Крыленко, Николай Васильевич

Крыленко Н. В.

(1885—1938; автобиография). — Род. в 1885 г., 2 мая, в глухой деревушке Сычевского уезда Смоленской губ., куда "за политическую неблагонадежность" был выслан под надзор полиции исключенный из университета мой отец. В 1890 г. вместе с семьей переехал в гор. Смоленск, куда отец был приглашен редактировать газету "Смоленский Вестник", ярко оппозиционного радикально-демократического направления. В 1902 г. после прекращения работы в редакции газеты "по независящим обстоятельствам" вся семья переехала в Польшу, в гор. Кельцы и затем в Люблин, где отец был вынужден к этому времени взять должность чиновника по акцизному ведомству и где я прожил почти безвыездно до 1903 г., т. е. одиннадцать лет. Определенная политическая атмосфера, окружавшая меня в семье, неблагонадежность отца, преследования, которым он подвергался, — все способствовало тому, чтобы не только изолировать меня и других детей нашей довольно большой семьи от растлевающего влияния чиновничьей среды, в которой мы все теперь очутились, но и развить интерес к общественным наукам и общественной деятельности помимо казенной науки. В результате, с момента поступления в казенную классическую гимназию в гор. Люблине в 1895 г. и до момента ее окончания весной 1903 г., мне удалось не только с легкостью преодолеть гимназическую учебу, но выйти в жизнь с достаточным запасом сведений по гуманитарным наукам — в особенности по общеевропейской истории. Осенью 1903 г. молодым студентиком 1-го курса историко-филологического факультета Петербургского университета я приехал в Петербург.

Выбор историко-филолог. факультета был сделан мной вполне сознательно, как продолжение увлечения историческими и в особенности общественными социологическими науками. Первый год университетской жизни в нелегальных организациях я, однако, участия еще не принимал и, более того, несмотря на яркое оппозиционное настроение, которым я был пропитан, к подпольным организациям относился критически и недоверчиво. Мне они казались несерьезными, как несерьезной мне казалась и попадавшая мне в руки нелегальная литература за ее крикливые, как мне казалось, выпады, агитационные призывы, за презрительное трактование имевших вес в моих глазах буржуазных научных авторитетов. Одновременно внутри меня совершалась другая работа: войдя в университет под сильным влиянием отца, с большим эсэровским, вернее народническим, уклоном, я в первый же год университета под влиянием потребности к точному мышлению и к научному обобщению явлений общественной жизни, чему меня научили исторические занятия, невольно перешел к марксизму с его выдержанной, стройной и могучей историко-философской теорией.

Активные выступления начались с осени 1904 г. К этому времени относится дата моего первого официального вступления в студенческую революционную подпольную организацию, объединившую три нелегальных организации под названием "центральной". Эта организация в отношении к студенческим группам с.-демократов и эсэров занимала нейтральную линию и своей задачей, кроме чисто политической революционной деятельности, ставила задачу воспитательную — подготовить студенчество к выбору между двумя этими партиями и облегчить им доступ в них. С обеими партиями эта организация поддерживала тесный контакт.

18 октября 1904 г. датируется мое первое выступление от имени этой организации на нелегальной сходке студентов Петерб. университета, не помню уж по какому поводу. Это выступление обратило на меня внимание партийных организаций. Немедленно после него я и от организации эсэров и от эсдэков почти одновременно получил предложение формального вступления в партию. Я выбрал большевиков (декабрь 1904 г.). Из публичных выступлений этого времени (до конца 1904 г.) следует отнести участие в студенческих нелегальных собраниях и уличных демонстрациях (28 ноября) и нелегальных смешанных собраниях с участием интеллигенции и вождей тогдашней земской либеральной России — Родичева, Прокоповича и других, где дебатировались вопросы так называемой "банкетной кампании" и тезисы земского совещания 7—8 ноября 1904 г. Несмотря на то что формально я в организацию с.-д. не входил, тем не менее мне приходилось выступать против земцев и либералов в защиту всеобщего избирательного права против правого крыла земской либеральной оппозиции от имени с.-д.

Первое соприкосновение с рабочими массами, а не только со студенчеством, и организованное участие в подпольной работе в рядах с.-д. относятся к февралю 1905 г., когда под свежим впечатлением 9 января масса студенчества бросилась в ряды крайних партий. В качестве агитатора-пропагандиста я вошел в организованную группу содействия при ПК партии PCДРП. (большевиков), впоследствии переименованную в окружной район и охватывавшую Колпино, Сестрорецк, Кронштадт, Ораниенбаум, Охту, Шлиссельбург и др. пригородные пункты под Петербургом. Одновременно при моем участии проходят все сходки в университете, в особенности известная сходка 7 февраля 1905 г., где было решено закрыть университет и объявить всероссийскую забастовку протеста. Это была та сходка, на которой тов. Мануильским был изрезан царский портрет. Лозунгом, наиболее популярным в массах, был в то время лозунг вооруженного восстания.

Счастливо избегнув 2 апреля 1905 г. ареста, которому подверглись почти все члены нашей группы, благодаря случайной перемене квартиры, я немедленно выехал из Петербурга домой и вернулся назад только к августу, когда, благодаря так называемой "автономии", университет, а за ним и все остальные высшие учебные заведения широко открыли свои двери для рабочих масс, открыв так называемую "митинговую эру", продолжавшуюся вплоть до начала октября и фактически послужившую политическим прологом к всеобщей забастовке 1905 г. Из выступлений следует отметить, кроме выступления на заводах, на уличных митингах и массовках, борьбу с эсэрами за открытие университетов (эсэры требовали продолжения забастовки) и непосредственное участие в нелегальной партийной прессе (большевистский "Вперед"), где были помещены первые мои корреспонденции о нелегальной работе. Организационно в эпоху митингов я был связан с организацией большевиков через коллегию агитаторов при П. комитете. Кульминационным пунктом моей работы этой эпохи было председательствование на митинге в Технологическом институте 13 октября, где имело место и первое выступление Хрусталева-Носаря с предложением образования Совета Рабочих Депутатов. Ночь на 17-е октября была проведена мною на Выборгской стороне, в квартире Немцева, рабочего из Тулы (члена Совета), ныне члена Верховного суда.

После же 17 октября партийная работа сосредоточилась уже исключительно в рабочих районах и среди пролетарских масс, в особенности на Выборгской стороне на Металлическом заводе и на всех крупнейших заводах за Невской заставой, где, под кличкой "Абpама", я был известен в рабочих кругах, ежедневно проводя митинги и борясь от имени Питерской организации большевиков вместе с Николаем Коноваловым (впоследствии провокатором) и "Сергеем" — Войтинским (впоследствии меньшевик) против влияния эсэров с Черновым, Авксентьевым, Фундаминским, Вороновым и др. лидерами эсэров. Вторая забастовка застала меня на Металлическом заводе, третья, декабрьская — на Александровском вагонном и Семянниковском. Арест и разгон Совета 28 ноября я встретил в гор. Череповце, куда ездил для организации профсоюза железнодорожников.

Ликвидация забастовки и московское вооруженное восстание застали меня в больнице, куда я попал после случайного ранения в ногу, полученного за Невской заставой. Выйдя из больницы я опять-таки уехал для сокрытия следов и вернулся только в феврале 1906 г., когда принял самое активное участие в избирательной кампании в I Государств. Думу в качестве агитатора от имени с.-д. партии большевиков, проводившей тогда тактику бойкота. Одновременно продолжалась работа в рабочих массах, где от окружного района я был проведен в члены Петербургского комитета. Этот мандат я вскоре уступил Ксандрову, так как угроза ареста снова заставила меня покинуть Петроград, приблизительно 25 мая 1906 г. К этому времени относится моя литературная работа сначала в "Призыве", а потом в партийной "Волне" и работа в военных организациях нашей партии среди гарнизона, закончившаяся арестом всей организации и известным процессом в Военно-Окружном суде в 1907 г. Ареста я избежал случайно, не заночевав дома, и немедленно, на другой же день, скрылся из Питера.

С этого числа начинается моя нелегальная работа в качестве революционера-профессионала — первоначально в Москве, под фамилией "Войченко", в качестве агитатора Моск. комитета вместе с тем же провокатором Коноваловым. Новые аресты побудили меня бросить Москву, и в июне 1906 г. я впервые эмигрировал за границу — первоначально в Бельгию, а затем во Францию, в Париж, откуда, однако, уже к ноябрю того же 1906 г. вернулся по паспорту брата опять в Петербург и под фамилией сначала "Рено", а затем "Гурняка" вошел в работу, прежде всего широко агитационную, по проведению выборов во II Государств. Думу, на открытых собраниях под именем "Абрамова" и на заводах и конференциях, в особенности по подготовке съезда партии. Все это было прекращено внезапным арестом на заводе Крейтона на Охте, через два дня после 3-июньского переворота 1907 г., когда я был арестован уже под фамилией "Постникова", после того как случайный арест на улице в мае месяце, закончившийся таким же случайным, по глупости охранников, освобождением, провалил меня как "Гурняка".

В этот раз арест не прошел даром; я был раскрыт и установлен и предан Военно-Окружному суду вместе с Гусаровым, Малоземовым и др. по обвинению в "участии в военной организации". Исключительно счастливое стечение обстоятельств ликвидировало, однако, для меня счастливо этот процесс, и в числе трех из 19 человек, серьезно обвинявшихся, вместе с Кирносом и Зеленко (сейчас работает в Ленинграде) я был оправдан 16 сентября 1907 г. Немедленно уехав после освобождения в Финляндию, я опять принял участие в партийной работе и был через полтора месяца арестован вновь на Финляндском вокзале и после месячной отсидки освобожден 6 декабря 1907 г. и выслан из Петрограда в порядке охраны "впредь до распоряжения" на родину в гор. Люблин, где и пробыл до осени 1908 г., когда снова нелегально вернулся в Петроград. Все это время было посвящено мной приведению в порядок своих взглядов, чему начало было положено еще в тюрьме. Тогда же мной задумана и написана моя книга "В поисках ортодоксии", где теоретически я рвал с официальной соц.-демократией. То здоровое, что в это время я воспринял от синдикализма, теперь сделалось официальной программой коммунизма: принципиальное признание возможности социальной революции в России, отрицательное отношение к буржуазному парламентаризму, предпочтение перед ним тактики прямого действия, теория разрушения пролетариатом государственной машины, а не ее "использования", и уважение к массовым организациям пролетариата — все это было мною выдвинуто на первый план. Вопросы чисто синдикалистической теории о роли проф. организаций в деле социалистического строительства не стояли для меня в центре внимания. Выход этой книги в свет весной 1909 г. оформил разрыв, начало которого приходится отнести к лету 1907 г., и весь период от весны 1909 г. и по осень 1911 г. проходит для меня в атмосфере изолированности от партийной жизни. По существу, это, конечно, не было совсем так, так как осенью 1908 г. я снова принимал участие в развитии студенческого забастовочного нелегального движения, выезжая из Питера в Москву как член "Коалиционного Совета" для проведения забастовки", но строгого контакта с партией в это время не было. Весной 1909 г. мне удается получить разрешение на въезд в Питер на два месяца для держания государственных экзаменов, и к июню с дипломом об окончании университета я снова уехал в Польшу. К этому же моменту относятся мои попытки заняться серьезной научной работой, и по предложению профессоров Эрвина Гримма и Ястребова я начинаю работать по кафедре всеобщей истории и истории славян, без официального, однако, оставления при университете за "политическую неблагонадежность". Одновременно начинается моя педагогическая деятельность в гор. Люблине, Сосновицах и затем опять в Люблине в качестве преподавателя литературы и истории в частных польских школах, продолжавшаяся до осени 1912 г., когда по требованию центральных властей я был изгнан из всех этих школ. В области партийной работы в эти годы связь с партийными организациями поддерживалась лишь временными нелегальными поездками в Петроград и участием в начавшей выходить в 1911 г. "Звезде" и неорганизованной пропагандой социализма на уроках истории и литературы в старших классах школ, где, благодаря их особому положению, мне фактически была предоставлена полная свобода агитации.

К весне 1911 г. относится новое возобновление мною партийных отношений, когда я был лично вызван в Галицию к Владимиру Ильичу по вопросу об использовании имевшейся у меня возможности наладить транспорт через границу, каковую возможность я действительно имел и использовал для партии в бытность свою учителем в Сосновицах — на самой границе и невдалеке от Кракова, где находился в то время наш партийный центр. Не считая в данной политической обстановке свои теоретические воззрения препятствием для партийной работы, я принял предложение В. И. о поездке в Питер для агитационной работы по подготовке выборов в IV Гос. Думу, к сожалению, не надолго, так как осенью 1912 г. я должен был для отбывания воинской повинности поступить вольноопределяющимся в 69-й Рязанский полк. Одновременно я вторично поступил в университет, на этот раз на юридический факультет, и одновременно же в качестве экстерна подготовился и сдал три магистерских экзамена по новой истории на ученую степень. Военная служба, с одной стороны, и изгнание из школы — с другой, и вновь подымавшиеся волны революционного рабочего движения сделали то, что я бросил свои планы об ученой деятельности и немедленно же по окончании военной службы выехал за границу к Владимиру Ильичу с новым предложением своих услуг, после чего, направленный в Петроград, первоначально стал работать в " Правде", а затем был прикомандирован ЦК нашей партии к думской с.-д. фракции в качестве "сведующего лица", фактически в качестве партийного инструктора по подготовке агитационных выступлений наших товарищей в Госуд. Думе. К этому времени относится моя деятельность по проведению партийной директивы относительно разрыва с меньшевиками — деятельность, на которую я тем более охотно пошел, что воочию убедился, в какую трясину оппортунизма заводили меньшевики рабочий класс.

Моя деятельность была прервана арестом 11 декабря 1913 г. по указанию провокатора Малиновского и провокатора Черномазова, в самое тесное соприкосновение с которыми мне постоянно приходилось входить. Освобожденный 18 марта 1914 г., я был выслан в административном порядке на два года из столиц и выбрал своим местожительством Харьков, куда приехал в начале апреля и где одновременно закончил государственные экзамены по юридическому факультету и снова вошел в нелегальную работу по подготовке партийного съезда и южной конференции нашей партии, вместе с высланной туда же секретарем Розмирович. Эта работа была прервана первоначально обыском и затем через неделю приказом об аресте, которого я опять-таки избег совершенно случайно, так как, подходя ночью к дому, заметил у своих дверей городового и потому вместо того, чтобы подняться к себе, немедленно отправился на вокзал и в ту же ночь выехал из Харькова в Люблин, откуда при помощи контрабандистов перешел границу в начале июля 1914 г. вместе с Розмирович и Максом Савельевым (Ветровым).

Это был самый продолжительный период моей эмиграции с июля 1914 г. по июль 1915 г., проведенный последовательно в Галиции, в Австрии вместе с В. И. и затем в Вене и в Швейцарии, под Лозанной. За этот период партийная работа выразилась в участии в партийной конференции в марте 1915 г. в Берне и выступлениях на публичных собраниях и рефератах, пока по решению Центр. комитета мы вместе с Розмирович не были направлены опять-таки в Россию в качестве доверенных лиц, в Москву на нелегальную работу, куда и выехали в июне 1915 г.: я под фамилией "Лохвицкого", она под фамилей "Галер". К сожалению, широкой работы в Москве нам развернуть не удалось, и уже в ноябре я был арестован под фамилией "Сидорова". После трехмесячной отсидки я был в январе препровожден в Харьков в качестве уклонившегося от военной службы офицера, где снова просидел в тюрьме до апреля 1916 г., когда был мобилизован и направлен как офицер запаса в действующую армию на юго-западный фронт с "сопроводительной", в которой предлагалось принять меры против пропаганды с моей стороны.

В подобной обстановке думать об организованной работе было, конечно, нельзя, и до марта 1917 г. моя работа замирает до тех пор, когда впервые полученное от немцев известие о Февральской революции переворачивает вверх дном все отношения на фронте. 5 марта было получено первое известие, 7 марта я был уже приказом переведен из окопов в тыл, а 9 марта мною был созван первый открытый митинг солдат команды, куда я был прикомандирован, и началась моя агитационная деятельность по всем близ расположенным полкам, не считаясь с их принадлежностью по дивизиям и корпусам. Одновременно полученный мною первый транспорт "Правды" произвел целый переворот в полку, и с тех пор вплоть до конца апреля я последовательно избираюсь на пост председ. полкового комитета, дивизионного и наконец председателя армейского комитета 11й армии, в качестве какового получаю возможность развить агитационную деятельность в крупных размерах. 3 мая я делегируюсь от комитета в Петроград и здесь выступаю на собраниях Петрогр. Совета и съезда фронтовиков, где от имени фронта я остро ставил вопрос о прекращении войны.

После возвращения на фронт, по директивам партии, мне приходится выдержать жестокий бой с оппортунистским большинством армкомитета, в результате чего я вышел из комитета, как председатель комитета, и уже просто как делегат и одновременно как официальный представитель ЦК PCДРП выступил против Керенского, Тома, бывш. большевика Н. Д. Соколова и бывш. меньшевика, теперь большевика, Шапиро и Н. С. Станкевича на общефронтовом съезде в Кременце и, наконец, как представитель меньшинства трех из восьми был делегирован от армейского комитета на первый Всеросс. Съезд Советов 1 июня 1917 г. в Петроград. Кроме работы по съезду, как член президиума от фракции большевиков я принимал ближайшее участие в агитационной работе и как член центр. бюро военных организаций ЦК РСДРП — в литературной работе в "Солдатской Правде". Июльские дни 1917 г. застают меня в Киеве, где я выступал на киевском Совете против меньшевиков и на киевских заводах. Из Киева я выехал на фронт, сопровождаемый посланной мне вслед телеграммой Савинкова об аресте. Спасаясь почти бегством с фронта снова через Киев обратно в Питер, я арестовываюсь в Могилеве и препровождаюсь обратно в Киев, где против меня возбуждается дело по обвинению в "государственной измене". По телеграмме Керенского меня доставляют в Петроград и содержат на гауптвахте вплоть до сентября 1917 г., когда, освобожденный по приказу военного министра Верховского, я прямо из гауптвахты попадаю на заседание в Александрийском театре — на "Демократическое совещание".

Весь сентябрь и октябрь снова проходят в лихорадочной работе по подготовке Октябрьского переворота, в котором я принимал участие как член военно-революц. комитета, а затем как народный комиссар по Военным Делам, вплоть до назначения меня верховным главнокомандующим и выезда на фронт для заключения перемирия с немцами, а затем для ликвидации духонинского мятежа. Ноябрь, декабрь и январь 1918 г. уходят на организационную работу по сохранению остатков прежней армии и попытки создания новой, на участие в III Съезде Советов и в первом и последнем заседании Учредительного Собрания, куда я был избран от Петроградской губ., от юго-западного фронта и от румынского фронта, и лихорадочную работу по организации самообороны против немецкого наступления в феврале 1918 г.

В конце первой четверти 1918 г., ввиду принципиальных разногласий по вопросу формирования Красной армии, перешел в ведомство юстиции по отделу исключительных судов, где при непосредств. моем участии проведены показательные процессы. В декабре 1922 г. назначен заместит. народного комиссара юстиции и ст. помпрокурора Республики.

[С 1931 нарком юстиции РСФСР, с 1936 нарком юстиции СССР. В 1927—34 член ЦКК ВКП(б). Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.]

{Гранат}