"Пророк"

«ПРОРОК», одно из последних и наиболее значит. стих. Л. (1841), завершающее в его творчестве тему поэта. Метафорич. изображение поэта-гражданина в образе пророка характерно для декабрист. поэзии (Ф. Н. Глинка, В. К. Кюхельбекер). Та же метафора (но в философски обобщенном плане) развертывается в одноим. стих. А. С. Пушкина, полемич. ответом на к-рое в известной мере явилось стих. Л. Для Пушкина взаимоотношения поэта-пророка и тех, к кому обращено его слово, определяются свойствами самого пророка: он наделен своим исключит. даром и уже в силу этого способен «глаголом жечь сердца людей». Пушкин обычно делает упор на независимости поэтич. вдохновения и творчества от мнения «толпы» (см. также его стих. "Поэт", "Поэт и толпа", "Поэту"), хотя и пушкинский поэт отнюдь не безразличен к тому, какой "отзыв" находит его слово в народе (см. "Эхо", "Памятник"). У Л. тема поэта — это всегда тема "поэт и общество", тема активных и часто враждебных взаимоотношений творч. личности с окружающей средой (см. "Смерть поэта"). Гонимый пророк — устойчивый образ в лирике Л. (ср. «осмеянный пророк» в стих. «Поэт», а также слова Писателя из стих. «Журналист, читатель и писатель»: «К чему толпы неблагодарной / Мне злость и ненависть навлечь, / Чтоб бранью назвали коварной / Мою пророческую речь?»). В стих. «Пророк» свое развитие «пушкинской» темы Л. подчеркнуто начинает именно с того момента, на к-ром остановился его предшественник: «С тех пор, как вечный судия / Мне дал всеведенье пророка...». И вот, показывает Л., судьба того, кто, вняв «гласу бога», явился в мир «глаголом жечь сердца людей» (или, в лермонт. конкретизации, «провозглашать .. любви и правды чистые ученья»): «В меня все ближние мои / Бросали бешено каменья». Пушкинскому пророку (после того, как божеств. призвание освободило его от человеческих слабостей) в равной мере открыт как природный, так и человеческий мир; лермонтовскому внемлет лишь мирная, не знающая людских пороков природа («И звезды слушают меня, / Лучами радостно играя»); «шумный град» же встречает его насмешками «самолюбивой» пошлости, неспособной понять высокого, аскетич. инакомыслия. Т. о., в соответствии со всем духом творчества Л. тема «пророка» раскрывается им как трагическая. Она весьма многогранна: это и образ общества, враждебного «любви и правде», и образ страдающей в таком обществе свободной творч. личности, и мотив трагич. разобщенности интеллигенции и народа, их взаимного непонимания. Различие трактовки темы поэта у Пушкина и Л. сказалось и в самом облике пророка. В отличие от Пушкина, наделившего его сверхъестеств. свойствами, Л. вносит в описание своего героя простые человеческие черты, даже бытовые подробности: он худ, бледен, одет в рубище, он торопливо пробирается через город, слыша за спиной оскорбит. возгласы. Л. намеренно отказывается от торжеств. приподнятости стих. Пушкина, насыщенного славянизмами и архаизмами, и с большим иск-вом сочетает в своем стих. черты библейского стиля с простотой слога, разговорными интонациями. «Пророк» — одна из вершин лермонт. лирики. Каждая фраза стих. опирается на библейское сказание (см. Библейские мотивы) и одновременно имеет острый злободневный смысл, поэтически точна, конкретна и вместе с тем символически многозначна. Стихотв. речь с исключит. естественностью укладывается в рамки четкой строфич. организации. Возникновение стих., по-видимому, связано со спорами, к-рые Л. вел с В.Ф. Одоевским по вопросам философии и поэзии. На первом листе записной книжки, подаренной им поэту перед отъездом на Кавказ, Одоевский написал неск. евангельских изречений. Одно из них (из апостола Павла) касалось темы пророка и соответствовало религиозно-просветительским взглядам Одоевского: «Держитеся любове, ревнуйте же к дарам духовным да пророчествуете. Любовь николи отпадает». Можно предполагать, что эта цитата была непосредств. импульсом к созданию острополемического по отношению к ней стихотворения. Белинский относил «Пророка» к «лучшим созданиям» Л.: «Какая глубина мысли, какая страшная энергия выражения! Таких стихов долго, долго не дождаться России!..» (VIII, 117). Воздействие этого стих. сказалось в творчестве мн. поэтов. А. Н. Плещеев в стих. «Дума» (1844) использовал мотивы стих. Л. («Когда ж среди толпы является порою / Пророк с могучею, великою душою, / С глаголом истины священной на устах. — / Увы, отвержен он!»). Те же отзвуки можно услышать и в стих. Н. А. Некрасова «Блажен незлобивый поэт...» (1852). Под влиянием «Пророка» написаны стих. Т. Г. Шевченко «Тризна», одноим. стих. Г. Тукая, Я. Купалы. О. Туманяна, М. Налбандяна и др. Стих. иллюстрировали: М. А. Врубель, А. М. Демарин, И. Е. Репин, В. В. Топорков, В. Я. Суреньянц, В. А. Фаворский и др. Автограф (беловой) — ГПБ, Собр. рукоп. Л., № 12 (Записная книжка, подаренная В. Ф. Одоевским). Черновой автограф карандашом — там же. Впервые — «ОЗ», 1844, № 2, отд. I, с. 197. Датируется маем — нач. июля 1841 по положению в записной книжке.

Лит.: Белинский, т. 8, с. 117, 339, 475, 478, 485; Достоевский Ф. М., Об иск-ве, М., 1973, с. 497—98; Дюшен (2), с. 14—15; Котляревский, с. 166—67; Гинзбург (1), с. 79—80, 83; Благой (1), с. 415—16; Кирпотин (2), с. 38—39; Нейман (7), с. 334, 341, 345; Эйхенбаум (7), с. 80—81; Заборова Р. Б., Материалы о М. Ю. Л. в фонде В. Ф. Одоевского, «Труды ГПБ», 1958, т. 5(8), с. 187—88; Никитина Л. М., Тема поэзии в лирике М. Ю. Л., «Труды объединения кафедр лит-ры вузов Сибири и Д. Востока», 1960, т. 1, в. 2, с. 91—92; Иконников (2), с. 27—28, 51—52; Пейсахович (1), с. 449; Заславский И. Я., О поэтич. мастерстве Л., «Slavica», Debrecen, 1965, t. 5, с. 23—37; Федоров (2), с. 123—27; Шестакова О. А., О нек-рых стилистич. особенностях стих. А. С. Пушкина и М. Ю. Л. о поэзии и поэте, в кн.: Материалы науч. конф. по итогам иссл. работы за 1967, Киш., 1968, с. 21, 24—28; Лосев А. Ф., Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведч. категориями, «Изв. ОЛЯ», 1970, т. 29, в. 5, с. 389; Коровин (4), с. 134—36; Микешин А. М., Историч. судьбы рус. романтич. поэзии, ч. 1, Кемерово, 1973, с. 188—89; Чичерин (1), с. 411; Маймин Е. А., О рус. романтизме, М., 1975, с. 135; Фохт (2), с. 36—38; Битов А., Три «пророка», «ВЛ», 1976, № 7, с. 145—74.