Богохуление

(βλασφημια, blasphemia) — непочтение к Богу, выражаемое дерзкими словами или какими-нибудь поступками. Оно как особенно тяжкое преступление, по Закону Моисееву, подлежало для природного еврея и для чужеземца смертной казни, которая совершалась через побиение камнями (Левит. 24, 10—16, 23).

Богохуление — термин уголовного права, служащий для обозначения преступного деяния, заключающегося в посягательстве на Божество и религиозные верования. Состав и наказуемость этого преступного деяния в разные времена были весьма различны. В древнем языческом мире и еврейской теократии религия являлась учреждением государственным, политическим, ревностно охранялась законом от всяких посягательств на признанное ею божество и отвлеченные верования, почему всякий виновный в таком посягательстве ответствовал за него как за преступление государственное. Этим воззрением древнего мира объясняется отчасти юридическая сторона направляемых против христиан гонений. С распространением и утверждением христианства при слабом развитии юридических понятий в первые века нашей эры и притом громадном не только нравственно-религиозном, но и политическом значении, которым в то время пользовалась церковь, не могло не укорениться то полное смешение области права и религии, преступного и греховного, от которого наука права и положительные законодательства могли отказаться лишь в последнее время. Б. из преступления государственного, каким оно признавалось в древнем мире, стало преступлением чисто религиозным и подсудным духовному суду, который, в особенности на Западе, расширил понятие о нем до крайних пределов, подводя под него не только всякое неуважение к Божеству и Святым, но и неисполнение догматов и обрядов веры, колдовство и всевозможные суеверия, и грозил виновным ужаснейшими пытками и казнями (см. Инквизиция и Аутодафе).

В настоящее время постановления о наказуемости посягательств на отвлеченные представления и верования исчезают из современных кодексов, как скоро эти посягательства направляются на самые идеи и понятия, а не на соединенные с ними права лиц. В кодексах XVIII в. мы еще встречаемся с преступлениями против Божества, но позднее даже и сторонники теологического направления в праве, отождествляющие область права и религии, должны были признать, что Божество стоит вне сферы человеческих отношений, что оно недосягаемо для преступных посягательств и не нуждается в защите земного правосудия, неисполнение же правил веры и обрядов вероисповедания не может быть предметом суждения суда светского, некомпетентного в оценке убеждений и требований совести; принуждение к исполнению требований религии наказаниями унижает прежде всего саму религию и ведет не только к лицемерию, но и к неверию. Уголовные законы могут и должны ограждать церковь как общество верующих, ограждать ее мирное, незыблемое существование: закон может преследовать за оказание публичного неуважения к догматам и обрядам религии, так как этим нарушаются интересы и права личностей, может наказывать за нарушение благочиния в церквах и молитвенных домах, за препятствование свободного отправления богослужения и т. п., но во всех этих случаях объектом преступления будет не Божество, вера или религия, а отдельный верующий или церковь как особая форма общения граждан, признанная и охраняемая государством.

В русском законодательстве под богохулением разумеется всякое посягательство на все признаваемое христианскою верою вообще и православною церковью в особенности божественным или священным, посягательство, внешним образом проявляющееся в публичном выражении неуважения к догматам и обрядам христианской веры и православной церкви или порицании их. Субъектом этого преступного деяния может быть всякое лицо, причем необходимо заметить, что Б., или поношение святых Господних или порицание веры и Церкви Православной, учиненное без умысла оскорбить святыню, по невежеству или пьянству, вменяется в вину учинившему, несмотря на отсутствие в нем сознания совершаемого, хотя и влечет за собою менее тяжкое наказание. Объектом являются охраняемые правом честь и уважение ко всему признаваемому божественным или священным христианскою верою вообще и православной церковью в особенности. По букве закона сюда относятся: Единосущная Божественная Троица, Пречистая Дева Мария, Честный крест, бесплотные силы Небесные, Святые Угодники Божии, их изображения, Св. Писание, Св. Таинства и вообще религиозные догматы и обряды. Таким образом охраняется лишь все священное для христианина вообще и для православного в особенности, почему публичное хуление мусульманином Аллаха или тунгусом — Будды не может быть признано Б. в смысле нашего законодательства, а если подобные поступки и преследуются по закону, то лишь как нарушение порядка в молитвенном доме. Но ругательство над Библией еврейской в синагоге или в другом публичном собрании может быть подведено под понятие Б., так как под выражением "Священное Писание" закон разумеет всю Библию, следовательно, и Ветхий Завет. С внутренней стороны закон нации прямо требует умысла в одном случае (ст. 177 Улож. о наказ.), даже умысла прямого специального (см. Умысел), именно: поколебать веру присутствующих или произвести соблазн; однако наказуемость Б. не устраняется и в тех случаях, когда оно учинено даже случайно, без умысла оскорбить святыню, по неразумению, следовательно, когда виновный не знал и не мог знать о преступности своего деяния. Неосторожное Б. не может иметь места ввиду необходимости наличности умысла выказать неуважение к святыне. С внешней стороны для состава этого преступления необходима публичность или присутствие свидетелей. Само деяние может заключаться как в словах, так и быть учинено путем письма, печати или выделывания, продажи или распространения писанных, гравированных, резных или отлитых в соблазнительном виде икон или других изображений и предметов, относящихся к вере и богослужению, а также может быть осуществлено символическими действиями. Кроме того, выраженное этими способами неуважение, презрение или насмешка должны относиться к предметам культа христианской веры вообще и Православной Церкви в особенности. Покушение (см. это сл.) при Б. немыслимо ввиду того, что при этом преступлении воля субъекта осуществляется одним актом, так что нельзя отделить такой момент, который мог бы быть назван покушением, тем более что в данном случае закон карает не только самое нарушение нормы, но и всякую деятельность, направленную к такому нарушению, рассматривая всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого умысла в исполнение, как оконченное преступление; так, напр., закон наш считает Б. оконченным и в том случае, если кто-либо наедине, без свидетелей, выделал какое-либо соблазнительное изображение святого или чего-либо относящегося к вере или богослужению. Взаимное отношение ответственности соучастников то же, что и при других преступлениях (см. Соучастие). Кроме того, в законе (ст. 179 Улож. о наказ.) содержится особое указание на наказуемость недоносителей, т. е. тех, кто, слыша в публичном месте богохуление или порицание веры, не дает о том знать начальству для прекращения соблазна. Наказуемость этого преступления стоит в зависимости от самой обстановки деяния и от умышленности его совершения. Самым тяжким наказанием, а именно лишением всех прав состояния и ссылкой в каторжные работы на время от 12—15 лет, закон грозит виновному в Б., совершенном в церкви. За учинение этого деяния в публичном месте при многолюдном собрании виновный подвергается к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на время от 6—8 лет, а виновный в Б., совершенном лишь при свидетелях, — лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в отдаленнейших местах Сибири. Б. неумышленное, совершенное по неразумению, невежеству или пьянству, наказывается тюрьмой, а недоносители приговариваются к тюрьме или аресту. В заключение укажем на тот любопытный факт, что наказание за богохуление или порицание веры, совершенное посредством печатных или письменных, каким-либо образом распространяемых сочинений (ст. 181 Улож. о наказ.), назначено ниже, чем за публичное богохуление и порицание веры, хотя печать, могущая действовать на бесконечное число людей и на последующие поколения, представляет собою гораздо более опасное средство совершения этого преступления, чем слово, действие которого ограничено сравнительно незначительным числом слушателей и вовсе не долговечно. Причин этой странной постановки наказуемости следует искать разве в том, что законодатель считал печатную форму менее доступной широкому кругу людей ввиду их неразвитости, а вместе с тем и менее способной возбудить страсти толпы и вызвать беспорядок.

С. Кл.