ДОЛГ

ДОЛГ

(греч. deon; лат. officiuum, obligatio; нем. Pflicht; англ. duty, obligation; фр. devoir, obligation; ит. devere) — одно из фундаментальных понятий этики, которое обозначает нравственно аргументированное принуждение к поступкам; нравственную необходимость, выступающую в качестве субъективного принципа поведения. Д. воплощает императивность морали. Сами действия, поскольку они мотивированы Д., именуются обязанностями; понятие «обязанность» говорит о том, что (какое конкретное действие) совершается, а понятие Д. — о том, почему оно совершается: служить отечеству, выполнять обещания, заботиться о детях есть обязанности, делать это по моральным основаниям есть Д. Действие совершается по моральным основаниям тогда, когда оно совершается не из-за внешних по отношению к нему соображений (по приказу, ради выгоды, из-за склонности и т.д.), а на том основании, что оно само в себе содержит нравственную ценность, является для субъекта личностно значимым.
Рус. слово «Д.» имеет еще второй смысл (то, что взято взаймы и необходимо вернуть, гл.обр. деньги). Значение Д., в смысле отношений заимодавца и должника, позволяет вскрыть исторические корни и социально-коммуникативный контекст его морального значения. По крайней мере, отчасти «в долговом праве таится рассадник мира моральных понятий «вина», «совесть», «долг», «священность долга» (Ф. Ницше). Долговые обязательства стали прообразом обязательств, исполнение которых является безусловным. Речь идет о такой безусловности, которая не может быть надежно гарантирована внешним образом. Для этого требуется еще внутреннее принуждение, налагающее обязанность в отношении самой обязанности, что и составляет смысл морального Д.
Начало теоретического осмысления Д. восходит к стоической школе, к предложенному Зеноном из Китиона выделению в человеческом поведении двух срезов: собственно нравственного и надлежащего. Надлежащие (природосообразные) поступки и есть предметная область нравственно должного, его материя; само нравственно должное в этом случае выступает как принцип поступков, неприродная форма. Такая теоретическая конструкция позволяла рационально-прагматическую обоснованность поступков дополнить их разумно-нравственным обоснованием и осмыслить в качестве Д., обязанностей. Цицерон трансформировал учение о Д. т.о., что два способа мотивации поведения были интерпретированы как две разные ступени нравственного поведения. Его кн. «Об обязанностях» и содержательно, и терминологически стала своего рода каноном философско-культурологических рассуждений о Д. вплоть до И. Канта.
Учение Цицерона о Д. заимствовал Амбросий Медиоланский и перенес его на средневековую почву. В Новое время понятие Д. осмысливается в рамках концепции естественного права. Д. Юм пишет, что «у нас нет иных мотивов исполнять обещания, кроме чувства долга». По Т. Гоббсу, как спор невозможен в том случае, если человек противоречит тому, что он утверждал раньше, так и общественная жизнь невозможна, если человек произвольно разрушает то, что раньше добровольно сделал; то, что в схоластических спорах именуется абсурдом, в мирских спорах именуется несправедливостью, неправомерностью, нарушением Д. Контрактная версия Д., согласно которой сама процедура соглашения налагает на человека обязательство по отношению к обязательствам соглашения, вполне логично выводится из социально-договорной теории общества и гос-ва, но в самой этой теории, как она воплотилась в творчестве философов Нового времени, мыслящих еще онтологично и полных пафоса истины и блага, была только намечена в общих чертах. Контрактная версия Д. стала основой самостоятельной теории в наши дни в рамках т.н. дискурсивной этики (К.О. Апель, Ю. Хабермас).
Наиболее развитую теорию Д. предложил Кант.
Т.к., считает Кант, нравственный закон выступает в форме категорического императива, безусловного принуждения к поступку, то единственным субъективным основанием, благодаря которому он приобретает действенность и становится человеческим нравственным законом, является Д. Д. есть принуждение к поступку нравственным законом. Д. дан только в соотнесенности и противостоянии со склонностями. Д. не отменяет прочие максимы, которые все можно интерпретировать как максимы себялюбия, он только взвешивает их с т.зр. соответствия критерию общезначимости и в случае положительного результата выступает их нравственной санкцией, которая является дополнением и усилением этих максим. Процедура такого взвешивания сводится к мысленному эксперименту, в ходе которого человек как разумное существо должен ответить себе на вопрос, совершил бы он соответствующий поступок также и в том случае, если бы у него не было никакой выгоды совершить его или если бы он противоречил его склонностям. Нравственным, по Канту, можно признать только такой поступок, который не просто сообразен Д., а совершается ради Д.: «Долг есть необходимость поступка из уважения к закону». Последующие размышления о Д. были формой смягчения этического ригоризма Канта (в школах неокантианства) или его критики (почти во всех последующих оригинальных этических системах).
Современная философия, которую принято называть постклассической, в этическом аспекте в целом характеризуется антинормативизмом. Это обнаруживается, в частности, в критике императивной формы морали, снижения ценностного статуса Д. и его смещении на периферию моральной жизни. Понятие Д., его анализ и в особенности обоснование, остаются для филос. этики открытой проблемой.

Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

ДОЛГ

        категория этики, в которой выражается нравств. задача отд. индивида, группы лиц, класса, народа в конкретных социальных условиях и ситуациях, становящаяся для них внутренне принимаемым обязательством (этим Д. отличается от более абстрактного понятия должного, обнимающего область вообще всех требований, предъявляемых к людям в форме норм). В истории нравств, сознания человечества содержание Д. толковалось различно, сообразно общесоциальному или классовому пониманию обязанностей, лежащих на человеке в ту или иную эпоху; оно всегда было связано с конкретными проблемами времени и данного общества. По своему общечеловеч. содержанию понятие Д. включает в себя выполнение ряда исторически выработанных «простейших правил человеч. общежития». Что касается природы Д., то данная проблема всегда была ареной столкновения различных школ и направлений фи-лос. этики. Основания Д. связывались с той или иной формой толкования нравств. необходимости (исполнения божеств. велений, к.л. космич. или потусторонних законов, офиц. или неофиц. обществ. установлений, самоосуществления внутр. потенций личности и т. д.). В марксистской этике моральный Д. рассматривается как конкретизация общих требований морали, имеющих историч. происхождение, применительно к возникшим обстоятельствам, положению, способностям и возможностям человека, которые определяют условия и меру его личной ответственности и составляют содержание его мотивов и совести. В Д., т. о., выражается нравств. специфика социально-идейной позиции личности во отношению к создавшейся обществ. ситуации, конфликту и расстановке классовых сил и т. п., внутр. убеждений и способов их реализации.

        В коммунистической нравственности Д. человека осмысляется прежде всего в плане борьбы за уничтожение эксплуатации и построение социализма и коммунизма.

        Маркс К. и Энгельс Ф., Нем. идеология, Соч., т. 3, с. 235—36; Ленин В. И., Государство и революция, ПСС, т. 33, гл. 5; его же, Задачи союзов молодежи, там же, т. 41; А р-хангельский Л. М., Курс лекций по марксистско-ленинской этике, М., 1974.

Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.

ДОЛГ

выступающее в качестве внутреннего переживания принуждение поступать в соответствии с потребностями, исходящими из этических ценностей, и строить свое бытие в соответствии с этими требованиями. Согласно Фихте, для которого весь мир является «материалом исполнения долга», есть только одна конечная цель – долг. Единственно возможное верование: с радостью и непредвзято делать то, что в любом случае предписывает долг, не поддаваясь сомнениям или раздумьям о последствиях.

Философский энциклопедический словарь. 2010.

ДОЛГ

этич. категория, обозначающая нравств. обязанность человека перед обществом, классом, партией или социальной группой; выполняемую под влиянием обществ. мнения и внутр. нравств. побуждений. В требованиях Д. находят выражение интересы той или иной социальной общности людей. Осознание и переживание индивидом этих общих интересов в их связи с личными интересами приводит к возникновению сознания и чувства Д.; социальное требование к человеку становится его внутр. побуждением, социально обусловленной нормой поведения и в качестве таковой закрепляется в обществ. сознании данной социальной группы или общества в целом. Сознание и чувство Д. – это субъективное идеологич. выражение многосторонней зависимости человека от своего класса или общества. Понятие Д. наряду с другими осн. категориями морали выступает как форма нравств. оценки, содержанием к-рой является обществ. или классовый интерес. Социальная функция Д. состоит в обеспечении общих интересов общества или класса.

Понятие Д. имеет длительную историю развития. Этич. теории прошлого рассматривали Д. как проявления либо божеств. воли, либо вечных и неизменных свойств человеч. природы. В этике стоиков, напр., Д. покорности судьбе, воле бога и стоич. идеал мудреца, поднимающегося выше материальных интересов и страстей, выводился из воли божества.

В кит. философии значение Д. имела категория "и", к-рая означала выполнение строго установленных в рабовладельческом и феод. обществе Древнего Китая норм и правил поведения ("ли"). В инд. этике понятие Д., обозначаемое термином дхарма, было тесно связано с комплексом религ. идей буддизма, джайнизма, индуизма. Ср.-век. религ. мораль требовала полного подчинения человека божеств. воле, к-рая рассматривалась как источник и критерий Д. Осознание Д. будто бы происходит или через "божественное откровение", или через посредство религ. авторитетов.

Материалисты прошлого стремились свести содержание и критерий Д. к земной основе. Многие из них связывали нравств. обязанности человека с его личными интересами и потребностями. Франц. материалисты 18 в. подвергли резкой критике религ. понятие Д. и теорию врожденных нравств. идей с позиций индивидуализма, к-рый был в то время средством духовного освобождения личности от гнета религии. По мнению Гольбаха, "...истинные основы м о р а л ь н о г о д о л г а" лежат в сфере "...собственного интереса, собственного счастья и безопасности..." каждого человека, а сознание долга определяется опытом и разумом; "...нравственная обязанность – это необходимость прибегать к средствам, способным сделать счастливыми существа, с которыми мы живем, чтобы побудить их сделать счастливыми нас самих" ("Система природы", М., 1940, с. 82, 211). Будучи представителями метафизич. взгляда на мир, франц. материалисты не смогли раскрыть диалектику личных и обществ. интересов и классовый характер нравств. Д.

В этике Канта требования Д. выступают в форме категорического императива, веления морального закона, присущего человеч. разуму. Природа морального закона непознаваема. Кант отрицает обществ. происхождение нравств. Д., подчеркивает его формальный характер и независимость от интересов людей и их желаний. По его мнению, "высокое достоинство долга не имеет ничего общего с наслаждением жизнью" ("Критика практического разума", СПБ, 1897, с. 107). В системе Гегеля в качестве Д. для субъекта выступает "добро в себе и для себя", "абсолютная цель мира", достигаемая в процессе развития абс. духа. Субъект, по Гегелю, "должен иметь п о н и м а н и е д о б р а, сделать его своим намерением и осуществлять в своей деятельности". В этом и заключается выполнение долга. Гегель пытался согласовать Д. со склонностями и чувствами человека. Основанием Д. он считает законы государства. Однако требования Д. являются для него не только внешними законами и предписаниями авторитета, но получают одобрение и признание в сердце, образе мыслей и совести человека (см. Соч., т. 3, М., 1956, с. 301–03).

По мере завоевания буржуазией господства проблема нравств. обязанностей все больше решается бурж. этикой с позиций удовлетворения эгоистич. интересов личности. Разрабатываются этич. теории бурж. утилитаризма (И. Бентам, Дж. С. Милль), в к-рых моральные отношения людей, в том числе их нравств. обязанности, сводятся к торгашески понятым отношениям взаимной полезности. Наряду с этим возникают и развиваются вульгарно-эволюционистские теории морали (Г. Спенсер), рассматривающие нравств. обязанности людей как результат действия некоего закона сохранения и увеличения количества жизни, как количеств. развитие инстинктов, из к-рых вырастает Д. Появляются теории, в к-рых делается попытка теоретически обосновать ненужность понятия Д. ("мораль без обязательства и без санкции" – Гюйо). То, что называют Д., есть не что иное, по мнению Гюйо, как сознание внутр. мощи индивида, проявление его идей и чувств, сливающихся в возвышенные удовольствия. Аморализм бурж. общества ярко проявляется в империалистич. теориях элиты, культе "сверхчеловека", к-рый не знает и не должен знать никаких нравств. обязанностей перед обществом (Ницше).

Для большинства школ совр. бурж. этики, особенно для прагматизма, экзистенциализма, гедонизма характерен полный этич. релятивизм, доходящий до отрицания Д. "Чувство долга, – пишет т. В. Смит, – это последний молчаливый свидетель прошлого, и чем скорее мы преодолеем и забудем его, тем лучше" ("Encyclopaedia of the Social Sciences", v. 5–6, N. Y., 1950, p. 294). Различные школы позитивистской этики сводят проблему Д. к логич. анализу, к выяснению соотношения суждений факта и долженствования; им совершенно безразлично фактич. содержание человеч. поведения. Так, представители школы этич. интуитивизма доказывают, что Д. самоочевиден, не выводим, не основывается на социальных потребностях и внеисторичен. Другая школа в совр. бурж. этике – эмотивизм – утверждает, что чувство Д. – лишь выражение нашей склонности, психологич. "настройки"; оно не отражает никакого объективного содержания. Суждения, в к-рых формулируется Д., безосновательны, произвольны и даже бессмысленны. Вместе с тем бурж. мораль сохраняет и использует в целях укрепления бурж. порядков религ. мораль с ее понятием Д. перед богом. Так, совр. протестантская этика доказывает, что Д. абсолютен, т.к. диктуется сверхразумным авторитетом – богом и вместе с тем относителен, т.к. истинен только для данного человека и только в данный момент и не может быть всеобщей нормой для всех людей. Эклектически соединяя элементы абсолютизма, свойственного интуитивистам, и элементы релятивизма, характерного для эмотивистов, протестанты-теологи обосновывают "сверхразумность" норм бурж. нравственности и оправдывают моральную беспринципность буржуазии. Существенный вклад в разработку категории Д. внесли рус. революц. демократы. Выводя Д. из назревших потребностей революц. борьбы за интересы нар. масс против крепостничества и самодержавия, они в то же время видели в Д. выражение внутр. потребностей и стремлений человека. "...Не того можно назвать человеком истинно-нравственным, – писал Н. А. Добролюбов, – кто только терпит над собой веления долга, как какое-то тяжёлое иго, как "нравственные вериги", а именно того, кто заботится слить требования долга с потребностями внутреннего существа своего, кто старается переработать их в свою плоть и кровь внутренним процессом самосознания и саморазвития так, чтобы они не только сделались инстинктивно – необходимы, но и доставляли внутреннее наслаждение" (Избр. филос. произв., т. 1, 1948, с. 213).

Марксистская этика исходит из того, что требования Д. в классовом обществе носят классовый характер. Каждый класс вырабатывает свое понятие о Д., соответствующее его интересам. Нравств. Д. прогрессивного класса выражает объективно назревшие потребности развития общества. С наибольшей определен-ностью эта закономерность проявляется в Д. революц. пролетариата, в к-ром находят выражение коренные интересы всех трудящихся и к-рый, будучи классовым, является в то же время в полном смысле слова обществ. Д. В нем находят выражение лучшие нравств. традиции нар. масс. Революц. Д. рабочего класса состоит в сплочении всех трудящихся для совместной солидарной борьбы за уничтожение эксплуатации человека человеком, за мир, демократию и социализм. Высшим, священным Д. рабочего класса является борьба против капитализма, за построение коммунистич. общества. Д. всех народов состоит в борьбе против империалистич. войн, против милитаризма.

Осн. содержанием Д. в социалистич. обществе является преданность делу коммунизма, добросовестный труд на благо общества, коллективизм и товарищеская взаимопомощь, выполнение законов и правил социалистич. общежития, защита Родины от империалистич. агрессоров, борьба против остатков старого строя в сознании и быту людей и т.д. Выполнение Д. перед обществом является одним из осн. нравств. принципов морального кодекса строителя коммунизма, вошедшего в Программу КПСС. Этот принцип гласит: "высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов". В различных областях жизни социалистич. общества Д. выступает в форме гражданского, патриотич., трудового, интернационального, партийного, воинского, семейного Д. Морально-политич. единство социалистич. общества обеспечивает единую направленность всех этих форм Д. и отсутствие антагонистич. противоречий между ними.

Социалистич. обществ. отношения создают наиболее благоприятную возможность для того, чтобы сознание и чувство обществ. Д. стало неотъемлемой чертой духовного облика каждого члена общества. Эта возможность реализуется в процессе коммунистического воспитания сов. людей. Сознание и чувство Д. членов социалистич. общества формируется в семье, в школе, в трудовых коллективах и обществ. организациях. Решающее значение в восприятии сов. людей в духе выполнения Д. перед обществом имеет воздействие и контроль общественности и прежде всего трудовых коллективов, к-рые ведут действенную борьбу против нарушений коммунистич. морали и социалистич. законности, против отд. проявлений тунеядства и паразитизма.

Благодаря единству личных и обществ. интересов людей при социализме, честное выполнение обществ. Д. становится условием нравств. удовлетворения личности и личного счастья. Требования Д. в этих условиях не приходят в антагонистич. противоречие с желаниями и стремлениями большинства людей. В сознании Д. сов. людей находит выражение расцвет личности при социализме и высокая политич. сознательность народа.

Воспитываемое Коммунистической партией сознание и чувство Д. перед обществом является одной из важнейших моральных сил, побуждающих сов. людей добросовестно трудиться на благо народа. Сознание Д. сов людей проявляется в движении за коммунистич. труд, в борьбе за технич. прогресс нар. х-ва, за дальнейший расцвет культуры и благосостояния народа. По мере успешного продвижения к коммунизму и перерастания социалистич. государственности в обществ. коммунистич. самоуправление сознание и чувство Д. будет играть в поведении членов общества все более важную роль. В коммунистич. обществе люди будут выполнять свои нравств. обязанности сознательно и по привычке.

Лит.: Маркс К. и Энгельс Ф., Немецкая идеология, Соч., 2 изд., т. 3, с. 235–36; Ленин В. И., Государство и революция, Соч., 4 изд., т. 25, гл. 5; его же, Задачи союзов молодежи, там же, т. 31; Программа КПСС, М., 1961; Калинин М. И., О коммунистическом воспитании и воинском долге, М., 1958; Глущенко М. Г., Общественный долг советского человека, Киев, 1953 (Автореф. канд. дисс.); Кон И. С., Марксистская этика и проблема долга, "Вопр. философии", 1954, No 3; Шишкин Α., Основы коммунистической морали, М., 1955, с. 144–99; его же, Из истории этических учений, М., 1959 (см. Предм. указатель); Подберезин И. М., Мотивы долга и моральной ответственности в оценке поступков школьниками, "Уч. зап. Сев.-Осетинского Гос. пед. ин-та", Орджоникидзе, 1956, вып. 20; Морозов В. И., Проблема воинского долга в марксистской этике, М., 1956 (Автореф. канд. дисс); Ρазмустов Б. Α., Проблема долга в этике М. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова, "Тр. Воронежского ун-та", 1957, т. 60, вып. 1; Дробницкий О. Г., К вопросу о категории долга в марксистской этике, "Философские науки", 1960, No 3; Кант И., Критика практического разума, пер. [c нем.], СПБ, 1897, § 7–8; Смайльс С., Долг, СПБ, 1904; Гюйо Ж. М., Нравственность без обязательства и без санкции, пер. с франц., М., 1923; Гольбах П.А., Система природы, пер. [с франц.], М., 1940; Wendt H., Die sittliche Pflicht, Gött., 1916; Ross W. D,, The right and the good, Oxf., 1930; Ayer A. J., Philosophical essays, L.– N. Y., 1954.

О. Дробницкий, В. Морозов. Москва.

И. Кон. Ленинград.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960—1970.

ДОЛГ

    ДОЛГ (греч. δέον, лат. officium, obligatio; нем. Pflicht; англ. duty, obligation; франЦ. devoir, obligation; итал. dovere)—одно из фундаментальных понятий этики, которое обозначает нравственно аргументированное принуждение к поступкам, нравственную необходимость, фиксированную в качестве субъективного принципа поведения. Долг выражает императивную форму морали. Сами действия, поскольку они мотивированы долгом, именуются обязанностями.

    Кроме “обязанности” русское слово “долг” обозначает также “то, что взято взаймы” (гл. о. денежный долг). Семантика слова, связанная с отношениями заимодавца и должника, позволяет вскрыть исторические корни и социальнокоммуникативный контекст его морального значения. Как указывал Ф. Ницше, “в долговом праве таится рассадник мира моральных понятий “вина”, “совесть”, “долг”, “священность долга”” (“К генеалогии морали”, 2, 6.—Соч. в 2 т., т. 2. M., 1990, с. 445). В сложной, необычайно разветвленной и субординированной сети обязательств, складывающихся в определенные общественные отношения, есть обязательства, выполняющие в рамках последних роль несущих конструкций. Оставаясь, как и все обязательства, добровольными, они выступают в качестве подлежащих безусловному осуществлению (в рамках имущественных отношений, в частности, таковыми являются обязательства, связанные с займом, кредитом). Однако требуемая безусловность их исполнения не может быть надежно гарантирована внешним образом. Для этого требуется еще внутреннее принуждение, налагающее обязанность в отношении самой обязанности, что и составляет смысл морального долга.

    Начало теоретического осмысления долга восходит к стоической школе, к предложенному Зеноном из Кития выделению в человеческом поведении двух срезов: собственно нравственного κατορ-Οωμα и надлежащего καβηκον. В древнегреческом языке правильные (должные) действия обозначались рядом слов, в числе которых δέον (буквально: насильственное опутывание); от него Бентамом был образован термин деонтология для обозначения учения о долге; этим словом описывались государственные и военные обязанности, правильные, своевременные действия. В собственно моральном значении впервые встречается в двух высказываниях Демокрита, в дальнейшем такое словоупотребление стало частым. В 1-й книге “Государства” Платона Фразимах, добиваясь от Сократа, что такое справедливость, произносит: “Да не вздумай мне говорить, что это—должное...” (336d); в “Федоне” утверждается, что “все связуется и удерживается благим и должным” (99с). Аристотель в “Никомаховой этике”, подчеркивая огромное воздействие познания на поведение, замечает: “И словно стрелки, видя мишень перед собой, не вернее достигнем мы должного?” (1094а); как должное он квалифицирует также середину (1121Ь; 1123а). Через слово δέον “мысль о должном как таковом впервые обрела языковое выражение” (Schmidt, S. 345). Античные авторы нередко пользовались также причастием προδηκον (возможный переводподходящее) для характеристики достойных восхваления жизненных ситуаций и действий. Схожим является слово “καΰήκον”, введенное в качестве нового термина (специфического обозначения долга) стоиками, которые разработали учение, позволившее перейти к исследованию долга как этического понятия.

    Согласно первым стоикам, благо есть добродетель, зло есть порок, все остальное есть безразличное. Однако в сфере безразличного выделяются предметы предпочтительные и избегаемые: предпочтительно все, чтоспособствует жизни человека в ее физическом и социальном измерениях (здоровье, сила, богатство, забота о родителях, красота и т. д.), избегаемо все противоположное. Это различение произведено по разным критериям: в первом случае по этическому критерию самодостаточности, позволяющему выделить в поведении нравственно должное; во втором— по прагматическому критерию природосообразной целесообразности, вычленяющему класс надлежащих поступков. Направленные на предпочтительные вещи, надлежащие поступки целесообразны с точки зрения сохранения и воспроизводства жизни и поддаются обоснованию. “Согласно школьной традиции, Зенон выводил это понятие от κα-βήκω (налагаю): “надлежащее” есть то, что “налагается” природой” (Столяров А. А., с. 184). Надлежащие действия этически нейтральны, они не могут влиять на человеческую добродетель. Однако это не значит, что они сами никак не зависят от нравственного качества человека. Остается открытым вопрос о том, в какой мере надлежащие действия зависят от должных действий. В любом случае несомненно, что речь идет о двух измерениях (двух точках обзора) одной и той же реальности: моральность человека обнаруживается не в какой-то особой совокупности поступков, существующей наряду или независимо от надлежащих действий, ав особом внутреннем отношении к последним. Надлежащие (природосообразные) поступки и есть предметная область нравственно должного, его материя; само нравственно должное в этом случае выступает как их принцип, неприродная форма. Такая теоретическая конструкция позволяла рационально-прагматическую обоснованность поступков дополнить их разумно-нравственным обоснованием и осмыслить в качестве долга, обязанностей. Стоическое “κατόρθωμα” выражает порядок универсума; то, что кажется неразумным с точки зрения человеческого разума, оказывается разумным по критериям космического разума. Представители Средней Стой в понимании нравственно должного отступили от догматической последовательности и нормативной строгости основателей школы, усилили свойственный им эвдемонистический телеологизм. Безразличное, находящееся по ту сторону блага и зла, было помещено между ними. Цицерон стоическое “καΰηκον” перевел на латинский язык как “officium” (этимологически восходит к opificium — изготовление, работа). Его книга “Об обязанностях” (De officiis) и содержательно, и терминологически стала своего рода каноном философско-культурологических рассуждений о долге вплоть до Канта. Учение о долге Цицерон трансформировал т. о., что два способа мотивации поведения были интерпретированы как две разные ступени нравственного поведения. Он подразделяет обязанности на “совершенные” и “обыкновенные”, или “средние”. “Совершенную” обязанность он называет прямой и соотносит ее с “κατόρθωμα”, а “обыкновенную” отождествляет с “катекон”; первую может достичь один только мудрец, вторые касаются всех людей и находят широкое применение (“Об обязанностях”, I, 8; 111, 14). Такая постановка вопроса открывала возможность для моральной квалификации многообразия конкретных обязанностей человека, вытекающих из государственных, частных, домашних, судебных и иных аспектов его жизни, чем и занимается Цицерон в своей книге. Изменения в способе обоснования обязанностей были связаны с изменением нормативного идеала: на место гордого своей автаркией стоика пришел достойный гражданин (vir bonus).

    Учение Цицерона о долге заимствовал Амвросий Медиоланский, перенесший его на средневековую почву; работа последнего “Об обязанностях церковнослужителей” (De fficiis ministorum) представляла собой христианизированное переложение “Об обязанностях”. Высшее благо, на службе которого находятся обязанности, Амвросий понимает как богоподобие и переносит в потусторонний мир. Деление обязанностей на совершенные (“officia perfecta”) и несовершенные, средние (“officia media”), он конкретизирует на примере Декалога и Нагорной проповеди. Совершенными обязанностями, или обязанностями в узком, собственном смысле слова, являются десять заповедей, а несовершенными {обязанностями в широком смысле слова)—дела милосердия. Первые направлены на преодоление грехов, исправление недостатков, вторые—на приобретение заслуг, совершенствование; первые четко обозначают подлежащие исполнению или запрещенные действия, вторые оставляют большой простор индивиду; первые жестко предписаны (praecepta), вторые лишь рекомендованы (consüia evangelica). Стоическое учение о долге благодаря этой двухступенчатой схеме было адаптировано к религиозно-христианскому строю мысли; его телеологическая основа при этом не только не исчезала, а в известном смысле была усилена. Объективно-телеологическое обоснование долга получило методически систематизированное оформление у Фомы Аквинского, обосновавшего обязанности в рамках логики гипотетического императива, что типично для эвдемонистически ориентированной этики: “Если хочешь достичь цели А, ты должен совершить действия а, Ь...” Но т. к. цель, поскольку речь идет о Боге и божественном устройстве мира, задана необходимо, то необходимыми являются и все направленные на ее достижение действия, которые становятся обязанностями, долгом. Оппозицию телеологическому обоснованию долга составило теологическое его обоснование (Августин, Дунс Скот, Оккам), согласно которому источником норм и обязанностей является ничем не скованная воля Бога. Преимущество такой позиции состояло в том, что прямо указывалось основание долга, однако она чревата полным релятивированием нравственных норм. Оккам, напр., в теологическом волюнтаризме доходил до утверждения, что Бог не связан даже первыми двумя заповедями; ничто не мешает предположить, что Бог мог бы предписать не любовь к себе, а нечто прямо противоположное — ненависть. Такой подход подрывал возможность рационально обоснованного учения о долге.

    В новоевропейской философии идеи свободного волеизъявления и добровольного самообязывания индивидов с учетом общего, лежащего за пределами индивидуальных склонностей интереса (см. Общественный договор) составили канву естественно-правового обоснования долга. Юм указывает, что “у нас нет иных мотивов, которые побуждали бы нас исполнять обещания, кроме чувства долга” (О морали, 2, § 5.—Соч. в 2т., т. l. M., 1966, с. 674); Гоббс проводит сравнение: как спор невозможен в том случае, если человек противоречит тому, чтоон утверждал раньше, так и общественная жизнь невозможна, если человек произвольно разрушает то, чтораньше добровольно сделал; то, что в схоластических спорах именуется абсурдом, в мирских спорах называется несправедливостью, неправомерностью, нарушением долга. Контрактная версия долга, согласно которой сама процедура честного соглашения налагает на человека обязательство по отношению к обязательствам, о которых говорится в соглашении, вполне логично выводится из социально-договорной теории общества и государства. В творчестве философов Нового времени, которые мыслили еще онтологично и были полны пафоса истины и блага, эта версия была только намечена в общих чертах. Она стала основой самостоятельной теории в наши дни в рамках т. н. дискурсивной этики (К.-О. Апель, Ю. Хабермас), что произошло после того, как деонтология попыталась полностью очиститься от эвдемонистического телеологизма и прошла высшую точку развития в этике Канта.

    Кант связывает с понятием долга специфику нравственности: нравственный закон выступает в форме категорического императива, адолг—в качестве его субъективной опоры. Нравственный закон есть закон чистого разума. Однако человек является несовершенным разумным существом, ибо на его волю воздействуют еще и склонности (чувства, потребности, интересы и т. д.), и для него нравственный закон предстает в форме категорического императива, т. е. безусловного принуждения к поступку. Соответственно единственным субъективным основанием, благодаря которому нравственный закон приобретает действенность и становится человеческим нравственным законом, является долг. Он есть принуждение к поступку нравственным законом; долг и категорический императив — по сути дела одно и то же. Долг принимает в расчет только способность максимы быть требованием всеобщего законодательства, о чем говорит первая формулировка категорического императива. В действительности не существует человеческих поступков, субъективным принципом которых был бы исключительно долг, ибо воля, поскольку она является человеческой, не может быть свободна от влияния склонностей, придающих поступку конкретность, единичность. Поэтому долг дан только в соотнесенности и противостоянии со склонностями. Долг не отменяет прочие максимы, которые все можно интерпретировать как максимы себялюбия, он только взвешивает их с точки зрения соответствия критерию общезначимости и в случае положительного итога выступает их нравственной санкцией, дополнением и усилением этих максим. Процедура такого взвешивания сводится к мысленному эксперименту, в ходе которого человек как разумное существо должен ответить на вопрос, совершил бы он соответствующий поступок также и в том случае, если бы у него не было никакой выгоды совершить его или если бы он даже противоречил его склонностям. Нравственным, по Канту, можно признать только такой поступок, который не просто сообразен долгу, а совершается ради долга. Кантовский долг формален — он на максиму воли налагает форму закона. Но эта форма не является совершенно пустой, она содержательна: испытание максимы с точки зрения ее способности быть всеобщим и общезначимым требованием означает требование чтить разумное существо как разумное, т. е. чтить человечность (которая на языке Канта является синонимом разумности) в каждом индивидуальном воплощении. Вторая формулировка категорического императива как раз вменяет в долг относиться к человечеству (человечности) в лице каждого индивида как к цели и никогда не относиться к нему только как к средству. Хотя долг полностью замкнут на нравственный закон, он не является внешней принудительной инстанцией или полномочным представителем такой инстанции в индивиде, о чем гласит третья формулировка категорического императива, рассматривающая нравственный закон как автономию воли. Согласно Канту, “все понимали, что человек своим долгом связан с законом, но не догадывались, что он подчинен только своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству” (Соч. в 6 т., т. 4 (1). M., 1965, с. 274). Долг есть моральный закон, явленный как человеческий мотив. Каким образом закон сам по себе может стать непосредственно определяющим основанием воли, мотивом—это, по мысли Канта, неразрешимая для человеческого разума проблема. Возможно только проследить, как этот мотив действует в душе человека. Механизм долга—уважение к нравственному закону и достоинству человека, поскольку он обладает автономией воли и творит этот закон из себя. Уважение к моральному закону и есть моральное чувство; оно не предшествует моральному закону и не вытекает из него, оно означает, что сам нравственный закон и есть мотив, в силу которого он практикуется. Понятие “уважение”, присоединенное к двум другим понятиям — “необходимость поступка” и “закон”,—дает определение долга, по Канту, как “необходимости поступка из уважения к закону” (там же, с. 236). Своеобразие, сильные и слабые стороны кантовского обоснования долга состоят в том, что оно перевернуло традиционные представления о соотношении бытия и долженствования. По крайней мере в человеческом опыте долг, по Канту, изначален и основополагающ. В общефилософском плане он сохраняет связь с бытием (истоками уходит в ноуменальный мир, в конечных результатах через постулат Бога соединяется с счастьем), но эта связь является проблематичной, формулируется в сослагательном наклонении и сохраняется только ради логической цельности системы.

    От этого “недостатка” стремился освободиться И. Г. Фихте, обосновывающий абсолютную независимость нравственности от чего-либо другого, кроме Я; он развил систему этического идеализма, в рамках которого моральное существование рассматривается как бесконечный процесс эмансипации, а чувственный мир—как сфера воплощения безусловного долга. Деонтологизм Фихте явился своего рода карикатурой на Кантово учение о долге; Кант не узнал в нем себя, сам поздний Фихте также отступил от гипертрофированного волюнтаризма раннего периода. Последующие размышления о долге были формой смягчения этического ригоризма Канта (в школах неокантианства) или его критики (почти во всех последующих оригинальных этических системах).

    По мнению Шопенгауэра, учение Канта о долге логически ошибочно: выводить долг из абсолютной необходимости нравственного закона—значит предвосхищать основания, а пользоваться понятием безусловного долженствования — значит впадать в противоречие определения. Он полагает, что императивную форму морали Кант заимствовал из теологической этики и именно поэтому был вынужден задним числом обратиться к постулатам бессмертия души и существования Бога. Главный аргумент Шопенгауэра состоит в том, что для понимания метафизической, простирающейся в вечность этической значимости поступка совершенно несущественно, чтобы мораль имела форму повеления и повиновения, закона и обязанности.

    Современная философия в этическом аспекте характеризуется в целом антинормативизмом. Это обнаруживается, в частности, в критике императивной формы морали, снижении ценностного статуса долга и его смещении на периферию моральной жизни. Коммунистическая этика (К. Маркс, Ф. Энгельс) видела в императивности морали выражение ее отчужденности от реальных индивидов, полагая, что конкретная общность людей в форме коммунистического братства снимает их абстрактную общность, задаваемую надличностными нормами. Ф. Ницше считал, что человек разрушается тогда, когда он действует без удовольствия, как автомат “долга”, что “народ идет к гибели, если он смешивает свой долг с понятием долга вообще” (“Антихрист”, § 11.—Соч. в 2т., т. 2. M., 1990, с. 639); ницшеанский сверхчеловек не приемлет императивности морали, у него нет другого долга, кроме собственной воли к власти. Аксиологическая этика (М. Шелер, Г. Райнер и др.) видит основу моральных норм в бытии ценностей, ее центральное понятие—нравственное познание, узрение (вчувствование) ценностей, долг здесь появляется как вторичный момент волевого стремления, предопределенного онтологическим порядком самих ценностей. Метаэтика (Дж. Мур, Э. Айер и др.), основываясь на том, что нет логически обоснованного перехода от предложений со связкой “есть” к предложениям со связкой “должно”, утверждала нормативную нейтральность философской этики; она отказывала понятию долга в научной санкции. В ряде этических учений (эволюционная этика Спенсера, социологические концепции, советский марксизм и др.) долг рассматривается в его обыденном значении как подчинение человека обществу, осознание обязанностей, способ социализации, дисциплинирования индивида, интегрирования в социум. Признавая ценность послекантовских интерпретаций долга в их критической части, следует отметить, что в позитивной части они не содержат новых идей, если не считать таковой саму критику безусловной императивности морали.

    Лит.: Фрагменты ранних стоиков, пер. и комментарий А. А. Столярова, т. 1. M., 1998; Цицерон. Об обязанностях.—В кн.: Он же. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974; Юм Д. О морали 1, 5].—Соч. в 2т., т. 1. М., 1965; Кант И. Основы метафизики нравов; Критика практического разума [l, l].—Соч. в 6 т., т. 4(1). М„ 1965; Ницше Ф. К генеалогии морали (II).—Соч. в 2 т., т. 2. М., 1990; Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995; Судаков А. К. Абсолютная нравственность: автономия воли и безусловный закон. М., 1998; Schmidt L. Die Ethik der alten Griechen. B., 1892; Reiner H. Die Grundlage der Sittlichkeit. Meisenheim, 1974.

    А. А. Гусейнов

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.