АРАБСКАЯ ФИЛОСОФИЯ. МУСУЛЬМАНСКАЯ ЭТИКА

Фикх близок философии и в другой области - этике и нравственности. Подчас непросто решить, ведутся ли рассуждения сугубо в русле фикха или уже переходят их границы, так что их следует классифицировать как философскую этику, прямо связанную с остальным зданием философских теорий, хотя и сохраняющую прямую преемственность с развитыми в религиозно-правовой мысли представлениями. Система терминологии, которой оперирует фикх в оценке человеческих поступков и которая носит не чисто юридический, но и этический характер, получила широкое распространение в классической исламской культуре. Система оценок намерения-и-поступка в фикхе ("хамсат ахкам" - "пять категорий"). Фикх оперирует пятичленной системой категорий (акм). Действия делятся на "обязательные" (вджиб или фар), "рекомендуемые" (мандб), "безразличные" (муб), "нерекомендуемые" (макрх) и "непозволительные" (арм). Для названия каждой из категорий могут быть указаны многочисленные синонимы, которые употреблялись или употребляются в мусульманской мысли. Эта классификация соотносится, с одной стороны, с "приказанием" ('амр) и "запретом" (нахй), а с другой - с вопросом о загробным "воздаянии" (джаз'), будь то "награда" (савб) или "наказание" ('иб). Приказание и запрет выражают волю Законодателя, т.е. самого Бога; в других случаях источником для определения приказаний и запретов служат предания о словах и делах Мухаммеда (хадисы). Комбинация этих двух сторон - предписанности/запрещенности и воздаяния - и определяет, к какой категории будет отнесено то или иное действие. "Обязательными" являются поступки, которые предписаны Законодателем и выполнение которых вознаграждается, а невыполнение карается. "Непозволительны" поступки, которые запрещены Законодателем, несовершение которых награждается, а совершение наказывается. "Рекомендуемыми" являются предписанные действия, неисполнение которых не наказывается, но совершение которых вознаграждается. "Нерекомендуемыми" являются те, совершение которых не наказывается, но воздержание от которых вознаграждается. Что касается "безразличных" (муб) поступков, то к ним относятся такие, совершение или несовершение которых никак не нарушает волю Законодателя. Эта сложная система квалификаций возникла исторически, в ходе анализа основополагающих религиозно-правовых текстов - Корана и сунны. Ее введение в значительной степени было вызвано потребностью истолковать характер запретов и рекомендаций, содержащихся в этих текстах. Зачастую было непросто установить, как понимать указание Законодателя или Мухаммеда о необходимости совершать то или иное действие или воздерживаться от него: как абсолютное, обращенное ко всем членам общины, или ограниченное определенными условиями. Во многом задача разграничения таких императивов была решена благодаря разделению категории "обязательных" поступков на две области. Одна именуется фар ал-'айн ("обязательные как таковые"), другая - фар кифйа ("достаточно обязательные"). К первым относятся действия, которые должен выполнять каждый член исламской общины (умма) без исключения. Их примером могут служить пять "столпов ислама": формула исповедания веры, молитва, ежегодный налог в пользу неимущих (закт), пост в месяц рамадан и паломничество в Мекку (аджж). Что касается второго вида обязательного действия, то для того, чтобы оно считалось исполненным, достаточно, чтобы его выполнили только некоторые члены общины. Скажем, "молитва по усопшему" (алт ал-джанза) относится к "достаточно обязательным" действиям: достаточно, чтобы некоторые из присутствующих на похоронах прочитали молитву по покойнику, и тогда все присутствующие считаются выполнившими свой долг, но, если молитва не будет прочитана, "упущение" (невыполнение должного) будет вменено в вину каждому. Другим императивом такого рода является приказание "искать знание". "Знание" ('илм), под которым подразумевается именно религиозное знание, является обязанностью мусульманина, и с этой точки зрения в исламе невозможны обсуждавшиеся в христианстве "ученое незнание" или "верую, ибо абсурдно". "Ищите знания, хотя бы за ним пришлось отправиться на край земли (буквально - "в Китай")" - этим хадисом обычно подкрепляется названный императив. Однако этот призыв считается обращенным не ко всем мусульманам, а только к части общины, и обязанность считается выполненной как бы каждым ее членом, если ее выполнили хотя бы некоторые: лишь им достаточно отправиться "на край земли" в поисках знания. Заметим, что это именно "обязательное", а не просто "поощряемое" действие: хотя наличие категории "рекомендуемых" (т.е. "хороших", но "не обязательных") действий дает возможность разделить "обязательное" и "поощряемое", не вводя категории "достаточно обязательное", теория не использует этой возможности. Недихотомичность "пяти категорий" и проблема этической оценки поступка. В том ее виде, в каком она реально существовала в исламской культуре, религиозно-правовая мысль как будто соединяет в единой системе "пяти категорий" то, что в европейской культуре было исторически разделено между двумя существенно различными сферами - права и морали. Сфера права там построена на идее необходимости торжества справедливости, в конечном счете восходящей в идее блага, и предполагает безусловное разделение соответствующего и несоответствующего идее справедливости. В принципе право предполагает, что не соответствующее идее справедливости подлежит наказанию или во всяком случае ограничению, чем задается дихотомия "позволительное - непозволительное". Сфера религиозной (христианской) морали задает иную систему смысловых координат, предлагая идею добра как ориентир-максимум, всякое приближение к которому похвально, хотя не-приближение может и не быть религиозно порицаемым, и порождая целую систему институтов, представлений и практик: для верующего моральный идеал святого, страстотерпца, мученика (и в бесконечной перспективе - самого Христа) задает критерий этической оценки, согласно которому поступок, не являющийся добрым, не обязательно оказывается тем самым злым и подлежащим наказанию. Что касается категории "рекомендуемых" и "нерекомендуемых" поступков, то основной проблемой для философской этики, вытекающей из описанного понимания этих категорий в фикхе и исламской культуре в целом, был тот факт, что несовершение хороших ("рекомендуемых") действий вполне позволительно, поскольку за это не следует никаких санкций ни в земной, ни в загробной жизни, тогда как плохие ("нерекомендуемые") действия, хотя воздерживаться от них и рекомендуется, тем не менее также не влекут за собой никаких санкций. И если описывать ситуацию с точки зрения представления о дихотомии добра и зла, то плохие действия не наказываются, хотя и расцениваются как плохие. Если учесть, что категории "обязательных" и "непозволительных" поступков, где такие санкции четко определены, весьма узки по своему объему, оказывается, что исламская религиозно-правовая мысль оставляет вне регулирования со стороны властных органов весьма широкую область человеческих отношений. В этой связи чрезвычайно возрастает роль неформального регулирования, где большое значение приобретает, во-первых, общественное мнение, а во-вторых - самоотчет. Вместе с тем исламская мысль стремилась и к дихотомизации понятий добра и зла, и к универсализации этической оценки, когда любой поступок оценивался однозначно - как хороший либо плохой. Именно в этом направлении и развивалась этическая теория, выходившая за рамки фикха. Отход от фикха совершается, таким образом, по двум основным линиям. Во-первых, как подлежащие этической оценке рассматриваются в принципе все поступки, т.е. и та обширная их область, которая считается "безразличной" (муб) для факиха. Вопрос о том, каким образом оценивать то, что в принципе не подлежит оценке с точки зрения фикха, придал мощный импульс развитию этической мысли. Проблематичность, а точнее неразрешимость задачи совмещения двух шкал оценок выясняется в исламской мысли постепенно и требует введения такого основания оценки поступка, которое независимо от прямо выраженной в приказаниях и запретах воли Законодателя.
Категории этики. Система этических категорий проще той, что используется в фикхе. Этические рассуждения оперируют, как правило, двумя категориями: поступок может быть оценен как "хороший" (асан) или "скверный" (аб). Соответствующие категории усн и уб (буквально "хорошесть" и "скверность") не являются сугубо этическими. Они применяются для описания соответствия или несоответствия какой-либо вещи природе, целям, интересам человека (относительная оценка), а также для обозначения совершенства и ущербности вещей (оценка их самих по себе). Примером первого может служить общеизвестная квалификация сладкого как хорошего в силу его соответствия природе воспринимающего вкус человека, а горького как плохого. Высказывание квалифицируется как "хорошее", если оно является истинным, т.е. совершенным, обладая всей полнотой качеств, которыми положено обладать высказыванию. Что касается употребления этих категорий в этических рассуждениях, то оно отправляется от идеи "похвальности" (амд) или "порицаемости" (замм) поступков. При этом, как правило, имеется в виду соотносительная, а не абсолютная трактовка понятий "хорошее" и "скверное"; мутазилиты пытались, хотя и без особого успеха, предложить абсолютную их трактовку. Для оценки поступка как "хорошего" или "скверного" его соотносят либо непосредственно с приказаниями и запретами Законодателя, либо с системой "пяти категорий" фикха. Поскольку оценка "хороший - плохой" является бинарной, а пятеричная система категорий принципиально недихотомична, определение поступка как "хорошего" или "плохого" через соотнесение с "пятью категориями" фикха оказывается парадоксальным. Например, если считать "хорошим" все то, "в чем нет изъяна", то к "хорошему" должны быть отнесены и "нерекомендуемые" поступки, поскольку они не содержат в себе "изъяна", раз их совершение не влечет наказания. Если считать "плохим" все, что не приносит награды или пользы, то "плохими" должны быть объявлены и все "безразличные" поступки. Явная абсурдность таких результатов заставляла искать другие способы определения понятий "хорошее - плохое". Примечательно, что этот поиск шел опять-таки в направлении соотносительного определения. В частности, было предложено считать "хорошими" такие поступки, совершение которых "предпочтительнее" (авл), нежели неделание, а "плохими" те, неделание которых предпочтительнее совершения. Правда, эта классификация была дополнена третьим элементом, "обязательными" поступками, ради сохранения императивности ряда предписаний, которые не могут быть поняты соотносительно, как на то указывает видный поздний мутазилитский мыслитель Аб ал-усайн ал-Бар (ум. 1044) в своем труде Ал-Му'тамад ф 'ул ал-фих (Надежная опора в основах фикха).
Область нравственной оценки. В узком смысле сферой собственно этического регулирования можно было бы считать "безразличные" для законодателя поступки, поскольку они не подпадают ни под чисто религиозные, ни под юридические формы регулирования; поступки, совершение или несовершение которых безразлично для законоведа, этика рассматривает как "добрые" или "дурные". Однако сфера этического оказывается несравненно шире, поскольку этические теории распространяют свои положения и на те поступки, которые квалифицируются фикхом не как "безразличные", но как регулируемые. Этическая теория может рассматривать их при этом в тех аспектах, которые не интересны законодателю, хотя и здесь частичное пересечение областей этики и права сохраняется, поскольку факих в целом ряде случаев не может вынести суждение о правовой норме (укм), не зная о мотивах поступка. Это опять-таки не означает тождества религиозно-правоведческого и этического "суждения" (укм), поскольку факих выносит свои суждения и по тем вопросам, которые безусловно выпадают из поля зрения этики, так как не являются "поступками".
Этика и фикх. Таким образом, этические теории не могут быть жестко отграничены от религиозно-правовых по той области "поступков", которые они регулируют, а также с точки зрения применяемых в них классификаций поступков, выражаемых в вынесении "суждений". Вместе с тем, этика и фикх - разные области оценки. Самостоятельность этики состоит в том, что именно она рассматривает "поступок" всегда и только вкупе с "намерением" (ниййа) совершающего его человека, распространяя свое рассмотрение на все случаи "поступков", для которых может быть определено их "намерение" и определяя для них понятие этического "суждения" (укм). Этика не рассматривает ни поступок "как таковой", ни намерение "как таковое": взаимная обусловленность и взаимная определенность поступков и намерений составляют сам предмет этического рассуждения. Поэтому один и тот же поступок может быть квалифицирован и как "добрый", и как "дурной", причем квалификация будет определяться намерением человека при совершении поступка. Вместе с тем и намерения сами по себе не образуют абсолютной шкалы, которая служила бы основанием для вынесения этической оценки. Одно и то же намерение в связи с разными действиями может вызывать и различную оценку.
Понятия "намерение" и "поступок". "Намерение" означает устремленность к какой-то конкретной искомой цели (мад), выраженную в непосредственном действии. Все многообразие конкретных целей может быть охвачено в единой классификации, опирающейся на понятия "польза" (наф', манфа'а) и "вред" (арар). Цель поступка в любом случае заключается в привлечении полезного или удалении вредного, и только если действователь имел в виду либо одно, либо другое, поступок оказывается "ненапрасным". "Избегай вреда и плохого, старайся, чтобы от твоих действий была польза" - общеизвестная в исламской культуре максима. Более подробную классификацию дает ал-азл в четвертом томе Ихй' 'улм ад-дн (Воскрешения наук о вере), когда делит все цели на четыре категории. Поступок может быть направлен на достижение чего-то, чем человек, его совершающий, не обладает, например на обретение полезного. Он может иметь целью сохранение того, что совершающий поступок уже имеет, например накопление. Он может быть направлен на предотвращение вреда, который еще не причинен совершителю поступка и от которого тот хочет уберечься; так действует, например, тот, кто предотвращает нападение разбойников или диких зверей, избегая встречи с ними. Кстати, "осторожность" относится к числу правильных намерений, и с точки зрения исламской этики стремление проявить храбрость и не уклониться от столкновения с опасностью классифицируется как "неправильное". Наконец, действие может преследовать цель устранить уже причиненный совершившему поступок вред, что проявляется, к примеру, в действиях больного, ищущего излечения. Отдельную проблему составляет определение того, действительными или мнимыми оказываются польза и вред, и разделение каждой категории на подвиды - "несомненный", "вероятный" и "мнимый" (в соответствии с делением знания на "достоверное", "мнение" и "сомнительное") составляет основание для дальнейшей классификации "искомого". "Поступками", которые рассматриваются в этической теории, являются действия, которые человек совершает свободно (би-л-ихтийр, совершаемые "по выбору"), в отличие от естественно-определенных (би--аб', совершаемых "по природе") действий. "Преодоление собственной природы" не может быть в этом смысле целью, которая была бы этически санкционирована. С другой стороны, проблема соотношения человеческого "выбора" и божественного "предопределения" остается, с точки зрения этой дихотомии, как бы вне поля зрения этической теории. За исключением знаменитой полемики кадаритов и джабаритов, которая может рассматриваться в ее этических импликациях, а также этических идей суфизма и некоторых других исключительных случаев, этические теории строятся так, как если бы всякое действие человека, совершаемое не "по природе", тем самым совершалось бы "по выбору" и уже в силу этого делало совершающего его человека этически ответственным. Поскольку "выбор" предполагает осознание альтернатив, этически ответственным человеком может быть только человек вполне разумный. Понятие этической ответственности в этом плане оказывается малоотличимым от понятия религиозной ответственности (таклф): "религиозно ответственным" (мукаллаф) в исламе считается всякий совершеннолетний разумный человек. Поскольку термин "поступок" имеет широкую область применения и приложим практически к любому действию человека, сферой этического регулирования оказывается в принципе все поведение человека. "Намерение" и "действие" в непосредственной связи и взаимообусловленности. Любой поступок, рассматриваемый в своей полноте, включает в себя и преследуемую человеком цель. Никакой поступок не оказывается законченным, если его не венчает достижение цели. Без этого поступок оказывается "напрасным" ('бис), причем его "никчемность" ('абс) как бы уничтожает и сам поступок. Не будет ошибкой сказать, что понятие "поступок" имеет смысл только в связи с понятием "цель". В этом - одно из существенных расхождений между исламским пониманием "действия" и его трактовкой в античной философской традиции (перипатетизма и неоплатонизма). Отсутствие "цели", того, "ради чего" действует Первоначало, изливая из себя мироздание (ведь эманация также является "действием"), утверждаемое античной философской теорией, оказывается плохо совместимым с непременным требованием целеполагания: действие Первоначала, не имеющее цели, оказывается тем самым как бы бессмысленным. Полагаемая цель действия осмысливается как "намерение". Намерение - не просто цель. Если верно, что у всякого действия есть намерение, то верно и обратное: всякое намерение сопровождается действием, а без этого оно перестает быть намерением. Это означает, что намерение является таковым не само по себе, но только если оно непосредственно вызывает действие. Если за намерением не следует действие, когда оно могло бы последовать (т.е. когда нет "препятствий" - мавни'), намерение перестает быть таковым. Можно сказать, что с точки зрения исламской этики иметь намерение - значит действовать. Речь идет о непосредственном действии: действие не может быть откладываемо "на потом", разрыв между намерением и действием уничтожает непосредственную связь между ними и означает, что намерение не вызвало действия, а значит, и не было намерением. Вместе с тем положение о связи намерения и действия имеет силу только в тех случаях, когда их связь осуществима. Когда действие не может быть совершено по объективным причинам, из-за наличия препятствия, его отсутствие оказывается извинительным, намерение считается имевшим место, а само действие как бы состоявшимся. Исламская этика не ориентирует человека на достижение цели "во что бы то ни стало". Этическая интуиция ислама - это интуиция умеренности, для нее "достижение недостижимого" является бессмысленной установкой, "преодоление непреодолимого" - абсурдом. Намерение как бы утверждает действие, и без намерения действие не может состояться. Это не значит, что действие не случится: оно произойдет, но, не имея в своем основании должного намерения, оно как бы не будет утверждено в бытии, а значит, не состоится и пропадет. Этот комплекс идей часто выражается в арабо-мусульманских науках термином "правильность" (иа; "правильный", а): только "правильное" действие засчитывается как совершенное. "Правильность" действия состоит в его связи с намерением, однако не со всяким, а с тем, которое оказывается "правильным" именно для данного действия. Действие обретает свою действительность, свое право быть (свою "утвержденность" в бытии благодаря своей "правильности") не внутри самого себя, а благодаря соединенности с тем, что как бы неотъемлемо от его собственной осмысленности, но в то же время не является им самим - благодаря связанности со своим намерением. Это положение иллюстрируется следующим примером. В исламе признаются два типа молитвы: "ритуальная" (алт), совершаемая коллективно (когда это возможно) пять раз в день, и "мольба" (ду "), с которой мусульманин может индивидуально обращаться к Богу в любой момент и форма которой в принципе не регламентирована. Вся процедура ритуальной молитвы ("очищение" перед молитвой, срок, слова, движения во время самой молитвы) жестко определена и должна неукоснительно соблюдаться, малейшее ее нарушение делает ее недействительной: "неправильная", несостоявшаяся молитва должна быть совершена в другое время. Однако даже для такого действия процедура не является ни единственным, ни главным условием "правильности". Ритуальная молитва, совершенная без соответствующего "намерения", оказывается "неправильной", т.е. несостоявшейся, даже если все внешние действия были совершены безукоризненно. Наличие и правильность "намерения" даже для таких наиболее формализованных ритуально-религиозных действий оказывается непременным условием их "правильности", т.е. самой их свершенности как "действий". Только полная структура "намерение - действие" оказывается имеющей право на то, чтобы утвердиться в бытии, иначе предпринятые усилия просто пропадают. "Намерение", утверждая действие в бытии, само предполагает прежде всего "твердость", отсутствие колебаний. Эта твердость намерения выражается как искренность, с одной стороны, и как непосредственная эффективность (способность вызывать действие незамедлительно) - с другой. Отсутствие этих качеств в "намерении" приводит к "разрушению" действия: даже если оно "сделано", оно не является "действием". Среди наиболее осуждаемых качеств - тщеславие, гордость и лицемерие. Причина их осуждения не в том, что они удалены от "блага" или "добра" или что они приводят к нежелательным эффектам. Эти качества следует избегать потому, что они "портят" предпринимаемые действия, которые тем самым совершаются без должного намерения. Точно так же "подверженность страстям" (араб. "хаван", также "своеволие", "каприз") является одним из наиболее осуждаемых исламской этикой качеств. Однако дело не в том, что "своеволие" или "капризность" плохи сами по себе или в силу своей связи с другими осуждаемыми качествами. Причина их порицания прежде всего в том, что подчинение прихотливым капризам означает нетвердость намерения совершать требуемые действия и отвлекает человека от них. Если же намерение не влечет за собой действия, оно считается несостоявшимся и не имевшим места, а само действие - "испорченным", и таким образом "своевольные капризы" мешают утверждению действий в бытии. Поскольку этические рассуждения в исламской культуре акцентированы на рассмотрении соотношения "намерение - действие", через призму связи с этой структурой рассматриваются и прочие понятия, имеющие отношение к этической сфере. Рассуждения о том, хорошим или дурным окажется тот или иной поступок, непременно принимают во внимание не только действие как таковое, но и движущее его намерение, и вопрос может быть решен только при учете их связи. Примером может служить рассмотрение такого понятия, как "сострадание" (ишф). Оно выстраивается через определение отношения к "действию" и "намерению": в первом случае сострадание - это забота о том, чтобы иметь правильное и твердое намерение, дабы уберечь свое действие от порчи (что, среди прочего, означает искренность, нелицемерность намерений), а во втором случае это - стремление укрепить правильность намерения соответствующим ему действием, дабы намерение оказалось действительным. Порча намерения не менее пагубна, чем порча действия, и забота о правильности намерения (т.е. о том, чтобы намерение считалось "состоявшимся") оказывается весьма актуальным вопросом в исламской этике. Если речь идет о том, чтобы определить, "допустимо" или "не допустимо" какое-то действие, вопрос этот будет решаться не через определение степени соответствия этого действия неким абсолютным принципам, не через определение его как средства для достижения неких целей, не через определение степени его укорененности в благом или злом начале, а именно через "правильность" или "неправильность" намерения, сопровождающего действие. Именно так поступает, например, ал-азл, когда рассматривает вопрос о том, допустимо ли сообщать другим о своих недомоганиях или их следует скрывать. Он считает, что имеются три "правильных" намерения, которые делают обнародование болезни допустимым: если человек открывает свою болезнь врачу ради излечения, если наставник открывает ее своему ученику и питомцу в воспитательных целях, чтобы научить его долготерпению и благодарности Богу даже в болезни, и если он делает это, чтобы показать свою слабость и нужду в Боге; правда, последнее намерение будет "правильным" только для тех, кого никто не сочтет слабым, например, это было допустимо для 'Ал бен Аб либа. В иных случаях "намерение" будет "неправильным", поскольку окажется жалобой на судьбу, т.е. на божественное предопределение. Необходимость рассматривать намерение вкупе с действием проявляется и в понимании такой категории, как "упование" (таваккул) на Бога. Из сказанного относительно правильности/неправильности обращения к врачу во время болезни и общеисламском тезисе о необходимости довольствоваться своим уделом можно было бы сделать вывод, что чем больше упование на Бога как единственного подлинного действователя, тем меньше собственная активность человека, так что абсолютное упование предполагает абсолютное бездействие. Отзвук такого рассуждения нетрудно заметить в часто встречающихся утверждениях о "фатализме" исламского мировоззрения и "квиетизме" некоторых течений в исламе, которые оказываются естественным следствием общеисламского тезиса о необходимости принимать определенный Богом удел и уповать на Бога. Такое рассуждение упускает из виду главное: "упования", с точки зрения исламской этики, просто не существует, если нет непосредственной связи "действия" и "намерения". Лишь невежды, говорит ал-азл, могут полагать, что "упование" - это прекращение собственной деятельности и что уповающий должен уподобиться "безвольной тряпке" или "куску мяса на колоде мясника". Упование непременно проявляется как действие, которое преследует определенные цели и является результатом их осознания. Связь действия и намерения как вариант связи действия и знания. Это замечание ал-азл подводит нас к следующему тезису: акцент на неразрывной сопряженности "действия" и "намерения" в исламской этике является проявлением более общего положения о неразрывности "действия" и "знания". Их сопряженность обнаруживается и при рассмотрении других феноменов арабо-мусульманской интеллектуальной культуры. Например, "вера" ('мн) определяется большинством мусульманских теоретиков как сопряженность высказывания о вере, т.е. внешнего действия, обнаруживающего веру, и внутреннего ее переживания, причем ни один из этих компонентов сам по себе, без другого, не составляет "самой веры". Конечно, этот тезис не был общепринятым; так, мурджииты говорили о возможности быть "верующими" благодаря только одному словесному утверждению своей веры. Однако знаменательно, что именно данный вопрос о соотношении внешнего и внутреннего компонентов оказывается в центре дискуссий о том, что такое "вера". Он же служит тем основанием, которое позволяет некоторым мыслителям (например, ал-азл) указывать на отличие "веры", понимаемой как сопряженность внешнего и внутреннего "признания Бога" (ат-тад би-л-лх), от "ислама" (ислм) как только внешнего подчинения Богу. Хотя имелись и прямо противоположные определения (восходящие к хадисам), важно, что при обсуждении соотношения этих центральных понятий в центре внимания оказывается именно вопрос о наличии или отсутствии сопряженности чисто эпистемологического аспекта и аспекта деятельного, неважно, выражен ли последний как "утверждение языком" (ат-тарр би-л-лисн) питаемой в сердце убежденности или как конкретные "поступки", совершаемые в русле "повиновения" ('а) Богу.