ТИТ, Флавий Веспасиан

Римский император из рода Флавиев, правивший в 79—81 гг. Сын Веспасиана. Род. 30 дек. 39 г., ум. 13 сент. 81 г.

Детство Тита прошло при дворе Клавдия, где он воспитывался вместе с сыном императора Британиком. Он обучался тем же наукам и у тех же учителей и был таким другом Британика, что, по рассказам, даже питье, от которого умер Британик, слегка пригубил прежде него и от того долго мучился тяжкой болезнью. Телесными и душевными достоинствами блистал он еще в отрочестве, а потом, с летами, все больше и больше. Его отличали замечательная красота, в которой было столько же достоинства, сколько приятности; отменная сила, которой не мешали ни маленький рост, ни слегка выдающийся живот; исключительная память и, наконец, способности едва ли не ко всем военным и мирным искусствам. Конем и оружием он владел отлично; произносил речи и сочинял стихи по-латыни и по-гречески с охотою и легкостью, даже без подготовки; был знаком с музыкой настолько, что пел и играл на кифаре искусно и красиво Многие сообщают, что даже писать скорописью умел он так проворно, что для шутки и потехи состязался со своими писцами, а любому почерку подражал так ловко, что часто восклицал: «Какой бы вышел из меня подделыватель завещаний!»

Службу он начал войсковым трибуном в Германии и в Британии, прославив себя великой доблестью. После военной службы он стал выступать в суде, больше для доброй славы, чем для практики. В это же время он женился на Аррецине Тертулле, а после ее смерти — на Марции Фурнилле из знатного рода, с которой развелся после рождения дочери. За должностью квестора он получил начальство над легионом и в 66 г. отправился вместе с отцом в Иудею. Он покорил здесь две сильнейшие крепости — Тарихею и Гамалу. В одной схватке под ним была убита лошадь — тогда он пересел на другую, чей всадник погиб, сражаясь рядом с ним. Когда вскоре к власти пришел Гальба, Тит был отправлен к нему с поздравлениями и повсюду привлекал к себе внимание: думали, что Гальба вызвал его, чтобы усыновить. Но при вести о новом перевороте, совершенном Отоном, он вернулся с дороги. Уезжая в 69 г. в Египет, Веспасиан оставил Тита с войском в Иудее, поручив ему самое трудное дело — штурм Иерусалима (Светоний: «Тит»; 1—5).

Иерусалим представлял собой первоклассную крепость. Построенный на четырех обрывистых холмах, он был окружен тройной стеной. Внутри располагались дворец Ирода, крепость Антония и Храм, имевшие собственные мощные укрепления, не уступающие городским. С огромным трудом римляне подвели валы к наружной стене и разбили ее таранами. Но чем дальше продвигались они внутрь города, тем отчаяннее сопротивлялись осажденные. Ни одна из форм борьбы не осталась неиспробованной. Сражение не прекращалось ни днем ни ночью. Римлянам было бы нелегко выдержать такое напряжение, но Тит постоянно вдохновлял и подбадривал их. Он разрабатывал планы, руководил работами, отражал вылазки иудеев, сам сражался в передних рядах и снискал великое уважение и любовь своих солдат. Подчиняясь его воле, все войско сражалось как один человек. Разрушив вторую стену через пять дней после первой, римляне ворвались в город, но вскоре были окружены со всех сторон иудеями. Легионеры дрогнули и стали отступать. Сам Тит в этом бою отходил в последних рядах, разя из лука нападавших и прикрывая отход. Через три дня он повторил атаку, приказав снести предварительно большой кусок стены, и на этот раз добился успеха. Оставшуюся еще невзятой верхнюю часть города он велел обнести стеной, чтобы пресечь всякий подвоз продовольствия. Когда это было сделано, иудеи стали испытывать страшные лишения. Голод свирепствовал, выкашивая целые семьи. Огромное количество трупов валялось на улицах непогребенными, отчего над городом стоял тяжелый смрад (Флавий:. «Иудейская война»; 5; 4—13). Тит же решил сосредоточить свои усилия на взятии Храма, так как, овладев этой господствовавшей над Иерусалимом крепостью, он получал ключ ко всему городу. После того как часть стены Антония рухнула вследствие подкопа, римляне смелым штурмом взяли и разрушили эту крепость. Таким образом они приблизились непосредственно к укреплениям самого Храма. После этого война стала еще ожесточеннее: иудеи заманили ложным отступлением большой отряд римлян на галереи Храма, а затем зажгли их и уничтожили таким образом большое количество нападавших. Но этим они только подсказали римлянам средство к успеху. Так как мощные камни, из которых были сложены стены Храма, не поддавались даже таранам, Тит велел поджечь ворота. Огонь неожиданно перекинулся на галереи, и вскоре весь Храм оказался объятым пламенем. Римляне, ворвавшиеся вслед за огнем, предали всех защитников поголовному истреблению. Солдаты захватили столько сокровищ, что в Сирии цена золота упала в два раза. После разрушения Храма, Верхний город не мог уже оказать серьезного сопротивления. Через короткое время он тоже был захвачен (Флавий«Иудейская война»; 6). Поверженный Иерусалим, бывший до войны одним из богатейших и красивейших городов Азии, Тит приказал сравнять с землей, оставив только три башни, возвышавшиеся над местностью, чтобы использовать их как укрепление для римского лагеря. Из Иудеи он отправился в Берит, затем объехал все сирийские города, и всюду, куда приезжал, устраивал великолепные зрелища. Тысячи пленных иудеев были в эти дни по его приказу растерзаны на аренах дикими зверями. Только в одной Кесарии во время праздника их было перебито больше двух тысяч. Затем он отправился в Александрию, а оттуда отплыл в Италию (Флавий: «Иудейская война»; 7; I, 3, 5).

С этих пор Тит бессменно был соучастником и даже блюстителем власти. Вместе с отцом он справлял триумф, вместе был цензором, делил с ним и трибунскую власть и семикратное консульство; он принял на себя заботу почти о всех ведомствах и от имени отца сам диктовал письма, издавал эдикты, зачитывал вместо квестора речи в сенате. Он даже принял начальство над преторианцами, хотя до этого оно поручалось только всадникам Однако в этой должности повел он себя не в меру сурово и круто. Он посылал в лагеря и театры своих людей, которые, словно от имени всех, требовали наказания подозрительных ему лиц, и тотчас с ними расправлялся. Среди них был консуляр Авл Цецина: его он сперва пригласил к обеду, а потом приказал умертвить, едва тот вышел из столовой. Правда, тут опасность была слишком близка: Тит уже перехватил собственноручно составленную Цециной речь к солдатам. Всеми этими мерами он обезопасил себя на будущее, но прежде возбудил такую ненависть, что вряд ли кто приходил к власти с такой дурной славой и с таким всеобщим недоброжелательством.

Не только жестокость подозревали в нем, но и распущенность — из-за его попоек до поздней ночи с самыми беспутными друзьями; и сладострастие — из-за множества его мальчиков и евнухов и из-за пресловутой любви его к иудейской царице Беренике, на которой, говорят, он даже обещал жениться, находясь в Иудее, и которая в 75 г. переехала в Рим; и алчность — так как известно было, что в судебных делах, разбиравшихся отцом, он торговал своим заступничеством и брал взятки. Поэтому все видели в нем второго Нерона и говорили об этом во всеуслышанье.

Однако такая слава послужила ему только на пользу: она обернулась высочайшей хвалой, после того как в 79 г. он стал императором, и ни единого порока в нем не нашлось. Пиры его были веселыми, но не расточительными. Друзей он выбирал так, что и последующие правители в своих государственных делах не могли обходиться без них и всегда к ним обращались. Беренику он тотчас выслал из Рима, против ее и против своего желания. Самых изысканных своих любимчиков он не только перестал жаловать, но даже не желал на них смотреть, когда они выступали на всенародных зрелищах. Ничего и ни у кого он не отнял, а щедростью не уступал никому из своих предшественников. Все пожалования, сделанные его предшественниками, он подтвердил особым эдиктом. От природы он отличался редкостной добротой, и непременным правилом его было никакого просителя не отпускать, не обнадежив; когда домашние упрекали его, что он обещает больше, чем может выполнить, он отвечал: «Никто не должен уходить печальным после разговора с императором». А когда однажды за обедом он вспомнил, что за целый день никому не сделал хорошего, то произнес свои знаменитые слова, памятные и достохвальные: «Друзья мои, я потерял день!» К простому народу он всегда был особенно внимателен. А так как на время его короткого правления выпали и извержение Везувия, и моровое поветрие необычайной силы, и разрушительный пожар в столице, он имел много случаев показать свою щедрость. После пожара он возместил погорельцам все их убытки. А всем пострадавшим в этих несчастьях он помогал и деньгами и утешениями, так что бедствия эти имели гораздо меньшие последствия, чем можно было ожидать. К врагам своим он проявил теперь столько же снисходительности, сколько прежде проявлял суровости (Светоний: «Тит»; 6—9). Когда однажды против него составили заговор два представителя высшего сословия, причем признавшиеся в задуманном преступлении, он, прежде всего, обратился к ним с увещанием, потом повел их на зрелище и приказал сесть по обе стороны от себя; попросив у одного из гладиаторов меч, как бы для проверки его остроты, он дал его в руки и тому и другому, а затем сказал им: «Видите ли вы теперь, что власть дается от судьбы, и тщетны бывают попытки совершить преступление в надежде захватить ее или из страха ее потерять» (Виктор: «О жизни и нравах римских императоров»; 10). Смерть застала Тита внезапно среди всех этих забот Отпраздновав окончание строительства Колизея, он отправился в свое сабинское имение. На первой же стоянки он почувствовал горячку. Дальше его несли в носилках. Скончался он на той же вилле, что и его отец, на сорок втором году жизни, спустя два года после того, как наследовал отцу. Когда об этом стало известно, весь народ плакал о нем, как ородном (Светопий: «Тит»; 10—11).