Чернышевский Николай Гаврилович

ЧЕРНЫШ́́ЕВСКИЙ Николай Гаврилович (1828—89), рус. писатель, критик, эстетик, социолог, революционер-демократ. Уже в юности Ч. испытал сильное увлечение творчеством Л.; в «Автобиографии» (1863) вспоминал, что «знал чуть не все лирические пьесы Лермонтова» (I, 634); находясь в Петропавловской крепости, он подсчитал стихи Л., к-рые знал наизусть (всего 1748 стихотв. строк). В 1847—48 Ч. переписал для себя и родных почти все стихи Л., а также «Героя нашего времени» (XIV, 759); Н. В. Гоголь и Л. кажутся Ч. «недосягаемыми, великими», за них он готов «отдать жизнь и честь» (I, 66). Дневники Ч. 40-х гг. содержат многочисл. восторженные упоминания о Л. (обычно — под влиянием статей В. Г. Белинского о поэте). В сент. 1848 Ч. записывает: «Гоголь и Л. доказывают, что России пришло время действовать на умственном поприще» (I, 127). В 1854—55, преподавая во 2-м кадетском корпусе (Петербург), Ч. читает ученикам стихи Л. По-видимому, в это время составляет курс грамматики с разбором «Трех пальм» и др. стих.; выбор их является для Ч. и способом этич. воспитания: так, вопреки замыслу Л. и трактовке Белинского, Ч. усматривал гл. идею «Трех пальм» в проповеди самоотвержения во имя блага людей (XVI, 324). Ссылки на произв. Л. и цитаты из его стихов в дальнейшем становятся у Ч. одним из излюбленных средств иллюстрирования тех или иных эстетич. положений. Так, в ст. «Критический взгляд на современные эстетические понятия» (1854) целиком приводится стих. «Сон» («В полдневный жар...»). В диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855) Ч. высказывает мысль о «краткости и быстроте» прозаич. рассказа как об одном из условий его художественности; эту идею, развитую позднее в ряде работ («Сочинения Пушкина...», 1855; «Собрание чудес...Н. Готорна», 1860), он обосновывает ссылками на прозу Пушкина, Гоголя и Л., к-рую считает в этом отношении образцовой (II, 68; VII, 450; XVI, 698, 699). Вопрос об историч. значении творчества Л. поставлен Ч. в «Очерках гоголевского периода русской литературы» (1855—56), где получила развитие историко-лит. концепция Белинского, в частности его взгляд на Л. Подробно анализируя оценки творчества Л. критикой (Н. А. Полевой, О. И. Сенковский, С. П. Шевырев), Ч. показывает, что неприятие ею Л. было формой борьбы с новым, реалистич. направлением рус. лит-ры, теоретиком к-рого выступал Белинский. Согласно Ч., Л. «самостоятельными симпатиями своими принадлежал новому направлению, и только потому, что последнее время своей жизни провел на Кавказе, не мог разделять дружеских бесед Белинского и его друзей» (III, 223). Полемизируя с С. П. Шевыревым о «протеизме» Л., Ч. утверждал, что Л. в позднем творчестве «сделался оригинальнейшим из всех бывших у нас до него поэтов, не исключая и Пушкина» (III, 110). При этом Ч. уверенно отмечал «ход развития поэта»: «Сравните стихотворения, написанные Лермонтовым в 1836—1837 годах, с его стихотворениями, принадлежащими 1840—1841 годам, и вы увидите в последних огромное превосходство над первыми и по глубине содержания и по совершенству формы» (II, 502). Ч. отдавал явное предпочтение Л. перед Пушкиным — по строгости отбора своих стихов для печати (VII, 239), по достоинству поэтич. языка (III, 108; XIV, 315) и даже по таланту (XIV, 315). Причины этого предпочтения коренятся в общей позиции Ч., видевшего в творчестве Л. более четко определившиеся гражд. мотивы. Позднее, в «Повести в повести» (1863—64) Ч. устами Верещагина так характеризует Л.: «...это был благороднейший из людей и великий гражданин. Россия имела мало таких сыновей» (XII, 154). Подчеркивая социальную роль творчества Л., Ч. не удовлетворяется оценкой Белинским его прозы «почти исключительно с художественной точки зрения» (III, 240). «В действительности же, — писал Ч., — Печорин — дитя нашего общества. Создавая его, автор прекрасно понимал, какими становятся лучшие, сильнейшие, благороднейшие люди под влиянием общественной обстановки их круга» (II, 211). Ч. стремится определить значение традиций Л. для совр. лит-ры, отмечая как случаи подражания Л. (у И. С. Никитина, М. В. Авдеева — II, 211—15; III, 497, 499), так и примеры творч. развития его худож. открытий; Ч. принадлежит наблюдение о лермонт. корнях толстовского психологизма (рец. на «Детство и отрочество» и «Военные рассказы» Л. Н. Толстого, 1856; III, 423). В сер. 50-х гг. Ч. обращается к анализу типа Печорина в связи с общей проблемой положит. героя в рус. лит-ре. Он рассматривает Онегина, Печорина, Бельтова и Рудина как представителей «четырех разных эпох общественного развития»; характеризуя Печорина как человека сильной души и твердой воли, отмечает его равнодушие к «общим вопросам», т.е. к обществ. деятельности («Заметки о журналах», 1857; IV, 697—99); полемизируя с С. С. Дудышкиным, Ч. критикует его понимание преемственной связи между Печориным и др. героями рус. лит-ры, противоречащее взглядам Белинского. В новых историч. условиях, согласно Ч., изображение Печорина м. б. только критическим, т. к. он утратил «поэтические черты» и подражание ему «превратилось в игру страстей и пороков, в своеобразный дендизм» (II, 214). В сер. 50-х гг. борьба Ч. за гражд. начала в лит-ре приводит его к частичной переоценке совр. значения творчества Л. и известной несправедливости по отношению к нему; так, в письмах к Н. А. Некрасову (1856) утверждает, что его (Некрасова) поэзия имеет больше «положительного достоинства», нежели произв. Пушкина, Л. и Кольцова (XIV, 322—23; XV, 209). Традиции Л. своеобразно преломились в беллетристич. творчестве Ч. В юношеской повести «Теория и практика» (1849) он пытался дать совр. интерпретацию образов Печорина (Серебряков) и Грушницкого (Николай Федорович). В романе «Пролог» (1870) Ч. обратился к анализу внутр. мира героя (Левицкого), используя форму дневника; подобно Печорину, Левицкий, томясь жаждой деятельности, отдается чувству, однако жизненные разочарования не приводят его к одиночеству и трагич. неверию, а способствуют выработке положит. черт характера. В такой трактовке образа заключалось переосмысление традиции Л. В романе «Что делать?» (1862—63) Ч. приводит цитаты из песни Казбича («Бэла») и «песни Селима» («Измаил-Бей»); в устах Дамы в трауре они служат иносказат. средством выражения революц. идей. В крепости Ч. перечитывает Л. (по изданию под ред. Дудышкина, 1863); следы этого чтения есть в «Повести в повести», в которой подчеркнута отмеченная и Дудышкиным гражданственная функция «байронизма» Л.; о герое повести Верещагине сообщается, что он был знаком с Л. и удостоился его «серьезной беседы». В романе «Отблески сияния» (нач. 80-х гг.) устами персонажей дана интерпретация «песни Демона» как выражения идеи стоицизма. Ч. использовал тексты Л. и в пародийно-полемич. целях («Опыты открытий и изобретений», 1862). Соч. Полн. собр. соч., т. 1—16, М., 1939—53 (по указат.); Грамматика, в сб.: Звенья, т. 8, М., 1960, с. 518—41.

Лит.: Ахрамеев В., Мужицкий демократ и великий поэт. Чернышевский и Л., «Сиб. огни», 1939, № 5, с. 119—30; Гинзбург (1), с. 220—22; Дотцауэр М. Ф., Л. в оценке Чернышевского и его современников, «Уч. зап. Саратов. пед. ин-та», 1940, в. 5, с. 85—106; Эльсберг Я., Революц. демократы о Л., ЛН, т. 43—44, с. 797—823; Покусаев Е. И., Н. Г. Чернышевский, 4 изд., Саратов, 1967, с. 9, 24, 28 и др.; Николаев М. П., Юношеские произв. Чернышевского, «Уч. зап. Тульского пед. ин-та», 1955, в. 6, с. 157—59; 166—79; его же, Л. и Чернышевский, в кн.: VI конф. (Ставроп.), с. 160—73; Перпер М., Чернышевский над страницами Л. и Некрасова (Записи перед ссылкой), «РЛ», 1960, № 2, с. 129—41; Найдич (3), с. 174—78; Карякина А. В., Чернышевский и Л., в кн.: Традиции и новаторство, в. 3, Уфа, 1975; Прокшин В. Г., О своеобразии психол. анализа в романах Н. Г. Чернышевского, в кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы, сб. 5, Саратов, 1968, с. 111—15.