Нигилисты

Нигилисты

       

НИГИЛИСТЫ. — Нигилист (от латинск. nihil — «ничто»: человек, ничего не признающий, отрицатель) — общественно-политический и литературный термин, широко распространенный в русской публицистике и художественной лит-pe 60-х гг.
       В романе И. С. Тургенева «Отцы и дети, впервые напечатанном во 2-й книге «Русского вестника» за 1862, имеется следующий диалог: «Ну, а сам господин Базаров собственно что такое?» — спрашивал П. П. Кирсанов своего племянника Аркадия. — «Что такое Базаров? — Аркадий усмехнулся. — Хотите, дядюшка, я вам скажу, что он собственно такое?» — «Сделай одолжение, племянничек». — «Он — нигилист». — «Как?» — спросил Николай Петрович, Павел Петрович поднял на воздух нож с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен. — «Он — нигилист, — проговорил Николай Петрович. — Это от латинского слова nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает человека, который... который ничего не признает?» — «Скажи: который ничего не уважает», — подхватил Павел Петрович... — «Который ко всему относится с критической точки зрения», заметил Аркадий. — «А это не все равно?» — спросил Павел Петрович. — «Нет, не все равно. Нигилист — это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип...» — «Вот как. Ну, это я вижу, не по нашей части. Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принсипов... без принсипов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя. Vous avez change tout cela» (Вы все это отменили — Л. К.).
       Кирсановы и Базаров в романе Тургенева — представители не только двух поколений, но и двух враждующих мировоззрений — так по крайней мере казалось автору. Мы можем пойти дальше и сказать, что это представители двух враждовавших между собой классовых групп той поры: крепостнического дворянства и разночинной интеллигенции, боровшейся на перовом этапе своего развития против крепостнического порядка во имя капиталистического развития страны по американскому образцу. Термин «нигилизм», которым в приведенном выше диалоге автор, представитель дворянской культуры, характеризует мировоззрение представителя разночинной интеллигенции, не был выдуман И. С. Тургеневым. Он мог заимствовать этот термин из журнальной полемики конца 20-х гг., в к-рой Н. И. Надеждин (см.) употребил его для отрицательной характеристики новых по тому времени течений в области литературы и философии (ср. его ст. «Сонмище нигилистов» в «Вестнике Европы», 1829, № 1 и 2). Но ни в 30-х гг. ни впоследствии, вплоть до появления «Отцов и детей» Тургенева, термин этот не был наполнен никаким конкретным общественно-политическим содержанием и не получил распространения. Только образ Базарова в романе Тургенева сделал это слово широко известным, боевым термином, к-рый затем в продолжение десятилетия не сходил со страниц политической и художественной литературы и повидимому еще более широко был распространен в быту определенных слоев русского общества того времени. Как часто бывает в лит-ой и политической борьбе, кличка, брошенная врагами, была подхвачена теми, против которых она была направлена.
       Точный перевод термина «Н.» — «люди, ничего не признающие» — далеко не передает того конкретного содержания, к-рое получил этот термин в реальной групповой и классовой борьбе на арене политики и литературы. Окрещенные этим именем люди отнюдь не отрицали всего и не лишены были определенных «идеалов», как хотел истолковать это латинское слово П. П. Кирсанов. Сам Базаров, первый Н. в русской лит-pe, при самом своем появлении вызвал к себе весьма сложное и как будто бы противоречивое отношение критики и читателей. Теперь не может быть уже сомнения в том, что автор этим своим образом пытался осудить первые ростки современного ему революционно-демократического движения. Так именно и поняло образ Н. дворянское правительство Александра II. «Справедливость требует сказать, — значится в «Отчете о делах III Отделения е. и. в. канцелярии и Корпуса жандармов за 1862 г.», — что благотворное влияние на умы имело сочинение известного писателя Ивана Тургенева Отцы и дети . Находясь во главе современных русских талантов и пользуясь симпатией образованного общества, Тургенев этим сочинением, неожиданно для молодого поколения, недавно ему рукоплескавшего, заклеймил наших недорослей революционеров едким именем нигилистов и поколебал учение материализма и его представителей». От этого знака равенства, поставленного дворянским государством между Н. и революционерами, не отказывался и сам автор Базарова в те моменты, когда он считал необходимым, в интересах самооправдания перед молодым поколением, стушевывать подлинную тенденцию своего романа. В одном из своих оправдательных писем к представителю тогдашней радикальной молодежи Тургенев писал о Базарове: «Я хотел сделать из него лицо трагическое... Он честен, правдив и демократ до конца ногтей. И если он называется нигилистом, то надо читать: революционером» (Письмо И. С. Тургенева К. К. Случевскому, «Первое собрание писем И. С. Тургенева», СПБ, 1885, стр. 104—105). Это признание Тургенева и свидетельство III Отделения документально восстанавливают тот реальный смысл, к-рый вкладывался в термин «нигилизм» с первого же момента его появления представителями дворянского общества: для них Н. был синонимом революционера. А в то же время в быту Н. оказывался любой семинарист, к-рый, отказавшись от духовной карьеры, стремился в университет, и девушка, полагавшая, что в выборе мужа она может руководствоваться собственными симпатиями, а не расчетами и приказами семьи.
       Для дешифровки реального общественно-политического содержания этого термина чрезвычайно характерно одно из заявлений М. Н. Каткова, редактора того журнала, в к-ром появилось это слово, и наиболее трезвого, реального и расчетливого политика и идеолога дворянской монархии. Отстаивая перед Катковым как перед редактором интересы Тургенева, единомышленник последнего П. В. Анненков, отвечая на упреки Каткова в том, что Тургенев прикрасил Базарова, заметил: «В художественном отношении никогда не следует выставлять врагов своих в неприглядном виде, напротив, надо рисовать их с лучшей стороны». — «Прекрасно-с, — полуиронически и полуубежденно возразил Катков. — Но тут кроме искусства, припомните, существует еще и политический вопрос. Кто может знать, во что обратится этот тип? Ведь это только начало его. Возвеличивать спозаранку и украшать его цветами творчества — значит делать борьбу с ним вдвое трудней впоследствии». Здесь с точки зрения нашей темы интересна конечно не катковская оценка художественных методов Тургенева, употребленных им при обрисовке Н., a политическая прозорливость идеолога крепостнического государства, разглядевшего в окарикатуренном образе интеллигента-разночинца развивающуюся силу революционно-демократического движения.
       Эта оценка нигилизма как синонима революционного движения со стороны представителей крепостнического государства и дворянской культуры отнюдь не исключала того, что реальный образ Н. в лице тургеневского Базарова вызвал негодование и возмущение именно тех революционных групп, мировоззрение и психологию к-рых Тургенев хотел представить в образе своего героя. «Большая часть молодежи приняла роман Отцы и дети , который Тургенев считал своим наиболее глубоким произведением, с громким протестом. Она нашла, что нигилист Базаров отнюдь не представитель молодого поколения», сообщает например П. Кропоткин в своих «Записках революционера». «Современник», вокруг к-рого тогда под знаменем Н. Г. Чернышевского группировались наиболее жизнеспособные и зрелые элементы идеологов революционно-демократического движения, относился к литературному воплощению нигилизма в лице Базарова резко отрицательно. Это критическое отношение опять-таки диктовалось отнюдь не литературными приемами Тургенева, а тем обстоятельством, что ученикам и продолжателям дела Чернышевского образ революционера, возглавляющего массовое крестьянское движение против крепостнического государства (а таков был в основе критерий «Современника»), представлялся гораздо более широким в идейном смысле и глубоким в смысле психологическом, чем тот окургуженный образ, к-рым этот революционер оказался в кривом зеркале творчества романиста-дворянина. Однако вся критика, направленная группой Чернышевского против сведения образа революционера до базаровского нигилиста, не исключала того, что «Современник» видел и конечно относился положительно к прогрессивным элементам нигилизма как умственного движения, направленного против крепостнического хозяйства и дворянской монархии.
       В то время, когда слова «нигилизм», «Н.» стали боевыми литературно-политическими терминами, далеко еще не закончилась в России та эпоха, к-рую Ленин характеризовал как эпоху переплетения демократизма и социализма. В широких кругах разночинной интеллигенции, представлявшей тогда реальные кадры революционного движения, далеко еще не завершился процесс кристаллизации политической и социальной мысли, процесс отделения либерализма от социализма. Господствующими в мировоззрении широких кругов этой интеллигенции были антикрепостнические, антидворянские и антимонархические элементы. Отрицание крепостнического хозяйства, полицейской монархии, феодального «домостроевского» быта и морали, всей вообще дворянской культуры, включая сюда конечно и дворянскую эстетику, — составляло, в тот момент основное содержание пробуждавшейся критической мысли разночинной интеллигенции. Социалистические учения и социалистические идеалы играли при этом довольно незначительную и во всяком случае несамостоятельную роль. Правильнее всего этот момент в развитии интеллигентской мысли можно охарактеризовать как «просветительство», т. е. как критику всего феодального строя с точки зрения свободного разума, т. e., говоря в конкретных исторических терминах, с точки зрения идеалов буржуазно-капиталистической культуры. Подобной точкой зрения и основанной на ней теоретической критикой и практической деятельностью никак конечно не могли удовлетвориться те передовые элементы движения, которые усвоили себе критику капиталистического строя хотя бы с точки зрения социалистов-утопистов. Но для широких масс разночинной интеллигенции, только что поднимавшейся к исторической жизни и хлынувшей в конце 50-х и начале 60-х гг. в столицы и города из глухих провинциальных углов, «нигилизм» был закономерной и необходимой ступенью развития. Великая освободительная роль умственного движения, окрещенного врагами «нигилизмом», в истории русской мысли и быта, культуры вообще не подлежит сомнению. Очень важна его роль и в истории русской науки. Достаточно вспомнить здесь о тех глубоко прочувствованных и горячих словах, к-рые посвятил умственному движению, связанному с именем «нигилизма», такой выдающийся ученый, как К. А. Тимирязев, в своей работе «Пробуждение естествознания в третьей четверти века» («История России XIX в.», т. VII, стр. 27—28). Сюда же относится восторженная апология нигилизма в статьях Д. И. Писарева (см.).
       Характерное для нигилизма 60-х гг. «отрицание авторитетов», подчеркивание прав разума, критическое отношение ко всем установленным и общепринятым политическим, экономическим и бытовым идеалам и положениям, увлечение естественными науками, отстаивание прав личности, в частности наиболее угнетенной женской личности, не выходило за пределы буржуазных интересов и знаменовало нарождение той группы интеллигенции, которая необходима самому капиталистическому способу производства. Но эта новая сила, прорвавшаяся на арену истории сквозь расщелины поколебленного уже здания феодализма и крепостничества, неизбежно должна была в дальнейшем подвергнуться диференциации. Прав был поэтому и «Современник», отрицательно относившийся к узости и элементарности того антикрепостнического протеста, к-рый был отражен в общераспространенном нигилизме, и Катков, предвидевший, что из типа Н. может вырасти гораздо более опасный для основ не только крепостнического, но и капиталистического строя тип революционера и социалиста. Уже Кропоткин, сам переживший влияние эпохи нигилизма, отметил, что «нигилизм, с его декларацией прав личности и отрицанием лицемерия, был только переходным моментом к появлению новых людей, не менее ценивших индивидуальную свободу, но живших вместе с тем и для великого дела». Это оправдалось в том смысле, что если типичный нигилизм 60-х гг. был умственной школой, через которую прошел ряд будущих либералов и мирных культуртрегеров (педагогов, врачей, агрономов, научных деятелей), то он же был предварительной школой и для целого ряда деятелей всего последующего революционного движения 60-х и 70-х гг., выступавшего под гораздо более широким знаменем. Переходный характер нигилизма как общественного и бытового явления обусловил и то, что самый термин «нигилизм» удержался сравнительно недолго. Уже в конце 60-х гг. представители разночинной интеллигенции, сочувствующие революционному движению или прямо принимающие в нем участие, университетская и литературная молодежь, молодые врачи, агрономы, статистики, литераторы и пр. усваивают себе в общежитии наименование «радикалов», «народников» и т. д. и отказываются раз и навсегда от клички «Н.». Термин этот остается в распоряжении исключительно антиреволюционной, реакционной и либеральной беллетристики и журналистики, продолжающей на своих страницах под именем Н. давать злобные и грубые карикатуры на разночинную интеллигенцию как на антикрепостническую революционную среду. Таковы романы «Обрыв» Гончарова, «Взбаламученное море» Писемского, «Некуда», «На ножах» Лескова, «Марево» Клюшникова, «Кровавый пуфф» Крестовского, «Перелом» и «Бездна» Маркевича и т. д. Обличение «нигилизма» является движущей пружиной и структурным стержнем всей этой беллетристической продукции. Вся она лишена какого бы то ни было художественного или познавательного значения. Грубая карикатурность центральных действующих лиц («нигилистов»), элементарная мелодраматичность сюжетосложения, аляповатость и однотонность красок и приемов, выпирающая из всех пор произведения, густо подчеркнутая тенденциозность, наконец ничем не затушеванная умственная бедность, ограниченность горизонтов и злобность авторов всех этих «антинигилистических» романов — ставят последние вне пределов художественной литературы, низводят их на уровень ремесленных иллюстраций к публицистическим выступлениям реакционной журналистики против революционно-демократической среды. Из всей серии этих антиреволюционных аляповатых лубков, построенных на обличении «нигилизма», следует выделить лишь «Обрыв» Гончарова (1869), в к-ром карикатурный образ «Н.» не до конца перечеркивает художественное и познавательное значение романа в целом и его остальных образов. Именно поэтому «нигилист» Гончарова может еще привлечь к себе внимание исследователя, который с полным правом пройдет мимо «нигилистов» Писемского, Лескова или Крестовского. Марка Волохова из «Обрыва» Гончарова можно с этой точки зрения рассматривать как доведение до художественного абсурда образа тургеневского Базарова. За семь лет (1862—1869) разработки образа Н. в лит-pe господствующих классов он окончательно потерял черты честности, правдивости и серьезности (см. выше тургеневские слова о Базарове: «Он честен, правдив и демократ до конца ногтей») и превратился в бесчестного фразера и беспардонного соблазнителя дворянских девиц. Этот образ не мог уже вызвать никаких недоумений в демократической среде, как это было с Базаровым. «Для изображения Марка, — писал Шелгунов после появления «Обрыва», — г. Гончаров опустил кисть в сажу и сплеча вершковыми полосами нарисовал всклокоченную фигуру, вроде бежавшего из рудников каторжника... Г. Гончарову кто-то наговорил, что завелись в России злодеи, и попросил принять против них литературные меры. И вот г. Гончаров уподобился молодому петуху, прыгающему со страху на стену». В. Короленко совершенно правильно отметил, что автор «питал к Марку Волохову глубокое отвращение и ненависть». Эта эволюция литературного типа Н. от Базарова к Волохову, от Тургенева к Гончарову, не стоит ни в каком соответствии с подлинным процессом идейного и морального роста революционно-интеллигентских групп в русском обществе шестидесятых годов. Зато она превосходно иллюстрирует род испуга литературы господствующих классов перед разночинцем-революционером, что в свою очередь лишь отражало их страх перед крестьянской революцией.

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.