"К*" («Я не унижусь пред тобою»)

«К*» («Я не унижусь пред тобою»), стих. раннего Л. (1832), обращенное к Н.Ф. Ивановой, в к-ром подводится итог драматич. для поэта отношений с ней. Это своего рода расчет с прошлым, страстный монолог, построенный как обвинение отвергнувшей героя возлюбленной, как приговор той, к-рая не оправдала его «надежд». В «Я не унижусь...» отсутствуют скорбные созерцат. размышления о быстротечности любви, обязательные в медитативных элегиях на ту же тему (ср., напр., «К неверной» И. И. Козлова). Боль утраты, неразделенность любви, а также ноты прощения и частичного оправдания, присутствующие в др. стихах ивановского цикла, здесь почти полностью вытесняются осознанием высших притязаний своего «Я» («Такой души ты знала ль цену?»), утверждением первостепенной значимости внутр. свободы, окрашенными в тона непримиримого упрека, что находит выражение и в астрофич. организации стиха, все 48 строк к-рого составляет негодующая инвектива, выраженная энергичным декламац. стихом. «Я не унижусь...» можно считать образцом «эмоционального красноречия» Л. Стих. концентрирует нек-рые важные черты лермонт. поэтики: обвинит. пафос, свойственный многим, в т.ч. гражд. стихам, звучит здесь в чистом, «беспримесном» виде. Та же последовательность и «чистота» отличают стремление лирич. героя воспринимать и осмысливать факты собственной биографии перед лицом «целого мира»: ради исключительной по своей силе любви он «целый мир возненавидел», готов был «целый мир на битву звать». Чувство оскорбленной гордости («Я не унижусь...», «Я горд...») без к.-л. опосредованных связей перерастает в духовное самоутверждение, приобретая черты мировоззренч. позиции («Чего б то ни было земного / Я не соделаюсь рабом»), в рамках к-рой поэт и уясняет значение жизненного факта. Необычна в контексте лермонт. лирики полемич. «мстительная» решимость героя любить «как все» («Отныне стану наслаждаться...» — тема, разрабатываемая Л. в более глубоком ключе в прозе) и смысл одного из упреков любимой женщине, занимающий в структуре стих. важное место: «Как знать, быть может, те мгновенья, / Что я провел у ног твоих, / Ты отняла у вдохновенья! / А чем ты заменила их?». О своей любви как о «жертве» Л. говорит и в др. ранних стихах, но именно здесь (и едва ли не единственный раз) он связывает напрасность такой «жертвы» с утерянной возможностью творчества. Это требование «цены», творч. оплаченности у жизн. «мгновенья» объективно противоречит природе лирич. героя Л., не разделявшего свою личную и поэтич. судьбу и не обменивавшего первую на вторую. В стих. звучит также устойчивый в лирике Л. мотив «неизгладимости» любви: «Но слишком знаем мы друг друга, / Чтобы друг друга позабыть» — строки, повторенные в стих. «Время сердцу быть в покое». Автограф — ИРЛИ, тетр. IV; копия — ИРЛИ, тетр. XX. Впервые — «ОЗ», 1859, т. 125, № 7, отд. 1, с. 59—60 (с пропуском стихов 21—38); полностью — Соч. под ред. Висковатого, т. 1, 1889, с. 68—70. Датируется по положению в тетради IV.

Лит.: Эйхенбаум (6), с. 298; Эйхенбаум (12), с. 313; Бродский (5), с. 340—41; Иванова Т. (2), с. 233; Андроников (13), с. 141—42; Архипов, с. 118; Удодов (2), с. 394; Фризман (2), с. 123—24.