Хинчук, Лев Михайлович

Хинчук Л. М.

(1868—1944; автобиография) — род. в Полтаве, в семье мелкобуржуазной. У отца была портняжная мастерская, и меня всегда тянуло к рабочим: с ними я ел, спал и почти все время проводил. Система воспитания была однообразная: старшие дети обучались в хедере, а затем дома проходили талмуд, а младшие после хедера попадали в гимназию, но никому не удалось окончить среднего учебного заведения. Так же и меня с трех лет отдали в хедер, а затем в гимназию.

Еще в детстве меня тянуло к разрешению общественных проблем. Помню, живой интерес проявлял я к русско-турецкой войне в период 1878—79 гг., правда, мало разбирался в настроениях общества, а находился под влиянием патриотического угара, но уже в 1881 г. я не только живо интересовался смертью Александра II, но уже тогда впервые стал сознательно относиться к политическим событиям, увлекаясь Желябовым и Софьей Перовской. Это событие решило мою участь. С этого времени я стал интересоваться политическими фактами революционного характера. Помню, как я возмущался описанием "убийства Александра II" в официальных изданиях.

Свое революционное направление, свои общественные симпатии мне пришлось скрывать, т. к. домашняя обстановка, как я выше сказал, была чисто мелкобуржуазная, с присущей ей осторожностью, боязнью и проч, так что мне пришлось оставить родительский дом уже в 13—14 лет и начать жить самостоятельно.

С этого времени началось мое знакомство с подпольной литературой, участие в кружках: в результате — исключение из гимназии. Поступил в аптеку в качестве ученика, но вскоре обстановка эта оказалась для меня невыносимой, и я бросил аптеку, держал экстерном в гимназии и решил поступить в университет. Для меня, как еврея и экстерна, российский университет был закрыт, и я готовился поехать учиться за границу. Для этой цели надо было отбыть воинскую повинность. С большим трудом удалось получить свидетельство о благонадежности, требующееся для поступления вольноопределяющимся, в одном из уездных татарских городов, и я очутился на военной службе.

В период военной службы я поставил себе задачу — жить в казарме и сблизиться с солдатской массой. Здесь мне удалось сорганизовать кружок для изучения социалистической литературы. Но окончательно самоопределиться мне удалось лишь за границей, где я был студентом философского факультета. В Берне составился кружок студентов, в число которых входили: Шлихтер, его жена (Лувищук), Полубояринова, Полонский, Берман, Житловский, Рапопорт и др. Мы стали изучать вопрос об общине, какие причины разрушения общины. В результате изучения экономических вопросов я уже в 1889 г. примкнул к социал-демократическому направлению. Сильное влияние производили на меня доклады Г. В. Плеханова с его железной неотразимой логикой и глубокой эрудицией. Знакомство с литературой Группы Освобождения Труда, как-то: "Наши разногласия" Плеханова и журнал "Социал-демократ", выявление ставки на рабочий класс и его классовую борьбу сделали свое дело. Как только я определил свое миросозерцание, я немедленно выехал в Россию считая, что работа социал-демократическая в рабочей среде требует немедленной усиленной работы. Я поехал в рабочий центр, в Тулу, где связался с двумя заводами: оружейным и трубочным. Работа носила тогда характер чисто пропагандистский, но надо отметить, что рабочие интересовались тогда более вопросами культуры, мироздания и требовали сведений по естествознанию, истории, культуре в большей мере, чем по рабочему движению, классовой борьбе. При шлось строить свою работу в двух направлениях. В этот период 1890—91 гг. мною было сорганизовано в Туле 2—3 кружка рабочих, в общем не свыше 25 человек, где мне одному пришлось вести пропагандистскую работу. Наряду с этим велись в Туле мною дискуссии с народниками, которые имели корни, благодаря существовавшей там фельдшерской школе. Мне пришлось проработать с полгода, и я был арестован благодаря прибытию из-за границы транспорта нелегальных книг. В то время все крупные политические дела передавались в Киев в распоряжение жандармского генерала Новицкого. Дело мое тянулось 2 года. Во все это время я сидел в одиночном заключении и получил по приговору шестилетнюю ссылку в Якутскую область. Большой революционный закал я получил в этот период. Борьба с тюремной администрацией, борьба с жандармским и прокурорским надзором, усиливающимися репрессиями над "политиками" была непрестанная, и мне пришлось очень активно принимать участие в этой борьбе. От Томска до Иркутска "политики" в числе 15 человек шли пешком в общеуголовном этапе, состоящем из 300 уголовных арестантов. В пути неизбежны были большие конфликты с конвойными начальниками, и я, как староста партии, все удары конфликтов принимал на себя.

В ссылку я попал в Вилюйский округ Якутской области. Колония "политиков" была небольшая и состояла из одних народников — Юделевского, Ромася, а позже прибыли Шебалин и Мартынов (шлиссельбуржцы) и Махайский. Я был тогда единственным социал-демократом во всей якутской ссылке. Теоретические споры у меня были увлекательны не столько с народниками, сколько с Maхайским и его сторонниками, ибо он помимо анархо-синдикалистской теории, увлекал рабочих своей борьбой с интеллигенцией. Позже прибыла в Якутскую обл. партия соц.-демократов из Одессы: Стеклов, Вельтман, Циперович. Уже в ссылке мы получили сведения о I соц.-дем. съезде в России.

По возвращении из ссылки я, посетив Ленинград, чтобы осведомиться о политическом настроении, поселился в Крыму, в Симферополе, где занялся организацией рабочего движения, связавшись с Петербургом и с Харьковом для получения литературы. В работе, кроме меня, принимали участие — Н. И. Иорданский, Б. Л. Вольфензон, В. Г. Громан, Е. П. Громан и несколько высланных рабочих из Петербурга по "шелгуновской истории", как участников демонстрации во время похорон Шелгунова. В Крыму мы охватили организациями Симферополь, Севастополь и Феодосию. Дальнейшее расширение работы было прервано в 1901 г., ввиду организации в Симферополе первомайской демонстрации. Почти все интеллигенты, участвовавшие в демонстрации, были арестованы и высланы (Громан, Вольфензон), а мне пришлось удирать и тем спастись от ареста. Уже в период работы в Крыму наша организация была сторонницей искровского направления. Мы вели борьбу уже в Крыму с рабочедельческим направлением.

В 1901 г. я переехал в Тулу, где работал, как в Крыму, в статистике, одновременно связываясь с рабочей организацией. Здесь в это время работали П. В. Луначарский, С. Н. Смидович, А. Д. Цюрупа, А. Г. Шлихтер. В этот период приезжал в Тулу из-за границы представитель "Рабочего Дела" Коган-Гриневич для доклада в тульской организации. Нам удалось удержать тульскую организацию от выявления своих симпатий "Рабочему Делу".

Из Тулы я переехал в Москву, перейдя на нелегальное положение, чтобы превратить московскую организацию из рабочедельческой в искровскую. В Москве тогда был Бауман, но он не входил в работу организации, оставаясь представителем "Искры". Московский комитет состоял тогда из одних рабочедельцев, которые ко времени моего приезда были арестованы. Оставался лишь один С. И. Апенченко, который передал мне рабочие связи и в ту же ночь так же был арестован. С этого времени московская организация стала искровской. В московский комитет мною были кооптированы Вайнштейн-Звездич и Теодорович.

В это время в Москве действовали зубатовские общества, которые я временами посещал, принимая участие в дискуссиях. Когда я был арестован, меня вызвал на допрос Зубатов и старался доказать мне, что он проводит полицейский социализм, имея в виду интересы рабочего класса, жаловался на отсутствие у правительства твердой линии.

К концу 1901 г. я был арестован по выходе из нашей типографии, просидел 1½ года, послан был временно до приговора в Енисейскую губернию, откуда бежал летом 1903 г., решив поехать за границу, чтобы выяснить основы разногласий на 2-м партийном съезде, но задержался на юге ввиду забастовок, широко развернувшихся в это время, проработал пару месяцев в Екатеринославе и Харькове и затем уехал в Женеву, где пробыл около месяца. Уехал в Россию в качестве меньшевика на конференцию ответственных работников в Ростове. Отсюда я был назначен для работы в Киев, так как вся киевская организация была провалена. И действительно, когда я приехал в Киев, все были арестованы, и я остался там почти один. Быстро собрали мы все связи и приступили к работе. В это время уже агитационная массовая работа входила в нашу практику. Так называемые массовки проводились в большом количестве в праздничные и предпраздничные дни. Проработав в Киеве до конца 1904 года, я уехал в Петербург для организации меньшевистской группы и для подготовительной работы к 9 января.

В Петербурге мне пришлось выступать совместно с Иннокентием (Дубровинский) на митингах, организованных Гапоном в различных районах. Мы предупреждали о готовящихся расстрелах рабочих, но заявляли, что партии будут участвовать в процессии рабочих, если последние не образумятся. Мы говорили, что не с хоругвями, как призывал Гапон, а с оружием надо выступать. После 9 января распалась гапоновская организация, и мы старались лучших рабочих привлечь в партийную организацию, что удалось нам сделать. Поэтому ко времени комиссии Шидловского наша рабочая организация окрепла, и мы провели кампанию очень удачно, разбив иллюзию Шидловского завербовать рабочих в свою комиссию.

В это время пришлось уехать за границу для участия на конференции. В Лондоне была большевистская, а в Женеве меньшевистская. Переговоры о слиянии окончились неудачей. Меньшевики имели свой центральный комитет, названный организационным комитетом. По приезде в Петербург я не успел развернуть работу, так как был арестован и просидел до 20 октября 1905 г., когда был освобожден революционным народом. По выходе из тюрьмы немедленно вошел в исполнительный комитет совета раб. деп. Наряду с участием в совете раб. деп. мы развернули широкую партийную работу. На Васильевском острове мы сорганизовали первый социал-демократический клуб. 4 декабря 1905 года я был арестован в исполнительном комитете совета раб. деп. Выйдя из тюрьмы через 8—9 месяцев, я на суд не явился, но осенью был арестован в Харькове (1906 г.) на южно-русской конференции; бежал из тюрьмы во время прогулки. Снова был арестован на квартире Озоля вместе с соц.-демократической фракцией 2-й Гос. Думы. Просидел 4 месяца, не был опознан и освобожден, как грузин Алхазашвили.

После этого я направился на работу в Донбасс, поселился в Таганроге, откуда еле спасся от ареста. Отсюда я переехал в Москву, где поселился нелегально и провел все время реакции. Главная моя работа была вначале профессиональная среди торгов. служащих и кооперативная. Несколько раз восстанавливал меньшевистскую организацию, создавая так наз. инициативные группы, но снова проваливался и должен был на некоторое время скрываться. При выборах в Гос. Думу происходило объединение меньшевиков и большевиков. Таким образом мы провели в Думу от Москвы Малиновского, оказавшегося впоследствии провокатором, проводили, хотя и неудачно, И. И. Скворцова и А. М. Никитина.

В период империалистической войны образовалась группа меньшевиков, высказавшихся за активную агитацию против войны. В связи с этим, а также и с проведением первого коллективного договора, инициатором которого был я, меня арестовали в конце 1914 года, был опознан и препровожден этапным порядком в Питер, где после 10-месячного сидения судебная палата вынесла мне оправдательный вердикт по делу питерского совета раб. деп.

Таким образом в период Февральской революции я оказался на свободе, принял активное участие в организации совета раб. деп. в Москве и был избран председателем его. Первый день московского совета раб. деп. был очень напряженный, так как перед нами стояла задача привлечь на свою сторону солдат, что делалось с большим трудом. Первая большая часть солдат прибыла в распоряжение совета под начальством прапорщика Ушакова. Тогда-то было отдано распоряжение арестовать Шебеко и Мрозовского. И потом события развертывались с головокружительной быстротой. В московском совете межпартийные взаимоотношения были лучше, чем в Питере. Москвичи были против участия социалистов в коалиционном министерстве, москвичи стояли за организацию власти из социалистов по формуле: "от национал-социалистов до большевиков включительно".

В период Октябрьской революции я был в Питере на Съезде советов. Мне было поручено фракцией меньшевиков выступление. По прочтении декларации меньшевиков я предложил всем оставить заседание. Я тогда говорил, что переворот накануне и в момент Съезда советов недопустим. Но если бы пришлось нам бороться за власть, то ни один меньшевик не оказался бы по ту сторону баррикад рабочего класса.

Когда же я приехал в Москву, я убедился, что здесь был настоящий бой за власть, а между тем меньшевики очутились в положении "нейтральных", т. е. между баррикадами. И этим меньшевики подписали себе смертный политический приговор.

Разделяя политическую и экономическую платформу коммунистической партии, я все же оставался членом ЦК меньшевиков до наступления Деникина к Орлу. Здесь я окончательно разошелся с меньшевиками, психологически явилась возможность для меня выйти из партии меньшевиков (в конце 1919 г.) и вступить в партию коммунистическую.

В этот период я вступил в члены коллегии Наркомпрода, проводя усиленно продразверстку. Затем, оставаясь членом коллегии Наркомпрода, я был избран председателем Центросоюза. В кооперации я не прерывал работу все время. Работал в московском центральном рабочем кооперативе, Московской коммуне, был председателем совета рабочей кооперации, членом правления Центросекции (рабочего центра). С 1921 г. состоял председателем Центросоюза.

В 1926 г. был избран председ. Совета Центросоюза и председ. Всерос. центр. кооперат. совета. Одновременно был избран в президиум ЦИКа СССР. В ноябре назначен торгпредом в Великобританию. В мае 1927 г. участвовал в делегации СССР на международной экономической конференции, во время которой английское правительство совершило налет на торгпредство и Аркос. По возвращении из Женевы в Лондон присутствовал при разрыве дипломатического и торгового соглашения и вскоре выехал в Москву. В июле 1927 г. назначен замест. наркомторга СССР.

[В 1930—34 полпред СССР в Германии. В 1934—37 нарком внутренней торговли РСФСР. В 1938 главный арбитр при СНК РСФСР. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.]

{Гранат}