МОЛЧАНИЕ

«МОЛЧАНИЕ» (Tystnaden) Швеция, 1963, 95 мин.
Экзистенциальная драма.
Время многое переоценивает, раскрывает подлинное значение явлений. Несмотря на злопыхательство, презрение и даже физиологическое отвращение не только зрителей, но и критиков, поносивших с пеной у рта мерзкое сочинение Ингмара Бергмана под названием «Молчание», теперь, спустя более тридцати лет, убеждаешься, что это — несомненно великое произведение, одно из тех, которым может гордиться мировой кинематограф. Прежде всего, оно на удивление чисто и возвышенно, ясно и прозрачно, необъяснимо просто и исполнено высокого смысла — словно тот очищающий, врывающийся, захлестывающий лицо живительной влагой дождь в финале ленты. Конечно, надо сделать поправку на прошлое, когда доминировали более консервативные, категорические суждения о пределах допустимой откровенности на экране, о праве художника вторгаться в запретную область интимного (хотя где же человеку не раскрыться полнее, глубже и сущностнее, как ни в сфере скрещения индивидуального и родового?!). И все же трудно простить слепоту или зашоренность тех, кто видел в картине Бергмана только похоть, грязь, мрак и не замечал пресловутого «света в конце тоннеля», величайшей, наперекор всему, любви шведского мастера к жизни и людям.
«Молчание» — безусловно, трагический фильм, истинная, классическая трагедия о молчании Бога, непостижимости Истины, безысходности Бытия, исчерпанности человеческих чувств, о мире на «краю бездны», если уже не за ее пределами, в какой-то ирреальной, несуществующей квазидействительности, составленной из обломков, осколков, обрывков слов, фрагментов судеб исчезнувшего света. Неназванная страна, выдуманный язык (как бы среднескандинавский), суматоха и мешанина художественных образов, символов, знаков. Общей модели призрачного мира соответствует и квазистиль режиссера, вобравший в себя манеру интеллектуальных притч Микеланджело Антониони о некоммуникабельности чувств, странные, алогичные, сюрреалистические приемы Луиса Бунюэля, особо почитаемого Ингмаром Бергманом, свободную стихию «потока жизни», присущую представителям французской «новой волны», сочетание строгой лаконичности и барочности лент Алена Рене.
Аналогия с картиной «В прошлом году в Мариенбаде» вполне приемлема, поскольку Бергман воссоздает такой же антимир, потустороннюю реальность, «зазеркалье». Ведь «Молчание» заключает «трилогию веры», начатую фильмами «Как в зеркале» и «Причастие». Его герои уже ни во что не верят, оказываясь «с той стороны зеркального стекла», отчаявшись преодолеть грань, которая отделяет мрак от света, прошлое от будущего. Они помещены в вывернутое наизнанку настоящее, в некое Чистилище, откуда ведом путь не в Рай, а лишь в Ад. И все-таки гений шведского искателя Абсолюта не столь сумрачен и жесток, чтобы окончательно изувериться в феномене самой жизни, которая мучительно преодолевает свое «низкое», натурное происхождение и устремляется к высотам Духа.
Конфликт тела и души, чувства и разума, Жизни и Истины, представленный на бытовом, житейском уровне (пусть и в форме притчи) в истории двух сестер, Анны и Эстер, принимает порой обостренное, доведенное до крайности внешнее выражение. И он разрешается только отъездом-бегством носительницы живого начала из душного, затхлого, замкнутого мира. Но это понято Ингмаром Бергманом также и в качестве извечного дуализма Бытия, что отражено также в гениальном умозаключении апостола Павла. Гадательность познания — это безуспешная, но вновь и вновь повторяющаяся попытка преодоления разрыва между плотским и духовным, низменным и высоким, обычным продлением человеческого рода и высшим, смутно предполагаемым предназначением человечества. Но познать Дух можно только тогда, когда будет познана Жизнь. Нельзя понять Слово, не ведая Молчания. Вот почему философская трагедия о молчании завершается почти по-библейски просто — мальчик, сын Анны, силится узнать значение записанных Эстер слов на чужом языке. Достаточно желания знать, чтобы от молчания перейти к речи, постичь еще непознанное. А внезапный дождь — всего лишь надежда на выход из тупика.
В последующей ленте «Персона», которая во многом перекликается с «Молчанием», возврат из бездны тоже проблематичен, так как первое слово, сказанное молчавшей на всем протяжении действия актрисой Элизабет, это — «ничего». Но знаменательно, что не менее трагичную «Персону» сразу же восприняли как «победу над «Молчанием», в немалой степени из-за того, что художник максимально ограничил самого себя, сосредоточившись на власти слов, на жизни духа. А ведь, если разобраться, «Персона» куда безжалостнее и воздействует сильнее, шоково, нежели «Молчание». Возможно, это происходит потому, что «Молчание» развертывается по принципу классической трагедии с подобием катарсиса в финале. Именно выверенное, контрастное по противопоставлению света и тени, четкое, проясненное изображение, богатство кинематографической палитры, антологичность стиля заставляют воспринимать происходящее как ровный, спокойный, постепенно избавляющий от напряжения и раздражения сон о реальности.
Более лаконичная по средствам, резко засвеченная, ослепляющая по операторской манере «Персона» к тому же имеет ряд «взрывных» кадров, которые разрушают иллюзию, принуждают нервно, психически остро реагировать на вроде бы суперкамерную историю. Кстати, в одном из таких ассоциативно-эпатажных кадров мелькает мальчик из фильма «Молчание», вновь читающий «Героя нашего времени» Лермонтова: то ли это знак всеобщности сюжета, то ли очередной намек на стремление детского, еще не замутненного сознания проникнуть в иную культуру, чужой мир. Ведь именно этот мальчик — единственный герой «Молчания», кто готов к контакту, расшифровке незнакомых слов посреди гнетущей тишины, неразличимых шепотов и нечеловеческого крика, возгласа Смерти.
Сергей Кудрявцев
В ролях: Ингрид Тулин (см. ТУЛИН Ингрид), Гуннель Линдблум, Хокан Янберг, Биргер Мальмстен, Йорген Линдстрем.
Режиссер Ингмар Бергман (см. БЕРГМАН Ингмар).