ТРАГИЧЕСКОЕ

ТРАГИЧЕСКОЕ

        филос. и эстетич. категория, характеризующая неразрешимый обществ.историч. конфликт, развёртывающийся в процессе свободного действия человека и сопровождающийся человеч. страданием и гибелью важных для жизни ценностей. В отличие от печального или ужасного, Т. как вид грозящего или свершающегося уничтожения вызывается не случайными внеш. силами, а проистекает из внутр. природы самого гибнущего явления, его неразрешимого самораздвоения в процессе его реализации. Диалектика жизни поворачивается к человеку в Т. её патетической (страдальческой) и губит. стороной.

        Т. предполагает свободное действие человека, самоопределение действующего лица, так что хотя его крушение и является закономерным и необходимым следствием этого действия, но само действие представляет собой свободный акт человеч. личности. Противоречие, лежащее в основе Т., заключается в том, что именно свободное действие человека реализует губящую его неотвратимую необходимость, которая настигает человека именно там, где он пытался преодолеть её или уйти от неё (т. н. трагич. ирония). Ужас и страдание, составляющие существенный для Т. патетич. элемент, трагичны не как результат вмешательства к.-л. случайных внеш. сил, но как последствия действий самого человека. В отличие от мелодраматического (вызывающего жалость, «трогательного») Т. не может быть там, где человек выступает лишь как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. Т. родственно возвышенному в том, что оно неотделимо от идеи достоинства и величия человека, проявляющихся в самом его страдании. Как форма возвышенно-патетич. страдания действующего героя, Т. выходит за пределы антиномии оптимизма и пессимизма: первый исключается обнаруживающейся в Т. неразрешимостью коллизии, невосполнимой утратой того, что не должно было исчезать, второй — героич. активностью личности, бросающей вызов судьбе и не примиряющейся с ней даже в своём поражении.

        Т. имеет всегда определ. обществ.-историч. содержание, обусловливающее структуру его художеств. формирования (в частности, в специфич. разновидности драмы — трагедии). Т. в антич. эпоху характеризуется известной неразвитостью личного начала, над которым безусловно возносится благо полиса (на стороне его — боги, покровители полиса), и объективистски-космологич. пониманием судьбы как безличной силы, господствующей в природе и обществе. Поэтому Т. в античности часто описывалось через понятия рока и судьбы в противоположность новоевроп. трагике, где источником Т. является сам субъект, глубины его внутр. мира и обусловленные ими действия (У. Шекспир).

        Древневост. философия, не доверяющая свободно личному началу (в том числе буддизм с его обострённым сознанием патетич. существа жизни, но чисто пессимистич. её оценкой), не разработала понятия Т.

        Антич. и ср.-век. философия вообще не знает спец. теории Т.: учение о Т. составляет здесь нераздельный момент учения о бытии. Образцом понимания Т. в др.-греч. философии, где оно выступает как существенный аспект космоса и динамики противоборствующих начал в нём, может служить философия Аристотеля. С точки зрения аристотелевского учения о нусе (уме) Т. возникает, когда этот вечный самодовлеющий ум отдаётся во власть инобытия и становится из вечного временным, из самодовлеющего — подчинённым необходимости, из блаженного — страдающим и скорбным. Тогда начинается человеч. «действие и жизнь» (подражание которым является сутью трагедии —см. «Поэтика», 1450 а) с её радостями и скорбями, с её переходами от счастья к несчастью, с её виной, преступлениями и расплатой. Этот выход ума во власть необходимости и случайности составляет бессознат. преступление. Но рано или поздно происходит припоминание или «узнавание» прежнего блаженного состояния, преступление уличается и оценивается. Тогда наступает время трагич. пафоса, обусловленного потрясением человеч. существа от контраста блаженной невинности и мрака суеты и преступления. Но это опознание преступления означает вместе с тем начало восстановления попранного, происходящего в виде возмездия, осуществляющегося через страх и сострадание. В результате наступает очищение страстей (катарсис) и восстановление нарушенного равновесия ума. Вычленение категории Т. и филос. осмысление её осуществляются в нем. классич. эстетике. Шиллер, развивая идеи кантовской философии, видел источник Т. в конфликте между чувств. и нравств. природой человека («О трагическом в искусстве», 1792). По Шеллингу, сущность Т. заключается в «...борьбе свободы в субъекте и необходимости объективного...», причём обе стороны «...одновременно представляются и победившими, и побеждёнными — в совершенной неразличимости» («Философия искусства», М., 1966, с. 400). Необходимость, судьба делает героя виновным без к.-л. умысла с его стороны, но в силу предопределённого стечения обстоятельств. Герой должен бороться с необходимостью — иначе, при пассивном её приятии, не было бы свободы — и оказаться побеждённым ею. Но чтобы необходимость не оказывалась победителем, герой должен добровольно искупить эту предопределённую судьбой вину, и в этом добровольном несении наказания за неизбежное преступление и состоит победа свободы.

        Гегель видит тему Т. в самораздвоении нравств. субстанции как области воли и свершения (см. Соч., т. 14, М., 1958, с. 365—89). Составляющие её нравств. силы и действующие характеры различны по своему содержанию и индивидуальному выявлению, и развёртывание этих различий необходимо ведёт к конфликту. Каждая из различных нравств. сил стремится осуществить определ. цель, обуреваема определ. пафосом, реализующимся в действии, и в этой односторонней определённости своего содержания неизбежно нарушает противоположную сторону и сталкивается с ней. Гибель этих сталкивающихся сил восстанавливает нарушенное равновесие на ином, более высоком уровне и тем самым движет вперёд универсальную субстанцию, способствуя историческому процессу саморазвития духа.

        Гегель и романтики (А. В. Шлегель, Шеллинг) дают типологич. анализ античного и новоевроп. понимания Т. Последнее исходит из того, что человек сам виновен в постигших его ужасах и страданиях, тогда как в античности он выступал скорее как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. Кьеркегор отмечает связанное с этим различное понимание трагич. вины в древности и новое время: в антич. трагедии скорбь глубже, боль меньше, в современной — наоборот, поскольку боль связана с осознанием собств. вины, рефлексией по поводу неё.

        Если нем. классич. философия, и прежде всего философия Гегеля, в своём понимании Т. исходила из разумности воли и осмысленности трагич. конфликта, где победа идеи достигалась ценой гибели её носителя, то в иррационалистич. философии Шопенгауэра и Ницше происходит разрыв с этой традицией, ибо под сомнение ставится само существование к.-л. смысла в мире. Считая волю безнравственной и неразумной, Шопенгауэр видит сущность Т. в самопротивоборстве слепой воли, бессмысленном страдании, гибели справедливого. Ницше характеризует Т. как изначальную суть бытия — хаотическую, иррациональную и бесформенную («Рождение трагедии из духа музыки», 1872). В 20 в. иррационалистич. трактовка Т. была продолжена в экзистенциализме. Согласно Ясперсу, подлинно Т. состоит в осознании того, что «... универсальное крушение есть основная характеристика человеческого существования» («Von der Wahrheit», Munch., 1947, S. 956). В духе философии жизни Зиммель писал о трагич. противоречии между динамикой творч. процесса и теми устойчивыми формами, в которых он кристаллизуется («Конфликт совр. культуры», 1918, рус. пер. 1923), Ф. Степун — о «трагедии творчества» как объективации невыразимого внутр. мира личности (журн. «Логос», 1910, кн. 1).

        Марксизм-ленинизм дал обществ.-историч. понимание Т., считая его объективными предпосылками антагонизмы эксплуататорского общества, характерное для него отчуждение человека и его деятельности. Анализируя гибель старого обществ. уклада, К. Маркс писал: «История... проходит через множество фазисов, когда уносит в могилу устаревшую форму жизни»; если «последний фазис всемирно-исторической формы есть её коедия», то трагической Маркс считает историю старого порядка, «... пока он был существующей испокон веку властью мира, свобода же, напротив, была идеей, осенявшей отдельных лиц...» и «...пока старый порядок сам верил... в свою правомерность», так что на стороне его стояло «...не личное, а всемирно-историческое заблуждение» («К критике гегелевской философии права». Введение, см. в кн.: Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 1, с. 418). В отличие от этого вида Т., источник революц. трагедии Маркс и Энгельс видели в коллизии «...между исторически необходимым требованием и практической невозможностью его осуществления» (Энгельс Ф., там же, т. 29, с. 495), когда объективная неразвитость обществ. отношений, незрелость условий революц. движения приводила к гибели его представителей (Т. Мюнцер, якобинцы и др.); подобная же коллизия, по словам Маркса, «... привела к крушению революционную партию 1848—1849 годов» (там же, с. 483).

        Лосев А. Ф., Диалектика художеств. формы, М., 1927, с. 114—16, 240—43; его же, История антич. эстетики. Аристотель и поздняя классика, М., 1975; его же, История антич. эстетики. Поздний эллинизм, М., 1980, с. 697—735; Борев Ю., О Т., М., 1961; Пинский Л. Е., Реализм эпохи Возрождения, М., 1961, с. 250—96; его же, Шекспир, М., 1971; Szondi P., Versuch uber das Tragische, Fr./M., [1961l; Kaufmann W., Tragedy and philosophy, Garden City, 1968.

        А. Ф. Лосев.

Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.

ТРАГИЧЕСКОЕ

философская и эстетич. категория, характеризующая неразрешимый обществ.-историч. конфликт, развертывающийся в процессе свободного действия человека и сопровождающийся человеч. страданием и гибелью важных для жизни ценностей. В отличие от печального или ужасного Т., как вид грозящего или свершающегося уничтожения, вызывается не случайными внешними силами, а проистекает из внутр. природы самого гибнущего явления, его неразрешимого самораздвоения в процессе его реализации. Диалектика жизни поворачивается к человеку в Т. ее патетической (страдальческой) и губит, стороной. Существ. чертой Т. является то, что оно не допускает к.-л. возвышения над конфликтом, примирения или разрешения его в какой-то иной, "высшей" сфере – в противном случае оно скорее переходило бы в область комического, преодолевалось бы в юморе или иронии.

Т. предполагает свободное действие человека, самоопределение действующего лица, так что хотя его крушение и является закономерным и необходимым следствием этого действия, но само действие представляет собой свободный акт человеч. личности, предпринимаемый ею по собств. почину и решению. Противоречие, лежащее в основе Т., заключается в том, что именно свободное действие человека реализует губящую его неотвратимую необходимость, к-рая настигает человека именно там, где он пытался преодолеть ее или уйти от нее (т.н. трагич. ирония). Ужас и страдание, составляющие существенный для Т. патетич. элемент, трагичны не как результат вмешательства к.-л. случайных внешних сил, но как последствия действий самого человека. В отличие от мелодраматического (вызывающего жалость, "трогательного"), Т. не может быть там, где человек выступает лишь как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. Т. родственно возвышенному в том, что оно неотделимо от идеи достоинства и величия человека, проявляющихся в самом его страдании. Как форма возвышенно-патетического страдания действующего героя, Т. выходит за пределы антиномии оптимизма и пессимизма: первый исключается обнаруживающейся в Т. неразрешимостью коллизии, невосполнимой утратой того, что не должно было бы исчезать, второй – героич. активностью личности, бросающей вызов судьбе и не примиряющейся с ней даже в своем поражении; подлинно Т. чужда резиньяция, свойственная пессимистич. оценке жизни.

Т. имеет всегда определенное обществ.-историч. содержание, обусловливающее структуру его художеств. формирования (в частности, в специфич. разновидности драмы – трагедии). Т. в антич. эпоху характеризуется известной неразвитостью личного начала, над к-рым безусловно возносится благо полиса, и объективистски-космологич. пониманием судьбы как безличной силы, господствующей в природе и обществе. Поэтому Т. в античности часто описывалось через понятия рока и судьбы в противоположность новоевроп. трагике, где источником Т. является сам субъект, глубины его внутр. мира и обусловленные ими действия (Шекспир).

Античная и ср.-век. философия не знает спец. теории Т.: учение о Т. составляет здесь нераздельный момент учения о бытии – космологии и онтологии. Т. выступает как существенный аспект космоса, бытия и динамики противоборствующих начал в нем. Характерно, что в центре внимания "Поэтики" Аристотеля – воздействие Т. и формально-технич. проблемы трагедии, но не самый феномен Т., понимание к-рого Аристотелем может быть вскрыто лишь на основе анализа всей его философии и прежде всего его "Метафизики". С т. зр. аристотелевского учения о перводвигателе – нусе (уме), Т. возникает, когда этот вечный самодовлеющий ум отдается во власть инобытия и становится из вечного временным, из самодовлеющего – подчиненным необходимости, из все-блаженного – страдающим и скорбным. Тогда начинается человеч. "действие и жизнь" (подражание к-рым и является сутью трагедии – см. "Поэтика", 1450 а) с ее радостями и скорбями, с ее переходами от счастья к несчастью, с ее виной, преступлениями, расплатой, наказанием, поруганием вечно-блаженной нетронутости "нуса" и восстановлением поруганного. Это вовлечение ума во власть "необходимости" и "случайности" составляет бессознат. "преступление". Но рано или поздно происходит припоминание или "узнавание" прежнего блаженного состояния, преступление уличается и оценивается. Тогда наступает время трагич. пафоса, обусловленного потрясением человеч. существа от контраста блаженной невинности и смрада, суеты и преступления. Но это опознание преступления означает вместе с тем начало восстановления попранного, происходящего в виде возмездия, осуществляющегося через "страх" и "сострадание". В результате наступает "очищение" страстей, прошедших через тьму и преступление, и восстановление нарушенного равновесия ума. Учение Аристотеля о Т. может служить образцом понимания Т. в др.-греч. философии, где весь мир, космос предстает как нек-рое единое трагич. целое (о Т. у Гераклита см. А. Ф. Лосев, История антич. эстетики..., 1963, с. 348–50).

Древневосточная философия, не доверяющая личному началу (в том числе буддизм с его обостренным сознанием патетич. существа жизни, но чисто пессимистич. ее оценкой), не разработала понятия Т.; в классич., инд. и кит. драме среди "высоких" жанров нет трагедии в собств. смысле слова.

Ср.-век. миросозерцание с его безусловной верой в божеств, провидение и конечное спасение, преодолевающее сплетения судьбы, по существу снимает проблему Т. Трагедия мирового грехопадения, отпадения тварного человечества от личностного абсолюта преодолевается в искупит. жертве Христа и восстановлении твари в ее первозданной чистоте.

В эстетике классицизма и Просвещения 17–18 вв. появляются анализы трагедии как лит. жанра, ее идейных и формальных аспектов – у Буало, Дидро, Лессинга, давшего моралистич. толкование Аристотеля, Ф. Шиллера, к-рый, развивая идеи кантовской философии, видел источник Т. в конфликте между чувственной и нравств. природой человека ("О трагическом в иск-ве", 1792).

Вычленение самой категории Т. и филос. осмысление ее осуществляются в нем. классич. эстетике, прежде всего у Шеллинга и Гегеля. По Шеллингу, сущность Т. заключается в "...борьбе свободы в субъекте и необходимости объективного...", причем обе стороны "...одновременно представляются и победившими, и побежденными – в совершенной неразличимости" ("Философия иск-ва", М., 1966, с. 400). Необходимость, судьба делает героя виновным без к.-л. умысла с его стороны, но в силу предопределенного стечения обстоятельств. Герой должен бороться с необходимостью – иначе, при пассивном ее приятии, не было бы свободы – и оказаться побежденным ею. Но чтобы необходимость не оказывалась победителем, герой должен добровольно искупить эту предопределенную судьбой вину, и в этом добровольном несении наказания за неизбежное преступление и состоит победа свободы.

Гегель видит тему Т. в самораздвоении нравств. субстанции как области воли и свершения (см. Соч., т. 14, М., 1958, с. 365–89). Составляющие ее нравств. силы и действующие характеры различны по своему содержанию и индивидуальному выявлению, и развертывание этих различий необходимо ведет к конфликту. Каждая из различных нравств. сил стремится осуществить определ. цель, обуреваема определ. пафосом, реализующимся в действии, и в этой односторонней определенности своего содержания неизбежно нарушает противоположную сторону и сталкивается c ней. Гибель этих сталкивающихся сил восстанавливает нарушенное равновесие на ином, более высоком уровне и тем самым движет вперед универс. субстанцию, способствуя историч. процессу саморазвития духа. В русле гегельянской эстетики подробный анализ Т. дает Ф. Т. Фишер ("Ästhetik oder Wissenschaft des Schönen", 2 Aufl., Bd 1, Münch., 1922, § 117–129). Диалектич. моменты Т. как самоотрицания идеи в ее реальном осуществлении выделяет Зольгер (см. "Vorlesungenüber Ästhetik", 1829, S. 308, 311).

Кьеркегор дал парадоксальное разрешение проблемы Т. с т. зр. развитого им учения о трех экзистенциальных стадиях "жизненного пути" личности. Как и ранее Гёте (см. И. П. Эккерман, Разговоры с Гёте, М.–Л., 1934, с. 687), Кьеркегор подчеркивает неразрешимость трагич. противоречия, но если у Гёте эта неразрешимость (как и возможность разрешения конфликта) понималась как нечто объективное, Кьеркегор усматривает ее в субъекте, во внутр. отношении личности к миру. Т. связывается у Кьеркегора с этич. стадией и характеризуется как выражение безысходного, "отчаяния" личности.

Гегель и романтики (А. Шлегель, Шеллинг) дают типологич. анализ античного и новоевроп. понимания Т. Последнее исходит из того, что человек сам виновен в постигших его ужасах и страданиях, тогда как в античности он выступал скорее как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. Кьеркегор отмечает связанное с этим различное понимание трагич. вины в древности и новое время: в антич. трагедии скорбь глубже, боль меньше, в современной – наоборот, поскольку боль связана с осознанием собств. вины, рефлексией по поводу нее (см. "Entweder– Oder", Jena, 1922, S. 190).

Если нем. классич. философия и прежде всего философия Гегеля в своем понимании Т. исходила из разумности воли и осмысленности трагич. конфликта, где победа идеи достигалась ценой гибели ее носителя, то у Шопенгауэра и Ницше, оказавших определяющее воздействие на развитие новейшей эстетики на Западе, происходит разрыв с этой традицией, ибо под сомнение ставится само существование к.-л. смысла в мире. Считая волю безнравственной и неразумной, Шопенгауэр видит сущность Т. в самопротивоборстве слепой воли, бессмысленном страдании, гибели справедливого и "триумфе злобы" (см. Sämtliche Werke, Bd 2, Lpz., [1891], S. 508). Ницше, развивая концепцию аполлоновского и дионисийского как двух противоборствующих начал, характеризует Т. как изначальную суть бытия – хаотическую, иррациональную и бесформенную ("Рождение трагедии из духа музыки", Lpz., 1872, рус. пер., СПБ, 1899). Под влиянием Шопенгауэра "пантрагич." миропонимание развивал Банзен. В 20 в. иррационалистич. трактовка Т. была продолжена в экзистенциализме. Согласно Ясперсу, подлинно Т. состоит в осознании того, что "...универсальное крушение есть основная характеристика человеческого существования" ("Von der Wahrheit", Münch., 1947, S. 956). Л. Шестов видит сущность Т. в бессмысленности человеч. жизни, смертности индивидуального существа ("Достоевский и Ницше", 2 изд., СПБ, 1909). В духе философии жизни Зиммель писал о трагич. противоречии между динамикой жизненного и творческого процесса и теми устойчивыми формами, в к-рых он кристаллизуется ("Конфликт совр. культуры", Lpz., 1918, рус. пер., П., 1923), Ф. Степун – о трагедии творчества как объективации невыразимого внутр. мира личности ("Трагедия творчества", в журн. "Логос", 1910, кн. 1).

Обществ.-историч. понимание Т. было дано Марксом и Энгельсом. Трагической они считали гибель старого обществ. уклада, "...пока он был существующей испокон веку властью мира, свобода же, напротив, была идеей, осенявшей отдельных лиц..." и "...пока старый порядок сам верил... в свою правомерность", так что на стороне его стояло "...не личное, а всемирно-историческое заблуждение" (Маркс К. и Энгельс Ф., Об иск-ве, т. 1, 1957, с. 53). Источник революц. трагедии Маркс и Энгельс видели в коллизии "... между исторически необходимым требованием и практической невозможностью его осуществления" (там же, с. 31–32).

Лит.: Фолькельт И., Эстетика Т., [пер. с нем.], "Педагогич. сб.", 1899, [No 1–4]; Лосев А. Ф., О мифически-трагич. мировоззрении Аристотеля, в его кн.: Очерки антич. символизма и мифологии, т. 1, М., 1930; его же, Диалектика худож. формы, М., 1927, с. 114–16, 240–43; Борев Ю., О трагическом, М., 1961; Пинский Л., Т. у Шекспира, в его кн.: Реализм эпохи Возрождения, М., 1961; Гайденко П. и Бородай Ю., Философия бурж. иррационализма и совр. эстетика, в сб.: О совр. бурж. эстетике, [вып. I], M., 1963, с. 176–95; Давыдов Ю., Царь Эдип, Платон и Аристотель, "Вопр. лит-ры", 1964, No 1; Bahnsen J. F. Α., Das Tragische als Weltgesetz und der Humor als ästhetische Gestalt des Metaphysischen, Lauenburg, 1877; Günther G., Grundzüge der tragischen Kunst, Lpz., 1885; Ziegler L., Zur Metaphysik des Tragischen, Lpz., 1902; Unamuno M. de, Del sentimiento trágico de la vida, Md, [1913]; Scheler M., Zum Phänomen des Tragischen, в его кн.: Vom Umsturz der Werte, 2 Aufl., Bd 1, Lpz., 1923; Staiger E., Grundbegriffe der Poetik, Z., 1946; Wiese B. von, Die deutsche Tragödie von Lessing bis Hebbel, Bd 1–2, Hamb., 1948; Benjamin W., Der Ursprung des deutschen Trauerspiels, в его кн.: Schriften, Bd 1, Fr./M., 1955; Myers H., Tragedy: a view of life, Ithaca (N. Y.), [1956]; McCollom W., Tragedy, N. Y., 1957; Szondi P., Versuchüber das Tragische, [Fr. /M., 1961]; Glicksberg Сh., The tragic vision in twentieth-century literature, [Carbondale (Ill.)], 1963; Williams R., Modern tragedy, [Stanford], 1966.

А. Лосев. Москва.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960—1970.

ТРАГИЧЕСКОЕ

    ТРАГИЧЕСКОЕ — философско-эстетическая категория, характеризующая губительные и невыносимые стороны жизни, неразрешимые противоречия действительности, представленные в искусстве в виде неразрешимого конфликта. Столкновение между человеком и миром, личностью и обществом, героем и роком выражается в борьбе сильных страстей и великих характеров.

    Эстетическая категория трагического ограничивается осмыслением искусства, в котором оно сублимировано посредством прекрасного, возвышенного и др. эстетических категорий. Первым осознанием трагического были мифы, относящиеся к “умирающим богам” (Осирис, Серапис, Адонис, Митра, Дионис). На основе культа Диониса, в ходе постепенной его секуляризации, развивалось искусство трагедии. Философское осмысление трагического формировалось параллельно со становлением трагического в искусстве, в размышлениях над тягостными и мрачными сторонами в частной жизни и в истории. Впервые теоретическое понимание трагического представлено в философии Аристотеля. Обобщая практику аттических трагедий, разыгрывавшихся во время ежегодных празднеств, посвященных Дионису, Аристотель выделяет в трагическом следующие моменты: склад действия, характеризующийся внезапным поворотом к худшему (перипетия) и узнаванием, переживание крайнего несчастья и страдания (пафос), очищение (катарсис). Трагедия же есть подражание этому важному и значительному действию, “совершающее посредством сострадания и страха очищение (katharsis) подобных страстей” (Поэтика, 1449 b 27). Новое развитие трагедия получила в эпоху Возрождения, постепенно затем преобразуясь в классицистскую и, наконец, романтическую трагедию, выродившись к 19 в. в конечном счете в мелодраму и трагикомедию. Оживляется интерес к трагическому в философии в эпоху Просвещения, когда была сформулирована идея трагического конфликта как столкновения долга и чувства: Лессинг называл трагическое “школою нравственности”. Т. о., пафос трагического снижался с уровня трансцендентного понимания (в Античности источником трагического был рок, неотвратимая судьба) до моральной коллизии. Более глубокое метафизическое звучание придавали трагическому Гегель, Шеллинг, Шопенгауэр, Ницше. Искусство, согласно Гегелю, в трагическом отражает особый момент в истории, конфликт, вобравший в себя всю остроту противоречий конкретного “состояния мира”. Это состояние мира названо им героическим, когда нравственность еще не приняла форму установленных государственных законов. Односторонняя обособленность внутри нравственной субстанции, выражаемая индивидуальным пафосом, вступает в противоречие с другой стороной этой субстанции, столь же односторонней и столь же нравственно оправданной. Индивидуальным носителем трагического пафоса является пластический герой, т. е. тот, кто полностью себя отождествляет с нравственной идеей. В трагедии обособившиеся нравственные силы представлены разнообразно, но сводимы к двум определениям и противоречию между ними: “нравственной жизнью в ее духовной всеобщности” и “природной нравственностью”, т. е. между государством и семьей (Гегель. Эстетика, т. 3. М-, 1971, с. 592). Примирение трагически неразрешимого противоречия с гибелью обеих обособившихся сторон ведет к сохранению положительного содержания каждой из сторон при восстановлении целостности нравственной субстанции.

    Шиллер понимал трагическое как противоречие между идеалом и действительностью, морально-разумной природой человека и его чувственностью. Шеллинг видел в трагическом противоположность и единство необходимости и свободы. Смысл трагического определяется при конструировании жанров поэзии. Необходимость сталкивается со свободной волей и “свобода оспаривается в ее собственной сфере” (Шеллинг. Философия искусства. М., 1966, с. 403). Трагическая вина заключается в том, чтобы “добровольно нести также наказание за неизбежное преступление, чтобы самой утратой своей свободы доказать именно эту свободу и погибнуть, заявляя свою свободную волю” (там же). Вершиной трагического в искусстве Шеллинг считал творчество Софокла. Калвдерона он ставил выше Шекспира, т. к. ключевое понятие судьбы носило у него мистический характер. В философии романтизма трагическое перемещается в область субъективных переживаний, внутреннего мира человека, прежде всего художника, который противопоставляется лживости и неподлинности внешнего, эмпирического социального мира. Трагическое отчасти вытеснялось иронией (Фр. Шлегель, Новалис, Л. Тик, Э. Т. А. Гофман и др.). Для Зольгера трагическое есть основа человеческой жизни, оно возникает между сущностью и существованием, между божественным и явлением, трагическое — это гибель идеи в явлении, вечного — во временном. Примирение возможно не в конечном человеческом существовании, а лишь с уничтожением наличного бытия. Близко к романтическому понимание трагического Кьеркегором, который связьввает его с субъективным переживанием “отчаяния” личностью, находящейся на стадии своего этического развития (которой предшествует эстетическая стадия и которая ведет к религиозной). В учении Шопенгауэра трагическое заключается не столько в пессимистическом взгляде на жизнь, ибо несчастья и страдания составляют ее сущность, сколько в отрицании высшего ее смысла, как и самого мира: “принцип бытия мира не имеет решительно никакого основания, т. е. представляет собою слепую волю к жизни” (Шопенгауэр А. Избр. произв. М., 1992, с. 70). Трагический дух поэтому ведет к отречению от воли к жизни. Трагедия же как искусство относится лишь к сфере представлений и выражает страх смерти. Ф. Ницше назвал трагическое “пессимизмом силы”. Трагическое родилось издионисийского начала, противоположного “аполлоническому инстинкту красоты”. Сократизм морали и диалектика убили трагедию. Но “дионисическое подполье мира” должно преодолеваться просветленной и преображающей аполлонической силой, их строгое соотношение есть основа совершенного искусства трагического: хаос и порядок, исступление и безмятежное созерцание, ужас, блаженный восторг и мудрый покой в образах и есть трагедия.

    Противоречие между жаждой жизни человека “из плоти и крови” и свидетельствами разума о конечности его существования является ядром учения М. де Унамуно о “Трагическом чувстве жизни у людей и народов” (1913). Культура, искусство и сама философия рассматриваются им как результат стремления к бессмертию. Безумие веры (образ Дон-Кихота) на фоне скуки обыденной жизни (образ Санчо), страсть или ненависть могут свидетельствовать о “трагическом чувстве”, жаждущем бессмертия. В 20 в. трагическое понимается как экзистенциальная характеристика человеческого бытия. К Ясперс связывает его с универсальным крушением человеческого существования, с расколотостью бытия истины (Jaspers К. Über das Tragische. Munch., 1954. S. 48). Л. Шестов, А. Камю, Ж.-П. Сартр связали трагическое с безосновностью, абсурдностью существования. К. Россе понимает трагическое как видение “ослепительного Ничто”, суть которого — тотальная случайность, отсутствие законосообразности и абсурд, “логика наихудшего”. Т. Адорно рассматривает трагическое под углом зрения критики буржуазного общества и его культуры с позиций “негативной диалектики”. Произведения искусства аккумулируют накопленные в ходе истории человечества страдания, искусство же, вт. ч. и трагическое, становясь идеологией, служит целям подавления личности. Т. о., трагическое и его философская трактовка стали средством критики общества и существования человека. В русской культуре трагическое было понято как тщетность религиозно-духовных устремлений, гаснущих в пошлости жизни (Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский). Трагическое мировоззрение обусловлено прежде всего противоречием между общественным идеалом и насилием, между счастьем и свободой (легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского).

    Лил.: Аристотель. Соч., т. 4. М., 1984; Гегель Г. В. Ф. Эстетика, в 4 т., т. 3. М., 1971; Зольгер К. В. Ф. Эрвин. М., 1978; Лессинг Г. Э. Гамбургская драматургия. М., 1883; Лосев А. Ф, История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975; Любимова Т. Б. Трагическое как эстетическая категория. М., 1985; Ницше Ф. Соч., в 2 т., т. 1. М., 1990; Унамуно М. де. О трагическом чувстве жизни. К., 1997; Шеллинг Ф. Философия искусства. М., 1966; Jaspers К. Über das Tragische. Munch., 1954; Monnerotl. Les lois du tragique. P., 1969; Rosset Cl. Logique du pire. P., 1971.

    T. Б. Любимова

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.