ДИСЦИПЛИНА ВОЕННАЯ

   • Disciplina militāris.

    I. Военная Д. греков была в тесной связи с государственной их жизнью вообще и с различными характерами греческих племен. Спартанец у себя дома был образцом порядка законности, а потому для военной службы не нуждался в особенной дисциплине. Природными военачальниками, облеченными неограниченной властью, употребление которой, однако, вскоре стало контролироваться присутствующими эфорами (Хеn. Laced. 1 13. Nep. Paus. 3), были оба царя (Aristot. polit. 3, 9, 2) или за малолетством их — их опекун, а с того времени, когда Демарат в походе против Афин незадолго до Персидских войн из зависти к своему соправителю Клеомену возбудил распри, обыкновенно только один из царей предводительствовал войском. Война для спартанцев была проверкой их воспитания и лишь дополнением, остальной их государственной жизни, битва и смерть на поле брани — честью и радостью, а потому к началу битвы наряжались точно к празднику и принимали победу как дело само собой разумеющееся. Прямую противоположность всему этому представляла живость ионийского характера у афинян. Если афиняне с проворной легкостью умели пользоваться благоприятной минутой и всеми изменяющимися обстоятельствами битвы и одерживали победу смелыми нападениями, то спартанский характер, связанный правилами неизменного порядка, не допускал отступлений от этих правил; так, напр., полководец Исад эфорами был присужден к уплате пени в тысячу драхм за то, что, хотя и одержал победу, но сделал нападение на неприятеля не в полном вооружении, как того требовали правила военной дисциплины. Plut. Ages. 30. Хеn. Laced. 9, 5. И афиняне смотрели на смерть за отечество как на славный подвиг, но они превозносили его в речах (λόγοι επιτάφιοι), между тем как спартанцы видели в нем лишь простое исполнение долга. Строгой субординации невозможно было требовать от афинских граждан, которые проникнуты были чувством свободы и сознавали свое личное достоинство и свои политические права; эта непривычка повиноваться обнаруживалась полным расстройством дисциплины после проигранного сражения. Thuc. 7, 14: χαλεπαι γαρ άι ύμετέραι φύσεις αρξαι. Но этому разрушительному элементу в военной дисциплине противодействовали: чувство долга, любовь к отечеству и надежда на внешние выгоды, на добычу, славу, почести, статуи и раздел земли, а с другой стороны, и разного рода наказания за бесчестные поступки во время войны, которые назначались судом под председательством стратегов или же одним главнокомандующим, т. к. он на войне был неограничен в своей власти, αυτοκράτωρ, хотя по сложении с себя должности военачальника мог быть сам привлечен к ответственности перед народным судом. У македонян войско составлялось из наемных солдат, а при таком устройстве всегда строгая дисциплина является наряду с распущенностью во многих отношениях. Природные же македонские войска при всей выступающей на вид субординации пользовались известными льготами и правами, против которых даже Александр Великий не всегда мог провести свои требования.

    II. Военная Д. римлян послужила основанием величия Римского государства. Своим более чем тысячелетним могуществом Рим обязан безусловному повиновению военачальникам подчиненных. Это отношение не основывалось на нравственном начале чувства долга, а только патриотизм и порядок заставляли солдата соблюдать требования военной чести и действовали тем сильнее, чем труднее были времена, переживаемые государством. И для римского солдата, как для спартанца, первоначально лагерная жизнь была лишь продолжением гражданской жизни, так что во время похода ему воспрещалось то же самое, за что и в мирное время дома полагалась кара со стороны цензора. Но наказания на службе были строже, потому что военачальнику предоставлена была безусловная власть над жизнью и смертью своих подчиненных, как Цицерон выражает это (Cic. legg. 3, 3): militiae ab eo, qui imperabit, provocatione esto — militiae summum ins habento, nemini parento. Хотя в последние времена Республики примеры самих военачальников и предводителей подрывали дисциплину, однако же не переставали признавать той строгой и суровой справедливости, которая иногда заставляла отца в качестве военачальника произносить смертный приговор над своим сыном. Liv. 8, 7. 30. Val. Max. 2, 17. Ввиду этой справедливости римский солдат, сознававший себя свободным гражданином, тем охотнее подчинялся всей строгости, которой требовала от него служба для распространения пределов государства. Когда, по утверждении императорской власти, образовалась постоянная армия из других составных частей, чем войска древних времен Республики, Август старался вновь оживить в солдатах дух древней дисциплины, пострадавшей от смут междоусобных войн. Для этой цели солдатам не давали ни времени, ни случая ослабевать на службе или забывать о своем назначении. Война была лучшей школой дисциплины; а войска, не имевшие перед собой неприятеля, содержались в деятельности посредством особо установленных военных упражнений (Veget. 1, 27), напр., ambulatio (см. Ambulatio), decursio (см. Decursio); а если эти занятия казались недостаточными, труды и силы солдат употреблялись на устройство искусственных путей сообщения, на постройку амфитеатров и т. п. Было принято за правило изготовлять в самом лагере все, что требовалось для войны. Если от продолжительного мира войско, расположенное в провинции, испортилось, то для исправления его прибегали к восстановлению старого порядка, который, конечно, был тем стеснительнее, чем более солдаты успели отвыкнуть от него, но должен был строго исполняться и в том случае, если солдаты его вовсе не знали прежде. Tac. ann. 11, 18. 13, 35. От упражнений в прыганье и плавании не освобождалась даже и обозная прислуга (lixae и agasones). Вообще, кроме собственно лагерных работ, исполнялись постоянно и упражнения, которых требовала гимнастика. Сила, ловкость и проворство развивались в солдатах особенно так называемыми palaria, упражнением, состоявшим в том, что с оружием, вдвое тяжелейшим обыкновенного, солдаты бросались на врага, представляемого деревянными столбами (palus, stipes) вышиной в 6 футов. Veg. 1, 11. Руководство этими упражнениями поручалось старшим солдатам, и они получали за это двойной паек. Главная цель этих упражнений состояла в том, чтобы солдаты научились свободно владеть оружием, пользоваться им как членами своего тела и вместе с тем приобрели самоуверенность, не отступающую ни перед ранами, ни перед самой смертью на поле брани. Cic. tusс. 2, 16. Лагерь был родиной и жилищем солдат; в нем на месте, называвшемся principium, находились их алтари и знамена, а во время Империи и изображения их императоров, вследствие чего это место было священным, и если благоговение перед ним не удерживало солдат от дерзких или низких проступков, то это считалось делом в высшей степени возмутительным. После того как (во времена Полибия) валы лагеря на лицевой и тыловой сторонах были сооружаемы легионами, а на боковых — союзниками, солдаты сдавали в руки трибунов лагерную присягу (ср. Sacramentum), в которой они обещались: «Не красть, а найденную вещь возвращать владельцу или представлять трибунам». Polib. 6, 33. Gell. 16, 4. Лагерная служба состояла главным образом в определенно и строго соблюдавшейся очереди караулов внутри лагеря (excubiae, дневные караулы, vigiliae — ночные) и вне его против неприятеля, stationes. Этот последний караул исполнялся каждый раз одной когортой пехоты и одной турмой конницы у каждых ворот (Caes. b. g. 4, 32. 6, 37), кроме того, известным числом легковооруженных (по 10 velites y каждых ворот) и легкого союзнического войска. Вал на всем протяжении поручался караулу легковооруженных, velites. Со времени Эмилия Павла караул у ворот сменялся в полдень (Liv. 44, 33). Ночью velites располагались перед лагерем в открытом поле, а отряды конницы держали караул за воротами. Караульной службой внутри лагеря, а также содержанием в чистоте и порядке улиц и площадей, по установлению, описанному Полибием, заведовали hastati и principes, a triarii имели наблюдение за лошадьми конницы, чтобы они не производили никакого беспорядка или вреда; они же составляли почетный караул полководца перед преторием. Ночные караулы, vigiliae, продолжавшиеся с 6 часов вечера до 6 часов утра, делились на четыре стражи, по три часа каждая, причем время измерялось водяными часами (clepsydra). Veget. 3, 8. Сигналы к занятию и к смене караула подавались трубой, bucina (Liv. 25, 16); по Veget. 3, 8, сигнал подавали к занятию караула tuba, а к смене — cornua. Ночной пароль (tessera), состоявший из какого-нибудь знаменательного или наудачу выбранного слова, напр. laboremus (Spart. Sev. 23), Hercules invictus и т. п., сообщался полководцем трибунам, префектам и предводителям отрядов конницы (decuriones); они записывали пароль на маленьких дощечках с присоединением начальных букв различных родов войск (Н. Р. Т. т. е. hastati, principes, triarii) и имени ординарца, tesserarius. Этот ординарец посылался от каждой десятой когорты к трибунам и приносил от них табличку своему центуриону; затем эта табличка отправилась к центуриону девятой когорты и т. д., постоянно в присутствии свидетелей, и еще до наступления ночи возвращалась трибуну с подписями подлежащих центурионов, так что тотчас можно было заметить всякого рода опущение и взыскать за это с виновного. Каждый солдат, отправлявшийся к занятию ночного караула, получал маленькую табличку (tesella), на которой обозначались название его отряда и время стражи. Эта табличка отнималась у него при осмотре караула. Если караульный заснул на своем посту или ушел с места, то такое небрежное отношение его к своей служебной обязанности отмечали при свидетелях. Обход караулов (circuitio, патруль — circuitores) производился ежедневно, во времена Полибия, четырьмя легионными всадниками, а при императорах — центурионами; но и трибуны часто обходили караулы, даже сам главнокомандующий и легаты. Из числа солдат, не занятых караульной службой, никто не смел удаляться от лагеря далее, чем на такое расстояние, на которое можно слышать звук трубы. За нарушение правил службы взыскивалось беспощадно. Главнокомандующие даже при императорах пользовались неограниченной карательной властью; только относительно высших офицеров, которых они до тех пор могли также присуждать к смертной казни (Cic. legg. 3, 3. Val. Max. 2, 7, 87), по постановлению Августа они лишены были такого права Suet. Tib. 30. Dio Cass. 52, 22. В первые века от Р. X. ближайшее наблюдение за исполнением лагерной дисциплины возлагалось на коменданта лагеря, praefeclus castrorum, назначавшегося отдельно для каждого легиона, потому что каждый легион имел свои отдельные зимние стоянки. Должность эта поручалась только старым и испытанным центурионам. ср.: Willmans, Ephemeris epigr. 3. p. 81. В правление Константина Великого военное судопроизводство поручено было двум аудиториатам, из которых одно назначено было для пехоты, а другое для конницы. Всякое нарушение субординации наказывалось смертной казнью, которая совершалась за декуманскими воротами (porta decumana), поставленными для того рабами и гладиаторами (Tac. ann. 1. 22) или так называемыми speculatores. Ближайшее к смертной казни наказание было fustuarium, вошедшее в общее употребление при императорах, но известное и во времена Республики. Производилось оно следующим образом: трибун дотрагивался до преступника палкой, а затем солдаты легиона до того били его палками и забрасывали камнями, что он обыкновенно тут же испускал дух. Эта казнь совершалась в лагере на так называемом principium (Liv. 28, 24) и определялась за крупное нарушение караульной службы, за воровство в лагере, лжесвидетельство и побег (Liv. 5, 6 сл. desertor; впрочем, дезертиром считался всякий, кто просрочил данный ему отпуск, commeatus, или уходил дальше от лагеря, чем на расстояние звука трубы; у греков таковой назывался λειποτάκτης и должен был в насмешку три дня сидеть на рынке в женской одежде). Когда целый отряд заслуживал такого наказания, особенно трусостью или возмущением, то редко совершалась казнь над всеми виновными (Liv. 28, 28), как это случилось с легионом в Регии в войну с Пирром (271 г. до Р. X.), а обыкновенно избирали по жребию и предавали казни десятого (decimare), a со времен императоров, в менее строгом виде, двадцатого или сотого (decimatio, vicesimatio, centesimatio). Но центурионов обыкновенно секли розгами и обезглавливали. Liv. 2, 57. За менее тяжелые проступки установлено было телесное наказание посредством виноградной палки (vitis), присвоенной центурионам, как знак их должности; это взыскание назначалось самим центурионом, не было позорным для наказывавшегося, но подавало иногда повод к восстаниям. Строже и позорнее было наказание розгами (virgae); другие взыскания были: сокращение жалованья (aere dirutus) и добычи (pecuniaria multa), лишение на некоторое время оружия, разжалование, напр., всадника в пехотинцы, легионного солдата в легковооруженные, временное удаление из сожительства (contubernium) с товарищами и помещение вне лагеря, исполнение караульной службы без военной одежды, иногда даже без обуви, назначение особых работ (munerum indictio), производство военных упражнений под поклажей и, наконец, получение пайка из ячменя вместо пшеницы. Сверх наказания, назначенного за известные проступки, виновные часто подвергались позорному удалению из рядов войска, ignominiosa missio (ср. Missio), которое иногда постигало целые отряды. Liv. 8, 34.