Семейство гиббоновые

        Ни в одной группе обезьян развитие передних конечностей не достигает такой степени, как у гиббонов, или длинноруких обезьян. Они с полным правом носят свое имя, ибо их необычайно вытянутые руки достигают земли, когда животное держится вертикально. Одного этого признака было бы достаточно, чтобы отличать длинноруких обезьян от всех других родов этого отряда.
        Гиббоны образуют довольно обширный род человекообразных обезьян*; известно около семи видов, которые должны быть причислены к этому роду.

* Семейства гиббоновые (Hylobatidae) и человекообразные обезьяны (Hominidae) составляют особую группу Hominoidea, или высш их узконосых обезьян. Линии гиббонов и крупных человекообразных разделились около 10 млн лет назад.

        Все они азиаты и принадлежат исключительно Ост-Индии, а также ближайшим из Больших Зондских островов: Суматре, Яве и Борнео. Относящиеся сюда виды достигают довольно значительной величины, хотя ни один не превышает одного метра в высоту. Их тело, несмотря на сильную и выпуклую грудь, кажется очень тонким, так как паховая область утончена, как у борзой собаки; задние конечности значительно короче передних, длинные руки у некоторых видов отличаются еще тем, что указательный палец отчасти срастается со средним**.

* * Пропорции ног и туловища у гиббонов сходны с человеческими. Указательный палец срастается со средним не на руках, а на ногах только у одного вида сиаманга.

        Голова мала и яйцевидной формы; лицо человекообразно; седалищные мозоли малы, а хвост незаметен. Тело гиббонов покрыто густым и мягким, как шелк, мехом, который бывает черного, бурого, буро-серого и соломенно- желтого цвета. Все гиббоны обладают чрезвычайно громким голосом и особенно охотно издают крики в утренние часы.
        Сиаманг (Hylobates syndactylus) представляет собой самую большую из всех длинноруких обезьян; он отличается еще и тем, что его руки относительно менее длинны, чем у других видов. "Его вид, - говорит Дювосель, - безобразен особенно потому, что его низкий лоб так недоразвит, что вместо него одни только бровные дуги, глаза глубоко сидят в орбитах, нос кажется широким и плоским, направленные в стороны ноздри очень велики; рот открывается почти до основания челюстей. Если притом вспомнить о большом голом гортанном мешке сиаманга, который свешивается на передней стороне шеи в виде грязного и отвислого зоба и надувается при крике, о кривых конечностях, обращенных внутрь, которые животное всегда держит согнутыми, о висках, вдавленных под выдающимися буграми, и о недоразвитом подбородке, то придется сказать себе, что наша обезьяна не принадлежит к самым прекрасным представителям своего отряда. Густой мех, покрывающий тело, совершенно черного цвета, состоит из длинных, мягких и блестящих волос; только брови красно-бурые. Волосы на предплечье направлены вверх, на плече - вниз, так что на локте они как бы взъерошены". Встречаются и альбиносы. Бокк однажды получил одного живого альбиноса этого вида. Взрослые самцы достигают одного метра в высоту, а размах рук их почти вдвое больше.
        Сиаманг водится обыкновенно в лесах Суматры, опытные исследователи наблюдали его как в неволе, так и на свободе. Однако указание Гельферса, что сиаманг встречается даже в южном Тенассериме, так же как и указание Уэллеса, что он водится и на полуострове Малакка, поставлены под сомнение Блэнфордом*.

* Помимо Суматры сиаманги действительно обитают на полуострове Малакка.

        Наиболее характерным представителем семейства является хулок, или белобровый гиббон (Hylobates hoolok), длиннорукая обезьяна, высотой около 0,9 м, без гортанного мешка и со свободными пальцами задних конечностей. Ее мех, кроме белой перевязки на лбу, угольно-черного цвета; детеныши черно-бурые; конечности, средняя линия вдоль спины пепельно-серого цвета. По Блэнфорду, однако, нередки и светлоокрашенные хулоки обоего пола - от буровато-черного до желтовато-серого цвета. Седалищные мозоли ясно заметны. Хулок живет в Индокитае и водится, по Блэнфорду, в лесистых горных местностях к югу от Ассама по всему Аракану, а по Андерсону, до Вартабона. Его распространение на востоке достоверно неизвестно; недалеко от Бхамо в долине Иравади он еще встречается**.

* * Распространен в Бирме, Ассаме и на северо-западе Индокитая.

        Белорукий гиббон, или лар (Hylobates lar), приблизительно такой же величины, как хулок, черно-серого цвета, с красно-бурыми ягодицами, окаймленными белыми волосами; руки и ноги светлого цвета, лицо на голых частях черное, окаймлено ошейником беловатых волос. Общий цвет колеблется от черного до желтовато-белого; светлоокрашенные животные, как говорят, встречаются гораздо чаще, чем у хулока, а в некоторых местностях преобладают. Отечеством его надо считать полуостров Малакка*** и Тенассерим, где он живет до 1100 метров над уровнем моря. Тиккель утверждает, что лар встречается до северной границы Пегу, а Андерсон говорит, что он встречается даже в Аракане. Распространение лара на востоке неизвестно. Однако он живет, вероятно, в Сиаме; Бокк, к сожалению, не называет виды гиббонов, которых он наблюдал стадами у Меконга.

* * * Обитает по всему Индокитаю, Таиланду, Малакке, в китайской провинции Юньнань и на севере Суматры. В горы поднимается до 2400 м.

Белорукий гиббон (Hylobates lar)
        Наконец, быстрый, или чернорукий гиббон (Hylobates agilis), по Кантору, встречается рядом с ларом и на полуострове Малакка. Имеет голое голубовато-черное лицо (у самки оно с буроватым оттенком) и длинный, густой мех, цвет которого на голове, брюхе и внутренней стороне рук и бедер черный, над плечами и к шее постепенно становится светлее, а в паху переходит в бледно-бурый, между тем как задняя часть до коленных сочленений окрашена в смесь белого и красноватого цвета.
        Руки и ноги темно-бурые. Самка светлее, борода на щеках у нее менее длинная, чем у самца, хотя все еще довольно велика, так что голова больше в ширину; детеныши одноцветные - желтовато-белые.
        Строение тела длинноруких обезьян предназначено для лазанья. Они обладают всем необходимым для быстрого, продолжительного и ловкого лазанья и прыганья. Объемистая грудь вмещает большие легкие, которые не утомляются, не отказываются служить, если быстрое движение взволнует кровь; сильные задние конечности доставляют необходимую силу толчка для больших прыжков; длинные передние конечности дают животному возможность с большой уверенностью хвататься за ветви, которые должны служить новой точкой опоры, при более коротких руках легко было бы промахнуться. Насколько эти руки длинны, становится яснее всего при сравнении. Размах рук человека, как известно, равен его росту, а размах руки гиббона почти вдвое больше длины его тела; человек, стоящий прямо, едва касается опущенными руками колен, гиббон же - ступней. Понятно, что такие руки почти непригодны для хождения: они приспособлены лишь для лазанья. Поэтому хождение длинноруких обезьян есть жалкое ковылянье на задних ногах, тяжеловесное переваливание тела, которое удерживается в равновесии лишь вытянутыми руками; зато лазанье и прыганье по ветвям получается у этих животных легко и ловко. Для этих движений нет, по-видимому, границ, они как бы не зависят от закона тяжести. Гиббоны на земле медленны, неуклюжи, неловки, короче, - они чужие на земле; на ветвях представляют прямую противоположность - это настоящие птицы в образе обезьян*.

* Гиббоны в совершенстве освоили особый тип передвижения брахиацию. при которой основным "двигателем" служат руки. Пожалуй, из всех приматов они наиболее специализированы в быстром передвижении в кронах. Там они способны совершать прыжки до 15 м. Способ перемещения гиббонов, будь то в неволе или в природе, неизменно вызывает у наблюдателей чувство восхищения. Тем не менее, судя по застарелым переломам конечностей, найденным у 70% обезьян, искусство брахиации дается гиббонам непросто: случаются и падения с большой высоты.

        Если горилла - Геркулес среди обезьян, то гиббона можно сравнить с легким Меркурием; недаром же один из них - лар - назван в память возлюбленной Меркурия, прекрасной, но болтливой наяды Лары, которая своим неугомонным языком возбудила гнев Юпитера, но красотой заслужила любовь Меркурия и, благодаря этому избежала ада.
        Лар живет стадами из 6-20 особей, молодые и старые обоего пола вместе. По своему характеру он похож на хулока, но, по Тиккелю, не так подвижен и ловок, как последний. Он пьет иначе, так же как сиаманг: зачерпывает воду рукой и подлизывает капли, стекающие с пальцев. Его крик, судя по описаниям, совершенно отличен от крика хулока. Лар до такой степени пользуется на ветвях деревьев исключительно передними конечностями, что всякие предметы, которые он желает унести с собой, держит задними конечностями, особенно награбленные плоды, которые, убегая, перетаскивает в безопасное место.
        Наиболее неуклюже двигается в соответствии со своим внешним видом сиаманг, он не только медленно ходит, но и лазает несколько неуверенно и лишь в прыганье обнаруживает свою ловкость. Но и остальные виды могут лишь с трудом передвигаться на земле. "В комнате или на ровном месте, - говорил Гарлан о хулоке, - они ходят на задних ногах и довольно хорошо удерживают равновесие, причем поднимают кисти рук даже выше головы, слегка сгибают руки в запястном и локтевом сочленениях и затем довольно быстро бегут, покачиваясь вправо и влево. Если их побуждать к более быстрому движению, то они опускают руки до земли и перемещаются быстрее, опираясь на них. Они более прыгают, чем бегут, но все время держатся довольно прямо'1. У остальных видов туловище кажется не только слишком длинным, но и слишком тяжелым для коротких и тонких бедер, и поэтому обезьяны эти наклоняются вперед и употребляют при ходьбе обе руки, как костыли. "Таким образом они движутся вперед толчками, подобно ковыляющему на костылях старику, который боится сильного напряжения". Совершенно противоположное впечатление производят они, когда лазают. Все наблюдатели единогласно удивляются тому искусству и той ловкости, которую обнаруживают длиннорукие обезьяны на ветвях.
        С невероятной быстротой и уверенностью влезает быстрый гиббон, по Дювоселю, на бамбуковый ствол, вершину дерева или ветвь, раскачивается на ней несколько раз вверх и вниз или вперед и назад и потом с легкостью бросается, пользуясь упругостью качающейся ветви. Он пролетает, будто стрела или наклонно опускающаяся птица, расстояние в 12-13 метров несколько раз подряд. Можно предположить, что сознание своего недостижимого для других животных искусства доставляет ему большое удовольствие. Он прыгает без надобности через препятствия, которые легко бы мог обойти, изменяет во время прыжка направление и виснет на первой понравившейся ему ветви, подобно акробату, кувыркается и качается на ней, быстро поднимается, раскачивается вверх и вниз и снова бросается в воздух, с уверенностью стремясь к новой цели. Кажется, будто он обладает волшебными силами, может летать, не имея крыльев, больше живет в воздухе, чем на ветвях. На что нужна такому одаренному существу земля? Она чужда ему, как и он ей; земля доставляет ему только освежающее питье, и, утолив жажду, гиббон снова возвращается в свое воздушное царство. Здесь он дома; здесь он наслаждается покоем, миром, безопасностью; здесь он может пренебрегать врагами или убегать от них; здесь он может жить и наслаждаться своими легкими движениями.
        Некоторые наблюдатели сравнивают движения живущих на свободе длинноруких обезьян с полетом ласточек. Тем более замечательно наблюдение Г. О. Форбса над сиамангом. Он говорит: "Я считаю неверным, что эти обезьяны прыгают с дерева на дерево на такие большие расстояния, как обыкновенно говорят. Мне случилось видеть, что при рубке леса вблизи одного села стадо сиамангов оказалось отрезанным от ближайших деревьев лишь расстоянием в 30 футов; при каждом ударе топора они в величайшем страхе лазали по дереву вверх и вниз и не отваживались перескочить через этот промежуток; когда дерево стало падать, они и тогда не решились спрыгнуть с него, а были им раздавлены при падении". Из этого, однако, нельзя еще заключать, что сиаманги не могут перенестись через расстояние в 12 метров, особенно наискось вниз; возможно, что они, перепуганные и сбитые с толку своим необыкновенным и опасным положением, и не думали о том, чтобы спастись обычным способом. Уэллес, правда, тоже говорит, что сиаманг движется гораздо медленнее других гиббонов и не любит "громадных прыжков", но все же указывает, что и он "перебрасывается туда и сюда между далеко стоящими друг от друга деревьями".
        Наблюдение за этими животными на свободе имеет свои трудности, так как почти все виды длинноруких обезьян избегают человека и лишь изредка приближаются к лесным полянам. "Они живут по большей части, - говорит Дювосель о сиамангах, - многочисленными стадами под предводительством вожака, которого, по уверению малайцев, невозможно ранить. Если их застать врасплох на земле, то можно поймать, так как или испуг приводит их в остолбенение, или они сами чувствуют свою слабость на земле и сознают невозможность бегства. Как бы ни было многочисленно стадо, оно всегда покидает раненого товарища, хотя бы дело шло о совершенно молодом. Мать, однако, схватывает детеныша, пытается бежать, падает иногда вместе с ним вниз, затем испускает громкий горестный крик и с раздутым гортанным мешком и угрожающе расставленными руками загораживает дорогу врагу. Но материнская любовь проявляется не только в момент опасности. Случалось иногда наблюдать интересное зрелище, когда матери приносили своих малюток к реке, мыли, несмотря на их крики, затем старательно вытирали и сушили, и вообще так заботились об их чистоте, что такого ухода можно пожелать и некоторым человеческим детям. Малайцы рассказывали Диарду, и он позднее сам подтвердил это собственным наблюдением, что еще неспособных к движению детенышей всегда носит и водит тот из родителей, который одного пола с детенышем: детенышей мужского пола - отец, женского - мать*.

* Гиббоны моногамы, живут небольшими семейными группами, состоящими из пары и их разновозрастных детенышей. Пара создается долго, молодой самец долго ухаживает за самкой из другой группы. Семья имеет территорию от 5 до 40 га, границы участка предохраняются от вторжения соседей криками и демонстративными позами. Одно из деревьев на участке служит местом постоянной ночевки. Гнезд гиббоны не строят, спят сидя на корточках на ветке у ствола, обхватив голову руками. Благодаря густой шерсти риск промокнуть под дождем невелик. Питаются плодами, листьями, побегами. Детеныш рождается обычно раз в 2—3 года. Беременность длится 200-225 дней. Самка оставляет детеныша в 2 года (обычно к этому времени появляется более младший), и отпрыск целиком переходит на попечение отца. Половозрел ость наступает в 6-10 лет. Самки у гиббонов более инициативны и играют в семье роль вожака.

        О хулоках мы тоже имеем довольно подробные рассказы. Эти обезьяны, по Гарлану, держатся преимущественно на невысоких горах, так как они не выносят холода. Их пища состоит из плодов, однако они поедают и некоторые травы, нижние ветви деревьев и другие части растений; они разжевывают их, проглатывают сок, а разжеванную массу выбрасывают. Блэнфорд сообщает, что хулоки, как и все обезьяны, охотно пожирают насекомых, особенно пауков, а также яйца и, конечно, молодых птиц, а может быть и вообще всех птиц, каких только им удается поймать. О быстром гиббоне рассказывают даже, что он умеет ловить птиц на лету. По Овену, который прожил почти два года на родине хулоков, эти обезьяны собираются в лесах в общества от 50 до 100 особей; старые самцы, по словам Блэнфорда, отделяются от стада и живут отдельно, что часто встречается у многих млекопитающих. Обыкновенно хулоков замечают на вершинах тех деревьев, плоды которых особенно любят, но иногда они выходят по тропинкам из густого леса на открытые поляны. Раз Овен неожиданно встретил стадо этих животных, которое весело забавлялось, но при его приближении тотчас подняло тревогу и убежало в бамбуковую чащу; другой раз он, проходя один по вновь проложенной дороге, вдруг увидел, что окружен большим стадом этих обезьян, которые казались изумленными и еще более рассерженными тем, что в их царство проникло какое-то странно одетое существо. При приближении человека хулоки вообще убегают с возможной поспешностью, почему увидеть их удается редко. Они, как сообщил мне Гаскерл, так же осторожны, как и любопытны, и потому нередко показываются на опушке открытого пространства, вырубленного под пашню в тех местностях, где еще не напуганы охотниками; но коль скоро замечают, что за ними наблюдают или к ним приближаются, то мгновенно скрываются, и после того обезьян уже не так легко увидеть. Зато их голоса приходится слышать чаще. При восходе и закате солнца они поднимают такой ужасный крик, что можно оглохнуть, находясь вблизи, и не на шутку испугаться, если нет привычки к этой странной "музыке". Это ревуны Старого Света; они будят обитателей Малайских гор и вместе с тем досаждают горожанам, которым отравляют отдых на дачах. Говорят, что их крик можно слышать на расстоянии английской мили. Часто приходилось слышать и крик длинноруких обезьян, содержащихся в неволе, притом как обладающих гортанными мешками, так и тех, которые лишены этих придатков, усиливающих голос. Один опытный наблюдатель, Беннет, держал живого сиаманга и заметил, что если он был чем-нибудь возбужден, то вытягивал губы воронкой, наполнял воздухом свой гортанный мешок и затем кричал почти как индюк. Он одинаково кричал и при радостном, и при гневном возбуждении*.

* Гиббоны единственные млекопитающие, кроме человека, способные издавать чистые мелодичные звуки. Утреннее хоровое пение семьи гиббонов служит для маркировки территории и объединения членов группы. Инициатором "концерта" является самец. Другие члены семьи подхватывают "мелодию" голосами разной тональности. "Песни" некоторых видов насчитывают до 90 "колен", состоящих из нескольких сигналов разного тона и тембра. Вокализация гиббонов зависит от погоды, времени суток, индивидуальных особенностей и "настроения" певцов.

        Относительно душевных способностей длинноруких обезьян мнения наблюдателей различны. Дювосель очень дурно отзывается о сиаманге: "Его медлительность, непристойность и тупоумие остаются неизменными. Правда, под властью человека он скоро становится настолько же кротким, насколько был прежде диким, и настолько же доверчивым, насколько прежде был пугливым, однако всегда остается более боязливым, чем другие виды; он никогда не привязывается к человеку так, как те, и его покорность является скорее следствием невыразимого равнодушия, чем приобретенного доверия. Он остается одинаковым как при хорошем, так и при дурном обращении; благодарность и ненависть, по-видимому, для него чужды. Его внешние чувства слабы. Если он рассматривает что-нибудь, то безучастно; если ощупывает, то машинально. Это существо, лишенное всяких способностей, если расположить животное царство по степени развития ума, то ему пришлось бы занять одно из самых последних мест. По большей части он сидит скорчившись, обхватив себя длинными руками и спрятав голову между бедер и отдыхает или спит. Лишь время от времени выходит из этого состояния и прерывает продолжительное молчание неприятным бессмысленным криком, не выражающим ни чувства, ни какой-либо потребности. Даже голод, кажется, не пробуждает его из природной сонливости. В неволе он равнодушно берет пищу, без жадности подносит ее ко рту и даже позволяет отнять ее. Пьет он таким способом, который соответствует остальным его ухваткам: погружает в воду пальцы и сосет висящие на них капли". Бокк тоже называет сиаманга "ленивым и глупым в неволе; он не обнаруживает забавной живости, свойственной другим обезьянам и, по-видимому, теряет при этом понятливость". Подобным наблюдениям над отдельными животными не следует, однако, придавать слишком общего значения, тем более что другие наблюдатели если и не говорят прямо противоположного, то все же отзываются о наших обезьянах гораздо благосклоннее.
        Уэллес выставляет сиаманга в более благоприятном свете. "Я купил, - говорит он, - маленькую длиннорукую обезьяну этого вида, которую туземцы поймали и так крепко связали, что даже поранили ее. Сначала сиаманг был довольно дик и хотел кусаться, но когда мы развязали его и предоставили ему для гимнастических упражнений два шеста под навесом дома, а затем привязали его короткой веревкой к кольцу, свободно двигающемуся по шесту, чтобы он мог ходить и лазать вперед и назад, то он скоро успокоился, принял довольный вид и стал очень проворно прыгать туда и сюда. Сначала сиаманг выказывал ко мне антипатию, которую я старался устранить тем, что всегда сам кормил его. Но раз во время кормления он так сильно укусил меня, что я вышел из терпения и сильно ударил его. В этом мне пришлось раскаиваться, так как после этого он стал ко мне относиться еще хуже. Моему мальчику-малайцу он позволял играть с собой; этими играми, а также собственными упражнениями, легкостью и ловкостью прыжков он доставлял окружающим большое удовольствие. Когда я возвратился в Сингапур, сиаманг привлекал общее внимание. Ел он почти все виды фруктов и рис, и я надеялся, что его удастся перевезти в Англию. Но он умер перед самым отъездом"*.

* В неволе гиббоны оказываются довольно смышлены и забавны, у них богатая мимика и голосовые сигналы. Способны использовать орудия палки, веревки. Эти нежные приматы подвержены инфекционным заболеваниям, хотя могут и играть в открытых вольерах при 15-градусном морозе. Отмечены случаи продолжительности их жизни в неволе до 31 года. Вместе с тем из-за трудностей в подборе пар разводить гиббонов крайне трудно. Нередко между кандидатами на образование семьи возникает несовместимость, и потомства получить не удается. В природе сокращается ареал и численность большинства гиббонов из-за охоты и вырубки лесов.

        Рассказ этот имеет совершенно другой тон, чем рассказ Дювоселя, и притом согласуется с тем, что мы знаем об остальных длинноруких обезьянах. Один хулок, которого Гарлан держал живым пять месяцев, стал менее чем за месяц таким ручным, что гулял, держась одной рукой за руку хозяина, а другой - опираясь о землю. "На мой зов, - рассказывает Гарлан, - он приходил, садился около меня на стул, чтобы завтракать вместе со мной, и брал с тарелки яйца или крыло курицы, не пачкая скатерти. Он пил также кофе, шоколад, молоко, чай; хотя обыкновенно он пил, погружая в жидкость руку, но, чувствуя сильную жажду, брал сосуд в обе руки и пил из него, как люди. Его любимыми кушаньями были: вареный рис, размоченный в молоке хлеб, бананы, апельсины, сахар и т.п. Бананы он очень любил, но охотно ел и насекомых, отыскивал в доме пауков и ловко ловил правой рукой мух. Подобно индусам, которые избегают есть мясо из-за религиозных побуждений, этот гиббон, по-видимому, тоже питал к нему отвращение".
        Вообще гиббонов редко приходится видеть в неволе даже на их родине. Они не могут выносить потерю свободы, страстно стремятся назад в свои леса, к быстрым движениям на свободе, становятся все тише и печальнее и наконец умирают.