ольни

Альни (ольни). В. И. Чернышеву принадлежат интересные наблюдения над диалектными особенностями в языке русских писателей XVIII в., в языке Пушкина, Кольцова, Некрасова, Тургенева, Гл. Успенского и других. Все эти исследования проникнуты трепетной любовью самого В. И. Чернышева к живому народному слову и живым эстетическим чувством и вместе с тем раскрывают перед нами широкие культурно-исторические горизонты. Объясняя темное сочетание альни в текстах Кольцова:

Да как гляну, против зорюшки,

На ее глаза — бровь черную,

На ее лицо— грудь белую,

Всю монистами покрытую,—

Альни пот с лица посыпится;

Альни в грудь душа застукает...

.................................

В эту пору для приятеля

Заварил я брагу хмельную,

Заиграл я свадьбу новую,

Что беседу небывалую:

Альни дым пошел под облаки,

Альни пламя закрутилося;

По соседам — через улицу —

На мою избушку бросилось

(Деревенская беда).

Знать, забыли время прежнее;

Как бывало, в полночь мертвую,

Крикну-свистну им из-за леса,—

Альни темный лес шелохнется.

(Тоска по воле).

В. И. Чернышев сопоставляет его с другим областным словом-синонимом: инда (ср. у Островского в комедии «В чужом пиру похмелье»: «Летел к вам скоропалительно, инда взопрел-с», слова Андрея Титыча Брускова, д. 1, явл. 4) и литературным даже. Он привлекает для объяснения кольцовского альни употребление того же южнорусского провинциализма в историческом романе В. Маркова «Курские порубежники» (Русск. вестник, 1873, т. 5—6). Указав на то, что южнорусское областное альни было не понято и Белинским, редактировавшим и исправлявшим тексты Кольцова, В. И. Чернышев заключает: «Искусным употреблением, чутьем поэтических прелестей живого народного языка Кольцов, конечно, превосходил Белинского. С проницательностью и твердостью, обнаруживающей его здравый ум и разборчивый литературный вкус, он редко переходил на чисто литературный язык, которым писали любимые его друзья-авторы. Так писались его ”думы“ и другие идейные, отвлеченные стихотворения.

Но там, где поэтическое содержание взято Кольцовым из народной жизни, он в художественном изложении пользуется языком народа, местным просторечием. Необработанную руду простой, ясной, но нередко грубой и неизящной народной речи он умеет обратить в чистое золото живописного, звонкого литературного стиха. И употребление провинциализмов у Кольцова так уместно, что мы их почти не замечаем, читая и заучивая с детства его стихотворения. Между тем в редком из них не окажется чего-нибудь областного в произношении, формах, ударении, словаре» (Чернышев В. И. Сочетания альни в текстах Кольцова // Изв. ОРЯС Росс. акад. наук, 1918, т. 23, кн. 2, с. 89; ср. об ударении у Кольцова: Материалы для изучения русских говоров, с. 72—78 [Известия 1898, т. 3, кн. 2]).

Любопытны и в этой статье указания В. И. Чернышева на научную помощь, оказанную ему А. А. Шахматовым. Шахматов согласился с толкованием В. И. Чернышева, но «тотчас же вспомнил древнерусские альни, ольни и посоветовал Василию Ильичу пересмотреть для его статьи примеры употребления этого слова в ”Материалах“ Срезневского». Это помогло В. И. Чернышеву лучше объяснить один из примеров в романе Маркова. Это: «Степь широка, сам ты говорил, что альни к морю синему понадвинулась». Здесь, как и в древнерусских подобных словоупотреблениях, лучше толковать данное слово как вплоть, близко (Изв. ОРЯС Росс. акад. наук, 1918, т. 22, кн. 2, с. 90).

(В. В. Виноградов. В. И. Чернышев как исследователь русского литературного языка // Русский язык в школе. 1947, № 2, с. 65).