Блок Александр Александрович

БЛОК Александр Александрович (1880—1921), рус. поэт. Творчество Л., трагическое обаяние его личности и судьбы имели для Б. большое значение на протяжении всей его жизни. У мн. современников Б. вызывал ассоциации с Л. Первым отметил «лермонтовскую струю» в стихах Блока А. Белый (см. Письмо к А. Блоку от 4 янв. 1903, в кн.: Александр Блок и Андрей Белый, Переписка, 1940, с. 7). Н. С. Гумилев выводил блоковскую лирику из поэзии Л. (см. Письма о русской поэзии, П., 1923, с. 131—33). К. И. Чуковский писал о Б.: «Он был Лермонтов нашей эпохи» (Александр Блок как человек и поэт, П., 1924, с. 136). В лит-ре о Б. была высказана мысль об особого рода зависимости Б. — об «овеянности» блоковского стиха лирикой Л. (С. В. Шувалов). В позднейших исследованиях доказано, что на Б. влияли «образ... и дух» лермонт. поэзии (Д. Максимов). Уже в ранней лирике Б. отразилось его пристальное внимание к Л. Оно обнаруживается в эпиграфах, реминисценциях, парафразах из Л. («О, не тебя люблю глубоко»), в отзвуках «Думы» («Я — человек и мало богу равен», «Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет»), в мотивах богоборчества («Пора вернуться к прежней битве», «Мой монастырь, где я томлюсь безбожно») и демонизма («Ты хочешь знать мировоззренье»). У зрелого Б. устанавливаются более сложные и подвижные отношения с творчеством Л. Эпоха «безвременья», остро ощущавшегося Б., способствовала тому, что его интерес к Л. не замыкался в сфере поэзии; размышляя о месте и назначении человека в мире, Б. опирался на опыт Л., воспринимал его как учителя «мудрости глубинной». Кроме того, известная общность романтич. основы поэтич. систем Л. и Б. обусловливала их типологич. соответствия. Оба эти фактора определяли стремление Б. чувствовать и мыслить в категориях лермонт. худож. мира, природу и способ его поэтич. самовыражения. Как и у Л., «дневниковость» лирики Б. (ср. Дневник Л.) сказывается и в последовательно хронологич. фиксации развития чувства и образа, и в ее исповедальных интонациях, и в ее несомненной искренности. К худож. системе Л. восходят такие особенности лирики Б., как жанровая «размытость» (проявляющаяся, в частности, в том, что любовный сюжет проникается филос. и общественно-историч. ассоциациями), сочетание напряженного чувства с психол. анализом, ощущением враждебной силы рока, в т.ч. «рокового» воздействия социальной среды на чувство. Б. унаследовал от Л. — прямо и через Фета — напевно-мелодич. строй стиха с его музыкальностью и интонац. богатством, узаконил поиски Л. в области ритмики, использовав в своей поэтич. практике дольник («Вхожу я в темные храмы», 1902) и тактовик («Из газет», 1903). Перед Революцией 1905—07 Б., преодолевая мистич. увлечения и обращаясь к действительности, открывает новые стороны творчества Л., противопоставляет «безгневную» поэзию Вл. С. Соловьева и А. Белого страстной лирике Л., «задыхавшегося от песен». Слова Б. о том, что «литература последних лет многими потоками своими стремится опять к Лермонтову как к источнику», относились прежде всего к нему самому («Педант о поэте»). Во втором томе стихов Б. развитие лермонт. начала обнаруживается в обострении трагич. сознания, мятежных настроений, психологии протеста. Особенно показательна тема демонизма (цикл «Город», 1904—08), мотив мести («Ангел-Хранитель», 1906), символич. образы маскарада, вьюги (сб. «Снежная маска», 1905); ср. Демонизм, а также мотивы мщения, игры, пути у Л.(см. в ст. Мотивы). Цикл «Заклятие огнем и мраком» (1907—08) создан под знаком лермонт. «Благодарности», что закреплено эпиграфом. В «Осенней воле» (1905) уже заявлена «странная любовь» Б. к России, но наиболее полное выражение лермонт. традиция нашла в гражд. и патриотич. лирике Б. третьего тома (см. циклы «Родина», 1907—16; «Ямбы», 1907—17). Б., подобно Л., обладал глубоким нац. сознанием, и его любовь к России основывалась на ощущении неразрывности своей судьбы с судьбой народной. «Гневные ямбы» Б. были бы невозможны без «железного стиха» Л. Поэта приближала к Л. вся правда жизни: и ее «непроглядный ужас», и ее неодолимое движение к «добру и свету». С годами тема демонизма в творчестве Б. перерастала в одну из важнейших проблем современности, вмещавшей в себя противоречия индивидуалистич. культуры в их историко-социальной перспективе. Стихи Б. о «демонизме XX века» далеко не всегда ассоциируются с Л., но вместе взятые такие произв., как «И я любил. И я изведал», «Песнь Ада», «Дохнула жизнь в лицо могилой», «Земное сердце стынет вновь», «Мой бедный, мой далекий друг», цикл «Жизнь моего приятеля», «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух», предстают как близкое окружение обоих «Демонов» (1910 и 1916) и образа «демона» из поэмы «Возмездие» (1910—21). Б. не только видел в «демоне» трагич. мятежного борца и «предвестника лучшего», но и показал неизбежность вырождения его индивидуалистич. природы. Наиболее полно Б. высказал свои взгляды на Л. в рец. на книгу Н. А. Котляревского «Педант о поэте» (1906). Б. предпочитает либерально-академич. обезличиванию поэта творч. провидение его образа, к-рый пока «темен, отдален и жуток». Гл. чертой лермонт. поэзии Б. считал пророческую «тревогу духа» и действенную силу. В ст. «Безвременье» (1906) Б. поставил Л. за бескомпромиссность идеалов впереди Ф. М. Достоевского, рядом с Н. В. Гоголем, как провидца судеб России. О нар. характере суровой любви Л. к родине говорит Б. в ст. «Народ и интеллигенция» (1908). Ст. «Три вопроса» (1908) обнаруживает перекличку Б. с Л. в понимании цели иск-ва, его «необходимости и полезности». В 1920 Б. подготовил однотомник избр. соч. Л. (изд. Гржебина, Берлин — Пб.), рассчитанный на массового читателя. Изд. включало все наиболее зрелое и ценное из изданного Л.; по новизне и обоснованности принципов отбора оно являлось для того времени образцовым. Во вступит. статье Б. писал, что «наследие Л. вошло в плоть и кровь русской литературы». Основу статьи (носящей компилятивный характер — первый оригинальный вариант ее был отвергнут и не сохранился) составляет биография Л. В ряде прим. Б. высказывает важные мысли о народности и революц. духе поэзии Л. Многочисл. пометы Б. на экземпляре Полного собр. соч. Л. (СПБ, 1910—13, хранится в Б-ке ИРЛИ), относящиеся к 1910—19, свидетельствуют о глубоком интересе к личности Л. и его творчеству, в частности к вопросам поэтики и стихотв. техники, а также об осведомленности Б. в проблемах лермонтоведения. Соч.: Собр. соч., т. 1—12, Л., 1932—36; Собр. соч., т. 1—8, М. — Л., 1960—63 (т. 8 — указатель имен); Записные книжки. 1901—1920, М., 1965; Письма к жене, ЛН, т. 89 (указат. имен).

Лит.: Шувалов С. В., Блок и Л., в кн.: О Блоке, М., 1929, с. 95—127; Розанов И., Блок — редактор поэтов, там же, с. 25—59; Жак Л., А. Блок о Л., в сб.: Лит. Саратов, 1946, № 7, с. 92—111; Семинарий, с. 59—60, 361—62; Максимов (2), с. 247—65; Шаповалов Л. А., Об одном лермонт. образе у А. Блока, в кн.: М. Ю. Лермонтов, [Воронеж], 1964, с. 221—35; Эйхенбаум Б., А. Блок и М. Л., в его кн.: О поэзии, [Л., 1969], с. 308—10; Громов П., А. Блок, его предшественники и современники, М. — Л., 1966, с. 414—34; Голованова (2), с. 90, 92—110; Миллер О. В., Пометы А. Блока на полном собр. соч. Л., «РЛ», 1975, № 3, с. 212—19 полном собр. соч. Л., «РЛ», 1975, № 3, с. 212—19; Чуковский К., Из дневника (1919—1921), «ВЛ», № 10, с. 302.