Путешествие по Нилу из Хартума в Каир

Шторм бушует, гнева полный
Гребни вознося валов.
Кормчий смелый! В эти волны
Челн направить будь готов!
Эйхендорф*

* Эйхендорф Йозеф (умер в 1857 году). Последний немецкий поэт-романтик. Автор романов "Предчувствие и действительность" (1815), "Из жизни неудачника" (1826) и многочисленных стихотворений, в которых воспевается природа Германии, особенно "шум немецкого леса", и которые снискали себе большую популярность в народе.

        Утром 18 августа еще несколько европейцев, живущих в Хартуме, пришли к нам на судно проститься. Рейц и Фирталер хотели проводить нас до Гальфайи. С отрадным чувством отчалили мы от берега; полноводная река быстро уносила судно вниз по течению, и часа через полтора мы уже были вблизи упомянутой деревни. На горизонте еще виднелась область восточного Судана. Дождливое время приманило сюда несколько видов птиц, населяющих более южные страны. Розовато-красный клювач и священный ибис бегали взад и вперед по берегу; ткачик, сидел вблизи своего искусно свитого гнездышка, коноплянка на стеблях дурры; на правом берегу Нила, в степи, поросшей высокой сочной травой, пестрокрылый сокол охотился за саранчой; высоко над землей парили коршуны. Гиппопотам, как бы на прощанье, высунул из воды неуклюжую голову и оглядел своими большими глазами вблизи него проплывающее судно.
        Мы с Фирталером сошли на берег в удобном месте и направились через богато населенный лес к деревне Гальфайи. Наш старый приятель Ибрагим-ара, у которого мы остановились, послал слуг за оставшимися позади лошадьми, на которых они скоро и приехали. Хозяин рассыпался в любезностях и был необычайно предупредителен. Он устроил для нас блестящий праздник, который продолжался и на следующее утро. Мы хотели отправиться дальше, но Ибрагим-ара воспрепятствовал этому по-турецки. Он призвал к себе нашего провожатого и приказал ему остаться здесь и отказать нам в услугах; в противном случае ему достанется пятьдесят палочных ударов по пяткам, если он когда-нибудь вернется в Гальфайю.
        После этого проводник, конечно, решительно воспротивился нашему отъезду, и таким образом мы были просто вынуждены принимать любезности, которыми осыпал нас хозяин. Он употреблял все усилия, чтобы мы приятно провели у него время. Предоставил в наше распоряжение превосходных лошадей, показал свои поместья и конские заводы и кормил на убой. "Три дня, - говорил он, - я как гостеприимный хозяин имею право удерживать у себя дорогих для меня гостей, а потому и не помышляйте уйти из моего дома ранее этого срока".
        Только 20 августа согласился он на наш отъезд. Мы дружески распростились с ним и нашими друзьями, Рейцем и Фирталером, и около полудня отчалили от берега. Очень благоприятный южный ветер, который в этот день был довольно силен, быстро понес нас вниз по течению. Мы проехали на правом берегу джебель Вод-Аабас и вечером бросили якорь позади могучего Ройана, вблизи уже знакомой нам деревни Эль-Эджер. Хозяин судна дал матросам барана, чтобы этим "карамом" (жертвой) обеспечить себе благополучное плавание. На берегу я убил виперу, занимавшуюся, вероятно, ловлей больших златок и очень искусно двигавшуюся взад и вперед между ветвями.
        21 августа. С рассветом поплыли дальше. Вскоре очутились в узкой, скалистой долине Рерри. Она представила нашим взорам много красивых картин. Величественная река извивалась между крутыми, отвесными горами, которые все более и более теснились около реки. Что же касается глубины реки, то спущенный здесь лот в восемнадцать сажен не достал дна.
        Сегодня дул сильный южный ветер, и мы быстро плыли вниз по Нилу. К полудню ветер перешел в бурю, которая гнала наше судно к скалам левого берега и принудила бросить якорь. Справа и слева расстилалась бесплодная пустыня. Полосатый стрепет и желтоватый степной жаворонок казались единственными предста- вителями животной жизни.
        Часа через полтора мы снова отправились в путь. Долина все расширялась, а вместе с ней расширялась и река. Она омывает многие острова, которые кажутся зелеными от разросшихся на них тропически роскошных мимоз и разноцветных вьющихся растений. Красивый орлан-белохвост сидит на густо сросшихся кустарниках, и его ослепительная белая голова отражается в волнах реки. Позднее достигли мы берега, покрытого лесом, выше деревни Гос-эль-Реджеб, к заходу солнца причалили к нескольким хижинам и водокачкам и отправились в соседний лес на охоту. Мохаммед занялся ловлей жуков; мы вспугнули стадо цесарок и многих цапель и орлов, причем несколько орлов стали нашей добычей. Это был снова дикий, заросший, чисто первобытный лес внутренней Африки.
        На следующее утро, еще до полудня, достигли маленького городка Метемме. Это жалкий городишко с небольшим числом жителей, которые занимаются изготовлением изящных золотых, серебряных, железных и кожаных вещиц. В этот день как раз был рынок, который показался нам очень жалким. Мы велели проводить нас к развалинам замка, которым в 1822 году, во время народного восстания при Мелик Ниммре, завладели нубийцы. Теперь же замок этот в развалинах. В одной очень порядочной для Судана хижине нашли мы хороший бильбиль; но тщетно искали страусовых перьев, которые составляют здесь довольно значительный предмет торговли.
        Город Шенди лежит на другом берегу Нила на полмили в сторону от Метемме. Гуссейн-ара дал мне рекомендательные письма к своему векилю Гассану-ара. Тот встретил нас очень радушно и взял обещание провести ночь в его доме. Вечером мы вместе с Гассаном-ара проехались верхом по городу. На том месте, где стоял токуль, в котором сгорел Измаил-паша, построена мечеть. Дворец великодушного "короля леопардов" лежит в развалинах, так же как и весь город, который едва ли занимает одну треть своего прежнего пространства. Число жителей с двадцати тысяч убавилось до четырех. Кроме турецких солдат, здесь живут почти исключительно арабы и совсем не видно нубийцев.
        Гассан-ара принимал нас как нельзя лучше. Почти силой хотел он вручить мне двух жирных страусов. Но я не мог взять их из-за недостатка места. Зато просил рекомендательные письма к шейху деревни Тамре, лежащей недалеко от Атбары, жители которой делают изящные изделия для украшения или других потребностей суданцев, потому что нам хотелось обогатить наши этнографические коллекции.
        23 августа. Рано утром оставили Шенди. Ветер и сегодня для нас очень благоприятен, он избавляет матросов от труда грести и необыкновенно ускоряет путешествие, несмотря на то что парусами служат только два связанных вместе ферадах (множественное число от фердах).
        В 10 часов утра проехали мимо Мекроэ, лежащего на правом берегу Нила и известного с древних времен своими развалинами и пирамидами. Эти последние лежат далеко внутри страны; но мы могли с корабля разглядеть развалины, удаленные от нас на полмили*.

* Пирамиды Мекроэ, отличающиеся стройной, заостренной формой, относятся ко времени самостоятельного эфиопского царства, современного XXII династии египетских фараонов (663 332 гг. до н. э.).

        Довольно высокая цепь гор на заднем плане обрамляет картину. К полудню доплыли мы до большой деревни Умали с многими коническими гробницами шейхов. Они заключены между большими горными отрогами. На противо- положном берегу лежит деревня Эль-Микнэ.
        Скоро достигли деревни Сикалэ, где прежде имелась богатая фабрика индиго, теперь находящаяся в полном упадке. Она была очень доходна, потому что индиго растет в диком состоянии в степи, и нужно только собирать его.
        Нил достигает здесь величественной ширины почти в полмили. Оба берега покрыты лесом или засеяны дуррой. Течение очень сильное. Оно несет нас так быстро, что уже ко времени морхрэба мы смогли пристать к деревне Зейтабэ, чтобы переночевать там. В окрестностях ее растут прекрасные мимозы, потому там и устроили верфь для обыкновенных нильских судов.
        На следующий день мы хотели выйти на берег в Тамре, но по незнанию местности проплыли мимо деревни и поняли нашу ошибку только тогда, когда достигли устья Атбары. Затем прошли мимо деревень, лежащих на правом берегу Нила, Терма и Саламэ, а после полудня при хорошей погоде достигли известного уже нам Бербера.
        Этот маленький, ничтожный городишко имеет около 6000 жителей. В последнее время он сделался местопребыванием мудира, а затем стал главным городом мудирэ. Многие номады обязаны вносить сюда подать. Число их доходит до 400 000, причем 200 000 из племени бишари, 100 000 из племени абабде и 100 000 из других племен.
        Торговля Бербера незначительна, хотя большая часть товаров, идущих из Хартума и обратно, проходит через этот город. Базар в нем - один из самых жалких во всей Нубии. Начиная отсюда и далее, река обильна подводными камнями и удобна для судоходства только во время полноводья, поэтому здесь нанимают верблюдов, чтобы пройти большую Нубийскую пустыню, и идут таким образом вдоль Нила вплоть до Абу-Хомеда.
        Француз Ла Фарк, которого мы посетили, рассказал, что недели две назад вблизи города убили большого льва-самца. Это царственное животное заставляло трепетать всю окрестность, похищало рогатый скот и овец и уходило со своей добычей в самую чащу леса. Четверо морарби с огнестрельным оружием для охоты на это хищное животное объединились с двенадцатью нубийцами, вооруженными копьями. "Жители западных стран" стреляли плохо, удары копий не были смертоносны. Лев ранил двух своих противников, страшно изуродовав их. Тогда один нубиец, собравшись с духом, пошел прямо, к счастью, на совершенно сытое чудовище и убил его несколькими сильными ударами набута, укрощающего даже и льва. Раненые сильно страдали, но выздоровели, хотя и не прибегали к врачебной помощи.
        Для европейца, путешествующего по внутренней Африке, встретить "сооте- чественника", поселившегося там, всегда отрадно. Мы были очень рады встретить Ла Фарка и охотно приняли приглашение погостить у него. В доме француза провели очень приятно целый вечер. Было уже поздно, когда мы вернулись на наше судно.
        С запада подымалась гроза, сверкало, но гром раздавался еще издали. Мы не обратили на это никакого внимания и улеглись спать. Но едва успели заснуть, как были разбужены. Сильный восточный ветер нанес тучи песку и пыли и покрыл ими все окружающие нас предметы. Песок пробился даже сквозь ковры и одеяла. Прошло несколько времени, прежде чем мы пришли в себя. Но, несмотря на печальное положение, начали потешаться друг над другом. Затем снова заснули и снова были разбужены гораздо более неприятным ощущением. Дождь лил как из ведра. Гроза свирепствовала вокруг нас. Молния поблизости ударяла в Нил. А какая жалкая защита была у нас от грозы! Простая палатка из соломенных циновок. Дождь скопился на них и обильными ручьями вылился на наши постели. За четверть часа три ковра и моя венгерская волчья шуба, самый лучший покров, какой только у меня был, промокли насквозь. Я лежал как бы в ванне.
        -Бауэргорст, ты как поживаешь? О Боже мой! Отвратительно, скверно, я промок до костей! Затем долгая-долгая пауза, и каждый "промокший до костей" засыпал снова.
        На следующее утро сырой, холодный западный ветер разбудил общество вымокших путешественников. Август Тишендорф стоял на ветру совсем раздетый и перерывал свой сундук, чтобы отыскать хоть полусухое платье; Бауэргорст, сбросив с себя промокшее одеяло, пытался согреться в своей мокрой шубе; я же без всяких церемоний в полнейшем неглиже бросился в ближайший дом и велел развести огонь. Тишендорф последовал за мной, а Бауэргорст отправился в дом Ла Фарка.
        Это была действительно адская ночь, а утро дьявольское. На что ни взглянешь, что ни возьмешь - все мокрое. Повар Мансур с отчаянием глядел на дрова, которые, несмотря на все старания, не хотели гореть; а между тем мы требовали крепкого кофе; Мохаммед тщетно обшаривал все ящики, чтобы отыскать сухое белье; матросы сидели на палубе корабля молча, неподвижно, с печальными лицами. В каком мы были виде, я лучше умолчу. Платье наше было похоже на платье пьяных рабочих, проведших ночь под водосточной трубой. Но мало-помалу положение становилось сносным. Нам принесли наконец кофе и трубки. Платья высохли у разведенного в хижине огня. Сырой, холодный ветер несколько утих, на горизонте из-за туч показалось солнце и распространило на нас свои живительные лучи. Но все-таки мы не скоро могли отделаться от неприятного ощущения, испытанного ночью и утром. Нас знобило, несмотря на солнечное тепло.
        В Бербере буря причинила много вреда. Среди прочего потонули три барки, нагруженные аравийской камедью.
        Около полудня я опять отправился к нашему гостеприимному приятелю. Он оставил нас обедать и перед уходом представил нам свою жену. Это была одна из прелестнейших абиссинок, которых я когда-либо видел. Муж купил ее шестнадцатилетней девочкой, привез в Каир и дал ей воспитание. Впоследствии он взял ее к себе и совершил с ней несколько путешествий, все трудности которых она переносила с величайшей стойкостью, все опасности встречала с твердостью, достойной настоящего мужчины. Однажды своим редким присутствием духа она спасла жизнь "своему господину" и собственноручно застрелила человека, который хотел напасть на него. Она любит француза Ла Фарка, и у него нет никаких причин раскаиваться в своем выборе. Красивый мальчик по имени Камиль (что значит "совершенный") - плод их супружеской жизни.
        Ла Фарк занимается в Бербере торговлей довольно счастливо. Своими иногда очень прибыльными торговыми операциями он сколотил довольно хорошее состояние и думает вернуться с ним впоследствии во Францию. Сколько я слышал, он честный, прямодушный человек и составляет редкое исключение между купечеством восточного Судана.
        Мы оставили Бербер после полудня, так и не увидев тех барок, вместе с которыми предполагали совершить путешествие через пороги. Одна из них принадлежала Ла Фарку и была нагружена четырьмястами центнерами аравийской камеди. Единственный опытный рейс, знакомый с рекой, некий Солиман, находился на барке, принадлежавшей нубийскому купцу Абд-эль-Хамиду.
        26 августа. Переночевав в деревне Баннкэ, ранним утром отправились мы в путь. Только через час догнали остальные барки, которые дожидались нас, и при нашем появлении они тотчас распустили паруса.
        Перед нами лежал шеллаль Акабат-эль-Хумар*.

* Европейское название этого порога Пятый катаракт.

        При теперешнем уровне воды он не представлял действительной опасности, но все-таки следовало вести судно осторожно. В сухое же время года порог едва проходим. Мы быстро и легко проплыли опасные места реки и отыскали удобный берег вблизи одной деревни на мысе Бакер, куда мы и причалили, и отправились в деревню. Жители ее в это время собирали финики, которые здесь особенно хороши. Мы купили несколько сотен этих вкусных плодов.
        Матросы отдыхали от довольно утомительной дневной работы и до четырех часов пополудни пролежали в тени пальм, с аппетитом уничтожая финики. Затем мы снова пустились в путь, но только до начала шеллаля, где решено было ночевать. С другого берега реки, которая здесь шириной в добрую четверть часа расстояния, переплыли к нам несколько мужчин и женщин на больших, надутых воздухом кожаных мехах. Им нечего было опасаться крокодилов, потому что, как было сказано выше, эти животные любят только тихие воды, а отнюдь не стремительные водопады.
        После быстрого благоприятного плавания достигли на следующий день плодородного острова Моград, который лежит выше Абу-Хомеда, куда мы прибыли 28 августа после полуторачасового плавания. Матросы, как водится, желали остановиться здесь на несколько дней, чтобы хорошенько снарядить суда для предстоящего путешествия через чрезвычайно опасные пороги. Так как шейх Мохаммед Али объявил мне, что здесь можно найти верблюдов, то я и решился отправить наибольшую часть коллекций через Нубийскую пустыню в Короско. Один взгляд на печать эффенди-кебира, или вице-короля, на моем фирмане побудил Мохаммеда Али взять за провоз моих сундуков по казенной таксе. Так что мне пришлось заплатить до Короско всего по пятнадцати пиастров за центнер.
        С большим интересом слушал я рассказ шейха, в особенности о внутренних областях пустыни. Он хорошо знал Нубийскую пустыню от Абу-Хомеда до Красного моря и оттуда до Короско. Я узнал, что в глубине страны есть много источников, при которых номады племени аабабдэ, обладающие многочисленными стадами, раскинули свои палатки. Дождей, идущих во время харифа, достаточно для поддержания в низких местах хотя скудной, но все-таки удовлетворительной растительности для прокормления верблюдов, коз и овец номадов и для наполнения источников водой.
        Турецкие чиновники редко или даже вовсе не проникали в эти оазисы, и поэтому обитатели их спокойно пользовались своей собственностью. Они должны были только платить умеренные подати своему шейху; я говорю умеренные, потому что турки не знают их богатства, если только можно употребить это выражение.

Дом шейха
        Главный шейх пустыни Гуссейн-Халиф знает все места проживания бедуинов. Ему подчинены их маленькие шейхи. Но он остерегается, чтобы турки не познакомились с их положением ближе, чем до сих пор, потому что в таком случае доходы его значительно бы уменьшились.
        30 августа. Пребывание в Абу-Хомеде стало порядочно надоедать нам; но мы поневоле должны подчиняться распоряжениям сведущего рейса Солимана. Все как нарочно соединилось, чтобы привести нас в дурное расположение духа. Я уже несколько дней страдаю сильной ревматической зубной болью; хозяин Солимана с тоской ждет своего несносного брата, Бауэргорст не в духе, охота жалкая, и к довершению всего холодный северный ветер свищет нам в уши. Арабы называют подобное состояние "белауи". Сегодня мы были еще больше раздосадованы. Мансур уронил в Нил две серебряные ложки, память родины; Бауэргорст вздумал купать обезьян, причем они делали отвратительнейшие гримасы; это приводит в восторг Тишендорфа, и он принимается купать и свою собственную обезьяну, но при этом так неловко выпустил из рук веревку, что прекрасный павиан тотчас пошел ко дну и не показался более на поверхности. Тут Бауэргорст, чтобы излить свою досаду, отправляется к собравшемуся здесь экипажу корабля и с хлыстом в руках понуждает их к дальнейшему путешествию. Но матросы не спускают ему этого и сами начинают драться; тут поднимается общая свалка, и я прибежал вовремя, чтобы защитить друга от побоев.
        Едва зашло солнце, как поднялся сильный ветер, который перешел в бурю, сорвал нашу соломенную палатку и сбросил ее в Нил; разыгралась гроза, и ливень заставил нас бежать в деревню. Стали искать убежище. Вхожу в одну хижину, она пуста. Я собираюсь уже расположиться в ней с комфортом, как вдруг отворяется дверь и входит обладательница хибарки, женщина, старая и отвратительная, такой могли быть ведьмы Макбета: Распространяя жуткий страх и трепет. Являя людям образ Преисподней.
        Охотно обратился бы я в бегство, но на дворе ревела буря и лились потоки дождя, так что я вынужден был остаться! Собственно говоря, не следовало бы надоедать читателю подобными рассказами. Я это очень хорошо чувствую, но вот мое оправдание: мне хотелось объяснить чрезвычайно выразительное слово "белауи".
        31 августа. Рано поутру под прощальное пение фатхи мы оставили вместе с остальными барками Абу-Хомед.
        В четверти пути ниже деревни Нил делает поворот к западу и в этом направлении течет далее почти двадцать пять миль. Мы завернули у правого берега, вошли в рукав реки и скоро миновали три стремнины шеллаля Мур. Около полудня подошли к острову с развалинами старого замка. Полюбовавшись несколькими финиковыми пальмами, растущими на узких полосах обработанной земли, мы достигли замка. Он расположен чрезвычайно красиво и крайне живописно. Отвесно возвышается колоссальный, блестяще черный утес, вокруг которого дико бушуют разбивающиеся о его подножие волны; а замок, как бы короной, увенчивает его темную главу. Замок построен из камня и глины, и при употреблении пушек легко было бы взять его, но во времена своей постройки он выдержал несколько нападений. Одна часть замка, вероятно древнейшая, в развалинах; стены сложены из больших необтесанных камней. У нижнего края скалы река образовала небольшой наносный плодородный остров, на котором несколько нубийских семейств устроили хижины и поля.
        В здешней местности встречаются в порядочном количестве развалины подобных укреплений. Такого рода укрепленные жилища имели главной целью защитить обитателей этой бедной страны и их стада от хищнических нападений шейкие. Часто это воинственное племя распространяло свои разбойничьи набеги даже до Эль-Мухейрефа. Они захватывали людей, скот, зерно, плоды и возвращались с этой добычей на родину.
        Река здесь совершенно замкнута между скалами, которые поднимаются и громоздятся по обоим берегам ее, принимая самые причудливые формы. Только кое-где встречающиеся пальмы указывают на то, что труду бедных туземцев удалось взять с боя у негостеприимной природы небольшой клочок плодородной земли. Несколько узких гряд, тянущихся вдоль берега, засеяны дуррой, но едва достаточной, чтобы прокормить одно-единственное семейство. Отсюда непосредственно приходишь в область камня. С вершин гор не видно ничего более, кроме скал и песка. Кажется, будто Бог создал эту пустыню в минуту гнева. В хаотическом беспорядке на необозримом пространстве представляются нашим взорам раскаленные массы черных скал. В испуге обращаешь взгляд снова к реке, так как она одна представляет нечто живое в этом царстве смерти.
        После аассра мы пристали к нескольким хижинам, называемым Саламат. Чтобы не причинить ущерба удобной земле, они построены на скалах. Обитатели их невыразимо бедны. Но при всем том обладают величайшим счастьем: они так здоровы, что болезни известны им только понаслышке. Здесь человек родится, вырастает, считает свои годы по подъему и спаду Нила и узнает, что он состарился только тогда, когда волосы его начинают седеть, спина сгибается и члены отказываются служить. А когда жизнь прожита, он умирает, сам не зная как и не чувствуя, что смерть приближается.
        Сегодня мы прошли свой перегон часов за двадцать. На другое утро сильный северный ветер заставил нас пристать к деревне Сур. Немногие ее хижины заняли наши матросы. На противоположном берегу реки лежит замок Каб. Наша львица Бахида побежала за нами в деревню и хотела похитить овцу. Но, к счастью, мне удалось спасти от смерти уже схваченную ею овечку. После полудня проехали еще небольшое пространство и пристали повыше одного шеллаля.
        2 сентября. Рейс Солиман созвал нас к отъезду очень рано. Мы счастливо проехали довольно быструю стремнину, несмотря на препятствовавший нам противный ветер, но затем попали в опасную шему*, из которой выбрались только по прошествии часа. Сила водоворота здесь так значительна, что судно наше несколько раз кружилось на одном месте и ударялось о соседние подводные скалы.

* Под темой арабы подразумевают такое место реки, где вода кружится с большой силой на известном пространстве, но которое назвать водоворотом собственно нельзя. Но для краткости я буду переводить шема словом "водоворот". - А. Брем.

        По причине сильного ветра мы причалили. Только после аассра отправились далее и прошли первую стрем н и ну страш ного шеллаля Ракабат-эль-Джемель - "Верблюжья шея".

Скалистые берега Нила
        Судно наше проносится у самого утеса. Все весла подняты; Тишендорф приготовился броситься вплавь. Но мы счастливо минуем самые опасные места и скоро догоняем остальные суда, которые добрались уже до берега и пристали к нему.
        Массы утесов по обоим берегам реки становятся все более дикими, местность все пустыннее и мрачнее. Мы взбираемся на возвышения берега и можем несколько ближе рассмотреть скалы. Они состоят из порфира и сиенита, но очень растрескавшиеся и так поразительно нагромождены и наслоены одна на другую, что трудно постичь, какие силы должны были действовать, чтобы произвести подобные перевороты. Самая основательная из принятых гипотез, что тут действовала только одна вода, кажется слишком смелой. Оторванные глыбы в тысячу кубических футов и более лежат на небольших четырехугольных или круглых камнях, которые при небольшом усилии нескольких человек могли бы быть сдвинуты с места. Использовав весла нашего судна вместо рычага и с помощью нескольких матросов мы сдвинули с места колоссальные обломки скал. С громом катились почти круглые камни по крутым стенам в реку, с необъятной силой разрушая все, что лежало на их пути. Наше занятие забавляло матросов; в короткое время более двадцати человек помогали нам сбрасывать обломки скал в Нил.
        3 сентября. Вскоре после отплытия мы снова очутились в скалистой местности. Без помощи весел, одним течением, устремляется наше маленькое судно за вышедшими прежде нас лодками. Мы быстро переплыли низвергающуюся, бушующую и волнующуюся стремнину значительного шеллаля Сабиеха. Затем направились к северу. При самом повороте, через который нам надо было проходить, фарватер запружен подводными камнями и потому крайне опасен. Наше судно следует прямо за тем, которое ведет рейс Солиман, и подобно ему чрезвычайно быстро и легко пробирается вдоль правого берега мимо скал. Самая маленькая из пяти лодок, бывших с нами, не могла удержаться в фарватере и так сильно ударилась о скрытый под водой камень, что все гребцы упали на дно лодки, а одного матроса выбросило за борт, но он подплыл и схватился за конец одного весла и тем спасся. Лодка же удивительно счастливо снова пришла в надлежащее состояние и достигла берега, где и остановилась для исправления незначительных повреждений. Эта остановка задержала нас на полтора часа. Затем все лодки снова пришли в движение, и мы ехали несколько часов вниз по течению, пока достигли нескольких хижин, куда и причалили наши усталые матросы для отдыха, чтобы запастись свежими силами для предстоящих трудностей.
        Вся окрестность, окаймленная черными скалами, как вчера, так и сегодня, имеет дикий вид. Нил с шумом катит волны в своем узком ложе. Течение очень сильно и бурно. На поднимающемся среди Нила скалистом острове мы увидели одно из вышеупомянутых укреплений, Тулку; смело, как орлиное гнездо, стоит оно на вершине скалы, замечательное по своему виду и положению. Перед нами самое опасное место шеллаля. Река идет зигзагом от запада к югу и затем опять к западу, образуя букву S. В первом изгибе русла стоят утесы, которые Солиман обошел, прижимаясь к правому берегу. Мы старались всеми силами держаться того же направления, но сила воды была велика, что отбросила судно влево, и пенистые и бушующие волны, обрызгивая нас с ног до головы, быстро и легко пронесли мимо самого утеса. Идущая вслед за нами барка прошла также благополучно.
        Этим опасным путем мы перерезали большую дугу и приблизились к баркам, вышедшим раньше нас. Как вдруг услышали страшный треск. Гонимое бешеными волнами судно Солимана налетело на скалу. Беспомощно стоит экипаж судна на палубе и зовет на помощь, но никто не в состоянии подать ее. Ни одна барка не повинуется лоцману, поток увлекает их против воли, несмотря на все усилия матросов. Произнесши "эль Хамди лиллахи" и поручая погибающее судно покровительству Бога и его Пророка, переплываем мы второй поворот реки и причаливаем ниже его к берегу вместе с другими, мало-помалу прибывающими барками.
        Пока мы собрались подать помощь судну, бывшему в большой опасности, оно само благополучно вышло из нее, экипаж его работал изо всех сил, чтобы достигнуть берега. Я заметил, что судно сидело в воде глубже обыкновенного и быстро неслось по течению. Когда же достигло берега, то оказалось, что оно более чем наполовину наполнено водой, так что его пришлось разгрузить. Арабы работали без всякого смысла и толка и приносили гораздо более вреда, чем пользы. Мы с Бауэргорстом взяли на себя команду и спасли то, что можно было спасти. Более пятидесяти человек работали усиленно, и нам удалось выгрузить аравийскую камедь, главный груз барки. Запакованные тюки были в самом жалком виде; растворившаяся масса камеди ручьями лилась из них прямо в реку. Несколько тюков еще прежде, при нагрузке, свалились в Нил. Больше всего я жалел одного бедняка, который потерпел убыток более чем на две тысячи пиастров. Весь убыток был оценен в пять тысяч пиастров.
        Вера мусульман, как мы сегодня убедились, совсем не так утешительна; человек слишком эгоистичен, чтобы равнодушно переносить все удары судьбы. Тот несчастный купец, который лишился, может быть, шестой части всего своего имущества, горевал и плакал о своей потере, и утешения других не очень-то помогали ему. Как всегда, так и сегодня, арабская ученость нашла причину случившемуся несчастью. Экипаж барки, потерпевшей крушение, сознался в похищении котенка у одного факиэ и решил, что именно из-за этого поступка они оказались в опасности. Для предотвращения новых несчастий бедное животное было брошено во время полуденной остановки среди пустыни и предоставлено своей судьбе. Я было хотел убить его и накормить моего коршуна, но рейс умолял меня не делать этого. "Тогда мы непременно взяли бы на себя тот самый грех, - сказал он, - от которого другие постарались освободиться". Рассчитывая на случайно пролетающего орла, я уступил наконец просьбе проводника.
        С другой едва не разбившейся барки заявили, что находившиеся в ней черные невольницы давно уже заслужили гнев Божий, так как они награждали весь экипаж выражениями своей любви. А так как, по арабским правилам, женщина в путешествии никогда не может принести мужчине счастья, то нашли совершенно понятным, почему судно едва не разбилось. Только карахзмет лиллахи (милосердие Божие) предотвратило большее несчастье. Я воспользовался моим знанием арабского языка и сказал владетелю лодки, правда ироническую, но тем не менее внушительную речь для предостережения от подобных дурных поступков. Речь он выслушал чрезвычайно серьезно, но стал торжественно уверять, что мои слова ни на чем не основаны. И когда корабль во второй раз подвергся крушению в катаракте Вади-Хальфа, это послужило новым подтверждением обычного суеверия.
        Через день пострадавшая лодка была исправлена и снова могла продолжать путь свой. Но так как дул встречный ветер, то мы доехали только до Бенебини, выше шеллаля Кааб-эль-Аабида. Здесь, по счастью, я мог для своего коршуна, который уже шесть дней ничего не ел, убить собаку, а для Бахиды купить козу.
        5 сентября. На другое утро наступило желанное безветрие. Мы тотчас переехали шеллаль Кааб-эль-Аабид при сильном волнении, но без особенной опасности. Внизу у водопада лежат развалины одного замка, от которого шеллаль получил свое название. Кааб-эль-Аабид значит "четырехугольный дом невольников". Легенда повествует, что один невольник увез насильно жену своего господина, шейха племени шейкие, убежал с нею в пустыню и построил этот замок. Он вел здесь чисто разбойничью жизнь, похищал, бесчестил и убивал девушек, обитавших вокруг него, воровал овец и коз и был грозой всей окрестности до тех пор, пока шейкие не убили его, после чего увели с собой прекрасную женщину и разрушили замок.
        Мы прошли незначительный шеллаль Маханэ и прибыли мы к последнему, так называемому третьему катаракту. Как раз около этого места Нил делится на три рукава, в одном из них совершенно нет скал. Все бывшие впереди нас барки поплыли по этому рукаву. Но наши люди действовали до того неискусно, что мы попали в средний рукав, состоящий из целого лабиринта скал, из которого нас вывела только необыкновенная ловкость нашего старого рейса. Зато мы ранее остальных барок попали в совершенно свободный фарватер и приветствовали их ружейными выстрелами. Впоследствии мы узнали, что нас уже считали погибшими. И действительно, опасность была велика. Даже наш старый осторожный рейс Ихса несколько раз воскликнул: "Я Сайд, иэб эль ярахди!" (О, Сайд, принеси нам радость!).
        Начиная отсюда, местность с каждой минутой становилась все лучше. Мы приближались к стране самых красивых жителей Нубии - шейкие. Они крепкого телосложения и внешне отличаются от всех племен донгалов. Прежде шейкие господствовали в этой стране и совершено поработили остальных нубийцев. До сих пор еще нубийцев оскорбляют упреками, что храбрые, но слишком зазнавшиеся шейкие связывали их отцов веревками из луковых перьев. Шейкие сохранили свой арабский язык и теперь еще настолько горды, что никогда не смешиваются с ненавистными им соседними берберами. Женщины их очень красивы, но далеко уступают женщинам Дар-эль-Махаса, самого красивого племени всей Нубии.
        Пальмовые леса становятся роскошнее, поля дурры лучше и больше; мы подъезжаем к Джебель-Баркалу. Деревня Баркал считается центральным местом Дар-эль-Шейкие. Это самая плодородная полоса Нубии. К вечеру мы высадились вблизи одной знаменитой горы и у подошвы ее осматривали остатки вели- чественного храма, превратившегося теперь в груду развалин. Вероятно, песок пустыни засыпал многие входы в залы, высеченные в скалах; мы нашли открытыми только две небольшие комнаты с колоннами. На северо-западной стороне горы стоят пирамиды, которых мы не посещали. Нынешний Баркал - это, вероятно, древний Напата, разрушенный римлянами. На левом берегу реки лежат знакомые нам пирамиды Нури, постройки позднейшего времени*.

* Пирамиды Нури числом около 24 сооружены из мягкого песчаника в том же остроконечном, стройном стиле, как и пирамиды Мероэ, но несколько старше их.

        7 сентября. Мы довольно рано приехали в Корти. Выехали из Баркала накануне и провели ночь в небольшой деревушке. Во многих местах нам встречались действительно живописные развалины древних храмов. В Корти после благополучного перехода через катаракт матросы добыли бильбиля и меризы.
        После аассра мы отправились дальше и ночевали на острове Ганате. Остров этот, подобно всем остальным, мимо которых мы сегодня проезжали, очень тщательно обработан и засеян дуррой, которая теперь поспевала. Чтобы отпугивать с полей маленьких птичек, поедающих зерно и находящихся здесь в несметном количестве, употребляются особые пугала. По краям и в середине хлебных полей устраиваются крытые навесы фута на два выше головок дурры и соединяются веревками, на которых висят тряпки и перья. Женщины и дети залезают на навесы, дергают за веревки и прогоняют налетающих птиц. Часть веревок привязываются к деревьям, их трясут, когда на них садятся птицы. С утра до вечера видите вы, как люди трудятся над тем, чтобы прогнать непрошеных гостей, и по этому можете судить, как значителен должен быть вред, причиняемый птицами.
        8 сентября. Мы отправились в путь еще до восхода солнца. По обоим берегам реки начинается пустыня, заступая на место обработанной земли. Но все-таки появляется еще довольно хорошая растительность. Около десяти часов достигли деревни Эль-Таббэ, последней остановки перед Кордофаном. От пятнадцати до двадцати хижин разбросано по песчаной пустыне; несколько дальше почти столько же шинков.
        Сегодня как раз была ярмарка; люди различных племен и оттенков кожи снуют взад и вперед, расхваливая свои товары, не имеющие, на наш взгляд, никакой ценности. Между ними была гадалка, которая за несколько пара предсказала мне такую блестящую будущность, что я буду доволен, если оправдается хотя бы десятая доля ее предсказаний. Некоторое превосходство умственных способностей гадалки перед другими было причиной всеобщего к ней уважения. Люди, верящие в предсказания, смотрят ей в глаза и верят каждому слову.
        9 сентября. Двое наших матросов были родом с острова Хамура, лежащего выше Донголы-эль-Аджус, или Старой Донголы. Мы высадились здесь сегодня утром и, оставив матросов в их семействах, отправились на охоту. С помощью ребят из некоторых здешних деревушек добыл я за несколько монет множество гнезд огненных зябликов. Возвращаясь домой, мы нашли в доме наших матросов толпу народа. Там закололи овцу, как некогда при возвращении блудного сына, и устроили маленький пир. Даже родственники из деревни с противоположного берега реки приплыли на своих надутых воздухом кожаных мехах. Арабы и нубийцы в состоянии так повышать голос, что могут переговариваться с жителями противоположного берега, несмотря на ширину реки в четверть часа расстояния. Этим способом им тотчас подали весть о приезде Мохаммеда.
        И где медведь нашел другого Он рявкнул: вот и Мишка снова! Отправившись отсюда в полдень, мы принуждены были снова остановиться около Старой Донголы, чтобы дать другому матросу повидаться с жившим там его семейством. Говорят, будто бы от Старой Донголы идет подземный ход до Джебеля-Баркала. Хотя я и сомневаюсь в достоверности подобного сообщения, но все-таки допускаю возможность существования глубокой и просторной пещеры, потому что часто бывал в Старой Донголе и постоянно слышал то же самое от различных туземцев. Так, например, рассказывают, что теленок, случайно попав в отверстие, находящееся близ Стародонгольской мечети, появился снова у Джебеля-Баркала, исхудалым, с притуплёнными рогами и ободранной и окровавленной шкурой. К сожалению, я никогда не имел случая убедиться в справедливости этого происшествия.
        10 сентября дул сильный противный ветер, и мы почти не могли сдвинуться с места. В полдень пристали к древнему замку шейха. Вблизи этого места живет знаменитый святой, Саид-Али, которому, по уверениям нубийцев, не менее двухсот двадцати лет и которого окружают его праправнуки. Слыша подобные рассказы от почтенных и серьезных людей, можно поверить, что Мафусаил мог прожить девятьсот шестьдесят девять лет.
        Вечером пристали к высокому берегу несчастного места - Донголе.
        Первый выход на берег был для меня самым важным и вместе с тем самым печальным. Я посетил могилу своего бедного брата. С каким чувством вступил я на ту землю, в которой шестнадцать месяцев назад похоронили этого доброго человека, у меня нет сил описать. Чувство это может быть понятно только тому, кто разлучается со своим лучшим другом без всякой надежды когда-нибудь снова увидеть его на этом свете. Мое же прощание было еще печальнее, так как я прощался не с живым человеком, а с его холодной могилой. Я еще раз почувствовал всю горечь невозвратной потери; прочувствовал все снова и ушел с кладбища с гораздо более тяжелым чувством, чем пришел.
        Затем отправился к губернатору провинции Ширим-бею и передал ему поклон и благодарность от моего отца. Он, по-видимому, был очень доволен моим посещением и просил передать в Каир несколько писем, которые ему хотелось доставить куда следует. Я исполнил его поручение с тем удовольствием, которое мы испытываем, когда можем этим отплатить за какую-нибудь оказанную нам услугу. Мы были чрезвычайно довольны, когда 13 сентября могли оставить город Донголу. Воспоминания были тягостны как для меня, так и для моего верного друга Бауэргорста.
        14 сентября. Вечером пристали к берегу на ночлег вблизи одной большой деревни Гафиера. Интересная сцена в суде задержала нас там до полудня следующего дня. В Хартуме наняли мы в услужение молодого парня Ахмеда, которому очень хотелось видеть Махерусет. Отец его, родом шейкие, пришел к нам в Донголу, чтобы забрать сына назад. Ахмед плакал и умолял нас не отпускать его, потому что родители, в особенности мать, постоянно дурно обращались с ним. Мы отправили и отца, и сына в диван, который и решил, что сын может идти куда ему угодно.
        Ахмед тотчас же убежал из города, чтобы снова пристать к нам, идя вниз по реке, но родные догнали его, заковали в цепи, отняли у него деньги, платье и избили. Но с помощью одного знакомого ему удалось убежать вторично; он явился к нам, прося пристанища, одновременно с преследовавшим его отцом. Теперь я вступился за мальчика, за что отец пожаловался на меня дивану. На его несчастье, я узнал в местном судье своего старого приятеля Абд-эль-Вехала и рассказал ему всю историю. Он также решил дело в пользу сына и дозволил ему отправиться с нами, чем тот с удовольствием и воспользовался. Родственники же пытались удержать его распространенным в Судане поверьем, будто европейцы убивают черных для того, чтобы кровью их окрашивать свои красные табуши (фески).
        В полдень мы отправились дальше и ночью прибыли на богатый финиками остров Бадин, жители которого очень бедны, несмотря на принадлежащие им обширные пальмовые леса. Правительство и здесь обложило каждое дерево высокой пошлиной в пятьдесят пара, или двадцать пять саксонских пфеннигов. Так как пошлиной обложены все деревья - как плодовые, та и неплодовые, то понятно, что жителям едва хватает на уплату этих пошлин. К тому же часто бывают неурожаи или несчастные нубийцы вовсе не могут сбыть своих плодов; тогда за ними остается недоимка и они подвергаются всевозможным притеснениям со стороны правительства. Удивительно, что они еще не умирают с голоду.
        17 сентября. Выехали в полдень и скоро прошли шеллаль Ханник, первый из так называемого второго катаракта. Судно с неимоверной быстротой и осторожностью извивается между множеством утесов, которые повсюду торчат из воды. На больших островах видны снова такие же крепости, как мы видели в Вади-Гаммаре. По обеим оконечностям большого острова Симмита возвышаются величественные замки, из которых один на южной оконечности уже совершенно разрушен. Они свидетельствуют нам о том, что набеги шейкие доходили и сюда.
        По обеим сторонам пустыня снова примыкает к самым берегам. Выше только что пройденного нами шеллаля находится могила шейха Суктан-Моркэ.
        18 сентября. Мы прошли шеллаль Шабан, который опасен только во время мелководья, и к полудню достигли могилы шейха Факи-Бандера. Отсюда Нил поворачивает к востоку и описывает большую дугу, вокруг которой от Коэ мы проехали на верблюдах. Здесь нашим взорам открывается вид на обширные пальмовые леса, между тем как в голубой дали виднеются шесть живописных горных вершин.
        Сегодня мы ускорили наш путь. В полдень уже оставили позади джебели Науер и Кизбетта. Вскоре затем показалась деревня Куке, откуда Нил, хотя и ненадолго, снова направляется к северу, а через милю близ гор Сези и Бербер опять поворачивает к западу. Слева, в пустыне, видны вертикально стоящие четыре колонны одного храма, а на хребте Сези расположена крепость, увенчивающая живописными развалинами его вершину. Здесь нас застигает ураган и вынуждает высадиться на сушу. После короткой остановки мы смогли снова продолжать путь и только поздно ночью высадились при великолепной погоде близ деревни Горгат, у подошвы горы того же названия.
        19 сентября. От места нашего ночлега река поворачивает к северо-западу; она заключена между утесами и медленно течет в своем довольно узком русле. Мы встали очень рано, в восьмом часу миновали деревню Коэ и часа через два у храма Соббе достигли Дар-эль-Махаса. В полдень вышли на берег в деревне Содартэ, чтобы запастись финиками и мясом. Мансур купил для львов маленькую козу, но вступил с продавцом, сожалевшим о своей продаже, в спор.
        Вскоре вокруг нашего судна собралась толпа и старалась удержать его за канат, прицепленный на крюк к берегу. Все наши старания отвязаться от людей были тщетны. Толпа на берегу все увеличивалась. Большие каменья полетели в наше судно. Я показал оружие и пригрозил, что начну стрелять, если они не оставят нас в покое; затем прицелился и стрельнул через их головы; ничто не помогает. Бросанье каменьев становится упорнее, толпа свирепеет, и новые предостережения не привели ни к чему. Наконец я решился стрелять в толпу. Но чтобы никого не убить, зарядил ружье дробью и стрельнул в ноги. Действие было поразительно; берег опустел, но только на одну минуту.
        Бешеный крик пронесся по всей деревне, и в несколько минут на берегу собралось более пятидесяти человек, вооруженных топорами, крючьями, копьями, дубинами и тому подобными орудиями, которые с яростными жестами вызывали нас на бой. Так как мы боялись убить в борьбе многих из них, то и не приняли вызова, а преспокойно поплыли дальше. Но чтобы окончательно отбить у них всякую охоту к бою, я пустил мимо них несколько пуль, что настолько образумило людей, что они действительно оставили нас в покое.
        Мы ночевали в деревне Койке. Среди пальм возвышался высокий купол надгробного памятника, отличавшегося от всех, прежде виденных. Памятник этот поставлен над могилой одного великого святого, брат которого, Идрис, живет еще здесь и также почитается святым и пользуется тем же уважением, как и покойный. Этого последнего любили в особенности за его великие благодеяния бедным и уважали за семь совершенных им путешествий в Мекку. Брат поставил ему этот памятник, причем своими щедрыми приношениями содействовали вице-король и другие зажиточные турки. Мухаммед Али освободил Идриса от всяких податей и много раз выражал свое благоволение. Шейх Идрис был в Мекке только один раз, а между тем нубийцы убеждены, что он совершает путешествие ко святым местам так таинственно, что его постоянно видят в Койке, между тем как он находится в караванах пилигримов.
        Я видел шейха Идриса выходящим из своего красивого домика для совершения молитвы. Все наши люди с благоговением подходили к нему, целовали руку и просили благословения. Затем они стали в ряд с поселянами, совершили омовение и повторили за шейхом, который в это время занимал место имама, вечернюю молитву. Старый наш рейс Ихса уверял меня, что ни одно судно не проходило здесь без того, чтобы матросы не испросили у шейха Идриса его благословения и позволения на дальнейший путь.
        Шейх Идрис живет почти одними подаяниями турок и нубийцев. Но он не собирает никаких богатств. Все свое имущество раздает нищим или путешественникам. И нам также прислал несколько блюд от своего ужина, вместе с самым искренним благословением. Мы нисколько не смеялись над нубийцами, которые питали глубокое уважение к этому замечательному человеку, потому что и сами не отказывали ему в нем. Между прочим, он велел выстроить на левом берегу, в пустыне, на расстоянии получаса от Койке, маленький домик, в котором поселил одного невольника с женой, чтобы они давали приют и кормили путешественников. На другой день мы видели это здание гостеприимства и великодушия, достойного уважения.
        На далеком пространстве нет ни одного человеческого жилья, страна пустынна и бесплодна, а тут вдруг путешественнику представляется место отдохновения, над которым царит благословение святого или, по крайней мере, достопочтенного человека. Столь благородный человек, естественно, должен возбуждать благоговение.
        Бауэргорст осмотрел внутренность надгробного памятника. Он нашел очень простую могилу под кирпичным сводом, украшенную арабскими письменами. Могила окружена деревянной решеткой с куполом, поддерживаемым столбами с высеребренными капителями. Пол и решетка убраны шелковыми и шерстяными покрывалами. Это место упокоения высокочтимых духовных, или святых, Койке.
        20 сентября. Утро было туманное и обещало ненастный день. Вскоре после нашего отъезда мы добрались до острова Саи и потом до замка, укрепленного мамелюками и завоеванного турками. Замок этот служил последним убежищем повсюду разбитого, благородного войска. Надо полагать, что при взятии крепости была страшная резня; по крайней мере, рассказывают, что потоки крови убитых текли от крепости до самого Нила по утесам, стоящим на сорок футов над уровнем воды. И еще теперь указывают на широкие темные полосы по стенам замка, как на следы крови.
        В полдень мы миновали незначительный шеллаль Абдир и близлежащую высокую гору того же имени, формы которой из-за густого тумана виднелись только в неясных очертаниях. Солнце до того бледно, что его почти не видно. В два часа пополудни мы вошли в длинный бурный шеллаль Дахлэ, прошли его не более как в три четверти часа, несмотря на то, что он был мили в полторы длиной. В настоящее время из воды торчат только зеленые верхушки ив, видимые при мелководье.
        Ниже Дахлэ река сжата крутыми и довольно высокими утесами и несколько заворачивает к востоку. Мы прошли это узкое место довольно быстро и вышли на берег близ могилы шейха Акахшэ, на которой экипаж совершил молитву.
        На следующий день рано утром отправились дальше. Домик около теплого источника Окмэ едва виден. Опасный шеллаль Тангур прошли и не заметили как и когда; в полдень перебрались через стремнину Амбуколь и вскоре приблизились к Семмнэ с его бурным водопадом. Восемь барок причалили к берегу и приглашали нас в свое общество. Рейс Ихса отвечал им: "Аллах маана!" (С нами Аллах!) и твердой рукой направил судно в бушующие волны. При громких восклицаниях матросов: "Иа шех Акахше, хауен аалейна!" (Помоги нам, о шейх Акахше!) - судно стрелой пронеслось по стремнине и через несколько минут достигло берега и остановилось в спокойной и безопасной бухте.
        22 сентября. Нет других слов, кроме "эль хамди лиллахи!" для выражения радостного чувства, которое испытали все путешественники, оставив позади себя Семмне. В жалкой лодке с плохими лоцманами и ленивыми матросами мы благополучно проехали более двадцати шеллалей и двух водопадов! У нас в виду была радостная уверенность достигнуть лучших стран Земного шара. Так как до сих пор нам приходилось испытывать только опасности многочисленных водоворотов, безлюдных стран, скалистых гор и пустынь, то мы надеялись, что дальнейшее наше плавание вниз по одной из колоссальнейших рек, протекающих через замечательнейшую страну Земного шара, пройдет беззаботно и спокойно. Один только катаракт Вади-Хальфа лежал еще между нами и безопасным, свободным от скал руслом Вади-Арраба, Вади-Кеннуса и Египтом.
        Сегодня мы также выехали очень рано и проехали уже несколько небольших стремнин, когда показались стены замка Абке. Мы были, вероятно, на расстоянии какой-нибудь четверти мили от этого знакомого нам места, когда неповоротливость нашего экипажа едва не окончила трагически все наше путешествие.
        Немного выше того места, на котором мы находились, Нил, разделенный скалами на три рукава, становится шириной более полмили. Рейс Ихса намеревался проехать по правому рукаву, но был предостережен провожающим нас и хорошо знакомым с рекой нубийцем Мохаммедом, в этом рукаве находился водоворот. Тогда мы направились к среднему руслу и благополучно достигли его. Но тут Ихсу показалось, что у левого берега лучший фарватер, и он направил туда свое судно. Только усиленные старания гребцов преодолели поток среднего рукава и привели лодку к левому берегу. Удары весел с трудом преодолевали волнующуюся стихию, но не могли воспрепятствовать тому, чтобы лодку не отбросило к утесу, разделяющему оба рукава, где она с сильным треском протащилась по нескольким подводным камням.
        Тут ее подхватило сильное течение левого рукава и неудержимо понесло к утесу, который теперь только все заметили. При виде этого ужас овладел экипажем. "Я рабб хауен аалейна, я сааид иэб эль фарахди, ла иллаха иль аллах, Мохаммед рассуль аллах" (Господи, помоги нам! О Сайд, ниспошли нам радость (спасение)! Аллах один и Мохаммед пророк его), - раздавалось из уст пораженных матросов вместе с криками отчаяния всего общества.
        Лодка со страшным треском ударилась о скалу. Образовалась значительная течь. Вода ручьем полилась в судно, которое, как нам известно, выстроено было из мимозового леса, тонущего в воде. Все потеряли присутствие духа и как угорелые метались взад и вперед по палубе. Матросы разделись, чтобы в случае окончательного потопления судна броситься вплавь. Тут мы оба, Бауэргорст и я, поняли, как велика опасность, и к нам возвратились полное сознание и сила для решительных действий.
        Я запретил матросам под страхом смертной казни покидать судно и поклялся пустить пулю в голову первого, который осмелится покинуть его. Они очень хорошо знали, что я непременно бы это исполнил. За себя мы не боялись, так как отлично плавали, но Тишендорф вовсе не умел плавать. Поэтому я приказал одному из слуг надуть для него плотный кожаный мешок, наподобие используемых нубийцами. Научив Тишендорфа, как следует прикрепить мешок и что затем делать, я предоставил его на попечение Бога и его доброго гения. Затем передал все свои дорожные деньги слуге Мансуру, а другому, Мохаммеду, все наши наиважнейшие бумаги в непромокаемом ящике с приказанием в случае чего спасти и то, и другое. Это были самые необходимые распоряжения.
        Лодка все еще держалась на подводной скале, которая не давала ей погружаться. Экипаж по-прежнему не мог опомниться. Одни матросы старались сдвинуть ее со скалы, другие вычерпывали воду. Я схватился за руль, у которого сидел Бауэргорст, и, как он сам мне потом сознался, вертел его взад и вперед без всякой цели.
        Один только руль мог спасти нас! Мы вдвоем повернули его рукоятку в ту сторону, с которой чувствовали более упорное сопротивление, и заметили, что передняя часть лодки тотчас несколько поднялась. Вода с напором ударила в руль и с такой силой отбросила нас назад, что Бауэргорста отбросило к борту, где он, к счастью, удержался. Мы снова напрягли все силы и успешно преодолели неимоверно упорное противодействие руля.
        Нос лодки мало-помалу начал сдвигаться со скалы и повернул против течения. Затем поток внезапно подхватил лодку и принялся бросать ее из стороны в сторону. Все это произошло так быстро, что стоявшие и работавшие на скале матросы не успели вскочить на судно и их втянуло в водоворот. Мы спасли их шестами, за которые они уцепились. Все были до того напуганы, что дали судну сделать два-три оборота, прежде чем схватились за весла. Мы приняли команду на себя и с бичом в руках заставляли команду исполнять приказания. Матросы работали изо всех сил. Мы же со слугами черпали воду, но не могли не заметить, что судно с каждым взмахом весел становилось тяжелее и неповоротливее. Оно погружалось все глубже; вода почти наполнила половину трюма. Но мы все же добрались до левого берега реки и были спасены. Тотчас вбили в землю большие колья и к ним толстыми веревками крепко привязали лодку. Затем выгрузили тюки и ящики с товарами и принялись с большим усердием вычерпывать воду, так что мало-помалу нам удалось законопатить одну трещину за другой.
        Ящики и мешки с камедью были в самом жалком виде, но при тщательном осмотре оказалось, что ущерб был все-таки не так велик, как бы мог быть. По последующим моим расчетам, я потерпел убытку до шестисот талеров, рейс Ихса несравненно больше. Он оставил свою родину, деревню под Асуаном, два года назад и за все это время усиленным трудом приобрел двадцать центнеров аравийской камеди, из которой теперь более половины потонуло. Он взъерошил седую бороду и плакал. Все утешения были напрасны; бедняк не мог примириться со своей горькой участью.
        Когда работа была еще в полном разгаре, к нам приблизились те восемь барок, которые мы видели вчера у Семмгнэ, одна за другой они прошли по среднему рукаву, который Ихса так неблагоразумно обошел. Мы звали их на помощь, с досадой сознавая преимущество их парусов над нашими. Они свернули их и через несколько минут были уже около нас*.

* В самом шеллале часто только эти рутовые паруса служат спасением для небольших лодок, потому что при пассатном ветре, дующем во время полноводья, они всегда могут гнать лодку' против течения. - А. Брем.

        Нашу усталую команду сменили матросы с других судов; не более как в один час вычерпали всю воду и законопатили трещины. Тогда мы снова нагрузили лодку и отправились к обыкновенному месту высадки на другом берегу. Здесь вытащили ящики на берег, вынули все, что в них было, и насколько возможно просушили промокшие чучела птиц. За этим занятием мы провели целых три дня. Вероятно, из-за проникшей в судно воды околели три больших грифа, что для меня было самой чувствительной потерей.
        25 сентября. Я расстался с Бауэргорстом, который хотел пройти большой катаракт водой. Я же остался при грузе и на следующий день на верблюдах отправился с ним в Вади-Хальфу. Чуть свет мы уже были в седлах. Павианы и другие обезьяны сидели, скорчившись в самых смешных позах на ящиках, которые были навьючены на верблюдов, и постоянно ссорились с этими животными, и без того всегда угрюмыми. Часа через три мы прибыли в Вади-Хальфу на верховых верблюдах; вьючные же явились позднее. О благополучном приезде Бауэргорста я тут же узнал. С неподдельной радостью приветствовали мы друг друга. Приятель мой рассказал подробности своего путешествия. Оно было весьма сходно с пережитым прежде, хотя и при других обстоятельствах. Судно и на этот раз чуть не подверглось крушению. У тесного прохода Куссукола сломались два весла, и судно наскочило на скалу, причем один матрос упал в воду и непременно утонул бы, если бы Бауэргорст не бросил ему надутый кожаный мешок, чем и спас его. Матрос полностью разделял мое мнение, что тот, кто хоть раз по собственной охоте пройдет катаракт Вади-Хальфа, уже никогда во второй раз не решится на это.
        Тем более удивились мы, когда несколько дней спустя встретили нубийца, который преспокойно на простом плоте проплыл не только последний катаракт, но и все прочие стремнины, начиная с самой Донголы. Первый раз мы встретились с ним на упомянутом мною острове Бадигне, он умолял нас и других взять его с собой в Каир, но тщетно. Тогда он смастерил плот из жердей дурры длиной в десять футов и шириной в пять, заостренный спереди, сел на него и отдал себя на произвол потока. Стебли двух пальмовых листьев служили ему веслами. У катаракта Вади-Хальфа сильный водоворот увлек его утлое судно в глубину и принудил нашего нубийца кружиться в стремнине, затем легкий плот опять вынырнул на поверхность. Нубиец взобрался на него снова, поймал плывший по реке тюк с товаром, привез его в Вади-Хальфу и затем продолжил свой дальний путь. Необходимыми съестными припасами он запасался в деревнях, к которым приставал. Подобным образом нубийцы совершают иногда путешествия более чем в сто немецких миль.
        28 сентября. К полудню прибыла в Вади-Хальфу одна из тех барок, вместе с которыми мы совершили переход через катаракт, и привезла весть, что лодка, еще 3 сентября сильно пострадавшая, окончательно разбилась в катаракте Вади-Хальфа, несколько повыше шеллаля Куссуколя, и потонула с грузом около шестидесяти центнеров камеди. Экипаж же спасся с большим трудом.
        Вскоре после этого прибыла вторая барка, принадлежавшая моему покровителю Латифу-паше. Груз ее состоял из прекраснейшей пары львов, которых Латиф-паша посылал в подарок его величеству императору австрийскому, и из пятнадцати или двадцати абиссинских невольниц. Экипаж расположился рядом с нами под тенью пальм. Мы увидели очень хорошеньких девушек среди невольниц, которые предназначались для дома паши и которые все вместе стоили, вероятно, более тысячи талеров. Именно поэтому сопровождавший их слуга из предосторожности провез их через пустыню.
        К вечеру мы оставили Вади-Хальфу и отправились в деревню Ишкет, находящуюся в четырех часах пути, где и остались ночевать, так как рейс Ихса хотел навестить живущих там своих родных.
        На другой день сильный встречный ветер мешал скорому плаванию, и мы провели большую часть дня близ пещерных храмов Абу-Симбель, а безветренной ночью продолжили наше путешествие.
        30 сентября. С восходом солнца прибыли к уже знакомой нам крепости мамелюков Ибрим. Во время необходимой остановки я пошел поохотиться в прекрасный пальмовый лес, но имел несчастье так напугать выстрелом одного мальчика, страдавшего судорогами, что с ним в ту же минуту сделался припадок. Равнодушные нубийцы случайно окружили несчастного ребенка и совершенно хладнокровно оставили его на произвол судьбы.
        В десять часов утра мы вышли на берег в Дерре, или Дирре, для закупки мяса. В целой деревне не нашли ни одной овцы, и местный начальник, старый любезный турок из Белграда, подарил нам жирного барана. После непродолжительной остановки отправились далее и к полудню прибыли в Короско. Здесь мы нагрузили благополучно прибывшие мои ящики. Сверх того, к величайшему нашему удовольствию, получили письмо из Хартума от приятеля нашего Рейца.
        С закатом солнца снова пустились в путь и всю ночь напролет плыли при лунном свете.
        1 октября осматривали древние египетские храмы Гурда, Тахке и Герф-Гуссейн. Все они лежат на левом берегу один возле другого, довольно незначительны, но тщательно отделаны.
        2 октября. Еще до полудня достигли Калабшэ и посетили великолепный, но, к сожалению, почти совсем разрушенный храм. Он один из самых красивых, какие мне случалось видеть, очень обширен и украшен многими рисунками и иероглифами. Вся окрестность покрыта развалинами. По скульптурным работам нельзя представить древность этих построек; их первоначальная красота еще вполне сохранилась.
        Вскоре мы миновали тропик Рака при громе ружейных выстрелов и радостных криках "ура!". Мне приходилось проезжать его уже в четвертый раз. Приблизительно в этом месте Нил суживается и образует так называемые Калабшские ворота (Баб-эль-Калабшэ).

Герф-Гуссейн
        Далее вниз по течению на левом берегу лежит храм Хиндаф и в миле от него шеллаль Тубот. Он опасен только в полноводье Нила, летом же становится весьма незначительным. Лежащий от него неподалеку храм того же имени представляет мало примечательного. Ему недостает как величественности и громадности форм, так и богатства скульптурных работ, которыми отличаются все египетские древности. Немногие встречающиеся здесь скульптурные работы плохо выполнены.
        3 октября. Филэ. Мы осматриваем развалины "острова фей" во второй раз и все-таки не в состоянии, несмотря на нашу довольно продолжительную остановку, сохранить в своей памяти всей их прелести. Общее великолепие храма до того поразительно, скульптурные и другие украшения отдельных залов до того разнообразны, что нельзя сразу создать общую картину.
        4 октября. Я отправился со всей поклажей через пустыню в Асуан на верблюдах. Бауэргорст остался на судне и прошел на нем незначительный шеллаль, или так называемый первый нильский катаракт. В Асуане мы пробыли до 7 октября. О нашем путешествии по верхней части Египта я мало имею что сообщить. Утром 8 октября приехали в Ком-Омбо, после полудня в Джебель-эль-Селсели, вечером в разрушенную деревню Силве, а на другой день в Эдфэ. Тут поразил меня храм, на который я до сих пор мало обращал внимания. Он во всех отношениях величествен. Высокие башни еще довольно хорошо сохранились; вероятно, они служили жилищами жрецам. С передней стороны идут три ряда рельефных мужских и женских скульптурных фигур. Фигуры верхнего ряда, когда глядишь на них снизу, представляются в натуральную величину, а нижние колоссальны.
        Пройдя через вход, украшенный по обыкновению крылатыми змеями, попадаешь во двор, окруженный колоннадами, в задней части которого видны тщательно отделанные колонны, к сожалению, почти совсем разрушенного храма. Богатый, украшенный скульптурными работами проход идет вокруг всего храма, образуя как бы задний двор. На плоской крыше этого здания многие семейства феллахов построили свои хижины. За храмом лежат целые горы мусора, которые выше самого храма. Вероятно, они образовались уже после постройки храма вследствие неоднократных разрушений города, и до некоторой степени служат доказательством глубокой старины древнеегипетских памятников.
        В пустыне другого, правого, берега открыты в новейшее время эльзасцем Неттингером залежи каменного угля. Египетское правительство поручило их разработку одному французу, но до сих пор оттуда еще не добыто ни куска угля.
        Понижение температуры в Египте очень чувствительно; утром и вечером бывает довольно холодно. В Нубии солнечные лучи падают на скалистые горы обоих берегов реки и, отражаясь от них, распространяют сильный жар, здесь же сильное испарение полноводного Нила значительно понижает температуру. К тому же низкие хребты гор, огибающие долину Нила, дают свободный вход северным ветрам. Мы зябли и часто чувствовали необходимость в шубах.
        Везде, где мы останавливались, вокруг нашей лодки собиралась толпа народа, чтобы поглядеть на живых зверей. Своей страстью к "забавам" они часто становились до того докучливы, что приходилось прогонять их с судна палками. В Эснэ, наверное, треть всего населения надоедала нам своим присутствием. В одной деревне я с большим трудом спас мальчика из когтей львицы. Он подошел так близко к пальмовому дереву, к которому было привязано животное, что был схвачен Бахидой и легко мог быть растерзан ею. По счастью, она была сыта и только играла с ним, как кошка с мышью, когда я подошел и вырвал ребенка из ее лап.
        11 октября. Вчера мы оставили Эснэ и ночью пристали к Арменту, где недавно был устроен Мустафой-пашой (сыном Ибрагима-паши) сахарный завод. Установкой машин занимались здесь два европейца, англичанин Фокс и француз Ролле. Первого мы посетили у паровой водоподъемной машины, устроенной в очень прочном здании. Он принял нас радушно, но спокойно, француз же, наоборот, с искренней радостью.
        Мне никогда не приходилось видеть двух европейцев, которые бы так отстаивали свою национальность, как эти двое. Например, каждый из них был настолько горд, что не хотел изучать язык другого, вследствие чего они говорили между собой по-арабски. Каждый находил в другом что-нибудь достойное порицания; и, вместо того чтобы действовать согласованно, старались сделать что-нибудь наперекор друг другу. Приезд наш был для них праздником. Мы тотчас же были приглашены к Ролле пообедать и, конечно, с благодарностью приняли это приглашение, но в то же время должны были обещать и англичанину прийти к нему ужинать.
        Ролле жил в довольно близких отношениях с одной итальянкой, которая после смерти его жены занималась у него хозяйством; но все-таки отношения их не могли назваться вполне семейными. Совершенно иначе было у англичанина. Его любезная жена, природная англичанка, со своими тремя милыми детками представила картину семейного довольства и счастья. Какое приятное впечатление производили их забота и внимание к гостям! Мы вовсе не ожидали того, что нашли, и тем более были приятно поражены всем этим. Со смехом вспоминали впоследствии в Каире, как поразила нас ослепительная белизна европейки. До сих пор кожа наша казалась нам очень белой, даже итальянку мы не находили белее нас, но когда перед нами предстала миссис Фокс, мы тотчас поняли, что загорелыми от солнца лицами походили скорее на мавров, нежели на европейцев. Только после полуночи покинули эти гостеприимные дома.
        12 октября. Утром прибыли в Луксор. Мы провели здесь два дня и все время посвятили на экскурсии по разным руинам. Интересно нам было познакомиться с французским графом де Саиве, который уединился в Луксоре, чтобы написать одно политическое сочинение. Недавно назначенный консульским агентом в Англию Мустафа-ара пригласил его, нас и епископа Абухна-Михаэля из Эснэ к себе на ужин.
        15 октября мы прибыли в Кенэ, 17-го в Дирджей, а на другой день в Сиут. Здесь встретили немецкого кузнеца из Лайбаха, который сообщил нам о скором прибытии моего бывшего спутника, пастора Кноблехера, и описал цветущее состояние миссионерства.
        После того как мы вместе с Бауэргорстом 21 октября вторично осмотрели норы крокодилов, 22-го встретили священника, плывшего вверх по реке в своей прекрасной железной дахабие "Stella matutina" ("Утренняя звезда" (лат.), и были крайне довольны сделанным нам дружеским приемом, равно как и великолепным и прекрасно устроенным судном. Молодые священники, сопровождавшие д-ра Кноблехера, были немцы и, как уверял он, основательные и скромные молодые люди; они обладали всеми нравственными и физическими качествами, какие были потребны для Судана.

Дворец Делла Зиза, боковой фасад
        Мы с наслаждением провели целый час у любезных и отважных проповедников христианства, затем расстались и поспешили на родину, оставляя за собой знойные южные страны. Дальнейшее путешествие наше шло быстро и счастливо.
        26 октября. Первые лучи восходящего солнца осветили шпиль стройного минарета мечети Мухаммеда Али. Радостно приветствовали мы Махерусет. Вскоре после того прибыли в Фостат и рысью на бойких ослах добрались до Муски. День был воскресный. Колокола в монастырях "святой земли" благовестили к заутрене. Каждый звук мелодично отдавался в душе. С этим звоном вставали перед нами картины родины. Это были те же колокола, которые звонили в дни нашего детства, те же, которые возвестили нам час разлуки с родиной, а теперь встречали нас своим приветом. Месяцы, годы нужно быть вдали от всего того, что напоминает родину, чтобы понять язык их. Ясно и звучно слышалось нам: Далекий благовест звучал, в пространстве тая. О днях былых, весне, цветах напоминая.
        И снова я был упоен движением и жизнью несравненного города, снова мог наслаждаться и мечтать в садах "победоносцев". Мой ослабленный лихорадкой организм укрепился, и столь часто падавший дух восстановился. В Каире я снова ожил. Еще прежде называл я этот великолепный город моим идеалом. Повторяю это и теперь для того, чтобы описать всю полноту моего счастья. Как близок я был к отечеству! Через полтора месяца получал я ответы на письма, которые писал к своим друзьям. Как дружелюбно встречали меня честные, прямодушные соотечественники! Благодаря им я снова мирился с европейцами, с христианами.

Дворег Делла Зиза, вид внутренних покоев
        Мой верный друг Бауэргорст поселился вместе со мной на квартире в Тарб-эль-Тиабе (Улице шакалов), узком переулке арабского квартала, близ Муски. Нам нужно было сделать лишь несколько шагов, чтобы под чинарами цветущего Эсбекиэ с полным наслаждением выкурить шише (арабское название кальяна) и выпить чашку драгоценного мокко.
        Как отрадно в тенистых аллеях Эсбекиэ! Под вечер раздаются разносимые вечерним ветерком тихие звуки европейской духовой музыки и арабских любовных песен. Мимо проходят гуляющие европейцы и ищущие прохлады европейские женщины, а иногда также и левантинцы со своими укутанными покрывалами женами. Как блестят их темные очи из-за покрывал; как иногда странно, вопросительно останавливаются они на лице чужестранца! И над всем этим синеет роскошное небо Египта, пока заходящее солнце не окрасит его пурпуром.
        С приближением ночи прогуливающиеся взад и вперед дамы и кавалеры исчезают, зато запахи цветов пробуждаются. Звезды блистают так роскошно на темном небосклоне, воздух так прохладен, а вместе с тем бесконечно мягок. Сидя на жестких пальмовых скамьях, невольно предаешься мечтам, но все мысли поглощаются созерцанием прелести ночи. Часто никого не было уже видно на гулянье, кроме нас. Мы все еще оставались, когда все другие уже разошлись. Не так ли, Бауэргорст? В Каире мы познакомились с тремя любезными немцами, в обществе которых провели много приятных часов. То были натуралист доктор Теодор фон Гейглин из Виртемберга, коммерсант Зауэр из Ганновера и доктор медицины Теодор Бильгарц из Зигмарингена. Гейглин услаждал вечера нашего кружка своими учеными рассказами, Зауэр болтливостью, а Бильгарц остроумием. Бильгарц был душой общества. Я не мог решить, что в нем более заслуживало уважения: превосходный характер или глубокие и основательные знания*.

* Гейглин Теодор (1824 - 1876). Немецкий зоолог и путешественник, исследователь фауны Аравии и Северной Африки. Доктор Бильгарц Теодор (1825 1865). Немецкий медик и зоологу главный врач и анатом в Каире, прославился своими открытиями в области гельминтологии. Его именем назван один из опаснейших эндопаразитов Billharsia haematobia (семейство Distomidae).

        В первых числах ноября мы сидели у Зауэра и упивались дымом драгоценной травы джебели. Кипрское вино искрилось в хрустальных стаканах. Гейглин толковал о предполагаемом путешествии к Красному морю. "Поедемте со мной", - обратился он к нам. Подумав и посоветовавшись между собой, мы скоро согласились. Бауэргорст и я решились сопровождать Гейглина по Красному морю, а он за это должен был поехать с нами на Синай. Мы чокнулись, со словами: "Счастливый путь!"