Галахов, Алексей Дмитриевич

Галахов, Алексей Дмитриевич

- историк литературы, профессор Петербургского историко-филологического института; родился 1 января 1807 г. в Сапожке Рязанской губ., умер скоропостижно 14 ноября 1892 г. в С.-Петербурге, погребен на Волковом кладбище. Отец Г. начал службу в гвардии, но скоро вышел в отставку, женился на дочери одного зарайского помещика и поселился в своем родовом имении, в селе Мордове, Сапожковского уезда, где его ценили как человека умного и степенного. По выборам, он отправлял три трехлетия должность уездного судьи и был по-видимому человек практического направления. Мать Г. была полной противоположностью: она была склонна к мечтательности и идеализму и совершенно не способна вникать в житейские мелочи и домашнее хозяйство. Эти качества, бывшие причиной разлада с мужем, несомненно, имели благотворное влияние на сына. Чтению Г. обучался у приходского священника, мать же, хотя и была первой его учительницей, но учила его только письму. Учение и воспитание Г. производилось в духе того времени, но имело некоторые отличия. Родители его были настолько образованы, что могли заменить собою учителей, и не настолько зажиточны, чтобы принимать к себе гувернеров или гувернанток. На первое время родители его решили обходиться с воспитанием и образованием домашними средствами или хотя и посторонними, но такими которые стоили бы "не золотых и серебряных, но медных денег". Сначала занимался арифметикой сам отец, но потом был привезен отставной офицер-моряк, который к арифметике присоединил и грамматику. Что же касается воспитания Г., то главное отличие состояло в том, что родители его никогда не подвергали детей своих телесным наказаниям, не в силу каких-либо педагогических идей, а просто из любви к ним. Необходимость дальнейшего образования заставила родителей Г. в 1816 г. оставить деревню и переехать в Рязань, где отец его поступил на службу заседателем гражданской палаты, а затем занял должность губернского уголовных дел стряпчего. Г. вместе с братом прошел курс двухклассного уездного училища. Окончив первым учеником училище, Г. поступил в гимназию. В первый год его пребывания директором был Воскресенский, распустивший гимназию. Вскоре его заменил Татаринов - человек умный и образованный. Он сразу поднял гимназию во мнении рязанского общества. Единственным недостатком директора - масона - было то, что он, отдавая дань времени, увлекался мистицизмом. Естественно, что и библиотека, устроенная им же, большей частью состояла из книг масонского и мистического содержания. Это увлечение мистицизмом отразилось и на юном Г.: он зачитывался такими книгами, как "Приключения после смерти", "Тоска по отчизне" Юнга-Штиллинга, "Божественная философия" Дю Туа, "Путеводитель к совершенству жизни христианской" и т. п. Религиозный дух родителей, знакомство со студентом Рязанской семинарии Петровым, приносившим Г. книги религиозного содержания, еще больше усилили желание "украсить душу свою добродетелями, достигнуть совершенства христианского..." Вслед за этим начались подвижничества: воздержание в пище, продолжительное моление и проч. Все это сильно отразилось на Г. - он сильно изменился, похудел, сделался молчаливым и задумчивым, чем не на шутку напугал своих родителей. Кроме увлечения мистицизмом, Г. с 4-го класса, вместе с некоторыми товарищами, устроил нечто вроде литературного кружка: собираясь за полчаса до начала уроков, они читали интересующие их книги, писали на определенные темы сочинения и проч. Этот литературный интерес сумел возбудить в своих учениках учитель словесности Гаретовский, отчасти парализовавший дурные результаты мистицизма. Кончил гимназию Г. в 1822 году. Публичный экзамен для него был торжеством. На акте раздавали его сочинение: "Об истинной славе", напечатанное в губернской типографии. Это первое печатное произведение Г. было написано по всем правилам риторики. По окончании гимназии Г. должен был, по плану отца, записаться в одно из присутственных мест Рязани, чтобы, выслуживая чины, занять наконец какую-нибудь должность. Но мать воспротивилась такому решению и настояла на том, чтобы Г. поступил в университет. В 1822 г. Г. был принят в Московский университет, на этико-политический (юридический) факультет, хотя ему еще не было шестнадцати лет, но, принимая во внимание его отличные успехи и рекомендацию директора гимназии, для него сделали исключение. Пробыв очень недолгое время на этом факультете, Г. перешел на физико-математический. Всех студентов на факультете было 10 человек. Ввиду многочисленности предметов, каждый из них избрал один своей специальностью, поступив при этом под протекторат своего профессора. Г. избрал известного зоолога Фишера-фон-Вальдгейма. В 1825 г. Г. был выпущен действительным студентом. Для получения кандидатской степени Г. остался еще на год и получил первое отличие - золотую медаль за лучшее сочинение по физике: "О действиях теплорода на тела". В последнее время своего студенчества Г. задумал изучать французский язык. Для этой цели он начал переводить книги с французского, которые и были впоследствии изданы. Это были "Искусство не платить долгов, или Дополнение к искусству занимать, сочиненное человеком порядочным" и "Правила биллиардной игры". После этих трудов французский язык не затруднял уже больше Г. Кроме того, Г. профессору Фишеру в 1830 г. представил сочинение "О различии человеческого рода", которое было напечатано в "Новом магазине натуральной Истории, Физики и Химии"; здесь же в этом году он поместил переводную статью с французского: "Об ископаемых слоновых костях". По окончании университета Г. был оставлен при нем. Ему была предложена одна из Стевенских стипендий, что дало ему возможность, не задумываясь о добывании средств к жизни, готовиться к магистерскому экзамену. Взамен обычных обязанностей стипендиатов - разъяснять посетителям зоологического музея неизвестные им предметы, Г. переводил с французского статьи Г. И. Фишера "Об ископаемых животных" и помещал переводы в "Новом магазине натуральной истории". Для этого же журнала он начал переводить знаменитое произведение Кювье: "Discours sur les révolutions du globe". Труд этот требовал зрело-научного изложения, почему и был прекращен самим Г. после выхода нескольких отрывков. В 1827 г. он, как знающий иностранные языки, поступил на службу в цензурный комитет и правление университета. Здесь он имел возможность ознакомиться ближе с литературным миром. В этом же году инспектор казеннокоштных студентов Котельницкий уговорил Г. принять должность субинспектора. Эта должность почти не отнимала времени. Но в университете Г. оставался недолго.

После эпидемии 1830-31 гг. в доме кн. Гагарина был устроен на средства частной благотворительности институт для сирот, родители которых умерли от холеры. Князь через "Московские Ведомости" приглашал учителей для бесплатных занятий с сиротами. Г. вызвался давать уроки русского языка. С этого времени и начинается его педагогическая деятельность, превратившая математика-натуралиста в даровитого словесника. Одновременно с этим Г. занялся частными уроками в аристократических домах и женских пансионах (Жарни, Данкварт, Севенар). Ясно и просто разъясняя непонятное, Г. приобрел известность хорошего учителя, но сам свой успех он объясняет тем, что был дворянин и знал французский язык, посредством которого ему приходилось объяснять правила русской грамматики детям русских аристократов. Что же касается спроса на русский язык, то, по словам Г., "он проистекал не из настоятельной в нем потребности, еще менее из любви к родному слову, как бы внезапно восчувствованной. Ни то, ни другое не могло явиться там, где без родного слова обходились очень удобно, где каждый и каждая гораздо свободнее изъяснялись на французском диалекте". Причина же была та, что, согласно воле Государя, образование должно было вестись "в духе православия, самодержавия и народности". В доме Гагарина приют пробыл около двух лет, а затем был переведен в дом гр. Разумовского и в 1832 г. из него образовалось новое учебно-воспитательное заведение, Александринский сиротский институт. Г. продолжал преподавать и на новом месте. Кроме занятий в Александринском сиротском институте, Г. занял в 1837 г. должность преподавателя русской словесности в старшем отделении Александровского института, или училища для девиц дворянского сословия, а в 1839 г. и в Николаевском институте; с 1840 г. он состоял помощником инспектора в Александровском и Екатерининском институтах. Здесь Г. впервые стал знакомить учениц с современной литературой и вместе с другим преподавателем, П. Кудрявцевым, устроил особый класс чтения, где ученицы читали произведения Жуковского, Пушкина, Гоголя и Лермонтова. В 1850 г. Г. вышел в отставку. - По выходе из университета, занимаясь педагогической деятельностью, Г. не переставал время от времени "делать вклады" в различные журналы. Так, на первом году издания "Московского Вестника" (1827 г.) напечатана была его статья: "Четыре возраста естественной истории"; эта статья, по выражению студентов, была "пропитана павловщиной", т. е. духом и тоном лекций профессора Павлова; она доставила Г. знакомство с издателем журнала М. П. Погодиным, а через него и с С. П. Шевыревым, принимавшим деятельное участие в издании. В 1832 г. в "Московском Телеграфе" появилась другая статья Г. - разбор книги проф. A. Ловецкого: "Краткое начертание естественной истории животных", она доставила ему знакомство с братьями К. и Н. Полевыми. О Полевом Г. сохранил самые лучшие воспоминания, а в то время относился к нему даже с восторженным благоговением. В это же время Г. познакомился с издателем "Телескопа" - Н. И. Надеждиным. Сотрудничество Г. в "Телескопе" выразилось в ряде мелких статей по русской грамматике, почему он и был прозван "великим мужем русской грамматики". Постоянная литературная работа началась у Г. с развитием издательских предприятий А. А. Краевского. Мать последнего содержала пансион, где Г. преподавал русский язык. Когда к Краевскому перешли "Литературные прибавления к Русскому Инвалиду", Г., познакомившись с ним, предложил свое сотрудничество, которое и было охотно принято (1836 г.). Вначале сотрудничание у Краевского ограничивалось разбором книг по русскому языку и словесности. Между прочим, отзыв его об "Основании русской грамматики" послужил более тесному знакомству с автором книги В. Г. Белинским. До этого времени Г. встретился однажды с ним на вечере у своего товарища по университету, Селивановского, где также познакомился и скоро стал на приятельскую ногу с В. П. Боткиным. В 1839 г. к Краевскому перешли и "Отечественные Записки". Направление "Отечественных Записок" отличалось тенденциозностью, выражавшейся всего сильнее в критике и библиографической хронике. Эти два отдела должны были служить определенным идеям и стремлениям, которые критик считал полезным проводить в среду читателей. "Мы пользовались, - говорить Г., - новым трудом литератора или ученого как поводом поговорить о том, что составляло задачу журнала, давало ему цвет, отвечало сущности его программы... Мы ухитрялись прицепляться к чему ни попало, чтобы высказать то, о чем, по нашему мнению, не следовало молчать в настоящую минуту". Вплоть до 1860 года без перерыва шла плодотворная работа талантливого кружка сотрудников "Отечественных Записок", принадлежавшего к тому направлению, которое его противники называли "западничеством". Г. не был крайним представителем этого движения. В 1846 г. Белинский и некоторые другие крупные силы перешли в "Современник", и Г. должен был чаще писать в отделе критики и библиографии. В 1847 г. в № 12 "Отечественных Записок" появился первый отрывок из "Записок человека", посвященный П. Н. Кудрявцеву. Этот отрывок Г. вышел под псевдонимом Сто-один, который уже был известен читателям "Отечественных Записок" по первой статье Г. "Характер лирических стихотворений В. Гюго", подписанной этим же псевдонимом. Содержанием этой статьи служило то мистико-аскетическое настроение, которое еще в юношестве охватило Г. Статья эта произвела сильную сенсацию в интеллигентных кружках столиц. В Москве читали ее и славянофилы, и западники. Белинский писал Боткину, что читал ее с удовольствием. В этом же году появился новый труд Г. - "Русская литература в 1847 году". Эта критическая статья имела большой успех. Но вслед за "триумфом" для Г. наступила "темная пора". Ему пришлось иметь неприятности от митрополита Филарета и профессоров Московской духовной академии, усмотревших в "Записках человека" "явное отвержение религиозно-нравственных истин". Все это заставило Г., по совету Грановского, написать вторую часть"Записок человека" вроде объяснительной статьи к первой части, что и было напечатано в мартовской книжке "Отечественных Записок". В этом же году на страницах "Северной Пчелы", за "Обзор русской литературы в 1847 г.", посыпались на Г. незаслуженные инсинуации, где некто К. в фельетоне выставлял безнравственность мыслей, содержащихся в первой части "Обзора".

1850 год был весьма знаменательным в педагогической деятельности Г. В октябре этого года он получил из Петербурга от К. Д. Кавелина, начальника учебного отделения в штабе военно-учебных заведений, письмо, приглашавшее его заняться выработкой программ по русскому языку и словесности, согласно "наставлению для преподавания в военно-учебных заведениях, одобренному государем 24 декабря 1848 г." Предложение понравилось Г., во-первых, как исходившее от такого лица, как К. Кавелин, во-вторых, как самая подходящая к роду его занятий работа. В 1851 году Г. закончил программу, причем не удержался от критики существующих методов преподавания. Программа очень понравилась Я. И. Ростовцеву; он отозвался о ней в самых лестных выражениях. Чтобы придать ей гласность в ведомстве военно-учебных заведений и поближе ознакомить с нею преподавателей русского языка и словесности, он передал конспект и программы на рассмотрение особой комиссии под председательством И. П. Шульгина. Из мнений, поданных лицами, рассматривавшими труд Г., только одно оказалось вполне одобрительным и сочувственным. Это мнение принадлежало И. И. Введенскому, известному литератору и даровитому педагогу. Г. усматривает причину недовольства многих педагогов, заседавших в комиссии, в том, что критические заметки его о "недостатках и неправильностях преподавания русского языка и словесности были ими истолкованы как личные нападки и отнесены на счет преподавателей в военно-учебных заведениях". Ввиду такой разноголосицы необходимо было отдать программу на пересмотр третьего лица, совершенно беспристрастного, которое могло бы в интересах науки и педагогических требований произнести свой приговор. Выбор принадлежал самому Г., и он выбрал профессора Московского университета Ф. И. Буслаева, человека авторитетного. Общими усилиями они занялись отделкой программы. Ф. И. преимущественно работал над программой грамматики и, кроме того, составил отдел истории языка и слога в программе истории русской словесности, Г. же принадлежала работа по истории русской литературы и теории словесности. Эта исправленная таким образом программа русского языка и словесности была утверждена 25 июня 1852 г. главным начальником военно-учебных заведений в виде опыта на пять лет, а Г. была объявлена награда: Высочайшее благоволение и тысяча рублей. Кроме того, Г. поручено было, на основании выработанной программы, составление учебных руководств по истории русской словесности и хрестоматии к новому ее периоду. В ноябре этого же года Г. получил официальное письмо, извещавшее его, что "Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу благоугодно, чтобы Г. прибыл в Петербург для словесного совещания с преподавателями русского языка и словесности СПб. военно-учебных заведений". Озадаченный такой неожиданностью, Г. обратился сначала к Буслаеву, а затем к Введенскому, с просьбой вместе поехать на диспут и защищать выработанную программу.

На диспуте с преподавателями военно-учебных заведений, отнесшимися к Г. крайне враждебно, на стороне его были только, кроме Введенского, Г. Е. Благосветлов и В. Ф. Кеневич. "Я ошибочно, - говорит Г., - вел диспут, пустившись в толки о самом содержании науки, а не ограничившись защитой рекомендуемого практического метода". Результатом получилось то, что "в состязании с моими оппонентами я не одержал победы, но программа, мною составленная, взяла верх". Под этими словами Г. разумел не только то, что его программа была введена в военно-учебные заведения, но и то, что она служила образцом программ в учебных заведениях других ведомств и легла в основу программ всех учебных заведений вплоть до программы 1872 г. для гимназий и прогимназий.

Представляя отчет Я. И. Ростовцеву о ходе работ по составлению учебника по истории русской литературы, Г. должен был выдержать состязание с Н. И. Гречем; еще ранее Г. и Буслаеву пришлось вести с ним войну путем печати, так как новая реформа сильнее всего задевала Греча, учебники которого неограниченно царили в продолжение нескольких десятилетий и о грамматике которого Г. выражался не иначе как с прибавлением эпитета "так называемая" или просто выражался так: "Это - не грамматика русского языка, а грамматика языка Греча". Личное состязание произошло на квартире Ростовцева, куда, кроме Буслаева и Галахова, были приглашены в качестве специалистов Шульгин, Греч и Востоков. Греч был разбит на всех пунктах, и притом поражению в значительной степени способствовала его же собственная грамматика. Греч не брезговал и окольными путями, чтобы натравить кого следует на Г., называл его сотрудником "так называемых Отечественных Записок", будто бы возбуждавших в читателе пристрастие к иноземцам и нелюбовь к отечеству, величал последователем Огюста Конта и Литтре, проповедником гибельного учения, только потому, что в объявлении о подписке на "Отечественные Записки" 1848 г., наряду со статьями, обещанными редакцией, значилась и статья Галахова "Изложение позитивной философии (по Литтре)", которая, между прочим, не была напечатана. Кроме того, Греч явно намекал, что люди подобные Г., могут быть не образователями, а развратителями юношества. Живя еще в Москве, Г. сделался преподавателем во втором специальном классе первого кадетского корпуса, причем ему было поручено неофициальное наблюдение за преподаванием русского языка и словесности во всех Московских корпусах. В 1856 г. Г. по предложению начальника военно-учебных заведений Я. И. Ростовцева, занял кафедру русского языка и словесности в Николаевской академии генерального штаба, для чего и оставил Москву, где прожил 34 года, и переселился в Петербург. Здесь Г. принимал деятельное участие по устройству Литературного Фонда и на первом заседании членов-учредителей (8 ноября 1859 г.) был выбран секретарем и исполнял эту обязанность до 2 февраля 1861 г., после чего состоял членом этого общества до 1869 г. Кроме лекций, Г. занялся составлением двух капитальных трудов: "Исторической хрестоматии нового периода русской словесности", в двух томах, и "Истории русской словесности древней и новой", так же в двух томах (во втором томе две части), напечатанных в 1863-1875 гг. Последний труд Академия Наук удостоила премии графа Уварова. В 1863 г. А. Д. был назначен членом ученого комитета Министерства Народного Просвещения, а в 1865 г. избран в ординарные профессора С.-Петербургского историко-филологического института. Полезную деятельность Г. Московское общество любителей российской словесности почтило избранием его в 1867 г. в действительные члены, в 1868 году Академия Наук избрала его в члены-корреспонденты по второму отделению, "в уважение к ученым трудам". В Московском обществе испытателей природы Г. состоял в бытность свою еще в Москве. Кроме того, в этом же году он был приглашен Святейшим Синодом в число членов временной комиссии по пересмотру существующего и начертанию нового устава духовных академий. В 1882 г. Г., по прошению, уволился от должности профессора историко-филологического института, продолжая до самой смерти заниматься в ученом комитете Министерства Народного Просвещения и в Академии генерального штаба. За последнее время лекции Г. представляли живую летопись литературы: ему приходилось говорить не о деятелях русского слова, а о своих умерших друзьях и неприятелях, о том мире, в котором он жил, который составлял и его прошлую жизнь. В свою очередь, слушателям было любопытно видеть свидетеля отдаленного прошлого, видевшего своими глазами Пушкина, приятеля Белинского, Кудрявцева, Грановского и других, преданного всей душой их светлой памяти до конца жизни.

Все это время Г. не переставал сотрудничать в периодических изданиях. Кроме участия в вышеуказанных журналах и газетах, он помещал свои статьи в "Атенее" Е.Ф. Корша, "Библиографических Записках" А. Афанасьева, "Русском Вестнике", "Современнике" (редакции Некрасова и Панаева), "Вестнике Европы", "С.-Петербургских Ведомостях" (редакции Краевского и В. Ф. Корша), "Новом Времени", "Журнале Мин. Нар. Просв.", "Историческом Вестнике", "Русской Старине" и других. По словам самого Г., "всех статей нет возможности указать: так их много". Перечень главнейших трудов Г., как отдельно изданных, так и помещенных в разных периодических изданиях, напечатан в "Русской Старине" 1888 г. (т. I, стр. 35-36). Полный перечень трудов Г. находится в его биографии, составленной Д. Д. Языковым ("Обзор жизни и трудов русских писателей и писательниц", вып. XII, СПб., 1912). В различных газетах и журналах появлялись небольшие статьи его и заметки без подписи автора, да и во время почти двадцатилетнего сотрудничания в "Отечественных Записках" Г. лишь немногие из статей подписал своим именем или псевдонимом (Сто-один), преобладающее же большинство статей и заметок, главным образом критического содержания, были напечатаны анонимно. Особенно интересны воспоминания Г. ("Записки человека") в "Историческом Вестнике" 1886 г. и "Русском Вестнике" 1875, 1876 и 1878 гг. Кроме автобиографического материала, в его "воспоминаниях" отразилась интеллектуальная жизнь 40-х годов. Здесь и Белинский, Анненков, Щербина, Кетчер, А. Григорьев, С. Соловьев, Грановский и наши классики Некрасов, Тургенев, Гоголь и др. Литературное наследство Г. весьма разнообразно по содержанию. Он является и педагогом, и историком литературы, и критиком, и даже беллетристом. В своих беллетристических попытках Г. (повести "Старое зеркало", "Ошибка" и "Кукольная комедия" напечатаны в "Отечественных Записках" 1845- 47 гг., а повесть "Превращение" в "Современнике", 1847 г.) оставался верен своим взглядам и убеждениям; Белинский, хотя и ругал его повести с "элегико-романтическим пафосом", но находил у автора "если не дарование, то способности". Повесть "Старое зеркало" пользовалась большим успехом у славянофилов за высказываемое в ней сочувствие к крепостному сословию.

Гораздо обильнее и интереснее критическая деятельность Г. Кто-то назвал критику его "библиографической", желая этим, очевидно, выразить ее ничтожность. Но это название вовсе не характеризует направления Г. и разве только с большой натяжкой может быть применено ко второму периоду его критической деятельности. Гранью этих двух периодов является 1848 год, когда едва ли возможна была какая-нибудь критика, не только что проводящая известную тенденцию. До этого года Г. стойко следовал тому направлению, выразителем которого был его друг Белинский. Критика Г. и лиц, с ним работавших, по его же собственному сознанию, клонилась к тому, чтобы противоборствовать современным трем "мошенникам печати", Булгарину, Гречу и Сенковскому. Это, так сказать, была отрицательная сторона их деятельности. Но была у них, учеников Белинского, и положительная задача: они явились верными адептами принципа, рассматривавшего литературу не только как источник эстетического наслаждения, но и как могущественное орудие, при помощи которого можно было вдохнуть в человека мир новых идей и стремлений. С другой стороны, в критических статьях Г. отразилось увлечение философией Окена, обоснованной на романтическом миросозерцании Шеллинга. Затем, ненапечатанный труд изложения основ позитивной философии свидетельствует об увлечении Огюстом Контом и Литтре.

Совершенно иной характер носит критическая деятельность Г. после 1848 г. Одним из поводов к тому послужило издание сочинений русских писателей Смирдина. Несмотря на ту громадную пользу, которую могло принести это издание, оно выходило небрежно и неряшливо, страдало отсутствием критики издаваемого материала и было лишено каких бы то ни было указаний на жизнь и деятельность тех писателей, произведения которых были впервые извлечены со страниц забытых периодических изданий. Пополнить эти-то пробелы Г. и ставил своей задачей. Г. старался установить сбивчивые биографические данные о писателях, определить их литературные физиономии и проч. Чтобы выяснить себе всю важность этих статей, достаточно указать, что они послужили для Г. базисом его последующих объединительных трудов по истории русской литературы. Да и не только для него самого, и для других исследователей эти статьи явились важным материалом при изучения русской литературы конца XVIII и начала XIX века. С 1849 по 1858 год Г. напечатал в "Отечественных Записках", "Современнике" и др. журналах статьи о сочинениях Кантемира, Д. В. Давидова, Богдановича, А. Е. Измайлова, Княжнина, Кострова, Аблесимова, Карамзина, Сумарокова, Фонвизина, Лермонтова. Этими трудами, так сказать, заключался период журнальной деятельности Галахова. Статьи, помещенные в периодических изданиях после 1857 года, носят случайный характер и состоят из литературных и автобиографических воспоминаний, некрологов и проч.

Центр деятельности Г. составляют его педагогические труды, начавшие появляться с 1842 г., когда вышла в свет его "Русская хрестоматия". Как это ни странно для учебника, появление ее было целым событием. Дело в том, что в глазах современных Г. педагогов его хрестоматия была крайне смелым новшеством. Она посягала на такие авторитеты, которые, правда, в публике и в литературе были давно забыты, но в школе царствовали безгранично. Мнение Г., что хрестоматия, имеющая целью представить образцы простого и правильного языка, должна почерпать свой материал из новой литературы, показалась дерзким и неблагонамеренным. Дав место классикам, Г. вместе с тем не только ввел образцы из писателей Карамзинской и Пушкинской школы, но и поместил произведения своих юных современников, как-то: Кольцова, Майкова, Фета и др., репутация которых еще далеко не была установлена в литературе. Новаторство Г. нашло сейчас же яростных обличителей, и прежде всего в лице С. Шевырева, который, главным образом, напирал на то, что изучение языка должно идти путем историческим, забывая о том, что цель хрестоматии не научная, а практическая, и упуская из виду задачи и средства средней школы. Полемика Г. с Шевыревым в 1843 г. (Г. - в "Отечественных Записках", Шевырев - в "Москвитянине") задевала попутно и другие вопросы, и противники не щадили друг друга. Гораздо удивительнее враждебное отношение к хрестоматии H. A. Полевого, напавшего на Г. за его хрестоматию в своем предисловии к собранию сочинений Державина. Другим не менее важным трудом Галахова является "История русской словесности, древней и новой". В первом томе (1863 г.) изложены древний период литературы - до Петра Великого и затем литература этого столетия до Карамзина; во втором (1875 г.) обозрение литературы доведено до Пушкина. В предисловии к 1-му тому Г. определяет задачу сочинения и его состав следующими словами: "Согласно двум сторонам словесных произведений, последние рассматриваются мной с двух точек зрения: исторической и литературной. Читатель увидит, что книга моя дает перевес первой точке зрения, особенно в новом периоде словесности, которым я больше занимался. Авторское достоинство критика измеряет не одной степенью литературного искусства, но и качеством образа мыслей, который сообщает сочинениям известное направление. Она требует, чтобы явления слова, удовлетворяя эстетическому чувству, в то же время содействовали распространению идей истины и правды, чтобы художественная форма соединилась в них с просветительным содержанием. На основании этого я дал больше простора изложению отечественной литературы двух последних столетий: в это время, виднее чем когда-либо, она была орудием культуры, усваивая и передавая русскому обществу начала западноевропейской цивилизации". Г., как западник, во всем древнем, допетровском периоде русской жизни не видел никакого развития, все эти восемь веков считал полным умственным застоем и потому не признавал древнюю нашу литературу заслуживающей внимательного изучения. Вот почему вполне компетентный судья по истории литературы, проф. Сухомлинов, указывая как на достоинство труда Г. на "строгую определенность, симметрию" критических приемов, в слабом изложении древнего периода "Истории" видел не простое незнакомство с предметом, а влияние Белинского, начинавшего историю русской литературы с Ломоносова; по его словам, Г. "пришлось говорить о литературе, существования которой он в душе не признавал". Весьма обстоятельно разобрал "Историю" проф. Н. С. Тихонравов; его рецензия, главным образом, сосредоточилась на допетровской литературе, уделив лишь несколько страниц на вторую ее часть. Тихонравов оказался не согласным с самим методом исследования Галахова. По его мнению, метод исследования должен быть только сравнительно-исторический, тогда как автор более эстетически относился к литературным явлениям. Другой, отчасти справедливый, упрек Тихонравов направил на автора "Истории" за то, что он, вопреки своему желанию, не избежал подчинения литературной табели о рангах; кроме того, иногда у Г. выступают личные симпатии; в этом смысле особенно посчастливилось Карамзину, биография которого оказалась чересчур идеальной. За новым периодом Тихонравов признал полную самостоятельность и несомненную важность его труда и ставил эту часть на высоту исследования, вполне отвечающего научным требованиям и достойного Уваровской награды. Галахов преклонился перед справедливым разбором строгого критика и, сознавая компилятивность своего труда (1 том) и неосновательное изучение литературных фактов допетровского периода, во 2-м издании своей "Истории русской словесности" некоторые отделы поручил лицам вполне компетентным: отдел древних повестей переработал академик А. Веселовский, духовные стихи разобрал проф. Кирпичников, о былинах и исторических песнях написал О. Ф. Миллер, а о сказках, песнях и народных пословицах П. О. Морозов. Литературная хрестоматия выдержала 30 изданий, а "История" - 13 изданий. Только за последнее время труды Галахова, послужив с пользой столько лет, теряют свою ценность как учебное пособие, не совсем отвечающее духу времени, но как справочные книги до сих имеют большое значение.

"Исторический Вестник", 1886, № 11 (ст. Галахова: "Мое сотрудничество в журн."); 1892, т. 47, стр. 126-152, 396-415 (ст. А. Галахова: "Сороковые годы"); 1893, № 1 (некролог); 1896, т. 64, стр. 479; 1898, т. 71, стр. 102; 1899, т. 75, стр. 707; 1900, т. 79, стр. 674, т. 81, стр. 467; "Русская Старина"; 1874, т. 5, № 10, стр. 727; 1876, т. 17, № 5, стр. 180-181; 1888, т. 57, № 1 ("автобиограф. заметка"); 1896, т. 85, № 2, стр. 269- 272; "Отечественные Записки", 1843, № 4, т. 27; стр. 41, т. 29, отд. 8, стр. 28 и 98, № 11, т. 30, отд. 6, стр. 14; 1844, № 11, отд. 6, стр. 38; 1845, т. 48, отд. 6, 1849, т. 66, отд. 6, стр. 24; 1852, т. 80, № 8, отд. 6, стр. 83; 1861, т. 138, № 10, отд. 3, стр. 116; 1864, т. 52, стр. 47; 1870, №8, стр. 152; № 14, № 8, 12; 1876, № 5; "Москвитянин", 1843, ч. III, № 5, 6; 1846, ч. І, № 1; 1847, ч. 2, стр. 109; 1848, ч. І, № 2 (ст. Шевырева: "Очерки рус. литер."); 1849, № 23; 1851, № 8, кн. 2, стр. 526; 1852, ч. 2, № 5; ib., ч. 6, стр. 518; 1853, ч. І, стр. 226; "Журнал Мин. Народного Просвещения", 1862, № 7; 1863, № 10, ч. 120, отд. V, (ст. Водовозова); 1867, № 10, т. 136, стр. 287, № 12, стр. 1032; 1867, № 136, отд. 2, стр. 288; 1869, т. 141, № 2, стр. 476; 1880, ч. 208, отд. III (март); 1880, № 3, ст. Кирпичникова; 1892, ч. 284 (некролог Майкова), 1896, № 5; "Современник", 1843, т. XXX, стр. 190; 1848, т. 9, отд. 3, стр. 60; 1849, № 10, т. 17, отд. 3, стр. 106; 1851, № 26, отд. III, стр. 66; 1852, т. 31, отд. 4, стр. 66; 1854, т. 43, отд. 4, стр. 28; "Русский Инвалид", 1843, № 131; 1844, № 177; 1863, № 154, стр. 659; 1865, № 38; 1868, № 346; "Русская Мысль", 1889, библ. отд. № 11, стр. 504; 1892, № 6, стр. 290; 1892, № 3; "Литературная Газета", 1843, № 14, стр. 277; 1844, № 44, стр. 740; "Изв. Имп. Акад. Наук", 1861, т. Х, вып. 2, стр. 152 (ст. Грота); "Сист. обзор рус. нар. учебн. лит., 1878, стр. 210, 214; "Педагогич. хроника", 1879, № 39, Плетнев, Мелкие крит. разб., 390; "Московск. Вед.", 1858, № 3 (ст. Лонгинова); 1861, № 279; "Голос", 1863, № 198 (ст. Милюкова), 1868, № 352; "Северная Почта", 1863 № 212, стр. 865; "Библ. для чтения", 1863, № 6, отд. 2; "СПб. Вед.", 1863, № 23; "Воспитание", 1863, т. 14, № 12, стр. 113 (ст. Некрасова); "Книжный Вестник", 1864, № 13, стр. 246; "Неделя", 1869, № 4; "Современная летопись", 1869, № 6 (ст. Лонгинова); "Современность", 1875, № 9; "Киев. университ. изв.", 1876, № 6, стр. 4 (ст. Котляревского); "Педагогич. Музей", 1876, № 3; "Циркул. по упр. Киев. Окр.", 1864, № 3; "СПб. Вед.", 1848, № 205; 1876, № 23; 1861, № 197; "Тифлис. Вестник", 1876, № 196; "Revista Europea", 1877, 15 апр., p. 149; "Archiv für vissench. Kunde von Russland von Ermann", 1865, B. 23, S. 647; "Нов. Bpем.", 1879, № 137; 1880, № 1572; "Педагогич. хроника", 1879, № 37; XIX присужд. Уваровской премии" (ст. Тихонравова); Соч. Котляревского, т. II, стр. 415; "Вестник Европы", 1880, № 8; "Современ. Летопись", 1863, № 23; "Рус. Слово", 1861, № 10, отд. 2, стр. 757; "Соврем. Листок", 1861, № 12 и 13; "Рус. Речь", 1861, № 87; "СПб. Вед.", 1864, № 305; "Рус. Вестник", 1861, № 12; "Русский Филологич. Вестник", 1880, № 2, т. 3, стр. 54; "Соврем. Изв.", 1881, № 13; "Христ. чтение", 1886, № 7, 8; "Гражданин", 1876, № 15, стр. 403, № 16, стр. 459; Белинский, Сочинения, т. X, стр. 160, 292; Семевский, "Альбом"; К. Полевой, "Записки", стр. 420; Котляревский, т. 6, стр. 292; "Почин", вып. І, стр. 210, вып. 2 (письма Белинского, письмо І, стр. 157); Чернышевский, Очерки Гоголевского периода; Михневич, Наши знакомые; "Рус. Мысль", 1892, № 6, стр. 290, №3 (Д. Корсаков, Из литер. переп. Кавелина); 1895, № 9, стр. 133; "Харьков. Губ. Вед.", 1892, № 298; "Самарская газета", № 254, 1892; "Рижский Вестник", 1892, № 253; "Рус.Обозр.", 1894, № VI, стр. 386; "Литературная Газета", 1843, № 14; 1844, стр. 740; 1848, № 15; "Маяк", 1844, кн. 26, т. XIII, стр. 85; "Северная Почта", 1848, № 191, (ст. Сухарева); "Журнал для воспит.", 1857, т. 2; "Соврем. Листок", 1862, № 11, 12, 13; "Книжник", 1865, № 1; Венгеров, "Источники словаря рус. писателей"; "Юбилейный сборник литературного фонда", СПб., 1910; "Рус. хрестоматия Г."; "Хрестоматия для детей" Галахова; "История рус. литер. Г."; "Вестник Европы", 1892, т. 6, № 12; "Книжки недели", 1892, № 2, № 3, № 12; "Всемирная Иллюстрация", 1892, № 265; "Виленский Вестник", 1892, № 247; "Библиограф", 1892; "Библиот. для чтения", 1848, т. 88, отд. 6, стр. 28; Словари Брокгауза и Ефрона, Березина и Толя, дополн.; "Северная Пчела", 1858, № 69; "Рассвет", 1859, №4; "Ярославск. Губ. Вед.", 1864, № 2; "Весть", 1866, № 162; "Рус. Архив", 1889, т. II, стр. 513; 1891, т. II, стр. 449; 1895, т. II, стр. 326 и 541; Пыпин, Общ. движ. в России при Александре І, СПб., 1908, стр. 196, 324; Н. Барсуков, "Жизнь и труды Погодина", т. 4, стр. 3, 39, т. 7, стр. 81-86, 91, 270; т. XII, стр. 280, 216; Петербург. Некрополь, І, 527.

А. Ельницкий.

Русский биографический словарь в 25-ти т. - Изд. под наблюдением председателя Императорского Русского Исторического Общества А. А. Половцева. - Санкт-Петербург: Тип. И. Н. Скороходова, 1896-1918.