Путешествие из Каира на Синай

Монахи, не знающие ни Бога, ни людей, уединились в пустыне и жили там только для себя, что совсем уже не по-христиански, христианину подобает оставаться на миру, среди людей. Лютер*

* В этой цитате из Лютера, основавшего носящее его имя христианское вероучение, не признающее ни обрядности, ни монашества, сказывается верность молодого Брема заветам, полученным от пастора-отца.

        9 ноября. Бедуины каменистой Аравии привели к нашему жилищу оседланных и вьючных верблюдов. Мы сели на них и впереди багажа выехали из города через "Железные ворота", лежащие к северу, но затем повернули на пыльную улицу, идущую к востоку. Между высокими кучами мусора и изгородями колючих фиговых деревьев, обогнули северную часть города и вступили вблизи Баб-эль-Нассра в пустыню по великолепной, усаженной деревьями большой дороге. Слева лежал недавно основанный Абахсиэ, справа - Джебель-эль-Ахмар, а перед нами - первая почтовая станция англо-ост-индской почтовой дороги с устроенным вблизи нее телеграфом. Друзья проводили нас на ослах до этого места и расстались лишь с наступлением ночи. Мы продолжали путь и проехали еще несколько часов ночью при лунном свете. На четвертой станции остановились, чтобы отдохнуть.
        Дорога, ведущая из Каира в Суэц, вместе с упомянутыми почтовыми станциями была построена англичанами лет десять назад и после довольно долгого владения уступлена египетскому правительству. Говоря здесь о "постройке" дороги, я подразумеваю скорее устройство станционных домов, нежели саму дорогу. Весь труд состоял лишь в том, что большие камни, лежавшие на том месте, где предполагалась дорога, были убраны и сброшены в сторону. Только теперь египетское правительство взялось за устройство настоящей большой дороги, но при этом вынуждено было выстроить новые станционные дома, потому что дома, построенные англичанами, были деревянные и рассчитаны лишь на то время, пока дорога была в их исключительном пользовании. По истечении контракта египетское правительство имело удовольствие получить так называемую дорогу точно в том состоянии, в каком была она до англичан, поэтому посчитало, что было ловко обмануто коварными сынами Альбиона, и принялось наконец за то, что могло сделать лет пятнадцать назад — за постройку настоящей дороги и прочных почтовых станций.

Ваххабиты
        Каждая станция состоит из длинного здания с двумя флигелями, соединяющимися между собой посредством довольно высокой стены. В главном здании находятся конюшни для тридцати четырех лошадей и мулов; во флигелях живут почтовые чиновники и прислуга. Два больших чугунных ящика заполняются водой, привозимой на верблюдах из Нила, и ее должно хватать для всех на три дня. Станции эти находятся одна от другой на расстоянии около одной немецкой мили. Они под номерами, и номера считаются от Каира. Вблизи станций под номерами 4, 8 и 12 построены гостиницы для приезжающих. Но за один вход в них платится гинея; содержание также страшно дорого.
        10 ноября. Пустыня донельзя однообразна, и дорога представляет мало интересного. Нет и следа даже растительности пустынь. Все мертво. Лишь изредка представляются взору путешественника или бледно-желтый жаворонок, или пугливая газель. Только у высоких гор Красного моря становится несколько лучше. Там идущие время от времени дожди вызывают к жизни кустарники, которые, однако, никогда не достигают величины дерева.
        Близ станции номер 8 лежит на невысокой горе пустынный замок Абаса-паши под названием "Дар-эль-Бехде", то есть "белый дом". Это весьма незначительное здание. Вице-король выписал этот деревянный дом из Швеции и поставил его в степи, потому что врачи уверили, что чистый степной воздух очень здоров. Редко кто так заботился о своем здоровье, как этот вице-король. Когда он жил в Дар-эль-Бехде, то одной нильской воды для его придворного штаба употреблялось на сто талеров в день.

Египтяне в дороге
        Смотритель станции номер 4 дал нам по нашей просьбе кусок каменной соли, вырытой как раз у его дома на глубине не более четырех футов. Сделанный уже дома химический анализ показал, что она содержит 97 процентов чистого хлористого натрия, так что может считаться самой чистой солью.
        Мы переночевали на станции номер 11.
        11 ноября. При пробуждении взорам нашим представилась зубчатая вершина Джебель-Атаки, окруженная облаками. Сегодняшний переезд по изрытой дороге был очень продолжительным и утомительным. Но привлекательный вид притягивал нас к станции номер 13. В голубой дали лежали горы Азии, вправо - искрящаяся поверхность Красного моря. Ближе к Суэцу, почти против станции номер 14, увидели мы около полудня небольшое укрепление. Это Келаах-эль-Аджерут. Сначала оно было построено для приюта караванов пилигримов и защищалось орудиями и довольно сильным гарнизоном; в настоящее время пушки заржавели; гарнизон, оказавшийся ненужным, значительно уменьшен. Вблизи форта находится источник горькой воды.
        Отсюда до Суэца еще две немецкие мили. Дорога идет под гору. Часа через два доезжаем до последней станции. Еще дальше, на расстоянии часа от моря, находится источник, снабжающий жителей городка водой. Ее добывают из глубины с помощью черпального колеса, но на вкус она также горьковата.
        Прежде чем мы достигли Суэца, наступила ночь. При вступлении в городские ворота, охраняемые солдатами, начальник карантина потребовал наши паспорта. Хотя он объяснялся с нами по-арабски, но мы тотчас же увидели, что имеем дело с европейцем. Спокойный турок никогда не станет тревожить путешественников такими пустяками.
        Мы остановились в гостинице одного итальянца, синьора Антонио Пакини, и нашли хорошее помещение. Волны Красного моря доходили почти до стен дома.
        12 ноября. Солнце поднималось на ясном небе из-за гор Азии и посылало первые лучи прямо к нам в спальню. Мы взяли свои ружья на плечо и пошли бродить вдоль морского берега. Было как раз время отлива. Более чем на полмили можно было войти в море по сухой песчаной отмели. Арабские рыболовы ловили остроконечными палками морских раков, оставшихся в лужах. Мы нашли груды раковин и, набрав их, принялись есть живьем улиток, вкусом похожих на устриц.
        Джебель-Атака, облитый ярким солнечным светом, лежал перед нами, по-видимому, не более как в четверти мили, тогда как на самом деле расстояние это было в шесть раз больше. С вершины песчаной отмели мы посылали пули в Азию. Часов в десять начавшийся прилив заставил нас возвратиться домой. Морской берег так отлог, что вода во время прилива прибывает со скоростью, равняющейся скорости ходьбы человека. Поэтому мы должны были бежать от прибывающих волн.
        Разница уровня воды в Красном море во время отлива и прилива в шесть футов. Только во время прилива суда, стоящие в гавани у входа в Фараонов канал, могут выходить в открытое море. Морские суда и пароходы англо-ост-индской компании стоят на рейде в полмили от Суэца; для сообщения с ними служит маленький пароход, который перевозит пассажиров и товары.
        Береговые суда Красного моря, подобно нильским баркам, снабженным каютами, называются дахабие, хотя значительно отличаются от них. Они построены гораздо крепче, нежели нильские барки, и не имеют палубы, а только небольшую рубку с каютами; сидят они глубоко в воде и, несмотря на то что обыкновенно нагружены до самого борта, идут отлично на парусах. У многих зажиточных людей в Суэце все их богатство заключается в этих дахабие. И вся торговля была бы в их руках, если бы Мухаммед Али не воспрепятствовал этому изданием благодетельного закона, по которому суда могут выходить из гавани только в том порядке, в каком они пришли. Вследствие этого некоторые суда стоят иногда по целым месяцам без всякого движения*. Только благодаря этому закону можно было несколько противо- действовать своеволию левантинцев и тому влиянию, которое они легко приобретали своими деньгами, и таким образом дать возможность и другим жителям Красного моря участвовать в навигации.

* По новейшим известиям, закон этот должен быть отменен. - А. Брем.

        Суэц очень небольшой городишко, в котором насчитывается не более трех тысяч жителей. Он грязен, как все египетские города, но для иностранцев в особенности неприятен из-за недостатка хорошей п итьевой воды. Вода горькая, отвратительная на вкус и даже смешанная с уксусом ненамного становится лучше. Летом пребывание в Суэце для иностранцев почти невыносимо: вода производит рвоту или причиняет болезни. Христиан здесь мало. Они, подобно большей части наших единоверцев, живущих на востоке, лукавы, вероломны, лицемерны и плутоваты. Первым в этом отношении стоит консульский агент Коста. Этот господин охраняет права французских, русских и австрийских подданных и в то же время ведет значительную торговлю со "Счастливой Аравией". Мы имели случай познакомиться с несколькими европейцами, которые, конечно, представились нам лишь с самой хорошей стороны. Это были служащие в карантинном учреждении или в ост-индском пароходном обществе.
        13 ноября. Сегодня мы выехали на маленькой лодке в открытое море; сперва пристали к азиатскому берегу, а потом возвратились назад в Африку. На великолепнейшей горе в 5400 футов высоты, лежащей близ Джебеля-Атака, мы искали раковины и убили пять электрических скатов, которых арабы очень боятся. Птицы, все без исключения, были чрезвычайно пугливы. Между большими стаями береговых птиц узнал я кулика, сороку и фламинго. Маленькие тиркушки попадались часто; бесчисленное множество чаек и крачек окружало наши суда. Близехонько от нас стояло английское обсервационное судно. Это был двадцатичетырехпушечный паровой фрегат, охранявший английские почтовые пароходы, отправлявшиеся раз в месяц в Бомбей и в Калькутту. До Баб-эль-Мандеба они ходят девять дней, а до Бомбея пятнадцать.
        15 ноября. На судне, готовившемся отплыть в "Счастливую Аравию", мы совершили со всеми удобствами большую часть нашего морского путешествия на Синай. Взяли место в каюте за сто пятьдесят пиастров, или десять прусских талеров, до Тора и сели на корабль вместе с нашей поклажей после полудня. Кроме нас набралось так много пассажиров, что на судне вместе с экипажем стало более девяноста человек, несмотря на то что оно, кроме того, было нагружено до самого борта товарами. В самых разнообразных положениях и позах расположилось, скорчившись друг подле друга, все собравшееся общество. Это было как бы собрание представителей различных наций. Тут были европейцы, турки, арабы из Йемена и Геджаса, из Аравии и Массовы, бедуины, египтяне, моргарби - алжирские и тунисские арабы, нубийцы и дарфурские негры. Большая часть пассажиров ехала в Джедду.
        Теперь мы рассмотрели судно несколько ближе. Оно имело около 90 футов в длину и 30 футов в ширину. В низенькой и тесной каюте были маленькие, запирающиеся люки и множество разных инструментов; каюта грязна и пропитана отвратительным запахом. Но при всем том - это было лучшим местом на всей дахабие. Некоторые пассажиры привязали к борту упругие щиты, наподобие анакарибов у восточных суданцев, чтобы свободно сидеть или спать на них над водой, несмотря на то что один внезапный толчок мог выбросить их за борт в море. Они занимали лучшие места; остальные лежали или сидели, скорчившись как попало на тюках, причем их постоянно тревожила многочисленная судовая прислуга. При всяком повороте парусов сначала должны быть спущены реи, паруса развязаны и затем снова прикреплены. Все это идет довольно быстро, несмотря на сопряженные с этим хлопоты, но в высшей степени неприятно для находящихся на палубе. Далее, спереди, стоял наполненный землей ящик, который служил кухней. В больших глиняных сосудах содержалась необходимая вода. Лоцман сидел сзади на палубе, над каютой, и правил судном по своему соображению; он, по-видимому, не был знаком с компасом.
        По сигнальному выстрелу с военного парохода, стоявшего на рейде, судно наше снялось с якоря. При крайне неприятном крике матросов, причем один перекрикивал другого, паруса были подняты, и дахабие быстро пошла по темным волнам.
        16 ноября. Мы в Красном море. Справа и слева виднеются высокие, красивые горы африканских и азиатских берегов Суэцкого залива. Они оживляют пустыню берегов. Залив очень узок, так что можно легко различить самые маленькие холмики на обоих морских берегах. Нам казалось, что мы плывем по большой реке, так близко была земля с обеих сторон.

Большой баклан
        Только цвет воды нарушал иллюзию. Она великолепного ультрамаринового цвета, и южное солнце сверкает в темно-голубой морской глубине. Коралловые рифы представляются нашим взорам какими-то темными пятнами. Но они лежат глубоко-глубоко под нами, и судно, гонимое свежим северным ветром, быстро проходит через них. С наступлением ночи мы бросили якорь близ одного опасного кораллового рифа Шаб-эль-Хаза, недалеко от Рас-абу-Селима.
        17 ноября.

Быстрые дельфинов стаи
Здесь резвятся, рассекая
Глубь сапфирных чистых вод.

        Дельфины окружали наше судно, а многочисленные бакланы и нырки плавали и ныряли повсюду. Утро было такое ясное, тихое, прекрасное! Солнце освещало невысокие африканские горы после своего появления из-за зубчатых вершин Сербаля. Видны только небо и вода, горы и песок, степь и море, и все-таки везде жизнь и движение. Мы стояли на самом высоком месте каюты и смотрели вокруг. Взор наш повсюду встречал предметы и явления, которые возбуждали наше внимание.
        Около десяти часов утра увидели невзрачное местечко Тор. Ловко повернув судно, вошли в опасный проход и бросили якорь. Перед нами длинными, живописными рядами стояли горы Каменистой Аравии; слева возвышались исполинские вершины Сербаля, а на самом берегу моря в тенистой роще виднелся греческий монастырь Раито. Он лежит к северу от Тора, близ Гаджар-эль-Ма и теплого источника, у которого благородный вице-король Абас порешил выстроить дом, чтобы купаться в источнике и укреплять свое сластолюбивое тело.
        Сам Тор пуст и беден. Он состоит не более как из двадцати домов, населенных большей частью греческими семействами. Все состояние жителей заключается лишь в том, что им дает море, и больше ничего. Коралловые рифы доставляют камень для постройки их убогих хижин; рыба и финиковые пальмы, растущие в песках пустыни, у подножия гор, дают пищу и деньги для жизненных потребностей. Единственный колодезь с довольно порядочной пресной водой снабжает их и проходящих пилигримов этим необходимым жизненным элементом. На те немногие пиастры, которые жители выручают за воду, продавая ее пристающим в гавани судам, они покупают хлебное зерно. Несмотря на то что им приходится выбирать покровителя между соседними бедуинами и платить ему жалованье, чтобы спокойно и безопасно пользоваться тем немногим, что у них есть, они все-таки живут тихо и счастливо, довольствуясь незавидной судьбой и теми ничтожными дарами природы, которые имеются в их распоряжении. Они убеждены, что дома их построены на святой земле, и веруют в слова своего достойного священника отца Елисея, который старается убедить их в том, что они счастливы.
        Недолго блуждали наши взоры по пустынному, но тем не менее привлекательному ландшафту. Небольшая лодка приблизилась к нашей дахабие, и грек, сидевший у руля, пригласил нас выйти на берег. Он привел нас в свой домишко, заботливо разостлал на полу ветхие ковры, принес свежий пшеничный хлеб, миндаль и чистой драгоценной воды и устроил для нас самый радушный прием. С изумлением смотрели мы на его гостеприимство, и на наш вопрос, с какой целью он все это делал, он ответил, что делает по приказанию одного европейца, живущего в его доме. Этот европеец поручил ему, при каждом приходящем судне, разведывать - нет ли на нем европейцев, а если есть, приглашать к себе и оказывать им самый любезный прием. Затем грек показал нам целый пакет письменных доказательств того, что дом его уже многим известен. Между подписями, оставленными естествоиспытателями, мы встретили имена Рюппеля и Эренберга. Живущий здесь в настоящее время француз также занимается сбором научных коллекций. Мы жаждали познакомиться с ним.
        Между тем в комнату вошел человек, с которым я хочу познакомить моих читателей, равно как и с его костюмом. Разорванная, с широкими полями шляпа, бывшая когда-то серого цвета, заржавленные стальные очки; рукав рубашки обвивался вокруг жилистой, загорелой от солнца шеи и служил вместо галстука; жилетка, сколько можно было судить по остаткам ее, была бархатная и, держась на двух пуговицах, не могла скрыть грязного, толстого и изорванного платка, заменявшего рубашку; нижнее белье выглядывало из множества дыр панталон и заканчивалось серыми, засунутыми в громаднейшие башмаки, чулками.
        На плечах вошедшего висела изорванная куртка с громадными боковыми карманами, из которых торчали носовые платки, давно уже не видавшие воды. В одной руке он держал узловатую палку, в другой трубку, которая состояла из глиняной головки, прикрепленной к куску тростника; другой же конец ее был всунут в рот, обросш и й бакенбардам и; цел ые облака вонючего табачного дыма обволокли всю его фигуру какой-то таинственной мглой. С удивлением смотрели мы на этого загадочного незнакомца и приняли его за бродягу, состоявшего в услужении у француза. Но вскоре должны были осознать ошибку, когда незнакомец приблизился к нам и отрекомендовал себя именем Monsieur de Malsac, naturaliste et attache al'ambassade fransaise a Rome (Господин д'Мальзак, натуралист и атташе французского посольства в Риме (франц.). Затем он выразил на французском языке удовольствие видеть нас и, заметив наше удивление его костюму, рассказал, что на него напала шайка разбойников и похитила все его платья. Здесь, как и всегда, платье не делает человека. Этот француз весь в лохмотьях был благороднейшим и любезнейшим человеком, какого мы когда-либо встречали.
        Немного спустя нам привели несколько верблюдов для путешествия на Синай*.

* Из Тора до Синая платят тридцать пиастров за каждого верблюда. - А. Брем.

        Уже после аассра оставили мы Тор и направились к красивому Эль-Вади, до которого добрались с небольшой остановкой к десяти часам вечера. Только из-за сильной усталости, принудившей нас к отдыху, сошли мы с седла и расположились вблизи горы под манными деревьями.
        18 ноября. На рассвете погонщики верблюдов будят нас и понуждают к дальнейшему пути. Перед нами лежит горный хребет, пересеченный множеством расселин и трещин, оврагов и долин, скал и вершин самых разнообразных форм. На взгляд он кажется не более четверти мили от нас, а между тем вся пустыня Син во всю ширь лежит между нами и подошвой первого предгорья. Если я называю лежащий перед нами вади пустыней Син, то в этом я следую мнению Лепсиуса, который, вероятно, не без основания принимает Сербаль за библейский Синай**.

* * Путешествие профессора д-ра Лепсиуса из Фив на полуостров Синаи с 4 марта по 14 апреля 1845 г.

        Как ни господствовала величественная гора над всем окружающим, но с суши она казалась нам ниже, чем с моря, хотя имеет 6000 футов в высоту. Бедуины рассказывали мне об "Шейх-эль-Сербале", или аравийском "каменном баране", и мне очень захотелось забраться на вершину этой горы, несмотря на то что в зрительную трубу я видел, насколько она высока и крута. Но несмотря на это, все мои спутники спешили прямым путем на гору. После трехчасовой верховой езды добрались мы до ее подошвы и повернули влево, к входу в Вади-Хербан.
        В десять часов вступили туда и не более как через полчаса достигли прекрасного, осененного пальмами источника, по Лепсиусу, библейского Мараха. Здесь мы пробыли короткое время лишь 10997 20 для того, чтобы освежить наши члены прохладной водой, а сердце - видом романтически расположенного источника под пальмами. Приготовили себе скромный обед и отдыхали от утомительной верховой езды. Гейглин срисовывал живописные скалы, которые мы видели с места нашей стоянки.

Отдых в пустыне
        Затем отправились далее. При каждом изгибе долины нам представлялась все новая панорама. Далеко вперед извивалась она, заключенная в теснине между двумя высокими, почти отвесными гранитными стенами. Каждый раз взоры наши поражались красотами меняющейся картины; но тем не менее взгляд недолго останавливался на них, как и на следах разрушении, произведенных водой, напротив, блуждал поверх пальм по скалистым утесам и терялся в тихой синеве лазурного свода.
        19 ноября. От того места, где мы ночевали прошедшую ночь, дорога становится все более каменистой. Путь для верблюдов так труден, что мы принуждены были слезть и идти пешком. Чем дальше подвигались, тем каменистее и уже становилась долина. Мы взобрались на гору и через небольшую долину достигли Вади-Салафэ. Этот последний шире Вади-Хербана и порос низким тернистым кустарником. Недалеко от входа в долину, через которую мы проходили к Вади-Салафэ, увидели раскинутые арабские шатры: жилища наших бедуинов. Перед нами был задний склон Сербаля; еще живописнее и круче, чем передний склон, украшает он гору как бы царским венцом. Целых три часа полуденного зноя провели мы в шатрах гостеприимных бедуинов и затем продолжали путь, заказав им добыть нам редких животных.
        Поднимаясь от уровня моря все выше и выше, достигли наконец альпийской зоны. Разумеется, я имею в виду не снежную линию, так как здесь очень редко случается, чтобы самые высокие вершины гор покрывались даже инеем, напротив, я говорю о зоне, на которой появляется альпийская растительность. Я не знаток растений и не знаю, с какими из них мы имели дело, знаю только, что таких, которые встречались нам здесь, я еще нигде не видел. Все цветы очень душисты; некоторые имеют такой сильный запах, что употребляются бедуинами как средство для сохранения мяса от порчи, как бы набальзамированным. Между растениями шныряют в одиночку зайцы и небольшие стайки куропаток. Вообще же животных видно мало, кроме принадлежащих бедуинам стад коз и верблюдов, которые взбираются по утесам или склонам, поедая сочные травы. Сегодня мы имели удовольствие наблюдать одного из редких обитателей утесов: грифа-ягнятника. Над вершиной Джебель-Умсалаф парили пять этих смелых хищников альпийских гор. Красиво взмахивая крыльями, они постепенно спускались в долину и наконец так снизились, что я мог выстрелить в одного из них. Выстрел мой выбил у птицы только одно перо; сама же она спокойно продолжала свой путь.
        Редко случалось видеть такой красивый полет, как у ягнятника: он скорее похож на полет проворного сокола, нежели на парение ленивого грифа. Гордая своей силой, эта могучая птица постоянно угрожает нападением стадам коз; она как бы с презрением взирает на копошащихся внизу людей и ищет покоя вблизи облаков в высоте вершин Сербаля, Мухзы и Екатерины. Там она устраивает свои неприступные гнезда и оттуда производит хищнические набеги. Появление ягнятника наводит ужас на пастухов и матерей; ему все равно, кого доставить в пищу своим птенцам - козленка или маленького ребенка.
        К вечеру достигли мы каменистого ущелья Абу-Ток и поднялись по его дорогам до половины всего пути. Потом сделали привал на песчаной площадке и легли отдохнуть. Звук ружейного выстрела ударялся в эти горы и раздавался по всей окрестности. Как величественна ночь в недрах скал, среди необитаемых гор! 20 ноября. Сегодня мы снова принуждены карабкаться по каменистым глыбам. Верблюды едва в состоянии следовать за нами по узкому и чрезвычайно трудному извилистому пути. Ночной мрак еще покрывал наше узкое ущелье; между тем как наверху виднелись первые лучи уже давно взошедшего солнца. Через час перед нами появились вершины Божьей горы. Вскоре показался и монастырь Святой Екатерины, почти совсем закрытый высокими кипарисами монастырского сада. Мы дождались верблюдов, медленно следовавших за нами по песчаной, поросшей душистыми травами равнине, сели на них и рысью доехали до монастыря. В девять часов подъехали к монастырской страже, поставленной здесь еще распоряжением Мухаммеда Али, и через несколько минут въехали в просторные монастырские ворота.
        Монастырь этот - высокое, большое, почти квадратное здание с крепкими стенами и амбразурами, из которых выглядывали маленькие пушки. Главный вход возвышается почти на двадцать четыре фута над землей и запирается коваными железными воротами. До него поднимаются на подъемной машине, действующей на блоках, которые приводятся в движение монахами-послушниками. Другие, малые, ворота ведут через ровную поверхность двора в монастырь; третьи ворота запирают подземный вход, идущий из огороженного высокими стенами сада.
        По прибытии мы сделали несколько выстрелов. Главные ворота растворились; наверху появился монах с седой бородой и радушно приветствовал нас оттуда словами "ben venuto" (Добро пожаловать (итал.), но при этом все-таки осведомился, есть ли у нас рекомендательные письма. К счастью, отец Елисей из Тора снабдил нас ими. Привратник спустил крюк и просил нас навесить на него письмо и подождать.
        Через некоторое время на блоках спустили крепкий канат. Я первый ухватился за него и совершил воздушное путешествие. Благодаря тому, что еще не совсем разучился лазать, я скоро и благополучно взобрался наверх. Другие последовали за мной; Каспар, слуга Гейглина, и Моххамед позаботились втащить наверх наш багаж. Наконец мы были в самом монастыре, нас поместили в удобную комнату третьего этажа, недавно отстроенную для приезжих. Отсюда мы могли обозревать весь монастырь. Это был совершенный хаос из многих зданий, построенных в разные столетия невежественными монархами сообразно их тогдашним потребностям, но без всякой симметрии, удобства или вкуса. Одна только церковь красива. Она стоит среди монастырского двора и, по крайней мере, выстроена за один раз и вполне закончена. Более подробный осмотр мы должны были отложить на некоторое время.
        Нам принесли кофе, оливок, фиников из Тора и водки. Потом один из монахов приготовил обед, который был по-монашески прост и крайне безвкусен. А между тем мы были чертовски голодны, но когда узнали, что здесь круглый год не едят мяса, поняли, что нам надеяться не на что. Мы нашли, что священный воздух не очень-то питателен, и досадовали, что не запаслись лучшей провизией. А пока очень комфортабельно растянулись на мягком диване и услаждали себя курением трубок. После того как немного отдохнули, явился другой монах и заговорил с нами по-немецки. Это был грек, по имени Пиетро, воспитывавшийся в Вене и посланный сюда своим отцом, зажиточным купцом, потому что в нем появились признаки умопомешательства. Уже много лет он поневоле разделял печальную участь людей, погребенных между скалами, и, казалось, чувствовал себя очень несчастным. Впоследствии он был нашим путеводителем по монастырю. Я тотчас же начал с ним прогулку по всем постройкам.
        Прежде всего мы осмотрели 26 часовен, которые были устроены во всех углах монастыря без всякой надобности и по большей части украшены низкопробными иконами. Затем прошли через столовую в нижние этажи, в которых находились прачечная, пекарня, мельница, кухня, сараи и тому подобные помещения.
        Проходы шли взад и вперед через весь монастырь, так что трудно выбраться из этой путаницы конюшен, сараев, коридоров, келий и т. д. Вдруг до моего слуха дошли странные звуки; сперва тихо, но потом все усиливаясь, и наконец стали похожи на барабанный бой. Отдельные удары колокола заключили эту странную музыку, которая возвещала час вечерни. Вместо колоколов, в которые звонят здесь только по праздникам, обычно употребляют висящую клинообразную звонкую доску из твердого дерева, по которой колотят несколькими молотками. Колебания ее издают довольно громкие звуки, которые между Синаем и Харивом раздаются по всей тесной скалистой долине.

Мечеть, превращенная в церковь
        Церковь была отворена. Мы вошли на средину храма перед началом службы. Пол его был выложен мраморными плитами, а по бокам стояло множество стульев, украшенных резьбой.
        Отдельные распятия и гробницы богато украшены драгоценными каменьями. По стенам церкви висело много икон.
        Только благочестивым и богатым русским или грекам показывают гробницу святой. Мы не удостоились видеть мощи, так как вовсе не желали заплатить за это несколько талеров, что могут делать более благочестивые люди. Нам показали подарок императора Александра значительной ценности.
        Служба началась. Священник внятно и с благоговением служил обедню. Только старик игумен сидел в кресле; все остальные стояли и клали поклоны почти до самого пола. Для нас это богослужение было совершенно непонятно. В заключение игумен благословил всех присутствующих, после чего большинство удалилось. Мы же остались, чтобы рассмотреть достопримечательности церкви. Сперва нас повели в часовню, которая должна была обозначать место "неопалимой Купины", так как невежественное духовенство обыкновенно умеет всякому рассказанному в Библии происшествию определять как бы его настоящее место. Так, например, вблизи монастыря, почти на всех выдающихся пунктах, воздвигнуты неизвестно для чего кресты. При входе в часовню мы должны были снять башмаки и идти по разостланным на полу коврам в одних чулках. Нам показали, если я не ошибаюсь, в одном стеклянном шкафу и самую "неопалимую Купину"*. Затем нам показали украшенные бриллиантами молитвенники, ковры, образа, епископские посохи, чаши, ладанки, кружки и другие вещи. Вблизи алтаря пономарь обратил наше внимание на каменный ящик, в котором будто бы находились останки святой Екатерины, покровительницы этого монастыря.

* Согласно библейскому преданию. Бог явился Моисею в образе горящего, но несгорающего куста (неопалимая Купина). Основанием для возникновения этой легенды считают то, что в ясные ночи травянистые растения ясенег пахучий (Dictamnus albus) - выделяют своими цветами такое количество летучих эфирных масел, что они вспыхивают при поднесении спички. Растение это, обычное в горах Крыма, часто называют "неопалимой Купиной".

        21 ноября. Сегодняшний день был посвящен преимущественно посещению монастырского сада. Издали видели мы его вчера; привлекательная зелень среди буро-красных масс скал была так приятна для глаз, что сердце стремилось прогуляться под сенью тенистых аллей и подкрепиться прохладной водой источника.
        Мы вошли в сад через подземный ход, о котором я упомянул, и вышли прежде всего на дорогу, которая вывела к развалинам. По рассказам нашего проводника, здание это, разрушенное землетрясением, служило в прежнее время обсерваторией. Недалеко отсюда находится небольшая часовня со склепом, в которой похоронены умершие в монастыре монахи. Но тела их сначала просто зарывают в землю, и только после того как они истлеют и превратятся в скелет, их переносят в склеп. Это совершается в промежуток от пяти до шести лет.
        Все расположение сада свидетельствует о победе труда над суровой природой. И действительно, обработать гранитную землю - не безделица. Сначала разбросанные обломки скал превратили в стены для террас; очищенное же от камней пространство наполнили плодородной землей, выровняли и разбили гряды. Затем провели очень длинные каналы, для того чтобы собрать текущую со скал воду и провести ее в сад. С крайней заботливостью берегут ее там, чтобы не пропала ни одна капля этой столь необходимой влаги. Ежедневно употреблялось определенное количество воды, и только благодаря этой экономии возможно было устройство сада. Высокие кипарисы придают ему монастырский вид. Между тем подсаживаются и новые саженцы, чтобы из них вырастали деревья. Зрелые деревья срубают, распиливают на доски или столбы и употребляют в монастыре на постройки, например, часовен. Кажется, будто в течение целых столетий здесь работает один и тот же садовник. Все содержится по определенным, неизменным правилам. В саду разводят миндаль, фиги, виноград и разные овощи порядочного достоинства, единственно для потребления монастыря. Меня в особенности заинтересовал один весьма древний фиговый кактус, на листьях которого монахи вырезали день и место своего рождения и день их вступления в монастырь. Пиетро со вздохом указал мне листок, на котором было вырезано его имя и год его прибытия на Синай.
        В настоящее время в монастыре двадцать шесть монахов. Все они, за исключением одного русского, греки, родом частью из Греции, частью из Леванта. Между ними видно много старцев, довольно здоровых и бодрых. Пиетро уверял меня, что те, кто жил долгое время на Синае, редко не достигал восьмидесяти лет. Причиной этого может быть чистый альпийский воздух и строгая постная пища, которая, хотя и питательна, но до того проста, что тот, кто хоть бы раз поел ее, может составить понятие, какие кушанья изготовляли в раю наши праотцы Адам и Ева. Монахи только раз в день едят горячее и в определенное время собираются для этого в столовую.
        Я присутствовал на одном их обеде. После краткой молитвы, прочитанной священником перед алтарем, находящимся в столовой, монахи уселись в известном порядке за длинные столы. Обед прошел тихо и безмолвно. Первым поднялся из-за стола игумен, за ним последовал священник и остальные; священник снова прочитал молитву и направился к двери, где, проходя мимо стоящего у входа игумена, так низко поклонился ему, что пальцами вытянутой руки коснулся пола. Остальные последовали его примеру и получили от игумена благословение.
        Насколько гостеприимными и предупре- дительными показались нам монахи вначале, настолько алчными, корыстолюбивыми и грубыми оказались они впоследствии. И на Синае остались они верны своему национальному характеру. С нас потребовали огромную плату под видом скромного подаяния в пользу бедной церкви за сделанный нам радушный прием. Каждую услугу они заставляли дорого оплачивать и надоедали нам донельзя своей навязчивостью с этими разного рода услугами. Так, между прочим, объявили они, что взойти на Синай мы можем не иначе, как в сопровождении одного из монахов, и за это каждый из нас должен заплатить двадцать семь египетских пиастров; что верблюдов для обратного пути мы должны заказать через монастырского служителя и за это заплатить ему восемнадцать пиастров "на новые башмаки" и т. п. Все это было высказано таким образом, как будто так и должно быть, и иначе быть не может. Священники были также на их стороне. К сожалению, я слишком долго путешествовал, чтобы добровольно покориться всем этим бесстыдным требованиям. Прежде всего я нашел лишним дарить "бедной" церкви небольшую сумму в сорок восемь талеров, во-первых, потому, что именно в этой "бедной" церкви мы видели такие драгоценные каменья, из которых один мог бы обогатить всех нас троих; во-вторых, мы были уверены, что найдем дорогу на святую гору и без поповских проводов, а в-третьих, мой фирман был со мной, и я решился тронуть сердце начальника монастырской стражи, хотя бы оно было тверже скал, на которых он выстроил свою хижину. Мы спокойно сообщили им наше мнение и тем вызвали на всех лицах в высшей степени комический ужас, в особенности когда я тут же заметил, что мы желали бы пробыть здесь еще несколько дней и пользоваться гостеприимством монастыря "Maladetti eretici", - проворчал один. "Fate come volete", - другой. Последнее действительно показалось нам разумным (Проклятые еретики. Делайте, как хотите (итал.).
        22 ноября. Заказы мои на дичь в Вади-Салафэ не остались без последствий. Отец знаменитого охотника Амера принес сегодня рано утром двух жиряков, даманов; позднее пришел сам сын и принес нам великолепного каменного барана, за которого мы заплатили ему талер. Мясо его Каспар тщательно посолил для предстоящего обратного путешествия, шкура и скелет поступили как драгоценности в мою коллекцию.
        Хотя эти бараны встречаются в Каменистой Аравии не часто, но естествоиспытатель может получить их сколько угодно, если только последует нашему примеру и поручит охоту за ними бедуинам. Они не только знают в точности все места, где водятся эти животные, но гораздо терпеливее и сдержаннее во время этой трудной охоты, нежели европейцы. С куском хлеба в кармане, с ружьем за спиной бедуин странствует по горам и долинам и целые дни преследует свою цель, оставаясь иногда даже без питья. Его плохое оружие увеличивает трудность попадания в пугливых животных. Он бьет в цель только на пятьдесят шагов, к тому же, прежде чем выстрелить, ему нужно по крайней мере две минуты, чтобы направить свой фитиль. При всем этом бедуин достигает своей цели. Насколько легче была бы эта охота с нашими превосходными ружьями! Сегодня после обеда юзбаши, или начальник монастырской стражи, пригласил нас на охоту за куропатками. Но дело кончилось только стрельбой из ружей по цели. Турок, к крайнему своему удивлению, со своим длинным персидским ружьем отстал от наших коротких штуцеров; он никак не мог постичь, что короткие ружья могут иногда стрелять лучше, чем длинные.
        Человек этот, между прочим, влачит печальную жизнь. Все общество его составляют пятьдесят египетских солдат, и нет никого, с кем бы он мог говорить на своем родном языке. В сущности, он гораздо более отшельник, нежели монахи в монастыре.
        23 ноября. Вчера Бауэргорст взобрался на Синай и так заманчиво описал нам свою прогулку, что мы оба, Гейглин и я, решились сегодня последовать его примеру. Чтобы лучше объяснить наш путь, я начну с географического описания. При этом, признаюсь откровенно, что заимствовал многие цифры из разных книг и преимущественно пользовался точными показаниями Руссегера.
        Монастырь Святой Екатерины лежит на высоте 5115 парижских футов над уровнем Красного моря и отстоит от Суэца на тридцать четыре с половиной, а от Каира на пятьдесят шесть с четвертью немецких миль. К западу от него подымаются утесы Хорива еще на 2000 футов, к югу утесы Синая еще на 1982 парижских фута над долиной, так что вся высота Синая может считаться в 7097 парижских футов над уровнем моря. Джебель Екатерина, по Руссегеру, вышиной в 8168 футов, а джебель Ум-Шобер на сто футов выше. Многие путешественники измеряли еще две горы, имена которых мне не известны, и определили их высоту в 8300 парижских футов. Эти горы считаются самыми высокими в Каменистой Аравии.
        Мы оставили монастырь около девяти часов утра. Дорога сразу же становится довольно крутой, и чем выше поднимаешься вверх, тем все круче и круче. Она ведет в гору зигзагами и местами чрезвычайно искусно проложена. Монахи называют ее "дорогой ангелов", потому что, как говорит предание, ангелы строили эту дорогу для прохода Моисея. Но она до того плоха, что не сделала бы чести ни одному немецкому дорожному мастеру. Когда мы поднялись на одну треть высоты, взорам нашим представилась почти совсем разрушенная и вся исписанная разными именами часовня, посвященная Святой Деве. Отсюда дорога идет крутыми ступенями. Пройдя два портала, вышли на небольшую равнину, в средине которой находится бассейн с прекрасной ключевой водой; мы прошли почти две трети пути и достигли высоты 6200 футов над уровнем моря. Высокий кипарис одиноко стоит на краю бассейна, а недалеко от него часовня, посвященная Святому Илье. Теперь перед нами последняя вершина Синая, лежащая еще на 600 футов выше. Там маленькая мечеть и христианская часовня мирно стоят одна подле другой. Они также исписаны европейскими и арабскими именами.
        Вид сверху довольно красив, но, к сожалению, с юга он заслоняется высоким джебелем Екатерина. В ясные дни можно видеть заливы Акаба и Суэца; сегодня мы могли разглядеть только поверхность вод первого. Я нашел, что дорога не стоила нашего внимания. Гора, быть может, примечательна только своей историей, но и этот интерес ослабляется крайним невежеством монастырских священников, которые своими традициями хотят, как кажется, разделить всю гору на части. Полет фантазии задерживается повсюду расставленными крестами и другими знаками; насильно навязываемая вера мешает наблюдениям того, кто верит без постоянных напоминаний в то, во что он должен верить.
        24 ноября. Рано утром в комнату нашу вошли священники в праздничной одежде и объявили нам, что сегодня уже пятый день нашего пребывания в монастыре, а так как нельзя рассчитывать на хорошее вознаграждение с нашей стороны, то двери для нас открыты. Мы приняли это приятное предложение без дальнейших объяснений. Но все-таки я чувствовал непреодолимую потребность высказать им, что они поистине самые страшные плуты, когда-либо встречавшиеся в монашеских рясах, и уверить их, что я буду предостерегать всех путешественников от их мошенничества. Они ничего не возразили, но, как рассказал мне Пиетро, единодушно сожалели о моей безграничной испорченности.
        Затем я отправился к юзбаши монастырской стражи и энергичным требованием принудил его добыть нам верблюдов. Мы щедро наградили монаха, который нам прислуживал, упаковали наши вещи, еще раз побранились с привратником, который требовал с нас выходные деньги, собственноручно спустились по подъемной машине, навьючили ожидавших нас внизу верблюдов и покинули после аассра это негостеприимное место, прах которого я отряхнул с ног моих. "Аллах йенарл дьинсехум!" (Прокляни, Боже, род их!) - проворчал Мохаммед, который, будучи крайне недоволен монастырской пищей, весело пускался в путь. Ночь застигла нас в скалистом ущелье Абу-Ток, где мы выбрали уже знакомое нам прежде место для ночлега.
        25 ноября. Поднялись чуть свет. Гейглин и я пошли пешком впереди верблюдов по каменистому, почти непроходимому ущелью, чтобы поохотиться. Местность, хотя и значительно поросшая низким тернистым кустарником, была все-таки бедна животными. В полдень добрались до Вади-Салафэ, отдохнули в шатрах знакомых нам бедуинов и затем продолжили путь через Вади-Фейрана. "сокровище пустыни" Каменистой Аравии. Нам показался он как бы большим садом. Невиданные дотоле птицы пели в вершинах мимоз или прятались от преследующего их охотника в кронах пальм, которые образуют здесь обширный лес. В середине его стоит довольно большая деревня, жители которой занимаются скотоводством и садоводством, то есть разводят финиковые пальмы, ухаживают за ними и продают их плоды. Я охотно остался бы здесь на несколько дней, но Бауэргорст хотел скорее вернуться снова в Каир и принудил нас поспешить. Мы расположились в нижней части долины.
        27 ноября. После короткого пути приехали в Вади-Мекетебе, что означает "исписанная долина", названная таким образом вследствие надписей, вырезанных на ее скалистых стенах. Отсюда дорога наша ведет через Вади-Ситри в Вади-эль-Раракит, кладбище бедуинов. Это оригинальное, но чрезвычайно красивое место погребения. Высокие горы окружают его. Там в песке лежат дети пустыни, на том самом месте, где прежде стояли их веселые жилища; здесь сошлись теперь все те, которые при жизни враждовали и ссорились между собой. Верблюд, который носит на себе бедуина в течение его жизни, приносит сюда его труп из самых далеких стран и равнодушно шагает потом по белой каменной гробнице своего господина. Только изредка спокойствие этого священного уголка нарушается проходящим мимо караваном.
        Обыкновенно здесь царствует вечная тишина смерти.
        Близ кладбища бедуины обратили наше внимание на то, что в этом месте был сделан удивительный выстрел. Дед Амера застрелил здесь каменного барана на расстоянии около ста двадцати шагов и обозначил всю линию выстрела, от одного конца до другого, большими белыми голышами. Вероятно, это был самый далекий выстрел, который когда-либо сделал бедуин. Отсюда бедуины повели нас через одну долину, название которой я забыл, в страну Биркет-эль-Фараун - озера фараонов, место изгиба морского берега у Суэцкого залива. Проехав через пространную, скудно поросшую травой равнину Вади-Марха, мы добрались до источника горькой воды под тем же названием и там переночевали.
        28 ноября. Когда караван тронулся, мы целых два часа шли около верблюдов пешком и искали раковины по берегу залива. Отсюда дорога снова идет через Вади-Таибе в горы, которые принадлежат к песчано-каменистой формации. Вблизи от нашей дороги находится источник, известный под именем "Гамам-эль-Фараун" - купальня фараонов, на который бедуины указали нам только тогда, когда он уже был далеко позади нас. В полдень отдыхали у песчано-каменистых гор Шебикэ, повыше долины Узеит, а позднее наслаждались с крутого склона долины великолепнейшим видом на горы, становившиеся все более и более плоскими. Вдали показалась зеркальная поверхность залива, она сияла, сливаясь в синей дымке с высотами африканских порфировых гор.
        По крутой тропинке, по которой верблюды могли ступать лишь с величайшей осторожностью, спустились мы пешком в Вади-Узеит, попробовали воду тамошнего соляного источника и закончили наш сегодняшний путь в близлежащем Вади-Рпаран-дель, где расположились под дикорастущими пальмами.
        Через день прибыли по скучнейшей дороге в Вади-Вардан. Один радушный бедуин, по соседству с которым мы остановились, узнав, что у нас вышел весь кофе, тотчас приготовил нам этот необходимый напиток, чтобы подкрепить нас, несмотря на то что у него самого был очень небольшой запас его. Это было чисто арабское гостеприимство и действительно, как небо от земли, далекое от того, какое выпало на нашу долю на Синае.
        30 ноября. Дорога сегодня, как и вчера, была чрезвычайно однообразна. Нам пришлось проехать пространную, бесплодную равнину, на которой мы не нашли ни малейшей тени. К вечеру издали увидели Суэц, а вблизи впереди нас источники Моисея - Аэун-Муса. Гейглин и я переночевали здесь, а Бауэргорст уехал вперед в Суэц.
        Более богатые жители Суэца разводят в Аэун-Мусе сады, которые орошаются водой, собираемой из источников в искусственные бассейны; таким же образом они разводят плантации с обильными урожаями овощей. Высокие изгороди из тамарисковых деревьев окружают сады и огороды и придают им приятный вид. Небольшие сельские домики рассеяны там и сям под деревьями. Селение издали кажется как бы оазисом в пустыне.
        Странно, что почти все источники, которых насчитывают до семи, появляются на вершинах не очень низких, конических песчаных холмов. Предполагают, что они минеральные и целебные. Насколько это справедливо, я не знаю. Правда, я сам видал, как источники эти время от времени сильно пенились и выделяли газовые пузыри.
        Хотя естественная растительность здесь и не обильна, но мы все-таки находили вблизи источников множество следов диких зверей, между которыми отличали следы гиен и антилоп. Работавший в саду араб рассказывал нам, что почти каждую ночь являлись гиены поедать труп павшего вблизи сада верблюда. Вследствие этого Гейглин прилег вечером за песчаным холмом и после непродолжительного ожидания действи- тельно убил одного хищного зверя.

Вид на пирамиды из Каира.
        Из Аэун-Муса мы пешком пошли вдоль морского берега собирать раковины. В полдень прибыли к карантинному домику, выстроенному против Суэца на азиатском берегу, но вынуждены были ждать целых два часа, все время подавая сигнальные выстрелы, пока начальнику карантина заблагорассудилось переправить нас на ту сторону, в Африку.
        Бауэргорст ожидал нас у гостиницы, стоя уже перед своим оседланным верблюдом. Он оставил Суэц и поехал вперед в Каир. Мы же, напротив, решили остаться здесь еще на несколько дней, чтобы поохотиться за редкими птицами, которых видели там и сям на море. Среди них особенно привлекала нас одна порода чаек, с красивой серебристо-серой спиной, белой шеей и белой головой, с розовато-красным брюшком, эти птицы иногда появляются и в Европе.
        5 декабря. После обеда при сильном холодном северном ветре оставили Суэц, чтобы возвратиться в Каир. Мы доехали до станции номер 12 и на другое утро продолжали путь далее. Погода стояла такая же неприятная, как и третьего дня. К аассру проехали станцию номер 8. Вице-король именно в это время проживал в своем пустынном замке. На зубцах "белого дома" развевались красные шелковые флаги с белым полумесяцем и звездой. Пустыня кишела всадниками, солдатами, слугами, конюхами и лошадьми паши; втайне же они, наверное, проклинали странные прихоти своего господина.
        На станции номер 6 мы остались ночевать. Начальник станции зашел к нам засвидетельствовать свое почтение; мы пригласили его выпить стакан вина, и он с такой готовностью и добросовестностью подался на приглашение, что в короткое время все остатки наших запасов перешли в его ненасытную утробу. Позднее присоединился к нам со многими служителями своего гарема шейх бедуинов Хейр-Аллах из племени аулад-али, живущего в пустыне в стране Неджилэ (города Нижнего Египта). Мы пригласили его выпить с нами чашку кофе и выкурить трубку. Он принял приглашение и просил нас о взаимном посещении. С ним я заговорил о давно запланированном путешествии в оазис Сиба, или Сива*. Шейх Хейр-Аллах сказал мне, что он хорошо знаком с шейхом оазиса, и вызвался сам проводить меня туда. Проект мой, однако, не удался. Но если кто-нибудь из моих многоуважаемых читателей вздумал бы посетить храм Юпитера Аммонского, то я советую ему отправиться прежде всего к шейху Хейр-Аллаху и с ним совершить это путешествие, в высшей степени опасное вследствие разбойничьих набегов многих племен бедуинов.

* Оазис Сива лежит в Ливийской пустыне, в 600 км к западу от Каира.

        7 декабря. Погода была целый день до того отвратительна, что мы очень обрадовались, когда после полудня из-за тумана показались минареты мечетей Каира. От души радуясь, что снова так близки к Махерусету, мы рысью поехали к Эсбекие, так скоро, как только могли бежать наши верблюды. Тут встретился нам араб с мулом, на которого был навьючен другой, павший, чтобы закопать его в пустыне. Араб со своей ношей загородил нам узкую дорогу, и это побудило меня к насмешливому, но вместе с тем и очень глупому вопросу: "Что, друг мой, покойник твой умер как мусульманин?" Недолго думая, он ответил: "Нет, сударь, потому что покойник был христианин". Этим метким ответом он вызвал в нас веселое расположение духа. С закатом солнца прибыл я в свое жилище, приветливо встреченный моим хозяином, слугой Мансуром, львицей Бахидой, обезьянами и другими животными.