. Феод., здоровье которого с 1639 г., т. e. со времени кончины сыновей его, царевичей Ивана и Василия Михайловичей, сильно расстроилось. Лечение государя производилось под непосредственным наблюдением Ш. и причиняло ему много тревоги и беспокойства; на его же обязанности лежало попечение об общественном здравии и принятие мер против распространения разных прилипчивых болезней. Входя в мельчайшие подробности нового у нас врачебного дела, Ш. ежедневно совещался с придворными докторами в назначенном для сего особом доме близ Воскресенских ворот. Прежде все лекарственные растения выписывались из Англии, Болгарии и Германии, а Ш., считая это неудобным и убыточным, добился мало-помалу, что некоторые лечебные травы и коренья стали доставлять в Аптекарский приказ т. наз. травники, собиравшие их по полям. По должности начальника Аптекарского и Иноземского приказов, Ш. находился в постоянных сношениях со многими иностранцами, которых он старался разными льготами привлекать на службу Московского государства. Благодаря его ходатайству, в мае 1643 г. было разрешено немцам отправлять богослужение по их вере и отведен в Москве земельный участок для постройки особого здания для их "богомолья". — Ш. так высоко стоял, что имя его произносилось "с великим обереганьем", под опасением тяжкого наказанья. Воронежский воевода Афанасий Боборыкин, поссорившись с губным старостой Толмачевым, подал извет о произнесенных им будто бы "непригожих словах про самого государева боярина Федора Ивановича Шереметева". Толмачев клялся, что на него возведена напраслина, и просил государя велеть разобрать это дело, чтобы ему "злым умыслом Афанасьевым обесчещену и изувечену не быти". Но высокое служебное положение не могло занимать Ш., удрученного годами и болезнями. В последний раз он обедал за царским столом в Светлое Воскресенье 1643 г., а затем не присутствовал даже на обыкновенных праздничных обедах у царя и у патриарха, вероятно не будучи в силах переносить их продолжительность. В это время Ш. приготовлялся по-видимому к удалению в иноческую обитель, делал новые вклады в монастыри и устраивал, по обещанию, церковь в подмосковной своей деревне Вешнякове, которая в 1645 г. называется уже селом.

В феврале 1645 г. Ш. вместе с кн. Алексеем Мих. Львовым уговаривал датского королевича Вольдемара, приехавшего в Москву в качестве жениха царевны Ирины Михайловны, принять православие; но королевич ответил, что, если брак не может быть совершен по обоим вероисповеданиям, то он желает, чтобы его отпустили домой. 21 марта королевич пригласил к себе Ш. и снова просил его похлопотать у государя об отпуске. "Я знаю — говорил королевич, — что ты начальнейший боярин в царстве, ближний, справедливый, великий, и потому бью тебе челом, помоги мне, чтоб царское величество послов и меня отпустил". Все эти разговоры и просьбы были безуспешны: королевич не соглашался на перемену вероисповедания, царь Мих. Феод. не отпускал его. Только в августе 1645 г., уже по восшествии на престол Алексея Мих., Вольдемар был отпущен в Данию, и Ш. выдал ему из приказа Новой Четверти 14000 рейхсталеров кормовых денег на дорогу.

Царь Мих. Феод. скончался в день своих именин, 12-го июля 1645 г., на руках Ш., который во время его болезни сам носил ему все лекарства, прописываемые докторами. 11-го августа 1645 г. Ш. имел последний доклад у юного царя Алексея Мих. по Аптекарскому приказу о выдаче докторам, аптекарям, лекарям и другим служащим лицам жалованья за июнь, июль и август 1645 г. Затем в новогодней сентябрьской росписи показано, что Ш. сидел по-прежнему на Казенном дворе, у Большой казны, а также в приказе Новой Четверти, но сведений о его распоряжениях за это время не имеется. 28 сентября 1645 г. произошло торжественное венчание на царство Алексея Мих.; Ш. не присутствовал на этом торжестве, очевидно по недомоганию, а на другой день явился к царю в числе поздравителей и принес ему следующие дары, оцененные в 512 p.: серебряный золоченый кубок с крышкой, золотую цепь, украшенную финифтью, атлас золотный, с легкими золотыми травками по серебряной земле, и сорок соболей. С новым царствованием выступили и новые деятели, Ш. же, видимо, сам устранялся от дел, ссылаясь на старость и болезни. "Постиже мя старость — писал он в то время, — и впадох в различные болезни, иичтоже помыслих разве смерть и суд Спасов будущего века; не вем, что сотворю". Еще при Михаиле Феодоровиче Ш. составил духовное завещание и подал ему 14 марта 1645 г., в виде дополнения и объяснения, челобитную, из которой мы узнаем о недружелюбных отношениях, существовавших между Ф. И. Ш. и его тремя двоюродными племянниками, Иваном, Василием и Борисом Петровичами Шереметевыми, сыновьями Петра Никитича. Вследствие болезни царя Мих. Феод. духовная осталась не утвержденной. Лишь четыре года спустя, 11 июля 1649 г., духовное завещание и приложенная к нему изустная память были представлены патриарху Иосифу и утверждены приложением патриаршей печати.

Здесь кстати будет сказать о семейном положении Ш., вступавшего три раза в брак: 1, он был женат на Евфросинии NN † июля 1613 г.; 2, на княжне Ирине Борисовне Черкасской † 1 марта 1616 г.; 3, на Марье Петровне N (с 12 ноября 1616 г.); когда она умерла — неизвестно, а последний приезд ее ко двору был 12 июля 1639 г. Полагаем, что от 1-го брака были: Иван Феодорович t до марта 1613 г.; Ульяна Феодоровна † после 22 июня 1652 г. (так сказано в Родословной Шереметевых, приложенной А. П. Барсуковым к VIII-й книге "Род Шереметевых" в 1904 г.) за Сем. Вас. Головиным р. 10 янв. ... † 1634 г.; Евдокия Феодоровна, в инокинях Евфросиния † 21 сент. 1671 г., за кн. Никитой Ив. Одоевским † 12 февр. 1689 г. От 2-го брака: Алексей Феодорович † 28 августа 1632 г.; Анна Феодоровна, во инокинях Александра, схимница † 2 сент. 1654 г.; Феодор Феодорович † 5 марта 1616 г. От третьего брака: Мокий Феодорович † до 1632 г. В то время, как Ш. составлял духовное завещание, в живых были, по-видимому, только две дочери: кн. Евдокия Феодоровна Одоевская и Анна Феодоровна, принявшая иночество в Новодевичьем монастыре с именем Александры. Ульяна Феод. Головина не упоминается в завещании, а потому, надо полагать, что она умерла до 1645 г. Феод. Ив. Ш. намеревался не только купленные, но и родовые вотчины, передать своим внучатам, кн. Одоевским, но потом раздумал, во избежание вражды со стороны своих двоюродных племянников. Он распределил свое богатое имущество таким образом: царю Алексей Михайловичу он ударил челом: золотым крестом с мощами и Сокольской волостью, в уезде Юрьевца Поволжского, с 1072 крестьянскими и бобыльскими дворами. Семь poдовых вотчин он отдал вышеупомянутым двоюродным племянникам и своему крестнику кн. Льву Александровичу Шлякову-Чешскому, женатому на дочери одного из этих племянников, Марфе Васильевне. Остальные, купленные и жалованные вотчины, он роздал: дочери своей кн. Евдокии Феод. Одоевской и ее детям, княжне Прасковье Никитишне, сосватанной за кн. Григория Сунчалеевича Черкасского, и князьям Михаилу, Феодору, Алексею и Якову Никитичам Одоевским. Двор в Московском Кремле он завещал своему зятю, кн. Никите Ив. Одоевскому, а на раздачу бедным определил те деньги, которые будут выручены от продажи хлеба, лежавшего в московских житницах. Кроме того, он поручил ему в течение десяти лет вносить по 500 p. в особую казну, учрежденную для выкупа полоняников. Ш. оставил своему любимому младшему внуку, кн. Якову Никитичу Одоевскому, свыше двадцати вотчин, более, нежели прочим внукам.

Ш. сделал при жизни, в разное время, много вкладов в монастыри: 1, в Троице-Сергиев монастырь в 1597 г. по вдове своего родного дяди Семена Вас. Ш., инокине Марье, 50 p.; в 1646 г. на свое поминовение 200 p.; 2, в Новоспасский монастырь в 1616 г. по своей жене Ирине Борисовне и сыне младенце Феодоре, Кашинскую вотчину; село Брюхово; 3, в Кирилло-Белозерский монастырь в 1616 г. тоже на поминовение их душ, Бежецкую вотчину, c. Шаблыкино; в 1632—33 г. по душе своего сына Алексея Рязанскую вотчину и на 400 p., как уже было сказано выше, лошадей; в 1637 г. Нижегородскую вотчину сельцо Меленки, с тем, чтобы поминали самого Феодора Ив. Ш. дважды в году: 16-го мая (день Ангела) и в день кончины; в 1643 г. он соорудил великолепную кипарисную среброкованную раку над мощами Св. Кирилла, поставил медную решетку вокруг и повесил серебряную лампаду; все это стоило без малого 2000 p. В 1644 г. он пожертвовал плащаницу в церковь Кирилло-Белозерского подворья в Москве — в Афанасьевский монастырь; 4, в Николаевский Антониев монастырь, Тверской епархии, в 1643 г. атласные ризы, ценой 70 p., и деньгами 30 р.

Вскоре после утверждения патриархом духовного завещания, Ш. исполнил свое давнишнее намерение—28 августа 1649 г. он уехал из Москвы в Кирилло-Белозерский монастырь, где и принял монашество с именем Феодосия. Ему было в это время за семьдесят лет и он лишился зрения, но несмотря на это в нем не угасла любовь к просвещению. Уже после того, как он перестал принимать участие в государственном управлении, он покупал книги, печатавшиеся на Московском печатном дворе, не только лично для себя, но и для раздачи: в течение последних пяти лет (1644—1649 г.) им было куплено около 700 экз. разных книг духовного содержания, причем некоторые, как напр. "Часослов", приобретались им часто и все в большем и большем количестве: в 1644 г.—50 экз., в 1646 г.—70 экз., в 1647 г.—122 экз. Недолго пришлось Ш. прожить в Кирилло-Белозерском монастыре, меньше полугода; он прибыл туда в сентябре 1649 г., а 17 февраля 1650 г. скончался.

Составлено на основании книг А. П. Барсукова "Род Шереметевых", СПб. 1881—1883 г., кн. I. II и III.

В. Корсакова.

{Половцов}