Польский язык

Область польских наречий обнимает собою Царство Польское (без северной части Сувалкской губ. и некоторых местностей Седлецкой и Люблинской губ.), смежные с ним уезды Гродненской, Виленской и Ковенской губ., часть Восточной Пруссии, населенную мазурами (см.), Вармию в Западной Пруссии, маленькую часть прусской провинции Померании, провинцию Познанскую, восточную часть Прусской и Австрийской Силезии и Западную Галицию. На восток, по Северо-Западному краю, П. язык распространялся путем колонизации, образовав особый литовско-польский говор; в Юго-Западном крае по-польски говорит значительная часть помещиков и городских жителей. Многолюдные польские колонии существуют в Соединенных Штатах Северной Америки и в Бразилии. П. язык принадлежит к западной группе славянских языков и вместе с вымершим полабским составляет более тесную группу, называемую не очень удачно лехицкой. Главные отличительные признаки П. языка: ro, lo, rze, le (с первоначальным кратким звуком e) — на месте русских форм полногласных, и звуки с, dz — на месте русских ч, ж. П. язык имеет еще много других особенностей, но указанные две наиболее характерны, в особенности первая, так как она развилась из праславянских сочетаний единственно на польской почве и отличает П. язык от всех других, не исключая принадлежащих к западной и даже к "лехицкой" группе. Характеристично также сохранение в П. языке носовых гласных звуков, которые в историческую эпоху существовали только в древнеболгарском или так наз. церковно-славянском языке. Русским формам: горох, молот, берег, свеча, межа, муж, язык соответствуют польские слова: groch, młot, brzeg, świeca, miedza, mąż, język. Несмотря на раннее (в XIII в.) отделение Силезии и на продолжавшуюся до XVI в. политическую самостоятельность княжества Мазовецкого, в этих областях не выработались говоры, которые можно бы выделить в отдельную группу. Великая Польша, Малая Польша, Мазовия и т. д. — все это термины исключительно географические; говоры великопольские или малопольские также надо понимать только в значении географическом. Исключение в этом отношении составляют только говоры кашубские, которые, вместе взятые, выделяются в отдельную группу, довольно резко отличающуюся от группы остальных польских говоров; но некоторые ученые считают говоры кашубские в тесном смысле этого слова не польскими, а полабскими (см. исследование проф. Бодуэна де Куртенэ "Кашубский язык, кашубский народ и кашубский вопрос", СПб., 1897). Сравнительное однообразие польских говоров можно объяснить тем, что поляки, вероятно, заняли с самого начала своего поселения в нынешней Польше сравнительно небольшое пространство и держались сплошной массой, которая со временем разрасталась и раздвигалась. Нынешние исследователи П. говоров не занимаются вопросом о их классификации и только собирают материал, из которого до сих пор нельзя сделать точных выводов ни о пределах того или другого говора, ни об их фонетических или каких-нибудь других особенностях. В общем П. говоры отличаются от литературного языка гораздо большим богатством звуковых оттенков. Не стесняемые грамматическими правилами, они изобилуют разнообразием форм, которые в литературном языке более подверглись процессу ассимиляции. Народ сохранил некоторые старые формы, отжившие уже свой век в литературном языке (напр. так наз. наклоненные гласные звуки, двойственное число в спряжении); в других случаях он подвинулся дальше, чем интеллигентные классы, и создал формы, которые, может быть, еще появятся на литературной почве (потеря в некоторых случаях носового произношения гласных, окончание родительного падежа множ. числа существительного среднего рода на -ów и т. д.). В местностях, сравнительно позже колонизованных поляками, судьбы П. языка были неодинаковы. Так, напр., в Люблинской губ. народ говорит почти совсем чистым литературным языком; в Северо-Западном крае в языке не только народа, но и образованного класса образовались такие особенности, как, напр., произношение сочетаний П. cie, zia, siu наподобие русских це, зя, сю или заметное удлинение ударяемой гласной, не говоря уже о множестве русских слов, вытеснивших собою соответственные по значению слова П. Исторические судьбы П. языка становятся известны только начиная с XIV в. О П. языке времен дохристианских может сказать только кое-что сравнительная грамматика. Существует предположение, что от дохристианской эпохи остались письменные П. памятники; беда только в том, что никто этих памятников до сих пор прочесть не умел. Мы говорим о так наз. прильвицких и микоржинских рунических надписях; часть первых признана фальсификацией, но подлинность некоторых, равно как и двух микоржинских, до сих пор отстаивается иными учеными, хотя и они содержание этих надписей объясняют, с точки зрения лингвистической, совсем неудовлетворительно (ср. проф. Фр. Пекосинский, "Kamienie Mikorzynskie", Краков, 1896). На одном из последних заседаний филологического отделения Краковской академии наук тот же проф. Пекосинский доказывал, что и на одной из средневековых монет находится руническая П. надпись, но попытка объяснения ее не увенчалась успехом: часть ее осталась загадочной даже для самого проф. Пекосинского. Вместе с введением христианства начинается в Польше и письменность, но на первых порах не П., а латинская. Можно, впрочем, предположить, что первые проповедники, пришедшие в Польшу около 968 г. из Чехии, где еще была свежа память о деятельности св. Кирилла и Мефодия, принесли с собою не только латинские, но и славянские богослужебные книги. Есть исторические свидетельства о том, что в Польше еще в XI в. сохранялось в некоторых церквах славянское богослужение (ср. проф. Абрагам, "Organizacja Kościoła w Polsce", Льв., 1890). Если это действительно было так, то единственным письменным памятником того времени мог бы служить известный отрывок римско-католического служебника, так наз. киевский, о котором проф. Соболевский, основываясь на точной передаче юсов, делает предположение, что он мог быть написан в Польше. Следы влияния церковно-славянского языка на П. едва ли, однако, можно было бы открыть даже с помощью самого тщательного грамматического анализа. Влияние латинского языка продолжалось, наоборот, до самого начала XVIII в.; на довольно продолжительное время он вытеснил собою местное наречие не только из церкви, но и из всех областей общественной жизни, сделавшись языком двора, администрации, суда, науки, литературы. В эпоху гуманизма и возрождения Кохановский, Клёнович, Оржеховский и др. наряду с природным употребляли и латинский язык. В XVII веке Польша имела латинского поэта Сарбевского, сочинения которого еще теперь входят в программы английских гимназий как образцы чистого классического слога. В состав П. языка вошло поэтому множество латинских полонизированных слов, а также некоторые латинские обороты речи и синтаксические особенности. С другой стороны, в польских памятниках XIV и XV вв. заметны многочисленные следы чешского влияния. Из Чехии в Польшу долго приходили священники, приносившие с собою религиозные, сперва католические, потом гуситские книги: они читались, переводились, переделывались. Чешский народ, на целое почти столетие раньше Польши принявший христианство, выработал много религиозных терминов и культурных слов, которые со временем перешли в П. язык и часто до сих пор сохраняют не совсем полонизированную форму (напр. wahac się — колебаться, не решаться на что-либо). Есть и такие слова, которые, родившись на чешской почве, настолько привились в Польше, что теперь, не зная их истории, нельзя их отличить от коренных польских слов. Влияние чешской письменности можно проследить до XVI и даже до XVII в. Очень рано стал оказывать влияние и немецкий язык и притом путем не только книжным, но и немецкой колонизации польских городов. С течением времени немецкие мещане совсем полонизировались, но польские евреи до сих пор употребляют в домашнем обиходе испорченный немецкий язык (жаргон). Таким путем в П. язык вошло много слов, обозначающих отвлеченные понятия, и еще больше — названия ремесел, снарядов, орудий, товаров и т. п. Латинское и чешское влияние коснулось почти только литературного языка, немецкий же язык проник в самые глубокие слои народа. Во второй половине XVIII в. П. литературный язык подвергся французскому влиянию, которое оставило после себя некоторые следы в словах и в оборотах речи. В первой половине нынешнего столетия в интеллигентных слоях польского общества вновь господствовал макаронизм, но только не латинский, а французский — и это не могло не отразиться на П. языке. Восточные соседи поляков до последнего времени мало имели значения для истории П. языка. Следы литовского влияния ничтожны; белорусское и малорусское наречия играют более важную роль, еще недостаточно исследованную. Мацеевский ("Piśmiennictwo polskie", т. II, Варш., 1852) полагает, что П. яз. в XVI в. сделался мягче под влиянием русского; по его мнению, Рей, Шимонович и многие другие тогдашние польские писатели ввели в употребление русские слова, обогатившие П. язык. Довольно заметно влияние русского языка на П. в настоящее время. Польская молодежь, воспитанная в русских школах, обыкновенно или вовсе не знакомится с польскими научными терминами, или же забывает их, вводя в язык много русских названий: особенно это чувствуется в языке юристов. Язык периодических изданий, и в особенности варшавских ежедневных газет, изобилует русизмами, которые стали понемногу проникать и в изящную литературу. Теперь нередко встречается даже у хороших писателей такой, напр., порядок частей предложения, чуждый древнему П. языку, как: "człowiek, syn którego..." (вместо "człoviek, którego syn..") или "о tem i myśleć niepodobna" (вместо "о tem nawet myśleć niepodobna"). Таких русизмов, весьма нередких не только в Царстве Польском, но даже в Галиции и в Познани, можно насчитать довольно много. Галицкие и познанские поляки не чужды немецкого влияния, отражающегося отчасти на выборе слов, отчасти на общем характере слога. Лучшие польские писатели прилагают большие старания к тому, чтобы отстоять неприкосновенность родного слова как от русского, так и от немецкого влияния.

В эпоху принятия христианства и в непосредственно следующие за тем века центр государственной жизни находился в Малой Польше, вследствие чего там начало зарождаться и крепнуть умственное движение. Хотя в тогдашней жизни господствовал латинский язык, тем не менее он не мог вытеснить в среде образованных классов народную речь. Первые польские короли вряд ли умели свободно говорить по-латыни; даже польское духовенство на первых порах знало латынь лишь настолько, чтобы читать мессу. Под корой литературной и административной латыни народный язык не только прозябал, но незаметно совершенствовался. Основу его составили великопольские наречия; с перенесением столицы в Краков началось воздействие говоров малопольских; в результате получился язык, который теперь почти одинаково близок ко всем польским говорам, но ни с одним из них не тождествен. Первоначальные судьбы этого языка проследить весьма трудно, потому что от времени до XIV в. не осталось ни одного более значительных размеров памятника, а памятники последующие, до XVI в., не дают прочной почвы для фонетических исследований. Дело в том, что поляки заимствовали латинский шрифт, не удовлетворявший звуковым потребностям П. языка; целый ряд звуков обозначался одной и той же буквой или сочетанием букв, и, с другой стороны, целый ряд букв и их сочетаний служил нередко для выражения одного и того же звука. Вот почему можно только в самых общих чертах наметить ход развития П. языка до XIV в. Это сделал Бодуэн де Куртенэ в сочинении "О древнепольском языке до XIV стол." (Лейпциг, 1870). Начиная с XIV в. задача несколько облегчается благодаря отрывкам проповедей, показаниям свидетелей в судах (так назыв. по-польски "roty przysiąg"); песне "Bogurodzica", приписываемой св. Войтеху, библии королевы Софии, молитвеннику Навойки, молитвам Вацлава, духовным песням, переводам статутов и мн. др. Особенно важное значение имеют свентокржижские отрывки — единственный памятник, который сохранил нам такие, напр., старинные формы, как togo, tomu (вместо позднейших, уже в XV в., tego, temu); он же указывает на то, что в XIV в. формы аориста и переходящего времени (имперфекта) были еще совсем обычны на польской почве. В XV в. поляки стали заниматься вопросом об упорядочении правописания; живший около 1440 г. Паркош из Журавицы написал первое сочинение по этому предмету, но еще на латинском языке ("Antiquissimus de orthographia polonica libellus", изд. в Познани в 1830 г.). В XVI в. П. яз. окончательно восторжествовал над латинским. Главной причиной этой перемены было религиозное брожение: новаторы старались распространять свои учения среди народа и с этой целью стали писать на народном языке; католики, защищая свою веру, также были вынуждены писать по-польски. В сочинениях Рея, Кохановского, Скарги П. яз. оказался способным к выражению всех отвлеченных понятий и тонких поэтических ощущений. Тем не менее, тогдашние писатели сознавали, что между уровнем их идей и развитием языка не было еще полного соответствия, и старались вводить новые слова. В XVI в. Заборовский издает соч. "Orthographia" (в 1518 г.), Мончинский — словарь латинско-польский (1564), Статориус — "Polonicae grammaticae institutio" (1568). В том же веке уже по-польски говорят король во дворце и судья в трибунале, по-польски пишутся судебные приговоры, ведутся сеймовые совещания, поются духовные песни. При Сигизмунде-Августе (ум. 1572 г.) все государственные акты для Польши пишутся только по-польски. В конце XVI в. П. язык переходит и в Литву, где с тех пор на сеймах местные дворяне стали говорить исключительно по-польски. По мнению Вишневского ("Historja Literatury polskiej", т. VI), речь депутата Мелешко, произнесенная на сейме около 1600 г., была, вероятно, последней, сказанной по-белорусски. В Украйне и Волыни в XVII в. начали составлять государственные акты на П. яз.; тогда же окончательно ополячилось местное русское дворянство. Толпа бездарных писателей XVII в., желая подражать слогу своих великих предшественников, испортила П. яз. почти до неузнаваемости (см. Польская литература); только немногие — Потоцкий, Коховский, Пасек — пишут без искусственных прикрас, языком естественным, сильным, образным и живым. Разговорная речь врывается в литературу, но не надолго. Уже в XVIII в. она уступает более искусственной речи, несколько театральной вследствие французского влияния. Но французский язык не вторгнулся так грубо в польскую литературу, как латинский — в предыдущем столетии: он только помог полякам сгладить шероховатости языка, исключить из употребления вульгарные слова, создать более изящный слог (Трэмбецкий, Красицкий). Молодое поколение начала нынешнего столетия нашло слог своих предшественников слишком холодным, стеснительным. Буря романтизма разбила вдребезги систему псевдоклассиков, которые, читая первые сочинения Мицкевича, скорбели о том, что их язык подвергся нашествию варваров в виде провинционализмов, неологизмов и множества заимствованных слов, даже из татарского и арабского яз. Романтики сами со временем несколько остыли в своем революционном пылу, но все-таки, разрушив стеснявшие язык ограды, изучив писателей XVI в., усовершенствовали, облагородили и оживили язык так, что их преемникам немного уже оставалось сделать в этом отношении. Из современных писателей лучшим мастером языка и слога является Сенкевич. Мы уже упоминали о польских грамматиках XVI в.; из позднейших всего замечательнее грамматика П. языка О. Копчинского (изданная в 1778 г.), на которой воспиталось много поколений польской молодежи. Теперь лучшими руководствами служат: "Grammatik der polnischen Sprache" (Б., 1864, переведенная и на рус. яз.) Смитта, "Gramatyka pols. (1663) Малэцкого и "Gram. jęz. pols." A. Крынского (В., 1897). По истории языка самое выдающееся сочинение написал проф. А. Калина "Historya języka polskiego" (Львов, 1883). Из сравнительных грамматик польского яз. лучшая принадлежит Ф. Малиновскому. Полная библиография сочинений, посвященных П. яз., собрана в "Prace Filologicznej" (т. I, Варш., 1886) и в "Archiv für Slavische Philologie" (Supplement-Band, Б., 1892). Польско-рус. и Рус.-Польский словари: Дубровского, Потоцкого и др.

И. Лось.