ДЕКОНСТРУКЦИЯ

ДЕКОНСТРУКЦИЯ
направление постмодернистского критицизма, связываемое с работами Деррида. Являясь попыткой радикализации хайдеггеровской деструкции западноевропейской метафизики, Д. имеет целью не прояснение фундаментального опыта бытия, но всеобъемлющую негацию понятия бытия как такового. Д. постулирует принципиальную невозможность содержательной экспликации бытия: тематика субъективирующей интериоризации не случайно является для нее главной. Критика основополагающих концептов традиционной философии (в границах которой — несмотря на непосредственное влияние на становление деконструктивизма — для Деррида остаются и Ницше, и Фрейд, и Гуссерль, и Хайдеггер) — ‘присутствия’, ‘действительности’, ‘тождества’, ‘истины’ — исходит из посылки, что статус рационального в культуре не самовоспроизводится на собственном материале, но поддерживается постоянным усилием по вытеснению из его сферы элементов, оказывающихся не-мыслью, не-мыслимым. Эта репрессивная интенция, лежащая в основании западноевропейской культуры, обозначается Деррида как логоцентризм. (Именно системное опровержение философии/культуры логоцентризма суть пафосная программа Д.) Логоцентристский идеал непосредственной самодостаточности или присутствия задал, по Деррида, парадигму всей западной метафизики. Метафизика присутствия, полагая рядом с человеком трансцендентальную реальность, подлинный мир и стремясь подключить сферу существования к бытию, служит основанием логоцентрической тотализации в гуманитарной области. Ее кризис, по мысли Деррида, ясно обнаруживает себя уже у Ницше, тексты которого представляют собой образцы разрушения гомогенной среды проводника идей ‘мобильной армии метафор’. Адекватным способом постановки проблемы смысла, по Деррида, является не поиск сокрытых в интуитивной неразличенности онтологизированных абсолютов или трансцендентальных означаемых, но аналитика на уровне означающих, вскрывающая исток смыслопорождения в игре языковой формы, записанного слова, граммы. Процедура ‘вслушивания’ в трансцендентальный, мужской голос Бытия, Бога, представленная, по мысли Деррида, как принцип философствования в работах Гуссерля и, в особенности, Хайдеггера, зачеркивается стратегией differance — ‘первописьма’, предшествующего самому языку и культуре, отпечаток которого несет на себе ‘письмо’ — то есть та динамика не-данного, гетерогенного, которое обнажается при разборке идеологического каркаса, тотализирующего текст. По мысли Деррида, вполне правомерна демаркация мира на мир Бытия как присутствия (мир presence) и мир человеческого существования (мир differance — мир абсолютного исчезновения, мир без какой-либо почвы, мир, пишущийся процедурами ‘истирания’ Бытия и ликвидацией любых следов присутствия человека). В ‘письме' центризму традиции, свертыванию игр означивания в некоторую незыблемую точку присутствия (гаранта смысла и подлинности) противопоставляется центробежное движение ‘рассеяния’ значения в бесконечной сети генеалогии и цитации. Отслеживая элементы письма, работу differance, Д. рассматривает совокупность текстов культуры в качестве сплошного поля переноса значения, не останавливающегося ни в каком месте в виде застывшей структуры, она подрывает изнутри фундаментальные понятия западной культуры, указывая на их нетождественность самим себе, освобождая репрессированную метафорику философских произведений, приходящую в столкновение с их идеологическим строем. Тем самым демонстрируется сопротивление языка любому философскому (метафизическому) проекту. Внеположная тексту позиция классического интерпретатора в Д. элиминируется. Задается констатация факта ‘инвагинации’, внедренности, привитости одного текста другому, бесконечного истолкования одного текста посредством другого. По мысли Деррида, ‘деконструкция есть движение опыта, открытого к абсолютному будущему грядущего, опыта, по необходимости неопределенного, абстрактного, опустошенного, опыта, который явлен в ожидании другого и отдан ожиданию другого и события. В его формальной чистоте, в той неопределенности, которую требует этот опыт, можно обнаружить его внутреннее родство с определенным мессианским духом’. (В контексте анализа текстов самого Деррида Д., в его понимании, может быть охарактеризована следующими признаками: 1) она ‘не является каким-либо методом и не может им стать’; 2) любое ее ‘событие’ уникально и неповторимо как подпись или идиома, поскольку ее пафосом выступает ‘игра текста против смысла’; 3) любое ее определение не верно, ибо тормозит ее собственную беспрерывность; 4) она не принадлежит к какому-либо субъекту — индивидуальному или коллективному, — применявшего бы ее к тексту или теме; 5) ее повсеместность результируется в том, что даже ‘эпоха-бытия-в-Д.’ не вселяет никакого оптимизма; 6) ее суть — художественная транскрипция философии посредством эстетики, предполагающая осмысление метафорической этимологии философских понятий; 7) в ее рамках собственно философский язык подвергается структурному психоанализу; 8) ‘она не сводима к лингвистико-грамматической или семантической модели, еще менее — к машинной’; 9) она — не критика в любом из ее значений, ибо сама подлежит Д.; 10) ее парадокс ‘единственно возможное изобретение — изобретение невозможного’; И) она ‘не является симптомом нигилизма, модернизма и постмодернизма. Это последний свидетель, мученик веры конца века’.) Как заключает Деррида, ‘чем не является деконструкция? — да всем! Что такое деконструкция? — да ничто!’. Как отмечает Деррида, ‘движение деконструкции не сводимо к негативным деструктивным формам, которые ему наивно приписывают... Деконструкция изобретательна, или ее не существует. Она не ограничивается методическими процедурами, но прокладывает путь, движется вперед и отмечает вехи. Ее письмо не просто результативно, оно производит новые правила и условности ради будущих достижений, не довольствуясь теоретической уверенностью в простой оппозиции результат — констатация. Ход деконструкции ведет к утверждению грядущего события, рождению изобретения. Ради этого необходимо разрушить традиционный статус изобретения, концептуальные и институциальные структуры. Лишь так возможно вновь изобрести будущее’. Практика Д. носит внеметодологический характер и не предлагает ограниченного набора строгих правил ‘разборки’. Деррида доказывает, что для нее уязвимо практически любое философское произведение — от сочинений Платона до работ Хайдеггера. В то же время концепция ‘письма’, по сути, ориентирована на модернистские произведения от О. Малларме до Батая (само понятие ‘письма’ имеет аналогии со стилем авторов ‘высокого модерна’) и таким образом деструктивный пафос по отношению ко всей предшествующей традиции оборачивается конструктивными намерениями по выработке своеобразной герменевтической модели, теоретического обеспечения литературного авангарда. Двигаясь ‘от апофатического к апокалиптическому и от него к мессианизму’, Д. вправе полагаться исключительно на себя самое, выступая в качестве собственного предельного предисловия: шесть предшествующих попыток аналогичного толка (трех мировых религий, Маркса, Беньямина и Хайдеггера) явно не удались (Ж.Капуто). К Д., выступающей одновременно и философской позицией (по Деррида, научением открытости будущему — ‘неистребимым движением исторического открытия будущего, следовательно, опыта самого по себе и его языка’), и литературно-критическим течением, пытающейся сблизить, в пределе — слить Философию и Литературу, непосредственно примыкают направления франко-американской ‘новой критики’ в лице П. де Мана, X. Блума, Ф. Соллерса, Кристевой и др.