Румянцев, граф Петр Александрович

— генерал-фельдмаршал; сын первого графа Румянцева Александра Ивановича (см.) и супруги его, графини Марии Андреевны, урожденной графини Матвеевой (см.); родился в Москве, незадолго до кончины Петра Великого — а именно 4-го января 1725 года, и при св. крещении получил имя Петра — весьма вероятно, в честь Великого Преобразователя, очень благоволившего к его отцу; он праздновал позднее день своих именин 14-го января, когда Св. Церковь чтит память Св. Петра в веригах. Восприемницею новорожденного желала быть сама Императрица Екатерина ?, благоволившая к матери будущего фельдмаршала, но графиня Мария Андреевна пожелала, чтобы восприемницею была Царица Имеретинская. Сам граф А. И. Румянцев находился в то время в дальнем и продолжительном отсутствии — в Константинополе и в Малой Азии — и возвратился в Москву только в 1730 году (см. выше); это одно уже достаточно опровергает пущенное недавно в ход сведение, будто молодой Румянцев родился в глухой Молдавии, в селе Строенцах, в то время, когда его мать поехала навстречу своему супругу, будто бы возвращавшемуся из Константинополя в 1725 году: жена его вовсе не должна была ездить в то время в Молдавию, — по той причине, что муж ее не возвращался из Константинополя чрез Молдавию, ибо он позднее поехал чрез Малую Азию на Кавказ и вернулся в Москву, когда его сыну было уже лет шесть. По обычаю того времени, молодой Румянцев был записан на службу рядовым в л.-гв. Преображенский полк, хотя оставался в доме родителей и вскоре последовал с ними в село Чеборчино, Алатырского уезда, куда был сослан его отец, и здесь пребывал до 1737 года, а затем перебрался в Малороссию, когда отец его, назначенный в армию Миниха, должен был пребывать в Глухове (главном городе Малороссии в то время). Мальчику было уже около 13 лет, и весьма вероятно, что, по обычаю того времени, он обучался грамоте у местного дьячка, каковым был некто Тимофей Михайлович Сенютович, причем иностранным языкам, которые он знал с ранней молодости, обучала его мать, долго пребывавшая в юности за границей. Отец же его, граф Александр Иванович, принимавший несколько лет деятельное участие в походах в Крым, не мог не только руководить, но даже следить за воспитанием и первоначальным образованием своего единственного сына, находившегося под надзором матери. Желая, однако, доставить сыну возможность чему-либо обучиться и в Императорской службе впредь искусным быть, а также дать возможность ознакомиться с порядками и обычаями в других европейских государствах, граф А. И. Румянцев просил всесильного тогда временщика Бирона отправить его сына в Швецию или в другое государство, где имеется Русское посольство, и назначить ему жалованье. В конце августа 1739 г., действительно, последовал на имя тайн. сов. барона Бракеля, в то время нашего представителя в Берлине, особый рескрипт о том, что, "снисходя к просьбе генерала Румянцева, сын его отправляется дворянином посольства к Вам, дабы Вы его при себе содержали и как в своей канцелярии для обучения письма употребляли, так и в прочем ему случаи показывали, чтобы он в языках и других, ему потребных науках от добрых мастеров наставлен был и искусства достигнуть мог, дабы впредь в Нашу службу с пользою употреблен был". Жалованье ему всемилостивейше определено было 400 рублей.

Молодой Румянцев прибыл в Берлин, но оставался при Бракеле весьма недолго: последний уже в октябре того же 1739 г. доносил о невероятных и час от часу умножающихся его продерзостях и мотовстве. Румянцев, по словам Бракеля, ничему обучаться не хотел; приставленные к нему учителя жаловались на его лен и забиячество; он делал долги, закладывал свои вещи и платье, чтобы продолжать беспутные мотовства с солдатами, лакеями и другими бездельными людьми; наконец, он скрывался из своей квартиры и т. д. Все это окончилось тем, что молодой Румянцев, в первых числах мая 1740 г., по письму отца своего к Бракелю, был отправлен из Берлина на фурмане (т. е. на поводе) в Данциг, а затем водою в Петербург, куда и прибыл в начале мая месяца, — в то время, как отец его собирался ехать снова в Константинополь, но уже в качестве чрезвычайного нашего посла.

Желая дать какое-либо образование к служебной деятельности своего сына, граф А. И. Румянцев просил Императрицу об определении сына в Шляхетный Кадетский Корпус, — и 5-го августа того же 1740 г. состоялся указ об определении сына генерала А. И. Румянцева Петра в Кадетский Корпус, причем предписывалось за ним и его поступками иметь особливое смотрение. В корпусе граф П. А. Румянцев был только несколько месяцев; уже в начале 1741 г. он не числился более в списках кадет; в формулярном списке о его службе даже не упоминается о пребывании его в Корпусе; из списка этого видно, что он 28-го октября 1740 г. произведен был в подпоручики, — очевидно по просьбам отца, и стоял со своим полком в Финляндии. По словам Бантыша-Каменского, пылкий, огненный юноша, пользуясь отсутствием отца, проводил жизнь, полную всевозможных увлечений и разгула, ничем и никем не сдерживаемого. Возникшая тем временем война со Швециею довольно скоро окончилась, и начались переговоры о мире в Або, для ведения которых с нашей стороны был назначен уполномоченным граф А. И. Румянцев (а также г-н Люберас), взявший к себе в качестве флигель-адъютанта своего сына, который не принимал, конечно, по молодости лет и неопытности, ни малейшего участия в делах конгресса, а только при полном окончании переговоров был послан, 29-го июля 1743 г., из города Або от отца своего в Петербург к Императрице Елисавете Петровне с бумагами и с ратификациею Шведским королем мирного Абоского трактата. За доставку этих бумаг Румянцев, будучи в то время уже капитаном, был пожалован, 3-го июля 1743 года, в полковники и, по словам Французского поверенного в делах в Петербурге, получил в награду Воронежский пехотный полк, которым и стал командовать, имея всего 18 лет от роду. О самом командовании полком и о служебной деятельности Румянцева за это время сведений не имеется, так как архив полка за это время не дошел до нас. Он продолжал, по-видимому, свою разгульную жизнь, рассказам о которой не было конца. Императрица Елисавета, до которой доходили эти рассказы, сведав о какой-то выходке молодого полковника, приказала отправить его, для примерного наказания, к отцу, подвергшему сына-полковника наказанию розгами. Императрица, тем не менее, принимала немалое участие в молодом Румянцеве, что выразилось, между прочим, в том, что она предназначала и сватала ему богатую невесту — Марию Артемьевну Волынскую, дочь знаменитого кабинет-министра. Этим был очень польщен отец молодого Румянцева, но последний не изъявил, однако, в то время желания вступить в брак вообще; он продолжал вести свой прежний разгульный и неспокойный образ жизни, — как с офицерами, так и с посторонними, что и побудило Императрицу в 1747 г. сказать отцу его, чтобы он унял сына, а ежели он того не учинит, "то де я более власти имею, нежели он, его унять". Старик-отец в письмах уговаривал сына переменить свое поведение, быть постепеннее, не уморить безвременно его с супругою, матерью молодого Румянцева, писавшей последнему, что "видно в нем ни страху Божеского нет, ни жалости об нас;... мы совсем от вас отречемся" и т. д.

В начале следующего, 1748 года канцлером Бестужевым-Рюминым был послан во Франконию вспомогательный корпус наших войск под начальством князя В. H. Репнина, вскоре возвратившийся обратно, причем никаких военных действий не происходило. Хотя Воронежский полк и не вошел в состав войск, вверенных князю Репнину, и не имеется прямых указаний, чтобы Румянцев участвовал в этом походе, но из слов отца его в письме к нему: "слыша об вас, как вы были в походе, как (т. е. сколько) чрез свои худые поступки потеряли", — должно заключить, что молодой П. А. Румянцев в этом походе участвовал и без всякой притом для себя пользы по службе. В том же 1748 году граф П. А. Румянцев вступил в брак с княжною Екатериною Михайловною Голицыной (см.); брак этот к числу счастливых и удачных причислен быть не может: супруги жили вместе очень недолго; конец их супружеской жизни положила наступившая чрез несколько лет Семилетняя война, в которой Румянцев начал приобретать немалую боевую известность, будучи произведен, 24-го декабря 1755 года, в генерал-майоры, к великому удовольствию его родителей и родных. Канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, считая короля Прусского Фридриха II "таким для нас соседом, который опаснее всех и является всегдашним и натуральным России неприятелем", заключил в 1756 г. наступательный трактат с Австриею, чтобы поддержать ее и пресечь королю Прусскому Фридриху II пути в Саксонию. К этому трактату примкнула Франция, небольшая Саксония, а позднее и Швеция, так что летом 1756 г. Фридрих II, король Прусский, был окружен со всех сторон врагами. Он быстро вступил в Саксонию в конце августа 1756 года, когда наша армия, еще не в готовности стоявшая вдоль Западной границы России, не могла угрожать диверсиею Прусской армии, находившейся под начальством Левальда в Восточной Пруссии. Русский главнокомандующий, граф Степан Феодорович Апраксин, решил беспокоить Пруссаков в зимнее время легкими набегами. По плану военных действий предстояло занять Кенигсберг и блокировать Пилау. Апраксин приказал коннице, под командою Румянцева и Ливена, вступить в пределы Литвы, а затем, осмотрев ее, решил перейти за Неман в пределы Восточной Пруссии, не ожидая результатов действий Фермора, направленного к осаде Мемеля, который и сдался Фермеру 24-го июня. Это движение Фермора обеспокоило Прусского генерала Левальда, который стянул свои войска на укрепленную позицию при дер. Каленен и Илишкен. Тем временем Апраксин занял Гумбинен и Инстербург и затем, соединившись с Фермором близ Инстербурга, у Старкене, двинулся на Алленбург, причем 19-го августа 1757 г. произошло известное сражение при Гросс-Егерсдорфе, на берегах р. Прегеля. Исход этого сражения, клонившегося в начале на сторону Пруссаков, был решен тем, что два полка бригады Румянцева пробрались чрез болота, считавшиеся непроходимыми, ударили во фланг Прусской пехоты, дали залп и бросились в штыки, после чего пруссаки пришли в полное замешательство и обратились в бегство. Апраксин почти не преследовал их, — по неимению в должном порядке войск для преследования и по недостатку продовольствия. Левальд быстро отступил к Велау, на р. Алле. Намереваясь обойти эту позицию справа, Апраксин двинулся выше Велау, но недостаток провианта и особенно фуража для лошадей побудил собранный военный совет предпринять движение на Тильзит, чтобы еще осенью овладеть м. Лабиау и рекою Дейме, с целью обеспечить армии доставление всего необходимого. Апраксин, пройдя чрез Тильзит, перешел реку Неман и расположился на зимние квартиры. Он вскоре был отрешен от занимаемой должности и преемником его назначен был Фермор. Прибыв в армию 21-го октября 1757 г., Фермор занялся подготовлением войск к предстоявшей новой кампании, по плану которой предполагалось весною занять Тильзит, овладеть Кенигсбергом и пленить Прусскую армию. Занятие Тильзита поручено было графу Румянцеву. Зимою 1757—1758 года он неоднократно посещал кавалерийские полки, ему вверенные, наблюдал за их занятиями, производил строгий разбор людей, подготовленных к боевой службе, от неподготовленных к оной, а также разбор лошадей по их годности и т. д., — словом, устраивал кавалерию и, на основании повеления Конференции двинуться в Пруссию еще зимою, вступил уже в январе 1758 в ее пределы, заняв 2-го января Тильзит; затем он направился на Лабиау и далее к Кенигсбергу с войсками генерала Ивана Салтыкова и уже 11-го января 1758 г. занял окрестности и форштаты города. Фридрих II, не обратив внимания на это наступление русских и выставив против Фермора армию в 30000 под командою Левальда, сам обрушился сперва на австрийцев. Фермор, пользуясь этим, приказал графу Румянцеву распорядиться и занять Эльбинг, что и было исполнено 20-го февраля, и направиться в Столбцы, около Кенигсберга, для организования остальной кавалерии и переформирования кирасирских полков, граф Румянцев выполнил это поручение к 16-му мая. В то время получено было из Петербурга предписание Конференции Фермору действовать на Кюстрин, войти в сношение со Шведскими войсками и привести Фридриха II в смущение, действуя одновременно на Штеттин, Бреславль и Франкфурт на Одере. Во исполнение этого Фермор вступил тремя колоннами в Пруссию, причем кавалерия графа Румянцева прикрывала правый фланг и тыл нашей армии, на марше к р. Нетце, и демонстрировала по направлению к Нижнему Одеру, чтобы утвердить пруссаков в мнении, что в Померании военных действий не будет. Граф Румянцев занял г. Конниц 5-го июня и, двинувшись далее, обнаружил, что Прусская армия генерала фон Дона, оттеснив шведов, двигается на встречу Фермору и подходит к Шведту. Позднее были получены от нашего начальника Штофельна сведения, что корпус Дона сосредоточивается между Кюстрином и Франкфуртом на Одере. Фермор приказал графу Румянцеву придвинуться к главной армии и сам отошел к Кенигсвальду, где был созван военный совет, решивший выдвинуть графа Румянцева вперед к Гамерау, для прикрытия армии. Румянцев, усматривая трудность возлагаемой на него задачи, докладывал об этом Фермору, но, получив подтверждение данного приказания, начал приближаться к главным силам и, подходя к Ландсбергу, получил приказание наблюдать и за Кольбергом и, если возможно, занять его. Но сильный гарнизон Кольберга делал исполнение этого приказания невозможным. Граф Румянцев вскоре занял мост чрез р. Одер у Шведта, на который было обращено все внимание Румянцева и Фермора, в том предположении, что пруссаки ради переправы чрез Одер не замедлят попытаться овладеть этим мостом. Между тем, пошли слухи, что Фридрих II сам спешит на выручку Кюстрина, обложенного Фермором, который, узнав об этом, стал укреплять свои позиции, с целью воспрепятствовать королю перейти р. Одер у крепости. Фридрих II быстро явился, осмотрел позиции Фермора и решил сделать переправу у Гюстенбиза, чтобы, разрезав Русскую армию, разбить сперва Фермора, а затем и графа Румянцева, отрезанного уже от главной армии. Последовал 14/25-го августа беспримерный, жесточайший бой при Цорндорфе, в котором Фридрих II убедился, что Русские войска можно скорее перебить, чем разбить. Фермор удержал все занимаемые им позиции и только 16/27-го августа с рассветом выступил чрез Конницу к Гросс-Камину на соединение с графом Румянцевым, стоявшим в Марвице, что доставило армии нашей возможность без опасности достигнуть Ландсберга. Во время сражения при Цорндорфе 14/25-го августа пруссаки усиленно демонстрировали к Шведту. Граф Румянцев заботился об его удержании, тем более, что получил от Фермора несколько приказаний держать Шведт. Ночью с 14-го на 15-е августа, узнав от бежавших с поля сражения о затруднительном положении Фермора, изображенном ими в мрачных красках, граф Румянцев послал отряд Берга к месту Цорндорфского боя, но это было уже поздно. По словам Д. Maсловского, "теперь, когда весь ход сражения вполне выяснился, очевидно было, что граф Румянцев мог, не ожидая приказания Фермора, выступить еще 13-го августа к Цорндорфу, явиться во фланг и тыл Пруссаков и тем содействовать нанесению им полного поражения". "Но Румянцев этого не сделал", пишет Екатерина II в своих Записках. По словам Ф. П. Лубяновского, предполагалось даже отдать графа Румянцева и весь его корпус под суд, и Румянцев был, по его словам, даже вызван в Петербург, но почему-то благополучно отделался от генерал-прокурора князя H. Ю. Трубецкого.

После Цорндорфа армия наша пришла к Ландсбергу, где 22-го августа был созван военный совет, на котором граф Румянцев подал особое мнение о расположении на зиму в округах Познани по рекам Варте и Просне, в которых войска Ее Величества еще не бывали и, следовательно, могли найти себе все необходимое для пропитания. В то время, 5-го сентября, был получен указ Конференции сперва о занятии зимних квартир в Бранденбурге, а затем о взятии Кольберга и о наступательных действиях против Дона и т. д. Но на военном совете армии 1-го сентября было решено, что оставаться в Бранденбургии нельзя, а движение прямо к Висле навлечет гнев Императрицы, а потому надо избрать среднее — идти в Померанию, стать лагерем у Старгардта и послать отряд войска занять Кольберг, важный пункт для подвоза всяких припасов в Русскую армию. Напасть на Дона не представлялось возможным по пребыванию его в неприступных местах, с превосходною кавалерию и артиллериею; около реки Одера — от Кюстрина до Шведта — не имелось пропитания и т. д. Отправленный к Кольбергу генерал Пальменбах не мог им овладеть, и Фермор со всею армиею отступил к Висле, где войска и расположились на зимние квартиры.

Граф Румянцев, перейдя Вислу, расположился в Кульме, Растенбурге и окрестных местах, командуя 3-ю дивизиею. Усмотрев в генеральной диспозиции неопределенность директив для дальнейших своих действий, он вступил с Фермором по этому предмету в переписку, не имевшую, однако, результатов. Фермор, в начале января 1759 года, был вызван на короткое время в Петербург, куда и направился, передав команду над армиею Фролову-Багрееву, а затем, для обсуждения плана будущей кампании, был вызван в столицу и граф Румянцев. Переход пруссаков в наступление в феврале месяце 1759 года побудил их обоих отправиться из Петербурга на берега Вислы, где, по новому распределению войск, был образован особый тыловой корпус для прикрытия от нападения неприятелей военных магазинов по Висле и в Восточной Пруссии; этот корпус поручен был графу Румянцеву. На него, кроме того, были возложены и другие немаловажные задачи по укомплектованию армии и по снабжению ее, по наблюдению за Данцигом и управлению занятой нами Восточной Пруссии, не сосредоточенному в одних его руках (управление оставалось в руках генерала Корфа), что представляло немало затруднений. По плану кампании 1759 года нашей армии предстояло направиться прямо к Саксонским границам до самого Одера. Наша армия 21-го апреля стала переправляться чрез Вислу, после чего вскоре последовало совершенно неожиданное назначение на место Фермера главнокомандующим Петра Семеновича Салтыкова, прибывшего в армию 19/30-го июня 1759 года. Фермор изъявил желание остаться начальником дивизии под начальством Салтыкова, военные действия которого ставились в зависимость от действий Австрийской армии, бывшей под начальством Дауна. Салтыков двинулся на соединение с Дауном, узнав, что ему угрожает нападение со стороны пруссаков. При этом 12/23-го июля 1759 г. он имел упорное сражение с пруссаками при Пальциге (или при р. Кай, или Цюллихау), в котором пруссаки потерпели сильное поражение и отступили на левый берег Одера. В этом сражении принимал участие и граф Румянцев, ранее сдавший командование тыловым корпусом Фролову-Багрееву. После сражения русские войска заняли Кроссен 16-го июля, и тогда соединились с ними и австрийские войска, остававшиеся ранее этого в бездействии. Салтыков 20-го июля занял Франкфурт на Одере и намеревался послать графа Румянцева совершить набег на Берлин, — для взятия военной контрибуции, провианта, быков, лошадей и пр. Приближение Фридриха II с армиею на защиту его столицы побудило Салтыкова отказаться от этого намерения, а требование Дауна соединить русскую армию с австрийскою на р. Бобре заставило Салтыкова отступить к Кроссену, причем Фридрих II вскоре атаковал русские войска 1/12-го августа на высотах Куннерсдорфа, у реки Одера. Граф Румянцев, со второю дивизиею, занимал центр нашей позиции и в решительную минуту бросился на прусских кирасир и опрокинул их, что и содействовало одержанию нами решительной победы над Фридрихом II, которого Салтыков преследовал до самого Францендорфа. У пруссаков было захвачено 172 орудия, громадное количество огнестрельных припасов и 5000 пленных. Салтыков был возведен в звание фельдмаршала, а граф Румянцев был награжден орденом Св. Александра Невского и, кроме того, получил от Императрицы Марии-Терезии 2000 червонцев. Армия наша после такой битвы требовала отдыха и приведения в порядок материальной части; она не в состоянии была двинуться на Берлин без содействия Дауна, находившего, что надо помышлять уже и о винтер-квартирах. После взаимных объяснений обоих главнокомандующих решено было сперва занять Дрезден, а затем двинуться в Верхнюю Силезию и потом уже идти на Берлин. Дрезден вскоре сдался, и Даун, во исполнение приказаний своего Двора, двинулся к Бауцену, удалившись значительно от Салтыкова, который, придя в негодование от движения Дауна, сам отошел к Губену, откуда послал графа Румянцева к Дауну для переговоров о дальнейших военных действиях. По словам самого графа Румянцева, Даун изъявил готовность прислать Салтыкову вспомогательный отряд в 10000—12000 человек, а также осадную артиллерию и обеспечить ему фураж и продовольствие, в котором Русская армия испытывала крайний недостаток; но это последнее далеко не было выполнено австрийцами: вместо обещанных 20000 центнеров муки было поставлено в Христианштадт только 600 центнеров. Вскоре было получено известие, что Фридрих II спешит на соединение с принцем Генрихом, а Даун, вместо того чтобы не допускать этого соединения или поставить Фридриха II между двух огней, решился идти к реке Эльбе в Саксонию. Это удаление Австрийской армии лишало Салтыкова возможности иметь спокойные зимние квартиры в Силезии, а потому он перевел свою армию на правую сторону р. Одера и отошел до Прима, где и оставался до ноября, при самых неблагоприятных условиях расквартирования, Конференция в Петербурге упрекала его за отступление от данных ему инструкций и, подчиняясь все более и более влиянию Австрийского кабинета, приказала ему из состава армии отделить 20000 человек в распоряжение Австрийского начальства. Ближайшая к союзнику дивизия графа Румянцева была назначена к выполнению этого приказания, которое не состоялось, однако, по той причине, что Лаудон вскоре отступил в Австрию, а граф Румянцев расположился на зиму на Висле, от Грауденца до Эльбинга. После этого вскоре Салтыков уехал в Петербург, где его план действий на предстоящую кампанию 1760 г. не был одобрен Конференциею [Он предлагал овладеть Помераниею до крепостей по реке Одеру, занять Данциг и осадить Кольберг, прикрывая его осаду главною армиею, а после приступить к осаде одной из крепостей по Одеру.]. По соглашению с Австриею, Конференция предписала армии наступать по р. Одеру и искать соединения с австрийскими войсками между Глогау и Франкфуртом на Одере. Граф Румянцев, получив командование 1 дивизиею (бывшею Фермера), названною теперь 2-ю, занял 1-го июня г. Познань, где вскоре собралась вся армия. Тут было получено Салтыковым предписание Конференции от 18-го июля скорее наступать на г. Бреславль и соединиться с австрийцами. Однако ввиду изменившегося положения австрийцев Конференция вскоре, 22-го августа, предписала Салтыкову перенести операции в Померанию. Между тем, фельдмаршал Лаудон и первый министр Марии-Терезии князь Кауниц требовали, чтобы Салтыков осадил Глогау, а Даун — привлечения Салтыковым на себя войск Фридриха II и принца Генриха, чтобы тем дать себе возможность пройти к Швейдницу. На созванном Салтыковым военном совете признано было невозможным овладеть Глогау по неимению к тому осадных средств, и решено было а) образовать отряды: один — для набега на Берлин, а другой — для операций под Кольбергом; б) главным силам — следовать по обоим берегам р. Одера и в) дивизию графа Румянцева направить по правому берегу реки Одера для прикрытия артиллерии и обоза. Действия против Кольберга успеха не имели. Первый набег на Берлин, произведенный генералом Тотлебеном, был неудачен, но произведенный позже графом З. Г. Чернышевым был успешен: Берлин сдался на капитуляцию 27-го сентября (8-го октября); с города была назначена контрибуция в 1500000 талеров. Получив, однако, известие, что Фридрих II спешит к Берлину, Чернышев отступил и прибыл во Франкфурт 3/14-го октября, куда подошел и граф Румянцев. Слух о приближении Фридриха II озаботил Салтыкова; он решил отступить за Варту и расположиться около Ландсберга, зная, что уже назначен ему преемник, именно генерал-фельдмаршал Александр Бутурлин, прибывший в армию 14/25-го октября. Бутурлин убедился, что, по недостатку средств пропитания, невозможно зимовать в Померании, и потому предписал армии, согласно заключению военного совета, двинуться к Висле, причем граф Румянцев со своею дивизиею расположился в Грауденце и его окрестностях.

Зима 1760—1761 года прошла спокойно. Конференция полагала начать кампанию весною — взятием Кольберга, а затем совершить переход чрез р. Одер, двинуться к Берлину и захватить Кюстрин. Она соглашалась двинуть главные силы в Силезию, но идти не далее Бреславля. Кампанию 1761 г. союзники начали неудачно; французский маршал дюк де Брольи был не допущен в Ганновер; австрийцы были отброшены к Бамбергу и разобщены от русской армии, стоявшей еще у Вислы; Бутурлин только что стягивал свои силы на правом берегу Вислы, как получил от Конференции приказание двинуться на соединение с Лаудоном, отправив в то же время графа Румянцева, с отдельным корпусом, осаждать Кольберг и снабдив его инструкциею для действия в Померании. Граф Румянцев, с отрядом около 11000 чел., переправился 15/26-го мая 1761 г. чрез Вислу, занял Кеслин и, организовав особый осадный корпус, приступил к овладению Кольбергом, в котором имелся гарнизон в 5000 человек под командою г. Гедике; кроме того, близ Кольберга, в укрепленном лагере, на правом берегу р. Персанты, стоял значительный корпус прусских войск в 12000 человек под начальством принца Виртембергского и генерала Платена. Скоро подошел к Кольбергу наш флот, под начальством Полянского, с десантом в 6000 человек и с осадною артиллериею; все это было свезено на берег в начале августа, после чего граф Румянцев открыл действия против корпуса герцога Виртембергского, разбил его кавалерию при Трептове 3/14-го сентября и попытался овладеть передовыми укреплениями Кольберга 7/18-го сентября. Попытка эта сказалась неудачною, после чего, на созванном военном совете, было постановлено снять осаду и следовать к р. Варте и Нетце. Граф Румянцев положительно не допускал мысли об отступлении; он решил приступить к постепенной атаке Прусского лагеря, усиленно бомбардировать Кольберг, держать его гарнизон в строгой блокаде и требовать от Бутурлина подкрепления для охраны тыла от действий корпуса Платена, угрожавшего сообщениям графа Румянцева с Вислою и Рюгенвальдом. Та же мысль о снятии осады высказывалась и на военном совете 28-го сентября (2-го октября), созванном после того, как Шатену удалось уклониться от высланного против него отряда князя Долгорукова и, быстро отступив под Кольберг, утвердиться на прилегающих высотах и войти в сношение с герцогом Виртембергским. Но граф Румянцев не разделял мысли об отступлении, несмотря даже на то, что сильная буря 30-го сентября разбросала все корабли Полянского и побудила его отойти от Кольберга. Граф Румянцев стал решительно действовать на сообщения Кольберга со страною и тем вскоре принудил Платена с корпусом отойти к Нижнему Одеру. Затем Румянцев принудил 14/25-го октября генерала Кноблоха сдаться ему со всем отрядом. Принц Виртембергский, стесненный строгою блокадою Румянцева, незаметно отошел от Кольберга. Тем временем Бутурлин сообщил графу Румянцеву, что, отказавшись от всяких демонстраций, он отступает к Висле, направив один корпус на Варту для прикрытия Познани, а другой, в 40000, — для усиления корпуса графа Румянцева. Последний энергично повел осаду Кольберга по обеим сторонам р. Персанты. Вскоре наступила зима и холод. Нападение принца Виртембергского и Платена 1/12-го декабря на Трептов, занятый войсками графа Румянцева, было отбито, после чего храбрый комендант Кольберга сдался на капитуляцию 5/16-го декабря со всем гарнизоном числом в 2815 человек. Донесение графа Румянцева о взятии Кольберга было, по Высочайшему повелению, напечатано и разослано по Империи чрез Правительствующий Сенат 25-го декабря 1761 года. Победитель не был ничем награжден за взятие Кольберга — вероятно потому, что в этот самый день (т. е. 25-го декабря 1761 года) Императрица Елисавета Петровна скончалась и на престол вступил ее племянник, Петр III Феодорович, великий приверженец Фридриха II. На место Бутурлина, отправившегося из армии в Петербург 27-го декабря 1761 года, был назначен 4/15-го января 1762 года любимец армии П. С. Салтыков, а граф Румянцев экстренно вызван в Петербург. Сдав весь корпус свой князю Волконскому, он отбыл из армии и был очень милостиво принят новым Императором, возложившим на него орден Св. Андрея Первозванного и произведшим графа в генерал-аншефы. Затем, особым рескриптом от 25-го февраля 1762 г. ему было предписано приготовить корпус "к известному назначению", причем Салтыков и гр. П. И. Панин должны были во всем ему содействовать. Особым рескриптом от 21-го мая 1762 года графу Румянцеву указывалось, что он должен быть "как можно в большей готовности к получению силою от Дании того, нам принадлежащего, к получению чего добровольно употреблены были уже последние средства, и что он должен распоряжение сделать, какими местами до Голштинии маршировать и где по тому путевым и настоящим магазинам быть". Он должен был вступить в Мекленбург ранее появления датчан в этой местности. По прибытии на место в армию, ему надлежало сделать немедленно производство обер-офицерское, а о штаб-офицерах, что кому следует, представить Императору на основании указа 2-го марта 1762 г.

Граф Румянцев еще в марте месяце возвратился к войскам в Померанию и приступил к исполнению данных ему приказаний; ему предстояло занять Висмар и Шверин и в начале июля утвердиться в Мекленбурге с армиею в 50000 человек. Граф Румянцев ни одним словом не возражал против непреклонной воли Монарха, не вмешиваясь в политику, для него чуждую, быстро приводил в исполнение получаемые им приказания и в конце июня месяца 1762 года был уже на пути к Анкламу и Штеттину, когда получил манифест за подписью новой Императрицы — от 28-го июня 1762 г., которым ему сообщалось о вступлении на престол супруги Петра III, Императрицы Екатерины II, и вместе с тем повелевалось сдать немедленно команду графу П. И. Панину и немедленно же явиться в Петербург. Граф Румянцев, донеся, что вверенные ему войска приведены им к присяге, испрашивал у Императрицы увольнения своего в отставку. Получив от нее собственноручное письмо, в котором Императрица Екатерина позволяла ему для излечения жить в деревне или ехать на воды, граф Румянцев нашел для себя удобным продолжать службу и заверял ее: "благополучие мое и спасение со всеми моими соотчичами заключается в особе Вашего Императорского Величества".

Лишение графа Румянцева командования корпусом и отозвание его от армии, конечно, было для него огорчительно, по словам князя Гр. Гр. Орлова, но объясняется тогдашней необходимостью сменить его для нового правительства, которому опасно было оставлять во главе значительного отряда лицо, отличавшееся своею преданностью только что свергнутому Императору. Граф П. А. Румянцев, получив, как упомянуто, дозволение или ехать к целительным водам, или жить в деревне, никуда, однако, не уехал, а проживал в Данциге, увлеченный одною из его обывательниц, ради которой изменил своей супруге, намеревался покинуть службу, и, пребывая в Данциге или в ином месте, даже оставить свое отечество. В начале следующего, 1763 года граф Румянцев просил уже полного увольнения от службы по своему болезненному состоянию. Императрица Екатерина II, зная, что Румянцев в армии Апраксина считался в числе лучших полковников и немало отличился своими военными действиями в минувшую Семилетнюю войну, а также взятием Кольберга, не пожелала лишиться такого генерала и письмом из Москвы 13-го января 1763 г. предлагала графу Румянцеву приехать в Москву, если его здоровье это дозволяет, добавляя, что он "будет принят с тою отменностью, которую его заслуги отечеству и его чин требуют". Граф Румянцев, хотя и обещал Императрице приехать, но медлил исполнением своего обещания, что было неприятно его матери, которую, как видно из писем ее к сыну, Императрица Екатерина II спрашивала не раз о времени прибытия ее сына в Россию.

Наконец граф Румянцев решился покинуть Данциг и возвратиться в Петербург, что немало удивило Двор, по словам Сольмса, который объяснял это возвращение содействием графа Гр. Гр. Орлова и любезностью Екатерины II к фавориту и добавлял, что "Румянцев с его надменным нравом и решительным тоном едва ли долго удержится, благодаря только своим достоинствам". Эти слова Сольмса оправдались только отчасти: граф П. А. Румянцев, очень ласково принятый Императрицею, остался недолго при Дворе; в 1764 г. он, по прошению, был уволен на год для излечения болезни, с дозволением жить, где пожелает, т. е., в отечестве или ехать за границу. Однако, Румянцев никуда не поехал и в конце того же 1764 г. был назначен правителем Малороссии, куда и отправился в конце того же года, откланявшись Ее Величеству 21-го декабря 1764 года. Дорогою, близ Москвы, он был опрокинут вместе со своим экипажем, получил значительные ушибы, заставившие его промедлить немало в Москве, и только 8-го апреля 1765 г. прибыл в Глухов, главный в то время город Малороссии, откуда и послал 20-го апреля свое первое донесение Ее Величеству о вверенном ему крае, в котором предполагалось совершить немало преобразований. Как известно, по присоединении Малороссии, в гетманство Богдана Хмельницкого, к России в 1682 г., начинают проявляться стремления со стороны Русского правительства объединить по возможности новую присоединенную окраину с остальным государством. Так, при Петре ? уже была учреждена в 1722 г. особая Малороссийская Коллегия, под председательством бригадира Вельяминова, явившегося на деле правителем всей Украйны, а в 1722 году, по смерти гетмана Скоропадского, 3-го июля 1722 года, выборы гетмана были отложены на неопределенное время, а исполнение его обязанностей поручено Полуботку с генеральною старшиною, с тем, чтобы он во всех делах совещался с Вельяминовым. Хотя, после смерти Петра ?, Малороссийская Коллегия была упразднена и гетманом Малороссии был избран в 1726 году Даниил Апостол, но и при нем состоял особый резидент (сперва Наумов, а потом Нарышкин), заменивший собою гетмана после смерти Апостола в 1737 г. Лет чрез десять, при Императрице Елизавете Петровне, гетманство было восстановлено в лице ее любимца графа Кирилла Григорьевича Разумовского, причем главным центральным управлением края явилась Генеральная или Войсковая Канцелярия, с войсковым писарем во главе и Генеральный Суд. Такой порядок просуществовал до Императрицы Екатерины II, когда, в видах объединения с Империею и обрусения Провинций, имевших свои особенные законы, были приняты также меры, чтобы и в Малороссии "во век и имя гетманов исчезло, не токмо бы персона какая была произведена в это достоинство". Граф К. Г. Разумовский вскоре отказался от гетманства; одновременно с его увольнением манифестом 10-го ноября 1764 г. было объявлено об учреждении снова Малороссийской Коллегии и о назначении графа П. А. Румянцева, "яко генерал-губернатором и Президентом означенной Коллегии". Вместе с этим выражалось упование, что народ Малороссийский, "видя наше толикое об нем матерное попечение, не оставит оное принять с тою подданническою благодарностью, которой Мы от него несумненно ожидаем". При этом назначении графу Румянцеву была дана Императрицею в ноябре 1764 года особая секретная инструкция, так как одно губернаторское наставление, недавно изданное, было для него недостаточно, "ибо состояние вашей губернии от других весьма разнствует". Это наставление могло быть от времени до времени дополняемо посылаемыми к нему секретными повелениями. Главные положения этой инструкции заключались в следующем. Исходя из того, что в Малороссии получается очень мало дохода (даже излишний расход в 48000 рублей), Императрица поручала графу Румянцеву: 1) произвести полное камерально-статистическое описание страны; 2) прекратить переход поселян с одного места на другое, а также всякий непорядок, от перепутанного правления происходящий; 3) развивать всеми мерами промыслы и торговлю и 4) обратить внимание на продовольствие края солью, на неправильное истребление леса, на его сбережение и новые его посевы; 5) наблюдать за благоустройством городов, прекращать заразительные болезни; 6) по смежности края с Турциею и Польшею принять меры к прекращению побегов в эти государства и к охранению общей от них безопасности; 7) обратить особенное внимание на политические обстоятельства края: все возникающие в нем смуты и ненависть малороссиян к великорусам происходят от слухов и толкований нередко ложных, вызываемых новыми мерами, принимаемыми для пресечения прежних беспорядков и корыстолюбий; 8) пока время откроет народу глаза и докажет ему пользу принимаемых правительством мер, необходимо стараться об уменьшении сокровенной ненависти народа Малороссии против здешнего, о приобретении доверия народа правосудием, бескорыстием, снисхождением, ласкою и т. д.; 9) необходимо всемерно стараться правильно устроить взимаемые с народа повинности и сборы, иметь сведения о количестве и качестве народных поборов и других податей и доходов, а также ввести бережливость и закономерность в расходах. "Теперь же доходы скарба (то есть Малороссийской казны) в самовольном расхищении, народ в разорении, войско в худом состоянии, без порядков, и множество земли, определенное на уряд полков, обращено в вотчины главных и низших чиновников". Исправить все это является трудом великим, "ибо не всегда можно употреблять власть вверенную, более приходится изворачиваться средствами снисхождения, смотря по делу, времени и человеку, а для того необходимо иметь и волчьи зубы, и лисий хвост"; 10) содержать границу в надлежащей безопасности от набегов и нападений неприятельских и воровских; предостерегать переходы и побеги за границу; не допускать огорчений выходцам из Польской границы; 11) накрепко смотреть и проведывать тайно, нет ли кому утеснений всякого рода в судах; 12) в губернии иметь двух докторов, а по городам — потребное число лекарей и учеников; учредить аптеки, где необходимо. В губернии для предосторожности от падежа скота и лошадей иметь двух или хотя бы одного иностранного искусного коновала и придать ему из молодых людей — учеников; 13) в городах учредить магистраты и ратуши по примеру Европейских городов и поручить им полицию, благоустройства и благочиния; 14) заботиться об исправности проезжих дорог, строить постепенно мосты каменные; 15) исподволь осушать болота и обращать их в удобные для земледелия земли; в степях насаждать разного рода леса; 16) составить описание судоходных рек по губернии, предположения об их взаимном соединении, а также подробную ландкарту водяных путей и сообщений; 17) иметь на казенном жалованье искусного строителя всяких машин и мельниц; 18) собрать сведения о торговых людях и купцах всякого рода и их капиталах, а также о всякого рода ремесленниках и охранять их от всяких притеснений и обид; прилежно наблюдать о заграничном торге и о торговом балансе, стараясь обращать его и умножать в нашу сторону; 19) развивать производство и разведение многих растений, имеющих сбыт, а также овцеводство для шерсти и знать обстоятельно о состоянии земель владельческих и войсковых; 20) наблюдать за действием духовенства и помогать ему в деле укоренения в народе страха Божьего, узнавать о влиянии и власти духовенства на народ и представлять кандидатов на вакансий архиереев; учредить по церквам книги метрические, о вступивших в брак, об умерших и т. д. Одно уже исполнение этого наставления должно было поглотить всю деятельность графа Румянцева, а между тем он вскоре был отвлечен начавшимися войнами с Турциею, обратившими его внимание совсем на другие предметы. Кроме того, он признал еще от себя необходимым обратить внимание и на другие потребности вверенного ему края, усмотренные им уже на месте.

По прибытии 8-го апреля 1765 года в Глухов граф Румянцев немедленно совершил объезд по своему генерал-губернаторству и, усмотрев плохое состояние дорог, особенно по большим плотинам и гатям у мельниц, дал предписание Малороссийской Коллегии от 12-го июня о содержании дорог в надлежащей исправности, а затем 25-го июня представил Ее Величеству записку об усмотренных им в Малой России недостатках и о необходимых переустройствах. Императрица некоторые его предположения утвердила, как, например, предположения приступить 1) к правильному сооружению каменных построек в городах и к урегулированию их планов; 2) к преобразованию полиции в городах, возложив ее на одного из бургомистров; 3) к заведению в городах художеств и ремесел с особыми привилегиями и определением числа таковых в каждом городе; 4) к разведению полезных животных и растений, заведению пороховых заводов по обилию селитры; 5) к устройству почт по всей Малороссии; 6) к учреждению для сбережения лесов, надзора за ними и выписке искусных лесоводов. Другие предположения Румянцева повелено было для рассмотрения передать: одни — в Правительствующий Сенат, как-то об учреждении двух судов в Малороссии вместо одного; об учреждении различных богоугодных заведений, как-то больниц для увечных, безумных, требующих призрения; другие — в Комиссию о Коммерции (предположения об обложении акцизом всех припасов, потребляемых в городах, о пересмотре существующих тарифов). Третий род предположений был передан в Комиссию Духовную, как-то: об отобрании монастырских имений и о назначении монастырям взамен оных известного денежного содержания; о приспособлении некоторых монастырей к воспитанию девиц; о заведении первоначальных школ в городах и селах; об учреждении для Малороссии заведения вроде шляхетского Корпуса, а также школы музыки. Наконец, некоторые предположения Румянцева были вовсе отклонены Ее Величеством, как-то: о назначении главнокомандующего артиллериею в казачьем войске, об отобрании в казну обнесенных валом местечек, розданных частным лицам, об отобрании данных служащим маетностей, с назначением им взамен оных определенного жалованья; кроме того, были предположения измененные Императрицею: так, граф Румянцев предлагал возвратить в казну все города, розданные частным владельцам, и деревни, розданные ратушам; Императрица разрешила отобрать города и деревни, только пожалованные не государевыми указами. Равным образом предположение о введении различных привилегий по некоторым городам, для их восстановления, Императрица поручила рассмотреть и выяснить, не лучше ли в политическом и коммерческом виде заводить в пристойных местах новые города.

Осмотрев вверенный ему край, граф Румянцев предпринял в том же году осмотр его границ в военно-политическом отношении, начав таковой с наших границ с Турциею. Он нашел наши крепости, тут расположенные, неудовлетворительными, а селения внутри линии — довольно хорошими, но не усматривал средств сохранить их при войне. Равным образом он признал не только трудным содержать нашу армию за Днепром, но даже невозможным. За линиею он полагал пресечь вовсе заселение и дозволить иметь там только скотоводство и подвижные хутора для жителей, кои твердо оседлы внутри линии, и т. д.

Возвратясь после этого объезда 26-го ноября 1765 г. в Глухов, граф Румянцев приступил к исполнению данной ему Высочайшей инструкции и прежде всего занялся составлением правил для штаб-офицеров, которых он предполагал послать в полки для учинения генеральной описи Малороссии, столь теперь научно известной, и вместе с тем указал и цель этой описи или ревизии: она производилась единственно для освобождения людей от дошедших до крайности отягощений со стороны старшины, для лучшего впредь известия о породе (т. е., о происхождении) всякого человека, для отыскания неправого и паче "гвалтового" (т. е., насильственного) отнятия земель и приведения всех сих дел, на вечные времена, в твердое и надлежащее состояние. Кроме того, ревизия должна была доставить о стране точные сведения, отсутствие которых ставило в затруднение главное управление Малороссиею при осуществлении необходимых правительственных распоряжений. Главною целью переписи являлось также разграничение казаков от посполитых (обыкновенных крестьян-поселян) и закрепление тех и других в их положении, с тем, чтобы отстранить вредные переходы крестьян и удержать казаков в их звании, не уменьшая их численности. При переписи надлежало обратить внимание и точно записывать, — как в городах, так и селениях, — состав населения и семейное положение каждого, точно описать число обывателей, число домов и хат, число всякого скота и всякого имущества вообще; ни от кого ничего не следовало отбирать; отнюдь не должно было входить в разбор могущих возникнуть или быть заявленных споров и притязаний, но только записывать, оставляя до резолюции все во владении тех же лиц, за кем что ныне состоит. Все должны были содействовать успеху описи, объявлять все, что от них будут спрашивать, ничего не утаивать и т. д. При таком описании городов, местечек, сел, деревень и хуторов надлежало по возможности присутствовать полковым старшинам, поступавшим в отношении переписи под начальство особых посланных для этого штаб-офицеров из великороссиян. Они, по-видимому, усердствовали исполнить в скорейшем времени возложенное на них поручение, но новость самого дела породила всякие толки в народе и недоумения в исполнителях, обращавшихся за разъяснениями к графу П. А. Румянцеву. Наступившее позднее осеннее время к тому же делало невозможным производство точных измерений земель посредством межевых инструментов. Все это было причиною, что работы по переписи затянулись до 1769 года, когда возникшая с Турцией война положила конец этим работам. Материал, собранный штаб-офицерами, был сложен в архив, и даже при графе П. А. Румянцеве был в беспорядке, приводившем самого его в изумление, оставаясь незаконченным. Позднее же собранный материал был, так сказать, брошен, невзирая на его важность, и предан забвению до такой степени, что считался погибшим. Относительно недавно А. M. Лазаревский нашел часть этой переписи, именно 148 фолиантов в тысячу листов каждый, в Архиве Черниговской Гражданской Палаты и передал в библиотеку Черниговского Губернского Статистического Комитета, откуда большая часть "Описи" передана была в Рукописное Отделение Библиотеки Имп. Академии Наук, где хранится и ныне, привлекая к себе внимание исследователей. Лишнее добавлять, что эта перепись практически управлению Малороссией при графе Румянцеве никакой пользы не принесла.

В том же году граф Румянцев передал Малороссийской Коллегии записку "о усмотренных им в Малой России недостатках и неустройствах, о исправлении которых Коллегии трактовать должно". Записка эта является как бы сводом секретной инструкции, ему данной, и высказанного в записке, представленной им Императрице 18-го мая (о которой упомянуто выше), о замеченных им в Малороссии недостатках и необходимых переустройствах. Коллегия отнеслась со вниманием к этой записке своего президента и взгляды свои на указания графа Румянцева включила немного позднее в Наказ, врученный за подписью Румянцева депутату от Малороссии в Комиссию составления Проекта Нового Уложения, П. Д. Натальину.

В том же 1765 г. граф Румянцев издал от имени Малороссийской Коллегии указ об учреждении по всей Малороссии конной почты для надобности казенной и частной, а также Устав об этой почте (ранее этого существовало только почтовое сообщение г. Киева с Петербургом, Москвою, Глуховом и Царьградом). Этот Устав о почте графа Румянцева (позднее подтвержденный указом 21-го октября 1786 года) вводил почтовые тракты: из Глухова в Киев, Полтаву, Стародуб, Чернигов, Переяславль; из Киева — в Стародуб и Полтаву; из Полтавы — в Чернигов, также из Александровской крепости в Крым. Почтою могли пользоваться купцы в пересылке товаров, а также всякого звания и чина люди не больше, однако, 10 пуд. клади и двух лошадей; желавшие иметь более лошадей должны были заранее уведомлять о том почтмейстера. Были установлены табели о платеже денег за вес с товаров и писем и табель прогонных денег за лошадей, доставляемых на почту обывателями. В 1776 г. Румянцев сделал распоряжение об уменьшении на некоторых станциях числа лошадей, ввиду уменьшения гоньбы за наступившим мирным временем (28-го апр. Арх. Малор. Колл., 2650), а затем, усмотрев, что ему доставляются с почты письма с поврежденными печатями или подпечатанные, предписал Малороссийской Коллегии и Глуховскому Почтовому Правлению в 1780 г., чтобы не вскрывали самовольно на почте письма и не подпечатывали бы их (д. № 2640 и 2658).

Позднее граф Румянцев (в 1787 г.) обратил внимание на неравномерность обращения почтовой повинности по вверенным ему трем губерниям и предписал для ее уравнения, чтобы губернии, по сношению между собою, определили, какое число лошадей будет содержано каждою из них и на каких станциях. Румянцев же учредил и верстовые столбы по дорогам.

Упомянем также, что в том же 1765 году из Сената, при указе 31-го мая, было прислано графу Румянцеву подробное наставление, как разводить земляные яблоки, потетес именуемые, т. е. картофель, а затем прислано было до 12 пудов самого картофеля. Граф Румянцев предложил этот указ к немедленному исполнению; картофель был поставлен в казенный погреб, в котором немалая часть его померзла; небольшая часть годного, около двух пудов, была роздана желающим заняться разведением этого растения, появлявшегося тогда в первый раз в Малороссии (Арх. Малор. Колл., № 2651, 1263).

В начале 1766 г. граф Румянцев отправился в Петербург, куда был вызываем Императрицею еще в конце 1765 года, для обсуждения различных дел. Из Петербурга он проехал в Лифляндию, в свое имение Буршнев, где, по рассказам, пребывала близкая ему особа из Данцига, и возвратился в Малороссию лишь в конце октября месяца. Он признал полезным, ввиду большой волокиты в судах и причиняемого ею разорения казаков и коронных местечек, сел и деревень, учредить в марте 1767 г., при Малороссийской Коллегии и суде генеральном, четырех адвокатов, для помощи бедным людям, лишенным способов защищать свою пользу. Кроме того, он заботился о водворении в Малороссии колонистов в Переяславском полку, на форштадтах Киево-Печерской крепости и в пустом городке Белые Вежи, а также проектировал ряд правил об упорядочении перехода крестьян от одного владельца к другому, причем самым существенным являлось правило, что без дозволения правительства таковой переход не допускался. Прошения о переходе рассматривались в особом правлении; желавший перейти должен был предварительно отыскать землю, на которую намерен переселиться вновь.

Императрица Екатерина II, как известно, желала выслушать мнения русских людей о существующих в государстве законах и о средствах исправлять то, что казалось им дурным, для чего в Москву должны были собраться 30-го июля 1767 года депутаты, числом до 460 человек, от правительственных мест, а также от дворянства, городов, однодворцев и прочих старых служб служилых людей и, наконец, поселяне и образовать известную Комиссию для сочинения Проекта Нового Уложения, которой Императрица дала в руководство свой знаменитый Наказ, представляющий собою свод мнений, добытых наукою, о лучшем устройстве человеческих обществ, причем указывалось, что устройство страны должно соответствовать действительным потребностям и страны, и народа. Помимо этого общего Наказа, депутаты получили от своих избирателей особые частные наказы, в которых были изложены местные нужды и высказаны пожелания; эти наказы читались и обсуждались в заседаниях Комиссией, закрытой, как известно, гораздо ранее окончания возложенной на нее задачи — в конце 1768 года.

Указ о выборе депутатов в означенную Комиссию об уложении 1767 года возбудил в Малороссии много превратных толков и рассуждений и доставил немало забот графу Румянцеву: 13-го июня 1767 г. он рекомендовал Малороссийской Коллегии разослать во все полки и Земские Суды указы, чтобы от таких рассуждений воздерживались и упражнялись в делах полезных, издал для предстоящих выборов предводителей и депутатов в Комиссию особый циркуляр, в котором предлагал: принять с радостью подаваемый всем обывателям случай к достижению общенародного благоденствия и пользоваться им прямо; обратить все свое примечание на общенародное дело, отдалив все, что блестит нашею собственною корыстью; избрать в Комиссию лиц, достойных этого, помышляющих об общенародных отягощениях, нуждах и недостатках, а не о своих собственных и т. д. Вместе с тем Румянцев принимал участие в составленном для депутатов, наказе, который заканчивался пожеланием: "да увенчает Всевышний успехами счастливое начало сего дела и да сохранит виновницу оного и российского благополучия Императрицу, объявляющую нам свои премудрые меропожелания", и т. д. Помимо этого, он приказал собрать для руководства депутатам все грамоты и указы, разновременно для Малороссии изданные со времен Хмельницкого и объясняющие положение дел, порядков и обычаев, и дать депутатам наставление о принадлежащих им делах, дабы они могли давать объяснения в Комиссии. Он старался немало влиять на выбор депутатов, просматривал внимательно списки кандидатов и писал Екатерине II о "коварстве и своевольстве" украинцев, о фальшивых или невежественных "республиканских" мыслях их, что многие де проявляют стремление к восстановлению автономии Украйны и ее древних прав, и т. д.

Нельзя не упомянуть, что выборы депутата в Нежинском полку и составление ему наказа, вызвавшие небольшое разногласие среди избирателей, дали повод генерал-губернатору графу Румянцеву возбудить уголовное преследование против лиц, действовавших, по его мнению, неправильно. Сенат утвердил это мнение графа Румянцева и предал обвиняемых суду по принадлежности: воинских лиц — суду воинскому, а гражданских и неслужащих — гражданскому. Состоявшиеся, однако, не без влияния Румянцева, суровые приговоры об означенных лицах были, при рассмотрении оных Сенатом, значительно смягчены, и вместо всякой ссылке Сенат определил посадить обвиняемых всего на шесть недель в тюрьму. Императрица же, на Высочайшее утверждение которой это определение Сената поступило, собственноручно написала 15-го января 1770 г.: "Бог простит", — и осужденные были таким образом совершенно оправданы.

Стараясь искоренять в народе суеверие, противное чистому разуму и вере, граф Румянцев предписал, 4-го августа 1767 г., послать по всей Малороссии публикацию с объяснением, что различные колдовства, чародейства и пр. сами по себе никакой силы не имеют и не опасны, и потому нет основания придавать им какое-либо значение. Равным образом, в 1767 г. он обратил внимание на обучение казачьих детей грамоте и военной экзерциции.

Румянцев заботился также о равномерности взимаемых с населения повинностей всякого рода, о том, чтобы таковые взимались одинаково с казаков и посполитых и с этою целью разделил в 1767 году Малороссию на 20 комиссарств, по способности положения сотен и по уравнению в них числа хат по последней ревизии, возложив на этих комиссаров заведование сбором всяких податей и повинностей.

В 1768 г. графом Румянцевым были изданы различные ордера (предписания) Малороссийской Коллегии о принятии мер против пьянства, "порока толь мерзкого, от которого текут наибольше злые дела", о нечинении шума, беспокойства, драки и т. д., о различных перекупщиках, о воспрещении в городе грабить проезжих людей, делать им какие-либо утеснения, самовольно чинить себе удовлетворение в претензиях, а также о прекращении всяких непорядков в Судах и различных злоупотреблений при производстве служащих в чины и т. д.

Вскоре, однако, события в соседней с нами Польше, а затем возникшие войны с Турциею, в которых граф П. А. Румянцев приобрел столь большую славу, отвлекли на долгое время его внимание от управления Малороссиею; он принужден был даже, в начале 1769 года, все главное управление краем возложить на члена Малороссийской Коллегии князя Мещерского, поручив в то же время генеральному судье Журману наблюдение и осмотр судебных установлений, оставив за собою только дела о назначении и увольнении различных должностных лиц, в Малороссии состоящих (Арх. Малор. Колл., № 2655). Еще в 1764 г. возникла у нас война с Польшею из-за предоставления православным и другим некатолическим обывателям (диссидентам вообще) прав наравне с католиками. Католический фанатизм поляков этому противился всеми силами, а слабый король Станислав Понятовский нерешительностью своею и уклончивыми действиями довел до того, что русские войска в феврале 1767 г. вступили в пределы Польши на подкрепление находившихся уже там ранее русских войск. В Польше образовались конфедерации в Баре, Радоме, Слуцке и других местах, поднявшие знамя восстания, на усмирение которых и двинулись русские войска. Преследуя польских мятежников, значительный казацкий отряд въехал в село Балту, на Польской границе с Турциею, принадлежавшее хану Крымскому, убил несколько татар и турок и проник до Дубоссар (также ханской вотчины) и сжег этот город. Это явилось предлогом для Турции объявить России войну в марте 1769 года. Императрица Екатерина II при этом созвала особый совет (открывший свои действия 4-го ноября 1768 г.) и повелела образовать 3 армии: первую — наступательную, под начальством князя Голицына для действий на Днестре, против Хотина; вторую, украинскую — под начальством графа Румянцева, которая собралась около Бахмута и Усть-Самары для действий со стороны Крыма, и третью под командою генерал-аншефа Олица, имевшую назначением служить как бы резервом для первой армии. Голицын еще в 1769 г. подошел к Хотину, имел незначительное дело с турками 19-го апреля, после чего переправился обратно через Днестр по недостатку продовольствия и, отступив затем к р. Бугу, стал близ Меджибожа, в окрестностях Деражна. Скоро турки, переправясь через Дунай, поднялись по р. Пруту до Балты и Рябой Могилы. Не желая допустить их до г. Каменца-Подольска, князь Голицын 8-го июня двинулся на них и 1-го июля подошел к Пашковцам (в 6-ти верстах от Хотина) и нанес туркам 2-го июля поражение, после которого имел с ними еще большое дело 29-го августа при переправе турецких сил через Днестр у Браге, а затем — дело 6-го сентября, после которого турки 9-го сентября очистили Хотин, немедленно занятый нашими войсками. Наступившая холодная и ненастная погода побудила князя Голицына с главными силами отойти опять к Меджибожу. Тем временем Императрица, недовольная его нерешительными действиями в начале кампании, назначила на его место графа Румянцева, прибывшего к 1-й армии 17-го сентября, в то время, как она находилась в м. Черчи.

Позднее время года побудило нового начальника расположить только что вверенную ему армию на тесных квартирах между Днестром, Бугом и Збручем, причем главная его квартира была перенесена в село Тинну. Граф Румянцев занялся устройством вверенной ему армии, укомплектованием ее полков, снабжением их всем необходимым для предстоящей кампании и также составлением плана оной. Екатерина II требовала от него самых решительных действий и подстрекала его самолюбие. Румянцев, по плану, предположил для 1-й армии — не допускать турок занимать Молдавию и часть Бессарабии, тогда как 2-я армия, перешедшая под начальство Петра Ивановича Панина, будет осаждать Бендеры и охранять наши южные границы со стороны Очакова и Крыма. Предположено было устроить флотилию на Азовском море и овладеть Керчью, Еникале и Таманью (в устье реки Кубани). Еще зимою наши войска старались вытеснить турок, находившихся в Молдавии и Валахии, за Дунай. Штофельн направил отряды к Журже, и один из них, под командой майора Анрепа, потерпел поражение при монастыре Комане на р. Аржисе, причем сам Анреп был убит. К весне 1770 г. пространство от Прута до Ольты было очищено нами от неприятеля, и 23-го апреля, несмотря на затруднения и малочисленность полков своей армии, Румянцев выступил из зимних квартир к Хотину, имея двухмесячный запас провианта в полковых и наемных подводах. Армия его, в составе около 36700 человек, собралась к Хотину 12-го мая и вскоре встретилась не только с полчищами турок, но также с различными климатическими невзгодами (частые дожди, сильные жары, сменяемые холодными ночами, и т. д.) и с опасностью свирепствовавшей в Молдавии чумы, от которой уже погиб Штофельн. Эта опасность чумы побудила графа Румянцева направить армию по левому берегу Прута. Отойдя от Хотина 130 верст, он остановился, чтобы лучше изучить пути и местность дальнейшего его движения и дождаться вместе с тем приближения к Бендерам 2-й армии Панина.

Рекогносцировки, им произведенные, вскоре открыли присутствие значительных турецких сил, а затем и лагерь до 50000 Крымских татар, под начальством хана, против Рябой-Могилы на р. Пруте. Движения графа Румянцева побудили неприятелей снять лагерь и удалиться за р. Ларгу, при которой вскоре, 5-го и 7-го июля, произошло большое сражение. Турки под начальством Абди-паши и Крымский хан не хотели без боя уступить занимаемой ими сильной и укрепленной позиции за р. Ларгою. Граф Румянцев, перейдя р. Цыганку, тремя каре атаковал их с фронта (5-го числа), тогда как, с главными силами пехоты и большею частью конницы, он решился нанести врагам удар обходом занимаемой ими позиции. Поражение неприятелей было полное: победителям достались роскошные палатки трех пашей и Крымского Каплан-Гирея, 8 знамен, 33 орудия. Румянцев был награжден орденом св. Георгия 1-го класса; он первый получил этот высокий знак незадолго перед этим вновь учрежденного военного ордена. Потери его армии были совершенно незначительны. Граф Румянцев немедленно выслал вперед два авангарда, доставившие сведение, что передовой отряд неприятеля стоит на левом берегу р. Кагула; левее, за озером Елпух, верстах в 20-ти от передового отряда, стояли татары. Имея продовольствия всего на 3—4 дня, граф Румянцев не решился двинуться немедленно, не выждав шедших сзади обозов, а тем временем силы врагов возросли; турок стало 150000, в том числе 100000 конницы, собранной со всех мест, где она славилась. Граф Румянцев мог отступить на соединение со 2-ю армиею, но, держась правила "не считать врага, а только искать его", решился атаковать турок 21-го июля, прежде, нежели татары успеют напасть на него с другой стороны. Сделав все необходимые распоряжения для атаки неприятельской позиции, прикрытой ретраншементами, имевшими общий вид вогнутой, серпообразной дуги, граф Румянцев на рассвете перешел Троянов вал, построил армию в пять каре и подвергся немедленно нападению турецкой кавалерии со всей линии, около 4-х часов утра. После жестокой пальбы эта атака была отбита и в 8 ч. утра Румянцев двинулся на ретраншементы. При этом, когда каре Племянникова подходило для овладения ретраншементом, янычары, внезапно выскочив из лощины с саблями в руках, толпою ударили на правый фас каре и в самый его угол, смяли его, ворвавшись в каре, и своею превосходною силою замешали полки, составлявшие это каре, и пригнали их в каре генерала Олица. Увидев это, Румянцев сказал ехавшему с ним Принцу Брауншвейгскому: "Теперь настало наше время", бросился к бегущим, несмотря на явную опасность, и словами "Стой, ребята" удержал бежавших, ободрил их, повел на янычар, приказав в то же время "ударить на них наижесточае из своих батарей". Вскоре великая часть янычар, общими усилиями нашей пехоты и конницы и огнем артиллерии, была перебита. Визирь, увидев павшими свои лучшие войска, побежал из лагеря во всю мочь со всеми войсками. Воронцов с батальоном егерей взошел в ретраншемент на оконечности левого фланга и овладел находившимися тут батареями. Полки Племянникова и Бауера непрерывно преследовали турок по берегу р. Кагула. Потери турок были громадны — до 20000 человек. Победителям достались знамена, бунчуки, палатки, верблюды, разный скот, экипажи, провизия, фуры с провиантом, 203 орудия и до 2000 пленных. Екатерина II наградила графа Румянцева очень лестным рескриптом, возвела его в звание фельдмаршала и учредила для нижних чинов, участвовавших в этой битве, особую медаль на голубой Андреевской ленте с надписью: "Кагул июля 21-го дня 1770 г.". На другой день битвы отслужено было торжественное молебствие в армии, со 101 пушечным выстрелом и троекратным залпом.

После этого незначительные турецкие крепости на левом берегу устьев Дуная стали сдаваться войскам графа Румянцева, кроме сильно укрепленного города Браилова в Валахии, для овладения которым был послан довольно сильный отряд под начальством ген.-майора Глебова, — в конце сентября 1770 года. Не имея осадной артиллерии, представлялось мало вероятия овладеть этою крепостью, и граф Румянцев приказал Глебову не вдаваться в рискованные предприятия до прибытия к нему осадной артиллерии от графа Панина из Бендер. Эта осадная артиллерия прибыла, заставила замолчать один из бастионов крепости, сбила многие орудия, но зарядов в артиллерии оставалось на один день, а между тем было получено известие об ожидаемом прибытии в Браилов значительного подкрепления. Глебов, отряд которого был очень ослаблен сильными вылазками турецкого гарнизона, вместо того, чтобы отступить, решился на отчаянное предприятие — на штурм крепости, укрепления которой оставались еще в целости. Произведенная им 24-го октября атака трех бастионов крепости тремя особыми колонками по 500 чел. в каждой (четвертая, в 200 чел. должна была производить фальшивую атаку) не имела успеха; мы потеряли более двух третей сражавшихся; у Глебова оставалось способных носить оружие только 1700 человек, и он принужден был поспешно снять осаду и отступить в ту же ночь к Максименам. Чрез четыре часа после снятия осады в Браилов действительно вступил, присланный на помощь гарнизону, сильный отряд турок. Граф Румянцев, в свою очередь, также послал Глебову подкрепление в Максимены из 4-х полков пехоты и одного батальона гренадер, под начальством генерал-майора Хераскова. Тем временем возникли переговоры о прекращении войны между Россиею и Турциею, и Румянцев, усматривая, что взятие вами Браилова может значительно способствовать достижению нами более льготных условий этого мира, решил еще до наступления зимы овладеть Браиловом и очистить всю Валахию от турецких войск. Уже 10-го ноября нами занята была Тульча, после чего турки поспешили очистить Браилов, который и был занят нашими войсками. Это чрезвычайно встревожило визиря, стоявшего в Исакчи. Вскоре после этого Гудович занял 14-го ноября Бухарест, а затем сам граф Румянцев из Фальчи двинулся в Яссы и торжественно вступил в этот город. После этого наши войска расположились на зимние квартиры. Турки только со стороны Журжи питались двинуться по дороге в Краиову, но вскоре были разбиты Кречетниковым в сражениях 16-го и 20-го декабря при р. Аржисе, а затем, 24-го декабря, при Браковано, после которого, 28-го числа, Кречетников занял Краиову, чем и закончилась кампания 1770 года. Во время этой кампании наш флот под начальством Ф. Г. Орлова действовал в Морее, занял Корону, Наварин и разбил турецкий флот при Хиосе, а затем, 24-го июля, при Чесме.

Армия наша требовала отдыха и пополнения ее боевых сил, а также всякого рода военных запасов. По распоряжению графа Румянцева из России посылались в армию самые необходимые предметы (сапоги, башмаки, сукно, холст, ранцы, палатки и т. д.) на подводах, под конвоем особых воинских команд из Полонного, нередко очень запаздывавших своим прибытием по причине худого состояния дорог, осенней и зимней непогоды, ненастья и пр.

Немало препятствовала снабжению армии чума, появившаяся в то время в пределах Империи. Графа Румянцева очень заботило продовольствие армии, доходившей до 38000 человек. По примеру минувшей кампании были учреждены опять три линии запасных магазинов; для скорейшего движения транспортов устроены особые станции с подводами; самый путь движения был сокращен и направлен от Киева чрез Польшу до Сорок на реке Пруте и затем — по Молдавии к Фальче, Яссам и далее в Бухарест. Учреждены были госпитали, но недостаток топлива очень отягощал положение больных. Нельзя не упомянуть, что турки также позаботились об устройстве своей армии: улучшили артиллерию при содействии французских офицеров, устранили иррегулярные войска с главного театра войны, а главное — изменили самый образ ведения ими войны: они стали вести войну оборонительную, заперлись в своих крепостях и заняли по возможности сильные позиции.

По плану кампании, составленному в Петербурге, предназначено было в 1771 году главным образом действовать в Крыму и завоевать его; эта задача была возложена на князя В. М. Долгорукова. Армия графа Румянцева должна была охранять места, занятые на левом берегу Дуная, и делать поиски на правый его берег, к Журже, Исакче, Тульче. Для этого местными средствами граф Румянцев устроил флотилию на Дунае. Кампания 1771 г. открылась рано весною удачными для нас делами генералов Вейсмана, Гудовича и князя Репнина. Граф Румянцев, ожидая нападения турок со стороны Браилова, приказал сделать поиск к Тульче храброму Вейсману, который и овладел ее батареями. Турки отступили к Бабадагу. Этим был расстроен план турок в самое Светлое Воскресенье, 27-го марта, произвести нападение на нашу сторону. После этого, 15-го апреля, Вейсман делал поиски к Браилову и Исакче, но овладеть замком в Исакче не мог, а потому, оставив около него отряд, чтобы не выпускать турок, отошел назад. В то время турки пытались делать поиски на нашу сторону близ Виддина, но были отражены 18-го мая Гудовичем, после чего занявший его место князь Н. В. Репнин подошел к гор. Турно, но штурмовать его не решился и стал отходить к Бухаресту. На пути он узнал, что турки в значительном числе двинулись на Слободзею, близ Журжи, намереваясь вторгнуться в Валахию и овладеть Бухарестом, а потому князь Репнин направился также к Журже. Во время этих движений турки подошли к Журже, а комендант ее, генерал Гензель, не уверенный в успехе обороны крепости, сдал ее туркам, по их требованию, 29-го мая, в 10 ч. вечера, выговорив почетный выход всему гарнизону. Через несколько часов подошел князь Репнин, но не решился вступить в бой с турками, имевшими теперь в Журже до 14000 человек, и отошел, как и намеревался ранее, к Бухаресту. Граф Румянцев предал Гензеля суду, приговорившему его к вечной каторге, но этот приговор был смягчен, по ходатайству самого же графа Румянцева, указом от 14-го декабря 1771 г.

Занятие Журжи придало смелости туркам и они стали тревожить наши посты на р. Яломице. Граф Румянцев предписал Вейсману предпринять поиск на Измаил, а князю Репнину — охранять сообщение с Браиловым через Яломицу, сам же двинулся из Фальчи к Водянам. Вскоре получив известие, что турки из Журжи и Мачина намерены напасть на Браилов, а из Гирсова — на посты по р. Яломице, граф Румянцев предложил Репнину перейти в наступление. Турки же переменили свое направление, двинувшись не на Браилов, а на Бухарест. Поэтому и Репнин отступил к Бухаресту и 30-го июня при Вакарешти разбил турок. После этого граф Румянцев предложил князю Репнину овладеть Журжею, что последний исполнить был не в состоянии, потому что в этой крепости имелся гарнизон в 15000 человек. Притом дороги до Журжи были в дурном состоянии и пересекались тяжелыми дефилеями. Помимо этого у князя Репнина было провианта всего на 2 недели, т. е. до 1-го июля, и неоткуда было его получить; на местные же средства нельзя было рассчитывать, так как обыватели были сами в крайности. Солдаты получали половину дачи хлеба, а в иных отрядах вместо хлеба выдавали мешанину из кукурузы, проса и плохой муки. Обувь и одежда были в отчаянном состоянии. К довершению всего не было при отряде ни волов, ни лошадей. При таком положении нельзя было помышлять о наступлении в Журже, имея всего 17500 солдат, которыми кн. Репнин должен был держаться к Валахии и защищать огромное пространство по течению р. Дуная. К тому же слухи, что, по переговорам о мире, Дунайские княжества отойдут обратно в Турцию, напугали жителей и они избегали чем-либо помогать войскам Репнина, чтобы не навлечь на себя за это мщения турок впоследствии. Граф Румянцев, решившись не очищать княжеств, изменил расположение своих войск и приказал Вейсману сделать во что бы то ни стало поиск на правую сторону Дуная. Вейсман 11-го июля двинулся на судах к Тульче, штурмовал ее и занял город, ретраншемент и до 43 судов. Уничтожив все, что было возможно, Вейсман отошел к Измаилу. Это движение его побудило турок отказаться от всяких решительных действий не только близ Тульчи, но и в других пунктах. Граф Румянцев же все настаивал на движении вперед. Осторожный кн. Репнин, предполагая в турках более решительности и более военных знаний, находил свое положение на р. Самборе безвыходным, чего не разделял граф Румянцев. Это побудило князя Репнина просить увольнения от армии по болезни. Преемником его 19-го июня 1771 г. был назначен генерал Эссен, который, найдя принятые графом Румянцевым меры для охраны княжеств недостаточными и находя, что с вверенными ему войсками он не в состоянии что-либо сделать, а тем менее идти к Журже, требовал присоединить к нему еще отряд Бауера. Между тем, сильный разлив рек Дуная, Самбора и Серета совершенно отделил войска Эссена от остальной армии. Граф Румянцев советовал Эссену выманить турок в открытое место; он последовал этому и 6-го августа произвел весьма неудачное для нас нападение на турок, которые защищались отчаянно. Эссен был принужден отступить к деревням Боне и Груе; турки его, впрочем, не преследовали. Императрица, утешая графа Румянцева в этой неудаче, писала: "Бог много милует нас, но иногда и наказует, дабы мы не возгордились. Но как мы в счастье не были горды, то надеюсь, что и неудачу снесем с добрым духом; сие же несчастье, я надежна, что вы не оставите поправить, где случай будет". Румянцев не переставал высылать на поиски: Вейсмана — в нижнюю часть Дуная, а Бауера — к Тирсову. В октябре месяце Вейсман, 19-го числа, овладел Тульчею, захватил 36 пушек, 80 орудий и затем, преследуя турок, овладел Бабадагом и сжег его. 20-го числа Эссену удалось разбить турок близ Бухареста, а 23-го числа того же месяца Вейсман занял Журжу и ее замок, брошенный турками; он хотел идти на Мачин, но, узнав, что этот город взять Милорадовичем, 21-го октября направился на Исакчу, которым скоро овладел. Этим окончился поход графа Румянцева 1771 года [В течение 1771 г. князь В. М. Долгоруков успешно действовал в Крыму. Он 14-го июня подошел к Перекопу, овладел им и двинулся к Бахчисараю и Каффе, которые занял 29-го июня, а затем 22-го июля занял Козлов. После этого Долгоруков овладел постепенно прочими городами Крыма. Хан Крымский Селим-Гирей был сменен и умер в ссылке. Покорение Крыма явилось сильным ударом Турции.]; наши войска расположились на зимних квартирах; сам граф Румянцев пребывал в Яссах, готовился к предстоящей новой кампании и писал в Петербург о доставке рекрут для пополнения армии, лошадей — для кавалерии и т. д. — В это время он получил из Константинополя сообщение от представителей Пруссии (Цегелина) и Австрии (Тугута), что Турция согласна приступить к переговорам о мире, на условиях, ею предложенных; это же подтвердил и великий визирь Муссин-Углу, домогаясь, чтобы местом для предварительных переговоров о мире, а затем и для конгресса был назначен не Измаил, а Бухарест или Фокшаны, как места, удаленные от военных действий, и чтобы срок перемирия был назначен по 1-е июля 1772 г., с тем, что этот срок будет продолжен еще на три месяца, если мир почему-либо не будет заключен к 1-му июля. Демаркационною линиею определялся Дунай. Перемирие распространялось и на действия нашего флота на морях. Граф Румянцев, соглашаясь на ведение переговоров о мире в Бухаресте, не брал на себя распространения перемирия на действия флота и находил нужным оговорить, чтобы разоренные нами крепости и города по Дунаю не возобновлялись во время перемирия, которое он не признавал возможным продолжить долее 1-го июля. Визирь со всем этим согласился, — и уже 9-го апреля 1772 г. уполномоченные обеих держав приступили в Журже к переговорам, скоро благополучно достигшим окончания, как вдруг из Петербурга получено было предложение принять на время перемирия другие условия и изменить некоторые пункты, по которым уже состоялось предварительное соглашение съехавшихся уполномоченных. Визирь был этим очень изумлен, написал графу Румянцеву довольно резкое письмо, на которое последний ответил ему, что ведет переговоры вполне самостоятельно, имея на то уполномочие Ее Величества, добавив, что, в доказательство сего, он приказал своему комиссару, если это непременно надобно, заключить перемирие и на тех прежних пунктах, которые согласились было подписать 22-го апреля оба комиссара (т. е. ст. сов. Симолин с нашей стороны и Абдул-Керим-эффенди — с турецкой). Условия перемирия после этого были подписаны и местом для переговоров о мире избран г. Фокшаны. Уполномоченными были назначен с нашей стороны граф Гр. Гр. Орлов и т. с. Алексей Мих. Обрезков, освобожденный из заточения в Константинополе; съехаться решено было 15-го июля. В Рущук не замедлили прибыть Тугут и Цегелин — в качестве представителей посредствующих держав (Австрии и Пруссии), сопровождаемые турецким посольством, и уведомили Румянцева о готовности своей отправиться в Фокшаны. Однако, оба представителя не были приглашены на первое заседание: им было объяснено, что Россия не искала и не принимала их посредничества в переговорах с Турциею, а только одно их содействие к примирению. Тугут и Цегелин этим удовольствовались и остались в Фокшанах. На конгрессе возникли жаркие споры о независимости Крымских татар от султана, об уплате военных издержек России и т. д. Турки выказывали себя крайне настойчивыми и неуступчивыми, уповая, вероятно, на поддержку иностранных держав. Видя это, граф Орлов 28-го августа уехал в Петербург, а Обрезков — в Яссы к графу Румянцеву, турецкие же уполномоченные — в Рущук. Визирь, узнав об этом, 7-го сентября просил графа Румянцева продлить перемирие хотя бы на девять дней, но граф Румянцев не согласился и стал подвигать свои отряды на Дунае, хотя армия его далеко не была вполне устроена. Но вести войну с Турциею в 1772 году нам представлялось очень нежелательным: государство наше было немало истощено войнами предшествовавших годов; в армии была большая убыль людей. Кроме того, моровая язва проникла уже в Москву, на северо-востоке Империи быстро распространялся бунт Пугачева; к тому же надвигалась еще война со Швециею. Поэтому граф Румянцев согласился продолжить перемирие, по просьбе визиря, до 20-го октября, надеясь этим путем восстановить переговоры, что и было вскоре достигнуто. 21-го октября открылся новый конгресс, но уже в Бухаресте, где имелись более удобные и теплые помещения. Нашим представителем был Обрезков, а турецким — рейс-эфенди Эльхазин Абдул Резак. Он предъявил в первом собрании просьбу о продлении перемирия, находя невозможным окончить переговоры к истечению срока установленного перемирия. Абдул Резак соглашался при этом на предоставление русским торговым судам различных преимуществ и желал, чтобы вопрос о независимости Крымских татар был бы решен так, чтобы устранялись в будущем возможные столкновения России и Турции по этому поводу. Граф Румянцев согласился прекратить военные действия долее срока, назначенного перемирием, и продолжать перемирие сообразно с ходом переговоров на конгрессе. Главным затруднением явились теперь условия о Крымских городах, которые Россия требовала для себя. После многих и долгих препирательств уполномоченные окончательно договорились на уступку России Азова и Таганрога, на известные гарантии для грузин, молдаван, казаков, на торговлю русских подданных на Черном море и Архипелаге и т. д. Но турки упорно отказывались уступить Керчь и Еникале. Кроме того, турецкие уполномоченные не решались взять на себя ответственность за уступку России некоторых крепостей в Крыму и признание гарантий России над татарами. Обрезков, истощив все средства привести переговоры к желаемому концу, уехал из Бухареста 11-го февраля 1773 года, а затем уехали и уполномоченные Порты, согласившись установить между собою переписку по вопросу о мирных переговорах, несмотря на то, что военные действия с нашей стороны были возобновлены немедленно, по разъезде уполномоченных, так как Румянцев получил от 28-го февраля 1773 г. Высочайшее повеление вынудить у неприятеля силою оружия то, чего доселе нельзя было достигнуть переговорами, и для того с армиею или частью ее перешел Дунай, атаковать визиря и главную его армию. По плану войны, армии графа Румянцева, значительно усиленной, предстояло перейти Дунай и направляться к Константинополю, куда Азовская флотилия должна была также перевезти войска из Малой Азии и сделать десант. Однако армия графа Румянцева не была еще усилена и не была пополнена; двинуться чрез Дунай в Балканы, при натянутых наших отношениях с Австриею, было очень рискованно, тем более, что и турки собирали значительные силы. Граф Румянцев еще ранее, 13-го марта 1772 г., писал Императрице, что "не предвидит удобств в распространении в даль действий с настоящим числом ему вверенных войск, которое довольно обременяется защитою и пространством завоеванных земель и крепостей".

Теперь же, в 1773 г. он встречал еще большие затруднения исполнить желание Ее Величества, хотя имел армию уже в 77000, которая должна была, однако, охранять Дунай на протяжении 750 верст, защищать княжества, оберегать тыл армии от Польши и т. д. Он писал 25-го марта 1773 г., что овладение 7 крепостями штурмом или продолжительною осадою потребует много времени и много людей; если же перенести войну за Дунай не овладев крепостями, то, вероятно, турки удалятся в горы, и мы, не имея возможности углубиться внутрь страны или в горы, принуждены будем уйти назад без всякого результата. Он предлагал в 1773 г. действовать против турок малыми отрядами, близ берегов Дуная, и по мере благоприятных обстоятельств углубляться вперед. При этом он добавлял: "не имев и в лучшем веке больших способностей и искусства, в преклонном ныне чувствую, если не от долговременных трудов, то от частых припадков, всю слабость и оскудение в силах и не могу иметь довольной доверенности к своим средствам и мероположениям". Граф Румянцев стал тревожить турок близ Силистрии; Турки нападали со стороны Гуробала, а хан татарский — со стороны Шумлы к Плевне. Граф Румянцев собрал много судов для переправы чрез Дунай, но предпринять что-либо решительное было очень трудно: дороги были непроходимы от грязи, подножного корма не было, кавалерия бедствовала, войска были изнурены, прибывшие рекруты — незнакомы с военным делом. Появилась в армии болезнь — скорбут, армия была недостаточна, не укомплектована и разбросана на большом протяжении. При такой обстановке получено было из Петербург предписание открыть решительные действия на правом берегу Дуная и атаковать визиря. Не решаясь явиться ослушником царского приказа, граф Румянцев спросил мнения главных начальников ему подчиненных войск о перенесении войны за Дунай. Большинство из них находило невозможным двинуться на визиря, не овладев Шумлою или Силистриею. Чтобы прекратить частые поиски турок на нашу сторону, Вейсман, по приказанию графа Румянцева, делал также поиски к Бабадагу (17-го апреля), Карасу (20-го апреля) и Карауману; известный А. В. Суворов овладел 9—10-го мая Туртукаем, причем захватил 12 пушек и много судов, а Текелий — делал поиск к Мавродину (15-го мая) и Турно (19-го мая). Около этого времени граф Румянцев, с главными силами, перешел из Фокшан к Браилову и после вторичного поражения Вейсманом турок у Карасу 27-го мая совершил переправу чрез Дунай 5-го июня, у Гуробала, в 30 верстах от Силистрии, куда было доставлено все необходимое для этой переправы. Заняв Гуробал, граф Румянцев немедленно двинулся к Силистрии и 12-го — 18-го июня открыл решительные против нее действия, при палящей жаре днем, причем по ночам было, однако, холодно. Осман-паша, стоявший особым лагерем, был разбит 12-го июня. Подойдя еще ближе к Силистрии, Румянцев овладел нагорным редутом 18-го июня, после продолжительного сражения, причем на помощь туркам подошел отряд Черкал-паши, который также был разбит. Содействовать Румянцеву в действиях против Силистрии должен был граф Ив. Петр Салтыков, нерешительность которого дала туркам возможность сосредоточить у Силистрии большие силы и тем воспрепятствовать намерениям графа Румянцева. В самой Силистрии было до 30000 войска и к ней подходило еще 20000. Собранный графом Румянцевым военный совет решил очистить занятый нами редут. Наступивший дожди воспрепятствовали совершить предположенные передвижения войск, и 20-го июня граф Румянцев отступил от Силистрии к Галацу. Вскоре было получено известие, что на нашем левом фланге, между двумя деревнями Биюк и Кучук-Кайнарджи появились турецкие войска, угрожавшие тылу нашей армии при ее отступлении; это были лучшие турецкие войска в числе 30000 чел. под начальством Нуман-паши, рассчитывавшего на полное уничтожение нашей армии. Вейсман, осматривавший их позиции 22-го июня, вступил с ним в бой и совершенно разбил турок, но был сам убит. Нуман-паша бежал к Базарджику. Это поражение навело страх на турок, и визирь, покинув Шумлу, ушел в Румелию.

На собранном 24-го июня военном совете решено было отказаться от дальнейших действий за Дунаем, за отсутствием подножного корма. Отступление наше ободрило турок. Они собрались около Шумлы и стали делать в разных местах нападения на левый берег Дуная. Главная квартира графа Румянцева была в Жигалеве против Гуробала, а затем в Браилове. Граф Румянцев писал Ее Величеству свое известное письмо, в котором говорил, что персональные неприятели выводят его на пробу жестокую; что все генералы, с ним бывшие, — свидетели, сколько он старался, не щадя ни трудов, ни жизни, выполнить волю Ее Величества; что, имея под именем армии только корпус в 13000 пехоты, он разбил турок; что в походе этом очень утомлены люди и лошади; что если продолжать действия за Дунаем, то надо не удвоить, а утроить армию и т. д. Граф заканчивал свое письмо словами, что "охотно желает увидеть на своем месте здесь такового, кто лучше находит моего способы удовлетворить Высочайшей воле Вашего Императорского Величества и благу отечества, — сим обоим драгоценным предметам".

Императрица в известном письме своем от 18-го июня 1773 г. по пунктам опровергла все высказанное графом: она прямо заявила, что неприятелей его, на которых он жалуется, не знает и о них кроме, как от него, не слыхала, да и слышать не может, "ибо я свой слух закрываю от всех партикулярных ссор", и т. д. В сражениях де не число побеждает, но доброе руководство командующего, совокупленное с храбростью, порядком и послушанием войск... Удвоить и еще менее утроить армию она не в состоянии и сверх того не почитает сие за полезное. Руки она ему не связывает, и как теперь, так и прежде в совершенной воле Румянцева состоит наносить неприятелю все те удары, которые, по мере сил его, Бог ему на сердце положит... Конечно, она сердечно жалеет о его болезни, но со всем тем, если бы по человечеству свойственным припадкам он, к общему сожалению и ее также, не в силах продолжать искусное свое руководство, то и в сем случае "она поступила бы с обыкновенным своим ко всем в подобных обстоятельствах находящимся уважением". Фельдмаршал, немного возражая в ответном письме, высказывал надежду, что ему разрешено будет, в случае дальнейшей болезни, отлучиться по крайней мере "куда-нибудь под кровлю, ради спасения последних его жизненных сил".

Между тем граф Румянцев составил новое расположение своей армии и стал выжидать удобного случая для решительного предприятия против турок, не давая им возможности предпринять что-либо против наших войск. Вскоре турки обратились к Гирсову, куда еще ранее был выслан Милорадович, 30-го июля, принудивший турок отступить; равным образом неуспешны были их нападения на Журжу и Гирсово, а 3-го сентября Суворов разбил их под Карасу, чем граф Румянцев был очень доволен. Чрез несколько дней, 16-го сентября Салтыков разбил турок у Баронешти, но страшная жара не дала ему возможности их преследовать. Императрица была довольна этими действиями фельдмаршала и подтверждала свою волю возобновить решительные действия за Дунаем. Граф, зная, что осенью турецкие войска расходятся по домам, решил опять переправиться в разных местах чрез Дунай и появиться неожиданно для турок. Он намеревался атаковать их у Карасу, двинуться к Шумле и Варне и овладеть ими; для отвлечения внимания турок от этих мест он делал демонстрации к Силистрии и Рущуку. Согласно этому, Суворов имел 7-го октября удачное дело против турок у Карасу, а затем Унгерн и кн. Долгоруков заняли 23-го октября Базарджик. Граф Румянцев предписал им употребить все усилия к занятию Варны и особенно Шумлы, где была главная квартира визиря. Штурм Варны, произведенный Унгерном 30-го октября, был неудачен, и он пошел к Аджемилеру; Долгоруков же, двигаясь по направлению к Шумле, разбил близ Козлуджи турок, но, узнав о неудаче Унгерна, отошел к Карасу. Граф Румянцев, до болезни своей, оставался в Браилове все время. Вскоре оба упомянутые отряда отошли с правого берега Дуная, и армия стала располагаться на зимние квартиры, произведя еще диверсию к Рущуку, причем Салтыков имел удачное для нас дело с турками при Мавродине 3-го ноября, после которого овладел Мавродинским редутом и обложил Рущук, не имея способов его штурмовать. Главная квартира Румянцева была в Яссах. Армия его, истомленная в 1773 г. различными переходами, стояла теперь в совершенно опустошенных княжествах Валахии и Молдавии, не имевших ничего необходимого для снабжения армии; приходилось все привозить из отдаленных мест. Жители относились недружелюбно к Русской армии, которая была малочисленна и расстроена. Сообщение с Империею, по отдаленности и плохим путям, было чрезвычайно затруднительно, Сам Румянцев впал в тяжелую болезнь, от которой, однако, оправился. Он стал готовиться к новой кампании с весны 1774 года, по плану которой надлежало перенести военные действия за Дунай, оставив отряд Ив. Петр. Салтыкова для обеспечения наших сообщений чрез Молдавию и Валахию и со стороны не взятых крепостей и, постепенно занимая новую страну, проникнуть до Балканских гор, но не переходить их. Исполнение этого плана было очень затруднительно. Турки заперлись в крепостях и сильных позициях, находившихся на пути движения наших войск и на флангах; оставить эти крепости, не заняв их нашими войсками, не было возможности. Сообщение чрез Дунай происходило на небольших судах; мостов чрез Дунай не существовало, — они снесены были водою. Охрана и оборона устьев Дуная вынуждала отделить для этого из состава армии значительный корпус. Тем не менее, граф Румянцев решился действовать наступательно за Дунаем, хотя распускал слухи, что ограничится оборонительными действиями. Императрица одобрила это, приказала снарядить новую эскадру в Петербурге для отправки ее в Архипелаг; Азовской же флотилии было предписано охранять Крым и отвлекать турецкий флот. Такое же назначение получила и вторая армия. Румянцев с вверенными ему войсками должен был перейти Дунай, направиться к Шумле, изгнать визиря, овладеть Варною и начать трактование о мире, крайне необходимом в это время не для нас одних. Нуждались в мире и турки: об этом извещал Румянцева Прусский уполномоченный Цегелин из Константинополя, а также и великий визирь, выражавший желание прекратить пролитие крови утверждением спасительного мира. Равным образом турецкие уполномоченные, бывшие на конгрессах в Фокшанах и Бухаресте, писали о желании окончить войну, высказывая надежду на успех новых переговоров. В Константинополе в начале 1774 году умер султан Мустафа; преемник же его, брат его Абдул-Гамид, ретиво готовился к дальнейшей войне и намеревался одним решительным ударом начать и кончить кампанию. Граф Румянцев знал, что султан при переходе чрез Дунай не застигнет вверенной ему армии врасплох, но сам долго не решался двинуться за Дунай, тем более, что стояла стужа и не было подножного корма. К тому же рекруты не все подошли, и армия не была еще вполне снабжена всем необходимым. Не прекращая военных приготовлений, граф Румянцев вступил в переписку с великим визирем и сделал новые назначения начальников вверенных ему войск. Командование центром армии, или главною армиею у Браилова он сохранил за собою; левое ее крыло у Измаила предоставил М. Ф. Каменскому. Правое крыло, при Слободзее, до прибытия князя H. В. Репнина, поручено было А. В. Суворову, командовавшему резервом при р. Яломице и охранявшему Гирсово. Корпус И. П. Салтыкова охранял Журжу и Банат. С открытием военных действий надлежало делать поиски у Рущука и Орсова.

В апреле месяце Каменский переправился чрез Дунай, дошел до Карасу; вместе с ним перешел у Тирсова и Суворов; они оба направлялись на Шумлу, где находился визирь. В первых числах мая перешел р. Яломицу Репнин и стал у Слободзеи, готовый двинуться к Силистрии. Граф Румянцев приказал Суворову и Каменскому самим условиться между собою об их дальнейшем наступлении и определить удобное к тому время.

Каменский, разбив вскоре турок, овладел 2-го июня Базарджиком, чем прекратил сношения Шумлы с Силистриею и Варною. Суворов в это время прикрывал его движение со стороны Силистрии и 3-го июня дошел до селения Карачи. Граф Румянцев предписал Каменскому идти на Шумлу, взяв у Суворова войска, сколько потребуется, и сам переправился через Дунай у Гуробала 5-го июня. Репнин же перешел Дунай у Лукорешти. Сильные дожди не дозволили Салтыкову прибыть в Туртукай ранее 6-го июня. Переправившись через Дунай, он разбил турок 9-го июня у Туртукая и выслал отряды к Рущуку и Силистрии для наблюдения за турками, отошедшими к Мавродину. Но в то же время 9-го июня Каменский с Суворовым жестоко разбили турок при Козлуджи: героями дня были А. В. Суворов, Милорадович и Озеров. Следовало немедленно идти на Шумлу, но созванный военный совет нашел осторожнее остаться в Козлуджи дней шесть, чтобы дать отдых изнуренным войскам и выждать подвоза провианта, а затем занять позицию между Шумлою и Силистриею, чтобы отрезать последней сообщение с внутреннею частью Турции. Граф Румянцев был очень недоволен таким решением и настаивал на движении к Шумле, чтобы овладеть ею, если же это окажется невозможным — двинуться к Силистрии и начать действия против этой крепости. С целью воспрепятствовать туркам выслать из Силистрии войска на помощь Шумле, граф Румянцев, находясь у Лукорешти, направил часть своих войск к Кучук-Кайнарджи и Эни-Базару.

Тем временем переговоры о мире, шедшие между графом Румянцевым и визирем, не приводили к желаемой цели. Турки были по-прежнему не сговорчивы и не соглашались на уступки Керчи и Ени-Кале на вмешательство России в политические дела Крымских татар и на свободное плавание русских военных кораблей во всех принадлежащих Турции морях, с правом захода в Гавани; русским же купеческим судам, но без пушек, они соглашались предоставить плавание как в Черном, так и Белом (Мраморном) морях, на тех же основаниях, как торговым судам других дружественных с Турциею держав. После обоюдного обмена нот по этим вопросам граф Румянцев, видя несговорчивость визиря, ответил ему 9-го июня, что не намерен напрасно тратить время и слова и сообщил об этом в Константинополь рейс-эфенди и Цегелину.

Вскоре после этого, по приказанию графа Румянцева, Каменский выступил из Козлуджи в дер. Еникой, Суворов — в Кулевчи, а сам фельдмаршал, после небольшого дела с турками у Эни-Базара 16-го июня, подошел к Галацкому озеру близ Силистрии. — Шумла, расположенная на высотах отрасли Балканских гор, представляла собою настолько сильную позицию, что Каменский (Суворов, по недоразумениям с ним, уехал в то время по болезни в Бухарест) не решался прямо ее атаковать и принял меры, чтобы отрезать ее от сообщения с Константинополем и другими местами и в то же время, лишив ее провианта и корма для лошадей, а также воды, принудить Шумлу к сдаче. В начале июля, 7-го числа, Каменский, не без значительных усилий, овладел ретраншементом пред Шумлою (это было последнее военное дело в кампанию 1774 года), после чего турки в Шумле, видя, что ожидать им помощи неоткуда, что Шумле предстоит штурм, и что русское войско проникло в Балканские горы, сочли за лучшее возобновить переговоры о мире с графом Румянцевым. Визирь еще 20-го июня (1-го июля) писал об этом Румянцеву и просил перемирия, Румянцев не хотел слышать ни о перемирии, ни о конгрессе, а требовал заключения положительного мира. Твердость Румянцева и положение военных дел побудили визиря согласиться на это и послать в главную квартиру Румянцева своим уполномоченным, Ресли-Ахмет-эфенди и Ибрагима-Миуниба, которые, прибыв 4-го июля в деревню Кучук-Кайнарджи, настаивали видеть самого главнокомандующего. Но этого они не достигли: для переговоров с ними граф Румянцев назначил князя H. В. Репнина. Особых затруднений при переговорах не возникало, и 10-го июля, — чрез 63 года, после Прутского договора, — был подписан договор в Кучук-Кайнарджи, с тем, чтобы утверждение его визирем последовало не позднее пяти дней, т. е. 15-го (26-го) июля. Это было выполнено турками, после чего обе стороны обменялись подписанными условиями, которые и были отправлены, для установленной ратификации, в Петербург и Константинополь. Султан подписал мирные условия в ноябре 1774 года. В Петербург повез условия мира сам князь Репнин. Императрица Екатерина II была чрезвычайно довольна этим миром и в особом рескрипте к графу Румянцеву высказала, что "этот мир — знаменитейшая услуга его пред Нами и отечеством, что вам одолжена Россия за мир славный и выгодный, какового по известному упорству Порты Оттоманской, конечно, никто не ожидал, да и ожидать не мог с рассудительною вероятностью. Самая зависть не может оспорить сей истины".

Условия этого Кучук-Кайнарджийского мирного договора состояли в следующем:

1. Всем татарам быть вольными и ни от кого, кроме Бога, независимыми в своих делах политических и гражданских, а в духовных — сообразоваться им с правилами магометанского закона, без малейшего, однако, предосуждения их вольности и независимости; все земли и все крепости в Крыму и на Кубани и на острове Тамани отдаются татарам, кроме Керчи и Еникале, которые уступаются России.

2. России уступается также замок Кинбурн с его округом и всею степью, между реками Бугом и Днепром, а Порта удерживает Очаков, Молдавию, Валахию и Архипелагские острова, на выгодных для жителей условиях.

3. Торговля и мореплавание купеческим кораблям дозволяется на всех водах, равно как плавание из Черного моря в Белое (Мраморное) и обратно, и в этом отношении русские подданные пользуются преимуществами, предоставленными подданным Франции и Англии.

4. Порта обязалась заплатить России за военные издержки 4500000 рублей.

По словам Императрицы Екатерины II, турки, лишившись Крыма и всех татарских орд, лишились на будущее время значительного числа войск, тем более полезных, что содержание их Порте ничего не стоило, а уступка нам трех пристаней на Черном море дает нам способ вредить Порте в самых для нее чувствительных местах, если б она опять покусилась на войну с нами, вследствие посторонних происков.

Известие об этом мире произвело сильное впечатление в кабинетах главнейших Европейских держав. "Невероятно, до какой степени простирается в Париже зависть к нашим успехам", писал наш посол князь Иван Сергеевич Барятинский из столицы Франции. В Австрии было страшное негодование против турок, заключивших подобный мир; главный министр Марии-Терезии князь Кауниц говорил: "Турки вполне заслужили несчастие, которое их постигло, частью своим слабым и глупым ведением войны, частью недостатком доверия к державам, которые, особенно Австрия, желали высвободить их из затруднительного положения. Зачем не потребовали они посредничества Австрии, Англии и Голландии".

Великий король и лукавый союзник — Фридрих II пробовал внушать в Петербурге, что этот мир непрочен, и переслал депешу Цегелина о том, что Порта просит Прусского короля употребить свои добрые услуги для смягчения условий Кучук-Кайнарджийского мира. Но все это не имело успеха.

Торжественное празднование этой знаменитейшей услуги графа Румянцева не могло, однако, состояться своевременно — отчасти по болезни виновника торжества. Он лежал в постели, в мучительной болезни, в таком изнеможении, что ему на помощь для окончания мирного дела и принятия начальства над армиею был назначен князь H. B. Репнин, который должен был ехать чрезвычайным послом в Константинополь для утверждения мирных условий подписью султана. Приехав в Фокшаны, князь Репнин писал князю Потемкину 15-го сентября 1774 года: "Я нашел фельдмаршала в крайней еще слабости и не в состоянии встать с постели, хотя уже из всей опасности вышел. Жалко на него глядеть и на всех, здесь находящихся, — из всего города сделалась больница". Репнин полагал, что недели через три или четыре фельдмаршал придет в желаемые силы и тогда нет надобности ему, Репнину, при нем оставаться. Но граф Румянцев еще не оправился вполне от болезни, как на него, особым рескриптом, были возложены новые обязанности, а именно — заведование бывшею в Крыму второю армиею (вместо князя Долгорукова) и улаживание возникших татарских дел. Должно заметить, что после подписания мирного договора в Кучук-Кайнарджи было предписано князю Долгорукову, находившемуся со вверенною ему армиею на Крымском полуострове, очищать постепенно Крым, оставив гарнизоны в Керчи и Еникале. Князь не замедлил приступить к исполнению этого приказания, но в это время в Крым высадился турецкий сераскир Алибей и Крымский хан Сагиб-Гирей не только не оказал ему никакого сопротивления, но выдал ему даже Веселицкого, Русского при нем в то время резидента. Это побудило наше правительство предписать князю Долгорукову не очищать Крыма ранее, как турецкие войска покинуть полуостров или по мере их выхода; с турками и татарами, дабы не подано было с

нашей стороны ни малейших поводов ко вражде, поступать с такою разборчивостью, чтоб всегда удаляться от первых задоров. Пока составляли и посылали это предписание, князь Долгоруков прислал донесение, что он войска выводить из Крыма, а сам, по слабости своего здоровья, просит увольнения в Москву, с позволением сдать команду старшему генерал-поручику Щербинину (командовавшему недолго: на его место вскоре был назначен князь А. А. Прозоровский). Эта просьба князя была уважена и вскоре за тем главное командование войсками в Крыму было возложено на больного графа Румянцева. Турецкие войска вскоре, впрочем, покинули Крым, вместе со своим флотом; Веселицкий был освобожден, но татары были преисполнены крайнего отвращения ко всем оказанным им благодеяниям и не пожелали принять дарованной им Кучук-Кайнарджийским миром вольности. Они послали в Константинополь особых депутатов просить, чтобы отношения их к Порте были бы прежние, причем депутаты должны были заявить, что они никогда не переставали желать раболепствовать Порте по-прежнему, как это доносили еще и князь Долгоруков и Веселицкий. Графу Румянцеву при таких обстоятельствах было тяжело заведовать двумя армиями, и хотя он и писал Ее Величеству, что "пощады не делаю ни здоровью, ни самой жизни своей, против совету докторов жертвую вседневно последними силами исполнению моей должности", но, тем не менее, он просил Императрицу о назначении для второй армии или прежнего командира — князя Долгорукова, или кого-либо другого, хорошо знающего дела того края [Таким лицом был позднее избран, как упомянуто выше, князь Прозоровский.]. Тем временем великий визирь, ввиду заявления Крымской депутации и подстрекаемый немало французским представителем в Константинополе Шуазелем не признавать независимость татар Крымского полуострова, просил графа Румянцева письмом об изменении мирных условий трактата, касающихся татар и Дунайских княжеств. Граф Румянцев, в ответном письме, выразив крайнее свое удивление по поводу подобного желания, высказал, что перемена священных договоров вслед за их постановлением была бы предосудительна достоинству и славе Высочайших дворов и решительно отказал великому визирю в его домогательстве.

Посланному же в Константинополь для улажения татарских дел полковнику Петерсону он разрешил обещать сто, двести и, наконец, триста тысяч рублей тому, кто возьмется уничтожить все происки недоброжелательных людей и довести дело до того, чтобы ратификация была отправлена в Петербург без всяких изменений в первоначальном договоре. Это скоро было достигнуто, и Петерсон уже 5-го ноября, из Константинополя, поздравлял Румянцева с утверждением Кучук-Кайнарджийского договора без всякой перемены. Но татары, домогавшиеся полной независимости от султана, были по-прежнему недовольны тем, что должны считать султана своим духовным владыкою и молиться за него. Этим настроением татар воспользовался Шагин-Гирей, калга-султан Крымский, главный над Ногайскими ордами. Он начал волновать татар — и не без успеха, особенно на Кубани, и сообщил Щербинину, что есть возможность склонить ногаев к протесту против поведения крымцев (желавших упорно оставаться под турецким владычеством) и даже возведению на Крымское ханство его, Шагин-Гирея, если будет ему отпущено сто тысяч рублей и несколько войска для охраны. Совет в Петербурге признал, что предложение Калги весьма полезно к утверждению сооруженной нами татарской области; что Калга, будучи обязан нам возведением своим на ханство, останется совсем преданным к нашей стороне, и, таким образом, татары нечувствительно отвыкнут от турок и могут сделаться, наконец, совершенно от них независимыми. Тем временем, граф Румянцев получил, как выше сказано, известия от Петерсона об утверждении Портою мирного трактата. Не желая препятствовать водворению мира новыми движениями на Кубани, он предписал Щербинину приостановиться исполнением плана Шагин-Гирея. В Петербурге с этим согласились, и 15-го декабря было дано надлежащее о том предписание Щербинину, с тем, однако, чтобы он удержал татар к тому в готовности и не допускал их переселяться в старые их жилища. Этим закончились на время происки Шагин-Гирея и на Крымском полуострове восстановилась, хотя и ненадолго [В конце 1775 г. был свергнут преданный России Сагиб-Гирей и возведен приверженец Турции Девлет-Гирей, свергнутый Россиею, причем был возведен Шагин-Гирей.] тишина, доставившая возможность отправить в Константинополь чрезвычайным и полномочным послом князя H. В. Репнина, причем графу Румянцеву пришлось позаботиться снабжением его надлежащим конвоем и различными другими воинскими чинами. Вскоре после этого состоялось в Москве торжественное празднование, 10-го июля 1775 г., заключенного с турками мира в Кучук-Кайнарджи, подробно описанное в Камер-фурьерском журнале за 1775 год (стр. 432—478). Сообщим о нем в самых кратких словах. Граф Румянцев прибыл для торжества в Москву в начале 6-го часа пополудни 8-го июля, прямо в Императорский дворец у Пречистенских ворот, был встречен дежурным генералом кн. Г. А. Потемкиным и препровожден к Ее Величеству, а затем к Их Высочествам, после чего в дворцовой карете отбыл в приготовленный ему для жительства Коломенский дворец, в котором и проживал во время своего пребывания в Москве в 1775 году. От предполагавшегося торжественного въезда в Москву фельдмаршал уклонился, и 9-го июля Ее Величество, вечером, прибыла простым выходом в город, в Кремлевский дворец, и шествовала к всенощному бдению в Успенский собор. Во время чтения св. Евангелия на Ивановскую колокольню был совсем поднят большой колокол весом 3500 пудов. В пятницу, 10-го числа, в день торжества, в 9 ч. утра, был торжественный съезд всех особ, имеющих приезд во дворец, затем — парадный выход Ее Величества, в малой короне, под балдахином, из дворца по Красному Крыльцу в Успенский собор, причем фельдмаршал граф Румянцев шел впереди Ее Величества в фельдмаршальском мундире (а не в орденском уборе). Их Высочества следовали за Ее Величеством. После божественной литургии произнес приличную торжеству речь преосвященный Платон, а затем было благодарственное молебствие и при возглашении песни "Тебе Бога хвалим", по данному сигналу ракетою, была произведена пушечная пальба из всех пушек на Красной площади и колокольный звон у всех церквей, во время которых подносились поздравления Высочайшим Особам. После этого все собрались в Грановитую Палату, где, в присутствии Императрицы, генерал-прокурор князь А. А. Вяземский именем всех верноподданных читал поздравительную и благодарственную речь на благополучное заключение мира, по прочтении которой именем Ее Величества отвечал вице-канцлер граф Остерман. После этого Императрица, стоя на троне, жаловала к руке всех находившихся в Грановитой Палате, а затем д. т. с. А. В. Олсуфьев, стоя на нижней ступени трона, читал вслух о милостях и наградах, пожалованных в этот день различным лицам, принимавшим участие и содействовавшим заключению мира, причем одним из первых явился граф Румянцев, который в тот день удостоился получить: 1) похвальную грамоту с прописанием службы его в прошедшую войну и при заключении мира с прибавлением к его званию прозвища Задунайского, причем ему жаловались; 2) за разумное полководство — алмазами украшенный повелительный жезл или булава; 3) за храбрые предприятия — шпага, алмазами украшенная; 4) за победы — лавровый венок; 5) за заключение мира — масляная ветвь; 6) в знак монаршего за то благоволения — крест и звезда алмазами украшенного ордена Св. Ап. Андрея; 7) по честь ему, фельдмаршалу, и в поощрение потомству его примером — медаль с его изображением; 8) для увеселения его — пять тысяч душ, староство Гомельское; 9) для построения дома — сто тысяч рублей; 10) для его стола — серебряный сервиз; 11) для убранства дома — картины; 12) граф Румянцев немного ранее этого, 6-го марта 1775 г., был зачислен уже полковником в списки кирасирского военного ордена Св. великомученика и победоносца Георгия полка (ранее бывший Кирасирский графа Миниха полк) и состоял таковым по день своей кончины. По прочтении всего списка лиц, удостоившихся наград, эти лица приносили Ее Величеству благодарение, а затем все направились из Кремля торжественным шествием во дворец, что у Пречистенских ворот, причем происходила пальба из 41 пушки и звон на Ивановской колокольне; в то же время генерал-майор Пав. Серг. Потемкин, с двумя герольдами верхом, бросали народу особо приготовленные жетоны. По прибытии во дворец, всем участвовавшим в шествии придворным чинам розданы были большие золотые медали. Во дворце был обед, причем граф Румянцев с весьма немногими сидел за столом, с Императрицею, во внутренней комнате. Вечером и за полночь в городе все дома были иллюминованы. В следующие затем дни были обычные при дворе обеды, балы, маскарады и прочие празднества, завершившиеся разными увеселениями, устроенными для народа на Ходынке, в присутствии Ее Величества и всего ее двора. Эти увеселения начались 21-го июля и закончились в четверг, 23-го числа. Народу даны были 4 жареных быка, а также множество жареной живности на особых пирамидах, были устроены фонтаны с виноградными винами и т. д. Кроме того, были различные, увеселительные игры, и в том числе три открытых театра, в которых являлись акробаты с разными штуками, играла музыка, плясали и пели цыгане и цыганки и т. д. В нарочно устроенной круглой каланче, названной Азовскою, был приготовлен обед для особ духовных и первых пяти классов, заседавших по классам их, за особыми столами, под номерами, на что раздавались особые билеты. При этом граф Румянцев заседал вместе с Ее Величеством за столом № 1, а Его Высочество наследник заседал за столом № 2 с матерью фельдмаршала, графинею Марьей Андреевной Румянцевой. Вечером 23-го числа был зажжен фейерверк, продолжавшийся до 12 часов, по окончании которого Ее Величество посетила маскарад и, побыв малое время, возвратилась с Ходынки во дворец.

По окончании празднеств граф Румянцев, оставаясь в Коломенском, бывал очень часто у Императрицы в самой Москве, обедал очень часто с нею и принимал участие в ее поездках по окрестностям этой столицы, как-то в село Коломенское, 4-го августа, где смотрели вновь построенный оперный дом возле дворца, на Царе-Борисовские пруды — 8-го августа, где занимались ловлею рыбы, причем казак варил уху по-своему, в Царицыно — 19-го августа, в подмосковное село Веры Борисовны Лопухиной в 12-ти верстах от Царицына — 25-го августа, в Фили к г. обер-шенку Алек. Александ. Нарышкину — 1-го сентября, также в Воскресенский монастырь и село Ивановское (принадлежавшее В. Б. Лопухиной) — 13—14-го августа, а затем в село Ярополчь, принадлежавшее в то время графу Захару Григор. Чернышеву, где пробыли до 17-го сентября. Граф Румянцев участвовал также в путешествии Ее Величества в г. Коломну и обратно, причем посетили графа Петра Борисовича Шереметева в селе Маркове и Мещеринове (с 13-го октября по 17-е число), а также Голутвин монастырь, и принимал участие в шествии на охоту для стреляния тетеревей в Подмаксинской роще, в 12 верстах от Москвы, 23-го октября. Императрица 28-го октября посетила также с особами ее свиты подмосковное село Кайнарджи (ранее Троицкое, в 20-ти верстах от Москвы), принадлежавшее графу П. А. Румянцеву, который выехал ей на встречу из своего села верстах в трех и был очень польщен этим посещением.

Румянцев участвовал также на большом бале-маскараде, где была кадриль в турецком платье, бывшем 15-го ноября, на котором присутствовал и чрезвычайный полномочный Турецкий посол, разговаривавший с Румянцевым и сидевший за ужином рядом с ним.

В это пребывание Румянцева в Москве на него, особым рескриптом от 5-го ноября 1775 года, было возложено главное начальство над кавалериею нашей армии, которая, по словам рескрипта, "в бывшую Прусскую войну из неустройства или, паче сказать, из небытия его единственно искусством и трудами приведена была в доброе состояние". Фельдмаршалу теперь предоставлялось устроить кавалерию в наилучшем виде. Помимо этого важного и сложного дела, ему же поручалось в то время на словах, как это надо заключить из позднейших повелений, окончательное устройство Крыма, о чем сказано ниже. В том же 1775 г., ноября 8-го, графу Румянцеву было Высочайше дозволено писать свое отчество с окончанием вич. Заметим при этом, что это же преимущество было даровано позднее графу К. Г. Разумовскому — 11-го декабря и князю Г. А. Потемкину — 20-го января 1776 г.

Императрица, как известно, пробыла в Москве до 7-го декабря 1775 г., когда предприняла обратную поездку в Петербург и, посетив при этом также города Серпухов, Тулу, Калугу, прибыла в столицу 24-го декабря. Граф Румянцев не сопровождал Ее Величества в этом путешествии, но оставался в Москве и в Кайнарджи, которое покинул, оправившись от болезни, сильно беспокоившей его, по временам, в продолжение пребывания его в Москве. Он только 20-го февраля 1776 г. прибыл в Черешенки, откуда писал графу H. И. Панину о худом состоянии своего здоровья, о том, что силы его весьма слабеют (21-го марта), и П. В. Завадовскому (того же 21-го марта), что принужден будет коснуться последнего пособия — целительных вод, и что здоровье его требует великой починки, — "не знаю, откуда начать" (письмо 10-го апреля). При таком расслаблении и "стеня под самым легким бременем дел, здесь (в Малороссии) отправляемых", Румянцев вдруг получил рескрипт Ее Величества от 18-го апреля 1776 года, чтобы он поспешил приехать в Петербург, так как Государыня желает сделать его участником в "верном, нужном и приятном деле, о коем инако не желает объявить ему, как при свидании с ним". При этом Екатерина II добавляла, что "ожидает увидеть его дней чрез двадцать конечно". Граф Румянцев, естественно, был очень взволнован этим таинственным приглашением, тем более, что и преданный ему П. В. Завадовский, выражая свое удовольствие вскоре увидеть своего благодетеля в столице, не открывал ему, соблюдая тайну цареву, в точности сущность дела, для которого граф столь скоро призывался, и только добавлял: "Храни Бог от поездки отговариваться; весьма неугодно будет Государыне и Великому Князю". Очень вероятно, что эти последние слова преодолели колебания фельдмаршала ехать в столицу, в которой, по прибытии своем, он узнал и о цели его вызова, состоявшей в следующем. По кончине первой супруги Наследника престола, Великой Княгини Наталии Алексеевны 15-го апреля 1776 г., ему намечена была тогда же, при содействии брата Прусского короля Фридриха II, принца Генриха, находившегося в то время в Петербурге, в новые супруги одна из родственниц короля, принцесса Виртембергская, пребывавшая в это время в Берлине. Для ознакомления с предназначавшеюся ему супругою Великому Князю предстояло совершить поездку в Берлин, причем, по желанию Императрицы, его должен был сопровождать фельдмаршал граф П. А. Румянцев. Прибыв в Петербург в начале июня 1776 года, граф отправился с Его Высочеством в Берлин в сопровождении графа Н. И. Салтыкова, Нарышкина и князя Куракина. Они ехали из Царского Села на Ригу и Мемель в Шланген, где, на границе с Пруссиею, были торжественно встречены известным генералом Фридриха II Лентулусом, земскими чинами, графом Денгофом и бурграфом Дона. После этого все поехали в Кенигсберг, Диршау и Данциг, осматривали аббатство в Оливе и, миновав затем Вейсензе, совершили торжественный въезд в Берлин в золоченых каретах. Король Фридрих II сделал все распоряжения, чтобы обставить проезд сына своей союзницы в Берлин самым торжественным образом, а самое пребывание его в Берлине сделать для Великого Князя чрезвычайно разнообразным, причем оказал много лестного внимания и самому графу Румянцеву. В Потсдаме 29-го июля король устроил для прибывших большое воинское учение не только войскам, стоявшим в Потсдаме, но и королевской гвардии, пришедшей для этого из Берлина. Фридрих II, желая почтить и польстить графу Румянцеву, на ученье намеревался изобразить различные движения и построения, совершенные Русскими войсками в знаменитой Кагульской битве. Существует рассказ, что фельдмаршал будто бы принял все эти движения войск за совершенные не по его приказанию при Кагуле, а по распоряжениям какого-либо греческого или римского полководца и выразил это довольно громко, что, конечно, не могло быть приятно королю, если только все это справедливо.

Граф Румянцев, как сопровождавший Великого Князя, участвовал на всех празднествах, собраниях, обедах и пр., происходивших при Берлинском дворе, ездил также к принцу Генриху, проживавшему в своем замке Рейнсберг, близ Берлина, где пробыл два дня, и затем, 8-го августа, отправился в обратный путь чрез Швет в Кенигсберг в сопровождении того же Лентулуса, с которым и расстался в этом городе. Посетив Митаву, где их встретил наш генерал-губернатор Браун, а затем Ригу, путешественники прибыли в Царское Село 14-го августа, в 8 часов вечера. После этого граф Румянцев оставался в столице до самого бракосочетания Великого Князя, бывшего 14-го сентября (на котором присутствовал), а также и на всех происходивших по этому случаю придворных торжествах. Затем, с разрешения Ее Величества, граф поехал на некоторое время в свой любимый Буртнек, где пробыл до осени, и вернулся в Малороссию осенью 1776 года, выразив Ее Величеству свою готовность принять на себя выработку проекта, по которому войско, во всех отношениях, не являлось бы тяжестью общенародною, и количество его было бы соразмерно внешнему и внутреннему оного употреблению. При этом он испрашивал дозволение уклониться в уединение, но, не получив на это разрешения, вступил в управление вверенным ему краем и не замедлил подтвердить строжайше, в том же 1776 г., о нечинении ссор, драк и смертоубийств, нередко происходивших между обывателями и воинскими командами, и о нечинении последними никаких утеснений и обид жителям, довольствуясь тем, что определено им законами.

В конце того же 1776 года Императорская Академия Наук, в торжественном заседании 29-го декабря, в присутствии Наследника престола Великого Князя Павла Петровича, принца Генриха Прусского (брата Фридриха II), князя Понятовского и прочих лиц, избрала фельдмаршала графа Румянцева почетным своим членом вместе с графами H. И. Паниным и З. Гр. Чернышевым, Ив. Ив. Шуваловым и другими лицами.

По возвращении своем в Глухов граф П. А. Румянцев не замедлил приступить к выполнению некоторых мер, указанных ему, несомненно, Императрицею в бытность его в Москве и направленных к непосредственному подчинению Крыма Российской Империи. Ему было, между прочим, указано составить предстоящею весною кампаменты из войск наших в стороне Крыма и Кубани. Он это составил, и Екатерина II поручила ему расположить войска по разным в Крымской стороне пристойным местам, по границе и по Днепру и вместе с тем подтверждала князю Потемкину в 1776 году доставлять Румянцеву все нужные снабжения и пособия, дабы ни в чем не могло повстречаться никакого недостатка или упущения, "так как теперь наступило уже время к действительному произведению порученного от нас графу Румянцеву предприятию на Перекоп и Линию". В Крыму в это время происходили внутренние раздоры, которыми желательно было воспользоваться. Не задолго перед этим был свергнут Крымский хан Сагиб-Гирей, бывший ханом с 1771 года, который своим пристрастием к европейским порядкам и обычаям очень раздражал татар и усилил число приверженцев Турции, которые и провозгласили ханом своим Девлет-Гирея.

Турция за преданность его султану обещала возвратить Керчь, Кинбурн и Еникале. Граф Румянцев стал принимать меры к составлению партии преданному России Шагину-Гирею (брату низвергнутого Сагиба) и к изгнанию Девлета-Гирея. Вместе с тем Румянцев заботился принудить турок к выполнению ими одного их условия Кучук-Кайнарджийского мира, именно о выводе турецких войск из Крыма. При помощи денег и различных подарков Шагин-Гирей был избран в 1776 г. ханом ногайских орд; оставалось только склонить Турецкого султана признать его в этом достоинстве и выдать ему обычную грамоту. Но это очень затянулось, а между тем граф Румянцев направил к Перекопу и далее отряд русских войск под начальством князя Прозоровского. В то же время другой отряд, под начальством де Бальмена, шел чрез Чунгары к Арабату, а третий, бригадира Бринка — к Тамани и занял Темрюк. Прозоровский, несмотря на крайне неблагоприятное для похода осеннее время, успешно занял весь Крымский полуостров и тем много содействовал признанию Шагин-Гирея (находившегося в то время еще в Абхазии), ханом всего Крыма. Прежний же хан Девлет-Гирей и его приверженцы сперва всячески противодействовали новому хану и нашим войскам, но скоро Девлет лично удалился в Константинополь, где жаловался Порте на притеснения Шагин-Гирея при помощи русских войск. Князь Прозоровский составил от татарских обществ грамоты в Петербург и Константинополь, в которых излагались сведения о событиях в Крыму и опровергались жалобы Девлета, причем в грамоте к Екатерине и выражалась от татар благодарность Ее Величеству за присылку войск в Перекоп и избавление страны от коварства Девлета. Граф Румянцев же предписывал князю Прозоровскому не мешаться в дела, касающиеся самодержавной власти хана (именно права назначить себе преемника), и разместить свои войска так, чтобы иметь жителей полуострова под наблюдением войск и в то же время иметь возможность отразить турок в случае высадки их на берега Крыма и полуострова Тамани. Для лучшего достижения означенных двух целей князь Прозоровский просил графа Румянцева отрядить из Кизикермена в Шагин-Гирейский ретраншемент один пехотный полк и 5 эскадронов кавалерии. Шагин-Гирей, по словам князя Прозоровского, человек слабого сложения, больной, но самолюбивый и настойчивый, которого "в понятие справедливости никак привести нельзя", скоро вызвал всеобщее к себе неудовольствие различными несвоевременными и несообразными с обстоятельствами распоряжениями, своею надменностью в обхождении с окружающими его и своим презрением к подвластному ему народу. Он вскоре представил графу Румянцеву, 21-го апреля 1777 г., особый присяжный лист, которым Крымское общество татар отказывалось от избрания впредь ханов, видя вредные для себя от этого последствия. При этом Шагин-Гирей просил представить это на одобрение и утверждение Ее Величества. Князь Прозоровский из лагеря при Бузлыке поздравлял графа Румянцева с подобным актом, которым вводятся союз, мир и тишина в стране... Шагин-Гирей, кроме того, намеревался уравнять армян и греков, в податях и преимуществах с магометанами, заводил регулярное у себя войско на случай внезапного возмущения после ухода русских войск, устраивал крепость у Бахчисарая на горе и т. д. Все это вместе привело, в октябре 1777 года, к восстанию новонабранных Шагином-Гиреем регулярных войск, к которому скоро примкнула и масса простого народа. Восстание распространилось по всему полуострову и поставило в крайне затруднительное положение войска князя Прозоровского, размещенные небольшими отдельными отрядами по всему Крыму. Вести правильной войны с мятежниками князь Прозоровский не имел никакой возможности и просил графа Румянцева усилить его корпусом Гудовича, дабы обратить оный для действия против турецкого десанта; сам же он с вверенными войсками, будет продолжать усмирять всеместный бунт. Граф Румянцев, пребывая в своих имениях, то в Парафеевке, то в Вишенках, то в Буртнеке и полагаясь на боевую опытность князя Прозоровского и на мужество его войск, был убежден, что мятеж скоро будет прекращен; он усматривал в мятеже только одну интригу Порты с целью свергнуть Шагин-Гирея и не удовлетворял просьбы князя Прозоровского о присылке ему подкрепления, имея презрение к невежеству татар в военном деле, а также находя, что князь имеет достаточно войск для усмирения мятежа в Крыму. Он писал князю, что надо принимать меры такие, которые бы положили предел мятежу сообразно их натуре и нашей пользы. Прозоровский не оставлял без возражений замечания и советы фельдмаршала и между ними возникла очень любопытная переписка-полемика, во время которой граф Румянцев тем не менее отправил из Кизикирменя два полка в Перекоп, а другие два расположил так, чтобы они могли поспеть по мере надобности и к Перекопу и к Кинбурну. Этот мятеж в Крыму смутил Румянцева настолько, что он 30-го октября 1777 года высказывал Императрице предположение, не лучше ли, "оградясь от татар, оставить их в зависимости от Порты, а в замену одержать в прибавок некоторые выгоды для нашей торговли на Черном море или гавань способнейшую от оной". Потемкину же он писал 14-го ноября того же года, что всего досаднее, что из всего военного искусства не изыскиваются и образы, как против татар войну вести и каковыми бы привести себя от них в некоторое безопасное положение, разве двумя тысячами Донских казаков. В письмах к графу H. И. Панину он высказывал, что "по неприязни турок не видится надежды кончить дело в Крыму". Граф Румянцев полагал, что по образу, как ведет себя Порта, должно ускорить решительным о Крыме определением. Князь же Прозоровский, однако, благодаря стойкости русских войск и распорядительности таких ближайших начальников, как Михельсон, Тунцельман и др., успел сосредоточить свои отдельные отряды, соединиться с графом Бальменом и занять Карасу-Базар, после чего на берегу Сиваша князь Прозоровский разбил главного предводителя бунтовщиков Сеит-Велидтаз-агу 11-го декабря 1777 года, после чего и вся восточная часть Крыма от Кафы до Карасу-Базара была очищена от мятежников. Затем князь Прозоровский стал постепенно очищать от них прочие части полуострова. Но в то время прибывший из Очакова Селим-Гирей высадился в Акмечети, был избран бунтовщиками ханом и дошел до р. Бештерека, близ Салгира. Это встревожило графа Румянцева, получившего от князя Прозоровского сообщение, что в Порте возымела преобладание воинствующая партия, которая, признав Шагина-Гирея недостойным ханского звания и заслуживающим смерти, решила сказать поддержку бунтовщикам в Крыму и отправила в Черное море 8 турецких кораблей. Граф Румянцев предписал князю Прозоровскому отклонять татар от Селим-Гирея и прекратить мятеж и сообщил верховному визирю о нарушении Портою мирного ее трактата с Россиею. Вместе с тем он вызвал резидента при Крымском хане Константинова и поручил ему действовать на хана и его правительство и побудить их доказать свою непоколебимую привязанность и верность Императрице и усердие к отечеству и, кроме того, дал ему непроницаемой тайны поручение: убедить хана отправить к Порте двух мазаров для признания султана первосвященником и для испрошения у него себе духовного благословения, а после этого — стараться укрепить Кубань за Шагин-Гиреем и приводить ее обывателей в единомыслие... Граф Румянцев, истощив уже свои внимание и мысли на наставления, даваемые по Крымским делам, просил Потемкина, "своего дражайшего друга", помочь ему своими советами и наставлениями. В то же время граф Румянцев доносил Императрице о затруднениях, неизбежных при войне с турками в Крыму, опять просил снабдить его "решительным определением о Крыме и наставлением о дальнейшем пребывании в Крыму наших войск, находя, что таковое несогласно с нашим трактатом с Турциею. Он получил обширный рескрипт от 16-го февраля 1779 г., которым повелевалось прекратить мятеж в Крыму и восстановить власть хана Шагин-Гирея, действовать его именем и силою указов его дивана, везде, где случай представится, принять под защиту наших войск всех преданных нам татар и христиан; в Кубани же составить независимое от крымских татар благонамеренное общество, под властью Шагина-Гирея. Если же мятеж не будет прекращен — занять в стороне Перекопа позицию, в которой удобно отражать мятежников и прикрывать Керчь, Еникале и наши сообщения с Кубанью. Тем временем кн. Прозоровский, стеснив мятежников у Инкермана, принудил их просить помилования, но Селим-Гирей и другие татарские начальники ранее этого отплыли, 10-го февраля, в Турцию. Весь Крым был покорен Шагину-Гирею. Чтобы еще более отклонить татар от содействия туркам, граф Румянцев приказал выдать бедным, пострадавшим от мятежа, 40000 рублей, советовал хану удалить татар от берегов моря, чтобы пресечь им всякое сообщение с турками, распускал слух о приближении двух наших армий. В то же время он возымел мысль переселить из Крыма христиан в Россию, ради предохранения их от утеснений и свирепств, которым они могут подвергнуться от магометан. Хан был решительно против подобного распоряжения, лишавшего его немалой части дохода; правительство хана опасалось, что Порта сочтет подобную меру посягательством России на обращение Крыма в свою провинцию. Митрополит в Крыму Игнатий находил это переселение делом возможным; князь же Прозоровский считал оное совсем излишним, ввиду имевшегося намерения присоединить весь Крым к Империи, когда христиане будут здесь первыми жителями, и выводить их отсюда незачем. Переселить христиан граф Румянцев намеревался на хорошие земли в Новороссийской и Азовской губерниях.

Эта мера вызвала негодование Шагин-Гирея, который резко переменил свое обращение с А. В. Суворовым, заменившим с 23-го мая 1778 г. князя Прозоровского, и нашим президентом при нем Константиновым: он стал избегать всякого с ними сношения. Граф Румянцев, узнав об этом, объяснил эту перемену тем, что Шагин-Гирей, желая примириться с Портою, готов сделать ей уступки в независимости татар, лишь бы она скорее признала его в ханском достоинстве. Румянцев решился возобновить с Портою переговоры о судьбе татар, причем могли выясниться причины, по которым Порта упорствует в непризнании ханом Шагина-Гирея. С этою целью граф Румянцев испросил разрешение ее Величества сделать с нашей стороны первый шаг в готовности уступить Порте что-нибудь в статье о независимости татар, потребовав за это уступки г. Очакова с округом. Хан же Шагин-Гирей намеревался просить об отмене выселения татар, которое начал производить уже А. В. Суворов. В продолжение этих сношений мерами Суворова было переселено в Азовскую губернию в конце июня месяца уже 3000 обоего пола городских жителей [Всех же вообще христиан было переселено в Азовскую губернию 31609 душ обоего пола, на что израсходовано было до 130000 руб.]. Граф Румянцев писал, что такой вывод христиан может почесться завоеванием знатной провинции. Между тем, Шагин-Гирей был очень недоволен за это Суворовым и даже отказался от управления и занятий делами области. Это вызвало в свою очередь неудовольствие и волнение народа, верившего распускаемым слухам, что будто бы русские войска получили приказание избивать магометан. Румянцев, входя в положение хана, предлагал Суворову обходиться с ханом ласково, почтительно, но не таил своего недоверия к хану и отзывался о нем, что он, хан, предпочитает всему свою собственность, оставляет свое отечество, имение и ближних, чтобы следовать своим намерениям, старается всегда проникать по настоящему будущее и т. д. Граф Румянцев колебался, в надежде удержать ханский престол за Шагин-Гиреем, который будто бы побуждал татар к мятежу и присоединению к Турции, намереваясь бежать сам за Кубань и т. д. Затем граф Румянцев представлял о возвращении корпусов Крымского и Кубанского в пределы Империи, для отдыха и чтобы иметь их под рукою ввиду толков об участии России в делах Германии, по поводу возникшего вопроса о баварском наследстве. Сам Шагин-Гирей в январе 1778 года, высказывая графу Румянцеву, что не желает поступать в чем-либо против воли Монаршей и премудрейших постановлений графа Румянцева, в его пользу издаваемых, просил его не оставить своим высоким ходатайством и довести, согласием обеих Империй, положение области татарской до решительного постановления и утверждения. Незадолго пред этим, 8-го января 1778 года граф Н. И. Панин сообщил графу Румянцеву, что Ее Величество возложила на него доверенность по ведению Крымских дел, причем ему было разрешено, дабы не связать ему руки в столь важном деле, устраивать их "по лучшему локальному (местному) усмотрению, к достижению предположенной цели, не ожидая разрешения из С.-Петербурга. Это новое доказательство Монаршего к нему доверия побудило графа Румянцева принять ближайшее участие в дипломатической переписке, происходившей в то время между нашим кабинетом и Константинопольским, при посредстве нашего уполномоченного при Порте г-на Стахиева. Главное содержание этой многословной переписки заключалось в том, что в Константинополе усматривали доказательства полного притеснения и насилия с нашей стороны над свободою татар в том, что войска наши вступили в Бахчисарай и пребывали там после избрания и утверждения нового Крымского султана, а также в том, каким способом означенный хан известил султана о своем избрании. С нашей стороны это все опровергалось, причем было заявлено, что наши войска будут выведены из Крыма немедленно по присылке Портою хану установленных знаков его избрания. Переписка эта долго тянулась, и, наконец, Императрица приказала графу Румянцеву, 27-го января 1778 года, отозваться от своего лица великому визирю, что делается последнее и окончательное предложение Порте, далее которого идти невозможно, именно, что наши войска будут выведены из Крыма немедленно, после того, как Порта признает Шагин-Гирея ханом Крымским и пришлет ему калифское благословение, а также признает независимость татар новою декларациею Это было сообщено великому визирю, давшему ответ, что последняя резолюция Порты есть мир и искренность, для приведения себя в равенство с Россиею; Порта ни на шаг не уступит Черное море ни России, ни татарам; это собственность Турции, и никакой военный корабль не может плавать по Черному морю кроме турецких. Такой ответ убедил Императрицу Екатерину II в тщетности дальнейших переговоров. Она признала нужным начать военные действия осенью, когда турецкие войска расходятся по домам. Она была уверена, что турки будут разбиты, а тогда Очаков и Крым останутся в наших руках "залогом за долг", турками не выплаченный. Открывая графу Румянцеву "сей сокровеннейший замысел" в своем рескрипте от 2-го июля 1778 года, Императрица поручала ему еще раз, ради выиграния времени, в ответе визирю показать податливость к трактованию, а между тем употребить все средства к выполнению ее плана. При этом же графу Румянцеву был дан особый указ о пожаловании ему остальных деревень Гомельского староства, составлявших предмет его домогательств со времени пожалования ему в 1775 году немалой части Гомельского староства. Ввиду осложнений Баварского вопроса в Германии в то время, опасаясь, что наше посредничество в этом деле может вызвать с нашей стороны и военное вмешательство, Императрица, 7-го ноября 1778 г. предписывала графу Румянцеву приостановиться приготовлениями к известной осаде, до дальнейшего о том повеления.

Граф Румянцев вступил в переписку со Стахиевым и с визирем, а также с резидентом Константиновым, которому Румянцев также писал, чтобы он оказывал хану уважение, почет, заботу о его пользе, твердил бы всем султанам в Крыму, что власть хана — главная в Крыму, и т. д. Тому же Константинову граф Румянцев поручал проверить слухи о том, будто бы сам Шагин-Гирей побуждает татар к мятежу и присоединению к Турции, намереваясь сам бежать за Кубань. Неосновательность этих слухов скоро обнаружилась. Шагину-Гирею были вручены богатые от нас подарки, а дан кредитив в 50000 рублей. В то же время переговоры графа П. А. Румянцева с Портою, благодаря содействию Французского посла, кавалера де Сень-При, пришли в желаемому окончанию, и граф Румянцев 7-го апреля 1779 г., из своей Парафиевки, мог сообщить Императрице свою радость, что дела с Портою решились по желанию Ее Величества, а именно, что Порта, после долгих переговоров, 30-го марта 1779 года [Это состоялось до заключения известного Тешенского мира весною 1779 года, по которому Бавария сохранила свою независимость, уступив Австрии небольшое пространство своей земли, и по смерти ее правителя переходила герцогу Карлу Цвейбрюкенскому. Россия, Франция и Немецкая империя поручились за ненарушимость Тешенского договора, который, будучи подтверждением Вестфальского мира, являлся гарантией имперской конституции.] подписала конвенцию, которой, подтверждая Кучук-Кайнарджийский трактат, признала Шагин-Гирея ханом Крымским, — и султан выдал ему благословенные грамоты. Россия согласилась, чтобы ханы Крымские, по избрании их целым народом, испрашивали благословения у султана, и обещала вывести свои войска из Крыма и Тамани в три месяца после подписания конвенции, а из Кубани — в три месяца двадцать дней. По просьбе Шагин-Гирея, на первое время, оставлен был, на случай мятежа, эскадрон кавалерии, две роты и один батальон. На имя графа Румянцева в апреле 1779 г. последовало два рескрипта; одним ему разрешалось, по его о том просьбе, проживать по временам в Белорусских его деревнях без всякого формального отпуска, тем более, что он "и в сем пребывании другим должностям, на нем лежащим, удовлетворить не упустит". Другим рескриптом предписывалось ему сделать распоряжение об изготовлении ратификации договора и подарков участвовавшим в переговорах, учинить пристойную публикацию от себя Высочайшим именем, вывести войска из Крыма, оставив немного, под видом гарнизона, в Керчи и Еникале. Граф Румянцев не замедлил все это исполнить, чем и завершилась деятельность его по приведению Крыма в необходимость отдаться России. Дальнейшие меры в том направлении осуществлялись уже по указаниям свыше чрез князя Потемкина, на которого было возложено заведование Крымскими делами в 1782 году.

Императрица Екатерина II, как известно, вступила в переговоры с Австриею относительно событий, могущих произойти от смут в Крыму, после чего последовал 14-го декабря 1782 г. рескрипт на имя Потемкина о присоединении Крымского полуострова к России: "не иначе, что поводом к таковому присвоению долженствуют служить некоторые точно означенные случаи". Потемкину вменялось стараться преклонять татар на нашу сторону, внушать им, чтобы подали просьбу о присоединении Крыма к России, осыпать хана милостями и т. д. В начале 1782 г. вспыхнуло сильное восстание против Шагин-Гирея, вызванное его жестокостями. Он был принужден удалиться в Таганрог, а затем Крымские татары просили Ее Величество о принятии их под свое покровительство. Указом от 8-го апреля 1783 г. Крым был присоединен к России; Шагин-Гирей отказался от престола и был переведен в Воронеж, а затем в Калугу; обыватели Крыма приведены к присяге на верность Российской Империи 28-го июня 1783 г., в день восшествия на престол Императрицы Екатерины II; Турция признала присоединение полуострова Крыма конвенциею от 28-го декабря 1783 года.

Занимаясь делами Крыма, граф Румянцев по временам указывал Малороссийской Коллегии на худое состояние дорог в Малороссии и на неисправности мостов, предписывая принять меры к приведению их в должное состояние и составить им описание с чертежами; заботился о приведении мер и весов к одинаковому размеру, о прекращении нищенства и прошения милостыни; предписывал осторожное обращение с огнем в лесах и поселениях для отвращения пожаров и т. д. Он в то же время получил повеление озаботиться введением в Малороссии Учреждения о губерниях 1775 года. По этому Учреждению, для исправления различных недостатков и злоупотреблений, существовавших в общем управлении губерниями, Императрица Екатерина II предназначала разделить Империю на губернии меньшего объема, чем прежде существовавшие, именно заключавшие в себе от 300 до 400 тысяч обывателей, и самые губернии разделить на уезды, содержащие от 20 до 30 тысяч жителей, и всю совокупность административных и судебных дел распределить между специальными управлениями, действующими более или менее самостоятельно на точном основании законов, причем заведование судебными делами отделено было отчасти от административных учреждений. Ближайшее и непосредственное управление или заведование каждою губерниею было возложено на губернаторов, или правителей наместничества, на которых лежала и ответственность за управление губерниею. Высший же надзор и общее наблюдение на местах за администрациею вообще и действиями сословий (которым был предоставлен также и выбор лиц на некоторые должности) лежали на Наместниках государевых, или генерал-губернаторах, которые назначались один на две губернии и даже на три. Наместнику этому подчинялись и войска, находящиеся в вверенных ему губерниях. Пределы его власти не были точно определены; в Положении сказано, что он обязан строгое и точное взыскание чинить со всех подчиненных ему мест и людей, не должен быть ни законодателем, ни судьею, не имеет права наказывать без суда и т. д. Контроля по закону над ним не было; он находился под непосредственным наблюдением Его Величества и Сената.

Положение о губерниях 1775 года вводилось в Империи постепенно, и граф Румянцев получил в 1776 году Высочайшее повеление озаботиться о введении означенного Положения в Малороссии. Ему предстояло составить предположение о разделении Малороссии на три губернии или наместничества, примерное расписание каждого наместничества, разделение его на уезды, осмотреть их удобность, сообразить, какие города назначить губернскими и уездными и т. д., и все это с планами представить на Высочайшее утверждение, вместе со списками лиц, предназначаемых к отправлению новых должностей. После Высочайшего утверждения всех означенных предположений графа Румянцева на него же было возложено приступить к самому открытию наместничества и установлению границ между ними и вновь образованными уездами. Граф по означенным обязанностям вел немалую переписку с преданным ему А. А. Безбородко, постоянно обращаясь к нему за советами, указаниями, наставлениями по разным возникавшим вопросам, ввиду того что он сам не занимался ими ранее, а к тому же и по слабости своего здоровья, которое препятствовало ему отлучаться для осмотра на месте будущих наместничеств. Он позднее, в 1781 г., 24-го августа, доносил Ее Величеству, что по введению Положения о губерниях в Малороссии очень много трудился Милорадович [Он и был назначен правителем Курского наместничества.] и понес неусыпные труды, работая за Румянцева, "по причине и крайнего моего изнеможения, в коем я от прошедшей осени и поныне нахожусь". — Тем не менее, графу Румянцеву удалось открыть торжественно, 27-го декабря 1779 года, Курское наместничество, причем он сам произнес две довольно обширные речи, преисполненные похвал Великий Императрице. Подобным же образом были открыты и прочие наместничества: Слободско-Украинское или Харьковское в 1780 году и Новгород-Северское или Курское в 1781 году, о чем было письменно доложено графом Румянцевым Ее Величеству. За открытие наместничества ему было Высочайше пожаловано 15000 рублей, и он приносил благодарность за щедрые и беспримерные благодеяния Ее Величества, непрестанно на него изливаемые.

Граф Румянцев в 1780 г. издал от себя весьма обстоятельный и практический Наказ о приказном и сельском порядке в отношении крестьян, конечно — только казенных или государственных. Это — своего рода Устав сельского хозяйства, в котором излагалось, в виде наставления, как надзирать за хозяйством крестьян, какие вводить и распространять растения и т. д., а затем в следующих статьях говорилось об обязанностях десятских, сотских и войтов выборных, а также о сельских приказах, состоявших из упомянутого войта, по одному старосте от деревни и писаря, и излагались их права и обязанности и т. д. Равным образом излагались правила о соблюдении чистоты и порядка в селении, о содержании улиц, дорог, мостовых, мостов, различных насаждений около домов, о воздержании от пьянства и бесчинств, о ласковом и дружеском обхождении с соседями и гостеприимном с проезжими и т. д.

Помимо этого, новое устройство управления Малороссии возбудило немало различных вопросов, получивших разрешение 26-го октября 1781 г. особым Высочайшим указом, большей частью согласно с предположениями графа Румянцева. При этом граф предполагал дом в Глухове, ранее сооруженный для высших присутственных мест всей Малороссии, обратить на помещение высшего учебного заведения, которому предполагал дать название Екатерининская Коллегия. Однако Императрица это не утвердила и приказала передать здание в Приказ общественного призрения Новгород-Северской губернии. Границы губерний и уездов, образованных в Малороссии, при введении Положения о губерниях 1775 года, не совпадали с границами полков и сотен, на которые до этого делилась Малороссия. Это побудило Румянцева войти с представлением о коренном преобразовании казачьих полков, бывших в Малороссии. По его предположению из бывших девяти полков выборных (реестровых) казаков, предназначенных для военного дела, но не одинаковых по численному составу, он сформировал десять, которые все делились на равные по числу людей эскадроны и роты, не стесняясь принадлежностью их к тому или другому полку по месту жительства. В каждом таком полку, названном Карабинерным, полагалось по 6-ти эскадронов, в числе 138 человек каждый, т. е. в полку 828 человек; полки эти формировались каждый в точно определенной местности и содержались на счет особого подушного с казаков в Малороссии сбора, в размере 1 руб. 20 коп., и квартировались в селах по месту жительства казаков, входивших в состав прежних полков. Офицеры назначались из представителей Малороссийской старшины, с утверждения высшего начальства. Эти карабинерные полки являлись переходною ступенью к полному слиянию бывших казачьих полков с общею массою Российских войск в позднейшее время, в 1789 и 1791 годах; им присваивалась тогда же амуниция и мундиры по образцам кирасирских полков. Позднее, при графе Румянцеве, в 1786 г., был сформирован в его генерал-губернаторство еще особый гренадерский полк, в составе 3974 чел. — путем набора из среды монастырских крестьян в Малороссии, которых насчитывалось в то время в этих трех губерниях до 97397 душ мужеского пола.

Имея только высший надзор за вверенными ему тремя губерниями, граф Румянцев почти не находился в главном месте своего генерал-губернаторства, а проживал преимущественно в своих излюбленных владениях, как-то: сперва в Парафиевке, а после пожара, истребившего его роскошный дом, — в новом месте, в Вишенках и Ташане, откуда по временам, как бы напоминая о своем существовании, доносил Ее Величеству или о всеобщем спокойстве и благополучии вверенного ему края, или о каких-либо чрезвычайных явлениях, случаях и событиях происходивших в его генерал-губернаторстве, как, напр., об открытии заразительной болезни в Лубенском уезде, а также в Екатеринославской губернии, об ужасной болезни в Киевской губернии, возникшей от употребления в пищу черных рожков, встречающихся в хлебе, о большом граде в Козелецком уезде, о необычайном разливе Днепра, о большом пожаре в Глухове в 1785 году и о менее значительных в других местах, о рождении ребенка без рук с одним пальцем на плече и т. д. Кроме того, он нередко ходатайствовал о награждениях подчиненных ему лиц. Едва ли надо упоминать, что граф Румянцев исправно присылал Ее Величеству и членам ее дома свои поздравления с наступающим новым годом, со Светлым праздником, с днем их рождения и днем ангела и по другим случаям и поручал себя в милостивейшее напамятование и благоволение с глубочайшим благоговением.

Проживая в деревне, он получил известие о кончине своей любимой сестры графини Прасковьи Александровны Брюс в 1786 году, а затем немного позднее, в 1788 году, — и его очень любимой матери, престарелой графини Марии Андреевны Румянцевой. По обоим случаям Императрица писала ему утешительные письма, на которые граф не замедлил благодарить, равно как и за состоявшееся ранее назначение его сына, графа Николая, полномочным нашим министром во Франкфурте, на Майне, при некоторых округах Германской Империи, считая такое назначение "благопризнанием Ее Величества к его личным заслугам", кои, "в рассуждении великого вашего благопризрения ко мне, суть весьма недостаточны".

Проживая в деревне и наслаждаясь сельскою жизнью, вместе с небольшим числом приближенных, среди которых находились и лица женского пола, граф Румянцев уделял немалую часть досуга на управление, улучшение и украшение своих земельных владений, принявших благодаря щедротам Великой Императрицы весьма обширные размеры. Об этих владениях Румянцева позволим себе упомянуть в немногих словах.

Унаследовав после отца своего, первого графа Румянцева, Александра Ивановича, немало гаков в Лифляндской губернии, означаемых общим названием Буртнек, а также имения внутри России — в Нижегородской губернии — село Чеборчино, в Московской — село Стрепково, Ильинское, Тельниково, Панино и т. д., граф П. А. Румянцев, для управления означенными вотчинами, составил еще в 1754 году особенное хозяйственное учреждение, в котором содержалось: 1) наставление в отношении денежных приходов и расходов целовальнику Андрею Володимирову; 2) пункты, утвержденные 17-го января 1754 года, по которым во всех принадлежащих ему низовых вотчинах управители, приказчики и старосты имеют наказывать крестьян за разные преступления; 3) окладные списки состоящих в с. Чеборчине дворовых людей, с означением, кому, по званию, что получать жалованья, провианта, платья и пр.и пр.; 4)предписание от 20-го января 1754 г. вновь выбранному бурмистру Аврааму Афанасьеву в Чеборчине и наставление, по которому имеют отправляться в приказной избе вотчинного правления дела от всех низовых вотчин, принадлежащих Румянцеву в селе Чеборчине; 5) правила о содержании конского завода, рогатого скота и прочего, также живности (кур, уток, гусей и т. д.) и каким образом с ними поступать определенным на то служителям; 6) наставление к исправлению с наилучшим порядком наших художественных домовых работ, причем было учреждение домовое, имевшее одно 12-ть частей или глав, а именно: а) о генеральном управлении домов и вотчин графа Румянцева; б) о казначействе; в) о вотчинной части, т. е., где кому и каких дел управлению быть, и для того людям по званиям; г) каким образом в произведении дел и (щотов) счетов поступать; д) о должностях управителя, стряпчего, приказчика, поверенного, бухгалтера, о старостах из крестьян, целовальниках, купчинах, о старостах; е) о содержании вотчинных людей и крестьян; ж) о экономии, т. е. уборке хлеба и содержании скота; з) домостроительство — о порядке в производстве строений; и) о довольстве людей в домех моих; й) о прочих расположениях экономических; к) о том же продолжение; л) о штрафах; м) роспись дней, по которым работ не производить. (Составленная в царствование Елизаветы Петровны, роспись была позднее дополнена днями восшествия на престол Екатерины II (28-го июня), коронования ее (22-го сентября), а в конце росписи приписано еще рукою графа: "декабрь 12 — рождение Его Имп. Выс. Александра Павловича"); н) учреждение, каким образом поступать в содержании винного завода, в истреблении всех до ныне происходивших непорядков и вместо пристойной пользы неописанных убытков; о) учреждение о конском заводе, по которому имеют быть содержимы лошади целый год; п) табель, коликое число в Чеборчине имеется каких чинов у какого дела людей, что им денежного, хлебного и угодного жалованья отпускают.

Все учреждения и наставления подписаны по пунктам графом П. А. Румянцевым и, конечно, свидетельствуют о его стремлении все в хозяйстве упорядочить, все заранее определить и тем, конечно, по возможности, отвратить всякого рода произвол и непорядок, столь присущие в хозяйстве того времени, основанном на крепостном праве.

Все эти наставления и руководства были распространены и на разновременно пожалованные графу имения, которых было немало. Так, еще в 1770 году Румянцеву указом Сенату 1770 г. были пожалованы купленные у графа Владиславича волость Топальская и село Парафеевка с принадлежащими к ним землями и угодьями, а также три ранговые деревни в полках: Нежинском, Стародубовском, Черниговском и Переяславском, из Кантакузенских описных имений несколько сел, со всеми к ним принадлежащими крестьянами, бобылями, землями и всякого рода угодьями.

При праздновании Кучук-Кайнарджийского мира в 1775 г., июля 10-го, графу пожаловано местечко Гомель и целый ряд сел и деревень, к этому местечку принадлежавших, а также немало урядовых деревень в Нежинском малороссийском полку и немалое число описных Кантакузинских сел в Переяславском полку, известных под общим именем Пологи, со всеми к ним крестьянами и бобылями. В 1778 году ему же пожалованы были остальные деревни, входившие в состав Гомельского староства. Затем при третьем разделе Польши в 1794 году, совершенном после известных побед графа А. В. Суворова, графу Румянцеву также пожаловано было 7099 душ крестьян в Литовской губернии, в экономии Бржестской, и в Брацлавской губернии, село Серебрянец [Графу был тогда же пожалован дом в Петербурге.]. Таким образом граф Румянцев, являясь одним из крупных земельных собственников того времени, весьма естественно обращал большое внимание на их управление, сосредоточенное в шести отдельных больших экономиях, вверенных каждая особому управителю, над которыми позднее (с 1792 г.) находился еще главный ревизор, обязанный осматривать подробно все экономии и о всем усмотренном доносить графу. Помимо этих обширных, пожалованных ему владений, граф, как домовитый хозяин, не упускал случая приобретать на свой счет подходящие ему имения и неоднократно поручал доверенным лицам осмотреть то или другое из продающихся имений и войти в переговоры с их владельцами об условиях продажи оных, причем граф покупал иногда имения более приятные, нежели прибыльные. Граф, помимо прекрасных помещений для себя, устроенных им в различных, особо излюбленных им местах (в Парафиевке, Топале, Вишенках и Гомеле) постоянно заботился то о возведении храма во славу Божию, то различных хозяйственных построек, то винокурни, то мельницы, обращал болото в озеро, чтобы получить приятный вид, намеревался строить театр, обучал мальчиков духовной музыке, держал псовую охоту, не будучи сам охотником, но чтобы посылать П. В. Завадовскому, при его приезде в деревню, довольно близкую от земель Румянцева. Он чрезвычайно заботился об украшении своих садов, особенно в Кайнарджи под Москвою, выписывал искусных садовников, а также огородников из Ростова и различные деревья и кустарники, давал приказания об устройстве дорожек в саду и т. д. Помимо этого, он вел переписку о доставке ему всякого рода племенных хозяйственных животных, а также фазанов, лебедей и даже рыб для разведения в устраиваемых им нарочно для этого прудах. Он намеревался даже выписать из Константинополя померанцевые и лимонные деревья, но отложил это намерение, найдя, что оранжерей, наполненные ими, не приносят ничего ни приятного, ни полезного.

Несмотря, однако, на все изданные графом правила и большую его заботливость о благоустройстве его имений, едва ли можно сказать, чтобы хозяйство его было бы удовлетворительно. Он сам изумлялся, получая известия о неявившихся вещах (т. е. не оказавшихся) в его домах, не знает что и думать, когда в его присутствии видны большие упущения; люди его все идут по-своему, не внимая ни мероположениям, ни внушениям графа относительно их обязанностей. Граф сам усматривал, что здания не ремонтируются своевременно, а если и ремонтируются — то не надлежащим образом, и сожалел о потраченных на это деньгах, а еще более — о потраченном времени. "У меня, писал граф кн. H. В. Репнину, с которым был в большой дружбе, ни вода, ни огонь, да не знаю что, — все глотает и сокрушает; иногда ничего не растет, не зреет и не собирается. Может быть этому и быть надобно, чтобы чужое казалось" (письмо к Репнину в 1777 году).

Несмотря на эту неудовлетворительность ведения хозяйства в денежном отношении, граф П. А. Румянцев оставил своим трем сыновьям имения свои незаложенными и, кроме того, весьма значительную сумму наличными деньгами, найденными у него на дому в Ташане.

Впрочем, эта мирная, буколическая жизнь фельдмаршала неоднократно нарушалась событиями, если и не первостепенной важности, то, тем не менее, настолько влиявшими на его судьбу, что он покидал деревню и переселялся в Киев для соответствующих распоряжений, ими вызываемых.

Уже в марте месяце 1780 г. наш посланник в Вене, князь Д. М. Голицын, сообщал графу П. А. Румянцеву, что Император Австрийский Иосиф II, совершая поездку по своим владениям Галиции и Трансильвании, намерен приехать в Могилев (на Днепре), для свидания с Императрицею Екатериною II, в апреле месяце, самым партикулярным образом, под именем графа Фалькенштейна, с очень небольшою свитою, не желая быть обеспокоен никакими церемониальными обрядами или угощениями. При этом князь добавлял, что Иосиф II в путешествии довольствуется всякою пищею, лишь один раз в день кушает (обедает), но для своей свиты приказывает делать ужин, пьет утром кофе со сливками, никакого питья, кроме воды, не употребляет, привык к скорой езде и во всякому в дороге беспокойству и т. д., и что Император ожидает указания, каким путем наиболее удобно совершить переезд в Могилев и в какое в точности время, чтобы отнюдь не задержать Ее Величества долее назначенного Ею срока пребывания в Могилеве.

Граф Румянцев, получив такое извещение, тем не менее, распорядился изготовить для приема графа Фалькенштейна в Василькове (в то время нашем пограничном городе) монастырский дом, в Киеве — находящийся там дворец, а в Чернигове — архиерейский дом и, кроме того, во всяком месте, где определены станции, — лучшие обывательские дома, исправив и убрав их по приличию. Кроме того, он составил расписание, где на пути должны быть обеды, ужины, ночлеги, в каковых местах также соберутся войска для почетных караулов. При этом он приказал на всех станциях ледники наполнить пивом, медом, разными съестными припасами, перевезти серебряный сервиз из Вишенок в Киев и просил Ее Величество 9-го апреля 1780 г. приказать доставить из Петербурга поваров и "ординарных вин", так как ни тех, ни других в тамошних местах не имелось. Сам Румянцев намеревался ехать из Вишенок в Киев для должных распоряжений к приезду Императора. Граф послал в Броды к местному губернатору особого офицера с просьбою его предварительно уведомить, когда Иосиф II действительно отправится в путь. Тем временем, в мае месяце 1780 г., прибыл в Киев посланный Императором Иосифом II офицер, некто Кавалло, для приискания помещения высокому путешественнику, сообщивший графу Румянцеву о прибытии Иосифа II в Киев 15-го числа и об образе и порядке его путешествия. Несмотря на все убеждения графа Румянцева, что все уже приготовлено к приезду и приему графа Фалькенштейна, г-н Кавалло от всего этого отказался и приискал довольно приличное помещение своему Государю на Подоле, в трактире грека, куда Иосиф II действительно прибыл 14-го мая, в 2 часа пополудни, и немедленно послал сказать Румянцеву, что на другой день, в 10 часов утра, будет у него. Румянцев еще в тот же день, в 12 часов, после обеда, узнав, что Иосиф II приказал искать себе лошадей, сам поехал, будто не нарочно, на Подол и, приближаясь к занимаемому Иосифом II помещению, увидел одного из его свиты, который, по его о том просьбе, и привел его к прибывшему путешественнику, так что Румянцев успел сделать первый визит Императору, беседовавшему с ним о нашей Императрице и о своем намерении пробыть в Киеве до 18-го числа, а затем направиться в Могилев, куда он прибудет к 25-му или 26-му мая. Румянцев нашел, что Иосиф II очень снисходителен и разговорчив. Он осматривал Киевские святые места и пещеры, а также самый город, крепость, цейхгауз и даже смотрел небольшой маневр "по положению здешних мест и по количеству людей". Он, по словам Румянцева, весьма любопытствовал посмотреть древнюю Российскую и знатнейшую в свете столицу — Москву. Из Киева Иосиф II уехал 18-го мая, направляясь в Могилев, и не желал иметь конвоя. Но по случившемуся недавно перед тем ограблению близ Киева графа Потоцкого, Румянцев счел необходимым учредить так, чтобы конвойные ехали по сторонам дороги параллельно, в лесных местах не отдаляясь много, но чтобы они только видимы не были, а в открытых местах — чтобы и вовсе не можно было их приметить. Граф Фалькенштейн намеревался, не доезжая Могилева, остановиться на последней станции и ожидать прибытия Ее Величества, чтобы въехать в город немного ранее Императрицы. Обо всем этом граф Румянцев сообщил графу З. Г. Чернышеву, правителю Белоруссии. 19-го мая Иосиф II был уже в Чернигове, где намеревался остаться день для отдыха и осмотра местностей и войска, но, получив эстафету из Полоцка об ускорении Екатериною II ее прибытия тремя днями ранее в Могилев, отменил свою остановку и немедленно по изготовлении экипажа поехал далее. Нельзя не заметить, что граф Фалькенштейн ничем приготовленным для него действительно не пользовался и все необходимое для себя и своей свиты покупал на свои деньги; помещения занимал в частных домах, по выбору своего квартирмейстера, и не только ни у кого не обедал и не ужинал, но и вообще ничего не кушал из ему заготовленного, оставляя его без употребления.

Вскоре после этого, в начале 1781 г., молодой Великий Князь Павел Петрович с своею супругою, под именем "Князя Северского", предпринял путешествие по Европе, причем должен был ехать на Вену через Киев. Графу Румянцеву было заблаговременно сообщено об этом для необходимых его распоряжений по заготовке лошадей для высоких путешественников, для устройства им помещений и надлежащих встреч. Граф Румянцев, еще 31-го июля 1781 г. предписав Киевскому магистрату о приеме Великого Князя с Супругою, сам выехал ему на встречу в Гомель и затем прибыл в Киев в ночь с 10-го на 11-е число октября, предшествуя Их Высочествам. 11-го октября, в 12 часов утра, он поехал с парадными экипажами за Днепр к Лысой горе, куда прибыли Их Высочества и, пересев в экипажи, совершили, при пушечной пальбе, торжественный въезд в Киев, через триумфальные ворота, и направились прямо в Киево-Печерскую лавру, где у Троицких ворот ожидало их духовенство. Приложившись к святым мощам, высокие посетители прибыли во дворец, где собрался для их встречи весь генералитет, оба фельдмаршала (графы Разумовский и Румянцев) и прочие знатные особы. Вечером съехались во дворец все знатные дамы и были допущены к руке. На другой день, 12-го октября, Их Высочества осматривали крепость, пещеры ближние, церковную ризницу, прикладывались к мощам, обедали у архимандрита и ездили по городу, а к 9-ти часам вечера прибыли вместе с графом П. А. Румянцевым, в одной карете, в Магистрат, где было торжественное собрание, окончившееся большим ужином. При этом играл хор музыки из 29 человек, принадлежавший графу Румянцеву. 13-го октября был смотр войскам с разводом, затем — посещение Братского монастырского училища, Духовной Академии, а после обеда во дворце — бал с ужином у графа Румянцева, в губернаторском доме. В следующий день, 14-го октября, чествовали день рождения ее Высочества, Великой Княгини Марии Федоровны, причем был бал во дворце, иллюминация, а затем, в 11 часов вечера — великолепный фейерверк. 15-го октября, в день отъезда Их Высочеств из Киева, все собрались во дворец на торжественные проводы, после чего, отслужив напутственное молебствие, Их Высочества поехали на Васильков в сопровождении графа Румянцева. Переночевав в этом городе, Их Высочества поехали к местечку Фастову, на Польской границе, а граф Румянцев возвратился 17-го октября в Киев и того же числа получил из местечка Жидовец благодарственные письма от Их Высочеств от 16-го октября 1781 г.

В 1784 году граф Румянцев получил извещение о намерении Ее Величества совершить путешествие в Киев и на юг ее Империи, с Крымским полуостровом включительно. Граф Румянцев приступил было к необходимым распоряжениям, вызываемым подобным путешествием, но таковое было тогда отложено, ввиду появившейся чумы на юге Империи, и затем получило осуществление только в 1787 году.

Это путешествие Екатерины II вызвало со стороны Румянцева необычайно заботливую предусмотрительность для доставления Императрице всех возможных удобств во время ее поездки. Киевскому обер-коменданту Ельчанинову он предписал озаботиться наилучшим устройством дворца в Киеве, его убранством и заготовкою всякого рода жизненных припасов. Генерал-квартирмейстер Бердяев должен был привести в наилучший вид дорогу от Чернигова до Киева и по обеим ее сторонам посадить чрез каждые десять сажен по три разнородных дерева. На станциях по этому тракту должно было заготовить также всякие припасы, а в местах, назначенных для ночлегов, — не только все спальные принадлежности, но также различную мебель, которую, по невозможности ни купить, ни изготовить на месте, надлежало достать от ближайших по тракту помещиков или монастырей. Придворным садовникам в Киеве предписывалось вывести к 1 мая землянику, вишни, всякую кухонную зелень и приготовить мед клюквенный, не крепкий. Словом, Румянцев старался все устроить к лучшему приему Ее Величества и не раз спрашивал надлежащих для этого указаний и советов от вполне преданного ему графа А. А. Безбородко. Ее Величество, выехав из Царского Села 7-го января 1787 г. с большою свитою, была уже 20-го января в Чечерске, где пребывала вдова графа Захара Григ. Чернышева, Анна Родионовна. Тут, почти на границе своего генерал-губернаторства, встретил Екатерину II граф П. А. Румянцев и сопровождал ее верхом до дома графини Чернышевой, где Ее Величество провела ночь. На другой день, 21-го января, на границе Новгород-Северской губернии, в м. Столбунь, представлялось Ее Величеству все местное дворянство. Проехав далее, сам граф Румянцев принимал Императрицу в своем великолепном доме в Вишенках, на берегу Десны, в котором Екатерина обедала, и затем поехала чрез Сосницу в Нежин, где остановилась в доме графа А. А. Безбородко, встретившего ее на подъезде своего дома. Тут, на другой день, Румянцев представлял Ее Величеству должностных лиц и знатное купечество, а хозяин дома — дворянство, Нежинских дам и жен купцов. Затем Императрица направилась чрез Козелец и Бровары в Киев, где были устроены триумфальные ворота для въезда Ее Величества, и, несмотря на мороз в 20°, направилась к святым вратам Киево-Печерской лавры и поклонилась святым мощам, будучи водима под руку графом П. А. Румянцевым. Он был очень доволен тем, что имеет случай принимать высокочтимую им Императрицу, и не щадил своих денег на обычные по такому случаю празднества. Он устроил в своем доме большой бал-маскарад, удостоенный посещением Ее Величества 5-го февраля, а затем, на другой день, на иждивение графа был устроен маскарад же в помещении Магистрата. Позднее он устроил пред дворцом разные гульбища, безденежно, в течение Святой недели, а 21-го апреля — бал во дворце, на котором играла духовая музыка графа; в заключение этого бала был сожжен великолепный фейерверк, стоивший 30000 рублей. Императрица, как известно, пробыла в Киеве в ожидании теплой погоды и вскрытия Днепра до 22-го апреля, когда, после молебствия в Киево-Печерской лавре, села на галеру "Десна" и направилась в дальнейшее путешествие, причем граф Румянцев, будучи нездоров, был не в силах сопровождать ее до границы вверенных ему губерний, а возложил эту обязанность на Киевского губернатора Ширкова. Пред отъездом из Киева Императрица пожаловала знатный подарок Румянцеву, имевшему, по словам графа Сегюра, недовольный вид во все время пребывания Екатерины II в Киеве. Это многие объясняют производством в это время осмотра графом Ангальтом учебных заведений, находившихся в Киеве, а также сенаторами графом А. Р. Воронцовым и д. т. с. и Коммерц-коллегии Президентом Алексеем Васильевичем Нарышкиным — ревизии дел в наместничествах Киевском, Новгород-Северском и Черниговском. Но едва ли это объяснение основательно. Императрица Екатерина обыкновенно в проездах своих поручала сенаторам, ее сопровождавшим, осматривать судебные учреждения, требовать ведомости о делах решенных и об остававшихся еще без решения, причем обращалось особенное внимание, чтобы колодники не содержались долго без решения их дел. Находясь в Киеве, Императрица точно так же пожелала узнать, насколько удовлетворителен и целесообразен введенный, незадолго пред этим, по ее приказанию, порядок делопроизводства по правилам общего Положения о губерниях 1775 года. Граф Румянцев был своевременно предупрежден об этой ревизии письмом князя А. M. Голицына, который, добавляя, что Императрица, конечно, и о строениях спросит, выражал уверенность, что Румянцев водворит во всем порядок, к такому случаю потребный. Ревизовавшие сенаторы, как видно из их донесений, усмотрели во всех судебных местах скорое и согласное с Высочайшими учреждениями течение дел, нашли весьма малое число нерешенных дел; а в особенности уголовных. Казенная Палата найдена была в хорошем состоянии; дела в Наместническом Правлении найдены были во всей их пространности вполне удовлетворительными: везде усмотрены были поспешность, порядок и попечение о ведении оных; заведения ведомства Приказа общественного Призрения отличаются отменным порядком, чистотою и т. д., что делает не малую честь правителю губернии, и т. д. Словом сказать, Румянцев не имел ни малейшего повода быть недоволен результатом ревизии, которою он, по всей вероятности, и не обижался, понимая прекрасно ее цель. Грустное же настроение его духа правильнее объяснить его недомоганием, которому он и без ревизии весьма часто подвергался: трудно требовать веселого настроения духа от страждущего человека.

Помимо этих кратковременных отлучек от пребывания в своих имениях, Румянцев вскоре был привлечен на гораздо более продолжительное время к берегам Дуная, по случаю возникших вновь военных действий наших с Оттоманскою Империею.

Хотя Турция, особою конвенциею от 28-го декабря 1783 г., и признала присоединение Крыма к России, но она вполне сознавала важность и тягость понесенной ею потери и усматривала возможность появления Русского флота пред Константинополем в весьма скором времени. Желая предупредить эту опасность, Турция в 1787 г. представила Русскому послу в Константинополе, Я. И. Булгакову, ультиматум, которым требовала явно невозможного от России, как-то: выдачи Молдавского господаря Маврокордато, признания Грузинского царя Ираклия, присоединявшегося к России, Турецким подданным, согласия на осмотр всех Русских кораблей, выходящих из Черного моря, и т. д. Булгаков отверг эти требования и был заключен турками в Семибашенный замок, после чего последовало объявление войны Турции со стороны России. Несмотря на союз наш с Австриею, мы начинали войну при весьма неблагоприятных для нас условиях. Нельзя было рассчитывать на Польшу, питавшую расположение к султану, и кроме того надвигалась еще война со Швецией, вскоре вспыхнувшая на самом деле. Для военных действий против Турции были сформированы две армии: Екатеринославская под начальством князя Потемкина, которая должна была идти к Очакову и овладеть им, и Украинская, под начальством графа Румянцева, между Бугом и Днестром; она должна была прикрывать осаду Очакова и первую армию со стороны Польши и кроме того являться соединением первой армии с Австрийскою, расположенною по кордонной системе. По плану войны, Румянцеву надлежало перейти Днестр, взять Бендеры, перейти Прут и, соединившись с австрийцами, двинуться к р. Дунаю. Армия его состояла из 14000 пехоты и 17000 кавалерии, составлявших три дивизии, из коих одна, под командою Салтыкова, стояла в Подолии, другая у Винницы, к Немирову, под начальством Эльмпта и третья, — Каменского — в Уманьском округе до Ольвиополя. Турки открыли военные действия бомбардированием Кинбурна, а затем, сделав десант, были разбиты 14-го сентября 1787 г. Суворовым, чем кампания 1787 года и закончилась.

Австрийцам, под начальством Принца Кобургского стоявшим в Буковине [Правее, в Трансильвании, стоял Фабрис с войсками, а еще правее, у Слатена, — ген. Вартенслебен, а затем у Землина, против Белграда, — сам Император Иосиф II; рядом с ним, в Боснии, была армия Лихтенштейна.], предстояло взять Хотин; ввиду малочисленности его армии Румянцев послал ему, по его о том просьбе, дивизию Салтыкова. Опасаясь, что турки могут предпринять что-либо для усиления Хотина и Очакова, Румянцев в 1788 г. перешел Днестр, подошел к Пруту, чтобы прикрывать осаду обеих крепостей, и настаивал на решительных действиях против Хотина; он писал не раз об этом Принцу Кобургскому, но безуспешно. Потемкин обложил Очаков, турки же заняли 24-го июня Яссы. Австрийцы, вместо того, чтобы двинуться вперед, отступили из Фокшан к Рябой Могиле, открыв туркам всю Молдавию. Румянцев, перейдя Днестр, двинулся в Молдавию и, узнав на пути, что турки идут к Хотину, распорядился направить войска Эльмпта и Австрийского генерала Сплени в местность между р.р. Прутом и Серетом. Но Принц Кобургский приказал Сплени идти на прикрытие Трансильванской дороги, куда двинулся визирь. Это распоряжение расстраивало планы графа Румянцева, выражавшего Принцу Кобургскому свое неудовольствие, — что побудило Принца отменить свое приказание, и Сплени остался, но затем Эльмпт [Эльмпт вскоре покинул армию и уехал в Ригу. Место его занял генерал Каменский.] не счел нужным преследовать турок, как это приказывал ему Румянцев. Около 7-го сентября австрийцы заняли Хотин, предоставив турецкому гарнизону покинуть крепость с военными почестями, чем граф Румянцев был недоволен. Он же не нашел возможным исполнить просьбу Кобургского и расположить Русскую армию по р. Серету. Узнав в то время, что турки стоят у Рябой Могилы, граф Румянцев 17-го сентября двинулся к Цоцоре и выждал взятия Очакова, чтобы стать на зимние квартиры. Тем временем турки разбили австрийцев около Старой Орсовы и затем у Слатина, после чего Император Иосиф II заключил с турками перемирие. — Граф Румянцев же продолжал свои действия против турок, и Каменский разбил их под Ганкуром (западнее Бендер), чем и закончились военные действия второй армии в эту кампанию 1788 года. Очаков был взят Потемкиным только 6-го декабря. Следующая кампания, 1789 года открылась по-прежнему в союзе с Австриею, но мы вели, кроме того, тяжелую войну со Швециею на суше и на море. Кроме того, Польша, находясь в явно враждебном к нам настроении, не хотела пропускать чрез свои владения ни наши войска, ни военные запасы всякого рода. Пруссия, недовольная нашим союзом с Австриею и распространением наших владений в Турции и желая сама получить часть Польши возбуждала и Турцию, и Швецию к продолжению войны с нами. Для беспрепятственного снабжения нашей армии всем необходимым было чрезвычайно важно занять течение Днестра и крепости Бендеры и Аккерман. Эта задача была возложена на армию Потемкина. Графу Румянцеву предстояло действовать на р. Серет, по соглашению с австрийцами, под начальством Лаудона опять расположенными отдельными отрядами; они должны были перейти Дунай и занять Белград. Турецкий главнокомандующий Юсуф-Паша направился на Румянцева, стоявшего в Новороссии и Екатеринославской губернии (поэтому его армия теперь называлась Екатеринославской) [Армия Потемкина была расположена между р.р. Серетом, Прутом, Днестром в Бессарабии и Молдавии и стала называться Украинскою.] и поручил Гассан-паше идти к Измаилу. Зима 1788—1789 гг. прошла спокойно; турки весною, в нижней части Прута, заняли монастырь св. Адама. Румянцев двинул против них Дерфельдена, который их оттеснил и дошел до Фальги и дер. Цыганки. — Худая дорога не дозволила двинуться далее, и Дерфельден ожидал австрийцев из Баксу (на р. Быстрице). Однако Принц Кобургский не счел возможным двинуться и тем дал возможность туркам предпринять общее наступление на австрийцев со стороны Фокшан и на русских со стороны Пуден. Австрийцы быстро отступили, оставив Дерфельдена одного, и он вскоре разбил турок (7-го апреля 1789 года).

Турки отступили к Максименам, где были снова разбиты Дерфельденом 14-го апреля, и отошли к сильной позиции у Галаца. Дерфельден последовал за ними и после упорного боя овладел городом, сжег его и двинулся к Бырладу, уничтожив на пути два Турецкие корпуса. Граф Румянцев остался очень доволен его действиями. Тем временем Императрица Екатерина II возымела мысль отозвать Румянцева, присоединив вверенную ему армию к армии князя Г. А. Потемкина, о чем и писала последнему 22-го марта [Князь Потемкин уже 9-го апреля 1789 г. возлагал на князя Н. В. Репнина командование Украинскою армиею до будущего расписания.], вскоре после чего Румянцев был отозван в Петербург для поручения ему особой армии, которая могла сказаться необходимою для действий против Пруссии. Он получил об этом 23-го апреля 1789 года рескрипт, отвечая на который 24-го мая, высказывал: "сие Всевысочайшее писание мою до крайности прискорбную душу вновь оживило, за исключением моей скорби, которою я так долго буду страдать, как долго я буду лишен случаев и способов на доказательство моего горячего усердия в военной службе Вашего Величества, коей я мою всю жизнь посвятил". Граф А. А. Безбородко, прекрасно знавший и понимавший фельдмаршала, тогда же утверждал, что фельдмаршал в Петербург не приедет, а будет проситься к водам. Слова эти оправдались. Фельдмаршал вскоре прислал прошение об увольнении его за границу для лечения. Это ему было, конечно, разрешено и был заготовлен даже паспорт для его проезда со всею при нем свитою, а Императрица сердечно желала ему успеха в пользовании водами. Однако Румянцев разрешением уехать не воспользовался и пребывал в Яссах. "Его присутствие в Молдавии подает случай к слухам, Моим и общим делам вредным", писала Екатерина II Потемкину 6-го сентября 1789 г.: "я желаю и требую, чтобы он выехал из Молдавии". Но фельдмаршал не выезжал. Видя его упорство, Императрица, прождав тщетно полгода исполнения ее повеления, писала ему 17-го апреля 1790 г., чтобы он выехал из Молдавии либо к водам, либо в Россию, ибо пребывание его в Яссах вредно ее делам. Но фельдмаршал не помышлял повиноваться этому приказанию Ее Величества и под разными предлогами откладывал исполнение приказания, повторенного ему в мае того же года. Императрица начала терять терпение и полагала, в письме 20-го августа 1796 г., что "всего лучше послать ему, Румянцеву, сказать, что легко случиться может, что турки его вывезут скоро, если он не уедет заранее сам, а если и сие не поможет, то послать к нему конвой, который бы его, оберегая, выпроводил". Однако, к этому не пришлось прибегнуть: Румянцев в конце 1790 г. переселился, наконец, в свое малороссийское имение Вишенки. Хотя при наградах по случаю заключения мира с Турциею в Яссах 29-го декабря 1791 г. первым был помещен в списке фельдмаршал граф Румянцев, в начале войны предводительствовавший Украинскою армиею, пожалованный за занятие Молдавии шпагою с алмазами, тем не менее, Екатерина II долго не могла забыть ему неповиновения его ее приказанию покинуть театр военных действий. Она, по словам Храповицкого, 30-го декабря 1790 г. даже отказалась подписать заготовленную ему благодарность на присланное от него поздравление с новым годом и только чрез три года, именно 2-го января 1793 г. подписала ему сухую благодарность за присланное им новое поздравление. Ранее этого, 2-го января 1792 г. она вычеркнула из заготовленного ему письма "пожелание доброго успеха в делах и намерениях, сказав, что он ничего не делает". Все это может служить доказательством, что сама Екатерина II признала необходимым удалить из армии графа Румянцева в 1789 г., и что для этого вовсе не требовалось настоятельных просьб и происков князя Потемкина, которым многие писатели исключительно приписывают это удаление. Императрица не раз имела сведения о более или менее продолжительных болезнях фельдмаршала, была не совсем довольна медленностью его действий в кампанию 1788 года и возымела весьма естественно мысль заменить его другим лицом, тем более, что благосклонное ее расположение к фельдмаршалу, по словам Храповицкого, уже было поколеблено в это время. Она в январе 1789 г. находила, что было бы лучше, если бы фельдмаршал пошел в отставку. Эту мысль Императрица еще решительнее высказывает сама в письме к Потемкину в том же 1789 г. "Мое мнение", писала она: "есть фельдмаршала Румянцева отозвать от армии и поручить тебе обе армии, дабы согласнее дело шло". Более, чем вероятно, что Потемкин не противоречил этому мнению Императрицы, являвшемуся к тому же отголоском мнения самого Румянцева. Он сам предлагал ранее обе армии — Украинскую и Екатеринославскую — слить в одну, поручив начальство над нею одному лицу. Кроме того, Румянцев сам писал Потемкину, что "дело в сем крае не может лучше пойтить, как под одним Вашим командованием", что сам он болен, чуть видит, что пишет... Теперь это в сущности и осуществилось, только едва ли начальником этой соединенной армии Румянцев намечал то лицо, которое было назначено.

Проболев около 2-х лет, граф Румянцев только в июле 1791 г. перебрался в свой любимый Ташан, где и проживал до начала 1794 г., опять занимаясь преимущественно разнообразными делами своего обширного хозяйства в различных имениях, ему принадлежавших.

Тем временем в Польше возникло восстание с известным Костюшкою во главе, имевшее целью вернуть все утраченною Польшею предшествовавшими двумя разделами Польского королевства. Войска наши, стоявшие в Варшаве, подверглись внезапному нападению в самый страстной четверг и с трудом отступили к Ловичу. Предстояло принять спешные меры против поляков и направить в Польшу войска из ближайших мест. Общее начальство над войсками от пределов Минской губернии с Изяславскою до устья Днепра было поручено, 27-го февраля 1794 г., фельдмаршалу графу Румянцеву. Известие это было принято с восторгом публикою вообще, и особенно со стороны бывших его ранее подчиненных боевых генералов, как-то графом М. Ф. Каменским, князем А. А. Прозоровским, графом А. В. Гудовичем и др. Граф Румянцев писал Императрице, что не замедлит все наряды и распоряжения сделать и назначить свою главную квартиру, получив все необходимые сведения от командующих генералов, каковыми были князь Репнин, Ферзен и знаменитый уже А. В. Суворов, не замедливший прибыть лично к фельдмаршалу в Ташан для надлежащих объяснений о предстоящих военных действиях. Объяснение это было непродолжительно, и Суворов скоро уехал на поля битв пожинать новые лавры, а Румянцев остался у себя дома и вскоре пришел в такое состояние, что, по многим своим недугам, а паче по своему "изнеможению в здоровье", не в состоянии был даже писать своеручно ни по-французски, ни по-русски, как об этом он сам писал пользовавшемуся его расположением князю П. М. Дашкову 25-го сентября 1794 года. Тем временем блистательные победы графа Суворова, действовавшего вполне самостоятельно, при Кобрине 3-го сентября, под Крупчицами 6-го сентября и занятие затем Бреста и поражение при Мацейовицах генералом Денисовым и Дерфельденом самого Костюшки, взятого при этом в плен, привели вскоре к знаменитому штурму Праги 24-го октября, после которого сдалась и Варшава 1-го ноября. Суворов послал к графу Румянцеву донесение об этом вместе с ключами города. Румянцев не замедлил донести об этих успехах Императрице, которая 20-го ноября 1794 г. за торжественным обедом провозгласила тост за возведенного в звание фельдмаршала графа Суворова и наградила его обширным имением "Кобринский Ключ", заключавшим до 7000 душ мужеского пола. Граф же Румянцев был награжден домом в Петербурге, пред которым возвышался у Царицына Луга памятник с надписью: "Победам Румянцева-Задунайского", а также деревнями в Литовской губернии, в экономии Бржестской, имевшими 5700 душ, да в Брацлавской губернии село Серебрянец, имевшее 1399 душ, — всего 7099 душ. Румянцев писал Суворову в ноябре 1795 г. об устройстве управления Русскою военною властью в занятом нами Польском королевстве, об устранении короля от этого управления, о сборе доходов и т. д., но это все не совсем совпадало с распоряжениями Суворова, сделанными ранее, который, по словам графа Безбородко, исключал себя из зависимости старого фельдмаршала, а сей последний удалялся от надлежащих распоряжений. Ввиду несогласий с нашими союзниками в этой войне, Австриею и Пруссиею, предстояло готовиться к войне с ними, и было составлено новое расписание войск, по которому графу Румянцеву были подчинены войска, расположенные в губерниях Волынской, Подольской, Брацлавской, Вознесенской, Екатеринославской и во всей Малороссии. Но опасности войны миновали; с союзниками были заключены договоры: с Пруссиею в 1795 г., а с Австриею позднее, в 1796 году. В 1795 году граф Румянцев, несмотря на свои недуги и довольно пожилые годы, возымел желание вступить в новый законный брак, как это усматривается из переписки его в это время с генералом Петром Богдановичем Пассеком. Императрица Екатерина дозволяла ему выполнить это его намерение, несмотря ни на что и ни на кого. Однако, это свое намерение граф Румянцев, по неизвестным причинам, не осуществил. Он продолжал жить в Ташане, где его навестил еще князь Эстергази, оставивший в своих письмах любопытные сведения о последних, так сказать, днях жизни фельдмаршала в Ташане. Эстергази видел в нем бодрого, здорового старца, жаловавшегося только на ноги, но он читал без очков бумаги и письма, вел очень хорошо разговор на французском языке, говорил рассудительно о делах Франции и очень скромно — о своих войнах с турками, как будто на самом деле "не он командовал армиею, не совершил ничего особенного, а сделал то, что выполнил бы на его месте всякий другой". Вскоре после этого Румянцев узнал о кончине Великой Императрицы 6-го ноября 1796 г., а затем упомянутый Пассек сообщил ему, что новый Император оставил себе Преображенский полк, а в Конную гвардию произвел полковником же фельдмаршала графа Румянцева. При разделении 3-го декабря 1796 года войск на 12 дивизий, позднее названных инспекциями, была в числе других образована и Украинская, — вверенная Румянцеву. К нему Павел I, по-видимому, благоволил и очень желал, чтобы фельдмаршал участвовал при погребении усопшей Императрицы, о чем ему было послано от Императора особое письмо, которое, по словам графа С. П. Румянцева, должно было уверить фельдмаршала в самых благоволительных расположениях к нему Павла I. Фельдмаршал отвечал на это письмо, но в Петербург не прибыл, весьма вероятно — по слабости здоровья и по недостатку подвижности. К тому же и самое письмо дошло до него незадолго пред его кончиною, последовавшею в Ташане почти чрез месяц после кончины благоволившей к нему Императрицы, — именно 8-го декабря 1796 года, в три четверти десятого часа по полуночи, от удара; захворал он, как видно из описания его болезни, еще 28-го ноября. Все старания врачей не были в состоянии спасти больного. Император Павел I приказал всю армию облечь в траур на три дня, а 25-го февраля 1797 г. повелел соорудить в память побед фельдмаршала обелиск на площади у Летнего сада, перенесенный, по повелению Императора Александра I, 23-го сентября 1813 г., на площадь Первого Кадетского Корпуса, дабы питомцы его созерцали монумент славы графа Румянцева. Фельдмаршал погребен в Киево-Печерской Лавре 8-го января 1797 г.

Все почти признают в графе Румянцеве великого полководца, но расходятся в оценке его как человека. Так, еще сама Императрица Екатерина II находила, что он имеет военные дарования, "но двояк; храбр умом, а не сердцем". Преданный ему граф А. А. Безбородко, хорошо и давно его знавший, писал однажды: "должно отдать и ту справедливость, что никто не пустится столько подавать фимиаму случайным (людям), как наш верховный полководец. Он пишет князю П. А. Зубову, что ему достоит слава наибольшего участия в делах, что он ему (т. е. Румянцеву) был главнейший споспешник и т. д. Жаль, что пристойность не вместна с большим талантом", добавляет при этом Безбородко. Суровый приговор произносит о фельдмаршале, как человеке, и Алексей Михайлович Маркевич, человек, как известно, исключительный по своим высоконравственным идеалам: Румянцев был "великий полководец, но не великий человек; он был завистлив, горд, высокомерен, любострастен, льстец, корыстолюбив, скуп, — следовательно пленник страстей самых низких и следовательно малодушен".

Граф П. А. Румянцев состоял в браке с княжною Екатериною Михайловною Голицыною (р. 25-го сентября 1724 г.) и имел от нее трех сыновей: Михаила, Николая и Сергия (см. их биографии, помещенные в этом же томе). Но брак этот причислить к удачным или счастливым нельзя, потому что граф очень рано, еще во время Семилетней войны, отказался от супружеского сожительства, увлекаясь различными другими особами, и упорно отказывался даже для приличия жить в одном доме с своею законною супругою, как это можно усмотреть из писем к нему последней. Не живя вместе, супруги состояли, однако, в переписке между собою до самой кончины в 1779 году графини, которой граф предоставил не только все заботы по воспитанию своих детей, проживавших вместе с матерью, но и возложил управление своими подмосковными имениями и домами в Москве, а также исполнение различных его поручений, касавшихся хозяйства и его туалета. Не имея непосредственного надзора за своими сыновьями и наблюдения за их воспитанием, граф-отец доставлял, однако, необходимые для этого денежные средства, а позднее отпускал каждому из них известную сумму в год на житье (по 6000 рублей). По временам он ходатайствовал за них о движении по государственной службе, допуская их себе на глаза лишь изредка, и то каждый раз с особого его разрешения и притом на короткое время. Он более всего был расположен к среднему своему сыну — Николаю, с которым и вел немалую переписку, касавшуюся более денежных дел и расчетов, существовавших между отцом и сыновьями. Старший сын — Михаил не пользовался его расположением, как объясняли, — за то, что служил при князе Потемкине, а младший, Сергей — за то, что служил не довольно усердно, часто менял занимаемые им служебные должности и проводил время вне службы. Все три сына, впрочем, были преисполнены искренней любви и привязанности к отцу, очень дорожили родительскою ласкою и высоко ценили его государственные заслуги, как то усматривается из их писем. Не пользуясь нормальною семейною жизнью, граф Румянцев, живя большею частью в своих имениях, имел при сем немало близких сердцу особ, с одной из которых даже намеревался вступить в брак, как упомянуто выше, и притом уже в преклонные лета жизни. К числу незаконных детей его, обыкновенно более или менее сомнительных, нельзя не причислить неких братьев Умянцевых или Омянцевых: Петра, Александра, Федора и Андрея, а также сестру их Анну Людовику, которые все, даже и сестра, были возведены королем Польским Станиславом Понятовским, 4-го апреля 1772 года, в звание баронов Польских, вместе с их детьми, наследниками и законными потомками, "за особенную ревность в оказании услуг Нам (т. е. Станиславу Понятовскому) и Нашему Королевству". Эти бароны Умянцовы получили немалую долю из обширных владений графа Румянцева в наших южных губерниях, — по преимуществу в Екатеринославской; один из них был полковник русской службы и уволен в отставку генерал-майором, другой был Симбирским губернатором.

По кончине графа П. А. Румянцева все его обширное достояние, по словам Е. П. Карновича, доходившее до 298 тысяч десятин земли и 30000 душ крестьян (эти цифры ниже действительности), а также значительные денежные капиталы перешли к трем его упомянутым законным сыновьям, мирно распределившим это достояние между собою.

Граф П. А. Румянцев, как должно заключить из напечатанной по сие время переписки его, находился в близких и самых приятельских отношениях с главнейшими лицами двора Екатерины II, из числа которых многие пользовались ее благосклонным расположением. Так, он был в приятельских отношениях с князем Гр. Гр. Орловым, при начале царствования Императрицы, когда князь пользовался ее великим фавором. Князь нередко в письмах своих просил Румянцева быть к нему милостивым, сохранять дружбу, которую видит, и выражал намерение (в 1770 году) поступить на службу под начальство графа. Пребывая в Петербурге, Гр. Гр. Орлов был неоднократно преданным ходатаем Румянцева пред Ее Величеством и в письмах своих называл часто последнего "голубчик мой" и сообщал ему не только повеления Ее Величества, но и ее желания и намерения, дабы Румянцев мог сообразоваться с ними. Вместе с прочими Орлов скорбел об ослаблении здоровья Румянцева.

Другое очень влиятельное лицо в царствование Императрицы — граф Иван Гр. Орлов был в тесной дружбе с Румянцевым, постоянно заботился и о нем лично, и об его интересах и домашних делах, являясь в то же время преданным посредником между Императрицею и ее полководцем. От графа Ив. Гр. Орлова Румянцев узнавал взгляды на него Екатерины II, выведывал, насколько его действия будут ей благоугодны, подносил благодарности за изливаемые на него милости и просил о даровании ему новых. Он нередко спрашивал Ив. Гр. Орлова, как отнесется Ее Величество к тому или другому предполагаемому ею подарку со стороны фельдмаршала. Граф И. Г. Орлов, как преданный Румянцеву человек, постоянно заботился о денежных его делах, вносил за него платежи, хлопотал о покупке для него деревень и о пожаловании ему хуторов и дворов, им желаемых. Румянцев сам пускался с нам в откровенности и писал о предметах, о которых в то время едва ли было удобно писать на письме.

Брат И. Г. Орлова, известный герой Чесмы граф Алексей Григорьевич, в немногих дошедших до нас письмах неоднократно заверял Румянцева в своей дружбе и преданности.

Очень влиятельное также лицо в царствование Екатерины II, граф Никита Иванович Панин, к которому Румянцев весьма часто обращался в письмах за советами и указаниями по делам политическим, был также очень расположен к графу Румянцеву, называвшему его своим милостивцем. Брат же его, покоритель Бендер, граф Петр Иванович при конце своей жизни писал, что с самой юной молодости своей заботился о соблюдении графом Румянцевым милостивых к нему благодеяний и искреннейшего дружелюбия и благодарил за таковые пред своею кончиною.

Могущественный генерал-прокурор Императрицы, пользовавшийся ее расположением почти тридцать лет, князь Александр Алексеевич Вяземский, считал себя обязанным исполнять угодное графу Румянцеву и просил его о благосклонном к нему расположении. Из писем супруги князя Вяземского усматривается, что он считал Румянцева начальником своего счастья, любившего его по заслугам. Даже могущественный фаворит князь П. А. Зубов называл Румянцева своим благодетелем, благодарил за милости, ему оказанные, писал о своем высокопочитании и заверял в своей преданности.

Многочисленные письма князя H. В. Репнина, начиная с 1770 г. по самую кончину графа Румянцева, удостоверяют не только в уважении, но и преданности к нему Репнина, немало служившего под начальством Румянцева.

Несколько труднее установить в точности характер взаимных отношений Румянцева и князя Г. А. Потемкина, по неимению обстоятельной биографии последнего и ввиду господствующего пока мнения, будто они оба, в последние годы их жизни, друг друга ненавидели, что и было причиною опалы Румянцева и отозвания его от армии в 1789 году. Но из изложенного выше можно усмотреть, что Румянцев сам сделал все, чтобы быть отозванным от армии, и что самая мысль об его отозвании принадлежит Императрице, а не Потемкину, который был не только расположен, но и предан Румянцеву. Из обнародованного в последнее время целого ряда писем Потемкина можно усмотреть, что, называя Румянцева дружески "батюшкою", он неоднократно заверял, что душевно его любит, пребудет во всю жизнь вернейшим его другом, покорнейшим слугою и будет неложно предан ему, и просил пренебрегать толками, которые сплетают зависть и злость, — как он сам это делает, т. е. пренебрегает этим. Потемкин оказывает ему целый ряд мелких вниманий, которые обыкновенно не оказываются лицами, к которым расположения не имеется. Румянцев в свою очередь называл Потемкина вседражайшим и любезнейшим другом, высказывал, что благодеяния его столь многочисленны, что нет момента, в которой он не находил бы обязательств быть ему признательны и благодарным, и просил не раз Потемкина помочь ему в его частных делах.

Нельзя не упомянуть при этом, что граф Румянцев поручал преданному ему графу П. В. Завадовскому разведать о чувствах к нему Потемкина, — и Завадовский, исполнив это поручение, писал подробно Румянцеву, что князь, по его мнению, имеет полное уважение к Румянцеву и желает, чтобы собственные дети его так любили и почитали графа, как Потемкин его любит и почитает.

Наиболее преданными Румянцеву лицами должно, впрочем, считать двух лиц, бывших некогда его подчиненными, которые, быв представлены им Императрице, быстро достигли и большой известности, и большого при ней влияния, — именно это были: некогда полковник Старооскольского полка Петр Васильевич Завадовский, — позднее любимец Екатерины и граф, а другой — Александр Андреевич Безбородко, — служивший некогда в канцелярии Румянцева, а впоследствии бывший главным деятелем Великой Императрицы по делам внешней политики, а также и по внутреннему управлению государством, ее правая рука, граф, а позднее, при Павле I, канцлер и с 1797 года князь. Безбородко считал себя неоплатным должником графа Румянцева, который вывел его на блестящий путь и продолжал особливое к нему благоволение. Поэтому Безбородко принимал большое участие в начинавших только свое служебное поприще сыновьях фельдмаршала, исполнял поручения самого фельдмаршала по делам, лично его касавшимся, а также просьбы его о других лицах, сообщал ему о предстоящих назначениях и распоряжениях Ее Величества, а также о ее намерениях и, препровождая Румянцеву Высочайшие повеления по его представлениям, добавлял от себя о том, как было принято Императрицею то или другое его распоряжение и что было при этом Ею выражено. Сам Румянцев, в свою очередь, часто обращался к графу Безбородко по различным вопросам, касавшимся дел, на него возложенных, просил дать ему совет или указание, как лучше угодить Ее Величеству, как поступать в том или другом случае, и нередко ходатайствовал за различных лиц, в участи которых принимал большее или меньшее участие. Все это дает полное основание причислить графа А. А. Безбородко к числу лиц, очень преданных Румянцеву, считавшему, впрочем, лучшим своим приятелем и не только любезным другом, но и дружбе верным графа Петра Васильевича Завадовского, который, как видно из их переписки, вполне оправдывал это мнение фельдмаршала. Исполняя долг искренно преданного друга, Завадовский советовал Румянцеву, как генерал-губернатору, не жить в своей деревне, а в городе, "ибо есть толки"; отнюдь не отговариваться от поездки с Цесаревичем в Берлин, потому что это будет весьма неугодно Ее Величеству; не просить у нее новых отпусков себе и не пребывать в Молдавии, чтобы не раздражать Государыню. Он же советовал Румянцеву по возможности не перечить Потемкину, старался установить добрые между ними отношения, добавляя при этом: "временем повиновение только доставляет благопристойность, — есть дело мудрости".

Завадовский, как друг, преданный графу Румянцеву и его семейству, заступался за сыновей последнего и мирил их с отцом, не без успеха. Кроме того, он постоянно заботился о материальных делах графа, как-то: об известном Пологском деле, производившемся в Сенате (большая тяжба с поселянами), об отводе графу земель по пожалованию, о покупке ему деревень, о посылке денег его сыновьям и т. д. и исполнял нередко разные хозяйственные поручения графа Румянцева.

Он же, как и Безбородко, постоянно сообщал фельдмаршалу о различных предположениях и намерениях Ее Величества, о имеющихся в виду назначениях и наградах для самого Румянцева, о предстоящих путешествиях Императрицы в Смоленск, Киев, Херсон и т. д., о разговорах, происходивших при дворе о графе Румянцеве, о предстоявших ему приемах Ее Величества и об устройстве оных по желанию и вкусу Государыни. Всего указанного не станут делать лица нерасположенные, а тем более лица, враждебно относящиеся к данному лицу, а потому можно с полным основанием сказать, что граф Румянцев все время своего служения имел усердных и преданных ему ходатаев у престола Екатерины II, и только подозрительный, мелочной характер графа мог усматривать себе врагов там, где их вовсе не было. Обращаясь после этого к отзывам о личности и деятельности Румянцева, должно упомянуть прежде всего, что известный военный писатель М. И. Богданович, в своем исследовании "Походы Румянцева, Потемкина и Суворова", сделал следующую оценку графа П. А. Румянцева. По его словам, он как генерал-губернатор Малороссии способствовал к слиянию сей обширной страны с прочими областями Империи и водворил в ней порядок и владычество законов... Как военачальник деятельность его не имела предела. Начальствуя армиею, он беспрестанно являлся на коне между солдатами, старался видеть все сам и между тем занимался неусыпно кабинетными работами... Он обращал особенное внимание на соблюдение строгой дисциплины в войсках, говоря, что потворством мол; но испортить лучшую армию. Но строгость его была всегда неразлучна с справедливостью... Война с Турциею 1769—1774 годов, названная современниками Румянцевской, имела большое влияние на успехи военного искусства. Тактические его нововведения дали решительный перевес регулярным войскам над нестройными полчищами. Прежние походные движения, производившиеся в огромном каре либо в одной колонне, были заменены движениями войск в небольших колоннах, состав которых способствовал быстрому построению нескольких каре. Кавалерия при этом следовала в отдельных колоннах, артиллерия же полковая и полевая шла в интервалах колонн... Румянцев требовал от кавалерии, чтобы она действовала исключительно холодным оружием и строилась для боя в две шеренги. Он обращал большое внимание на тактическое образование войск и на внушение им духа подчиненности и издал с этою целью немало инструкций и распоряжений... Он улучшил также провиантскую часть армии... Для лучшего ее устройства и заведования он предлагал учредить верховный военный совет, под председательством Государя, состоящий из директоров, назначаемых Высочайшею властью, причем непременными его членами должны состоять генерал-фельдцейхмейстер, генерал-инженер и генерал-комиссар. Каждый директор, кроме общих дел, заведует особенными экспедициями, Все дела совета чрез директоров поступают на Высочайшее разрешение. Граф Румянцев находил, что наша Империя по ее обширности, разноверию и разноправию своих обитателей и по разнообразию ее соседей, должна наблюдать, чтобы подражать другим державам только в приличном и весьма уважать тот источник, который и доселе один питает ее воинские силы. Источник сей есть народ, дающий войску и людей, и деньги. Надлежит стараться, дабы несоразмерным и бесповоротным взиманием не оскудить сей источник, но употреблять такие средства, которые, в случае непредвиденной надобности, доставили бы казне денежные запасы и увеличили бы силы России для нее нечувствительно, но для души приметно. Граф Румянцев, по приведенным выше словам Маркевича, был великий полководец, но невеликий человек; он был завистлив, горд, высокомерен, любострастен, льстец, корыстолюбив, скуп, — следовательно, пленник страстей самых низких и следовательно малодушен. Один же великий человек заслуживает похвальных слов. Как хозяин, он был замечателен. Благодарное перо Лесницкого, бывшего питомца и секретаря графа Румянцева, рисует нам иной очерк графа. По словам Лесницкого, он соединял с начальством уважение к подчиненным в войске и земле, удерживал правила общежития, хранил гостеприимство в домашней жизни, обходился со всеми и со всяким ласково. Законы отечественные помнил совершенно. Связи были для него неизвестны; ссужал многих и долгов не имел. Никому не подражал и ни от кого не заимствовал. Пышность ненавидел; шуму и городской жизни удалялся; нигде не одолевался скукою. Приятелями к себе располагал всех и каждого, а друзей — избирал опытом. Быстрейший имел бег мыслей и дар слова пространнейший". Похвальный отзыв о фельдмаршале, как человеке, находится и в Записках Л. Н. Энгельгардта, у Бантыш-Каменского, у Чичагова, написавшего целую книгу (без означения года издания) о заслугах и великих достоинствах фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, и у многих других писателей, указанных ниже.

Формулярный список о службе графа П. А. Румянцева в Архиве Главного Штаба в Москве, в списках 1773—1784 гг.; Общий Гербовник Российской Империи; Русская родословная книга, князя А. Б. Лобанова-Ростовского, т. II, стр. 188 и след.; князь П. Долгоруков, Российская Родословная книга, ч. ?, стр. 302; ч. IV, стр. 889; В. Руммель, "Родословный сборник", т. II; Н. Н. Селифонтов: "К биографии гр. Румянцева"; Камер-фурьерский Журнал (по алфавитам к Журналам); Полное Собрание Законов: Первое, т. XVIII, ст.ст. 37, 169, 170, 372, 391, 752, 801, 853, 914, 920, 1029; т. XIX, 525, 771, 852, 957, 966; т. XX, ст.ст. 49, 81, 169, 223, 306, 326, 401, 463, 555, 723, 763, 826, 917, 936, 979, 1023; т. XXI, ст.ст. 136, 246, 295, 374, 393, 721, 759, 1056, 1071; т. XXII, ст.ст. 138, 233, 273, 346, 418, 437, 456, 463, 507, 540, 677, 834, 838, 877, 879, 884, 887, 897, 1063, 1148; т. XXIII, ст. 9, 11, 104, 257, 613, 689, 691, 790; т. XXIV, ст. 225, XXV, ст. 108; XXVII, ст. 591; т. XXVIII, ст. 901; XXIX, ст. 658; ХХХV, ст. 573; Второе, т. VIII, ст. 499; т. VIII₂ — 19; X — 59; т. ХII — 441; т. XV приб. 1839, ст. 1; ХХХ?₂ —115; "Сборник Императорского Русского Исторического Общества", тома II, III, V, VII по XIX включительно, XXIII, XXVI, XXIX, XXXIII, XXXIV, XL, XLII, L по LIV включительно, LVIII, LIX, LXVI, LXIX, LXXII по LXXXI включительно; LXXXIV, LXXXI; LXXXVIII, LXXXIX, XCI, XIV, CVIII, СХVI, CXVIII, CXXIV; "Сборник Харьковского Историко-Филологического Общества", т. II; "Сборник Военно-исторических материалов, выпуск VI, бумаги Потемкина; "Чтения Императорского Общества Истории и Древностей в Москве", 1859 г. кн. 3; 1861 г., кн. 1; 1865 г., кн. ? и II; 1866 г. кн. 1; 1868 г., 1869 г., 1875 г., кн. 1; 1876 г. кн. 1; 1876 г., кн. 2; 1891 г., т. ? и V; "Чтения в Историческом Обществе Нестора-Летописца", кн. I VI; "Русский Архив": годы 1863 по 1867 включит. 1869—1875 г. включит.; 1877, 1879, 1880, 1882, 1889, 1892, 1893, 1898, 1899, 1901, 1902; Архив Министерства Юстиции в Москве: ордера Румянцева 1770 г.; Дела Сената по бывшей Конференции при Дворе, № 42—8143; Дела Черниговского Наместничества, в. № 2960, дело 86; Дела Молдавские и Мутянские; Архив Министерства Императорского Двора: в Петрограде: оп. 352—1343, рос. ?, д. №№ 37, 40 и 83; оп. 36/1629, д. №№ 138, 139 и 140; в Москве: № 62225, № 104; "Архив графов Мордвиновых", т. I, стр. 189; т. II, стр. 41, 537, т. III; "Архив князя Куракина, т. 8—10 включит.; Архив Малороссийской Коллегии — в Харьковском Университете (по описи); "Архив князя Воронцова", т. 4, 6, 7, 8, 10—13 включит.; 16, 17, 20, 22, 24, 25, 27, 31 — по 33 включит.; "Архив Государственного Совета", изд. 1880 г., т. ? и II; Архив военно-ученый Главного Штаба в Петрограде, т. ?, опись, составл. капитаном Бендером; Архив Правительствующего Сената, книги Высочайших повелений с 1760 по 1796 г. включительно; Архив Государственный Мин. Иностранных Дел: в Петрограде: разряд XI № 96, 865; XI крас. № 4 по 98; разр. XII № 332, разр. XVI № 496, разр. XVI № 742 ч. 1 и 2; разр. XX № 221; в Москве: дело Бранденбургского двора 1740 г., № 4; дела Турецкие, 1768—1790 гг.; дела Крымские, 1770—1782 гг.; дела Прусские № 43; дела Абовского Конгресса 1743 г ; Письма Императрицы Екатерины II к графу П. А. Румянцеву (часть напечатана в "Северном Архиве" 1822 г.); Архив 1-го Кадетского Корпуса, в Петербурге, д. 1740 г.; Из архива семейных бумаг князя Мещерского; "Русская Старина", т. II, III, VIII, IX, XIII—XIV вкл.; XVI—XX вкл.; XXII—XXIV, XL, XLII, XLIX, L, LII, LIII, LXI, LXIV, LXXIX, LXXX, LXXXVI, LXXXIX, CVIII, CXXVI, CXXVIII; "Старина и Новизна", изд. Обществом ревнителей Историч. Просвещения, кн. ?, III, IV и V; "Киевская Старина" 1882 г., №№ 1—4; 1883 г., № 7; 1884 г., №№ 8, 9; 1885 г., № 15; 1888 г., №№ 20—23; 1889 г., №№ 24, 25; 1890 г., № 31, 32; 1891 г., № 35; 1892 г., № 36; 1895 г., № 48; 1896 и 1901 г.; "Журнал Императорского Русского Военно-Исторического Общества" 1910 г., кн. ?, дневник Каульбарса; "Журн. Минист. Народного Просвещения" 1841 г., XXX, № 1 (статья А. А. Скальковского); "Записки Одесского Общества Истории и Древностей", т. XXIII; Записки о Южной России, изд. П. Кулиша, С.-Петербург. 1887 г., т. II, ст. 170 и след.; Анекдоты, объясняющие дух фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, С.-Петербург, 1811 г.; Жизнь генерал-фельдмаршала графа П. А Румянцева-Задунайского, С.-Петербург. 1848 г. (Чичагова); Государственный канцлер граф Н. П. Румянцев, А. Ивановского, С.-Петербург; Д. Бантыш-Каменский, Словарь достопамятных людей. русских светского чина; Энциклопедия военных и морских наук, изд. Леера, ст. Н. Ф. Дубровина Зарульский (Станислав), Описание Малой России и Украйны, с приложениями, Москва. 1840 г.; Переписка Екатерины II с гр. П. А. Румянцевым, Moсква. 1805 г.; Переписка Имп. Екатерины II с разными особами, Москва. 1807 г.; Сочинения Имп. Екатерины II, изд. Смирдина; Записки Императрицы Екатерины II, перевод с подлинника, изданного Имп. Академией Наук, С.-Петербург. 1907 г., изд. Суворина, стр. 209, 440, 450; Г. А. Брикнер, Биография князя Потемкина, С.-Петербург. 891 г.; его же, История Екатерины II, 1885 г., С.-Петербург, изд. Суворина; Записки Л. Н. Энгельгардта, 1766—1886 гг., Москва. 1867 г.; Россия и Русский двор в первой половины XVIII века. Записки гр. Эрнста Миниха, С.-Петербург. 1891 г., изд. "Русской Старины"; граф Петр Иванович Панин, составили П. А. Гейсман и Дубовской; Н. В. Берх, Жизнеописания первых Российский адмиралов, т. III, стр. 229 и след.; Е. П. Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, С.-Петербург. 1874 г.; В. Д. Смирнов, "Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в XVIII столетии", Одесса. 1889 г.; Присоединение Крыма к России; рескрипты, письма, реляции и донесения, составил Н. Ф. Дубровин, С.-Петербург. 1885 г., т. ? — IV; "Военный Сборник" 1868 г., № 7: Ген.-фельдм. князь А. А. Прозоровский, статья Н. Ф. Дубровина; А. А. Васильчиков, Семейство Разумовских, т. I, стр. 157, 353—371, 466; т. III, стр. 170—175; Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова, Берлин. 1870 г., т. ?, стр. 19; Очерк истории Украинского парода, М. С. Грушевского, С.-Петербург. 1904 г.; Малороссия в 1767 г., эпизод из истории XVIII столетия, соч. В. Г. Авсеенко; Малороссийские посполитые крестьяне, А. М. Лазаревского; Скорбный лист архива Малороссийской Коллегии, Тимченко; История Руссов или Малороссии, соч. Конисского; Обозрение Румянцевской описи Малороссии, А. М. Лазаревского; — "Черниговские Губернские Ведомости" 1852 г., №№ 35, 50; 1895 г., №№ 54; 1898 г.; "Записки Черниговского Губернского Статистического Комитета, выпуск ? и II; Собрание разных сочинений и новостей, С.-Петербург. 1777 г., т. II, август, сентябрь; Исторические монографии В. А. Бильбасова (Журналы во время царствования Петра III); Описание русских и славянских рукописей в Румянцевском Музее в Москве, А. Востокова, 1842 г., стр. 488, № 355; "История России", С. М. Соловьева, изд. Общ. Пользы, т. V?; Памятники новой русской истории, С.-Петербург, т. ?; Сухопутный Шляхетский Кадетский Корпус, П. Ф. Лузанова, С.-Петербург. 1907 г.; История Императорской гвардии, Пушкарева; История л.-гв. Преображенского полка, 1683—1883 гг., Чичерина и Долгова, в 4-х томах; то же, Азанчевского; то же, Бобровского; История л.-гв. Кирасирского Его Величества полка; История Кирасирского военного ордена полка, Григоровича; История л.-гв. Гренадерского полка, Судравского, Петербург. 1906 г.; История л.-гв. Эриванского полка, П. О. Бобровского; История Моршанского полка, Будницкого; История конницы, полк. Маркова, ч. IV, отд. ?; Хроника 37 драгунского Военного ордена фельдмарш. Миниха полка, составил Григорович; Кратная история гренадерского Малороссийского графа Задунайского полка, Правикова, изд. 1889 г.; Жизнь, характер и военные действия графа П. А. Румянцева, соч. Сазоновича, Москва. 1803 г.; Русская армия в Семилетнюю войну, Д. Ф. Масловского; Турецкая война 1769—1774 гг. и Польские конфедераты, соч. Петрова, в 4-х томах; Вторая Турецкая война в царствование Екатерины II, 1787—91 гг., соч. Петрова; Генералиссимус князь А. В. Суворов, соч. Петрушевского, т. II; Походы Румянцева, Потемкина и Суворова в Турцию, М. И. Богдановича; Исторический обзор деятельности графа Румянцева-Задунайского и его сотрудников, Саковича, Москва. 1858 г.; Гр. А. В. Суворов среди преобразователей русской армии, Н. Ф. Дубровина, 1876 г.; Материалы для истории инженерного искусства в России, соч. Ласковского, ч. III, стр. 513—618; Материалы к истории военного искусства в России, выпуск X; Материалы для истории Русского флота, т. XI и XII; Щукинский Сборник, т. VI (Записки Грязнова); Памяти графа М. М. Сперанского, С.-Петербург. 1872 г.; Антон Бюшинг, Автобиография; Записки И. В. Лопухина (в "Чт. Общ. ист. и древн." за 1866 г.); Записки А. Т. Болотова, С.-Петербург, кн. ?; Записки Ф. Ф. Вигеля, Москва. 1891 г., т. II; Обозрение царствования и свойств Имп. Екатерины Великой, А. Сумарокова, Петербург. 1822 г.; Деяния Императрицы Екатерины II, Колотова, С.-Петербург. 1811 г.; Письма графини Е. М. Румянцевой к ее супругу, изд. графом Д. А. Толстым, а также находящиеся в Рукописи. Отд. Имп. Публичной Библиотеки; Письма графов Николая и Сергея Петровичей Румянцевых к их отцу, фельдмаршалу, в Рукописи. Отд. Имп. Публичной Библиотеки; Записки А. В. Храповицкого, изд. Н. П. Барсуковым; Mémoires de Falkenschöld, Paris. 1836; Mémoires du comte Rogers de Damas, Paris. 1826; Nouvelles lettres du comte Valentin Esterhazy, Paris. 1908.

П. Майков.

{Половцов}