"Сон" («В полдневный жар в долине Дагестана...»)

«СОН» («В полдневный жар в долине Дагестана...») (1841), стих. с новеллистич. сюжетом, часто встречающимся в поздних стихах Л. («Завещание», «Сосед», «Соседка», «Узник»). «Сон» написан от имени человека, находящегося на грани жизни и смерти, и уже это во многом предопределяет особую таинственность, онтологич. загадочность лермонт. стих., этого феномена рус. поэзии. Герой баллады видит сон о собств. смерти и в своем сне — сон любимой им женщины, пророчески прозревающей его смерть. И сон этот лишен всякой ирреальной сновидческой условности, он предельно четок и конкретен — при том, что содержание его, как и стих. в целом, глубоко символично.

Илл. С. В. Иванова. Черная акварель. 1891.

Всепроникающая связь мотивов любви и смерти находит выражение в сложной сюжетной форме, построенной по принципу «порождения» — одна сюжетно-психол. ситуация (сон лирич. героя) порождает другую (сон любимой им женщины), или «вложения» — в сон одного «вкладывается», встраивается сон другого; ср. не тождественное, но аналогичное в «Стансах» («Не могу на родине томиться»): «Так, но если я не позабуду / В этом [смертном. — Ред.] сне любви печальный сон...». Б. Эйхенбаум, исследуя жанровое и композиц. своеобразие «Сна», назвал его построение «зеркальным»: «Сон героя и сон героини — это как бы два зеркала, взаимно отражающие действительные судьбы каждого из них и возвращающие друг другу свои отражения» [Эйхенбаум (7), с. 252); по определению В.С. Соловьева, это — «сон в кубе». Символич. и композиц. усложненность стих. контрастирует с подчеркнутой простотой поэтич. стилистики, отсутствием метафорич. образности: все употребленные в стих. эпитеты — общепоэтические или нейтральные. Но инструментовка стиха, внутр. рифмы, ассонансы и аллитерации («В полдневный жар в долине Дагестана...лежал недвижим я...И солнце жгло их желтые вершины и жгло меня...») в сочетании с анафорами и стыками создает сложный муз. рисунок. Интонац. и муз. движение стиха соотнесено с его кольцевым построением, нередким в лирич. жанрах; здесь же оно получает принципиально новое содержание, обусловленное особой логикой развития сюжета. Первое и последнее кольцевые четверостишия принадлежат не одному, как обычно, а разным сознаниям: героя («лежал недвижим я») и героини («и снилась ей...»). Такой кольцевой повтор — один человек «узнает», воссоздает вплоть до подробностей смерть другого — сообщает особый, «разрешающий» смысл трагич. сюжету стих., заключенному не только в смерти, но в самом «наблюдении» героем баллады своего умирания: «Глубокая еще дымилась рана, / По капле кровь точилася моя». «Сон» не рождает того «леденящего душу отчаяния», о к-ром говорил В. Г. Белинский в связи с поздними стихами Л. Если герой ранней лирики Л. постоянно обращается к любимой им женщине с мольбой, заклинанием сохранить посмертное воспоминание о нем — «с требованием не столько любви, сколько памяти» — то в худож. пространстве баллады как бы сбывается и до конца уясняется живший в Л. образ идеальной любви, оказавшейся провидческой. И такая любовь, к-рую лишь в смертном сне, но успел — силой собств. прозрения — увидеть герой стих., выводит тему смерти из абсолютного, замкнутого трагизма. Относительно происхождения «Сна» высказывались разные предположения, однако нек-рые версии не могут быть приняты ввиду хронологич. несоответствий. Одни исследователи связывают его с именем В.А. Лопухиной, другие — с Е.П. Ростопчиной; последнее, по мнению Эйхенбаума, более вероятно. Е.А. Сушкова необоснованно считала, что поводом к созданию «Сна» послужило известие о ее предполагаемом браке с А. А. Лопухиным: Л. будто бы предупреждал Сушкову, что вызовет ее жениха на дуэль...По этому случаю он написал стихотворение «Сон» (Сушкова, с. 226). Г. Градовский называет другой источник — воспоминания ген. М.Х. Шульца, к-рый рассказал Л., как он после сражения пролежал раненый целый день среди убитых, пока его не подобрали. Л. Семенов предполагал в стих. воздействие фольклора гребенских казаков, С. Шувалов — лирики Г. Гейне. Однако несомненно, что в стих. отразились и мрачные предчувствия, владевшие Л. после его последнего отъезда из Петербурга. Мотив сна о собств. смерти разрабатывался Л. еще в ранней лирике, отмеченной напряженными поисками разгадки вечной тайны бытия (ср. «Ночь. I», «Смерть» — «Ласкаемый цветущими мечтами...»). Как указывал А. Бежецкий, сюжет «Сна» был развит в стих. неизв. автора, к-рое приписывалось Л. Влияние «Сна» прослеживается в стих. Н. П. Огарева «В тиши ночной аккорд печальный...». Мотивы лермонт. стих. повторяются в лирике А. Исаакяна («Да, я знаю всегда — есть чужая страна»). Белинский относил «Сон» к числу «значительнейших» произв. Л., равно интересных «как в эстетическом, так и в психологическом отношении» и принадлежащих «к эпохе полного развития» его таланта. Н. Г. Чернышевский приводит это стих. как пример истинно прекрасного в поэзии. Позднее интерес к поэтич. форме «Сна», его эстетич. содержанию, к отражению в стих. личности Л. был особенно присущ исследователям, близким символистам: В. В. Розанов, Д. С. Мережковский находили в «Сне» вещий сон самого Л., мистич. прозрение поэта. Вопросы композиции и инструментовки «Сна» освещены в работах С. Шувалова и И. Розанова; последний анализирует также работу Л. над автографом. Стих. иллюстрировали Г. Г. Гагарин, С. В. Иванов, Д. Н. Кардовский, К. А. Коровин, П. Литвиненко, Д. И. Митрохин. Положили на музыку более 20 композиторов, в т.ч. М. А. Балакирев, Я. Ф. Пригожий, С. Н. Василенко, А. Н. Дроздов, В. М. Иванов-Корсунский. С сер. 19 в. «Сон» прочно вошел в нар.-песенный репертуар. В 1915 на сцене Мариинского театра М. М. Фокин поставил балет «Сон» (музыка М. И. Глинки, сценарий Фокина). Автографы: беловой — ГПБ, Собр. рукоп. Л., № 12 (записная книжка, подаренная В. Ф. Одоевским), л. 7 об., черновой — там же, л. 21—22. Впервые — «ОЗ», 1843, № 4, отд. 1, с. 183. Датируется летом 1841 по положению в записной книжке.

Лит.: Белинский, т. 7, с. 38; т. 8, с. 94, 339; Чернышевский, т. 2, с. 134; Бежецкий А., «Сон», «Новое время», 1891, 15 июля; Розанов В., Лермонт. домик в Пятигорске, «Новое время», 1908, 23 июня; Лернер Н., О «Сне» Л., там же, 24 июня; Мережковский Д. С., М. Ю. Л. Поэт сверхчеловечества, СПБ, 1909, с. 35—36; Розанов И. (1), с. 242; Розанов И. (3), с. 115—22, 169—70; Семенов (5), с. 136—37; Шувалов (4), с. 269; Виноградов Г., ЛН, т. 43—44, с. 361—63; Эйхенбаум (12), с. 350—51; Попов (2), с. 150—53; Герштейн (8), с. 344—45; Максимов (2), с. 101; Норец Ж. С., М. Ю. Л. в нар. песнях и вокальном творчестве рус. композиторов, в сб.: VI конф. (Ставроп.), с. 196; Воспоминания (2), с. 285—86; Заславский И. Я., О поэтическом мастерстве (из наблюдений над последними стихами поэта). Debrecen, 1965, с. 28—31; Удодов (2), с. 169—71; Чичерин (1), с. 413; Гей Н. К., Художественность лит-ры. Поэтика. Стиль, М., 1975, с. 191—93.