Украинская литература

Украинская литература

Устная народная поэзия.
       Библиография.
       У. л. до конца XVIII в.
       Библиография.
       У. л. первой половины XIX ст.
       У. л. 60—90-х гг.
       У. л. конца XIX и начала XX ст.
       Библиография.
       Укр. советская литература.
       

Устная народная поэзия.
       1. Собирание и изучение. Причины, замедлившие до Великой социалистической революции развитие и рост У. л., приводили к тому, что народная словесность на Украине издавна преобладала над письменностью, книжной литературой и в области художественного слова «национальная гордость» украинской дворянской и буржуазной интеллигенции XIX—XX вв. основывалась именно на фольклоре, с богатством, разнообразием, художественной ценностью к-рого трудно было бы сопоставить творчество украинских поэтов нового времени. Особенно славились и за пределами Украины украинские песни. Ряд восторженных отзывов о них идет с начала XIX в. от представителей разных национальностей и разных общественных групп. В русской литературе XIX в. художественное влияние украинских песен, по собственному признанию, испытал Пушкин; широко использовавший их в своем творчестве, Гоголь патетически писал, что «песни для Малороссии — все — и поэзия, и история, и отцовская могила»; то же универсальное значение песни для украинского народа позже подчеркивал в своей статье о «Кобзаре» Шевченко Добролюбов: «Известно, что в песне вылилась вся прошедшая судьба, весь настоящий характер Украины; песня и дума составляют там народную святыню, лучшее достояние украинской жизни. Весь круг жизненных насущных интересов охватывается в песне, сливается с нею, и без нее сама жизнь делается невозможною». Увлечение украинской песней и ее влияние определенно сказались и в польской литературе XIX в., особенно в эпоху романтизма (Мальчевский, Гощинский, Богдан Залесский) и «козакофильства». Украинская песня приобрела высокую репутацию и у зап.-европ. поэтов и ученых исследователей; еще в 1845 переводчик русских поэтов и народных украинских песен Боденштедт находил, что «ни в какой другой стране древо народной песни не дало таких чудесных плодов, нигде дух народа не выразился так живо и светло в песнях, как у украинцев». С собирания и изучения песен начинается и новая У. л.: «этнографизм», обращение к фольклорному материалу и его использование долгое время оставались ее характерной чертой. Историю украинской фольклористики дооктябрьской поры можно разделить на три периода.
       Первый период (примерно до 40—50-х гг. XIX в.) проходит под знаком дворянской романтики, отличаясь теми же особенностями подхода к собиранию и изучению фольклора, как и в других странах. Преимущественное внимание обращено в это время именно на песню. Песенное творчество романтически настроенными дворянскими собирателями трактовалось как «старина» — «умирающий отголосок гармонии, некогда слышанный на берегах днепровских», по словам предисловия к «Опыту собрания старинных малороссийских песен» (1819) — первого их собирателя кн. Н. А. Цертелева. Мечты об открытии у себя новой «Илиады» или нового Оссиана несбыточны: от прекрасного прошлого сохранились только «развалины», но и они могут удовлетворить, с одной стороны, «любопытству касательно прошедшего», а с другой — романтической тяге к «безыскусственной поэзии». Сборник Цертелева — продукт любительства; сборники его ближайшего преемника, М. Максимовича (1827, 1834, 1849), у к-рого дружеские связи с представителями русской «официальной народности» сочетались с местным украинским патриотизмом, открывают историю украинской фольклористики как науки — разумеется, с необходимыми ввиду того времени оговорками. По разнообразию содержания и стремлению к точности текстов сборникам Максимовича принадлежит первое место в ряду аналогичных изданий первой половины XIX в. (И. Срезневский, Запорожская старина, ч. I—III, 1833—1838 гг.; П. Лукашевич, Малорусские и червонорусские народные думы и песни, СПБ, 1836; А. Метлинский, Народные южнорусские песни, 1854). Само собою понятно, что строго научной критики не выдерживает ни одно из этих собраний. В стремлении «реставрировать» старину первые издатели не останавливались и перед прямой фальсификацией песенного творчества, как это имело место и на Западе; известны случаи, когда профессиональных народных певцов заставляли заучивать наизусть песни собственного сочинения дворянских любителей фольклора (особенно много таких подделок у Срезневского). Представления о природе фольклора и его истории не выходили за пределы типично-романтических фантазий о безличном «народном творчестве». Только у одного Максимовича имелись зачатки будущего «исторического» метода изучения фольклора. Вообще же фольклор оставался пока что предметом эстетического любования, антикварского коллекционерства, романтических воздыханий об уходящей «старине» — о разлагающемся патриархальном укладе. В русской литературе 20—30-х гг. на украинский фольклор, как на необходимую для романтизма экзотику, устанавливалась прочная мода («здесь... занимает всех все малороссийское», — писал Гоголь в 1829 из Петербурга); эта мода удовлетворялась между прочим фантастическими повестями, основанными на украинском фольклоре, Ор. Сомова, украинскими балладами Н. Маркевича («Украинские мелодии», 1831) и в особенности «Вечерами на хуторе близ Диканьки» Гоголя. Рядом с этим украинский песенный фольклор использовался и русскими писателями, разрабатывавшими исторические украинские сюжеты (Рылеев, Нарежный, Пушкин, Гоголь, Аладьин и др.). Понятно, что отделить во всей этой литературе подлинное от вольных измышлений авторов иногда весьма трудно.
       Иными чертами отличался второй период украинской фольклористики, в к-ром уже ощущались буржуазные тенденции. Он начинается с 40-х гг. XIX в. и представлен деятельностью П. Кулиша («Записки о Южной Руси», т. I—II, 1856—1857), О. Бодянского, Н. Костомарова (диссертация «Об историческом значении русской народной поэзии», 1843), Я. Головацкого («Народные песни Галицкой и Угорской Руси», 1863—1865), И. Рудченка («Народные южно-русские сказки», 1869) и др. Романтический налет оставался и на фольклористике этой поры, но начиналось и более пристальное исследование, более тщательное собирание и издание текстов. В «Записках о Южной Руси» Кулиш уже не ограничивался одним собиранием, он пытался ввести читателя в самую обстановку, в к-рой бытуют и распространяются памятники народной поэзии, собрать и сообщить сведения о ее носителях, о среде, являющейся ее главным потребителем. Для Кулиша фольклор — тоже уходящая «старина», но уход ее, с его точки зрения — явление законное; причина его — распространение «цивилизации», переход «народа» в ряды интеллигенции (буржуазной). «Мы и народ, — писал Кулиш, — одно и то же, но только он, с его изустной поэзиею, представляет в духовной жизни первый период образования, а мы — начало нового высшего периода». Тем не менее буржуазный прогресс Кулиш мыслил только при условии тесного единения «верхушки» с основой, непременного сближения интеллигенции с народом: этой цели могут и должны служить и фольклорные изучения.
       Так закладывался постепенно фундамент буржуазной науки об украинском фольклоре, расцвет которой начинался с 70-х гг., третьего периода украинской дооктябрьской фольклористики. Характерные черты третьего периода — это, во-первых, переход к коллективно-организованной работе в области собирания фольклора; во-вторых, применение методов западно-европ. (и русской) науки к изучению его памятников — «сравнительно-исторического» и «исторического»; в-третьих, углубление и развитие националистических тенденций, проявлявшихся уже во втором периоде. Наиболее значительным фактом третьего периода было издание собрания этнографических материалов: «Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край, снаряженной Русским Географическим обществом (юго-западный отдел); материалы и исследования, собранные д. чл. П. П. Чубинским» (1872—1878, 7 тт., в целом около 300 печатных листов). Издание, осуществленное главным образом исключительной энергией самого Чубинского (1839—1884), раскрыло огромные фольклорные богатства (см. отзыв Ал-дра Веселовского в Отчете о присуждении Уваровских премий, 1880), начиная от суеверий, примет, загадок, пословиц и т. п. (т. I), продолжая сказками (т. II — 296 названий), народным календарем и связанной с ним обрядовой поэзией (т. III), обрядностью внекалендарной, свадебной, похоронной и т. п. и соответственными песнями (т. IV), песнями семейными и любовными (т. V — 1209 стр.), народными юридическими обычаями (т. VI) и этнографическими сведениями о национальных меньшинствах «юго-западного края» (гл. обр. Киевской, Волынской и Подольской губерний). Перед этой массой материала совершенно бледнели прежние сводки, вроде «Быта русского народа» А. Терещенко (1848), куда украинский материал входил лишь попутно. «Труды» были, кроме всего прочего, еще работой, связанной с деятельностью киевской филии — «юго-западного отдела» Географического общества, к-рая с 1873 объединила виднейших украинских ученых той поры: членами ее были В. Антонович и М. Драгоманов, выпустившие в 1874—1875 первое научное издание украинских эпических песен, дум («Исторические песни малорусского народа», 2 тома — издание незаконченное), П. Житецкий, Ф. Волков (Хведір Вовк), П. Чубинский, М. Лисенко и др. За короткое время корреспонденты филии собрали громадное количество материала, из к-рого филия успела издать только сборник «Малороссийские народные предания и рассказы» (1876), под редакцией того же М. Драгоманова. Кое-что из остального было опубликовано в заграничных изданиях М. Драгоманова; кое-что использовал позже Б. Гринченко («Этнографические материалы», 3 тт., 1895—1899, «Из устна рода», 1900), но большая часть после закрытия киевской филии в 1876 пропала безвестно. Правительственные запрещения выпуска книг на «малороссийском языке» перевели украинскую фольклористику в пределах б. Российской империи на полулегальное положение. Ее деятелями в 80—90-х гг. XIX в. стали здесь преимущественно представители мелкобуржуазной демократии — мелкие земские служащие, статистики, народные учителя — эпигоны народничества, проводившие в жизнь теорию «малых дел», осторожное просветительство, «каганцювання на селі». Украинский фольклор рядом с политическим самообразованием стал неизбежным предметом занятий нелегальных украинских студенческих кружков — «громад». С 80-х гг. единственными печатными органами, где публиковались материалы и исследования о них, были на Украине журнал «Киевская старина», основанный Ф. Лебединцевым (с 1882 по 1906), печатавшийся на русском яз., и труды «архивных комиссий», «статистических комитетов» при земствах, ученых обществ при университетах (напр. харьковский сборник историко-филологического общества, во 2-м томе к-рого напечатано собрание сказок и др. материалов, записанных в Харьковской и Екатеринославской губ. И. Манжурою (1890), в 10-м — собрание песен Лубенщины В. Милорадовича (1897), в 17-м — работа П. Иванова «Жизнь и поверья крестьян Купянского уезда, Харьковской губ.» (1907) и ряд других ценных материалов). В подобных же изданиях и сверх того в «Этнографическом обозрении», «Русском филологическом вестнике» находили себе место и немногочисленные сравнительно исследования фольклора — А. А. Потебни, Н. Ф. Сумцова, А. В. Ветухова, П. Иванова, Х. Ящуржинського и др. Тем не менее интерес к фольклорным штудиям захватывал все более широкие круги; эти штудии развивались за пределами царской России до 1906. Сделавшийся с 1876 политическим эмигрантом сперва в Швейцарии, затем в Болгарии, М. Драгоманов, рядом с публицистической деятельностью и в тесной связи с нею продолжал издание и изучение фольклора: в 1881 им напечатаны в Женеве «Нові украiнські пісні про громадські справи 1764—1830», а затем там же «Політичні (тобто історичні) пісні украiнського народу XVIII—XIX стол.» (1883—1885, 2 т.). Как исследователь Драгоманов стоял на точке зрения «теории миграций» (заимствования), отвергнув представление о совершенной самобытности украинского народного творчества, особенно в области повествовательного фольклора; это не мешало ему напр. на основании песенного материала делать субъективные заключения о «государственных идеалах» украинской народной массы (сборник его исследований по фольклору издан в 4 тт. во Львове, 1899—1907). Главным средоточием украинской фольклористики с 90-х гг. стало львовское «Наукове товариство імени Шевченка», где в 1898 была основана специальная этнографическая комиссия, взявшая в свои руки издание «Етнографічного збірника» (40 тт.), а в 1899 подкрепившая его еще отдельным изданием «Матеріяли до украiнськоi етнольогіi (22 т.). В изданиях «Товариства» ближайшее участие принимали известный писатель и ученый Иван Франко (им издано самое большое собрание пословиц и напечатан ряд ценных работ по исследованию песни), Володимир Гнатюк, З. Кузеля, І. Свєнцицький, Ф. Колесса и др. Крупный вклад в собрание материалов сделан был с 70-х гг. также польскими этнографами. В Польше интерес к украинскому фольклору, как сказано выше, идет с 20—30 гг. XIX в.; этот интерес еще в 30-х гг. вызвал появление ряда сборников гл. обр. песенного материала (Вацлав Залесский, Жегота Паули, К. Войцицький, позже, в 1857, А. Новосельский-Марцинковский и др.). С 1842 началась плодотворная деятельность крупнейшего из польско-украинских этнографов Оскара Кольберга (1814—1890), из работ к-рого пользуется известностью «Покутье» («Покутье» — бытовое название местности между Карпатами и Днестром в Галиции) — опыт всестороннего и обстоятельного этнографического обследования одного определенного района, с богатыми фольклорными материалами. По типу этой работы Кольберга украинский этнограф В. Шухевич позже представил такое же описание быта и творчества гуцулов («Гуцульщина» в «Матеріялах до украiнсько-руськоi етнольогіi», 5 тт., 1899, 1901, 1902, 1904 и 1908). С другой стороны, труды Кольберга (предшествовавшие «Покутью») были взяты за образец сотрудниками большого, предпринятого еще в 1877 Краковской академией наук, изд. «Сборник сведений по краевой антропологии» (Zbior wiadomosci do antropologii krajowej wydawany staraniem komisyi antropologicznej Akademii umiejetnosci w Krakowie, 1877—1894) — Ю. Мошинской, З. Рокоссовской, Э. Руликовским, А. Подберезским, Ц. Нейманом и мн. др., опубликовавшими большой фольклорный материал из разных местностей Галиции и русской приднепровской Украины. «Труды» Чубинского, «Етнографічний збірник» львовского «Товариства» и это издание Краковской академии до сих пор остаются важнейшею частью наследия, оставленного нам буржуазным периодом украинской фольклористики.
       Нет надобности исчислять имена всех отдельных ее представителей и за рубежом, и в пределах б. царской России, где с 1906 не надолго вновь явилась возможность относительно легального собирания и изучения украинского фольклора, которое совершенно прекратилось в годы империалистической войны, самым пагубным образом отразившейся и на собранных Львовским научным обществом, но еще не опубликованных этнографических материалах. Изданный в 1930 указатель печатных материалов по украинскому фольклору до 1917 (Олександра Андрієвського) представляет огромный том в восемьсот с лишним страниц одного перечня книг и статей (около 1800). Создается впечатление, что слова одного из видных буржуазных фольклористов, Вол. Гнатюка, о том, что украинская этнография, по сравнению с другими, «не только не осталась позади, но во многих направлениях выдвинулась вперед и опередила другие народы», как будто не являются преувеличением и похвальбою... Но на самом деле богатое с виду буржуазное наследие в области украинской фольклористики страдает пороками, заставляющими нас пользоваться этим наследием с крайней осторожностью. В собирании и изучении фольклора отобразились все этапы и типы украинского национализма, вплоть до новейшей фашистской его стадии. «Памятники украинской народной словесности» с точки зрения дворянской и буржуазной фольклористики должны служить подтверждением идеи бесклассового единства «украинской нации», показывать либо отсутствие, либо малозначимость моментов классовой борьбы на Украине, иллюстрировать пресловутую идею «безбуржуазности» украинского народа. Отсюда — нарочитость и тенденциозность подбора и выдвижения тех или иных памятников фольклора, доходившая порой до прямой фальсификации; отсюда — особо подчеркнутое внимание к фольклору докапиталистической поры, его романтизация, скрывавшая под собой идеализацию гибнувшей феодальной культуры (у дворянских фольклористов нач. XIX в.).
       Поскольку же деревенская «патриархальность» отвечала интересам буржуазии, последняя также уделяла преимущественное внимание «старинному» фольклору, отводя ему первое место в сборниках, распространяясь во многих исследованиях о его «красотах». В частности особым вниманием буржуазных собирателей пользовалась обрядовая поэзия. Между тем еще до XVIII в. жанры украинской обрядовой поэзии завершили свое развитие, закостенели и бытовали в украинском селянском обиходе лишь потому, что в условиях феодально-крепостного, а затем и капиталистического строя подлинно культурный прогресс деревни был невозможен. «Красота» обрядовой поэзии давно стала красотой мертвой. А буржуазная фольклористика продолжала смаковать ее, с презрением отвергая новейшие образцы народного творчества. Буржуазной фольклористике вообще особенно любы были те продукты устного творчества, на к-рых заметно легла печать влияния господствовавших эксплоататорских классов. Какую-нибудь чудовищную легенду, внедренную в народный обиход церковниками, она готова была выдавать за «перл» народного творчества. Не учитывалось, разумеется, и то, что с течением времени классовое расслоение деревни также нашло себе выражение в селянском фольклоре. Но этот факт противоречил представлению о «национальном единении», а потому старательно затушевывался буржуазной фольклористикой. Все эти обстоятельства требуют сугубо критического подхода к буржуазному наследию в области фольклористики. Прибавим к этому, что никакого обобщающего труда об украинском фольклоре ни дворянская, ни буржуазная украинская фольклористика нам не оставила.
       После Великой Октябрьской социалистической революции советская фольклористика на Украине должна была выдержать относительно долгую борьбу с пережитками буржуазной науки. Лишь в недавнее сравнительно время эта борьба с националистической контрреволюционной фальсификацией украинского фольклора и науки о нем кончилась полной победой, и можно сказать, что в настоящее время мы вступаем в период расцвета как украинского советского народного творчества в области художественного слова, так и науки о нем. По инициативе тов. Сталина проведена запись образцов украинской народной песни на граммофонных пластинках. Записывание и изучение современного творчества народных масс становится делом не только ученых специалистов, но и широких кругов советской общественности УССР.
       Начата работа по изданию популярных сборников украинского народного творчества, в к-рых рядом с словесным фольклором будут представлены и народная музыка, и изобразительное искусство. В предыдущем очерке не затронута история работы по собиранию и изданию народной песенной музыки, т. наз. «музыкальная этнография». Нельзя, однако, не отметить роли популярных песенников с нотами, содействовавших распространению украинской песни в самых широких кругах (Ф. Колесса, Огляд украiнсько-русскоi народноі поезіi, з нотами, 5-е изд., Львов, 1905; О. Хведорович, Збірничок укр. пісень з нотами, Одеса, 1911, и др.). Одна из важных очередных задач советской фольклористики — сделать широко доступными массовому читателю подлинные образцы того великого искусства, в к-ром трудящиеся массы Украины на протяжении многих сотен лет изливали свои мысли, чувства, отражали свое горе, радость, гнев, борьбу за освобождение.

Библиография:
Пыпин А. Н., История русской этнографии, т. III — Этнография малорусская, СПБ, 1891; Сумцов Н. Ф., Современная малорусская этнография (в журн. «Киевская старина», 1892—1893, 1895—1896 и отдельно — 2 вып., Киев, 1893—1897); Его же, Малюнки з життя украiнського народного слова, Харків, 1910; Гринченко Б., Литература украинского фольклора (1777—1900), Чернигов, 1901; Андрієвський О., Бібліографія літератури з украiнського фолклору, т. I, Киiв (1930), изд. Всеукр. Ак. Наук периодическое издание Института фольклористики АН УССР «Украiнський фолклор» и др.
       

2. Виды и жанры украинской устной народной поэзии в ее историческом развитии. Буржуазное литературоведение, как известно, долгое время не находило устной поэзии определенного места в историческом обзоре литературы. «Народная словесность» помещалась то в начале истории литературных курсов, как предпосылка истории письменности, то в промежутке между частями, посвященными старой литературе и литературе новой. И то, и другое не может быть научно оправдано. Украинский буржуазный литературовед акад. М. Грушевский, исходя из данных буржуазной социологии, впервые пытался периодизировать фольклор, обходя, однако, по возможности моменты классовой борьбы в нем и часто пользуясь фольклорным материалом для искусственного восполнения «прорывов» литературного развития, неприятных для «национальной гордости». На нынешней стадии изучения история украинского фольклора может строиться только гипотетически. Несомненно, к древнейшему ее периоду мы должны отнести разнообразные произведения магического характера, в том числе заговоры и обрядовую поэзию. В конце XVI в. украинская обрядовая поэзия уже остановилась в своем развитии, сложившись в те формы, в каких застали ее собиратели XIX в. Известный церковный публицист этого времени, Іван Вишенський, в одном из своих посланий, рекомендуя борьбу с пережитками язычества, советует изгнать из городов и сел «в болото» — «Коляды, щедрый вечер», «волочельное по Воскресении», «на Георгия мученика праздник дьявольский», «Купала на Крестителя» и т. п., перечисляя так. обр. почти все основные праздники древнего аграрного календаря, правда, уже амальгамированного с календарем церковным в результате компромиссов между новым христианским культом и верованиями эпохи язычества. «Коляда» — праздник зимнего солнцеворота, приурочившийся к христианским «святкам»; «волочельное» (волочельные — величальные песни и обряды) — праздник весны, заклинание будущего урожая, ставшее продолжением церковной «пасхи»; праздник «на Георгия» — апрельские, весенние действа в день св. Георгия — Юрия, бога-покровителя стад, начальника весны; «Купало» — праздник летнего «солнцестояния», приуроченный к 24 июня ст. ст. («рождество Иоанна Крестителя» — Ивана, Купалы) и следующее за ним торжество проводов солнца, похорон солнечного бога, прикрепившееся к первому воскресенью после «петрівок» (29 июня ст. ст.) — вот важнейшие аграрные празднества, о к-рых говорит Вишенський и которые бытовали на Украине почти вплоть до империалистической войны и революции. Аграрный календарь сходен у всех народов северного полушария; в русском фольклоре мы найдем почти те же названия праздников, и здесь достаточно только перечислить жанры украинской обрядовой поэзии с их своеобразной иногда терминологией. В понятие украинской обрядовой поэзии входят:
       1) колядки (см.) и щедрівки — величальные песни в канун рождества и нового года (новое собрание их дал В. Гнатюк в «Етнографічн. збірнике», тт. 35—36, 1914) — сопровождавшиеся иногда особыми действами ряженых (хождение с «Козой»);
       2) весенние песни, в свою очередь, делящиеся: на
       а) гаiвки («гай» — лес) — хороводные песни на опушке леса, с играми («Просо», «Воротарь», «Мак» и т. д.; собрание гаiвок, В. Гнатюк, «Матеріяли до укр.-руськоі етнольогіі», т. 12, 1909);
       б) царинні пісні («царина» — околица села, за к-рой идет вспаханное поле);
       в) песни русальные и «троецькі» (русский «семик» — украинский «русальний» или «мавський великдень»; мавка то же, что и русалка, от старого «нав» — мертвец; русальные — от греко-римских розарий — обряды посвящены первоначально чествованию умерших предков и приурочены затем к «зеленим святам» — троицыну дню);
       г) песни купальские (наиболее полное собрание их дала Ю. Мошинска, Zbior wiadom, т. 5, 1881) — песни, связанные с празднествами в честь Купалы и соединяющие мотивы элегического плача о погибшей и утонувшей «Марене» с насмешливо-сатирическими перебранками дивчат с парубками.
       К данному циклу примыкают и так наз. «обжиночні» или «зажнивні» песни (песни, сопровождающие жнива), наименее окрашенные культовыми мотивами и наиболее четко вскрывающие основу «обрядовой» поэзии — трудовую, рабочую песню. Имеются специальные собрания рабочих песен: Милорадович В. Рабочие песни Лубенского у., Полтавск. губ., «Киевская старина», 1895, книга 10. Ритмическая сторона их еще мало изучена, а в содержании очевидны следы более поздней эпохи — работы на панщине или у богатого хозяина-кулака. К разряду «обрядовой поэзии» относятся и внекалендарного порядка песни, связанные с обычаями «хрестин», «весілля» (свадьбы) и «похорон» (наиболее богатый материал по всей этой обрядности дает 4-й том «Трудов» Чубинского). Особенное развитие на Украине получила свадебная обрядность («весілля»), издавна привлекавшая внимание этнографов (уже в 1777 вышла в СПБ книга Гр. Калиновского «Описание свадебных украинских простонародных обрядов») и более других исследованная (Сумцов Н., О свадебных обрядах, преимущественно русских, Харьков, 1881; Волков Ф. К., Rites et usages nuptiaux en Ukraine, в журн. «L’antropologie» 1891—1892, ч. II—III, и его же «Этнографические особенности украинского народа» в коллективном труде «Украинский народ в его прошлом и настоящем», 1916, т. II, 621—639; также Ящуржинський Х., «Лирические малорусские песни, преимущественно свадебные», Варшава, 1880, и его же, «Свадьба малорусская, как религиозно-бытовая драма», «Киевская старина», 1896, II, и отд.). Украинский свадебный обряд значителен и своими лирическими партиями, и своей драматически-театральной стороной. С последней точки зрения его можно разделить на три акта:
       1) сватання,
       2) заручины (обручение) и
       3) весілля (собственно свадьба),
       из которых каждый в свою очередь распадается на ряд сцен, троекратно повторяющихся из действия в действие, все с большим развитием и усложнением; сцены похищения невесты, отпора со стороны ее родных, примирения борющихся сторон, выкупа невесты у ее родни, символических обрядов. Словесная часть драмы состоит из прозаического диалога, который варьируется вокруг раз навсегда заданных тем, лирических монологов невесты, радостных и грустных (но не переходящих обычно в плач и причеты великорусской свадьбы) и партий хора, комментирующего действия то торжественно-величальными, то буйно-разгульными песнями. Как содержание песен, так и характер действий в высшей степени условны: это — представление, сущность которого заключается в том, что заключаемый между односельчанами или хорошими знакомыми, с обоюдного согласия, брак изображается как насильственное похищение: эндогамический (внутриплеменной) брак представляется экзогамическим (внеплеменным) и только при условии этой инсценировки считается «правильным» и прочным. Свадебная драма так. обр. инсценирует картину брака доисторической, родовой поры, а вместе с тем по названиям действующих лиц, по бутафории, не столько реальной, сколько предполагаемой песнями хора, по самим действиям — она отразила и черты княжеской свадьбы эпохи раннего феодализма. Феодальный колорит очевидно вторичен; сложившийся в массах в доисторическую эпоху свадебный обряд был усвоен господствующим классом, оброс чертами, характерными для княжеско-дружинного быта, и от этих черт уже не освободился. С этими чертами, приобревшими символико-магическое значение, «весільная» обрядность сохранялась на Украине почти вплоть до наших дней. Менее прочной оказалась похоронная обрядность, сведения о к-рой идут с давних времен (похоронные украинские плачи приводят польские писатели Ян Менецкий, 1551, поэт Севастиан Кленович, 1602); русским «причитаниям» соответствуют украинские «голосіння» (тексты и комментарии к ним в «Етнограф. зб.», тт. 31—32, І. Свєнцицького и В. Гнатюка; кроме того, исследования В. Данилова в «Киевской старине», 1905, и «Украiни», 1907), сопровождаемые на Подолии и в некоторых местах Прикарпатья особыми «похоронными забавами», «грашками при мерці» (играми у мертвеца) — своеобразными религиозными мимами, инсценирующими прение бога с чортом («тягнене бога»), а иногда превращающимися в комедийно-бытовые сценки.
       К той же древнейшей эпохе украинского фольклора, как сказано выше, мы должны отнести генезис заговоров (замовлювання, закляття: лучший сборник П. Ефименко, «Сб. малороссийских заклинаний» в «Чтениях Общ. ист. и древностей российских», Москва, 1874, кн. 88; исследования А. Ветухова, 1907, и V. Mansikka, Ueber russische Zauferformeln, 1909), пословиц (сборники М. Номиса, Укр. приказки, прислів’я, СПБ, 1864, и особенно сборник И. Франко, Галицько-руські народні приповідки, 6 тт., «Етногр. зб.», тт. 10, 16, 23—24, 27—28) и загадок (отд. сб. А. Сементовского, Малорусские загадки, 1872). Само собой разумеется, что все эти жанры развивались, классово диференцировались и, подобно другим, служили орудием классовой борьбы. Между напр. пословицами, как «хто рано встае, тому бог дае» или «козацькому роду нема переводу», с одной стороны, и такими, как «у бога всього много, а в бідного трудно й за шеля» (грош), или «що паньска хвороба, то наше здоров’я», или: «с панами дружи, а за пазухою камінь держи» — очевидна и разница классов и разница эпох.
       От глубокой древности ведет свое начало и повествовательный фольклор — сказка во всех ее разновидностях (укр. буржуазная фольклористика различала казки — фантастические рассказы, где чудесное перемешано с реально-возможным; байки — сказки о животных; переказ — саги, рассказы об исторических лицах, местах и событиях; міти (мифы) — суеверные предания; новеллы — сказки без чудесного элемента, бытовые; анекдоты или приказки; наконец легенды — сказки, основанные на христианских верованиях). Периодизация обширного сказочного материала — задача будущего. Общее количество украинских сказочных сюжетов в 1914 исчислялось в 2 тысячи с лишним (С. В. Савченко, Русская народная сказка, гл. IV); с того времени это количество еще возросло, не говоря уже о массе до сих пор неопубликованного материала. В украинской сказке мы найдем те же сюжеты и темы, что и в сказочном фольклоре других европейских народов; сходны и формальные особенности, с тем разве отличием, что записи украинских сказок дают менее образцов выработанной, ритмизованной, богатой стереотипными формулами сказочной речи, чем напр. сказки русские; с другой стороны, украинский сказочный фольклор имеет фантастику, исключительно богатую по части демонологических представлений (особенно в сказках, записанных на Галичине, см. сб. Гнатюка В., Знадоби до укр. демонологіi, тт. 1—2, Етнограф. збірн., т. 15, т. 34—35 — 1 575 рассказов). Обращает внимание также сравнительное богатство комических мотивов с разными оттенками комизма от язвительной сатиры до мягкого юмора — особенно в новеллах (см. назв. выше сборники Чубинского и Драгоманова и в дополнение к ним «Казки та оповідання з Поділля», в записях 1850—1860 рр., упорядкував М. Левченко, 1928) и анекдотах (Гнатюк В., Галицько-руські анекдоти, Етногр. збірн., т. VI), так часто питавших темами новую украинскую литературу и способствовавших распространению ходячего представления об «украинском народном юморе». Об этом преемстве будет сказано дальше.
       Так. обр. основными жанрами древнейшей эпохи украинского фольклора можно считать обрядовую поэзию, заговоры, мифологические и животные сказки, памятуя, однако, что первичные формы всех этих жанров нам неизвестны. Мы имеем только весьма смутные указания на фольклор и в письменных памятниках ранней феодальной поры (до XVI в.). Несомненно однако, что уже в эту пору фольклор был классово диференцирован с достаточной отчетливостью. Жанры, созданные трудовыми массами, были усвоены частично господствовавшим классом, к-рый в свою очередь оказал давление и влияние на народное творчество. Это давление и влияние, однако, редко вело к пассивному усвоению. Так, вероятно, с очень давних времен началось проникновение мотивов церковного происхождения в повествовательный фольклор трудового селянства. Но популярность приобретали только те легенды, к-рые так или иначе отвечали запросам масс. Персонажи христианского Олимпа приспособлялись для помощи и службы хліборобу: «святий Петро за плугом ходить, святий Павло воли гонить, пресвята діва iсти носить», говорит одна из щедрiвок, словно намекая на мотивы апокрифических апостольских «хождений». Литературу господствующего класса не привлекала такая тематика. С другой стороны, памятники, не поддававшиеся такого рода переработке, оставались вне усвоения народной массой.
       В период господства крепостничества на Украине, когда земли киевского и галицко-волынского княжеств входили в состав польско-литовского государства, история фольклора вырисовывается для нас в чертах более ясных. XVI век был веком, когда началась борьба за освобождение из-под польского ига. В этом веке формировалась украинская национальность, начиналась упорная борьба за политическое утверждение украинской нации. С XVI в. идет ряд известий и записей фольклора: в чешской грамматике Яна Благослава (ум. 1571) отыскалась запись песни «Про Штефана воеводу» (А. Потебня, Малорусская народная песня по списку XVI в., 1877); в одной польской брошюре 1625 Франко разыскал песню-диалог «Про козака и Кулину» — на тему о девушке, ушедшей из дому с козаком и затем брошенной им (см. Записки наукового Тов-ва ім. Шевченка, 1902, III); в разных других сборниках то полностью, то в отрывках приводятся тексты песен, откликающихся на исторические события бурной эпохи второй половины XVI—XVII вв. Это время, отмеченное героической борьбой украинского народа с польским панством и султанскою Турцией, вызвало большой подъем эпического творчества, отлившегося на Украине в своеобразную форму дум. По своей форме дума — эпическая песня, не делящаяся на строфы, состоящая из неравносложных, силлабического типа, стихов, с рифмами — чаще всего глагольными и с характерным параллелизмом, определяющим всю композицию произведения. В основе своей думы — народное творчество, хотя и носящее специфически козацкую окраску, поскольку козачество в первой половине XVII века было единой, более или менее организованной силой, возглавившей движение — в частности во время освободительной войны украинского народа с панско-шляхетскою Польшею 1648—1654, когда под угрозу был поставлен самый факт существования украинского народа. С углублением классовой диференциации начинает замирать и творчество дум, оставляя память об этой позднейшей поре в таких произведениях, как думы про козака Голоту, про Ганжу Андибера и про «козацьке життя». За ними следуют (уже в XVIII веке) пародии («дума» про Михия). Лучшие произведения этой поэзии сберегаются в памяти народа, исполняемые кобзарями, и в последующие столетия; новые исторические события не отображаются, однако, в форме дум (кроме сборника Антоновича и Драгоманова, названного выше, см. позднейшее издание: Украiнські народні думи, т. I. Тексти і вступ. К. Грушевськоi, изд. Укр. Акад. наук, 1927; т. II, 1931). Место дум занимает историческая песня, возникавшая, надо полагать, одновременно с думами, а может быть, и ранее их. Для формы исторической песни характерно строфическое членение, меньшая, сравнительно с думой, замкнутость и законченность сюжета, большее разнообразие тона — в думах всегда торжественного и серьезного. Историческая песня поется, дума сказывается мелодийно-речитативным сказом, лишь местами переходящим в пение. Историческая песня слагается тотчас вслед за событием; дума могла складываться и позже. Дума теснее связана с козацкой, военной средой, чем историческая песня. Являясь в отдельных случаях переработкой искусственных исторических виршей, историческая песня в процессе своего развития становилась народным откликом на события и действия отдельных лиц. Рядом с историческими песнями, выходившими из кругов, близких к козацкой старшине, большое количество песен трактует историю с точки зрения интересов трудового народа. У этих песен свои герои: обходя молчанием гетманов, песни сохраняют имена крестьянских вождей, проводивших расправу с панами, не примкнувших к Зборовскому соглашению и упорно продолжавших борьбу. Особенным сочувствием окружен напр. образ Нечая, о смерти к-рого сохранилась песня с большим количеством вариантов, и образ Перебийноса (Кривоноса). В более позднюю пору, в XVIII в., когда «думы» уже закончили цикл своего развития, народная историческая песня не отзывалась напр. на такие события, как измена Мазепы, но зато вспыхивала ярким пламенем в эпоху так наз. «Коліiвщины», создавая образы борьбы и трагической гибели Максима Залізняка, Швачки, Левченко. Известно, что в «кодненской книге» (списке осужденных в Кодне гайдамаков) имеется несколько смертных приговоров бандуристам только за то, что они пели под аккомпанемент бандуры в повстанческих отрядах. Из этого ясно, какое агитационное значение, страшное для польского панства, могли приобретать эпические и лиро-эпические песни.
       Конец XVII и XVIII в. — время, когда исчезала и самая фикция единой украинской «народной поэзии». По многим данным можно утверждать, что с этой же поры активизировалось и селянское творчество в области фольклора, творчество тоже не однородное, поскольку и село все более и более становилось ареной классовой борьбы. В то время как одна — «патриархальная» — часть селянства продолжала усваивать внедряемые со стороны религиозные легенды, «побожные» (набожные) песни, исполнявшиеся певцами-профессионалами (кобзарями, лирниками, бандуристами), и рядом с этим поддерживала фольклорную старину (обрядовая поэзия), другая — передовая — часть творила новые формы и в области эпоса и в области лирики. Творчество это протекало в особо неблагоприятных условиях, характеризующихся не только отсутствием «мирной» обстановки, но и трудностями сопротивления идеологическому натиску верхов, власти «традиции мертвых поколений». Так наз. бытовые песни ярко показывают эту власть, а вместе с тем и борьбу с нею. Бытовые песни в громадном большинстве собранных записей, можно думать, оформились именно в данную эпоху. Семейная жизнь и социальное положение крестьянина — вот две основные темы этого цикла. Подотделами в нем будут песни колыбельные (колискові), детские, любовные (любовь парубка и дивчины и т. д.), семейные (согласная или несчастливая жизнь супругов). Особую группу составляют песни сиротские, наймитские и бурлацкие (бурлаки-батраки), чумацкие, рекрутские и солдатские. Наконец третью, особо интересную для нас, но к сожалению своевременно незафиксированную во всем объеме или плохо зафиксированную группу представляют песни о панщине и крепостной неволе. Бытовые песни количественно преобладали в песенном фольклоре, тем не менее сравнительно с обрядовой поэзией они изучались еще недостаточно (напр. о песнях семейных имеется до сих пор только одна обобщающая работа Костомарова: «Семейный быт в произведениях южнорусского песенного творчества»). А между тем, помимо своего содержания, они чрезвычайно интересны по форме. В последней мы находим все типические особенности песенной стилистики: постоянные эпитеты, повторения, положительные и отрицательные параллелизмы, символические образы из мира неорганической природы, из мира животных и растений (образ калины — женщины, образ явора — символ грусти и т. д.). Все это сообщает стилю большую условность; и тем но менее этот внешне условный стиль в основе своей — стиль реалистический, и типичность напр. песенной картины семейного быта и отношений не подлежит сомнению. Еще в большей степени это должно сказать о песнях, посвященных панщине, или же песнях, рисующих классовую борьбу на селе (см. М. Драгоманов, Нові укр. пісні про громадські справи, новое изд. 1918, или популярную брошюру С. Рклицького, Пісні люду нашего про панщину й волю, Кремінчук, 1917). В то время как дворянская литература в комической опере XVIII в., в сентиментальной повести начала XIX в. выводила «поющее и пляшущее племя поселян», живущих беспечно либо под покровом помещика-отца, либо в фантастической изоляции от крепостного права — крестьянская песня этап за этапом раскрывала ужасы «вражоі панщины», национальная принадлежность к-рой не имела решающего значения. Была «чорна хмара» — Польша, польские паны; за ней пришла «сива хмара» — русские помещики; нескончаемы издевательства панов и их приспешников — приказчиков, экономов, «осаулів»-«доглядачей», «ланових». Единственный выход при пассивном протесте — бегство на Дунай или бессильные проклятия. Протест, однако, бывал не всегда пассивен: в проклятиях слышится иногда реальная угроза. Буржуазные фольклористы, готовые «посочувствовать» этому крестьянскому горю, в то же время нередко замалчивали факт песенных откликов на противопанские восстания XVIII—XIX вв., вроде знаменитого восстания в селе Турбай на Полтавщине, 1788, кончившегося убийством помещиков, жестокой расправой правительства с виновными и невиновными и уничтожением села Турбаи. В Прикарпатьи действовали опришки, своего рода партизаны классовой борьбы селянства с помещиками, и некоторые из них — Довбуш — сделались героями песенных циклов, переживших свою эпоху. Уже к XIX в. относятся песни и предания о Кармелюке, другом народном герое, ставшем символом борющегося, ссылаемого в Сибирь, томящегося на панщине и ищущего выхода в неорганизованном бунте селянства. Песня XVIII—XIX вв. в общем дает широкую и разностороннюю характеристику селянского «лиха». Она констатирует и факт классового расслоения в среде самого селянства и зовет к борьбе с богатеями-кулаками или издевается над этими «дуками». Параллельный рост бытовых сатирических сказок, анекдотов, противопанских и противопоповских пословиц и т. п. свидетельствует о том, что своих врагов селянская беднота видела достаточно ясно. В развивавшихся также с XVIII века чумацких песнях мы тоже найдем отчетливо выраженный контраст между настроениями чумаков-батраков и чумаков-предпринимателей. Этот контраст совершенно разрушает, кстати говоря, буржуазную идиллию «вольного чумачества», не раз встречаемую и в украинской художественной литературе XIX в.
       Итак, ведущая роль в фольклорном творчестве XVIII—XIX вв. очевидно принадлежала крестьянству. Это не исключало творческой активности других групп; именно в украинских условиях данной поры активность эта неизбежно должна была усиливаться: стесненная в развитии книжная литература вынуждена была прибегать к устной передаче, и фольклор начинал переполняться материалами книжного происхождения. Таковы, во-первых, все песни «набожные», псалмы и канты, исполнявшиеся странствующими бурсаками, распространявшиеся печатными изданиями вроде «Богогласника» (1790), входившие в репертуар кобзарей и лирников. Таковы далее песни-элегии, песни-романсы с любовной тематикой, иногда приписывавшиеся определенным полулегендарным авторам, вроде «козака-стихотворца» Климовского («Їхав козак за Дунай») или Маруси Чураiвны («Ой, не ходи, Грицю», «Віють вітри», «Заспівали козаченьки»). По своей социальной принадлежности авторы таких песен различны: среди них и бурсацкая богема, и канцеляристы, и выходцы из козацкой среды; несомненно и участие мелкой шляхты — дворянства, культивировавшего песню-романс чувствительного стиля. Все это творчество проникало в массы и прямым путем, и через посредство рукописных и печатных сборников — «песенников». Изобилие в них сентиментально-любовной лирики — явное свидетельство отхода известной части мещанства и мелкой шляхты от общественной борьбы. Однако среди песен городского мещанства мы и в XVIII в. находим такие сильные вещи, как баллада о Бондарівне и пане Каневском, драматизм к-рой не раз увлекал впоследствии драматургов XIX в.
       Изменения, происходившие в фольклоре XIX в., в общих чертах сводятся к следующему. В народных массах, особенно в связи с развитием капиталистических отношений, начинали отмирать наиболее архаические формы фольклора — различные типы магической поэзии и обряда. Господствующие классы использовали этот умирающий фольклор как одно из средств украшения своего быта. Националистически настроенные дворяне — как и впоследствии известная часть буржуазии — культивировали любовь к фольклору, причем этот «эстетический национализм» уживался подчас с крайней ретроградностью политических убеждений (характерна в этом отношении напр. фигура В. П. Горленко, помещика-исследователя кобзарского творчества в конце XIX в.). В связи с этой «любовью» происходило и собирание фольклорного материала, и его использование в литературе. Уже у Котляревського в «Єнеіде», помимо попутных ссылок на обычаи и верования, находим перечисление популярных в конце XVIII в. исторических песен и сказок; народные песни целиком введены в его «Наталку-Полтавку» и остаются одной из привлекательнейших сторон этой пьесы. Вслед за Котляревським широко пользовался в своих повестях фольклорным материалом Квітка Основ’яненко (поверья, народная медицина, обряды), иногда просто переделывал народные рассказы и легенды О. Стороженко. Представители разных течений буржуазной литературы от П. Куліша до Марко Вовчка, от С. Руданського до драматургов Тобилевича, М. Старицького, М. Кропивницького — то целиком строили свои вещи на фольклорных темах, то густо пересыпали свое творчество фольклорным материалом. Большинство их, однако, подходило с большой осторожностью к тому, что является наиболее живым и действенным в фольклоре — к его реалистической стихии. Так случаи использования крепостного, противопанского, антипоповского фольклора в буржуазной литературе сравнительно редки. Гениальный поэт революционной демократии, Шевченко, был первым, сосредоточившим в своем творчестве гневный протест и смутные порывы к свободе крестьянской массы XVIII—XIX вв. и нашедшим для этого законченную поэтическую форму. Недаром многие его стихотворения стали любимыми народными песнями, живущими в массах и поныне. По пути Шевченко шли и другие писатели из рядов радикальной и революционной демократии от И. Франко до М. Коцюбинського и др. Тем не менее до Октября романтическо-эстетическое отношение к фольклору, как к «живой старине», к-рая уходит, которую следует подновить, поддержать, было господствующим. Новые формы фольклора, возникавшие в капиталистическую эпоху в рабочей и крестьянской среде, оставлялись без внимания собирателями. А тем временем место разрушавшейся мифологической сказки все более занимала сказка сатирико-бытового характера; менялось содержание песен, пословиц и т. п., а параллельно трансформировалась и фольклорная стилистика. Для эпохи феодального кризиса характерно развитие жанра малых песен, соответствующих отчасти русским частушкам: это коломыйки (см.), «козачки», «сабадашки», «чабарашки» — отличающиеся друг от друга ритмом (из них собраны коломыйки: Гнатюк В., Етнограф. збірник, тт. 17—19, изд. не закончено). Ими откликалось гл. обр. крестьянство Галиции на свои «злобы дня»; подобные им малые песенные формы, ближе стоящие к типу частушек, стали возникать в XX в. и в рабоче-крестьянской среде в пределах царской России. Но рядом с малыми жили, меняясь, и большие формы. Русско-японская война, события 1905, империалистическая война — все это находило себе выражение в творчестве масс, хотя большинство этих откликов стало известно лишь в советское время.
       Украинский фольклор периода Великой Октябрьской социалистической революции по сравнению с фольклором других братских народов СССР представляет черты некоего своеобразия, вызванные тем обстоятельством, что Украина до 1920 была плацдармом, на к-ром происходила руководимая партией и ее вождями героическая борьба Красной армии с националистической контрреволюцией, белогвардейщиной, интервентами и бандитизмом. Фольклор эпохи гражданской войны, собранный в целом, даст будущему историку драгоценнейший материал для истории классовой борьбы, орудием к-рой он сам являлся. Чрезвычайно широко использовали фольклор классовые враги пролетариата. Они действовали не только поставленным на тачанку пулеметом, не только стрелявшим из-за угла бандитским обрезом, но и контрреволюционной частушкой на мотив популярного «яблочка», и такого же содержания анекдотом, и извлеченной из забвения, приспособленной к обстоятельствам религиозной легендой, в свое время уже служившей целям церковного террора в темной массе, и такого же типа «духовной» песней (имеется напр. целый цикл так наз. «калиновских песен», 1923, связанный с работой контрреволюции на Правобережной Украине, в б. Подолии). В пору хозяйственной разрухи на Украине широко, хоть и не надолго, разросся в крупных центрах фольклор городской улицы — творчество мелкого мещанства, беспризорников, уголовного элемента и т. п. Все это было однако явлением преходящим, более чем сомнительной художественной ценности. В первые годы жизни УССР контрреволюционный фольклор был однако предметом особого внимания националистов-этнографов, не желавших замечать народившегося советского фольклора и отводивших в своих изданиях место либо безвозвратно уходящей из жизни «старине», либо враждебной трудящимся массам «современности». А тем временем, хоть часто и во враждебном окружении, рос и интенсивно развивался в партизанских отрядах, в фабричной, деревенской, комсомольской среде подлинно советский фольклор, на лету подхватывавший и фиксировавший героические моменты борьбы, радость победы, реконструктивной работы, колхозного строительства. Старые, популярные в массах, песенные напевы обрастали новыми словами и новым содержанием; песни, сочинявшиеся сотрудниками сельбудовских стенгазет, подхватывались и, видоизменяясь, становились массовым творчеством; созданные квалифицированными поэтами и оказавшиеся созвучными настроениям массы стихотворения со столбцов газеты переходили в быт, связывались с определенным напевом, распространялись в устной передаче, становились фольклорным произведением. Так стали народными: «Песня трактористки» П. Тычины, «Песня о Сталине» М. Рильского, многие стихотворения Л. Первомайського, В. Сосюры и других поэтов Советской Украины, по великому примеру Шевченко стремящихся использовать в своем творчестве искусство масс, поднимая его на высшую ступень и вновь передавая его массам. Это стирание границ между фольклором и литературой не означает, конечно, как и у других народов Союза, отмирания фольклора. Фольклор как устное творчество не умирает, а его сближение с книжной литературой — неизбежный и отрадный результат нашего движения к коммунистическому обществу.
       Круг мотивов и тем украинского советского фольклора все более и более расширяется. Вся история гражданской войны, неразрывно связанная в народном творчестве с образом тов. Сталина, все события эпохи социалистического строительства, новая жизнь колхозной деревни, новые формы труда, стахановское движение, освобождение женщины, грандиозные перспективы свободной и радостной жизни, открытые Сталинской Конституцией, — все это нашло себе яркое отображение в песнях и рассказах, а прежде всего в песнях, ставших господствующей формой фольклора. Особое и видное место в фольклоре УССР занимает образ великого творца новой жизни товарища Сталина. Само собою понятно, что многие из этих песен — фольклор «становящийся», находящийся в периоде роста и развития; тем не менее можно говорить и сейчас не только о новых темах, но и о чертах новой художественной формы. Сохраняются еще традиционные эпитеты, гиперболизация, развернутые метафоры, прием параллелизма и т. д.; но вместе с наплывом новых идей исчезают архаизмы языка, сменяясь новыми, созданными революцией, терминами, новой лексикой. Интенсивная политическая жизнь нашей страны приводит к тому, что слово, брошенное оратором, партийный лозунг, удачная формулировка в газетной статье становятся общим достоянием, входят в быт, подхватываются фольклором. Это меняет характер традиционной песенной стилистики: в лучших образчиках это новое обычно переплетается с искусно использованным старым, и сохраняется типичный для украинской песни сдержанно-спокойный и в то же время сердечно-теплый пафос. Только «спокойная грусть», которую некогда Добролюбов считал основным элементом стихотворений Шевченко и «вообще малороссийской поэзии», сменилась глубокой радостью: «освітила зоря ясна — береги і далі — закон щастя і добра — дав нам мудрий Сталін».
       В собирании и изучении всего этого материала, представляющего самый животрепещущий и художественный, и политический интерес, Украина, пожалуй, несколько отставала от других братских республик. Но она быстро наверстывает пропущенное. Указания, сделанные товарищем Сталиным украинскому кинорежиссеру т. Довженко по поводу кинокартины о Щорсе, активизировали работу по собиранию песен и рассказов об эпохе гражданской войны — и в частности о самом Щорсе. Широко развернута запись на фотопластинки украинских народных песен — также по указанию товарища Сталина, проявляющего к украинскому фольклору постоянно заботливое внимание. Освобожденные Великой Октябрьской социалистической революцией народные творческие силы, устремляясь в литературу, обогащают ее новыми, весьма ценными произведениями. Так недавно 40-летняя колхозница Мария Миронець издала книгу стихов «Цвіте жінка як калина», получившую высокую оценку «Правды» и многих критиков. С каждым днем все шире и шире раскрываются богатства украинского фольклора, по праву занимающего «одно из самых первых мест в многообразии устно-поэтических сокровищ, к-рыми богат наш Советский Союз».

Библиография:
Обобщающей работы о советском украинском фольклоре пока нет. Тексты — в повременных изданиях, в издании Ин-та фольклористики АН УССР «Украинский фольклор» (см. выше), в изданном в 1936 Держлитвидав’ом сборнике «Украiнські народні пісні (с нотами). Из статей: Гольдберг Д., Ленин и Сталин в народном творчестве Украины, «Лит. критик», М., 1937, № 3; Коляда Ю., Фольклористика в УССР, в сб. «Советский фольклор», вып. 4—5, Москва — Ленинград, 1936.
       

Украинская литература до конца XVIII в.
       1. Вопрос о начале истории У. л. имеет в науке свою историю и еще недавно был предметом ожесточенных споров между украинскими националистами и представителями русского великодержавного шовинизма. Споры эти, открывшиеся в русской науке известной «погодинской гипотезой» (историк М. П. Погодин в 1856 в «Записке о древнерусском языке» утверждал, что исконными жителями Киевской Руси были великоруссы, а «малорусское» племя явилось из-за Карпат на запустевшую после татарского нашествия и эмиграции на север территорию лишь в XIII—XIV вв.), так и остались по существу не разрешенными буржуазной наукой. Если русские литературоведы с явной или скрытой шовинистической тенденцией «аннексировали» памятники «Юго-западной Руси» XVI—XVII веков, то украинские националисты отвечали на это «аннексией» едва ли не всех литературных памятников, возникавших на территории нынешней РСФСР в эпоху феодальной раздробленности: так в курсы истории У. л. попадали такие произведения, как «Моление Даниила», «Слово о погибели русской земли», былинный эпос и т. п. Украинским националистам нужно было во что бы то ни стало доказать первенство и старшинство У. л. перед русской и зависимость русской литературы от украинской. Русские буржуазные ученые либерального лагеря, подходя к вопросу с точки зрения узкого эмпиризма, на основании данных языка, предлагали считать началом образования «малорусского племени» XIII—XIV вв. (Шахматов), допускали даже, что «как древний Святослав с его чубом и его нравом степного наездника напомнит в потомстве не московского великорусса, а скорее южнорусского козака, так лирический эпос Слова о полку Игореве отзовется не в северной песне, а скорее в южнорусской думе» (Пыпин). Украинские националисты не пошли на уступки и либо оставались при мысли о «первенстве» и «старшинстве» У. л., либо начинали ее историю с жалоб на «более сильного соседа», который присвоил себе «нашу старую литературу, как и старую историю нашу», либо, наконец, соглашались признать «киевский период» общерусским.
       С точки зрения марксистско-ленинского литературоведения споры подобного рода должны быть попросту сняты. Говорить о «нациях» в современном смысле слова применительно к историческому прошлому до XVII в. (приблизительно) конечно не приходится; но известные элементы позднейшей «нации» — зачатки обособления в языке, своеобразные культурно-бытовые черты и т. п. — естественно, вырабатывались гораздо раньше XVII в. Историк литературы не может обойти этого своеобразия, имея, однако, в виду, что образование собственно У. л., тесно связанное с формированием украинского языка, все же относится к эпохе XVI—XVII вв.
       Так. обр. понятие «старая украинская литература» слагается из памятников, возникших на юге нынешней территории нашего Союза в эпоху Киевского государства X—XI вв. и в эпоху феодальной раздробленности, и памятников, слагавшихся там же в период господства крепостничества с XVI в. по XVIII в. включительно и входящих также в историю русской литературы. Центральное место в письменности первого периода (ее обзор — см. «Русская литература») принадлежит знаменитой героической поэме «Слово о полку Игореве», в новой У. л. (как и в русской) бывшей предметом особенного внимания и изучения. С 50-х гг. XIX века имеется ряд переводов «Слова» (полностью и в отрывках) на украинский яз., прозой и стихами (Максимовича, М. Шашкевича, И. Вагилевича, Б. Дидыцького, С. Руданського, Т. Г. Шевченко (два отрывка), Федьковича, Кендзерского, Огоновського, Шейковського, М. Чернявського, В. Щурата, Панаса Мирного и др.; из советских украинских поэтов переводили «Слово» — Максим Рильский, В. Свідзінський, Наталя Забіла и др.); следы образов, мотивов, стилистических приемов «Слова» найдем у многих украинских поэтов XIX—XX веков (Шевченко, Куліш, Федькович, Франко; из поэтов УССР — П. Г. Тычина и др.). Особый интерес проявляло к «Слову» и украинское буржуазное литературоведение в плане отстаивания его «украинской принадлежности». Но борьба за «принадлежность» данного памятника между украинскими, белорусскими и русскими националистами в силу только что сказанного по вопросу о «нации» выпадает из сферы научного изучения памятника.
       В литературе Киевской Руси XI—XII вв. «Слово» окружено памятниками княжеско-дружинного и церковного творчества, свидетельствующими о высоком культурном и литературном уровне, достигнутом образованною верхушкой. Такова например ораторская культовая проза Иллариона и Кирилла Туровского; такова литература «житий», в частности и тех, что вошли впоследствии в состав не раз перерабатывавшегося на Украине «Киево-Печерского патерика». Таковы же многие исторические сказания и воинские повести, входившие в состав летописных сводов. Старая летописная традиция и после распада Киевской Руси долго держится еще в соседних землях, представленная в XIII в. Галицко-волынской летописью, чрезвычайно важным документом культурного развития т. наз. Галицкой Руси, а в XIV—XV вв. т. наз. «литовскими летописями», более интересными, правда, в историческом, нежели в историко-литературном отношении. В XIV—XV вв. земли: Киевская, Черниговская, Подольская, Галицко-Волынская, входят уже в состав польско-литовского государства. Новый, второй, период литературы, фактически начинающийся не ранее XVI века, возникает при ином соотношении классовых сил и не является прямым продолжением «киевской» литературы.
       

2. Литература XVI—XVII вв. — Войны с татарами, междоусобия, частичная эмиграция на север, натиск польско-литовских феодалов ослабили и разделили старую феодальную знать, в Киевской и Галицко-Волынской Руси распоряжавшуюся средствами «духовного производства». Ее остатки не в состоянии были в XV и XVI вв. творить сколько-нибудь заметные культурные ценности. Но по мере того, как вследствие роста торговли росли города, стала оживляться городская культура на Юго-западной Руси. Выдвигается впервые вопрос о национальном языке, возникает потребность создать письменную «руську мову», отличную от славянской и польской. На эту «мову» переводятся книги церковно-учительные и богослужебные («Пересопницкое Евангелие», 1555—1561). Возникает потребность в печатном станке (с 1490—1491 книги для Украины печатаются в Кракове, в Венеции; в 1573 возникает своя типография в Львове, в 1580 — в Остроге), в школах, в «Платоне и Аристотеле», т. е. в тех элементах античной культуры, к-рые на Западе были мобилизованы буржуазией как оружие в борьбе с феодализмом. Возникает тяга к быту, свободному от пут феодального аскетизма. Однако этот намечавшийся «ренессанс» оборвался в самом начале. Люблинская уния 1569, соединившая Литву с Польшей, открыла польским феодалам дорогу на Украину. Начался систематический захват земель и ограбление украинского селянства и городского населения. Между тем проникшие в Польшу с Запада реформационные веяния заставили католицизм мобилизовать свои силы для реакции; проводниками этой реакции были иезуиты, ставшие агентами польского панства и в деле полонизации украинского населения. Важным моментом полонизации была пропаганда религиозной унии — подчинения украинского православия польскому католицизму, провозглашенной в Бресте в 1596. Национальная борьба украинского народа с Польшей приняла оболочку церковно-религиозной борьбы — между католиками и униатами, с одной стороны, и «православными», с другой. Очагами этой борьбы стали т. наз. братства — церковно-общественные организации, — в конце XVI в. достигшие своего расцвета, и школы, организованные при братствах. Особенную известность приобрели основанное в 1585 львовское братство и школа при нем, острожская школа и типография (1576—1580) и позднейшая киевская братская школа (1615), преобразованная в 1631 в «коллегиум». Братства ориентировались на греческое православие и славянский язык — как средство объединения «православных» против польского натиска. Литературным выражением борьбы является ряд церковно-публицистических сочинений, тянущийся от XVI в. почти до половины XVIII, и в своей совокупности составляющий целую библиотеку в 140 названий (80 — от униатов и католиков, 60 — от «православных»). С первого взгляда все эти писания («полемическая литература») могут показаться узко-церковной письменностью, сводящейся к мелочно-педантским спорам о главенстве папы, о разночтении в одном месте т. наз. «символа веры», о богослужебных обрядах, о старом и новом календаре и т. п. Но стоит вчитаться в них, и под этой оболочкой вскрывается борьба совершенно реальных интересов, напряженная и далеко неравная борьба украинского народа с польскими оккупантами, старающимися, по выражению одного полемиста, «чтобы на Украине не было Украины». Полемическая литература явилась своеобразной публицистикой, не раз переходившей то в гневную сатиру, то в скорбную элегию. Поэтому наиболее замечательные произведения этой полемики по праву могут занять место в истории художественной литературы. Таков напр. трактат скрывшегося под псевдонимом «Христофора Филалета» автора «Апокрисис или отповедь на книжки о соборе берестейском» (1597), написанная энергическим стилем, с местами, проникнутыми то горькой иронией, то гневом; отвечая польскому панству, автор грозит ему вооруженным восстанием хлопов: «утеснения, кривды, произвол доводят до того, что за оружие хватаются люди, даже неспособные к этому; может, у вас там замки, фортеции, а у нас тут все хаты мазаные, но когда дойдет до боя, до пожаров, вся страна обратится в пепел». Большой силой языка, достигающей местами подлинной поэзии, отличается «Тренос, или плач единой святой апостольской восточной церкви» (1610) Мелетия Смотрицького, крупного деятеля своей эпохи (1577—1633), составившего между прочим известную грамматику церковно-славянского языка, переизданную в 1648 в Москве и бывшую одним из первых учебных руководств Ломоносова (2-е изд., вышедшее в Москве, напеч. в 1721). «Плач восточной церкви», начинающий книгу, написан почти ритмической прозой, близкой к форме причитаний и к форме дум; основное бедствие церкви — ренегатство, против к-рого гневно и скорбно восстает автор, впоследствии, однако, сам перешедший в унию и в позднейших своих сочинениях оправдывавший этот переход мотивами классовой выгоды; с принятием унии откроются «нашему шляхетскому сословию двери к земским учреждениям, к сенаторским званиям», а мещанству — «к исполнению городских должностей в ратушах»; между тем в православии «чернь взяла верх», и попы «должны плясать так как заиграют хлопы». Из массы других полемистов необходимо отметить еще Стефана Зизания, автора «Казання (проповеди) святого Кирилла об антихристе» (1596) — памфлета против папизма, получившего распространение в Московской Руси XVII века, а впоследствии использованного русскими старообрядцами для их борьбы; мещанина Юрия Рогатинца с его «Перестрогой» (1600—1615) и Захария Копистенського, автора книги «Палинодия, или книга обороны» (1621—1622), выдающейся по систематичности изложения и основательности аргументов, а еще более по живому, пересыпанному пословицами, местами и сатирическому изложению. Интересно отметить, как пример связи между лит-ой русской и украинской, влияние, оказанное на украинских полемистов православного лагеря русскими писателями — Максимом Греком, Андреем Курбским и старцем Артемием. О том, на какую литературную высоту могли подниматься полемисты XVI — начала XVII вв., особенно наглядно говорят произведения крупнейшего из них, замечательного писателя, стоящего на рубеже двух веков, — Івана Вишенського.
       К личности и писаниям Івана Вишенського, после того как его прославил и в художественной форме и в форме научного исследования в XIX в. Іван Франко, принято было в кругах радикальной украинской демократии дооктябрьской поры подходить с особенным пиэтетом. На Вишенського установился взгляд как на пламенного обличителя феодального строя, выразителя борьбы и протеста городского мещанства, демократа до мозга костей. Такое превознесение Івана Вишенського не выдерживает научной критики, но тем не менее в литературе конца XVI — начала XVII вв. он как писатель действительно — явление незаурядное. Это публицист, обладающий даром ярко-эмоциональной речи (широко пользующейся живым народным языком, изобилующей неологизмами); это сатирик, пригвождающий словом негодования к позорному столбу своих врагов с ювеналовской или даже дантовской силой. В настоящее время известно 20 его сочинений; обычная форма их — «послание» («Писание ко всем в Ляшской земле совместно живущим», «Писание к убежавшим от православной веры епископам» и т. п.); содержание их — гневные изобличения церковных магнатов, ради богатства и почестей забывших о своем долге, и украинского шляхетства встающего на путь стяжания, сибаритства. Изобличая князей церкви, Вишенський обыкновенно противопоставлял эпикурейской, роскошной жизни «владык» положение их подданных: «Вы разные мальвазии в бездну ненасытного чрева вливаете, а бедные подданные из одной миски борщик хлебают, жалкой одежонки не имея, чтобы тело свое голое чем прикрыть». «А чем ты отличаешься от хлопа, ты, гнушающийся им, — спрашивает обличитель, — разве ты не та же глина, сопли и слизь?» — Но, поднимая голос против «господ света сего», Вишенський восстает против всех вообще «новых веяний», шедших с Запада через Польшу и ставивших под угрозу служение аскетическим идеалам, к-рыми он сам (монах с Афонской горы, уроженец г. Вишни, в Галичине) проникнут. Он горячо заступается за монастырских хлопов, — но его не интересует судьба этих же хлопов под игом светского панства; он доказывает равенство в вере церковных магнатов и «кожемяки, седельника, сапожника», — но ко всяким стремлениям мещанства подняться наверх, завоевать себе командное положение он относится отрицательно. Отрицательно он относится и к тому, что составляло по существу духовную жизнь селянской массы — фольклору; неоднократно он высказывает свое презрение к светской науке — «реторическим забавам, философичным химерам», «языческим учителям Платону и Аристотелю», к проникающим в школы театральным представлениям; он возражает даже против попыток мещанства сделать богослужебный обряд более близким массе по языку. Все эти противоречия объясняются противоречиями, заложенными в условиях борьбы: как аскетизм был своеобразным протестом против распущенности высшего слоя, так напр. отрицание светской науки вытекало из борьбы с влияниями, шедшими от польской иезуитской школы и т. д. Сила обличений «украинского Савонаролы» и реализм рисуемых им картин от этого не слабеют. Субъективно принадлежа старому миру, Вишенський объективно отобразил в своих сочинениях начинавшийся перелом в общественных отношениях, хоть и не стал все же зачинателем новой литературы и едва ли был во всех своих антипатиях «солидарен с массами родного народа», как писал о нем Іван Франко. За Вишеньским остается однако заслуга смелого борца с натиском панской Польши на Украину в один из наиболее критических моментов жизни украинского народа.
       В полемической литературе начала XVII в. мы найдем прямые указания на ту силу, к к-рой все чаще обращались с надеждой взгляды украинской шляхты и наиболее богатых городских слоев. Сила эта — «козацкая старшина», к-рую некоторые авторы связывают с дружинниками «русских монархов Олега и Владимира Великого», как с историческими предками. К половине XVII в. выяснилась социально-экономическая незрелость украинских городских слоев; селянская же масса в период войны 1648—1654 показала себя силой грозной и страшной не только для польской шляхты, но и для шляхты украинской, для самой козацкой старшины. Первоначально искавшая связи с этой силой, козацкая старшина, сохранившая за собой после изгнания «ляхов» право частной собственности на землю, теперь стремится обуздать эту силу. Одним из средств укрепления своей позиции козацкая старшина делает, при прямом содействии церковников, школу и литературу. В школьных учреждениях, особенно в Киевской коллегии, позднейшей Киево-Могилянской академии («Могилянской» она названа по имени деятельного организатора, видного руководителя украинской церкви, киевского митрополита Петра Могилы, 1596—1647), и развивается новая литература. Первоначально это только литературные упражнения учащихся; затем, со второй половины XVII в., это литература, претендующая на общественное значение. Ее называют обыкновенно схоластическою: определение это явно недостаточно, потому что мы имеем здесь дело не со средневековой схоластикой, а со схоластикой, приспособленной к потребностям нового времени, к потребностям козацкой шляхты и крупных церковников, мечтавших сравняться с польским панством. Для этого и надобно было перенять у противника школьную науку, приспособив ее к местным условиям. В Польше как раз в ту пору (вторая половина XVII в.) руководство просвещением находилось в руках иезуитов, насаждавших в литературе стиль барокко, широко захвативший западное искусство: баро`чной в известной мере стала и киевская литература XVII в., с ее основными жанрами и ораторской культовой прозой, виршевой поэзией и драматургией. Баро`чное красноречие представлено в ней произведениями Йоанникія Галятовського (ум. 1688; главное произведение — сборник проповедей «Ключ разумения», 1669, с присоединением теории ораторской культовой прозы, «Наука альбо (или) способ зложення казань») (составления проповедей), Лазаря Барановича (ум. в 1694; «Меч духовный», 1666, «Трубы словес проповедных», 1674 и др.), Антония Радивилівського («Огородок (сад) Марии Богородицы», 1676, «Венец Христов», 1688, и др.) (можно было бы присоединить сюда и имена перешедших в русскую литературу Дмитра Тупталенко (Дмитрия Ростовского), Стефана Яворського, Феофана Прокоповича). Образцы этого красноречия, стоящего иногда в близкой зависимости от польских и латинских образцов, идут до второй половины XVIII в. В большинстве случаев — это формальные упражнения по строго определенному плану, в стиле, изобилующем метафорами, аллегориями, «концептами» («остроумными изображениями» — специальными словесными фокусами для заинтересовывания слушателей), где цитата из евангелия, выворачиваемая на все лады, толкуется в смыслах «буквальном», «аллегорическом», «моральном» и т. д. более в целях развлечения, чем поучения слушателей. Заинтересоваться этим могли лишь хорошо подготовленные; масса относилась равнодушно. Создатели его, впрочем, и не обращались к массе: реакционные тенденции резко бросаются в глаза напр. в советах Лазаря Барановича: «стричь овец так, чтобы не хватать за живое и чтобы шерсть росла», или в разъяснениях Й. Галятовського о том, что селяне — потомки Хама, служившего братьям своим, поэтому и они обязаны служить панам и духовенству. Слушателям из среды козацкой шляхты и козацким старшинам могла быть по вкусу и такая «национальная» окраска, при к-рой архангел Михаил обращался в «гетмана войска небесного», а Феодосий Печерский — в «депутата от России в небесную экспедицию небесной конституции». Исторический интерес представляют разбросанные все же кой-где и в этих проповедях намеки на современную им действительность (у Радивилівського напр.) и встречающиеся в них «приклады» — повествовательные примеры, многие из к-рых перешли впоследствии в повествовательный фольклор легенд, новелл, анекдотов. Более живучей и плодотворной для литературного процесса была виршевая поэзия, первые опыты к-рой идут с XVI в. и к-рая не имела прецедентов в литературе эпохи раннего феодализма. После ранних, несовершенных опытов («Хронология» Рымши, 1581, стихи Герасима Смотрицького на герб князя Острожского, 1581, стихотворные попытки Виталия, переводчика нравственно-учительной книги «Диоптра», 1612, и др.), в XVII в. в ней окончательно установился силлабический стих, продержавшийся в У. л. почти до времени Котляревського, определивший и форму поэтических опытов русской литературы XVII — начала XVIII вв. Видное место среди виршевой поэзии заняли стихотворные панегирики, окружавшие церковную и козацкую знать необходимой для нее пышностью, вводившие в обиход этикет «высокого» шляхетства античную мифологию, пролагая этим путь позднейшей классической оде. Заглавия стихотворных панегириков, являвшихся обыкновенно плодом творчества групп учителей или учащихся, обыкновенно замысловаты: «Везерунок цнот (образ добродетелей) превелебного в бозе его милости господина отца Елисея Плетенецкого», 1618; «Верш на жалостный погреб зацного рыцера Петра Конашевича Сагайдачного» (гетмана), 1622; «Евфония веселобрмячая на высоцеславный трон митрополии Киевской», 1633 (по случаю избрания киевским митрополитом Петра Могилы) и т. п. Но рядом с панегирическими сохранилось довольно большое количество виршей на морально-дидактические (сборник Кирилла Транквиллиона «Перло (жемчуг) многоценное», 1646), религиозные, исторические, любовные темы. Обширен круг исторических вирш, авторство к-рых буржуазно-националистическое литературоведение приписывало «демократическим слоям», но к-рые по своим классовым тенденциям (напр. вирши о битвах под Желтыми водами, под Берестечком, о гетмане Дорошенко и др.) довольно близко сходятся с козацко-старшинскими летописями XVII—XVIII вв. (Самовидца, Грабянка, Величка) и являются созданием стихотворцев, выходивших из киевской школы. Исторические вирши вели «национально-патриотическую агитацию» в пользу «старшины», соперничая с устным народным творчеством. Виршевая поэзия была и могущественным средством церковной пропаганды: религиозные вирши-канты о праздниках, о святых, о чудесах, попадая в репертуар бродячих певцов — «лирников», стали в конце концов фольклором, излюбленным в среде зажиточного мещанства и патриархального селянства. Их популярность вышла далеко за украинские пределы. С виршевой поэзией тесно связана формой и содержанием школьная драма, подобно виршам явившаяся новостью в литературном обиходе. Ее образцы — польско-латинская иезуитская драма эпохи барокко и отчасти немецкая школьная драма эпохи контрреформации. Драматическая теория, заимствованная украинскими авторами из западного школьного обихода, так же как театральная техника, взятая оттуда же, не могли полностью быть приложены к украинской практике. Для этого не было сил и средств; авторами пьес были школьные профессора, не имевшие претензии на художественное творчество и не всегда к нему способные. Поэтому лишь немногие из дошедших до нас пьес являются драмами в обычном смысле этого слова; многие и назначались, вероятно, лишь для декламации, не для сценического исполнения. Различают обыкновенно пять отделов школьного репертуара:
       1) школьные действа пасхального и рождественского циклов;
       2) драмы из жизни святых («Алексей, человек божий», 1673);
       3) драмы типа моралите — «Царство натуры людской», 1698, и др.;
       4) драмы на исторические сюжеты и
       5) интермедии — «междувброшенные игралища» (как переводили тогда это латинское слово) — зачатки позднейшей бытовой комедии.
       Указать точно дату возникновения школьной драматургии невозможно; первые сведения о представлениях в школах «комедий» идут с конца XVI века, и первоначальной формой «драмы» являются стихотворные диалоги, декламировавшиеся учениками школ (таковы напр. вирши для декламации учителя братской львовской школы Иоанна Волковича (1631) — или более ранние рождественские вирши того же типа Памвы Берынды, напечатанные в том же Львове в 1616, и др.). С 30-х гг. XVII в. школьные представления становятся частым явлением в стенах Киевской коллегии. Эволюция школьной драмы заключается в том, что узкоцерковная по тематике при своем появлении школьная драма к концу XVII в. несколько обмирщается: в ней появляются — в отдельных ее сценах — черты бытового реализма (сцена пастухов в рождественской драме Дмитра Тупталенко, 1702); она начинает чаще прежнего принимать в свой состав совершенно реалистические интермедии (в пьесе Митрофана Довгалевського, 1736); наконец она пытается выйти за пределы церковности обращением к «историческим» темам (такова например трагедокомедия Феофана Прокоповича «Владимир» (1705), где наряду с отголосками баро`чной драматургии можно найти следы влияния французской классической поэтики). К последней группе относится и пьеса неизвестного автора «Милость божа, Украину от неудобь носимы обид ляцких (польских) чрез Богдана Зиновия Хмельницкого освободившая» (1728) — единственный опыт пьесы на тему из украинской истории. Довольно беспомощная со стороны композиции, сбивающаяся на компиляцию из исторических вирш, драма эта по своему содержанию, по своей направленности является ярким памятником времени, когда гетманщина — диктатура козацкой старшины в союзе с «непобедимыми монархами российскими» — достигла своего апогея. Это лебединая песня козацко-старшинской поэзии и самое оригинальное из созданий ее драматургии.
       Как видим, повествовательным произведениям среди памятников литературы XVII в. принадлежит весьма скромное место. Они представлены рядом повестей и повествовательных сборников, гл. обр. переводных. Преобладает культовое красноречие. XVII—XVIII века значительно пополнили имевшийся в украинской литературе запас т. наз. «апокрифов»; в 1637 напечатан был старинный, известный, видимо, еще в Киевской Руси, византийский роман «Житие Варлаама и Иоасафа» (перелицованная в христианское житие легенда о Будде); умножались рукописи переводного же старого романа об Александре Македонском (т. наз. «сербской Александрии»). Рядом с этим, как результат западного влияния, появились переводы западных рыцарских романов («Повесть о кесаре Оттоне», «Бова Королевич» и др.); с Запада же пришел и переводился знаменитый в средние века сборник «Семь мудрецов». Однако главное внимание литераторов-церковников устремлено в сторону обширной литературы «чудес», начиная от католического сборника «Великое зерцало» (известного в оригинале и в переводе на польский язык) и кончая собственными изделиями. Чтобы поднять авторитет Киево-Печерского монастыря, издан еще раз с дополнениями старый «Киево-Печерский патерик», к к-рому добавлено, по поручению Петра Могилы, обширное продолжение («Тератургима або чуда» Афанасия Кальнофойського, 1638), чтобы доказать, что магическая сила киево-печерских святынь не иссякает и в новейшее время. Изобилуют сборники «Чудес богородицы» («Небо новое» Йоанникія Галятовського, 1665, «Руно орошенное» Дмитрия Ростовского, 1683, и мн. др.), настойчиво проводящие идею наград и кар — своего рода систему запугивания и устрашения. В эпоху, когда «реформационные веяния» носились в воздухе, когда благополучию церковных магнатов и их приспешников все время угрожали то нападки униатов, то брожения среди мещанства и селян, — мобилизовывался весь аппарат святынь и вокруг него подновлялся, творился, популяризировался целый эпос фантастических, устрашающих и требующих беспрекословного подчинения авторитету сказаний. Самое количество их косвенно свидетельствует о нарастании противоцерковных течений, хотя в литературных памятниках эпохи выразиться они, по понятным причинам, еще не могли.
       При всей оторванности от интересов народной массы, при всей склонности к формализму барочная литература второй половины XVII в. все же сослужила службу делу культурного прогресса. Она ввела и узаконила ряд новых литературных жанров, европеизируя старую письменность; создала, продолжая начатое в первой половине века дело, ряд учебных руководств, использованных и для нужд просвещения Московской Руси XVII в. Первые труды по грамматике славянского языка, словари, исторические сочинения пришли на Москву с Украины. Среди последних необходимо назвать «Синопсис» (1674) — историческую компиляцию, приписываемую киевскому деятелю Иннокентию Гизелю и служившую учебником русской истории вплоть до появления «Краткого летописца» Ломоносова (1760). Москва пользовалась напечатанными на Украине книгами, выписывала к себе ученых украинцев: целый ряд деятелей русской литературы XVII в. (Епифаний Смавинецкий, Симеон Полоцкий) и проводников петровской реформы в начале XVIII в., активно участвовавших в русской литературе, состоит либо из выходцев с Украины, либо из людей, испытавших прямое влияние «киевской» школьной науки.
       Литература XVIII в. — Начало XVIII в. застало козацко-старшинскую культуру на Украине еще достаточно стойкой. Еще ставились школьные драмы в Киевской академии, произносились «орации» (речи), сочинялись панегирики, прославлявшие гетмана Мазепу и царя Петра после победы его над Мазепою, писались исторические вирши. Разрасталась литература козацких летописей и мемуаров (летописи Самовидца (1702), Грабянки (1710), С. Величка (1722), Ханенка (1722) и др.). Продолжали свою работу церковные типографии. Однако ряд видных культурных деятелей из среды господствующего класса перешел уже в русскую литературу (Стефан Яворський, Феофан Прокопович и др.). По мере того как значительная часть Украины становилась провинцией Российской империи, козацкая старшина превращалась в русское дворянство, забывала родной язык. Руссифицировалась и Киевская академия. Уже с 20-х гг. за украинскими типографиями устанавливался надзор. Ограничительные и запретительные меры проводились в жизнь тем легче, что ни со стороны козацких старшин, ни со стороны князей церкви почти никаких протестов не следовало. К самому украинскому языку в господствующем классе постепенно устанавливалось высокомерно-пренебрежительное отношение. Им еще пользовались некоторое время церковники-пропагандисты унии, летописцы и мемуаристы, но и только. Литературный процесс, постепенно замирая на руссифицирующихся (по мере превращения Украины в колонию русского царизма) верхах, продолжается в среде городского мещанства и мелкой шляхты — мелкопоместных дворян, мелких чиновников и т. п. И мещанство и мелкая шляхта были недостаточно сильны, чтобы заявить о себе открыто в литературе: литература волей-неволей становилась на путь исключительно рукописной передачи, и чаще всего анонимной. Но это анонимное творчество достаточно велико, хоть рукописная наличность XVIII в. изданными до сих пор текстами конечно не исчерпывается. Наиболее интересная черта литературы нового периода — ее тяготение к бытовому реалистическому стилю. Процесс приближения к реализму можно проследить на судьбах упомянутой выше интермедии. Первоначально интермедия — просто «забавный выход», антракт, достоинство к-рого в его забавности и краткости. С течением времени эти антракты разрастались, и напр. в пьесе Митрофана Довгалевського (1736) интермедии заметно потеснили текст основной драмы. Первоначально перебивавшие основное действие комические антракты становились параллельными к нему, своеобразным его пародированием. Если в основном действии на сцену выходил Валаам, древний маг, передавший свое знание трем царям-волхвам, и пророчествовал о Христе, то в интермедии появлялся псевдоученый прощалыга-шляхтич, тоже будто бы знающий, «что деется в пекле и в небе», но не возбуждающий никакого доверия у двух селян, к-рые, наслушавшись его вздора, с издевательствами гонят его прочь. Если в основном действии перед нами аллегорический земледелец, в своем монологе проводящий параллель между «прозябшим зерном» и воскресением из мертвых, то в интермедии — взятый из повседневности хлебороб, к-рому добрый урожай дороже всяких мудрствований и к-рый, найдя в житах бабу, решает, что она делала «закрутки» (залом колосьев, совершаемый «знахарем», чтобы испортить хлеб), и спешит с нею расправиться.
       С течением времени и периодический параллелизм отпадал: интермедия оказалась интересной сама по себе своими комическими типами и положениями. Наметился путь к расширению этих типов, к бытовому правдоподобию положений. Старейшие из известных нам интермедий (в пьесе Якуба Гаватовича, 1619) заимствовали свою фабулу из готового запаса бродячих анекдотов книжного происхождения; интермедии в пьесах того же Довгалевського или Г. Кониського (1747), не стремясь к сюжетной законченности, давали ситуации, основанные на бытовом наблюдении; авторы их (не лишне отметить, что интермедии написаны, повидимому, не авторами самих пьес) выводили уже не анекдотически-литературных «хлопов», а более или менее реальных помещиков (пан Подстолий и пан Бандолий), арендаторов, селян, угнетаемых панами и избавляемых то «козаком», то «москалем», и наконец знаменитых «пиворезов», «мандрованых (странствующих) дьяков» — людей из среды, к-рая авторам была особенно близка и к к-рой они могли принадлежать и сами. В деле внесения реалистической струи в У. л. конца XVII—XVIII вв. этим мандрованым дьякам — бродячим школярам — принадлежит весьма заметное место. Мы имеем здесь дело с бытовым явлением, аналогичным западноевропейским голиардам или вагантам; однако, несмотря на наличие люмпенских черт и в украинских «дьяках» — в них гораздо отчетливей, чем в голиардах, видна связь со средой городских и сельских демократических масс, связь, подтверждаемая и анализом их творчества. Продукция их в большинстве своем анонимна, но некоторых мы знаем по именам, напр. Илью Турчиновського, чья автобиография сама по себе является любопытной новеллой «плутовского жанра». Других мы знаем и по их произведениям. Особенно характерными и глубоко контрастными являлись фигуры «волочащегося ченця», стихотворца конца XVII — начала XVIII вв., Климентія Зинов’єва, а в конце XVIII в. «мандрованого (странствующего) философа» и поэта Григория Саввича Сковороды. Климентій Зинов’єв — типичный представитель косного, ретроградного мещанства. Сборник его стихов — записная книга жизненных впечатлений человека, много видевшего, но чуждого критическому отношению к существующему порядку. В книгу своих стихов он заносил все, что попало: сведения о разных болезнях, о погоде, о явлениях жизни семейной и личной, о купцах, о корчмах, о различных ремеслах и ремесленниках. В этих записях есть любопытные бытовые подробности, но сама по себе личность автора, всячески оправдывавшего и экономическое неравенство, и неравенство кастовое (у него есть даже беспримерная в мировой литературе апология ремесла палача — «ката»), весьма мало привлекательна. Климентій писал в ту пору, когда дух критики уже достаточно развит был в слоях средней и мелкой буржуазии: участие в церковных братствах, в полемике, в войнах и восстаниях XVII в. содействовало его развитию. Он сказался уже отчасти и в интермедиях; он врывался буйной волной смеха в такие освященные и школьным авторитетом и бытовым обычаем формы, как рождественские и пасхальные вирши. В то время как на церковных верхах и в XVIII в. продолжалось сочинительство и внедрение в массы «набожной песни» (в 1790 печатается сборник таких песен, «Богогласник»), мандрованые дьяки вносили элементы бурлеска и пародии в религиозную поэзию. В известных нам «різдвяних» и «великодних» виршах-пародиях нельзя, конечно, видеть выступлений антирелигиозного характера: но налицо в них резкое снижение торжественного стиля, фамильярное похлопывание по плечу ветхозаветных патриархов и «старенького бога», разрушение традиции. Известное значение с этой стороны имела и вертепная драма (другой пример трансформации «академического» жанра при посредстве тех же мандрованых дьяков). Связанная, однако, приурочением к определенной дате культового календаря и консервативностью техники (кукольный театр), она не пошла далеко в своем развитии, и отдельные, дожившие до наших дней в памяти стариков, ее образцы свидетельствуют о неподвижности жанра. Тем не менее в деле сближения с фольклором вертепная драма достигла большего, чем интермедия. К середине XVIII в. успехи письменной литературы на путях к реализму уже настолько велики, что на смену литературы забавляющей могла появиться литература сатирическая, иногда с серьезным общественным содержанием. От XVIII и начала XIX вв. до нас дошло немало анонимных сатирических виршей, к-рые по темам и приемам можно разбить на три группы. Первая — это вирши с комической фабулой, сатирические повестушки в стихах, типа западных фаблио и шванков, или переводившихся с польского и пересказывавшихся в XVII—XVIII вв. фацеций. Таковы вирши про попа Негребецького (типа «мюнхгаузиады»), про богатого мужика Гаврила (по теме близкая к эпизоду из немецкого «Попа Амиса» XIII в.), про Пекельного (адского) Марка или более поздняя (первой трети XIX в.) сатирическая вирша про бедного селянина Кирика и «ненажорливого» попа и др. Элемент общественной сатиры здесь присутствует, но, так сказать, в зачаточном виде. Такая зачаточная сатира на Западе возникала в средневековых городах и впоследствии послужила основой новеллы Ренессанса. В украинских городах не оказалось почвы для своего Боккаччо, хоть окольными путями новеллы «Декамерона» и попадали в украинский литературный обиход, переложенные даже в стихи (новелла о Гисмонде, дочери принца Салернского, и ее трагической любви к юноше из «низкого» звания) с характерным ослаблением идейно-общественного заострения подлинника. Вторую группу составляли сатирические вирши «в улыбательном роде» стихотворцев-любителей, вроде сельского попа второй половины XVIII в. Івана Некрашевича, автора «Ярмарки», «Исповеди» и др. опытов жанровой зарисовки быта. Третья группа — это произведения, ближе всего стоящие к типу сатиры, как ее понимала традиционная поэтика («Сатира 1764 года», «Сон на Пасху», «Плач лаврских монахов» (1786), «Доказательства Хама Данилея Куксы» и др.). Жадные попы и монахи, кулаки-мироеды, мещане, мечтающие о дворянстве — вот главные объекты обличения в этих сатирах. Только один неизвестный автор сатиры 1764, называвший себя «селянином», типичный разночинец, дал более широкое социальное обобщение, рисуя бесстыдную эксплоатацию крестьянства панами, судьями, попами, монахами в резкой форме, с неприкрытым негодованием. Авторами подобных сатир уже не были, конечно, странствующие дьяки, но эти произведения были все же продолжением и результатом насаждавшейся дьяками комико-реалистической традиции. Элементы того художественного стиля, представителями к-рого явился Котляревський и его последователи, были все налицо уже в литературе второй половины XVIII в.
       Последним из «мандрованих дьяков» в XVIII в. был Григорий Саввич Сковорода (1722—1794). Но сходство его с ними чисто внешнее: по своей интеллектуальной культуре, по глубине и широте мысли Сковорода далеко оставил за собой группу, из к-рой вышел. В творчестве Сковороды прогрессивный момент выделяется довольно легко. Его острая критика монашеского житья, рационалистически-критическое отношение к религиозной легенде (суждения о библейских сказаниях), его интерес к «человеку» и человеческой личности, его критика (хоть и пассивная) существующего феодального строя — все это сближает его до известной степени с «просветительством», показывает, что критическая мысль успела уже значительно вырасти. Но, с другой стороны, обращает на себя внимание глубокая пассивность Сковороды, его бегство от «мира», его тактика невмешательства, его идея «внутреннего покоя» (черты, роднящие его с Л. Н. Толстым), густой налет платоновского идеализма на его восприятии природы и материи и т. п. Сковорода не выступал открыто против социального неравенства, не имел живой связи с селянством. Старое (феодальные отношения, феодальная идеология) и новое (зачатки буржуазного просветительства) находятся у Сковороды в состоянии некоего хаотического смешения. Такую же хаотическую смесь представляет и язык его произведений. К области художественной литературы из них можно отнести только его «Басни харьковские» (30 басен, законченных в 1771) и стихотворения («Сад божественных песней»). Характерная черта их — противоречие формы и содержания: своеобразный, иногда смелый, мыслитель остается глубоким консерватором в области формы, обнаруживая большую стилистическую робость и всячески цепляясь за авторитеты, давно уже переставшие быть авторитетами для передовой буржуазии. Более оригинальны его басни, фабула к-рых часто придумана им самим: если Сковорода и не инициатор этого жанра в У. л., то первый, давший ему известную самостоятельность. Выбор басенного жанра также характерен для позиции Сковороды, предпочитавшего свои излюбленные мысли об «истинном благородстве» высказывать «в пол-открыта» (подавать в образах, «прикрывающих как полотном истину»). Одиночество Сковороды, его «бегство от мира» не обозначают, однако, его внеклассовости, изолированности в украинской среде XVIII в. Современники прислушивались к его голосу, а некоторые из его песен («Всякому городу нрав и права», «Ой, ты, птичко желтобоко» и др.) перешли в фольклорный обиход, остались в репертуаре бродячих певцов, были переработаны и использованы Котляревським в «Наталке-Полтавке». В XVIII в. граница между письменной литературой и фольклором нередко стирались: фольклор XVIII в. переполнен материалом книжного происхождения, и на основании песенников XVIII в. можно было бы говорить о существовании, рядом с разобранными уже фактами, группы писателей, культивировавших сентиментальный, «чувствительный» стиль, в это время все шире охватывавший и русскую литературу (к числу авторов таких песен-романсов относятся наполовину легендарные поэты Климовський, «козак-стихотворец», и Маруся Чураівна, Подільський, Пашковський, Семержинський, Танський, Добриловський и др.). С этим наследием — бурлескно-сатирической поэзией и поэзией сентиментального стиля — У. л. вступила в свой новый период, открывавшийся лит-ой деятельностью Котляревського. В этот новый период украинская литература выступила не только с зачатками реализма, но и с зачатками «национальной романтики», зарождавшейся в среде украинского панства. Значительная часть его приспособилась к чиновническо-крепостническим порядкам царской России, но другая, меньшая, часть, реагировала на возраставшее экономическое подчинение Украины Россией и уничтожение местного своеобразия то политическими выступлениями, то апелляцией к славному прошлому. Последней цели служила «История руссов» Гр. Полетики (1725—1784) — обозрение событий украинской истории до 1769, в котором еще Пушкин отмечал «картины, начертанные кистью великого живописца». Вместе с упомянутыми выше козацкими летописями «История руссов» долгое время являлась источником стихов и художественной прозы на исторические темы — как у украинских, так и у русских, обращавшихся к украинским темам, писателей XIX в.

Библиография:
Общие обзоры: Петухов Е., Русская литература (древний период), 3-е изд., П., 1916 (см. стр. 222—249: «Просвещение и литература в Юго-зап. Руси XVI—XVII вв.»); Петров Н., Очерки из истории украинской литературы XVII и XVIII веков (Киевская искусственная литература XVII и XVIII веков, преимущественно драматическая), Киев, 1911; Об отдельных жанрах и авторах: Апокріфи і легенди з украiнських рукописів, т. I—V, зібрав, упорядкував і пояснів Др. І. Франко, Львов, 1896—1910; Резанов В., Из истории русской драмы. Школьные действа XVII—XVIII вв. и театр иезуитов, Москва, 1910; Его же, Драма украiнська (тексты XVII—XVIII вв., с введениями); вып. I, Киiв, 1926; вып. III—VI, Киiв, 1926—1928 (изд. не закончено); Перетц В., Историко-литературные исследования и материалы, т. III — Из истории развития русской поэзии XVIII в., СПБ, 1902 (к истории вирш); Петров Н., О словесных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала до ее преобразования в 1819, «Труды Киевской дух. академии», 1866, кн. 7, 11, 12; 1867, кн. 1; 1868, кн. 3; Крымский А., Иоанн Вышенский, его жизнь и сочинения, «Киевская старина», 1895, т. 50—51; Сумцов Н., Иоанн Вышенский (Южно-русский полемист начала XVII ст.), там же, 1885, кн. 4; Франко Ів., Іван Вишенський і його твори, Львів, 1895; Сумцов Н., К истории южнорусской литературы семнадцатого столетия, вып I — Лазарь Баранович, Харьков, 1885; вып. II, Иоанникий Галятовский, Киев, 1884; вып. III — Иннокентий Гизель, Киев, 1884; Памятки украiнсько-руськоi мови і літератури, том VII — Вірш Климентія Зиновієва сина, вид. В. Перетц, Львів, 1912; Сборник харьк. ист.-фил. о-ва, т. VII, Харьков, 1894 (сочинения Г. С. Сковороды, собранные и редактированные проф. Д. И. Багалеем; другое изд. — Собр. соч. Г. С. Сковороды с заметками и примечаниями В. Бонч-Бруевича, СПБ, 1912).
       

Украинская литература первой половины XIX столетия. — Украина в первую половину XIX ст., как и вся Россия, была экономически отсталой страной. Все более выявлялись признаки глубокого разложения феодально-крепостнической системы. К 50-м гг. эта система переживала уже острый кризис. В стране назревала революционная ситуация. Порабощенное крестьянство реагировало на усиление крепостнической эксплоатации стихийными бунтами и возмущениями, расправой с помещиками. В среде прогрессивно настроенной дворянской интеллигенции возрастало недовольство существующим строем в России. Известно, что один из крупнейших очагов декабристского революционного движения находился на Украине, где действовало более решительное и радикальное в своих стремлениях «Южное общество». Украина была объектом жесточайшей эксплоатации и угнетения царизмом, беспощадно подавлявшим национально-освободительные тенденции украинских народных масс. Господствовавший класс на Украине — помещики-феодалы — отпрыски козацкой старшины (объединявшей военную и гражданскую власть в районе полка, сотни), превратился в «благородное малороссийское дворянство», всячески содействуя национальному и социальному порабощению украинского народа. Такова уже в конце XVIII в. социально-историческая ситуация, обусловившая состояние У. л. в то время. В данный период художественная литература на Украине культивировала старославянский язык: она была далека от живой разговорной речи украинского народа. Выдающимся представителем У. л. был Іван Котляревський (1769—1838), сыгравший огромную роль в дальнейшем развитии литературы на Украине. Он создал замечательное произведение — травестийно-бурлескную поэму под названием «Вергилиева Энеида», живущую до сих пор в У. л. История мировой литературы знает немало подобных переработок фабулы «Энеиды» (Лалли, Скаррон, Блюмауер, Михаэлис, Осипов). Котляревський изучал «Энеиду» Вергилия в семинарии; возможно, он был знаком с французской переработкой Скаррона, но непосредственным образцом для него послужила русская переработка Осипова. В свое время вокруг этого вопроса разгорались споры. Некоторые националистические литераторы отрицали совершенную очевидность заимствования фабулы «Вергилиевой Энеиды» из русской переработки Осипова. «Энеида» Котляревського распространялась среди читателей в списках. Один из таких списков был издан в 1798 украинским дворянином М. Парпурой, проживавшим тогда в Петербурге (этот список содержал лишь три части, изданные без ведома автора). В 1808 в Петербурге вышло второе издание «Энеиды». Дописав четвертую часть поэмы и исправив ошибки, сделанные в первых двух изданиях, Котляревський выпустил первое авторское издание «Энеиды» (СПБ, 1809). Впоследствии были написаны 5 и 6 части поэмы, но издана вся поэма полностью лишь после смерти автора, в 1842, в Харькове. Значение произведения Котляревського состоит в том, что на основе заимствованной фабулы он создал в значительной мере оригинальный сюжет, яркие художественные образы, описания, отображавшие реальную действительность на Украине. Котляревському удалось создать целую эпопею украинской жизни, быта разных социальных слоев. Автор обнаружил глубокое знание народной жизни, огромную наблюдательность. Поэма читалась и читается с большим интересом благодаря живой, занимательной форме, ярким, красочным описаниям, острым и метким характеристикам. Все произведение пронизано характерным украинским юмором. Зачастую этот юмор переходит в сатиру, особенно в изображении жизни помещиков-феодалов. Замечательны картины ада в третьей части, где видно критическое отношение автора к ряду явлений феодально-крепостнической системы: крепостнической эксплоатации, взяточничеству и бюрократизму царских чиновников. Но наряду с этим поэма не свободна от некоторых идейных дефектов (отрицательное отношение к французской революции и т. п.). В «Энеиде» Котляревський выступал как новатор — он создал совершенно новые художественные формы литературного языка. Котляревський первый положил в основу украинского литературного языка живую разговорную народную речь. В этом отношении он особенно влиял на последующих писателей, использовавших в большей или меньшей степени язык народных масс. В У. л. Котляревський является также новатором и в области поэтики. До него в украинской поэзии господствовала силлабическая форма стихосложения. Котляревський первый в украинской поэзии ввел формы силлабо-тонического стихосложения: «Энеида» написана четырехстопным ямбом. Вся поэма разделена на десятистрочные строфы. В своей поэтике Котляревський использовал достижения русского стихосложения до Пушкина.
       Котляревський создал в 1817—1818 две пьесы — «Наталка-Полтавка» и «Москаль-Чарівник». В 1819 обе пьесы были поставлены на сцене полтавского театра. «Наталка-Полтавка», до сих пор пользующаяся успехом на украинской сцене, имеет особенное художественное значение. Котляревський совершенно порвал с традиционной украинской драматургией XVIII в. Он создал чрезвычайно яркое, красочное сценическое представление из народной жизни, где использованы все современные автору достижения русской драматургии и театра. Непосредственным поводом к написанию пьесы «Наталка-Полтавка» была бездарная пьеса кн. Шаховского «Козак-стихотворец». Котляревський иронически отозвался об этой пьесе во втором действии «Наталки-Полтавки». В противовес Шаховскому он стремился создать пьесу из народной жизни, использовав при этом фабулу пьесы «Козак-стихотворец». В некоторой степени «Наталка-Полтавка» отражает социальные противоречия украинской жизни того времени. Однако в ней ощущается и известная искусственность: отказ Петра от Наталки, мотивированный желанием ей добра, и еще слабее мотивированный отказ «возного» от Наталки. Эти персонажи не лишены некоторых сентиментальных черт. Все же Котляревському удалось выявить во всех образах пьесы немало типических характерных особенностей; прекрасный песенный репертуар повышает достоинства пьесы. В настоящее время на советской сцене «Наталка-Полтавка» ставится как опера (либретто для новых явлений написал советский поэт М. Рильский).
       Меньшую ценность представляет собой вторая пьеса — водевиль Котляревського «Москаль-Чарівник». В известной степени она дает отражение украинской действительности, в частности быта чумаков, но наряду с этим есть и ряд моментов, нарушающих реалистическое изображение характеров: монархически-националистические рассуждения Чупруна, Тетяны и Москаля. Кроме пьес, Котляревським была написана еще «Пісня на новий 1805 год» — ода, посвященная кн. Алексею Куракину. Она отличается выразительными бытовыми зарисовками и звучным стихом.
       Творчество Котляревського имело огромное влияние на дальнейшее развитие У. л. Ряд писателей развивался по пути, проложенному Котляревським в области метода, жанра, стилистики и стихосложения. До появления Шевченко Котляревський был наиболее крупным и талантливым писателем в У. л. Его «Энеиде» подражали: Білецький-Носенко (1774—1856), написавший травестийно-бурлескную поэму «Горпинида» (переработка фабулы Овидия по русскому образцу Котельницкого «Похищение Прозерпины»), Кореницький Порфирий, написавший «Вечорниці», Я. Кухаренко ((1800—1862) — «Харько, Запорозьский кошовий») и К. Думитрашко ((1814—1886) — «Жабомишодраківка» (Война мышей и лягушек)). Подражателями драматических произведений Котляревського были: К. Тополя — «Чари», Василий Гоголь (отец Н. В.) — «Простак» и др. Особенно большое влияние имел Котляревський на творчество Гулака-Артемовського, Гребінки и Квітки.
       Петр Гулак-Артемовський (1796—1865) начал литературную деятельность в харьковском журнале «Украинский вестник». Новым явлением в У. л. были его басни. Особенное значение приобрела басня «Пан и собака», проникнутая либерально-гуманным сочувствием к крепостным. В балладе «Твардовский», являющейся вольным переводом баллады А. Мицкевича, Гулак-Артемовський пользовался еще бурлескной стилистикой. Только в вольном переводе баллады Гёте «Рибалка» Артемовський сделал первую попытку создания романтической поэзии в украинской литературе. Творчество Артемовського имело значение в развитии литературного языка и стихосложения.
       Евгений Гребінка (1812—1848) издал альманах «Ластівка» («Ласточка», СПБ, 1841). Писал много на русском языке (стихи и прозу). Некоторые стихи Гребінка на русском языке в свое время пользовались большой популярностью, напр. романс «Очи черные, очи страстные». В прозе Гребінка был мало оригинален, подражал Гоголю и другим современным писателям. На украинском языке Гребінка начал писать еще в гимназии. Первым его трудом был перевод пушкинской «Полтавы» на украинский язык (1836). Гребінка не смог передать в точности идейно-художественного содержания «Полтавы». Оригинальные произведения Гребінка на украинском языке — преимущественно басни, изданные под названием «Малороссийские приказки» (СПБ, 1834, 2 изд. 1836). Фабулы басен Гребінка заимствовал большей частью у Крылова, но, значительно перерабатывая их, он создал оригинальные образы. Басни Гребінки по сравнению с баснями Гулака-Артемовського более реалистичны. Гребінка откликался на некоторые существенные стороны крепостнической действительности, изобличая взяточничество, бюрократические извращения и социальную несправедливость в баснях «Ведмежий суд» («Медвежий суд»), «Рибалка» («Рыбак»), «Віл» («Вол») и др. Язык басен Гребінки красочный, живой, стих легкий, плавный. Кроме басен Гребінка писал еще лирико-романтические стихотворения, из к-рых надо отметить популярную песню «Ні мамо, не можна нелюба любить...».
       Григорий Квітка-Основ’яненко (1778—1843) литературную деятельность начал довольно поздно, на русском языке. Писал фельетоны, рассказы, романы, пьесы. Комедия «Приезжий из столицы» (1827) по характеру своему очень близка к «Ревизору» Гоголя. Комедия «Дворянские выборы» (1829), изображавшая быт провинциального дворянства, вызвала недовольство среди дворянской верхушки. Известны комедии Квітки: «Шельменко-денщик», «Шельменко — волостной писарь» (1831). Из прозы Квітки на русском языке наибольшую популярность приобрел роман «Пан Халявский» (1839), высоко оцененный В. Белинским. В романе сатирически изображен быт украинских помещиков второй половины XVIII в. Значительные цензурные трудности встретил второй роман Квітки «Жизнь и похождения Столбикова» (1841). На украинском языке Квітка начал писать позднее — в середине 30-х гг. Значение его творчества в У. л. прежде всего в том, что он зачинатель прозы, если не считать некоторых эпистолярных попыток Гулака-Артемовського.
       Первые повести Квітки изданы в двух книгах: «Малороссийские повести, рассказываемые Грицьком Основ’яненком» (1834, 1837). Остальные повести отдельными изданиями вышли после смерти автора. В одной из лучших своих повестей, «Конотопська відьма», Квітка сатирически изобразил быт Конотопа, создав типические характеры сотника Микиты Уласовича Забрехи, сотенного писаря Пістряка и др., вскрыв своеволие, тупость, ограниченность представителей гетманской власти. С большим юмором нарисован ряд эпизодов, как напр. «выявление» из среды местных женщин ведьм через «погружение их в воду» — не утонувшая признавалась ведьмой. Темами и сюжетами других повестей служили народные анекдоты, пословицы («Салдацький патрет», «От тобі й скарб», «Підбрехач», «Пархімове снідання»). Квітка давал в них зачастую реалистические бытовые зарисовки, мастерски используя народный юмор и язык. Кроме юмористических Квітка писал еще повести сентиментального характера; несмотря на некоторую искусственность сюжета и идеализацию образов, многие повести производят очень сильное впечатление на широкого читателя («Маруся» и др.). В повести «Сердешна Оксана» Квітка дал близкий к реальной действительности трагический образ крестьянской девушки, обманутой офицером. В жанре «чувствительной повести» Квітка проявил себя крупным художником, сыгравшим большую роль в развитии У. л.
       В 30-х гг. в украинской поэзии возникло романтическое течение, отчасти отразившее националистические тенденции господствовавших социальных групп в начальный период развития капиталистических отношений на Украине. Приблизительно в это же время замечается усиленный интерес к исследованию истории и фольклора Украины. Появился ряд исторических трудов (Д. Бантыш-Каменский, М. Маркевич) и ряд сборников песенного фольклора (Цертелев, Максимович, Лукашевич, Метлинский). Романтическое течение в украинской поэзии тесно связано с усилившимся интересом к украинской истории и фольклору. Многие поэты-романтики обращали свои взоры назад, в прошлое. Большинство поэтов-романтиков сохраняло вполне лойяльное отношение к царскому строю, иногда довольно открыто выражая свои монархические симпатии. Отсюда наличие реакционных, консервативных мотивов в творчестве большинства романтиков. Прогрессивным в творчестве некоторых романтиков являлось отражение исторической борьбы украинского народа против польской шляхты, стремление к народности, правда, имевшее сентиментальный характер. Поэты-романтики охотно обращались к историческим темам и сюжетам, давали образы прошлого, широко используя песенный фольклор. Целый ряд поэтов в своих произведениях занимался стилизацией устного народного творчества. Некоторые поэты доходили до совершенного скрытия своего авторства. Так напр. известный ученый-славист Измаил Срезневский (1812—1880), участник романтическо-поэтического кружка в Харькове, издатель альманаха «Украинский сборник», выпустил несколько сборников стихов под названием «Запорожская старина» (1832—1838). Современники приняли это издание как сборники народной поэзии. Только во второй половине XIX в. было выяснено, что в сборниках «Запорожская старина» Срезневский поместил и свои оригинальные произведения, скрыв от читателей свое авторство; явление это аналогично «Песням Оссиана» Макферсона, сборнику «Гузля» Мериме и «Краледворской рукописи» в Чехии. Среди украинских романтиков не было выдающихся талантов, но ряд отдельных произведений Боровиковського, Забілы и др. представляет бесспорную художественную ценность. Боровиковський Левко (1806—1889) написал много басен на украинском языке, но изданы они были значительно позже, уже после смерти автора. Боровиковський первый начал переводить Пушкина на украинский язык («Два ворона», 1830, и «Зимний вечер»). Из романтических стихов Боровиковського наиболее известна его баллада «Маруся» (1829), являющаяся подражанием «Светлане» Жуковского. Боровиковський написал также ряд оригинальных баллад на исторические темы: «Розставання», «Козак», «Чорноморці», «Палій». Во всех своих романтических стихах он широко использовал образность украинского фольклора; в его произведениях чувствуется влияние поэтики Пушкина и Рылеева.
       Метлинский Амвросий (1819—1870) (профессор Харьковского, а потом Киевского ун-та, издатель фольклорного сборника «Народные южно-русские песни») (1854); в ранний период своей лит-ой деятельности писал под псевдонимом Амвросий Могила романтические стихи на украинском языке. В сборник «Думки і пісні, та ще дещо» (1839) вошли стихи на исторические темы, преимущественно в жанре баллады, изредка песни, сонета. Наиболее характерные романтические стихи Метлинского: «Смерть бандуриста», «Гетьман», «Бандура», «Покотиполе». Идеализация украинской старины у Метлинского временами сочеталась с подчеркнутой монархической тенденцией.
       Костомаров Николай (1817—1885) — известный историк, в ранний период своей деятельности выступал как украинский поэт-романтик под псевдонимом Іеремія Галка. В тематике и жанрах стихов, собранных в книгах «Украинские баллады» (1839), «Ветка» (1840), мало нового по сравнению с позицией Метлинского. На Костомарова особенно влияли Байрон, Жуковский, Мицкевич. Он — автор двух драматических произведений — «Сава Чалый» и «Переяславська ніч». В этих романтических драмах изображена эпоха борьбы украинского народа против польской шляхты; в первой пьесе показан тип изменника Савы Чалого и вожака восставшего народа Гната Голого. Сава Чалый и Гнат Голый являются историческими лицами, действовавшими в первой половине XVIII ст.; измена Савы Чалого и героический образ Гната Голого отражены во многих народных песнях. Костомаров изображал события иногда в противоположном устной народной поэзии направлении, в частности искажал образ Гната Голого. На основе подлинно народной песни о Саве Чалом известный украинский драматург І. Тобілевич (1845—1907, псевд. Карпенко Карий) во второй половине XIX в. создал пьесу под тем же названием. В другой пьесе Костомарова, написанной стихами в жанре трагедии, сюжет дан на фоне народного движения в 40-х гг. XVII ст., возглавлявшегося Б. Хмельницким. Пьесы Костомарова в театре не ставились, они представляют определенный исторический интерес.
       Забіла Виктор (1808—1869) был гл. обр. лириком. Большинство лирических стихов Забілы связано с интимными переживаниями поэта. Некоторые стихи его приобрели широкую популярность в народе благодаря талантливой музыке, написанной к ним известным русским композитором Глинкой: «Гуде вітер вельми в полі», «Не щебечи, соловейко».
       Из мало известных поэтов-романтиков необходимо еще отметить Мих. Петренко, автора популярной песни «Дивлюся на небо тай думку гадаю...», «Недоля», и Афанасьева-Чужбинского, журналиста, много писавшего на русском языке, автора известной песни «Скажи мині правду, мій добрий козаче...».
       Поэты-романтики имели некоторое влияние на ранний период творчества Т. Г. Шевченко (см.) (1814—1861), но вместе с тем романтизм раннего Шевченко имел уже целый ряд отличительных черт, характерных для великого народного поэта, сыгравшего огромную революционную роль в истории У. л., создателя реализма в новой У. л. Ш. — крупнейший представитель революционной демократии в украинской поэзии, страстный изобличитель и борец за подлинную демократию, отразивший в своем творчестве чаяния и освободительные стремления широких народных масс Украины.
       Первый сборник стихов «Кобзарь» Шевченко издан в 1840 (переиздан в 1844 — «Чигиринский Кобзарь»), в 1841 — «Гайдамаки», в 1844— «Гамалия» (написана в 1842). Не вошедшие в «Кобзарь» стихотворения были напечатаны в альманахах «Ластівка» (1841) и «Молодик» (1843—1844). Уже в первых произведениях Шевченко чувствуется гениальная художественная сила народного поэта: волнующая простота, глубокий лиризм в передаче романтических страстей героев из народа, разнообразие, богатство ритма, не стилизация, а непосредственная близость к народной поэзии, могущество поэтических приемов, чарующая сила языка.
       Из ранних произведений на исторические темы наиболее проникнута народностью лиро-эпическая поэма «Гайдамаки», имевшая особенное значение благодаря революционной направленности (в ней изображена борьба украинского народа с вековыми врагами — польскими шляхтичами), мастерству и силе образов. В поэме «Катерина» заметна тяга поэта к реализму, хотя из-за наличия сентиментально-романтических элементов в образности поэмы назвать ее вполне реалистической еще нельзя.
       Глубоко народной была социальная лирика раннего Шевченко, отражавшая настроения широких масс угнетенного помещиками крестьянства. По характеру изобразительных средств она романтична. На особенность романтизма Шевченко указал еще Добролюбов: «Спокойная грусть, не похожая на бесплодную тоску наших романтических героев, ни на горькое отчаяние, заливаемое часто разгулом, но тем не менее тяжелая и сжимающая сердце, составляет постоянный элемент стихотворений Шевченко».
       Новый период в творчестве Шевченко начался с 1843. Под воздействием потрясающих фактов крепостнической эксплоатации и национального угнетения украинского народа царизмом, под влиянием революционного движения в России Шевченко вступил на путь революционно-реалистического отображения действительности. Одним из лучших произведений не только этих лет, но также и всего творчества Шевченко является поэма «Сон» (1844). Исполненная гневного сарказма, проникнутая ненавистью к николаевскому Петербургу, эта поэма сыграла чрезвычайно революционизирующую роль. В поэме «Кавказ» Шевченко разоблачил захватническую политику русского царизма. О женской доле, об издевательствах помещиков над крепостными девушками писал Шевченко в стихах «Відьма», «Русалка», «Лілея», «Хустина», «Наймичка». В лирическом стихотворении «Заповіт» («Завещание»), ставшем весьма популярной народной песней, поэт не только угрожал, но открыто призывал народные массы к революционному свержению самодержавно-помещичьего строя:
       

Поховайте та вставайте,
       Кайдани порвіте,
       І вражою, злою кров’ю
       Волю окропіте.
       

В произведениях Шевченко этого периода слышался голос угнетенного царизмом украинского народа, стон закрепощенного крестьянства, разрозненными бунтами протестовавшего против помещичьей кабалы. Шевченко постепенно выходил за пределы национальных интересов, он поднимал свой голос против порабощения всех народов царской России. В середине 40-х гг. Шевченко уже являлся ярко выраженным революционным поэтом-реалистом. Элементы романтики еще находили себе место в его поэзии, но основной характер творчества в эти последующие годы — реалистический. Реализм Шевченко — критический, изобличительный. Он беспощадно срывал маски с феодально-крепостнического режима. Поэтическое мастерство Шевченко развивалось и крепло вместе с его идейным ростом — ростом революционного демократа. Наряду со старыми появлялись у Шевченко и новые жанры: политической лирики и эпоса (поэмы), сатиры, разящей острым сарказмом. Но там, где речь шла о народе, о переживаниях героев из народа, там поэт находил самые мягкие, лирические, задушевные тона и краски. Язык, изобразительные средства поэзии Шевченко, поражающие своей лирической простотой, народностью, обогащали украинскую литературную речь многими сильными эпитетами, меткими сравнениями, мастерскими метафорами.
       В апреле 1847 поэт был арестован. Творчество Шевченко в последующие годы ссылки свидетельствует об углублении революционно-демократического самосознания и дальнейшем идейно-художественном росте поэта. Лирика Шевченко этого периода отличалась чрезвычайным богатством мотивов, образов; он создал ряд замечательных произведений, сидя в каземате «III отделения», находясь в тягчайших условиях ссылки.
       Кроме лирических стихотворенй Шевченко написал в ссылке много поэм: «Княжна», «Марина», «Царі», «Варнак» и др. В поэме «Княжна» Шевченко вскрыл резкие противоречия крепостнической системы; сильный образ бунтаря-протестанта дан в поэме «Варнак». Одним из наиболее крупных произведений всего творчества Шевченко является поэма «Царі», отличающаяся полноценной политической насыщенностью, революционной настроенностью, широкими художественными обобщениями. В последние годы ссылки Шевченко написал девять больших повестей на русском языке.
       Периодом наивысшего подъема революционного сознания и расцвета творчества Шевченко были годы после его возвращения из ссылки. Великая русская литература (Герцен, Салтыков-Щедрин, Некрасов) имела большое влияние на творчество Шевченко, усиливая его обличительный, реалистический характер. Шевченко сблизился с виднейшими представителями русской революционно-демократической мысли — Чернышевским, Добролюбовым, оказавшими на поэта значительное влияние. В последние годы своего творчества он с новой силой обращал острие своего поэтического оружия против царизма, помещиков, религии. В поэме «Неофіти» Т. Шевченко в аллегорических образах изобразил николаевскую действительность, резко выступая против «тиранов», «распинателей народных». В поэме «Юродивый» Т. Шевченко обрушился на николаевскую военщину, бюрократию, на самого царя и его «сатрапов». В стихотворениях «Саул», «Во Іудеi во дні они» Шевченко снова в образах Саула и Ирода сатирически изобличил «венчанных палачей». В стихотворении «Колись та що во время оно...» поэт высмеивал подготовлявшуюся реформу; наконец в стихотворении «Я не нездужаю нівроку» Шевченко совершенно открыто высказывал свое отрицательное отношение к будущей реформе, призывая не верить в «волю — из рук царя», а всем миром «закалять обух», «острить топор», будить настоящую волю, т. е. призывал к революционной борьбе за освобождение от помещичьей кабалы. Образ «топора» поразительно близок к образу, к которому прибегнул Чернышевский в письме к Герцену: «К топору зовите Русь». Политическая поэзия Шевченко в эти годы остра и злободневна. Ряд стихов великого украинского поэта направлен против официальной религии. Такова, напр., известная шевченковская поэма «Марія», которая настолько резко расходилась с официально-церковной трактовкой евангельского мифа, что приобретала антирелигиозный характер. Особенной остроты борьба Шевченко против православной религии достигла в стихах: «Гімн чернечий» и «Світе ясний». В последнем стихотворении он выразил уверенность в том, что ризы будут использованы как «материал» на портянки, иконами будут топить печи, а кропилами заметать «новую хату». В эти же годы Шевченко написал ряд прекрасных лирических стихотворений: «Доля», «Ликері», «Ой діброво, темний гаю...». Особенно удачно поэт интерпретировал отрывок из «Слова о полку Игореве» «Плач Ярославни». Образные средства Шевченко в эти годы достигли высшей степени совершенства.
       Поэзия Шевченко имела колоссальное воздействие на все последующее развитие У. л. Нет украинского поэта, к-рый в той или иной степени не испытал бы на себе влияния мощной поэзии великого народного поэта-революционера. Оно не ограничивалось рамками У. л., его испытали и другие поэты разных национальностей нашего Союза.
       Следует отметить современника Шевченко Куліша П. А. (1819—1897) (псевдонимы: Николай М., Казюка П., Ратай П. и др.), писавшего на русском и украинском языках. Куліш в У. л. наиболее известен своим романом «Чорна рада». Роман, написанный в 40-х годах, изданный в 50-х годах, изображал события на Украине во второй половине XVII ст. — борьбу между двумя претендентами на гетманскую булаву — Сомком и Брюховецьким, а также недовольство народа козацким старшиной, занявшим место польского старшины. Симпатии автора всецело на стороне старшины. По характеру своей деятельности Куліш являлся консерватором, сочетая свои монархические убеждения с пропагандой местного национализма.
       Большую роль в развитии У. л. сыграла писательница Марко Вовчок (псевдоним Марии Александровны Маркович) (1834—1907). Русская по происхождению, Вовчок вышла замуж за украинского фольклориста О. Марковича. В 1851 она уехала на Украину, прожив здесь до 1857. Вовчок прекрасно изучила украинский язык, фольклор, быт украинского крестьянства. В 1858 в Петербурге вышла первая книжечка ее рассказов на украинском языке «Народні оповідання» Марко Вовчка. Книга эта имела огромный успех; рассказы поражали своей правдивостью, непосредственностью, свежестью. Особенное впечатление производили рассказы из жизни крепостных. М. Вовчок изобличала крепостников, их жестокость, развращенность, эксплоататорство. М. Вовчок несомненно испытала на себе влияние поэзии Шевченко, хотя и не перешла целиком на революционно-демократические позиции. Книга М. Вовчка была радостно встречена революционными демократами, в частности Шевченко. Книгу порицала реакционная «Библиотека для чтения», но ее приветствовала вся прогрессивная общественность тогдашней России. И. С. Тургенев написал предисловие к переведенным «Народным рассказам» на русский яз. В 1859 книга рассказов М. Вовчка на русском языке вышла под названием «Рассказы из народного русского быта». Новую книгу приветствовал великий критик Н. Добролюбов в статье «Некоторые черты для характеристики русского простонародья» («Современник», 1860). Высокую оценку рассказов М. Вовчка дал Герцен. В рассказах из жизни крепостных М. Вовчок нарисовала яркие, живые реалистические картины. В последующие годы Марко Вовчок издала вторую книгу «Народних оповідань», одно из лучших своих произведений — «Інститутка» и наконец рассказ о народном герое-бунтаре («Кармелюк»). Некоторое время Вовчок была близка к кружку «Современника», напечатала в нем повесть «Жили да были три сестры», к-рая встретила серьезные цензурные затруднения. Но в дальнейшем творчестве писательницы ясно обнаружился упадок, отход от демократических настроений раннего периода. Вовчок является классиком У. л., имевшим большое влияние на творчество П. Мирного и др. прозаиков.
       В У. л. до реформы 1861 получили отражение наиболее характерные, наиболее существенные стороны эпохи, типические особенности крепостного строя и борьбы народа против угнетателей. Украинский народ выдвинул гениального, подлинно народного, революционного поэта Т. Г. Шевченко. Творчество других выдающихся писателей этого периода: Івана Котляревського и Марко Вовчка также проникнуто в большей или меньшей степени элементами народности. Зачатки реализма мы видим уже в бурлеске І. Котляревського. Сентиментально-романтическое направление решительно преодолел в своем творчестве великий поэт-реалист Тарас Шевченко. В прозе на путь реализма вступила Марко Вовчок.
       

Украинская литература 60—90-х гг. Общие для Украины и России социально-экономические и политические условия после реформы 1861 были таковы: капиталистические силы получили возможность более свободного развития, углубляя классовую диференциацию в среде крестьянства, создавая условия для дальнейшего роста рабочего класса и выхода его на историческую арену. Наряду с этим еще давали себя чувствовать остатки крепостничества, феодализма и в связи с этим ужасающее обнищание деревни и протест угнетенных крестьянских масс. В народных массах и в части дворянской интеллигенции зарождались национально-освободительные стремления. Своеобразная особенность украинского исторического процесса определялась колониальным положением Украины в условиях царизма. Политика украинского буржуазного и помещичьего класса была внутренне противоречива. Поддерживая царизм, многие украинские буржуа и помещики одновременно были носителями идей национализма. Такова была социально-историческая атмосфера, в которой формировался этап развития украинской литературы данной эпохи.
       В «Критических заметках по национальному вопросу» Ленин, говоря о досоциалистическом классовом обществе, подчеркивал, что «в каждой национальной культуре есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую. Но в каждой нации есть также культура буржуазная (а в большинстве черносотенная и клерикальная) — притом не в виде только элементов , а в виде господствующей культуры» (т. XVII, ст. 139). В У. л. эпохи промышленного капитализма мы различаем, с одной стороны, литературу демократическую и, с другой стороны, литературу, проникнутую идеями буржуазно-помещичьего класса.
       Одной из причин, тормозивших свободное развитие У. л. данной эпохи, являлся ряд распоряжений царского правительства (1863, 1876), направленных к ограничению печатания книг на украинском языке, ограничению, иногда сводившемуся почти к полному их запрещению. В У. л. эпохи капитализма начинают играть видную роль писатели Западной Украины, находившейся в почти таких же колониальных условиях, но в составе другого государственного организма — австро-венгерской монархии (І. Франко и друг.). В эту же эпоху более широко развивается украинская периодика, особенно заграничная. Первый толстый журнал «Основа», издававшийся в Петербурге с начала 1861 и сыгравший значительную роль в развитии украинской буржуазной литературы, стимулировавший творчество ряда начинающих писателей (А. Свидницький, С. Руданський и др.), в конце 1862 прекратил свое существование. Ряд украинских писателей печатался в заграничных украинских журналах: «Правда» (Львов, 1867—1879), «Зоря» («Заря», Львов, 1880—1897). Оба журнала были органами украинской националистической буржуазно-клерикальной партии «народовцив» (нельзя их смешивать с народниками). В 70—90-х годах некоторые произведения украинских писателей выпускались в Женеве (Швейцария) издательством, организованным политическим эмигрантом, либералом-националистом, видным украинским ученым М. Драгомановым.
       Если в предыдущую эпоху разложения феодально-крепостнического строя ведущую роль в У. л. играла поэзия, в частности произведения гениального революционного поэта Т. Г. Шевченко, то в эпоху капитализма более широкое развитие получила проза. Один из видных представителей ее, Анатоль Свидницький (1834—1871), приобрел известность своей большой повестью «Люборацькі» (Люборацкие). В искаженном виде эта повесть была напечатана (спустя 14 лет после смерти автора) в журнале «Зоря» (1886), а вслед за тем — отдельным изданием. Спустя еще 15 лет произведение Свидницького было напечатано полностью. В этой повести из жизни украинского духовенства Свидницький стремился показать отрыв молодежи от старшего украинофильского поколения. Реалистический характер повести особенно ярко сказывается на изображении быта. Свидницький воспроизвел быт провинциального духовенства с такой откровенностью, к-рая явно шокировала западноукраинских клерикалов. Особенную художественную ценность представляют эпизоды повести, посвященные старой духовной школе — бурсе, напоминающие по своему характеру «Очерки бурсы» Помяловского.
       Незначительное место в У. л. занимают романтические произведения Олексы Стороженко (1805—1874), видного царского чиновника, занявшегося на склоне лет, в 50—60-е гг., лит-ой деятельностью, сначала на русском яз. (на украинские темы), а затем почти исключительно на украинском яз. (наиболее известные: «Матусине благословення» (Матушкино благословение), «Закоханий чорт» (Влюбленный чорт), «Голка» (Иголка), «Марко проклятий» и др.). О. Стороженко печатался в «Основе», а затем в 1863 издал два тома своих произведений «Украiнські оповідання» (Украинские рассказы). Произведения Стороженко в жанре легенды и анекдота написаны под большим влиянием его предшественника Г. Квітки и в особенности раннего творчества Гоголя (это влияние наиболее заметно на повести «Марко проклятий», напоминающей «Страшную месть» Гоголя). По своей идейной направленности они консервативны.
       Выдающуюся роль в украинской прозе эпохи капитализма сыграл И. С. Нечуй-Левицький. Его значение прежде всего — в расширении тематики. Он писал на темы не только из жизни крестьянства, но и других социальных групп — мелкой и средней буржуазии, интеллигенции, духовенства и т. д. Левицький культивировал жанр семейно-бытового романа. Не все произведения Левицького представляют для нас одинаковую художественную ценность. Большое познавательное значение имеют произведения, написанные на протяжении только первых двух-трех десятилетий его лит-ой деятельности. Начиная с первых своих произведений, печатавшихся в львовском журнале «Правда» в 1868, Левицький выступал как реалист, использовавший достижения реализма в русской (гл. обр. Тургенев, Григорович) и западноевропейской (Диккенс и др.) литературах. В повести из крестьянской жизни «Микола Джеря» (Николай Джеря, 1878) Левицький отобразил некоторые существенные черты крепостного быта: непосильную помещичью эксплоатацию, жестокую расправу крепостников с непокорными крестьянами, протест крепостных. Ряд произведений посвящен крестьянству, уже освобожденному от крепостничества. В них Левицький идеализировал реформу, а поэтому не смог с достаточной реалистической полнотой и глубиной отобразить жизнь пореформенного крестьянства («Кайдашева сім’я» — Семья Кайдаша, «Бурлачка»). Писатель обращал главное свое внимание на воспроизведение бытовых сторон крестьянской жизни. Особенно замечательны его юмористические рассказы под заглавием «Баба Палажка и баба Параска» (Баба Пелагея и баба Прасковья), отражающие безысходную темноту, забитость, удушающую затхлость, косность, атмосферу идиотизма отсталой деревенской жизни.
       В творчестве писателя чертой, ценной в познавательном отношении, является отображение процесса капиталистического развития Украины. В повести «Микола Джеря» показана ужасающая эксплоатация на заводах и фабриках, возникших еще во времена крепостничества; подобные картины из жизни рабочих в последующий, пореформенный, период даны в повести «Бурлачка». Идейно-художественная ценность творчества Левицького значительно снижается националистической тенденцией, проходящей почти сквозь все произведения писателя. Критика помещиков-крепостников, первых капиталистических предпринимателей велась в узконационалистическом плане. Писатель направлял стрелы своей критики исключительно против представителей господствующих классов других национальностей. В ряде других произведений писатель явно идеализировал представителей украинской буржуазной интеллигенции («Причепа» — Привязчивый человек, «Хмари» — Тучи и др.). Один из положительных героев романа Левицкого «Хмари» Радюк развертывает программу буржуазно-капиталистического развития Украины по европейскому образцу. Все это свидетельствует о том, что писатель принципиально не только не возражал против капиталистического развития, но определенно защищал преимущественную роль в этом развитии украинского капитала, украинской буржуазии. Значительно меньшую ценность представляют произведения Левицького, написанные из жизни интеллигенции, мещанства, духовенства («Причепа», «Хмари», «Старосвітські батюшки та матушки» (Старосветские батюшки и попадьи), «Над Чорним морем» и др.), проникнутые все той же идеей национализма, хотя в этих произведениях мы встречаем ряд ценных в познавательном отношении бытовых эпизодов. Отличительными чертами реализма Левицького являются: четкое воспроизведение быта некоторых социальных групп, пространные описания, красочные пейзажи и портретность. Необходимо отметить ограниченность реализма писателя бытовой, этнографической стороной современной ему жизни, неполное отражение наиболее существенных сторон действительности.
       Близкий к Левицькому по своей националистической направленности Олександр Кониський (1836—1900, псевдонимы: Перебендя, Верниволя, Переходовець, Полтавець, Маруся К.) выступал с малоталантливыми стихами и прозаическими произведениями. Кониський известен также и как критик, в частности как автор первой пространной хроники-биографии Т. Шевченко (Львов, 2 т., 1898—1901), написанной в националистическом духе и содержащей в себе много искаженных фактов. Эпигоном Левицького был Борис Грінченко (1863—1910), автор многочисленных, но бессильных в идейно-художественном отношении произведений. Из третьестепенных литераторов, выступавших в эпоху капитализма, нужно отметить: Ганну Барвінок (псевдоним Олександры Куліш, жены писателя, 1828—1911) и Данило Мордовець (Мордовцев, 1830—1905), — последний известен также как автор многочисленных произведений на исторические темы на русском яз. — и др.
       Совершенно отличной от упомянутых писателей является фигура выдающегося в У. л. 70—80-х гг. писателя Панаса Мирного. Ранний период его творчества приближает его к лучшим представителям критического реализма. Главной задачей писателя являлось отображение характерных черт капиталистической эпохи и в особенности остатков крепостничества: новых форм эксплоатации и порабощения крестьянства, роста буржуазии в городе и на селе. В большом романе из крестьянской жизни «Пропаща сила» (Погибшая сила), написанном в 1872—1874, писатель дал, по выражению І. Франко, «почти столетнюю историю украинского села Левобережной Украины». Роман был издан за границей, в Женеве, в 1880 под названием «Хіба ревуть воли, як ясла повні»; полностью напечатан только в 1925. Главный персонаж романа — Чипка, крестьянин-бедняк, подпасок, упорным личным трудом выбивающийся в середняки, протестант, восстающий против проведения крестьянской реформы в интересах помещиков. В реалистическом показе причин, вызывающих протест Чипки, — главное достоинство произведения. Меньшую ценность представляют образы Грицька, Христи, Гали и Мотри. Центральным крупным произведением в творчестве Мирного является роман «Повія» (Проститутка (1883—1884), полностью в 4 частях напечатан только в 1928), в к-ром писатель с большой художественной силой раскрывал противоречия послереформенной эпохи. Главная героиня романа крестьянка-беднячка Христя проходит тяжелый жизненный путь: из деревни ее выгнал, отобравши землю, кулак Грицько Супрун. В городе она попала в лапы к Загнибіде (тип «чумазого», нарождавшейся городской буржуазии). Обманутая чиновником Проценко, Христя стала в конце концов проституткой. В романе имеется целая галлерея типичных представителей буржуазии и дворянства: Супрун, Здир, Загнибіда, Колісник, Лошаков, Рубець и др. Мирний глубоко и беспощадно изобличил хищнические способы обогащения «чумазых» и обуржуазившихся потомственных дворян. По своему изобличительному характеру творчество Мирного в его лучших произведениях 70—80-х гг. относится к критическому реализму. Но произведения его бесперспективны, выхода из создавшегося положения писатель не находил. С точки зрения художественных средств и языка произведения Мирного представляют значительную ценность, начиная новый этап в развитии украинского литературного языка в прозе. Произведения Мирного имели известное влияние на раннее творчество выдающегося писателя-реалиста и революционного демократа М. Коцюбинського.
       Поэты, выступавшие в послереформенную эпоху, находились под большим влиянием поэтических форм Шевченко, но многие плохо подражали его гениальному творчеству и не смогли подняться до революционности великого поэта.
       Степан Руданський (1833—1873) начал писать в конце 50-х гг. Первые стихотворения были напечатаны в журнале «Основа», среди них популярный романс «Повій, вітре, на Вкраiну» (Повей, ветер, на Украину). Писал С. Руданський немного, выступая гл. обр. как поэт-лирик; он создал своеобразный жанр народного стихотворного анекдота — «Співомовок»; известен как переводчик («Слово о полку Ігоревім», отрывки «Илиады»). Романтические произведения писателя, пользовавшиеся успехом, не отличались большой художественной силой. Некоторые произведения Руданського проникнуты национализмом.
       Поэт-лирик Яків Щогілів (1824—1898) начал печататься еще в 1843, но в 40—70-х годах выступал с поэтическими произведениями лишь эпизодически. Два больших сборника его стихов были изданы в последние годы его жизни: «Ворскло» (1883), «Слобожанщина» (1898). Щогілів — реакционный романтик, был типичным представителем «парнасцев», культивировавших «чистое искусство» в украинской поэзии.
       Леонід Глібов (1827—1893), выступавший и как поэт-лирик (большой популярностью пользовался его романс «Стоіть гора високая...»), стал более известен как баснописец. На Глібова имели большое влияние баснописцы Гребінка и Крылов. В частности у Крылова Глібов заимствовал темы, фабулы, а иногда и форму его басен. Реалистическая направленность творчества Глібова наиболее сказалась в таких баснях, как «Вовк і кіт», «Вовк і ягня», «Вовк і мишеня», «Лисиця і ховрах», «Щука», «Танці», «Кіт і баба» и др. С художественной стороны произведения Глібова представляют собой выдающееся явление в классической литературе. Язык басен — гибкий, образный, близкий к народному разговорному языку.
       Необходимо еще отметить Івана Манжуру (1851—1893), разночинца, скитальца-неудачника. Первая небольшая книжка его произведений под названием «Степові думи та співи» (Степные думы и песни) вышла в 1889. Некоторые стихотворения І. Манжуры проникнуты демократической настроенностью. Характерны в этом отношении стихи «Декому», «Бурлака», «Воснянка» (последнее стихотворение является переработкой народной песни: «Та вже весна, та вже красна...»). Выступала с националистическими стихами Олена Пчілка (псевдоним Ольги Косач, 1852—1930), мать известной украинской поэтессы Леси Украiнки (см.), творчество которой широко развернулось в последующий период У. л. Первый сборник стихов О. Пчілки — «Думки-мережанки» (1886). Литературные произведения Пчілки особенной идейно-художественной ценности не представляют. Как переводчик известен Петро Байда (псевдоним Ніщинського, 1832—1896). Его перевод «Одиссеи» Гомера напечатан во Львове в 1889—1892.
       Наиболее выдающейся фигурой в украинской поэзии второй половины XIX столетия является Павло Грабовський (1864—1902) — лучший продолжатель революционных традиций Шевченко. Буржуазно-националистическая критика замалчивала Грабовського. За революционную деятельность Грабовський неоднократно подвергался арестам, был осужден на каторгу и ссылку.
       Свою литературную деятельность Грабовський начал в тюрьме. Произведения его пересылались за границу и печатались во львовских украинских журналах и отдельными изданиями. Оригинальные лирические произведения собраны в двух сборниках: «Пролісок» (1894), «З півночі» (1896, первая часть сборника, во второй части — переводы). Мировоззрение Грабовського сформировалось под влиянием революционно-демократической литературы. Большое влияние на поэта оказали Чернышевский, Шевченко, Некрасов и др.; произведения Грабовського народнически окрашены, но было бы неправильным характеризовать мировоззрение поэта как исключительно народническое. Переписка Грабовського с поэтом П. Ф. Якубовичем-Мельшиным свидетельствует о его постепенном разрыве с народничеством. Грабовський выражал восторг по поводу того, что марксисты разбили иллюзии народников. Якубович характеризовал взгляды Грабовського как марксистские, обвиняя его в «нетерпимой, самодовольной, нахальной ортодоксальности». Безусловно поэт не был даже и в последние годы своей жизни марксистом. Оставаясь крестьянским революционным демократом, он искренне рвал с народничеством и поэтому во многих своих поэтических произведениях стоял значительно выше идеологов народничества. Поэзия Грабовського носила ярко выраженный реалистический характер. Поэт показывал угнетенность, обнищание трудящейся части крестьянства после реформы 1861, резко выступая против существующего капиталистического строя, призывая к революционной борьбе против царизма. Иногда ощущались у него и националистические нотки. В основном же, отражая влияние революционных идей Шевченко и Некрасова, Грабовський продолжал революционно-демократическую линию в украинской поэзии, воплощал идеи революционной борьбы в яркие художественные образы. Грабовський использовал в своей лирике народно-поэтические формы, оплодотворив их достижениями мировой классической поэтической культуры.
       Грабовський переводил многих иностранных поэтов. Три сборника стихов целиком составлены из поэтических переводов: «Твори Івана Сурика» (Львов, 1894) — перевод стихотворений И. Сурикова, «З чужого поля» (Львов, 1895), «Доля» (Львов, 1896) и часть сборника «З півночі» (Львов, 1896). Переводил Грабовський не только с наиболее распространенных европейских языков, но и польских, грузинских, армянских, финских, эстонских поэтов. Важно отметить его переводы поэтов-демократов: Томаса Гуда, Гервега, Гейне, Фрейлиграта, Барбье и др. В критических статьях Грабовський выступал последователем эстетики Чернышевского, защищая идейную направленность, тенденциозность искусства. Творчество Грабовського относится к лучшей, подлинно демократической части украинского литературного наследства. Советская литературная критика приступила к тщательному исследованию поэзии Грабовського. Лучшие его произведения изучаются теперь в украинской советской средней и высшей школе.
       Изменения в социально-экономической и политической структуре, связанные с новой капиталистической эпохой, рост нового зрителя в городе и в деревне стимулировали развитие украинского театра. Выдвинулись такие видные театральные деятели, драматурги и актеры, как І. Тобілевич, О. Саксаганський, М. Кропивницький, М. Садовський, М. Заньковецька, М. Старицький и др. Громадную роль в развитии украинской театральной культуры сыграл русский реалистический театр, в особенности драматургия Островского.
       М. Старицький (1840—1904) выступал и с драматургическими произведениями. Еще в 70-х годах он написал водевиль «Як ковбаса та чарка, то минеться сварка» (Если есть колбаса и рюмка, то пройдет ссора) — типичная пьеса украинского бытового буржуазно-помещичьего репертуара. Пользовались популярностью и его мелодрамы: «Ой, не ходы, Грицю...», «Цыганка Аза», «Не судилося» и др. Как драматург Старицький не давал реалистического отображения действительности. Он стремился дать прежде всего театральный эффект. Для его мелодрам характерны напряженное действие, красочные массовые сцены, эффектные коллизии и развязки. Жизненная бытовая реальность меньше всего интересовала драматурга. Познавательное значение пьес Старицького весьма ограничено, но их драматургические свойства заметно влияли на дальнейшее развитие украинской драматургии, в частности — на М. Кропивницького. Кропивницький (1841—1910) как драматург являл следующий этап в развитии украинской драматургии. Он не только продолжал линию романтической мелодрамы и водевиля, но и давал более близкое к жизненной правде бытовое отображение современной ему жизни. Наиболее известные его пьесы: «По ревізіi», «Пошились у дурні» (Остались в дураках), «Глитай або ж павук» (Мироед или паук), «Дай серцеві волю, заведе у неволю», «Поки сонце зійде, роса очі виiсть» и др.
       Совершенно отличную реалистическую линию в украинской драматургии вел весьма талантливый буржуазный драматург Іван Тобілевич (1845—1907) («Карпенко Карий»). Уже первая его пьеса «Бурлака» (1883) по-новому трактовала старый традиционный любовный сюжет. Образ старшины-кулака Михаила Михайловича содержит в себе много подлинно правдивых реалистических черт. В отображении жизни пореформенного села Тобілевич первый в украинской драматургии выступал не как романтик, а как реалист. Правда, творческий путь Тобілевича несомненно противоречив. Тобілевич не мог сразу оторваться от господствовавшей в 70—80-х годах в украинском театре мелодрамы и писал такие пьесы, как «Лиха искра поле спалить і сама щезне» (Злая искра поле сожжет, а сама исчезнет), «Бондарівна» и др., но и тут дарование не изменяло Тобілевичу: драматург выступал как оригинальный художник. Так, в исторической пьесе «Сава Чалий» Тобілевич выразил значительное по своему реалистическому характеру содержание, отразив героическую борьбу украинского народа против польской шляхты. Особенную художественную ценность имеют пьесы Тобілевича из современной автору жизни: «Мартин Боруля» (1886), «Сто тисяч» (1890), «Хазяiн» (1900), «Суєта» (1903) и ряд других его пьес. Созданный Тобілевичем образ Мартина Борули, украинского буржуа, стремящегося к дворянству, напоминает нам классический образ мольеровского Журдена («Мещанин в дворянстве»). В комедии «Сто тисяч» дана галлерея образов — типов «чумазых» — типов новой буржуазии, выраставших в эпоху капитализма. Главный персонаж пьесы Тобілевича — деревенский кулак Калитка, норовящий стать крупным землевладельцем. Калитка стремится к быстрому обогащению. Он не удовлетворяется одними только обычными для него методами эксплоатации, идет на удочку плутовской финансовой махинации. Еще более широкая и глубокая жизненная картина развертывалась перед зрителем в пьесе «Хазяiн», в к-рой автор вскрывал хищнические методы сколачивания аграрного капитала путем ограбления крестьянства и сельскохозяйственного пролетариата. В этой пьесе Тобілевич проявил себя большим художником-реалистом. Он беспощадно критиковал отдельных типичных представителей украинского капитала, оставаясь на классовых позициях либеральной буржуазии. Классовая позиция автора ясно сказалась в характеристике «положительных» персонажей пьесы: либерала Золотницкого, помещика-дворянина, учителя гимназии Калиновича, дочери крупного буржуа Пузиря, интеллигентки Сони, к которым автор относится сочувственно: симпатии Тобілевича на стороне культурной, либеральной буржуазии. В украинской драматургии Тобілевич является представителем критического реализма. Пьесы его сохранили для нас огромную познавательную ценность; Тобілевич несомненно испытал известное влияние драматургии Островского, но сумел воплотить прекрасное знание эпохи украинской жизни в типических характерах. Автор «Ста тисяч», «Хазяiна» — новатор в области сценического языка: диалог его пьес яркий, красочный, индивидуализированный. Декоративная сторона его пьес строго отвечала всему идейно-художественному комплексу драматургического произведения. Драматургия Тобілевича — это целая эпоха в развитии украинского театра. Дореволюционный украинский театр не мог поднять драматургию Тобілевича на должную высоту. Лучшие реалистические пьесы Тобілевича зазвучали по-новому только на сцене украинского советского театра, выявляя в нем свою полноценность.
       Западная Украина составляла часть другого государственного организма — австро-венгерской монархии. Но социально-экономические условия ее жизни были во многом схожи с условиями Восточной Украины. Так же, как и в России, давали себя чувствовать остатки крепостничества. Но политические и культурные условия во многом отличались от условий восточной Украины, входившей в состав царской России — «тюрьмы народов».
       Еще в середине XIX ст. там существовала украинская периодика — «Вечорниці», «Ніва», «Русалка», «Мета». Писателей на этой небольшой территории было больше, чем на всей Украине, но талантливых сил западно-украинская литература мало выдвигала. Специфическая западноукраинская рутина, консерватизм не дали возможности выйти на широкий литературный путь безусловно талантливому и оригинальному писателю Осипу Юрию Федьковичу (1834—1888). Он начал писать на немецком языке, но вскоре (в 1859) перешел на украинский язык. Первые поэтические произведения Федьковича, отражавшие несомненное влияние Шевченко, имели успех. Но выбиться на самостоятельный творческий путь Федькович не смог, оставшись романтиком, усвоившим слабые стороны творчества Шевченко, не понявшим ее могучей идейности, ее революционной направленности. Из крестьянской среды выдвинулся весьма талантливый писатель Іван Франко (см.), ставший одним из крупнейших классиков украинской литературы. Произведения Ів. Франко конца семидесятых и начала восьмидесятых годов принадлежат к лучшим классическим образцам критического реализма в украинской литературе. Первые, слабые по содержанию и языку, поэтические опыты отражали влияния как крупнейших украинских писателей, так и западноевропейской литературы. В дальнейшем Франко-поэт преодолел эти влияния, стал боевым политическим лириком, крупным мастером художественной формы, творцом прекрасного, отчеканенного языка. В конце восьмидесятых годов у Франко начали появляться упадочнические, пессимистические настроения. Как прозаик Франко выдвинулся на одно из первых мест в украинской классической литературе. Его рассказы и повести 70—80-х гг. отражали основные характерные особенности эпохи: рост капитализма на Западной Украине, положение крестьянства и рабочего класса. Он резко выступал против господствовавшего строя, но не был настолько последователен, чтобы стать на путь революционной борьбы. Франко известен также как крупный ученый, особенно в области древней литературы, фольклорист, критик, историк литературы. Творчество Івана Франко имело огромное влияние на дальнейшее развитие У. л.
       Отличительной чертой украинской литературы 60—90-х гг. является развитие реалистического направления, в особенности критического реализма, в основных произведениях Ів. Франко, П. Мирного, П. Грабовського, І. Тобілевича и др.
       

Украинская литература конца XIX и начала XX ст. — Конец XIX и начало XX ст. ознаменовались необычайным ростом промышленности на Украине. В сельском хозяйстве шла усиленная диференциация, концентрация земель в руках кулачества, повышался рост числа малоземельных крестьян, батраков и сезонников («заробітчан»). Усиливалась эксплоатация трудящихся в городе и деревне. Обострялась классовая борьба. В связи с этим росло революционное сознание рабочих масс.
       Широкое революционно-демократическое движение достигло своего зенита в революции 1905. Однако трусливое, а затем прямо контрреволюционное поведение буржуазии, вступившей на путь открытого предательства народных интересов, отразилось и на мелкой буржуазии, в особенности на мелкобуржуазной интеллигенции, среди которой начался отход от революции либо к анархизму, либо к контрреволюционному национализму.
       Эти социальные процессы сказались и в литературе данного периода, выдвинувшей целую плеяду писателей, из к-рых следует выделить таких выдающихся представителей, как Коцюбинський, Леся Украiнка.
       Коцюбинський М. М. (1864—1913) — крупнейший представитель революционно-демократического направления — в своем развитии проделал два этапа. Первый (приблизительно 1891—1897) — под влиянием Нечуя-Левицького, П. Мирного, Марко Вовчка и др. Для ранних произведений этого периода («Христя», «Ялинка», «П’ятизлотник», «Маленький грішник») характерны рационализм и морализация в духе народнического гуманизма.
       Хождение в народ, просветительская деятельность, организация школ, больниц, касс взаимопомощи и покупка земли у помещика — такова программа, выдвинутая писателем как средство борьбы с социальным злом и получившая выражение в целом ряде дальнейших произведений Коцюбинського этого периода («Хо», «Посол від чорного царя», «Для загального добра»). Но в то же время в этих произведениях чувствовалось и тяготение к реалистическому изображению действительности: писатель чутко прислушивался к жизни бедного крестьянства. Из наиболее реалистического рассказа этого периода («Ціпов’яз») видно, что Коцюбинський в это время уже отчетливо замечал нищету, процесс обезземеления крестьян, рост кулачества, противоположность интересов богачей и бедняков. В образе главного героя — Семена Ворона — Коцюбинський показал активнейшего представителя пролетаризующегося крестьянства, ищущего разрешения наболевших вопросов, жестоко разочаровывающегося во всей системе царизма. Однако выхода автор еще не нашел: герой его застрял на перепутьи.
       Описательность, статика, бытовизм, отсутствие углубленного психологического анализа — таковы особенности прозы Коцюбинського раннего периода. Сравнения, эпитеты либо заимствованы у народнической поэтики, либо скомпанованы по их образцу на материале крестьянского быта.
       Рост мастерства Коцюбинського начался с рассказов: «В путах шайтана» (1899), «Лялечка» (1901), «На камені», «Цвіт яблуні» (1902) и последующих, ознаменовавших новый этап в творчестве. Художественное мастерство здесь сочеталось с углубленным реалистическим отображением действительности.
       Уже в первом из перечисленных рассказов — «В путах шайтана» — писатель явно избегал внешнего бытового описательства; через призму тонкого психологического анализа настроений и переживаний татарской девушки он показал процесс разрушения старых патриархальных устоев села, упадок религиозных чувств. Лучшее реалистическое произведение Коцюбинського — повесть «Fata morgana» (1903—1910) и ряд высокохудожественных новелл — «Сміх», «Він іде» (1906), «Невідомий», «Persona grata», «В дорозі» (1907), «Intermezzo» (1908) — окончательно определили Коцюбинського как первоклассного художника-реалиста и мастера художественного слова. Особенно благотворное влияние на идейно-художественное развитие Коцюбинського оказал А. М. Горький, в течение многих лет друживший с Коцюбинським и состоявший с ним в переписке. Импрессионизм, почерпнутый у европейских и русских писателей, поэтику его Коцюбинський трансформировал, подчинил социальным заданиям. Так, в новелле «Він іде» с необычайной силой выражена ненависть к черносотенным погромщикам; устами героини Эстерки писатель протестовал против зверского издевательства и насилия над еврейской беднотой, протестовал против царизма. Новелла «Невідомий» тонко построена из отрывочных воспоминаний, настроений и переживаний заключенного в тюрьму «неизвестного» революционного борца. Из мастерски поданного узора импрессионистически использованных речевых деталей, элементов действия и субъективных настроений вырисовывается реалистический образ смелого, бескомпромиссного революционера, стремящегося подорвать основу самодержавия.
       В произведениях «Fata morgana», «Persona grata», «Подарунок на іменини» Коцюбинський пел гимны самоотверженной смелости и героизму революционеров, жертвующих жизнью в борьбе с царизмом («Невідомий»); он сатирически изобличал либеральную интеллигенцию («Сміх») и либеральное дворянство («Коні не винні»), бичевал уставших от революции и изменивших ей представителей мелкой буржуазии, опустившихся до уровня мещан-обывателей («В дорозі»), клеймил позором и ненавистью кулачество, не гнушавшееся провокаций, лишь бы послужить царю и полиции («Як ми iздили до криниці»), боролся с душевной усталостью, упадочничеством во время реакции («Intermezzo»).
       В замечательном произведении «Fata morgana» художнику — полноценному реалисту — удалось многообразно выявить социальные сдвиги и классовую борьбу на Украине в эпоху буржуазно-демократической революции. Для этого произведения характерны: большая художественная выразительность, эмоциональная и драматическая насыщенность и революционная целеустремленность.
       Значение Коцюбинського в истории У. л. огромно. Коцюбинський не только поднял прозу на высшую идейную ступень, но и в художественном мастерстве достиг уровня европейских и русских классиков. Он был революционным преобразователем украинской прозы, борцом с ее отсталостью и ограниченностью в предшествовавшую эпоху, на деле преодолевшим примитивизм народнической литературы.
       Несколько иным, но характерным представителем революционно-демократического течения был Архип Тесленко (1882—1911). Рисуя крайнюю нужду, безземелье, безработицу, эксплоатацию и издевательства помещиков и царских чиновников и вообще жизнь беднейших крестьян и интеллигенции, Тесленко не видел революционного выхода в борьбе с самодержавием, считая смерть единственной избавительницей от бедствий («Да здравствует небытие», «Тяжко», «Прощай, життя», «Страчене життя» и др.). Несмотря на крайнее проявление отчаяния и пессимизма, Тесленко являлся, после Коцюбинського, крупнейшим реалистом-прозаиком. Чувство социальной справедливости, ненависть к панам и любовь к беднякам выражены у него особенно ярко; социальный антагонизм Тесленко изображал с обостренной непримиримостью. Манера письма Тесленко — скупой, отрывистый диалог, полный недоговоренностей и намеков, сказовая форма, простой, лаконичный язык. Уступая Коцюбинському в силе и яркости художественного мастерства и понимании революционной перспективы, Тесленко дополнил его глубоко верными, типичными картинами бедственной жизни интеллигенции и доведенного до крайней степени нужды жестоко эксплоатируемого крестьянства.
       Непосредственным продолжателем революционно-демократических тенденций и лучшим учеником Коцюбинського являлся Степан Васильченко (фамилия — Панасенко, 1878—1932), начавший свою литературную деятельность в 1910. Любимый жанр его — короткая лирико-импрессионистическая новелла, проникнутая любовью к обездоленным массам и ненавистью к угнетателям — помещику, кулаку, самодержавию («Осіння казка», «Мати», «Крамольна ніч», «Петруня»). С острой душевной болью Васильченко рисовал крайнюю нужду крестьянства и беспросветную жизнь их детей («Дома», «Волошки», «Дощ»), сельских учителей («Вечеря», «Над Россю»), гибель народных талантов («Талант», «У панів»). Вера в грядущую революцию, в лучшее будущее народа, стремление к свободе отражено в новеллах «На свитанні», «За мурами» и в одной из лучших новелл «Мужицька арифметика», где крестьяне говорят о необходимости экспроприации помещичьих земель. Подобно Коцюбинському («Він іде»), Васильченко выступал против еврейских погромов («Про еврея Марчика, бідного кравчика»), а в «Чорні маки» и «Отруйна квітка» — против империалистической войны.
       Подавляющее большинство новелл и повестей Васильченко посвящено изображению жизни и психологии детей, в особенности учеников. С большим мастерством он нарисовал целую галлерею живых, талантливых детских натур, трагически гибнущих в одуряющей атмосфере старой школы, в условиях материальной нужды.
       Освоив лучшие достижения украинской (Шевченко, Мирный, Франко, Коцюбинський), русской (Горький, Чехов, Короленко) и мировой лит-р и фольклора, Васильченко разработал жанр лирико-импрессионистической по форме и реалистической по содержанию новеллы, иногда с уклоном в фантастику. Богатство и красочность языка делают его одним из лучших прозаиков в У. л.
       Коцюбинський, Тесленко, С. Васильченко, вместе взятые, глубоко и всесторонне отразили революционно-демократическое движение народных масс, их борьбу против самодержавия и социального неравенства в конце XIX и нач. XX ст. К ним примыкала и Леся Украiнка (см.) (1871—1913) как страстный борец против колониального порабощения Украины царской Россией. Ее стихи и драмы отличались «энергичной дикцией» (по выражению Франко), общественно-проблемной устремленностью, публицистичностью. Идея национального освобождения сильно звучала во всем ее творчестве.
       С необыкновенной стойкостью, решимостью и энергией она выступила против тех малодушных сетований, которыми полна была поэзия ее современников. Борьба, пропаганда активного выступления с оружием в руках, непримиримость, героизм и смелость, презрение к смерти — таковы мотивы и настроения ее стихов, поэм и драм. Вопрос поэтического призвания и самоопределения приобретал для Л. Украiнки в этой связи особенное значение, и она решала его в том смысле, что поэзия должна разить врагов, как меч («Слово, чому ти не твердая криця?»), должна «жечь, но не вялить, действовать, резать, даже убивать, но не быть осенним дождичком» («Де поділися ви, голосніi слова»). И действительно, ни в стихах, ни в драматических произведениях Л. Украiнки нет ни сентиментальной созерцательности, ни «чистой» лирики субъективных переживаний; мотив любви почти отсутствовал в ее лирике: ее поэзия мужественна, общественно-устремленна и действенна.
       В своих произведениях Л. Украiнка гневно бичевала инертность, покорность, пассивность, христианскую мораль, соглашательство, измену в борьбе за национальное освобождение.
       Ее ненависть к национальному порабощению еще более усилилась после разгрома революции 1905. Непримиримая ненависть к самодержавию у нее выливалась иногда в отрицание культурного сближения интеллигенции побежденной нации с представителями власти победителя, но отрицательное отношение к самой культуре другой нации ей было чуждо. Пьесы Леси Украiнки аллегоричны или символичны. Сюжеты драмы и многих поэм Леся Украiнка брала из всемирной истории, ища в них аналогий и параллелей и вкладывая в них свое идейное содержание. Лесе Украiнке было свойственно расширительное, обобщающее понимание национально-освободительного движения, охватывающее народ вообще, хотя свои симпатии, чаяния и надежды она отдавала преимущественно интеллигенции, считая ее передовой силой, долженствующей осуществить ее мечты. Но в то же время, как трезвый реалист-наблюдатель, она видела слабость, никчемность, малодушие и равнодушие большинства этой интеллигенции и не жалела ни огня, ни красок, чтобы разжечь в ней активное стремление. Особенно большие надежды она возлагала на революционный подъем 1902—1905. Произведения этого времени отличались тонким предвидением наступающей революции («Кассандра»), высоким революционным подъемом и пафосом, ненавистью к рабству, порабощению и лицемерию, общественному неравенству («У катакомбах»).
       Революционно-демократические настроения и взгляды Л. Украiнки наиболее четко выражены в поэме «Осіння казка», где писательница с особой силой отобразила свою ненависть к царскому деспотизму и буржуазной интеллигенции, ставшей на путь измены. Эта поэма ярко запечатлела не только демократические симпатии Л. Украiнки, но и ее веру в грядущую победу революции.
       Однако с поражением революции ее надежды на интеллигенцию пошатнулись. В ее творчестве сильнее и чаще стали звучать уже ранее изредка проявлявшиеся мотивы одиночества и мечта о героической личности, но эти мотивы у нее, в отличие от индивидуализма декадентов, не были самодовлеющими: поэтесса страстно искала и воспевала сильную личность, вождя, способного повести за собой массы инертной интеллигенции. Разочарованность в революции и осуществлении надежд усилили тяготение Л. Украiнки к романтизму, особенно сказавшемуся в драматической сказке-феерии («Лісова пісня», 1911), на тему о верности и измене, о подчинении и свободе, о любви к природе. В этой сказке, построенной на фольклорном материале, мечта и действительность, поэзия бескорыстного, искреннего, глубокого чувства и примитивная проза низменных интересов сталкиваются в трагическом конфликте.
       Л. Украiнка впервые в У. л. создала яркий тип женщины-борца за общественную и личную свободу. Ее лирика, давшая высокие образцы социального пафоса, энергии, борьбы и героического порыва, положила конец сентиментально-народническому эпигонству и примитивизму ее современников и возродила лучшие традиции общественной поэзии в У. л.
       В период реакции, после поражения революции 1905, украинская буржуазия и мелкобуржуазная интеллигенция, за исключением некоторой демократической ее части, спешно отмежевались от революции. Выразителем капитулянтских настроений и взглядов, идеологом тактики измены и предательства украинских эсдеков-меньшевиков был Винниченко.
       В годы революционного подъема Винниченко много писал о беднейшем крестьянстве («Голота», «Біля машини», «Голод», «Хто ворог», «На пристані»). Игнорируя идейную суть этих рассказов и ссылаясь на тематику, националисты провозглашали Винниченко певцом пролетариата. На самом же деле Винниченко в своих произведениях искажал реальную действительность с националистических позиций.
       Наиболее типичным выразителем идей Винниченко является образ «Мефистофеля» («Записки кирпатого Мефистофеля») — циничного ренегата-обывателя, для к-рого «нет ничего не только святого, а даже дорогого, ценного в жизни». Да и сам о себе он говорит довольно удачно: «Я хищник-адвокат, который кормится падалью закона, глупостью, беспомощностью и жадностью своих жертв». Разрушитель общепринятой морали, он считает семью анахронизмом. Скептик и нигилист, не веря ни в честность, ни в неподкупность, будучи сам жадным к наживе, он верит только в деньги как в единственную всемогущую силу.
       Проблематика у Винниченко — проблематика старой буржуазно-мещанской морали, доведенной им до крайностей цинизма, оголенного эгоизма, анархического индивидуализма и национализма.
       Решая политические и моральные проблемы на показе жизни украинских с.-д., Винниченко невольно разоблачил отрицательные качества меньшевистско-националистической интеллигенции.
       Анархический индивидуализм, культ сильной личности, проповедь «безбуржуазности» украинской нации, расовой теории представляют собой ту систему взглядов национализма, к-рая вдохновляла и обучала тактике двурушничества и измены позднейших контрреволюционных националистов-террористов.
       Последние произведения Винниченко «Солнечная машина» (1924) и пьеса «Над» (1926) развивают его националистические взгляды. «Солнечная машина» — омерзительный пасквиль на социализм, революцию и социалистическое движение масс. Таков гнусный конец этого эмигранта — врага народа, предводителя украинской контрреволюционной националистической буржуазии.
       Формальным началом украинского декаданса считается обращение М. Вороного к украинским писателям («Літерат.-науков. вістник», 1901, № 9) и стихотворное послание к І. Франко в альманахе «З над хмар і долин» (1903), где он призывал писателей отойти от примитивизма народнической литературы и «приблизиться к новейшим течениям и направлениям в современных литературах европейских».
       М. Вороний (1871—), поэт трагической любви, социального одиночества, тоски, бессилия, поклонник «чистой красоты» и националистический трубадур, был в сущности эпигоном Верлена, Бодлера, Мережковского и др., старательно перенося в У. л. формы западноевропейского декаданса; сам же он дальше версификаторства не пошел; его поэзия, лишенная подлинного чувства, не пережила даже его юности.
       К декадентам принадлежали также: Олесь, Чупринка, Філянський, Гнат Хоткевич, критики — Сріблянський (Шаповал), Iвшан; из галицких писателей Ольга Кобилянська, Катря Гріневичевна и др. Часть молодых галицких декадентов объединилась вокруг издательства «Молода муза» (1906), получив имя «молодомузцев». В эту группу входили: Петр Корманський, Василий Пачовський, Богдан Лепкий, Михаил Яцків и др. Органом декадентов был журнал «Украiнська хата» (1909—1914), хотя они охотно печатались и в других журналах (напр. в органе группы Винниченко «Дзвін»).
       Являясь эпигонами западноевропейских и русских декадентов, украинские декаденты проповедывали индивидуализм, культ избранной личности, идеи «чистого» искусства, рафинированный эстетизм с характерным для него отвращением к общественности. Уход от жизни в абстрактную символику, мистику, эротику, упадочничество характеризуют их поэзию.
       Ощущение гибели, обреченности, смерти, разочарованность, тоска, одиночество, отчаяние, бесперспективность, отвращение к демократизму, мечты о независимой буржуазной Украине, воспевание аристократического быта, националистическая идеализация прошлого — таковы главные мотивы поэзии этих рахитичных националистических поэтов.
       Украинские декаденты отличались от европейских и русских прежде всего тем, что их погоня за «чистой красотой» и рафинированной формой сочеталась с духом воинствующего национализма. Вороний призывал прекратить внутренние распри и объединиться «всей нацией» на борьбу («Мишача сварка»). Националистические и антидемократические «идеи» проводили в своих произведениях Філянський, Чупринка. Особенно сильно разжигал националистические чувства Олесь («Десять літ», «Прокляття, розпач і ганьба», «Не нам осміяним сміятись»). Проникнутые сильным националистическим духом и стремлением к возрождению буржуазной Украины, общедоступные по форме, без заумной символистики и европейской утонченности, ранние стихи Олеся («З журбою радість обнялась», 1907) были восторженно приняты в среде националистической интеллигенции и кулачества. Революцию 1905 и 1917 Олесь приветствовал с энтузиазмом («Яка краса відрождення краiни», «Воля, воля»), ожидая осуществления своих националистических мечтаний.
       Однако годы реакции после 1905 усилили упадочнические, индивидуалистические и пессимистические настроения среди украинских декадентов, углубили мотивы ухода от жизни в далекий мир туманных символов. Так, если Черкасенко (1876—) сначала изображал жизнь шахтеров («Вони перемогли», 1907), то в годы реакции, под влиянием «Потонувшего колокола» Гауптмана, он написал символистическую «Казку старого млина» (1914), где оплакивал патриархальную поэзию степей, уничтожаемую безжалостным наступлением капитализма.
       Растерянность и пессимизм, тоска и печаль, вера в неведомую силу-спасительницу, ужас перед темным будущим овладели умами украинских декадентов в годы реакции. Появился ряд сходных в отношении тематики и жанра произведений, с характерным символистическим мечтательством о недостижимых идеалах (Олесь — «По дорозі в казку», «Над Дніпром» и др.). Украинские декаденты, отрицая примитивизм народнической литературы и ратуя за новейшие европейские образцы, дальше эпигонства европейских и русских декадентов не пошли ни в идейном, ни в формальном смысле, подлинными новаторами не были, своей поэтики не создали. Социальная и идейная выхолощенность и убожество приводили их к культивированию абстрактного формализма, доходившего часто до пустой словесной игры.
       Понятно, почему многие украинские декаденты оказались либо в лагере империализма, в эмиграции, либо оказались просто кулацкими бандитами, как Чупринка.
       Галицким декадентам противостояли представители демократического направления — М. Черемшина (см.), отчасти Лесь Мартович. М. Черемшина изображал в своих рассказах ужасы нищеты крестьянства, разорение его империалистической войной и самодержавием. Он дал высокохудожественные образцы украинской импрессионистической новеллы.
       В некоторой оппозиции к декадентам была группа так наз. «нацдемовцев», по существу с ними единая. Стремясь сообща с декадентами к одной и той же цели — господству капитализма и «своей», национальной буржуазии, — нацдемовцы (С. Iфремов, Б. Грінченко и др.), в отличие от декадентов, ориентировались гл. обр. на сельскую буржуазию, на кулака. Отсюда их маскировка под демократизм, проповедь «безбуржуазности украинской нации», ориентация, с одной стороны, на сельскую тематику, быт и язык, этнографизм, а с другой стороны — нападки на эстетизм, индивидуализм и символистические «теории» декадентов. Декаденты в свою очередь обвиняли нацдемовцев в отсталости, примитивизме, провинциализме, тематической и культурной ограниченности. Но это были разногласия в одном и том же лагере националистической буржуазной интеллигенции, единодушно боровшейся против революционного и демократического направления в литературе, а также против рабочего движения. Литература украинских декадентов и нацдемовцев свидетельствует об упадке и разложении украинской буржуазной культуры в эпоху империализма.
       Украинская буржуазно-националистическая литература эпохи империализма стала на путь измены народу, на путь предательства и контрреволюции. Яростно борясь против революционного движения рабочего класса, против революционно-демократической литературы и после Великой Октябрьской социалистической революции, она в результате оказалась в лагере самой отъявленной буржуазно-националистической контрреволюции.
       Наиболее плодотворным и художественно доминирующим течением данной эпохи было подлинно демократическое, представленное Коцюбинським, Л. Украiнкой, С. Васильченко, Грабовським, Тесленко, освоившими лучшие образцы народного творчества, унаследовавшими революционные традиции предыдущей эпохи (Т. Шевченко). Эти писатели следовали лучшим традициям революционно-демократической литературы братского русского народа, а позднее испытали большое благотворное влияние русской пролетарской литературы в лице величайшего ее представителя — А. М. Горького. Именно такие писатели, как Коцюбинський, Л. Украiнка, Тесленко, отчасти М. Чернявський (см.), а в Галиции М. Черемшина, были творцами новых форм в литературе, критически освоившими новейшие стилевые искания передовых русских и западноевропейских писателей. Именно Коцюбинський и Л. Украiнка в 900-х гг. создали свои наиболее зрелые в идейно-художественном отношении произведения. В 900-х же годах начали свою деятельность А. Тесленко и С. Васильченко, что знаменовало дальнейшее развитие подлинно демократической украинской литературы.
       Представители революционно-демократического движения в У. л. внимательно и чутко относились к революционным стремлениям широких народных масс, принимали активное участие в освободительной борьбе, отражали эту борьбу в своих выдающихся произведениях. Литература революционной демократии, в противовес символизму и мистическому романтизму декадентов, утверждала критический реализм, подняв его на высшую ступень; эта литература составляет ценнейшую часть украинского литературного наследства, положительно влиявшую на развитие многих украинских советских писателей.

Библиография:
У. л. 1-й половины XIX века: Пыпин А. Н. и Спасович В. Д., История славянских литератур, т. I, 2 изд., СПБ, 1879; Петров Н. И., Очерки истории украинской литературы XIX столетия, Киев, 1884; Дашкевич Н., Малорусская и другие бурлескные (шутливые) Энеиды, «Киевская старина», 1898, сентябрь; Каллаш В., Из истории малорусской литературы 20-х и 30-х годов XIX века, там же, 1900, май, сентябрь, ноябрь.

Библиография:
У. л. 60—90-х гг. и конца XIX и начала XX вв.: Петров Н. И., Очерки истории украинской литературы XIX столетия, Киев, 1884; Антонович В., К вопросу о галицко-русской литературе, «Киевская старина», 1900, март; Франко І., З останніх десятоліть XIX в., «Літературно-науковиi вістник», Киiв, 1902, кн. 7—9; Его же, Матер’яли до культурноi історіi Галицкоi Руси XVIII и XIX вв., Львов, 1902; Его же, Украiнське письменство 1866—1873 років, «Літературно-науковиi вістник», Киiв, 1902, кн. 10—12; Грабовський П., Автобіографія, там же, 1903, кн. 4; Русова С. Ф., Гражданские мотивы в малорусской современной поэзии, «Русская мысль», 1904, кн. 8; Фабрикант Н., Краткий очерк из истории отношений русских цензурных законов к украинской литературе, «Русская мысль», 1905, кн. 3; Чернышевский Н. Г., Полное собрание сочинений, издание М. Н. Чернышевского, т. VIII, СПБ, 1906 (см. ст. «Национальная бестактность»); Драгоманов М., Шевченко, украiнофили й соціялізм, Львов, 1906; Его же, Собрание политических сочинений, т. II, Paris, 1906 (см. ст.: «По вопросу о малорусской литературе»); Стешенко І., Історія украiнськоi драми, I т., Киiв, 1908; Драгоманов М. П., Политические сочинения, т. I, Москва, 1908 (см. ст. «Литературное движение в Галиции», стр. 343—417; Франко І., Нарис історіi украiнсько-руськоi літератури до 1890 р., Львов, 1910.
       

Украинская советская литература. Советская У. л. развивалась в обстановке напряженной классовой борьбы. В результате гражданской войны на Украине, разгрома буржуазии и международной интервенции, решительной и окончательной победы социалистической революции значительная часть буржуазной интеллигенции, в том числе и ее литературные представители, эмигрировали за границу. В буржуазно-империалистических странах эти враги народа продолжали свое черное дело клеветы, инсинуаций, диверсий и шпионажа, направленных против Советской Украины, Страны Советов, ее культуры и литературы. Другая часть буржуазной интеллигенции, прокламировавшая свою «лойяльность» к советской власти, фактически лишь приспособилась к легальным возможностям и продолжала свою враждебную линию, прибегая к двурушническим методам борьбы, ища опоры в не ликвидированном еще в начальные годы советской властью классе сельской буржуазии и отчасти промышленной буржуазии, а позже — во внешнем капиталистическом окружении. Терпя поражение за поражением на литературном фронте, она вступила на путь подпольной контрреволюционной деятельности. Одна из групп ее («СВУ») была ликвидирована в 1929. Националисты, троцкисты, «левые» и правые предатели на протяжении многих лет, вплоть до разгрома их органами диктатуры пролетариата, всячески стремились задерживать рост советской литературы, пытались разлагать ее изнутри, подчинять своему влиянию. Однако, несмотря на подрывную деятельность врагов, советская украинская литература неуклонно росла, крепла и достигла значительных успехов, став в первые ряды литературы великого Советского Союза.
       Советская У. л. развивалась под благотворным воздействием освободительных идей великой русской литературы, в особенности — социалистических идей русской пролетарской литературы, ее величайшего представителя, основоположника, гениального писателя А. М. Горького. Это воздействие сочеталось с критическим освоением украинского революционно-демократического литературного наследия. Советская У. л. крепла и крепнет в тесном сотрудничестве с литературой братских народов нашего великого Союза, широко используя в процессе своего развития богатства советского фольклора. Творчество украинских писателей — Т. Шевченко, М. Коцюбинського, Леси Украiнки, І. Франко, а с другой стороны, русских писателей — А. Пушкина, Н. Некрасова, М. Салтыкова-Щедрина, — живое общение писателей с А. М. Горьким и участие украинских советских писателей в практике строительства социализма — все это вместе взятое имело большое влияние на процесс становления молодой украинской советской литературы, на выработку ее языка, жанров и стиля.
       Поэтическая деятельность крупнейшего украинского поэта Павло Тычины (см.) шла по линии преодоления символистской поэтики. Уже в 1917—1919 Павло Тычина выступил с революционно-реалистическими стихами («Там тополі у полі на волі», «Дума про трьох вітрів», «На майдані коло церкви», «Як упав же він з коня»), к-рые заняли видное место в украинской советской поэзии. Несколько позже (1921) выступил в печати Владимир Сосюра с поэмами («Червона зима») и стихами («Відплата», «До нас», «О недаремно» и др.), написанными в стиле революционного романтизма (сборники «Поэзіі», 1921, и «Червона зима», 1922).
       Период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства расширил и углубил процесс роста советской литературы в целом; в это время появился ряд новых поэтов (М. Бажан, П. Усенко, Л. Первомайский), прозаиков (Ю. Яновский, Ю. Смолич, А. Головко, А. Копыленко, П. Панч, А. Любченко, И. Сенченко), продолжал свою работу С. Васильченко, начинал литературную деятельность А. Корнейчук, позднее выдвинувшийся в первые ряды драматургов Союза.
       Литература этого периода уделяла много внимания изображению гражданской войны, показу борьбы трудящихся Украины с врагами революции (А. Головко, сб. рассказов «Можу», А. Копыленко, сб. «Буйний хмиль», П. Панч — повесть «Без козиря», «Голубі ешелони», А. Любченко, рассказы «Зяма» и др.); Л. Первомайский издал поэму «Трипільська трагедія», посвященную героическому походу комсомольцев против кулацких банд; П. Усенко воспевал в стихах комсомол — сб. «КСМ». Классовая борьба в селе, борьба бедняцкого крестьянства против кулаков нашла свое отражение в лучшей повести этого времени — «Бурьян» Андрея Головко (1927). В этой повести А. Головко, положив в основу сюжета известный факт убийства кулаками рабкора Малиновского, сумел воплотить в яркие образы характерные особенности украинского села в первые годы революции, дать насыщенное ненавистью к классовым врагам волнующее произведение, прочно вошедшее в актив советской литературы.
       Значительным вкладом в украинскую советскую прозу являются пореволюционные новеллы Степана Васильченко — лучшего ученика Коцюбинского. В повестях, посвященных изображению жизни школьников, С. Васильченко (подробнее см. о нем в разделе «Украинская литература конца XIX и начала XX в.») говорит о том, как в условиях свободной советской школы расцветают детские способности. На конкретном примере работы авиационного кружка («Авіаційний гурток») Васильченко рисует типичную картину развития детской изобретательности, самодеятельности пионеров, их любовь к авиации. В наиболее значительном и по размерам и по художественным достоинствам произведении «Олив’яний перстень» (Оловянное кольцо) Васильченко с глубокой лирической теплотой и мягким юмором рассказывает о знакомстве городских пионеров-учеников с селом, о бескорыстной помощи их крестьянам в уборке урожая. Сюжет усложнен и дополнен тонким показом зарождающегося чувства влюбленности среди подростков.
       В поэзии выдающимся событием был сборник Тычины «Вітер с Украіни» (1924), свидетельствовавший о дальнейшем идейно-художественном росте поэта. В этом сборнике темы борьбы трудящихся на различных этапах истории за свободный радостный труд сочетаются с новыми исканиями в области поэтической формы.
       Микола Бажан, выдающийся мастер стиха, начал свою поэтическую деятельность тоже с романтического воспевания героики революции (сборник «17-й патруль», 1926); его ранние стихи отличались подчеркнутой напряженностью ситуации и психологических состояний, причем в стилистических средствах явно ощущалось влияние поэтики раннего Маяковского.
       В период перехода на мирную работу и борьбы за социалистическую индустриализацию классовая борьба в литературе особенно обострилась в явлении так наз. «хвылевизма» (от имени Хвылевого — представителя контрреволюционного буржуазного национализма). Хвылевый стремился ориентировать советскую литературу на буржуазную Европу. В этом ему деятельно помогали неоклассики, одно из течений буржуазно-националистической литературы, творчество к-рых Хвылевый объявил единственно верным и желательным. Хвылевизм отразил влияние на У. л. сельской и городской буржуазии, активизировавшейся в 20-е годы. Как агентура капиталистического окружения, идя об руку с аналогичным проявлением национализма на политическом фронте, — «шумскизмом», — хвылевизм стремился к отрыву Украины от Советской России в целях реставрации капитализма на Украине. Эти установки Хвылевого четко выявились в процессе лит-ой дискуссии (1925—1928). Партия, руководимая тов. Сталиным, своевременно вскрыла контрреволюционную сущность хвылевизма, неоклассицизма и других враждебных течений и положила конец «дискуссии» постановлением Политбюро ЦК КП(б)У, опубликованным 15 мая 1927. Распространив свое временное влияние на ряд писателей, начавших переходить на сторону советской власти или уже стоявших на советских позициях, группа Хвылевого после роспуска своей литорганизации («Вапліте», 1927) продолжала свою разлагающую деятельность в замаскированных формах (аллегоризм, эзоповский язык), в своих якобы «внегрупповых» журналах «Літературний ярмарок» (1929), «Літфронт» (1930). Партия разоблачила и этот маневр националистов. Тогда известная часть буржуазно-националистической интеллигенции, пробравшаяся в литературу и смежные идеологические области — театр, философию и др. — ушла в подполье для контрреволюционной подрывной деятельности, но была разоблачена и ликвидирована органами диктатуры пролетариата.
       Кроме неоклассиков, прикрывавших свою враждебность к революции «аполитичностью» и «нейтрализмом», упорную борьбу с пролетарской литературой вели футуристы. Украинские футуристы, взявшие за основу троцкистский тезис отрицания пролетарской литературы, были проводниками контрреволюционного троцкизма.
       Под маской «деструкции формы» они занимались подрывной «работой». Часть из них, перешедшая в подполье, в борьбе против украинского народа докатилась впоследствии до методов террора. Ставшие на путь контрреволюционной подпольной деятельности, представители футуристов, неоклассиков, хвылевистов и прочих литературных организаций были окончательно разгромлены и выкорчеваны в годы второй пятилетки.
       В стилевом отношении литература периода перехода на мирную работу представляла пеструю картину. Ю. Яновский (см.), уже в то время зарекомендовавший себя выдающимся стилистом, но в идейном отношении поддававшийся националистическим влияниям, шел по пути абстрактного романтизма. Копыленко и Сосюра, увлеченные героикой гражданской войны, в основном развивались в русле романтизма революционного, хотя в стихах Сосюры напр. иногда преобладали упадочнические настроения, к-рые свидетельствовали о непонимании поэтом политической сущности нэпа. Головко, отчасти Панч, Любченко, Копыленко отражали в своем творчестве импрессионистические влияния, хотя в основном шли к реализму. Смолич культивировал научно-фантастические и приключенческие жанры. На стихах Рыльского сказывалось влияние неоклассического «аполитизма»; игнорируя окружающую действительность и борьбу, он погружался в мир грез и вымышленной греко-римской идиллии. Тычина, наоборот, успешно преодолевал космический символизм, переходя к реализму, обогащая свое мастерство опытом углубленного изучения действительности и использования народного творчества. Начиная с периода борьбы за социалистическую индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства, Тычина все более и более склонялся к политической поэзии, становился ярким певцом советского патриотизма (сборник «Чернігів», 1931, «Партія веде», 1934). Рыльский начинал отходить от аполитичности, приближаясь к современности, все более заинтересовываясь социальной тематикой (сборник «Гоміні в відгомін», «Де сходяться дороги», 1929). Бажан в своих философских поэмах («Будівлі», «Число»), богатых синтетическими образами, показал себя выдающимся поэтом-мыслителем. В своих произведениях поэт сделал смелую попытку осознать исторический путь развития человечества, представить прошедшие формации в обобщенных образах, критически осмыслить социальное прошлое, стремясь глубже и органичнее воспринять эпоху социализма, которую поэт патетически утверждает. Эта работа не была свободна от идеалистических срывов. Были также моменты, когда поэт не видел выхода из противоречий, терзался сознанием гамлетовской раздвоенности («Гофманова нич»). Но в таких крупных вещах, как «Розмова сердець» (Беседа сердец) и «Смерть Гамлета», Бажан подвергал уничтожающей критике неустойчивость мелкобуржуазной психологии, гамлетизм, безжалостно бичуя «романтику двоящихся душ». Этап идейного осознания эпохи завершается у Бажана картиной беспощадной борьбы с пережитками капитализма в психологии человека («Трилогія пристрасті», 1933). Поэт глубоко понял, что «единственная великая и настоящая человечность — ленинская человечность последних боев».
       Проза этого периода стремилась отобразить социалистическую стройку, освещая в некоторой степени процессы индустриализации (В. Кузьмич, «Крила», Л. Смилянский, «Машиністи», «Мехзавод»), выдвигая проблемы взаимоотношений интеллигенции и рабочего класса (Копыленко, «Визволення»), вопросы социального значения труда и науки в капиталистических странах и у нас (Смолич, «Господарство д-ра Гальванеску», «Що було потім»), классовой борьбы в колониальных странах (Смолич, «Ще одна прекрасна катастрофа»). Часть произведений этого периода не избегла националистических влияний («Чотири шаблі» Яновского, «Серце» Сосюры, «Фальшива мельпомена», «По той бік серця» Смолича), натуралистических тенденций («Твердий матер’ал» Копыленко), упадочнических настроений, есенинщины («Коли зацвітут акаціі» Сосюры). В упадочничестве сказалась растерянность некоторых писателей перед трудностями революционной борьбы.
       Основная масса писателей решительно и бесповоротно перешла на советские позиции. ВУСПП же, не заметившая перестройки этих писателей, продолжала их третировать и шельмовать. Став тормозом на пути дальнейшего развития советской литературы и объединения ее сил, ВУСПП, подобно аналогичным организациям в других республиках и их объединению «ВОАПП», была ликвидирована постановлением ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932.
       Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», указание тов. Сталина о борьбе за социалистический реализм, его определение роли писателей как «инженеров человеческих душ», высокая оценка им В. Маяковского, подчеркнувшая громадное значение политической поэзии, Всесоюзный съезд писателей, организация союза писателей и неустанное руководство А. М. Горького, Сталинская Конституция — создали все предпосылки для того расцвета и нового подъема советской литературы, к-рый наступил в годы второй пятилетки. Период борьбы за социалистическую индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства ознаменовался славными победами и достижениями на фронте коллективизации и индустриализации страны, плодом к-рых явилась Сталинская Конституция. СССР стал страной победившего социализма, незыблемым форпостом мировой революции. Это было причиной того, что враги народа — троцкисты, националисты и прочие агенты контрреволюции — с особым ожесточением путем индивидуального террора, диверсии, вредительства, шпионажа пытались затормозить мощное поступательное движение социализма на всех фронтах строительства, в том числе и на литературном. Но враги потерпели полное поражение. Часть членов литературных организаций, в том числе и ВУСПП, были разоблачены как враги народа, всячески вредившие также и делу развития советской литературы. Несмотря на подрывную деятельность врагов, советская литература продолжала интенсивно развиваться. Вторая пятилетка была весьма интенсивным периодом в развитии советской У. л., ее идейно-художественный уровень значительно повысился. Такие поэты, как П. Тычина, М. Бажан, М. Рыльский, прозаики — А. Головко, Ю. Яновский, Ю. Смолич, А. Копыленко, драматурги — А. Корнейчук, И. Кочерга, стали видными деятелями советской литературы. Неустанное руководство партии, лично т. Сталина, А. М. Горького литературным процессом способствовало развитию советской У. л. в духе социалистического реализма, хотя литература продолжала еще отставать от тех задач, которые перед ней выдвигало культурное строительство страны.
       Тематика советской У. л. этого периода столь же разнообразна, как и значительна. Литература этих лет отражала процессы строительства социализма, дальнейший рост индустриализации, коллективизации, создавала образы нового человека, отображала период гражданской войны, недавнее прошлое — от революции 1905 до Октября. Что же касается предыдущих исторических эпох, жизни украинского народа в историческом прошлом, то к этим темам писатели начали подходить вплотную только в данный период. В 1933 вышла поэма М. Рыльского «Марина», рисующая тяжелую жизнь крепостной женщины и дикие нравы панов-крепостников. В ней ярко отражена эпоха крепостничества на Украине. Одна из лучших пьес И. Кочерги «Пісня про свічку» правдиво рисует борьбу украинского народа против феодалов в XVI ст.
       Социалистическое строительство в широком смысле слова нашло свое отражение в целом ряде произведений этого периода. Большинство поэтических произведений показывало достижения и победы эпохи социализма, развивая мотивы обороны страны и борьбы с международной реакцией; поэты призывали к бдительности, выражая ненависть и презрение к изменникам родины — троцкистам, националистам и всяческим контрреволюционерам. Они воспевали нового, социалистического человека, радостную, культурную, зажиточную жизнь, любовь к родине, партии и вождю, тов. Сталину. Под их пером оживали незабываемые страницы истории гражданской войны, их вдохновляли подвиги героев Советского Союза, стахановское движение, стремление международного пролетариата к мировой революции, героическая борьба испанского и китайского народов за свою независимость.
       Значительный идейно-политический подъем характерен для творчества многих поэтов этого времени и в особенности для выдающихся мастеров поэзии. Так Тычина в своих замечательных сборниках стихов — «Чернігів» и «Партія веде» (1934), на основе органически глубокого использования фольклора, дал ряд волнующих песен о трактористах, о Котовском, стихов о героизме молодежи и едких сатир на всяческих панов и врагов родины. Он создал блестящие образцы политически-заостренной поэзии.
       Весьма значителен идейный поворот Максима Рыльского именно с конца первой пятилетки: поэт решительно отошел от неоклассицизма, стал глубже воспринимать реальную советскую действительность. Показателем этого перелома был сборник «Знак терезів» (1932), за к-рым вскоре последовали: поэма «Марина» (1933), сборники — «Киiв» (1934), «Літо» (1936), «Украiна» (1938). Если первые два сборника Рыльского («Знак терезів» и «Киiв») еще носили отпечаток созерцательности в поисках нового пути, а также отдельных рецидивов неоклассической поэтики, то последние два — «Літо» и «Украiна» — уже давали образцы поэзии зрелого мастера, изображавшего достижения социалистической стройки. Значительным успехом пользуется его «Песня о Сталине». Она приобрела популярность во всем Советском Союзе, стала подлинно народной. В то же время Рыльский живо интересуется историческим прошлым Украины; трагическому прошлому порабощенного украинского народа поэт противопоставляет светлое настоящее — победы и жизнерадостность сталинской эпохи. Украинская советская поэзия создавала образы положительного героя, как воплощение лучших типичнейших черт социалистического человека. Таким является например образ С. М. Кирова в поэме М. Бажана «Бессмертя» (1937), воспроизводящий три основных этапа в жизни и деятельности Кирова: подпольную работу в Сибири, участие в гражданской войне и роль Кирова — строителя социализма, руководителя партии. Эта поэма — крупная победа М. Бажана. В ней поэт показал себя одним из лучших политических лириков. Для советской поэзии в целом эта поэма значительное достижение. Избавившись от ранее свойственных ему черт идеалистичности мышления, тяжеловесности слога и архаической лексики, Бажан в «Бессмертьи» создал величественный образ героического, энергичного, неутомимого в труде, гуманного, преданного народу большевика, полного светлой радости, веры в победу социализма, неисчерпаемого оптимизма и непримиримости к врагу. Поэма отличается широким кругозором, в ней глубоко чувствуется необъятный простор нашей родины, масштабность и грандиозный размах строительства социализма, вся эта картина проникнута величественным пафосом социалистического творчества и жизни, побеждающей смерть, побеждающей подлые происки врага. Поэма заканчивается гимном свободному социалистическому созидающему труду освобожденного человечества. Характерная стилевая особенность поэмы: сила выразительности, афористичная сжатость, синтез мысли и эмоциональной напряженности. Вторая поэма М. Бажана — «Батьки і сини» (Отцы и сыновья, 1938) — это поэма об отважной самоотверженной борьбе рабочих за советскую власть, это гимн советскому патриотизму. В этой поэме М. Бажан в простые волнующие образы воплотил мысль тов. Сталина о том, что «кровь, обильно пролитая нашими людьми, не пропала даром, что она дала свои результаты». Поэма захватывает пафосом величественной правды, героизма и ненависти к врагам революции.
       Из положительных образов особое внимание поэтов привлекает образ вождя народов тов. Сталина, которому посвящено много стихов у Рыльского, Тычины, Бажана, Сосюры, Усенко, Голованивського, Крыжанивського и др. Легендарные герои Красной армии — Котовский, Щорс, Фрунзе, железный нарком Ворошилов, их подвиги и победы вдохновляют многих поэтов. Из этих стихов следует отметить «Песню о Котовском» и «Поэму о Котовском» Тычины, большую поэму Л. Дмитерко о народном герое Щорсе — «Присяга вірних» (1937), в которой поэт нарисовал выразительный образ славного полководца Красной армии. Формальный рост и более глубокоя идейная устремленность видны у таких поэтов, как В. Сосюра, Л. Первомайский, С. Голованивський, П. Усенко. В сборнике «Нові поэзіі» (1937) В. Сосюра воспел героизм защитников Мадрида, создал прочувствованные образы вождей революции. Его стихи проникнуты оптимизмом, в них чувствуется кипение молодых творческих сил.
       Л. Первомайский сборником «Нова лірика» (стихи 1934—1937) показал, что он успешно преодолевает сухость, некоторую искусственность и идейные срывы, характерные для его предыдущих произведений. Последние стихи и песни этого поэта приобретают прозрачность формы и большую простоту выражений. Их отличительным качеством являются бодрость и торжественная приподнятость, с которыми поэт говорит о любви к родине, к тов. Сталину, к героическим людям и молодежи советской страны.
       С. Голованивський в новых стихах в сборнике «Зустріч Маріі» (1935) освобождается от манерности, стихи его становятся более естественными и гладкими; лучше всего ему удаются песенные мотивы.
       Ряд молодых поэтов неустанно работает над повышением культуры стиха, расширяет свой идейный и тематический диапазон. В этот период в поэзию пришла новая талантливая молодежь: А. Малышко, И. Муратов, К. Герасименко, Вырган, Ю. Карский, А. Новицкий, Г. Плоткин, А. Копштейн. А. Малышко свойственна активная и жизнерадостная интерпретация актуальной социалистической тематики, его волнуют преимущественно жизнь и подвиги людей нашей эпохи. Замечательным фактом развития творчества широких народных масс, освобожденных Октябрьской революцией, является приход в литературу поэтов из народа (Мария Миронец и др. См. раздел «Устное народное творчество»). Далеко шагнула вперед украинская советская проза, которая в наиболее значительных произведениях отразила процессы индустриализации и коллективизации, строительство социалистических городов, психологию новых людей, культурную революцию. Тематика прозы разнообразна.
       В романе «48 часов» Ю. Смолич показывает достижения социалистического строительства в годы первой пятилетки.
       А. Копыленко в романе «Народжується місто» (Рождается город, 1932) на материале строительства социалистического города показал диференциацию в рядах старой интеллигенции, рост молодых, советских технических кадров, новые формы социалистического труда, преодоление кулацкого сопротивления. Роман того же автора «Дуже добре» (Очень хорошо, 1936) посвящен советской средней школе, разоблачению врагов, пытавшихся пробраться в школу, взаимоотношениям учеников между собой, с родителями и учителями, домашнему воспитанию. Произведение это богато конкретным материалом, бытовыми рисунками, дает ряд типов преданных делу советских педагогов, рисует галлерею разнообразных фигур детей-отличников и активистов-общественников. Тематически к нему примыкает роман Натана Рыбака «Киiв» (Киев, 1936), изображающий советский вуз, борьбу против национализма, расслоение в рядах интеллигенции. Эту тематику развивает и Ю. Смолич. В романе «Наші тайни» (1936) Ю. Смолич показал дореволюционную гимназию в годы мировой войны, создав целую галлерею социально и индивидуально разнообразных фигур учащихся, которые к началу социальной революции, по мере развития революционных событий и роста их политического сознания, расходятся в разные стороны как представители различных социальных групп и партий. «Наши тайны» — произведение, дающее правдивую и обширную картину старой школы, вскрывает методы дореволюционного воспитания; оно занимает в У. л. одно из видных мест.
       В смысле обрисовки исторической эпохи как бы вступительной к этому роману частью является автобиографическое «Дитинство» (Детство, 1937) того же автора, рисующее быт провинциальной интеллигенции, ее отношение к рабочим и помещику в период между революцией 1905 и империалистической войной.
       Из обширного ряда прозаических произведений, посвященных показу гражданской войны и революции 1905, следует выделить «Вершники» (Всадники) Ю. Яновского. «Всадники» (1935) в сущности не роман, а ряд новелл, органически объединенных в одно целое единством персонажей, материала, идейного устремления. Оригинальный, сочный язык, своеобразный синтаксис, творческое использование фольклора, мастерство в создании монументальных героических образов делают это произведение одним из лучших образцов советской украинской прозы.
       Революция 1905 получила яркое отражение в романе Головко «Мати» (Мать, 1935). Писатель сделал интересную и ценную попытку разработать ту же тему и тот же период времени, к-рые даны в классическом произведении М. Коцюбинского «Фата Моргана». В романе «Мать» более подробно освещена руководящая роль городского пролетариата в революционном движении беднейшего крестьянства. Кроме того, в романе «Мать», являющемся первой частью задуманной трилогии, Головко изображал украинскую интеллигенцию, ее диференциацию в период первой революции, изобличил изменническую роль ее буржуазно-националистической части.
       Теме гражданской войны на Украине посвящены также «Облога ночі» (Осада ночи, 1935) и «Мир» (1937) Петро Панча, «Десну перейшли батальйони» (Десну перешли батальоны, 1937) Ол. Десняка, «Шлях на Киiв» (Дорога на Киев, 1937) С. Скляренко (см.), первая часть романа Н. Рыбака (см.) «Днипро» (Днепр, 1937). Панч показал борьбу донбасских шахтеров против врагов родины, гетмана, петлюровцев, деникинцев, против их попыток реставрировать капитализм и эксплоатацию, осветил процесс нарастания активности и революционного сознания рабочих масс. Десняк, хорошо зная материал, дал обстоятельную картину борьбы бывших дезертиров империалистической войны, ставших во главе партизанского движения против кулачества и буржуазной центральной рады, иностранных интервентов. Писатель сумел дать яркую героическую фигуру Щорса. Хотя последний и не является основным персонажем в романе, но автору удалось охарактеризовать его индивидуальные особенности — смелость, решительность, быстроту действия, отвагу, стратегическую одаренность этого подлинно народного героя-полководца. В романе Скляренко «Дорога на Киев» образ Щорса менее удался автору. Роман этот богат событиями исторического характера, подробно рисующими не только сложную внутреннюю, но и международную обстановку. К произведениям, посвященным тематике гражданской войны, примыкает также роман Н. Рыбака «Днепр», хотя тему иностранной оккупации автор затрагивает лишь в конце первой книги. В основном же это произведение широко рисует быт, нравы сплавщиков леса и лоцманов, их борьбу с предпринимателями. Н. Рыбак создал колоритную фигуру деятельного, жестокого и вероломного, жадного стяжателя, купца и предпринимателя Кашпура. Роман А. Шияна «Гроза» (1935) включает в себя довольно обширный материал, охватывающий период времени с империалистической вплоть до гражданской войны. «Гроза» изображает борьбу беднейшего крестьянства против буржуазии. Роман В. Собко «Граніт» (1938) отличается свежестью замысла, уменьем автора строить занимательный динамический сюжет. Роман показывает мужество и выдержку советских людей, идейно он направлен против империализма. Повесть А. Ризберга «Творчество» (1937), где автор делает удачную попытку проникновения в психологию советского человека, построена на идее творческого начала, свойственного людям советской земли, будь то художник-живописец, летчик, парашютистка или стахановка консервной промышленности.
       Особенно значителен рост украинской советской драматургии. Она вышла на всесоюзную сцену. Из пяти премий на всесоюзном конкурсе драматургии в 1934 две присуждены украинским советским драматургам: А. Корнейчуку («Гибель эскадры») — вторая, И. Кочерге («Часовщик и курица») — третья.
       Талантливый писатель Александр Корнейчук выдвинулся в первые ряды драматургов Союза в годы второй сталинской пятилетки.
       Корнейчука преимущественно интересует образ нового, социалистического человека, его отличительные особенности, — будь то член партии или беспартийный, красный командир или рядовой советский работник на гражданском посту. Особенно удачно Корнейчук показывает положительного героя, человека, преданного революционному долгу, советского общественника, принципиально ставящего общественное выше личного. Эти люди наделены высокими качествами ума, воли и чувства, художник выразительно подчеркивает творческое, деятельное, организующее и героическое качество, присущее лучшим людям советской эпохи. Вот почему пьесы Корнейчука (лучшие из них — «Загибель ескадри» и «Богдан Хмельницкий») пользуются заслуженным успехом на сцене театров всего Союза. В пьесах о гражданской войне («Гибель эскадры»), о революции («Правда»), о советском строительстве («Банкир», «Платон Кречет») Корнейчук стремится воплотить особенности нового, социалистического человека, ярко выявляя их в развитии напряженного действия. Пьесы Корнейчука — выдающееся явление в украинской и всесоюзной драматургии. Корнейчук пользуется заслуженной популярностью у масс. В 1937 Корнейчук избран депутатом Верховного Совета СССР, в 1938 — депутатом Верховного Совета УССР.
       Иван Кочерга в своих пьесах тяготеет преимущественно к философской проблематике; отображая советскую действительность, он стремится философски ее осмыслить, обобщить. Так в пьесе «Часовщик и курица» его интересует проблема времени, ее значение в социальной жизни, в пьесе «Підеш — не вернешся» (Пойдешь — не вернешься) — проблема пространства в физическом и психологическом смысле.
       Драматургия Кочерги отличается формальным мастерством, своеобразием и непринужденностью языка. Не ограничиваясь изображением советской действительности, людей большевистской закалки, преодолевающих громадные пространства нашей необъятной родины, Кочерга дает яркие картины из истории гражданской войны («Майстри часу») или исторического прошлого Украины: его «Песня о свечке» — это волнующая картина борьбы украинского народа против феодалов в XVI ст.
       В области драматургии следует отметить также историческую пьесу В. Суходольского «Кармелюк» — о народном герое Кармелюке, возглавлявшем движение украинского народа против помещиков и самодержавия. В «Думе о Британке» (1937) Ю. Яновский сочным языком рисует мужественную борьбу красных партизан против деникинских, петлюровских и махновских банд. Автор создал ряд оригинальных образов стойких борцов за революцию. Большим успехом у зрителя пользуется музыкальная комедия Л. Юхвида «Весілля в Малиновци» (Свадьба в Малиновке, 1938). Автору удалось преодолеть обычные опереточные трафареты и на материале гражданской войны на Украине написать пьесу с лирико-драматическими образами положительных героев и острыми комедийными ситуациями. На всеукраинском конкурсе пьес на колхозную тематику в 1938 рекомендованы к постановке драма Ю. Мокреева «Цвітуть жита» (Рожь цветет) и комедия Е. Кротевича «Сад цвіте» (Сад цветет).
       Значительно выросла также украинская детская литература. В этой области работают не только «детские» писатели, но и писатели «для взрослых». Так, для детей писали П. Тычина, П. Панч, М. Рыльский, Л. Первомайский, А. Головко, О. Донченко. Поэты дали не только свои оригинальные произведения, но и переводы из классиков (Пушкина и Гёте, переделки из Франко) и современных писателей братских народов — К. Чуковского, С. Маршака и др. В рассказах и повестях для детей А. Головко («Червона хустина»), П. Панча («Син Таращанського полку», «Малый партизан») отражена героика гражданской войны, участие в ней детей. Мастером детского жанра в советской У. л. является Н. Забила. Она с успехом использует животный эпос, приключенческий жанр, облекая рассказ в легкую стихотворную форму. Простотой и занимательностью отличаются стихотворные сюжеты для детей М. Пригары, В. Владко культивирует жанр научной фантастики. Начав свою деятельность под сильным влиянием Жюль-Верна, Уэльса («Чудесный генератор», «Аргонавти всесвиту»), Владко в дальнейших своих произведениях («12 оповідань») выходит на самостоятельный путь. Сказку для детей разрабатывает О. Иваненко, используя для этого не только народное творчество, но и классиков литературы (Андерсен). Наиболее плодовитый детский писатель О. Донченко умеет строить увлекательный сюжет, заинтересовывать читателя разнообразием материала. Повесть «Батьківщина» (Отечество) интересна противопоставлением воспитания детей у нас и за границей. Результатом коллективного труда детских писателей явился альманах «Ленін і Сталін у творах для дітей» (Ленин и Сталин в произведениях для детей), изданный к ХХ-летию Октябрьской революции.
       На развитие многих украинских советских поэтов, прозаиков, драматургов и писателей для детей оказало большое положительное влияние украинское устное народное творчество, обогатив их новыми идеями, образами, культурой языка (см. раздел У. л. «Устное народное творчество»).
       Большую работу проделали украинские советские писатели в области перевода на украинский язык произведений лучших представителей литературы русской и других лит-р братских народов нашего Союза (Пушкин в переводе Рыльского, Шота Руставели в пер. Бажана, Горький, Некрасов и др.).
       Советская У. л., в лучших своих образцах достигшая уровня передового искусства Советского Союза, является одним из мощных проявлений творчества освобожденного Великой Октябрьской социалистической революцией великого украинского народа. Ее идейно-художественные достижения — результат правильной ленинско-сталинской национальной политики, неустанного руководства партии Ленина — Сталина и завоеванных в борьбе с врагами всех мастей побед в построении социализма. Неотъемлемые победы и с каждым днем растущие достижения социализма, нерушимая мощь Советского Союза, тесное единение всех братских народов великой советской страны, кровная связь с народом писателей, вооруженных марксизмом-ленинизмом, преданных партии, окрыленных верой в мировую революцию, — являются залогом дальнейшего расцвета советской У. л. в атмосфере, проникнутой духом великой Сталинской Конституции.

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.