ЖУПЕЛ

ЖУПЕЛ

Многие старославянизмы в истории русского языка подверглись коренному семантическому преобразованию. Условия и процессы, приводившие к ломке их смысловой структуры, очень разнообразны. Иногда здесь играла большую роль личная инициатива.

Характерна история значений слова жупел в русском литературном языке. Слово жупел унаследовано русским литературным языком из языка старославянского. Этимология этого слова не очень ясна. Жупел выводят обычно из лат. sulfur. Акад. А. И. Соболевский предлагает связать жупел с каким-нибудь романским потомком лат. sulfur. Уленбек пытается установить связь слова жупел с готск. swibls (Uhlenbeck, Arch. für slav. Ph., 15, с. 492). А. С. Преображенский тоже готов видеть в этом слове старое заимствование из германского, но отмечает фонетические затруднения, связанные с такой этимологией (Преображенский, 1, с. 238).

Слово жупел обозначало горящую серу или смолу. Это слово было живым в языке древнерусской письменности. Оно отмечено в языке древнейших русских памятников церковного содержания. Например, в XI в.: «Да не огньмь и жюпелъмъ потоплени бѫдемь (Гр. Наз.)» (Срезневский, 1, с. 884).

Однако, едва ли это слово было очень распространенным и широко известным. В XV в. слово жупел, как непонятное, иностранное, «неудобь познаваемое» внесено в новгородский глоссарий и затем неизменно объясняется в азбуковниках XVI — XVII вв. (Сахаров, т. 2, кн. 5, с. 122, 158). В Словаре Памвы Берынды слово жупел также подвергается объяснению: `сера'. Непонятность слова жупел для широких масс сказывается в таком словоупотреблении конца XVII — начала XVIII в.: «... и скоро от серы, и от смолы, и от жупелу загорашася...» (Сиповский 1905, с. 236).

Все же в «Лексиконе треязычном» (1704) Ф. Поликарпова приведена такая группа слов:

Жупел — θεĩον, θεάφιον, sulphure.

Жупелистый— θειωτός, sulphuratus.

Жупельное мѣсто — θεωτόπος, sulphuraria.

Жупельный— θευώδης, sulphurens.

В высоком слоге русского литературного языкаXVII в. слово жупел также не было редкостным. Оно, например, встречается не раз у Державина:

От вихрей, с жуплом преходящих,

И все огнем ядущих волн

Не удалится проч, — и завсегда,

Как твердый Тавр, душа его тверда.

(Победителю)

Ср.:

Как жупел он Вулканов вверх

Горящими струит реками...

(Первая песнь ПиндараПифическая)

Столбом дым, жупел в воздух вьется,

Пожар, как рдяны волны, льется...

(Фонарь)

Но твой же может бросить тул

И жуплов тьмы на князя ада.

(Гром)

У В. В. Капниста в «Видении плачущего над Москвою россиянина, 1812 г. окт. 28 дня»:

Могилы жупела и пепла кажут там

Обитель иноков и их смиренный храм.

В стихотворном языке первых двух десятилетийXIX в. слово жупел также довольно употребительно. Например, у И. М. Долгорукова в стихотворении «Судьбе»:

За гробом нет судьбы, нет случаев премены;

Там истина, там Бог, там жупел, или рай.

У Батюшкова в стихотворении «Мои пенаты»— для обозначения дыма от пороха:

Двуструнной балалайкой

Походы прозвени

Про витязя с нагайкой,

Что в жупел и в огни

Летал перед полками

Однако Пушкин не пользовался этим словом. К30—40-ым годам XIX в. оно постепенно отходит в архивный фонд русской литературной лексики, хотя и применяется иногда в стиле архаической лирики и бытового сказа (чаще с церковной окраской).

Например, у Н. М. Языкова («Отрок Вячко»):

И с той горой бывает

Трясение— и молнию и жупел

Она бросает из себя.

У В. Ф. Одоевского в повести «Эльса»: «Ведь, прохожие дым-то видят, и дым-то у вас не православный — серой да жупелом пахнет по всей улице».

В академическом словаре1847 г. слово жупел признается устарелым, профессионально-культовым, церковным. На нем ощутителен отпечаток церковности, старинного культа (ср. употребление его у Мельникова-Печерского в романе «В лесах»). Слово жупел лишь в 60—70-х гг. XIX в. возрождается с новым значением. Своим возрождением оно обязано великому драматургу А. Н. Островскому. Купчихе Настасье Панкратьевне из комедии «Тяжелые дни» это слово представлялось страшным, пугающим. Значения его она не понимала, но общая экспрессивная окраска звуков жупел, церковный ореол, окружающий это слово, заставляли купчиху трястись от страха. В комедии А. Н. Островского находится такой диалог о словах между Мудровым и Настасьей Панкратьевной (д. 2, явл. 2):

Настасья Панкратьевна: ...Вот я еще мудреных слов боюсь.

Мудров: Да, есть слова, есть-с. В них, сударыня, таинственный смысл сокрыт, и сокрыт так глубоко, что слабому уму-с...

Настасья Панкратьевна: Вот этих слов я, должно быть, и боюсь. Бог его знает, чтó оно значит, а слушать-то страшно.

Мудров: Вот, например-с...

Настасья Панкратьевна: Ох, уж не говорите лучше! право, я всегда себя после как-то нехорошо чувствую.

Наталья Никаноровна: Нет, что ж, пускай говорит; интересно послушать.

Настасья Панкратьевна: Разве уж одно словечко какое, а то, право, страшно.

Мудров: Вот, например, металл! Что-с? Каково слово! Сколько в нем смыслов! Говорят: «презренный металл!» Это одно значит; потом говорят: «металл звенящий. — Глагол времен, металла звон». Это значит, сударыня, каждая секунда приближает нас ко гробу. И колокол тоже металл. А то есть еще благородные металлы...

Настасья Панкратьевна: Ну, будет, батюшка, будет. Не тревожьте меня! Разуму у меня немного, сообразить я ваших слов не могу; мне целый день и будет представляться.

Мудров: Вот тоже я недавно в одном сочинении читал, хотя и светского писателя, но достойного уважения. Обаче, говорит...

Настасья Панкратьевна: Оставьте, я вас прошу. Уж я такая робкая, право, ни на что не похоже. Вот тоже, как услышу я слово: ”жупел“, так руки-ноги и затрясутся.

Мудров: Да, есть словечки, есть-с. Вот тоже...

Настасья Панкратьевна: Батюшка, оставьте! Убедительно я вас прошу... Что ж теперь заживо-то такие страсти слушать. (Островский 1904—1909, 3, с. 420—421).

Под влиянием этой комедии слово жупел стало употребляться как иронический символ грозного пугала. Ср. у Достоевского в «Братьях Карамазовых»: «Будем... не бояться иных слов и идей, подобно московским купчихам, боящимся ”металла“ и ”жупела“».

Силу экспрессивного внушения, свойственную «мудрым словам», отмечал и И. А. Гончаров в своих очерках «Слуги старого века». Один из этих старых слуг, Валентин, увлекавшийся чтением стихов Жуковского, здесь изображен как принципиальный защитник заумно-экспрессивной стиховой речи: «Если все понимать — так и читать не нужно: что тут занятного! — отозвался он. — Иные слова понимаешь — и то слава богу! Вон тут написано ”радости“, ”страданье“ — это понятно. А вот какие-то ”пролетные пленители“ еще ”на часть нас обрекли“ — поди-ка пойми кто!».

Ср. у Чехова в «Скучной истории»: «Мне обидно, что обвинения (молодежи. — В. В.) огульны и строятся на таких давно избитых общих местах, таких жупелах, как измельчание, отсутствие идеалов или ссылка на прекрасное прошлое».

Статья публикуется впервые по сохранившейся в архиве старой машинописной копии (на 6 страницах) с авторской правкой. Сохранилась также краткая рукописная заметка (очевидно, это первоначальный вариант статьи о слове жупел), объединенная с заметкой о слове двурушничество под общим заголовком «О жизни слов» (рукопись на 2-х листках ветхой оберточной бумаги; написано, по-видимому, в тобольский период). Текст заметок о словах двурушничество и жупел предваряется кратким введением. Ниже приводится полностью текст этого введения и заметка о слове жупел: «Русский язык и русская литература — это лучшее достояние и высшее достижение русского народа. История русского языка и история русской литературы связаны между собою неразрывно. Это — две стороны одного и того же исторического процесса развития русской культуры, русского народного творчества. Вот почему изучение русской литературы немыслимо без параллельного углубленного изучения русского языка. Нельзя понять литературное произведение, не зная языка соответствующей эпохи! Особенно много недоразумений бывает при недостаточном знакомстве с историей слов и их значений. История слов чрезвычайно наглядно показывает, как тесно связан язык с явлениями окружающей жизни и как органична связь истории языка с историей общественной мысли и историей искусства. Недаром Пушкин заметил: ”Изучайте значение слов (говорил Декарт) и вы избавите свет от половины его заблуждений“. Вот несколько иллюстраций из истории слов... Слово жупел в языке русской публицистики со второй половины XIX в. стало употребляться в значении `пугало, то, что внушает отвращение и ужас'. Например, и теперь можно прочитать в газетах фразу вроде следующей: ”Социализм является жупелом для западноевропейской буржуазии“. По своему происхождению слово жупел — старославянское. Оно раньше обозначало: `горящая сера или смола'. В этом значении оно и употреблялось русскими писателями до конца XVIII в., а потом вышло из употребления, сохранившись лишь в церковном, культовом языке. Оно стало непонятным, а купчихе из комедии Островского ”Тяжелые дни“ показалось прямо страшным. В этой комедии изображена беседа Мудрова и Настасьи Панкратьевны о мудреных словах». Далее следует диалог, приводимый выше.

Слово жупел В. В. Виноградов упоминает также в других работах. Он пишет: «Для характеристики взаимоотношений между церковнославянским типом и народно-литературным, а также русской письменно-деловой и разговорно-бытовой речью очень ценны такие факты, как помещение в новгородском словаре XIII в. (по списку Московской Синодальной кормчей 1282 г.) таких квалифицированных как ”неразумные на разум“ слов и выражений: ад `тьма', бисер `камень честонъ', зело `вельми', исполинъ `сильный', ковъ `медь', рог `сила', хам `дързъ' и т. п.; или в новгородском словаре XV в. (по списку новг. 1431 г.): великодушен, доблесть, душевный блуд `ересь' и `нечьстие', жупел `сера'... и др. под.» (Основные проблемы изучения образования и развития древнерус. литературного яз. // Виноградов. Избр. тр.: История рус. лит. яз., с. 127). «В русском литературно-книжном языке XVI — XVII вв. некоторые разряды славянизмов носили на себе отпечаток торжественной, несколько старинной экспрессии. Азбуковники рассматривали их среди ученых и малопонятных для широкого круга читателей иностранных слов. Таковы, напр., были: достояние (`наследие, обладание отцовым имением'), зодчий (`здатель, делатель храминам'), жупел, изваянный...и т. п.» (там же, с. 131). — М. Л.