Еврейская литература

Еврейская литература

       

ЛИТ-РА XIII—XVIII вв. — Начало Е. л. восходит к XIII в. Однако значительные произведения сохранились только с XIV в. Она возникает в Западной Германии, где до чумы 1348—1349 жизнь еврейских масс была особенно интенсивна. Со второй половины XIV века радикально изменяется экономика еврейства, а вместе с ней и его правовое, политическое и общественное положение в Германии. Евреи вытесняются из крупной торговли и постепенно также из мелкой и средней. Изменяется и круг их клиентов. До «черной смерти» это был феодальный класс: князья, епископы, духовенство, рыцари; после эпидемии чумы 1348—1349 их клиентурой становятся городские слои и крестьянство. До XV века Е. л. находится в кругу феодально-рыцарской культуры. С XV в. на старые поэтические формы и традиции оказывают влияние новые городские, буржуазные тенденции. Главные носители Е. л. в последние три столетия средневековья — странствующие еврейские народные певцы — «шпиллайт» (Spielleit) и «зингеры» (Singer), к-рые делятся на «нарен» (Naren) и «веселых евреев» (freiliche Juden). Они культивируют сатирическую и веселую, а подчас и откровенно эротическую песнь. Так сохранились талантливые сатиры «наров» против заправил еврейской общины. Были среди них также эпические певцы; они обрабатывали немецкие героические легенды и рыцарские романы и приспособляли их к еврейским традициям. Так напр. они устраняли, насколько это было возможно, христианскую окраску и фразеологию рыцарского романа, сокращали детализацию изображения боев и турниров, к-рые занимали там большое место, но не представляли особого интереса для еврейской аудитории. Они упразднили также лирические отступления, характерные для литературы рыцарства. Сохранились фрагменты, даже целые произведения, а подчас только сообщения об обработках еврейским «шпильманом» и таких произведений, как поэмы круга Дитриха Бернского, Мастера Гильдебрандта, романа об Артуре, песен о Нибелунгах и мн. др.
       Постепенно еврейские «шпильманы» переходят к родному материалу. Они разрабатывают в духе героической легенды библейские темы, легенды из Мидраша, вносят в эти истории элементы средневекового быта, широко используют фантастику Мидраша и очень часто подают весь этот материал в сценически-юмористических тонах, столь свойственных «шпильманам». Так возникают чрезвычайно пространные поэмы XIV—XV вв.: «Шмуэльбух» (Schmuel Buch) — написанная и рецитированная по строфике и мелодике песни Гильдебрандта поэма, состоящая из 1 800 строф в 4 двойные строки; «Книга царств» в такой же строфике; парафразы из книг Иошуа и Судей; огромные поэмы на тему «Сказания об Эсфири», поэмы на темы из Мидраша об исходе евреев из Египта, жертвоприношении Авраамом Исаака и др. В XV в. вся эта эпика расцветает и в колониях немецких евреев в северной Италии, где она принимает ярко выраженный городской, буржуазный характер. Здесь возникают романы Илии Бохера (Илия Левит, 1467—1549, ученый филолог, друг и протеже гуманиста Эджидано Да-Витербо): «Бове-бух» (Бова-королевич, 1507) и «Париж и Вена» — обработка итальянского подлинника, к-рая еще строго сохраняет традиционные рамки рыцарского романа, но одновременно высмеивает рыцарскую авантюру, издевается над отжившими героями и переходит к размышлениям и высказываниям по злободневным вопросам. Третьим носителем средневековой Е. л. является переписчик, поставляющий материал для чтения состоятельным верующим женщинам (переводы из Библии, молитвы, дидактические произведения). Копист исчезает в XVI веке, когда появляются печатные еврейские книги.
       В XVI в. центр Е. л. переходит в Польшу. Туда идет интенсивно эмиграция из Германии, к-рая особенно усиливается в XV и XVI вв. К концу XVI в. в Польше уже живет около 160 тыс. евреев. К этому времени погибают старые еврейские центры в Испании и Германии. В самой Польше еврейское население дифференцируется больше, и наряду с бедными еврейскими деревенскими ремесленниками, к-рые образуют в XVII в. значительный слой, возникают и зажиточные торговые группы. Налицо — конфликт между народной массой, с одной стороны, и богатыми и раввинами — с другой. Последние овладевают общинной организацией и создают таким образом классовый аппарат религиозного закрепощения еврейской массы, консервирования ее отсталости в целях господства буржуазно-клерикальных элементов. Религиозно-мистические настроения среди еврейства особенно усиливаются во второй половине XVII века, что обусловливалось двумя фактами: восстанием Хмельницкого в 1648 и тяжелым разочарованием в мессианском движении Саббатая Цеви.
       Е. л. в XVII и XVIII вв. была главным образом литературой женщины, бедного, огрубевшего ремесленника и заброшенного еврейского деревенского простолюдина, иначе говоря, — лит-рой широких народных масс, к-рые не понимали гебраистского яз. Автор большей частью происходил из раввинских кругов, и литература носила религиозный характер в противоположность светскому характеру средневековой поэзии «шпильманов». Любимейшей и популярнейшей народной книгой становится «Zeeno-Ureeno», беллетристический парафраз пятикнижия, автором к-рого является Яков бен-Ицхок из Янова (вблизи Люблина) (ум. в 1628). Огромное место занимает религиозно-дидактическая литература, где эпический религиозный материал слит с актуально-клерикальной пропагандой, религиозными предписаниями и беллетристическим материалом. Все же через эту лит-ру подчас прорываются стоны эксплоатируемых и угнетенных народных масс. Дидактические религиозные книги становятся так. обр. чрезвычайно важным источником для изучения еврейской жизни того времени. Основные еврейские религиозные дидактические книги: «Brantschpiegel» (Краков, 1597, род Домостроя для женщин), «Leiw-toiw» (Прага, 1629, подобный же Домострой для мужчин), «Simchas Hanefesch» (1707), «Kaw-Haioschor» (1705), «Scheiwet-Muser» (1726).
       Религиозную окраску получают также и чисто беллетристические произведения. Религиозно окрашенные новеллы встречаются и в «Maise-Buch» — большое собрание 250 новелл. Историческая литература на еврейском языке не отличается оригинальностью. Это — большей частью переводы с древнееврейского. Значительным бытовым памятником эпохи являются мемуары еврейской женщины Глюкель из Гамельна (1645—1724), к-рая изображает еврейскую торговую и семейную жизнь в Германии. Эти мемуары представляют собою последний значительный документ старой Е. л. Они уже свидетельствуют о глубоком падении этой лит-ры, к-рая отрывается от общеевропейской культуры, становится реакционно-клерикальной; о серой, монотонной жизни немецких евреев говорит каждая строка этих мемуаров: одни только поездки по торговым делам и семейные праздники вносят разнообразие в ее тесный, пустой круг. Здесь нет никаких проблем борьбы поколений, отцы и дети ведут одну и ту же жизнь, не знают семейных конфликтов, женятся в 13—14 лет. В политическом отношении евреи бесправны, но им и на ум не приходит, что можно бороться за политическую эмансипацию. Центр еврейской жизни перемещается в Пруссию; несмотря на все притеснения, здесь быстро растет количество еврейских поселений; в особенности евреи тянутся в Берлин, где создаются благоприятные условия для еврейской торговли и индустрии. В 1748 в Берлине уже живет около 2 тыс. евреев, большей частью богатых торговцев, капиталистов, банкиров и фабрикантов. Меркантильная политика Гогенцоллернов благоприятствует основанию еврейскими капиталистами фабрик. Так вырастает экономическая мощь евреев в Германии. Одновременно с этим растет их стремление к светским знаниям, к культурной эмансипации, поскольку о политическом равноправии речи быть не может. Политические права евреи начали получать лишь с 1811. Носителем культурных ассимиляционных тенденций становится популярный философ Моисей Мендельсон, который, кстати, был владельцем фабрики шелковых изделий (1729—1786). Он издает Библию в немецком переводе, напечатанную еврейским шрифтом, чтобы облегчить еврейскому юношеству изучение немецкого яз. Вокруг Мендельсона создается школа со своим печатным органом на древнееврейском языке — «Hameassif», к-рая все время колеблется между ассимиляционными тенденциями еврейской буржуазии и интеллигентски-сентиментальным отношением к еврейскому прошлому и гебраистскому яз.
       Новое направление с его рационалистически-деистским миросозерцанием получает название «Гаскала» — «Просветительство». У крупной еврейской буржуазии это понятие идентифицируется с понятием ассимиляции, и на пороге XIX в. в Германии исчезают как еврейская литература и язык, так и гебраистская Гаскала. Гаскала переносится в Галицию, позднее — в Польшу, Литву и на Украину, где она впервые проникает в широкие еврейские массы. Здесь она начинает новую эпоху в истории еврейской общественности и Е. л.
       

ЕВРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА С КОНЦА XVIII в. — Новая Е. л. является непосредственным результатом возникновения буржуазно-капиталистических отношений среди евреев — раньше на Западе, а затем в Польше, Литве и на Украине, иначе говоря, в бывшей Российской империи. Патриархальный еврейский купец превращался в современного буржуа. Ему становилось тесно в узких рамках старой еврейской религиозной общинной жизни; его давила средневековая религиозная идеология. Она его, сына «избранного народа», противопоставляла миру. Она культивировала идею, что здесь, в «диаспоре», еврей всегда будет изгнанником, что еврейский народ будет освобожден лишь Мессией. Но этот еврейский буржуа был капитализмом освобожден из своего изгнания. Великая французская революция, победа его класса в европейских странах, положила конец его средневековой изоляции. Выросший из экономических процессов той страны, где он жил, буржуа-еврей все больше и больше терял какой бы то ни было стимул для противопоставления себя как еврея окружавшему его нееврейскому миру. Наоборот, он жаждал стереть все то, что его отделяло от окружающего мира. Его идеал сейчас — быть признанным, равным и верноподданным гражданином своего буржуазного отечества; он прокламирует, что он — француз, немец, позже — «поляк Моисеева закона». Буржуазная революция, которая шла под знаком борьбы против средневековых религиозных норм — за просвещение, против веры — за разум, провозглашает принцип религиозной терпимости, кладет конец средневековым формам преследований евреев. Это особенно усиливает веру еврейской буржуазии в цивилизацию, в просвещение.
       Возникает Гаскала (Просветительство) во второй половине XVIII в. в Германии, позже, к концу XVIII и в начале XIX в., — в Галиции, Польше, Литве и на Украине. Гаскала, как и просветительное движение у французов, немцев и других народов, была идеологией буржуазии. Ее задачей было — проделать буржуазную революцию внутри еврейской нации. Ее основные лозунги: борьба против средневекового религиозного фанатизма, против средневекового религиозного быта, за просвещение, за современные буржуазные формы жизни и быта, против национальной изолированности в средневековом гетто, за более тесное слияние с господствующей культурой и яз. Эта борьба сперва начинается в гебраистской лит-ре, но язык средневековой религиозной культуры был доступен лишь весьма ограниченным кругам. Буржуазия в данный период выполняет прогрессивную историческую задачу: ей предстоит взорвать еврейскую средневековую Бастилию и таким образом раскрыть идеологические шлюзы нового буржуазного сознания. Она вынуждена обратиться также, хотя бы и в агитационных целях, к языку масс, к идиш. Два ученика Мендельсона, два крупных деятеля гебраистских просветительских сборников «Hameassif», которые были манифестацией нового сознания еврейской буржуазии, — Ицхок Авраам Эйхель (1756—1804) и Аарон Галле-Вольфзон (1754—1835), положили, сами того не сознавая, начало новой Е. л. Эйхель своей комедией «Reb-Henoch», Вольфзон своей драмой «Leichtsinn und Fromelei» зачинают еврейскую буржуазную драму. В этих семейных драмах дана борьба молодой просвещенной еврейской буржуазии против фанатического средневековья. Здесь стрелы направлены против хранителей старого в еврейской жизни, против элементов феодализма вне еврейской жизни, во имя нового буржуазного просвещения и новой буржуазной морали. Дети ветхозаветных, патриархально-еврейских купцов боролись с отцами за право и возможность стать светскими, просвещенными евреями-буржуа. Эта борьба была идеологическим выражением новых экономических тенденций их класса. Еврейский яз. здесь был лишь средством для воздействия на наиболее отсталые слои класса, которые еще не освоились с окружающей немецкой культурой. Для себя, для своего развития, эти идеологи еврейской буржуазии не нуждались в еврейском языке. Положительные персонажи, которые выражали идеалы автора в драмах, говорили по-немецки, персонажи, олицетворявшие уходящий средневековый мир, — говорили по-еврейски. Отмеченные экономические тенденции стали историческим фактом. Идеал еврейской буржуазии — стать немцами Моисеева закона — был осуществлен. Еврейская литература и культура потеряли тогда для еврейской буржуазии Германии свое значение. Широкой еврейской народной массы в Германии не было. Драмы Эйхеля и Вольфзона остались почти единственными памятниками новой Е. л. в Германии. Центр Е. л., как и еврейской жизни, переносится на восток — в Галицию, Польшу, Литву и на Украину, где живут широкие еврейские народные массы. До падения крепостничества в России гегемония в Е. л. принадлежит еврейским буржуазным просветителям. Но базис здесь более широкий: крупная и средняя еврейская буржуазия, идеологию к-рой эти просветители выражают, является здесь слоем более плотным. С другой стороны, в условиях более отсталого польского и русского капитализма этой буржуазии не пришлось так быстро ассимилироваться с буржуазией господствующей национальности. Ей предстояло идеологически воздействовать на широкие народные массы. Эти массы не знали гебраистского яз., но были оторваны также и от государственного языка и культуры. Воздействовать на эти массы можно было только через еврейский яз., и здесь даже буржуазная литература поднялась на несомненно большую художественную высоту, до более значительных социальных обобщений, и сыграла несомненно крупную общественную роль.
       Основоположник еврейской буржуазной Гаскалы в России, И. Б. Левинзон (1788—1860), главным образом публицист. Он писал преимущественно по-гебраистски. На еврейском яз. Левинзон написал лишь дидактически-просветительский диалог «Hefker-Welt», к-рый сыграл в свое время определенную агитационную роль.
       И. Аксенфельд (1787—1866) — автор свыше двадцати романов и драм, которые при его жизни распространялись большей частью в рукописных копиях. Сохранились и были опубликованы лишь пять-шесть его произведений: «Первый еврейский рекрут» (1862), «Головной убор» (1862), «Муж и жена, сестра и брат» (1867), «Обманутый мир», «От богатства к нищете» и рассказ, опубликованный в русском переводе, в «Вестнике русских евреев» (1872).
       Ш. Этингеру (см.) принадлежит классическая еврейская буржуазная драма «Serkele» и книга «Басен», в к-рой он в весьма своеобразной и органически народной форме разработал впервые жанр басни в Е. л.
       А. М. Дик (см.) написал свыше трехсот дидактических историй, бытовых рассказов с захватывающим сюжетом. Из еврейских писателей он первый нашел массовую аудиторию. Его произведения, опубликованные большей частью маленькими книжечками в один-два печатных листа, распространялись книгоношами в десятках тысяч экземпляров, — тираж для того времени совершенно исключительный.
       И. Б. Левинзон как мыслитель и публицист и лишь отчасти как беллетрист и Аксенфельд и Ш. Этингер как художники продолжали среди русского еврейства дело своих западно-европейских буржуазных предшественников. Недаром Левинзон был прозван русским Мендельсоном, а на творчестве Этингера в значительной степени лежала печать немецкой буржуазной просветительской лит-ры. В соответствии с русско-польской действительностью они модифицировали темы и мотивы, к-рые уже были намечены Эйхелем и Вольфзоном. Образцом для русско-еврейских просветителей являлся еврейский просвещенный буржуа из Берлина. Следует отметить, что среди русского и польского еврейства долгое время слова «берлинский» или «немец» обозначали «просвещенный», «свободомыслящий».
       Эти еврейские писатели не ограничивались уже противопоставлением просвещенных детей и фанатиков родителей (Аксенфельд, Обманутый мир). Они противопоставляли также культурных еврейских купцов Запада отсталым купцам России («Сам Хайцикел» А. М. Дика и в особенности «Головной убор» и «Муж и жена, сестра и брат» И. Аксенфельда). Этингер в своей драме «Serkele» расширил свою тему, противопоставляя лжепросвещенных буржуа истинно-просвещенным. Но сущность этих произведений — та же борьба двух социальных тенденций в рамках одного класса, переход от того этапа, когда данная социальная группа состояла еще из патриархальных купцов, к этапу, когда патриархальные торговые отношения уступили место современным буржуазно-капиталистическим отношениям. Еврейские просветители в России более резко, чем их западно-европейские предшественники выступали против средневековой общинной олигархии. И это понятно: они боролись за освобождение буржуазной личности. Для этого необходимо было покончить с средневековым контролем общины над этой личностью. Эта борьба для них была возможна еще и потому, что еврейская буржуазия не была заинтересована в налоговой эксплоатации масс общинными заправилами. К тому же ее капиталы создаваиись гл. обр. торговлей. В фабричных предприятиях еврейской буржуазии количество евреев-рабочих было сравнительно небольшое. Само применение труда еврейской бедноты на фабриках и заводах требовало уже известного высвобождения этой бедноты из-под опеки средневековой общинной олигархии. Идеологи этой торговой буржуазии могли поэтому проявить свою гуманность в отношении масс и прокламировать борьбу против средневековых форм их эксплоатации. Заняв положение защитницы еврейской бедноты против средневековой олигархии, еврейская буржуазия могла опереться на массы в ее борьбе против олигархии. Но основным мотивом ее творчества эта борьба не являлась. Основным мотивом осталась борьба за эмансипацию самой буржуазии, борьба против хасидизма и клерикализма, затруднявших этот процесс («Обманутый мир» Аксенфельда и др.); культивировалась идея верности всякой государственной власти, даже правительству Николая I. Так напр. Аксенфельд пытается своим произведением «Первый еврейский рекрут» показать, что николаевская солдатчина отнюдь не является несчастьем для народа, как справедливо ее расценивала масса, но, наоборот, она — признак того, что евреи перестают быть изгнанниками и становятся гражданами своего нового отечества. Но несмотря на некоторые буржуазно-реакционные тенденции и ориентацию идеологов тогдашней еврейской буржуазии на просвещенный абсолютизм в России, буржуазно-просветительная литература имела известное прогрессивное значение. Она содействовала взрыву феодально-средневековых устоев, проникновению новых идей в мелкобуржуазную массу, отбросившую реакционно-верноподданническую и руссификаторскую программу «просветителей» и заострившую критику средневековья, клерикализма и общинной олигархии.
       Руссификаторские и гебраистские тенденции еврейской буржуазии, то обстоятельство, что последняя относилась к Е. л. лишь как к средству воздействия на отсталые массы, но никак не включала ее в здание своей собственной культуры, очень тяжело отразились на судьбах Е. л. той эпохи. Большинство произведений очень долго дожидалось своего издания. Многие рукописи погибли, среди них многотомные романы И. Аксенфельда («Еврейский Жиль Блаз» и др.), имевшие, насколько можно судить по ряду косвенных указаний современников Аксенфельда, исключительное значение. Большинство сочинений писателей той эпохи было впервые напечатано лишь тогда, когда восторжествовали мелкобуржуазные просветители, когда гегемония в Е. л. перешла уже к мелкобуржуазной демократии.
       Гегемония буржуазии в еврейской литературе начинается Вольфзоном и Эйхелем и продолжается до Менделе Мойхер-Сфорима (1864), но и в ту эпоху еврейская литература далеко не была только буржуазной. Мелкобуржуазные демократические тенденции и тогда были достаточно сильны. Творчество еврейской мелкой буржуазии шло в двух направлениях: народно-религиозном и светско-просветительском. Народно-религиозное направление получило свое выражение в религиозных народных песнях, в хасидских легендах и сказаниях, в особенности в историях хасидского рабби Нахмана Брацлавского (1772—1811), оказавших значительное влияние на творчество последующих еврейских символистов — Переца и Нистора. Это направление с начала XIX в. быстро шло на убыль. Оно отражало последние остатки наивной веры народных масс в религиозное освобождение, оно адресовалось к народным массам, на них ориентировалось и их язык культивировало. Но, несмотря на свою внешнюю демократичность, хасидское течение было консервативным. На данном этапе оно отражало влияние на массы глубоко реакционных клерикальных тенденций, против которых было в первую очередь направлено острие просветительской критики. Новые процессы в жизни еврейских масс нашли свое выражение также в народных песнях и сказаниях, резко социально, а подчас и антирелигиозно окрашенных. Но в народном творчестве это был еще смутный бунт против средневековья за новые социальные формы. Эти процессы получили осознанное оформление в деятельности демократических просветителей, к первым представителям к-рых, поскольку можно судить по немногим сохранившимся документам, следует, повидимому, отнести доктора Мойше Маркузе, автора «Книги рецептов», опубликованной в 1790 в Польше, Менделя Левина (р. в 1741), переводчика книги «Притч» и «Екклезиаста» на еврейский язык; Маркузе, Левин и др. были лишь популяризаторами и переводчиками. Видное место занимает поэт и беллетрист А. Б. Готлобер (1811—1899). Он в своей комедии «Покрывало» (1837), популярной поэме «Хасид» Jsch-chosid) и «Песне о кугеле» (Di lied fun kugel), построенной по образцу «Die Glocke» Шиллера, вел напряженную борьбу против хасидского клерикализма, но уже заострял социальные мотивы, гл. обр. мотивы борьбы за освобождение народных масс из-под гнета общинной олигархии, являясь здесь прямым продолжателем И. Аксенфельда — этого наиболее яркого среди буржуазных просветителей борца против хасидского клерикализма. В этом отношении Готлобер наряду с Аксенфельдом оказались непосредственными предшественниками Менделе Мойхер-Сфорима. Недаром Менделе воспользовался Готлобером, как прототипом для идеализированного образа просветителя Гутмана в своем «Маленьком человечке». С другой стороны, социальная природа мелкобуржуазного просветителя привела к тому, что он позже, в годы реакции Александра III, после погромов 1881, написал свое националистически-покаянное стихотворение «В синагогу».
       Как ни сильно было влияние просветителей буржуазных на мелкобуржуазных просветителей до конца 60-х гг., все же авансцену лит-ры постепенно заняли писатели мелкобуржуазной демократии.
       Кривая буржуазной Е. л. начинает падать. Наиболее крупным представителем буржуазной литературы эпохи Менделе является поэт И. Л. Гордон (1830—1892), который писал главным образом по-гебраистски и относился с величайшим пренебрежением к еврейскому языку как к «бедному жаргону», к жалкому диалекту. Он воспользовался этим яз. лишь как агитационным средством, создав ряд сатир, где высмеивал средневековую отсталость, фанатизм и агитировал за просвещение. В начале своей деятельности Гордон бросает ставший очень популярным среди буржуазии лозунг: «Будь евреем дома и человеком вне дома», что означало — будь еврейским патриотом русской родины — и было парафразой соответствующего лозунга западных еврейских буржуазных просветителей. И. Л. Гордон к концу своих дней оплакивал свою судьбу и взывал: «для кого я тружусь», ибо гебраистский яз., чуждый еврейским народным массам, не нужен был больше и той уже ассимилировавшейся буржуазии, интересы к-рой он идеологически обслуживал.
       Другой буржуазный писатель того времени, Э. Цвейфель (1815—1855), эпигонски искал компромисса между просвещением и хасидизмом в своем гебраистском публицистическом «Scholom-al-Isroel» и в своих беллетристических произведениях («Маленький мир» и др.). Против него очень резко выступил зачинатель классической еврейской лит-ры — Менделе Мойхер-Сфорим.
       В 60-х гг. приход капитализма дал себя почувствовать и в заброшенном еврейском местечке. Падение крепостничества всколыхнуло еврейские массы. Менделе Мойхер-Сфорим — выразитель идеологии проснувшейся от средневековой спячки массы — продолжает борьбу просветителей против религиозного фанатизма и отсталости. Однако центром своего творчества он делает борьбу за социальное освобождение масс от угнетения и произвола средневековой общинной олигархии. Менделе художественно синтезировал и обобщил застывший средневековый быт и своей просветительской сатирой идеологически взорвал его. В «Маленьком человечке» (Dos kleine menschele») и в драме «Коробочный сбор» (Die takse) он разоблачил «общественных благодетелей» и дал серию сатирических портретов, к-рые стали социальными категориями в еврейской лит-ре и жизни. В «Кляче» он выразил в аллегорической форме свое неверие в буржуазное освобождение народа, на к-рое надеялись просветители, впервые указал на социальные корни национального угнетения и так. обр. освободился от путей буржуазного просветительства. В «Путешествии Вениамина III» — этой еврейской вариации образа Дон-Кихота — он высмеял средневековую веру в мессианскую легенду; в «Фишке Хромом» показал нищету еврейских масс, а в «Кольце-талисмане» — политический произвол николаевской солдатчины, дал картину застывшего дореформенного быта, начало просветительного движения. В автобиографической повести «Шлейме — сын Хаима» он впервые выявил те народные образы, которых буржуазные просветители обычно не замечали.
       Менделе как беллетрист начал печататься в первом еврейском еженедельнике «Koilmewasser», который выходил в Одессе под редакцией Александра Цедербаума (1862—1872) и который составил эпоху в истории новой еврейской литературы и журналистики. В этом журнале и под его влиянием выступила плеяда мелкобуржуазных демократических просветительских беллетристов, поэтов, критиков, во главе с Линецким, одним из самых радикальных и непримиримых демократических просветителей, автором «Польского мальчика» — классического памфлета против средневекового клерикализма. Это произведение, представлявшее собой образец публицистической прозы в еврейской лит-ре, было долгое время знаменем воинствующего антиклерикализма, в особенности в его борьбе против хасидизма. Здесь же выступают О. М. Лившиц (ум. в 1878), составитель русско-еврейского словаря, к-рый чуть ли не первый выступил с принципиальной защитой «идиш» как языка культуры народа, поэт М. Гордон, писавший и по-гебраистски, но ставший популярным благодаря своим стихотворениям на еврейском яз. Его поэзия была дидактической прокламацией просветительских идей, и в ней еще силен мотив веры в буржуазную цивилизацию. И наконец поэт и драматург А. Гольдфаден, основатель еврейского театра, весьма демократическая писательская фигура той эпохи, который впоследствии перешел от демократического просветительства, выраженного в его бытовых опереттах («Бабушка и внучек», «Шмендрик» и др.) к националистическому палестинофильству в исторических опереттах («Доктор Альмасадо» «Суламифь», «Бар-Кохба» и др.). Десятилетие, с середины 70-х до середины 80-х годов, в течение которого существовал театр Гольдфадена, представляет собой новый этап в еврейской жизни и в еврейской лиретатуре. Возникает, хотя и на гебраистском языке, первая социалистическая газета «Haemes», которая своей пропагандой социалистических идей оказывает огромное влияние на радикализацию Е. л. «Haemes» и ее редактор Аарон Либерман стали центром для наиболее левой части еврейской интеллигенции, а вскоре появился и первый еврейский социалистический орган «Koil l’eom (1876—1879), сыгравший исключительную роль в зарождении еврейской социалистической мысли, на страницах к-рого «дедушка еврейского социализма», зачинатель революционной поэзии М. Винчевский опубликовал своего «Сумасшедшего философа». Демократические мелкобуржуазные просветители, обогащенные опытом оформившейся буржуазной жизни и политической реакции начала 80-х гг., опытом погромов 1881, столь участившихся, и ограничений прав евреев, изживают свои последние надежды на обновление еврейской жизни, на буржуазное просвещение или правительственное попечение. На сцену выходит последнее поколение просветителей, у к-рого все больше и больше ослабевает мотив просветительской борьбы против старых устоев еврейской жизни и все громче становится мотив скорби о безысходном положении масс, бессильный гнев против царских и буржуазных их поработителей: национальный плач и покаяние заглушают традиционные просветительские боевые лозунги против фанатизма и отсталости. Памфлет М. А. Шацкеса (1825—1899) «Канун еврейской Пасхи» (1881) — почти последний просветительский сатирический документ против фанатизма и клерикализма. У большинства писателей мотивы просветительской борьбы против старого уступают место более современным мотивам. Начинается глубокая социальная и идеологическая дифференциация. К этому времени в России вырастает ассимиляторская, руссификаторская буржуазия. Для себя она создает, хотя и весьма убогую как в художественном, так и в идеологическом отношении, лит-ру на русском (см. «Русско-еврейская литература») и гебраистском яз. Ее заинтересованность в просвещении масс до крайности пала. Сейчас она уже настолько чужда еврейской лит-ре, культуре и языку, что она не прочь и свою руку приложить к царскому запрету еврейского театра Гольдфадена. С другой стороны, на потребу вынырнувшему буржуазному выскочке, лишенному какой бы то ни было культуры и падкому до порнографии, создается бульварная беллетристика. Романы ее создателей (Шомера, Бловштейна и др.) расходились в десятках тысяч экземпляров — во много раз больше, чем книги лучших мастеров Е. л. Этой бульварщиной зачитывался и культурно-отсталый массовый читатель.
       В это десятилетие зарождается еврейское рабочее движение, возникает социалистическая литература на еврейском яз. Ее основоположником является Мориц Винчевский (подробнее о нем см. ниже). Но и в самой мелкой буржуазии, к-рая сейчас является основным субъектом и объектом еврейской лит-ры, происходит сильно сказывающаяся на последней дифференциация. Уже упомянутый Линецкий и ранний социалистический публицист Иегалель (псевдоним И. Левина, р. в 1844) в журнале «Isrolik» (Лемберг, 1875—1876), затем в сборнике «Kleiner Weker» (Одесса, 1890) вместе с одним из первых еврейских критиков И. Лернером (1847—1907), продолжателем Ковнера (1842—1904) и последователем Писарева, упорно отстаивают свои боевые социальные позиции и обвиняют в предательстве всякого, кто становится на позиции ревизии воинствующего просветительства. Они не останавливаются даже перед дискредитацией Менделе Мойхер-Сфорима. Но к их призывам в то время мало прислушивались. Передовые позиции в лит-ре заняты мелкобуржуазными националистами. В деле проникновения палестинофильских и националистически-народнических идей в лит-ру сыграл особую роль второй еврейский еженедельник, «Judisches Volksblat», к-рый выходил под редакцией того же Цедербаума в Петербурге (1881—1888) и затем (1889—1890) под редакцией Л. Кантора, а также и лит-ые сборники: «Judische Volks-Bibliotek, под редакцией Шолом Алейхема (Киев, 1888—1889), «Hois-Fraind» (1888—1889) в Варшаве под редакцией М. Спектора; отход от палестинофильских позиций и акцентирование социальных мотивов характеризуют сборники «Judische Bibliotek» (1891—1895) под редакцией И. Л. Переца. В еженедельниках и сборниках сложилось творчество бытописателя еврейской средней буржуазии М. Спектора; создателя еврейского сентиментального бытового романа Я. Динезона; поэта Ш. (С.) Фруга, к-рый писал на русском и еврейском яз. и при всех своих народнических тенденциях был, по существу, писателем зажиточного мещанства; гебраистского и еврейского буржуазного публициста, беллетриста и поэта Д. Фришмана; историка еврейской лит-ры Э. Шульмана; чрезвычайно популярного «бадхона» (см.) Элиокума Цунзера, песни которого долго распевались еврейским мещанством; наконец двух классиков этого лит-ого поколения — Шолом Алейхема и И. Л. Переца.
       Шолом Алейхем, начавший как просветитель, палестинофил и обличитель Шомера и бульварной лит-ры вообще (художественной полемикой против бульварного романа было его первое крупное произведение «Сендер Бланк и его семья — роман без любви»), скоро перешел к своим, чуждым дидактики, психологическим и типизирующим реалистическим произведениям, к-рые выдвинули его в ряды мировых классиков юмора. Его первые романы — «Стемпеню» и «Иоселе Соловей», положили начало психологически-реалистическому роману в еврейской литературе. Здесь даны первые образы еврейской женщины, бунтующей против средневекового порабощения, показано начало новых семейных отношений в еврейской среде. В двух основных образах этих романов — в музыканте («Стемпеню») и певце («Иоселе Соловей») — он противопоставил лавочническому, обывательскому миру творчески одаренных людей из народа. В последних, как и в положительных женских образах, дана апологетика национального начала. В его шедеврах — «Менахем Мендель», «Тевье молочник» и «Мальчик Мотель», как и в многочисленных новеллах, отразилось столкновение местечковой массы, мировосприятие которой оформилось еще под влиянием синагоги, с новой капиталистической экономикой и общественной идеологией. Он показал путь еврейской мелкой буржуазии из патриархального местечка в современный капиталистический город: не внедрение в новые крупнокапиталистические процессы, а только то, как местечковая масса еврейского мещанства встрепенулась от шума капиталистического города. Рядом художественных образов он утвердил свою основную идею мелкобуржуазного националиста: погибает социальный базис патриархального еврейского местечка, изменяются социальные формы, но не погибают «Тевье молочник», «Мальчик Мотель», эти, по его заданию, художественные олицетворения вечно еврейского, вечно человеческого. Менделе Мойхер-Сфорим был, как мы видели, просветитель, он будил массы, стремился поднять их к своим идеям. Его метод был публицистическим и дидактическим. Шолом Алейхем не звал больше массы от средневековья к новой буржуазной жизни. Он рассказал о встрече этих двух социально-бытовых укладов. Его метод был психологическим, реалистическим. Но при всем внешнем объективизме метода его творчество все же было проникнуто выше сформулированной идеей, к-рую он, глубоко демократический и поистине народный писатель, всячески утверждал типизирующими образами мелкобуржуазной массы. Поэтический аккомпанимент творчеству Шолом Алейхема дал М. Варшавский (1846—1907). В своих песнях, для которых сам же писал музыку и которые распеваются как народные, он художественно претворил народные песни и дал романтическую апологетику национального быта. Поэт небольшого дарования, связанный с Шолом Алейхемом единством своей установки, он был в Е. л. конца 90-х гг. как бы поэтической орнаментовкой художественного здания Шолом Алейхема.
       И. Л. Перец, который также начал с просветительства, являл собой однако уже новый социальный этап в развитии еврейской лит-ры. Если литература до Переца стояла под знаком порыва еврейских масс к капитализму, то Перец уже почувствовал капиталистическое порабощение масс, уже выразил душевное состояние тех социальных групп, к-рые находятся между буржуазией и пролетариатом и чьи «надежды» на пролетариат как на защитника против капитализма подавляются «страхом» перед пролетариатом, грозящим положить конец специфическим особенностям мелкой буржуазии, ее мелкобуржуазной личности. Это Перец, художник мелкобуржуазной интеллигенции, особенно болезненно чувствовал. Борьба в самом писателе «между надеждой и страхом» (так называется одна из его статей) привела к глубочайшему контрасту в его творчестве. С середины 90-х гг. он начал опубликовывать свои глубоко-социальные, антикапиталистические и антиклерикальные новеллы и стихотворения, проникнутые мотивами рабочего протеста («Бонце молчальник», «Наставление», «Три сестры», «У подвенечного платья»). Он печатает свои «Праздничные листки», сыгравшие большую агитационно-пропагандистскую роль в еврейском рабочем движении. Но скоро от рабочих социальных мотивов он перешел к своим хасидским и средневековым национальным образам и легендам («Хасидское», «Народные сказания», драмы). В них он воспевал исключительную, избранную личность, которая стремится своей жертвенностью и усилиями своей творческой воли положить конец социальному злу и преодолеть морально-интеллектуальную ограниченность человека; еще больше он культивировал идею национальной избранности. Если до 1905 в его творчестве доминировали мотивы борьбы с социальным злом, мотивы борьбы избранной личности за социальное освобождение мира, то после 1905 его творчество все больше и больше проникается национально-религиозными («Народные сказания») и философски-пессимистическими мотивами («Ночь на старом рынке»).
       Время Переца в еврейской лит-ре — это время дальнейшей, более углубленной социальной дифференциации. Развивается революционная пролетарская поэзия. Ее основоположник, Мориц Винчевский, к-рый вошел в еврейскую лит-ру под славным именем «дедушки еврейского социализма», начинает еще в 1877 в журнале «Koil l’eom» (Кенигсберг, 1877—1878) свою социалистическую пропаганду, к-рую впоследствии продолжает как беллетрист, публицист и поэт в Лондоне, в своем журнале «Dos poilische Idl» и в ряде газет, затем в Америке, где сосредоточены эмигранты Галиции, Польши, Литвы, Украины, работающие в наиболее тяжелых условиях капиталистических потогонных предприятий. Вслед за Винчевским выступает фаланга революционных поэтов: М. Розенфельд, рано и трагически погибшие И. Бовшовер и Д. Эйдельштадт — эмигранты из России. Пионеры пролетарской поэзии и революционной борьбы в эпоху, когда американско-еврейский пролетариат складывался из деклассированной еврейской мелкобуржуазной эмигрантской нищеты, эти поэты далеко не были чужды националистических мотивов (М. Розенфельд), что явилось данью мелкобуржуазному националистическому прошлому эмигрантов, как и бунтарски-индивидуалистических, анархистских мотивов — данью социальному бессилию и идеологической неоформленности раннего американского еврейского рабочего движения. Их поэзия обогатила Е. л. новыми мотивами, новой лексикой, новой ритмикой. Творчество некоторых (М. Розенфельда и в особенности И. Бовшовера) в формальном отношении находилось на уровне современной им еврейской непролетарской поэзии. Но и на их форму отрицательно влияли свойства их социального базиса: культурная отсталость и изолированность эмигрантской массы, выброшенной из привычного для нее жизненного уклада польского или литовского местечка, не вошедшей еще органически в свою новую жизнь современного пролетария капиталистической страны и мечтающей еще вернуться к прежней патриархальной местечковой жизни. Но несмотря на социальные, культурные и идеологические путы, творчество этих поэтов имело исключительное социальное значение в истории еврейского рабочего движения; их песни распевались как боевые гимны на подпольных массовках и уличных демонстрациях. Одновременно с этой группой выступил А. Вальт (Лесин) — один из первых революционных поэтов и политических деятелей еврейского рабочего движения сперва в Литве, а с 1897 — в Америке, впоследствии ставший там ренегатом и одним из столпов желтой меньшевистской прессы. Рабочая жизнь нашла себе отзвук в произведениях прозаиков Л. Кобрина и З. Либина, к-рые впоследствии стали фабриковать посредственные сентиментальные драмы и мелодрамы для американского еврейского театра, где господствовал мастер обывательской буржуазной драмы — Яков Гордин (см.); многие пьесы последнего, как «Миреле Эфрос», «Бог, человек и дьявол», «Крейцерова соната» и др., долгое время шли и на русской мещанской сцене. В России еврейская литература той эпохи не знала таких ярко выраженных революционных пролетарских поэтов, как Америка. Но и здесь выдвинулась целая группа писателей, которые, в особенности до 1905, болели нуждами рабочего класса и звали к борьбе. Они группировались вокруг Переца в годы, когда тот создавал свои «Праздничные листки» и свои протестующие социальные новеллы и стихотворения. То были: Д. Пинский (см.), который принимал активное участие в легальных пропагандистских рабочих комитетах, так называемых «жаргонных комитетах», а впоследствии примкнул к националистической поалей-ционистской партии; в литературе он занял особое место как драматург; Б. Горин (1868—1925), опубликовавший ряд рассказов из рабочей жизни, но после ушедший гл. обр. в театральную критику и переводческую работу (он перевел на еврейский яз. целый ряд классических произведений мировой лит-ры); А. Рейзин, чрезвычайно популярный новеллист, поэт социальной нужды и обездоленности еврейских трудовых масс, к-рый ныне, уже к концу своего пути, позорно предал свои боевые позиции и под влиянием палестинских событий в 1929 ушел из американской коммунистической газеты «Fraihait» в стан ренегатов желто-бульварного меньшевистского «Forwarts’a»; Ш. Анский — автор революционного гимна Бунда «Di Schwue» (Клятва), — впоследствии оказавшийся в стане наиболее право-националистической интеллигенции; Марк Арнштейн, начавший одноактной рабочей пьесой «Вечная песнь», которую ставили в подпольных драмкружках, но впоследствии ставший посредственным мелкобуржуазным драматургом. Наряду с поэзией и прозой социальной борьбы и социальной нужды усиливалась также буржуазная и мелкобуржуазная националистическая и обывательски-буржуазная литература как в России, так и в Америке. Эти тенденции в России начали уже обнаруживаться до 1905, но они становятся доминирующими после поражения первой революции. На сцену выступает Ш. Аш, который начинает с идеализации народных масс, с противопоставления «Переулка мясников», где живут эти массы, «Синагогальному переулку» и кончает капитуляцией перед «Синагогальным переулком», апологетикой еврейского национального прошлого эпохи торжества торгового капитала («Городок» и «Богач Шлойме»). В своих бесчисленных романах, которые Аш печатает в желтой «социалистической» и буржуазной прессе Америки и Польши, он становится идеологом националистической буржуазии. За ним следует ряд буржуазных и мелкобуржуазных писателей, основными темами к-рых являются апологетика хасидского прошлого (Онойхи и др.), переживания одинокого, отчаявшегося интеллигента, ищущего спасения в мистических мирах (Номберг, новеллист Липман-Левин и символист П. Гиршбейн), националистическое отражение погромов 1905 (Л. Шапиро) и эротическая психопатология (И. Розенфельд, начавший, как и П. Гиршбейн, с мотивов социального угнетения и несправедливости). В поэзии первое место занимает сионистский поэт Х. Н. Бялик, творчество которого является ярким, насыщенным глубокой скорбью бунтом националистического еврейского мещанства против своего исторического бессилия. Выдвигается бундовский националистический поэт, Д. Эйнгорн, оплакивающий «последнего синагогального кантора» и воспевающий отживающий патриархальный быт. Некоторое место в поэзии тех лет занимает одно время рано умерший Л. Найдус, подражатель европейского модернизма и декаданса. Высшим выражением этой идейной деградации буржуазной еврейской лит-ры является А. Вайтер, бывший одно время членом Центрального комитета Бунда, но после поражения революции 1905 звавший в своих драмах назад к религиозности. Основными трибунами для этой националистической индивидуалистически-интеллигентской лит-ры были журналы «Literarische Monatschriften» (Вильно, 1908), «Idische Welt» (Петербург — Вильно, 1912—1915) и вся еврейская буржуазная и мелкобуржуазная националистическая пресса («Der Freind», «Haint», «Unser Leben», «Moment» и др.). Несколько в стороне от этой лит-ой среды стоит М. Вайсенберг, выходец из народных низов, бывший столяр, который в своих новеллах дает людей труда с их земными зоологическими инстинктами, также не чуждый хасидским мотивам. В своем главном произведении — «Городок» — Вайсенберг повествует о революции 1905 в местечке; однако он видел в революционных рабочих главным образом разрушителей, но никак не созидателей новой жизни. За последнее время М. Вайсенберг полевел и теперь сотрудничает в еврейской коммунистической прессе. Здесь надо отметить также беллетриста Д. Касселя, в своей новелле «Деревня» изобразившего безыскусственную жизнь еврейской деревни, далекую и чуждую интеллигентским националистическим переживаниям, а также X. Чемеринского (Реб Мордхеле) — запоздалого нигилиста, к-рый свою сатиру заключал в сочные, образные, яркие по своему яз. басни, и Иегоаша (см.), поэта, особенно выделившегося своими переводами «Иова», «Песни песней», «Руфи» и «Екклезиаста» на «идиш». Одновременно с дифференциацией в художественной лит-ре происходит дифференциация критики. Возникает буржуазно-сионистская критика, во главе с Баал-Махшовесом, националистически-идишистская критика во главе с Ш. Нигером, социалистически-националистическая критика во главе с тогдашними деятелями еврейских социалистических партий — М. Литваковым, Ш. Эпштейном и М. Ольгиным; все трое после Октябрьской революции перешли в коммунистическую партию, многое переоценили в своем лит-ом прошлом и стали — Ольгин в Америке, Ш. Эпштейн раньше в Америке, а последнее время в СССР, и в особенности М. Литваков — в первые ряды еврейской коммунистической критики. Начинается также научная работа по исследованию истории еврейской лит-ры. Наряду с чрезвычайно ценными работами филолога Б. Борохова (1881—1917) и Н. Штифа, который сейчас является одним из главных деятелей Института еврейской культуры при Украинской академии наук, публикуется эклектическая, совершенно халтурная «История еврейской лит-ры» М. Пинеса (р. в 1881).
       Новую страницу в еврейской лит-ре начинают в годы реакции импрессионист Д. Бергельсон (см.) и символист Нистор (см.) и хотя их творчество особенно развернулось лишь в годы революции, все же они сложились как художественные величины в дореволюционную эпоху. Оба они пришли в лит-ру как писатели, обогащенные опытом неудавшейся революции, без перспектив и надежд. Д. Бергельсон создает импрессионистский еврейский роман и в своих главных произведениях — «Вокруг вокзала» (1909), «Все кончено» (1913), «Сумеречное время» (1918) и «Отход» (1920) — показал отход разочарованного интеллигента, социально и культурно лишнего. После кризиса, к-рый Бергельсон пережил в эмиграции за 1922—1925 гг., он становится на позиции приятия революции, что демонстрирует в своих произведениях: «Судимы по делам», «По обоим берегам» и др. То же социальное разочарование и ту же социально-культурную ненужность интеллигенции показал Нистор в своей мистически-сказочной символике. И он проделал обратный путь к революции, но его символистский метод препятствует художественному раскрытию революционных процессов, что делает его чрезвычайно чуждым нашим читателям. Бергельсон и Нистор завершают довоенную и дореволюционную эпоху Е. л., но в то же время они начинают послевоенную эпоху ее истории.
       Революция разделила на два лагеря Е. л. СССР и буржуазных стран: в то время как первая продолжает непрерывно расти, во второй происходит неизменный процесс деградации.
       

ЕВРЕЙСКАЯ СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Первые три года революции Украина и Белоруссия, где живут основные еврейские массы Советского Союза и где тогда находились главные центры Е. л., были захвачены гетманом, белополяками, Деникиным и Петлюрой. Но в те месяцы, когда там была советская власть, Украина и Белоруссия, как известно, были плацдармами ожесточеннейшей гражданской войны. Это наложило особый отпечаток на Е. л. тех лет. В 1917—1920, когда Украина находилась в руках различных контрреволюционных и так называемых демократических правительств и когда в еврейской общественной жизни руководящую роль играли буржуазно-националистические и националистически-меньшевистские партии, литература проделала свой национально-радикальный этап. Национально-радикальные настроения определяли собою два сборника «Eigns», которые вышли под редакцией и заполнялись главным образом произведениями Бергельсона и Нистора. Эти настроения были у всей выступившей тогда фаланги талантливых еврейских поэтов: у О. Шварцмана, Д. Гофштейна, П. Маркиша, Л. Квитко, Л. Резника, у поэта и критика И. Добрушина, как и у трагически погибшего от деникинской бомбы драматурга-символиста Б. Штеймана. О. Шварцман, к-рый добровольцем ушел на фронт и осенью 1919 погиб, в своем творчестве (1918—1919) переоценил национальное наследие; он вступил на октябрьские позиции и тем самым указал своим былым соратникам, да и вообще еврейской советской лит-ре, дорогу к большевизму, хотя и окрашенному в национальные тона. Он закончил свой путь поэта клятвой: «И в страну не возвращусь я, пока освобождения слова не услышу», и героическим действием подтвердил свое поэтическое слово.
       1919 — это год наиболее жестоких и беспощадных деникинских и петлюровских погромов. Еврейской интеллигенции стало ясно, что дальнейшее господство деникинской и петлюровской власти грозит в буквальном смысле этого слова физическим уничтожением еврейских масс и что покончить с этой перманентной резней может лишь победа революции. Национальный радикализм уступил место в Е. л. национально-советским тенденциям, которые нашли свой отзвук в сборниках «Лирика» (1921—1922) (Л. Резника, А. Кушнерова, Д. Гофштейна, П. Маркиша, Э. Фининберга, поэта и критика Н. Ойслендера), как и в поэзии киевской группы «Widerwuks» (1922—1923) (И. Фефер, А. Веледницкий, А. Шойхет, М. Шапиро, М. Хащеватский), белорусских еврейских поэтов (Ш. Росин, Галкин, И. Харик, З. Аксельрод) и в особенности на страницах журнала «Schtrom», шесть книжек к-рого вышли в Москве в 1921—1924. В последнем тенденции левого советского попутничества сталкивались с эстетски-националистическими тенденциями, углубленными той дезориентацией в путях революции, которая столь характерна была для некоторых интеллигентских кругов в первые годы нэпа. Доминирующей формой в Е. л. была тогда поэзия, прозаики — Ш. Годинер, М. Даниэль, — еще только нащупывали свой путь. Основными мотивами поэзии были плач о жертвах погромов и революционная патетика. Поэмы о погромах — «Куча» П. Маркиша, «Tristia» Д. Гофштейна, «Поминальная» А. Кушнерова, «Гулкие ночи» Л. Резника — все проникнуты глубокой национальной скорбью, но еще очень далеки от осуждения погромов с революционной, коммунистической точки зрения. В многочисленных стихотворениях на тему «Москва», «Коминтерн», «Октябрь» и т. п. эти поэты дают высокохудожественные образцы революционной патетики, к-рые для них однако менее органичны, чем их национальные поэмы Из критиков в журнале «Schtrom» принимали близкое участие И. Добрушин, Н. Ойслендер, Ш. Гордон. В 1925 «Schtrom» прекращает свое существование. Писатели, сотрудничавшие в нем, распадаются на 2 группы. Они издают два сборника — «Октябрь», выпущенный организовавшейся тогда еврейской секцией МАППа, и — «Nai Erd», сборник «Коллектива Октябрьских писателей». Издания эти являются началом углубленной дифференциации советской Е. л., началом организованной пролетарской литературы. Для процесса дифференциации советской Е. л. имела особенное значение начинающая комсомольская лит-ая молодежь, ее журнал «Jungwald», к-рый выходил в Москве с 1923 и вокруг к-рого образовалась группа молодых писателей. Группы пролетарского писательского молодняка возникли также в Минске, Харькове, Одессе и др. городах.
       Раньше в Москве, а затем на Украине и в Белоруссии, создаются еврейские секции МАППа, ВУСППа и БелАППа. Московская секция имеет в своих рядах поэта А. Кушнерова (сборник стихов «Brois», драма «Гирш Лекерт», русский перевод — в изд. Гиза, ритмизированная проза «Дети одного народа»), беллетриста Ш. Годинера (роман «Человек с винтовкой», русский перевод — в изд. Гиза, сборник новелл «Дню навстречу» и «Фигуры на краю»), Ш. Персова («Ржаной хлеб», перевод на русск. яз. — в изд. Гиза), Ю. Иоффе (один из старейших еврейских рабочих писателей — основные произведения: «Квартира», «В водовороте», «В нэпманском подворье»), А. Вевьорка (драмы — «137 детских домов», «Нафтоле Ботвин»), М. Тайча (один из старейших еврейских писателей в Советском Союзе, начавший в годы реакции в модернистски-националистических тонах и сумевший за годы революции встать в ряды пролетарской лит-ры), поэта Ш. Росина («Ко всем нам»), Я. Ривеса («В подполье», русский перевод — в изд. Гиза), журналистов и очеркистов — М. Каца, А. Хашина, Стрелица, Кобленца. Совсем недавно в секцию вступил поэт М. Хащеватский («Упрямая действительность», «На трудном пути»). Рабочий и комсомольский молодняк: прозаики — И. Рабин, один из основателей «Jungwald», Э. Гордон («Бурьян», русск. перев. — в изд. Гиза), Н. Лурье, И. Лерман и др.; поэты — Б. Олевский, Я. Зельдин, Н. Чернис, Гарцман, Гельмонд и др.
       Еврейские секции ВУСППа и БелАППа объединяют в своих рядах почти исключительно пролетарских и коммунистических писателей, которые вошли в литературу только в годы революции и жизненный опыт к-рых — опыт революционных годов. Во главе еврейской секции ВУСППА стоит популярнейший пролетарский поэт, коммунист И. Фефер («Wegn sich un asoine wi ich», «A schtein zu a schtein», «Gefunene funken» и др.). В секцию входит чрезвычайно талантливый рабочий-беллетрист М. Альбертон («Федор Зубков», «У нас в Биробиджане», русский перевод — в изд. Гиза), коммунист А. Абчук (роман «Гершель Шамай»), беллетристы — Шкаровский («Заря»), А. Каган («Комнатные люди»), Аронский (новеллы), поэты и беллетристы — М. Шапиро, Веледницкий, Хана Левин («Моя лепта»), Пятигорская, Пинчевский, Котляр, Сито, Штурман, крестьянский молодой поэт Вайнерман, молодые критики — С. Жуковский и Мижирицкий, критик и публицист Г. Козакевич и др. До недавнего времени в эту секцию входил поэт и беллетрист X. Гильдин («Удары молота», «Лениниада», «Колодцы»), один из первых еврейских пролетарских писателей-коммунистов и основатель еврейской секции МАППа и ВУСППа, вышедший из секции из-за некоторых организационных разногласий, а также крупнейший современный еврейский поэт Д. Гофштейн и беллетрист И. Кипнис, творчество к-рых ярко окрашено националистическими тенденциями и пребывание к-рых в ВУСППе стало поэтому невозможным. В самое последнее время в секцию вступил Э. Фининберг, один из крупнейших поэтов, изживший свои упадочнические настроения первых годов нэпа (сборн. «Стихи», 1924) и в своих последних сборниках «Страна и любовь» (1928) и «Весна» (1929) показавший себя способным стать на подлинно революционные позиции. Его повесть «Галоп» является одним из первых значительных вкладов в еврейскую советскую прозу. Белоруссия стала центром Е. л. лишь после Октября. Здесь поэтому Е. л. с самого начала сложилась как литература евреев-трудящихся. Ее зачинателями были многочисленные еврейские рабочие поэты, стихи их разбросаны в еврейской коммунистической прессе Белоруссии за первые годы революции. Из них после вожли в лит-ру лишь М. Юдовин, Э. Савиковский, И. Харик. Но они значительно повлияли на пролетарский характер последующей Е. л. в Белоруссии. Неудивительно поэтому, что все еврейские писатели Белоруссии за очень небольшими исключениями (поэт Хаим Левин, критик А. Розенцвейг и др.) объединены в БелАППе. Во главе еврейской секции БелАППа стоит коммунист, старый деятель еврейского рабочего движения, беллетрист и драматург Б. Оршанский («На волнах», драма «Кровь» и др.), еврейский поэт И. Харик («Oif der erd», «Mit leib un leben» и др.), туда входят также беллетрист и драматург Долгопольский (роман «У открытых ворот», драма «Борьба машин»), М. Лифшиц, И. Гарелик, Ш. Гарелик, молодые рабочие поэты и беллетристы — М. Тейф, трагически погибший Я. Гольдман, Ласкер, З. Витензон, Гордон, Каменецкий, Е. Каган и А. Каган, Майзель, Савиковский, молодой критик X. Дунец, начинающий исследователь У. Финкель и др.
       Пролетарское лит-ое движение, в рядах к-рого находятся наиболее значительные пролетарские и коммунистические писатели и поэты старшего поколения, охватило почти весь литературный молодняк, выросший и развившийся в годы революции. Вне пролетарского лит-ого движения осталась значительная группа крупных писателей и беллетристов, вошедших в литературу в те два послереволюционных этапа, которые мы охарактеризовали как националистически-радикальный и националистически-советский периоды еврейской литературы. В значительной степени они преодолели однако националистическое начало. Творчество их стимулируется сейчас нашим строительством, но на нем, как, к сожалению, и на творчестве некоторых писателей, формально находящихся в рядах пролетарских писательских организаций, в той или другой мере сказывается то, что они пришли не от пролетариата, а идут от мелкой буржуазии, от мелкобуржуазной интеллигенции к пролетариату, к революции. Таковы: поэт П. Маркиш, начавший свое творчество интеллигентски-бунтарскими сборниками «Пороги» и др., поэмой о погромах «Куча» и перешедший к революционным поэмам — «Харьков», «Не горюй», к эпопее «Братья», роману «Смена поколений» и сборнику стихотворений «Заклеенный циферблат», где демонстрирует свое страстное желание слиться с революцией; Л. Резник, поэт и драматург («Бархат», «Дом родной», драмы «Восстание» и «Последние») — поэт высокой художественной культуры; Л. Квитко («Шаги», «1919», «Трава зеленая», «Борьба» и др.); поэты Ш. Галкин («Боль и отвага»), З. Аксельрод («Стихи»), Ш. Дриз, Холоденко, Хорол, Хенкина и др. Все больше и больше выдвигаются и начинают занимать доминирующее место в этой группе прозаики. Наиболее значительные из них: М. Даниэль — недавно принят в еврейскую секцию ВУСППа («В такое время», «Ночной сторож Рахмиэль», «На пороге», роман «Юлиус Шимилевич» и др.), — Орлянд, автор книги «Плотина», одного из наиболее ценных произведений, посвященных участию еврейских масс в социалистическом строительстве, Д. Волкенштейн (роман «Кровь», новеллы), Н. Лурье (новеллы) и др.
       К этой группе относятся исследователи и критики — И. Добрушин, Н. Ойслендер и (до недавнего времени) коммунист М. Винер, которые являются также поэтами, драматургами и беллетристами. Почти все эти поэты, беллетристы и критики начали свою деятельность уже в годы революции. Им предстояло проделать трудный путь, чтобы идейно высвободиться из-под власти тех социальных слоев, из которых они вышли. Если над их творчеством в первые годы революции тяготело их социальное прошлое, то сейчас их произведения все больше и больше отображают наше строительство. Линия их развития безусловно идет влево. Это конечно является результатом того, что сами эти социальные группы, настроение которых так чувствуется в творчестве этих писателей, все больше и больше втягиваются в наши творческие трудовые процессы. Надо еще отметить группу демократических дореволюционных писателей — Д. Маршака, Б. Слуцкого, Е. Марголиса, к-рые в своей деятельности в значительной степени советизировались и продолжают печататься. Почти не пишет Э. Родин, поэт, застывший на своих националистических позициях.
       За годы революции еврейская литературная критика сложилась и окрепла как марксистская критика. Во главе ее стоят литературоведы и критики — М. Литваков, И. Нусинов, Ш. Эпштейн, Я. Бронштейн, А. Гурштейн и др. Е. л. в Советском Союзе представляет картину бурного формального и идеологического роста. Выходят три лит-ых художественных журнала: «Roite Welt» (Харьков), «Prolit» (Харьков), орган еврейской секции ВУСППа, «Schtern» (Минск), литературно-исследовательские сборники Еврейского научного о-ва и Лингвистического отд. II МГУ в Москве, Еврейской секции Белорусской академии наук в Минске, Института еврейской культуры при Украинской академии наук в Киеве, где наряду с литературно-исследовательскими работами опубликованы значительные работы по еврейской филологии А. Зарецкого, Н. Штифа и трагически погибшего Вейнгера; развивают широкую деятельность еврейские отделы Центриздата народов СССР в Москве, Минске, Харькове. Существует в Киеве значительное кооперативное издательство «Культур-лига», издающее теперь большую библиотеку еврейских писателей. В противоположность этой картине активного творческого роста Е. л. в СССР, Е. л. в буржуазных странах представляет картину эпигонского увядания.
       

ЕВРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ВНЕ СССР — начала, как мы видели, развиваться как революционная рабочая литература. Меньшевистская деградация социалистического движения привела однако к тому, что как пресса, так и литература становились все более и более желтыми. Газеты заполнялись бульварными романами. Поэты и писатели почувствовали себя одинокими, лишними. Писатели, углубленные в свои националистические, полные жгучего пессимизма настроения, создают свои трибуны. Возникают толстые сборники «Schriften» (1912—1922), журнал «In sich» (Внутрь). Вокруг этих изданий концентрируются наиболее талантливые писатели-беллетристы: Опатошу (автор романа «Конокрады» — романтика народных низов, — «В польских лесах» — исторической хасидской трилогии, переведенной на ряд европейских яз., новелл — «Unter-Welt» и «Линчевание» — из жизни американских и негритянских рабочих); Рабой (романы — «Господин Гольберг» и др. из жизни еврейских фермеров в Америке и новеллы); Игнатов (см.) — один из основателей «Schriften», Б. Глазман ((см.) его основная тема — жизнь эмигрантских масс различных национальностей).
       Из современных еврейских поэтов Америки должны быть названы: Мани-Лейб, один из наиболее тонких лириков, в творчестве к-рого широко использован фольклор; З. Ланда — поэт, который пришел в литературу с интеллигентским бунтом против классиков и отрицанием социальных тенденций; М. Л. Гальперн (см.), один из немногих современных еврейских поэтов в Америке, ставший активным сотрудником коммунистической газеты «Fraihait» с первого дня ее основания; его окрашенные националистическим бунтарством стихи и поэмы — страстное проклятие капиталистическому городу; Г. Лейвик — поэт и драматург, проведший ряд лет в тюрьмах и каторге за участие в Бунде, автор драм «Голем» (см.), «Гирш Лекерт» и ряда других, написанных в мистико-символических тонах; Менахем Борейша (поэма «Saiwel Rimmer» — история польского еврейского местечка в годы войны, апологетика мещанского буржуазного быта, к капитуляции перед которым автор приводит своего центрального героя — рабочего-художника); М. Надир — талантливый поэт, беллетрист и публицист, исключительный мастер слова, чрезвычайно плодовитый писатель. Дальнейшей демонстрацией интеллигентски-индивидуалистического бунта против мещанской политиканствующей американской общественности, нуждающейся в лит-ре, не превышающей уровня бульварного романа, является группа «In sich»: она углубляется в свои интеллигентски-эстетские переживания и видит в них единственный источник вдохновения. Наиболее крупные представители этой группы — поэты, драматурги и критики — Леелес, Сигал и Гладштейн. Под влиянием Октябрьской революции наиболее социально-беспокойные среди этих писателей — Надир, Лейвик, Менахем Борейша — потянулись к коммунистическому движению и начали работать в еврейской коммунистической газете «Fraihait». Все они посетили СССР и потом в весьма восторженных тонах писали о СССР и Октябрьской революции. Но почти все они стремились вложить в коммунистическое движение свое интеллигентски-бунтарское, националистически-эстетское содержание, и в Советском Союзе они были захвачены не столько осуществлением пролетарской диктатуры, сколько национальной политикой советской власти, к-рую, кстати сказать, они восприняли на свой интеллигентски-националистический лад. При первом же испытании они, за исключением Надира, дезертировали: Лейвик, Менахем, Рабой, М. Л. Гальперн, а также и Рейзин порвали с коммунистической газетой «Fraihait» и ушли в меньшевистский лагерь, когда редакция этой газеты стала на последовательно-коммунистические позиции по вопросу о палестинских событиях осенью 1929. Все сотрудники коммунистической газеты «Fraihait» были исключены из еврейского писательского союза. Они создали писательское объединение «Prolet-Pen» (поэты, эссеисты, новеллисты). Попутнически-коммунистическая группа образовалась в Аргентине вокруг еврейского коммунистического органа «Nai welt».
       E. л. в Польше и Литве находится не в лучшем положении. Варшава и Вильно, некогда центры Е. л., сейчас являются гл. обр. центрами еврейской бульварной продукции. Доподлинные беллетристы и поэты наперечет: О. Варшавский (романы «Контрабандисты», «Жатва»), И. Зингер (см.) — реакционный писатель и журналист, корреспондент американско-еврейской желто-социалистической прессы (драма «Боль земли», новеллы «Жемчуг», «На чужой земле», роман «Сталь и железо»), новеллист Фукс («Unter der Brik» и др.), П. Маркус (роман «Вокруг конюшни»), Г. Арончик — единственный писатель, к-рый помимо жизни мещанства — своей основной темы — интересуется и жизнью рабочих масс; поэтесса К. Молодовская, Рохл Корн, эпигон символизма — Кацизне, местечково-эстетский новеллист, поэт Сегалович и еще два-три поэта и беллетриста — вот все, что представляет Е. л. этих стран. Неудивительно, что критика не поднимается выше посредственных газетных статеек для мещанской буржуазной прессы. Там нет ни одного художественного журнала. Каждая попытка издать такой журнал кончалась неудачей на третьем-четвертом номере. Естественно, что талантливый молодой поэт Кульбак оставил Литву и вернулся к себе на родину, в Белоруссию, — что чрезвычайно оригинальный историк Е. л., автор очень интересного исследования о старом еврейском романе и новелле XIV—XVI вв. и очерка истории Е. л. до XVIII в., Макс Эрик, экспатриировался из Польши, перешел в гражданство СССР и в настоящее время руководит еврейской литературной комиссией при Белорусской академии наук.
       Гегемония в Е. л. перешла к Е. л. СССР, как в самой советской Е. л. гегемония все больше и больше переходит к пролетарской литературе. Становится все очевиднее, что Е. л. и культура в любой стране, где сконцентрированы еврейские массы, стоят перед дилеммой: либо националистическое топтание на месте, интеллигентски-эпигонское повторение задов, а то и бульварное мещанское загнивание, либо творчество, проникнутое идеями пролетариата и направленное к торжеству пролетариата и социализма. Дальнейшее развитие Е. л. возможно только под знаменем пролетарской борьбы.

Библиография:
Erik M., Di geschichte fun der jid. literatur, Варшава, 1928; Schulman E., Sefath johudith-aschkenasith wesafruthen; Rejzen Z., Fun Mendelson bis Mendele, Варшава, 1923; Bal-Dimjen (N. Stif), Humanism in der elterer jidischer literatur, Киев, 1919; Rejzen Z., Lexikon fun der jid. literatur, Вильно, 1926—1929; Winer Leo, The history of the Jiddish literature in the nineteenth century, N.-Y., 1899. Отдельные исследования в научных изданиях: «Zeitschrift» Евр. отделения Института белорусской культуры, т. I, Минск, 1926, тт. II и III, Минск, 1928; «Schriftn» Кафедры евр. культуры при Всеукр. акад. наук, Киев, 1928; «Wisnschaftliche jorbicher» Евр. научного о-ва и Отделения евр. языка и культуры при II МГУ, М., 1929. По евр. советской литературе: Litwakow M., In umru, t. II, M., 1926.

Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.